Страница:
– Смотри, смотри! Пополнение ходит…
Русаков повернул голову. Рябая девчонка, тощенькая, росточком тоже не вышла. Только походка приятная. Как у опытной женщины: покачивает так плавно, как и нужно. Не вышагивает тупо, как новобранец на плацу, но и не виляет кормой как Наташа Ростова на первой дискотеке. Умелая, походочка, будь спокойна мама, вернусь к утру. Нелепость какая! Ходит-похаживает этакая штучка, глаза дразнит, а в руках у нее «Винторез» со снайперским прицелом, вещь в умелых руках страшная, на поясе – рукоять Лезвия, как у Петровича, да и всякие другие висюльки к одежде привешены, прямо скажем, немирного назначения. И совсем не ищет она компании, и не подойдет к веселым ребятам, не попросит у них ничего бесполезного с лукавым женским намеком… Потому что невооруженным глазом видно: отыскивает милая барышня позицию для стрельбы по движущимся мишеням.
– Они час назад приехали. Ты еще спал.
– Кто? – потом подумал о своей мужской солидности и задал более деловой вопрос:
– Сколько?
– Да только трое. Всего трое их. Эта вот рыжая тараканиха, еще один здоровяк, он, по всему видно, серьезный мужчина, с Петровичем за старшого. Ну и молодой парень, тоже плечистый такой, накачанный, чисто бульдог на задних лапах. Что, подружку завести себе хочешь?
– Да вот она, моя подружка. С другими возиться как-то и времени нет… – Русаков погладил щиток ДШКМ’а.
– Бирюк ты, Серега. Жениться тебе пора.
– Вот она, жена моя… – погладил колесико. Добавил уважительно:
– Хорошего калибра женщина. Не худышка.
Ничего не ответил ему напарник. Головой покачал укоризненно, ухмылочку сделал пренебрежительную, мол, знаем мы твою солидность: бабы не дают, вот и вся твоя солидность, одно только выражение лица романтическое, а я вот, может, и не такой представительный, а шустрее, вторая жена у меня, а у тебя ни жены, ни задору. Давно у них эта бодяга тянется: Русаков все говорит, что только по любви, вот, мол, встречу… а напарник отвечал, что ты, мол, уже не пионер, надо бы остепеняться и хозяйство заводить. На это пулеметчик возражал: какая баба без любви его жизнь кочевую, странную потерпит, только биографию человеку портить. Ему возражали: а потерпит. Ну, даже если и не потерпит, найдешь другую, которая потерпит. Словом, шел вековечный спор двух типов мужчин – пулеметчиков, которых трагически любят, и напарников, на которых женятся, заводят детей, всю жизнь лаются и умирают в один день, как святые Петр и Феврония. Если и не в один день, то с небольшим интервалом… Не стал напарник всю их давнюю тягомотину вслух проговаривать, потому что разговор о крупнокалиберных женщинах уважал. Это старичков на мелкоту тянет: ворочать легче, а для молодого женщину лучше подбирать на подобие полосы препятствий или же спарринг-партнера большего веса, чтобы нагрузочка, нагрузочка… На досках в гробу належимся. Рассказал бы он Русакову о своей первой супруге, в которой было без малого девяносто, и как сладка она была и боевита, и как он тосковал без ее воинственной тяжести, когда сманил любимое существо некий хлыщ из уголовных… деньгами, паразит, сманил. Но рассказывать обо всем об этом не стал, потому что давно и в подробностях изложил товарищу боевому и про жену, и про хлыща.
Между тем, Русаков вовсе и не подумывал о женщинах. Нравился ему пулеметный калибр – 12,7 мм. В армии знавал он РПК-74, машинку надежную, но намного легче и калибром скромнее. Начальство правильно сделало, от легкости этакой отказавшись. Только при очень большом везении можно было попортить беса пулькой 7,62 или уж тем более 5,45. Им как горох такие пульки. Разве, в глаз или в пасть. Или, скажем, в ухо. А 12,7, будь спокоен командир, там пулька вроде металлической свинки – хорошей убойной силы. Человека так и вовсе размажет. Бесу же больно: его как будто кулаками избивают. А при удаче можно порвать шкуру в нежном месте, вынести кусочек мяса пулькой. От удара в лоб простой бес сознание теряет, а от попадания в локоть может и руки лишиться. Поэтому в дружине было 3 ДШКМ’а и даже один «Утес» – жутко тяжелый, очень хорош, оптика у него, бронебойно-зажигательные пули имеются… Жалко, еще один достать не удалось. Еще в дружине десять гранатометов и четыре снайпера. А к ним еще парень со старым ручным ранцевым огнеметом. И два минера. Они же саперы. Они же в остальное время корректировщики огня и связисты. Потому что больше тяжелого оружия начальству раздобыть не поддудилось, и они вооружены милицейскими револьверами «Удар», пригодными для серьезной драки, но только на расстоянии в полтора-два десятка метров… Умно их вооружили, толково, ничего лишнего, так что будь спокоен. Никаких Калашников, никаких Макаровых, никаких, уж тем более, СКС’ов. Говорят, в южной дружине были Калашники… Дорого же эта ошибочка обошлась!
До сегодняшнего утра у них еще было секретное оружие: мушкет четырехсотлетней давности… Свинцовый заряд больше шестидесяти граммов. Дыму от выстрела столько, что можно после третьего бабаха засчитать его за дымовую завесу. Палит раз в полторы минуты. То ли в две. Но бесей кладет безотказно. Только вот сможет ли сегодня мушкетер Воронов подняться после контузии? А? Неизвестно…
Через час все началось по новой. Дрянь какая-то полупрозрачная полетала над машиной на мосту, крючья на веревках забросила, стащили беси машину, движение опять открылось. За день тут всякие деловые перебывали, являлась милиция, однако оставили дело назавтра и машина так и стояла, так и дымила. Место глухое, ездят редко. Надо полагать, за угловные разборки приняли… Теперь уже не стоит. В щиток ударила пуля. Еще одна, совсем рядом цвиркнула. Взрыла землю. Снайпер у них, гляди-ка. Одиночные выстрелы пошли, потом очереди, потом гавкнул гранатомет с нашей стороны. Пошли они, нелюдь штопаная, в атаку. На скорости три машины по мосту пронеслись, снизу было из кустов люди появились. Форсировать, значит, пожелали. Среди бела почти что дня, все ж видно! Обычные люди, не беси, а так, бойцы с автоматами. По ним соседний ДШКМ ударил, два гранатомета, они открыли огонь дуром из своих автоматиков, не видя куда-зачем, словом, за несколько минут берег от них очистили, тела валяются, все пулями изрыто. А машины прорвались. Точнее одна машина. Первая. Джип. По ней бил лично Русаков, расстрелял шины, капот, по водителю точно попал, да что ж такое! Не останавливается. Ему должно быть больно, как в застенке, а он прет и прет. Прет и прет. Ладно, пулеметчик успел на вторую огонь перенести, «Жигуль», бесями набитый. Удача вышла. У самого конца моста притормозил водитель. Этому – точно больно. На ма-ахонькой дистанции он превратился в неподвижную мишень, а это подарок такой, что будь спокоен. Не успели беси дверцы открыть, машина взлетела воздух. Всем им теперь кранты.
Вдалеке справа громыхнуло… Там вились огненные смерчи, и деревья, вырванные с корнем, взлетали в воздух. Магия боролось с верой. Вера билась с магией.
…Тут у Русакова кончилась первая лента, и он с напарником завозился, вставляя вторую. И увидел большую неприятность. В сотне метров правее, где стоял второй ДШКМ, Цыган с Васильевым, все курилось какой-то густой бурой дымкой… Вокруг дымки искажались очертания деревьев, кустов, словом, всего. Изгибалась, дико пританцовывая высокая сосна, плясал гранитный валун… И уж конечно, никто оттуда не стрелял. Видно, некому было оттуда стрелять. Морок, твою мать. У них имеется Морок. Плохо…
– Заснул? – крикнул ему напарник.
Третью машину, мощный КАМАЗ, кто-то остановил на середине моста. Шины прострелили, надо полагать. Оттуда, из-под колес, стреляли то ли люди, то ли какая-то мелкая нечисть, и похоже, что выцеливали они все больше русаковскую огневую точку. Кто-то бил по ним из гранатомета, но мазал, далековато там для гранатомета, хорошо хоть прицел им сбивает, о, покатился один, это, видно, снайпер наш его достал… А где их-то снайпер, сначала же был, каким чудом до пулеметного гнезда еще не добрался? Тут Русакову стало не до смотрелок, ленту они зарядили, и цель явилась совсем рядышком.
В джипе том, проклятом, были какие-то чудища. Живой кошмар. Один, ростом с двух человек, огромный, с очень короткой шерстью, как у дога, голова бесформенная, что твоей камень… Мышцы – просто невообразимые. Кто это? Ни разу не видел такого. О, голый он, и елда у него стоит. Да какая! Будь спокойна мама, у меня истерика. Второй… мягкую игрушку что ли оживили, с них станется. Медведь, огромный, бурый, встал на задние лапы, в передних держит секиру и прет прямо на позицию. За спинами у двух страшил прячется по бесу, один, кажется, в сержантской форме… Господи Иисусе! Да что им пули!
Пули и вправду их не брали. От этого, каменноголового, просто отлетали, хоть бы что ему. Медведя покачивало, останавливался он, лапами как от слепней отмахивался… И опять шел. Половину ленты на них истратил, все без толку!
Всю речушку с мостом и лесочком на берегах затрясло, как будто недалеко извергался вулкан. Тьма, вся в сполохах магических разрядов, накатывала справа. Там играли по-крупному. А здесь от их тамошних игр не осталось ни одного бойца, что с их стороны, что с нашей, кто устоял бы на ногах. Пулемет перевернуло набок, едва выправили его с напарником. О! те поднялись, все четверо, обходят, сейчас их будет уже очень сложно остановить, потому что тяжелый колесный пулемет ДШКМ не повертишь как игрушку, под таким углом у него – мертвая зона в чистом виде. Если не хочешь, конечно, выставить собственную задницу из укрытия, разворачивая машинку и показывая свое беззащитное тело пулям всего мира… Обходят, обходят! Тут задымился куст прямо перед носом у каменноголового. Потом только Русаков сообразил, что откуда-то оттуда треснул глуховатый выстрел мушкета. Встал все-таки Воронов… Великан схватился за горло: оттуда фонтаном хлестала зеленоватая густая кровь. Упал, лапищи раскинул, готов… За куст немедля метнулся бесячий сержант. Конец Володьке…
Медведь и еще один бес добежали до их с напарником точки. Мохнатый взмахнул топором, покатилась напарникова рука. Потом зверюга секиру свою отбросил и давай рвать напарника на куски, как старое тряпье. Ну, Господи Иисуси Христе сыне Божий, прими души наши…
Медведь так растопырил свои лапищи, что помешал второму номеру сразу же задрать Русакова. Тот успел выскочить из ячейки и бросил туда тяжелую связку мощных оборонительных гранат… Рвануло так, что сам он перевернулся через голову и скатился в низинку. Отряхнулся, встал, пощупал, что там у него осталось, чем можно воевать. А! Револьвер упал куда-то. Только нож и остался. Вынул нож и заковылял наверх, в голове звенит… Наверху – настоящая воронка, как от артиллерийского снаряда. Вышел бес на клочья, от напарника тоже клочья… ну, мир праху твоему. Второй, мохнатый, на четырех лапах убегает, топор свой оставил, испугался. Весь какой-то закопченный.
Спасибо, Господи. Отвел смерть.
Русаков хотел было поставить пулемет, но только махнул рукой. Конец машинке. Подобрал револьвер. Где сержант-то бесячий, не видно что-то. Надо отползать. В тыл и на правый фланг. Тут он уже бесполе…
Пуля вошла ему в висок.
…глазами Зеленого Колокольчика
До той неудачной утренней стычки у него было тринадцать бывших людей в бывшем взводе капрала Дана. До чего же не хватает офицеров! какая-то черную кость, и то – во взводных. Взвод он отдал под команду Мохначу: пусть тупой, зато идеальный исполнитель. Кроме того – семьдесят восемь бесей и к ним в придачу бравый сержант Мортян, косточка военная, сахарная… Изрядная подмога в виде бандитского сброда новосподобившегося капитана Рыбаченка – еще тридцать семь бойцов, считая командира. Да химера контуженная, да старая повариха-эльфийка, да тролль внушительных статей. Да он сам, стоимостью в тридцать пять таких, прости бесе, гвардейских соединений…
Совсем не так уж мало, если не расходовать понапрасну.
Что может быть хуже напрасных расходов?
Этой ночью северная дружина заставила раскошелиться… Они положили трех бесов и двух бандитов Глотки. Еще двух бесов подранили и их, как водится, добили. А затем, по давней солдатской традиции, устроили знатные похороны. То есть зажарили и съели обоих. Итого минус семь. А выбил ли он, Пятидесятый, хоть пешку с игровой доски? Хоть одну-единственную пешку? Кажется, нет. Разумеется, его не посмеют упрекнуть, но чего стоит такая игра! Бездарно, все это, надо признаться, бездарно. Чего, Бесе милостивый, стало во мне больше за последние четыреста лет: опыта или же лености?
«Пожалуй, свое призрачное очко я все-таки получил. Вся моя бредовая команда ругает своего тупого командира. Какой, к ангелам-архангелам, маг, если всю что ни на есть дружину среди темной ночи перепутал со сторожей… Уж если мои огрызки не поняли игру, то крестовики, надо полагать, и подавно…» – неплохая дебютная идея: с утра он прорывался через мост и рядом, там шел настоящий бой. И сейчас, вечером, туда пойдет сильная группа. Чтобы отвлечь на себя основные силы Бойкова. Воевода умница, он поставит своих на направлении главного удара… Надо надеяться. Группой придется пожертвовать, но таков уж гамбит: темп за качество.
Потому что бить по-настоящему Пятидесятый собирался совсем не там. В пяти сотнях шагов от моста берег с обеих сторон понижался, крутые склоны превращались в пологую долину – всего шагов на полторасто-двести. Дальше – настоящий обрыв, неведомо как и почему огородивший двумя отвесными стенами жалкенькую, мелкую подмосковную речушку. Рядышком в рощице лет сорок назад какие-то душегубы прикончили путника, тело закидали ветками и прикрыли дерном, веет оттуда так бодряще… так тонизирующе… чистой лиходатью. Так вот, прорываться стоило на пологом месте и только там.
Кого он мог израсходовать без особого ущерба? Да всех или, быть может, почти всех. За исключением, пожалуй, Мортяна, Песьей Глотки и поварихи. Последняя готовила превосходно. Пятидесятый предпочел бы скорее лишиться взвода, чем ее кулинарных талантов. В этакой провинциальной армейщине – и столь поразительное дарование… Игрушечный капитан покуда нужен. Конечно, огрызок. Конечно, щенок. Притом дворняги. Более того, дворняги, странным стечением обстоятельств переспавшей с каким-то ублюдочным представителем мелкотравчатой шпаны. Надо полагать, спьяну. Кто сказал, что среди собак нет алкоголиков? Но при всем том, дворняжий отпрыск – на данный момент лучшее из имеющегося. Когда славный сбродоотряд доберется до книжицы и получит добро на возвращение домой, ему надо будет оставить кого-то здесь, в Срединном мире для возобновления сети. И Песья Глотка – единственный, кому можно доверить командование хотя бы на время. Пятидесятый подумывал о Мортяне, тот, конечно, опытнее, но только на случай драки; в Срединном мире он никогда подолгу не жил, нравов не знает. Участвовал, конечно, в специальных операциях… однако почти всегда в тех случаях, когда требовалось кого-то рвать без особых раздумий. Да-с, Мортян чистокровная нелюдь, элитная раса, и, следовательно, во всех случаях его следует ставить выше Глотки и ему подобных. Во всех, кроме нынешнего. Возглавлять резидентуру в самой человечьей гуще сержант органически неспособен…
Ах, как славно было бы, чище черной пентаграммы и изысканнее одеяний из магии болот и туманов, если б все вышло, как намечалось. Резидента не пришлось бы искать: приказом по Конгрегации стратегических служб таковым был назначен гвардии подполковник, готовившийся к этому целый год, креатура Пятидесятого… Впрочем, операции в Срединном мире давным-давно, сразу после заключения Конкордата, превратились в искусство компромисса между идеальным и возможным. Раньше было проще – бей да и все!
Мортяна хотел было поберечь. Ценный кадр. На их импровизированной доске он стоит не меньше ладьи… Не вышло. Собрал полковник младших командиров, принялся объяснять им диспозицию, капралу Акселю, который командовал отвлекающим отрядом, не ведая об истинной своей роли, доверительно сообщил от него зависит-де судьба боя… пообещал кое-что соответственно чину. Как водится. Аксель, тупая деревенщина, неуклюжая громада, заулыбался младенчиком. А на лбу у него цвела невыносимым пурпуром руна скорой и неотвратимой гибели тела… Как он доказывал, вот, дескать четверка испытанных бесей, на скорости проскочим через мост, порвем замухрышек! И полковник его словесам внимал с благосклонным покачиванием головы. А сержант, крестильная купель, ухмылялся… Никакой магии, никакой телепатии не понадобилось ему, чтобы догадаться, кому в грядущей баталии предстоит отдать тела за общий успех. Просто сработал вечно бодрствующий инстинкт: безошибочно определять, с какого места начальство начинает врать и морочить голову нижним чинам. Ничего не говорил Мортян, но ухмылялся отвратительно долго, целых полминуты. И глядя на него, как-то поник бравый капрал.
– Ну что же, – ответил на его предложение Пятидесятый, – идея конструктивная. Только прорываться будете на нескольких машинах. Капрал Аксель поедет на второй. А на первой в прорыв пойдет наш ударный кулак… под командой сержанта Мортяна.
– Рад стараться, Ваше мракобесие! – и на лице у мерзавца написан полнейший гомеостаз с окружающей средой, неприветливой и суровой, до краев переполненной стихийным бедствием по имени начальство.
О, беси, беси! Неприхотливая и выносливая раса! Не вы ли становой хребет Воздушного королевства? Не вы ли неиссякаемый запас его жизненной энергии? Не вам ли дарована подлинная твердость духа? Будь у вас мозги, а не труха, вообще цены б вам не было…
Зеленый Колокольчик готовил операцию в течение суток. А исход ее решился в течение нескольких минут. Собственно, хватило двух минут.
Он подождал, пока пулеметные очереди и прочая трескотня у моста не превратилась в басовитый непрерывный гуд. Кажется, там завязалось всерьез, и кто-то даже проскочил на противоположную сторону. Наверное, Мортян с Бартольдом… Теперь и здесь стоит приниматься за дело.
Зеленый Колокольчик еще не знал, что именно в этот момент тело капрала Акселя перестало существовать в бензиновом взрыве.
Сначала полковник расчистил противоположный берег для атаки на участке главного удара. Послал «Огненную стену» шириной в три шага и высотой в сорок локтей. Обугленные стволы березок, головешки, словом, качественная черная полоса… Черная березовая каша с человечинкой. Нет, кажется кто-то еще там шевелится. Послал «Зыбун». Все, кроме травы, камней и деревьев должно было уйти в землю, превратившуюся в жидкую грязь. Ни выстрела, ни шевеления. Противоположный берег молчал вполне умиротворенно. Классические приемы действуют безотказно. На всякий случай полковник запустил милую штучку собственного сочинения. «Щекотунчик». Покуда не минет 666 ударов сердца, всех тех, кто уцелел каким-то чудом, если, конечно, кто-нибудь уцелел, будет бить крупная дрожь, изящно переходящая в судороги. Пожалуй, пускай попробуют пострелять…
Около семи десятков бесей и без малого десяток бойцов, присланных Кали-Суном, устремились к речушке. Вдруг та сторона огрызнулась. И огрызнулась всерьез. Ударили два пулемета. Рявкнул гранатомет. Правда, огонь с противоположного берега оказался неэффективным. Мимо, мимо, мимо… Почти все – мимо. Как вышло, что вся тщательная магическая «артподготовка» пошла упырю под хвост, и только «Щекотунчик», видимо, сработал? Ладно, потом будем над этим размышлять, хорошо, хоть что-то…
Левый фланг атакующих зацепило чем-то посерьезнее: редкие сосенки полетели в разные стороны, завизжали беси, вода в речушке взметнулась фонтаном и ухнула вниз. Что это? Что это?
Полковник с первого раза не понял, какое оружие использовал Бойков. Но то, что московский воевода, упырь ведает как, разгадал направление главного удара и расположился со своими отборными людьми как раз напротив Зеленого Колокольчика, – факт. Две решающие минуты сражения начали свой отсчет. Почти сразу же Бойков нанес новый удар. Прямо по фронту атаки, там, где бесо-людская толпа была гуще всего, образовалась круглая вмятина с диаметром не меньше ста шагов. Два деревца по краям вмятины отлетели в стороны, а все то, что оказалось внутри окружности, – люди, беси, кусты и высокая старая сосна, – оказались равномерно размазанными по дну вмятины. Как будто сверху на них обрушился чугунный молот размером с дом…
Бойков, оказывается, освоил «Молот ведьм». Специалист! Далеко не у всех получается. Полковник ответил незамедлительно. Два огненных смерча понеслись в то место, где он уловил вспышку контрмагии. «Молот ведьм» – сильная вещь, но больше двух выстрелов не может сделать никто. Тяжелый трюк, слишком изматывает такая концентрация веры. Во всяком случае, Пятидесятый не помнил никого, способного больше чем на два выстрела. Ergo, московский воевода сейчас валяется где-нибудь напротив, обессиленный, полумертвый от усталости. Или этот умелец – Андреас?
Смерчи уперлись в невидимую стену. Некто выставил «Прозрачный щит» и очень прилично сопротивлялся. Полковник добавил напора, «надавил» на щит. Один смерч вышел у него из-под контроля, но очень удачно. Убегая куда-то вбок по бессмысленной траектории, смерч добрался до пулеметного гнезда. Редкой красоты зрелище: тяжелый пулемет «Утес» со своим расчетом висит высоко над землей на вертящейся и изгибающейся струе пламени. И сам вертится, подпрыгивает… Смерч потерял силу, опал. На землю рухнули два трупа средней прожаренности и бесформенный кусок металла. Второй смерч удалось продавить внутрь щита. Пламя метнулось, прошло через то место и моментально погасло. Выбил он их или нет? Непонятно.
Беспорядочная трескотня, лупит пулемет, люди Кали-Суна отвечают скупыми автоматными очередями. Атакующие добрались до речки и форсировали ее вброд – воды по колено, в самых глубоких местах – по пояс.
Пощупал издалека: щит все-таки есть, не исчез…
И тут «Молот» ударил в третий раз. Не столь удачно, под каким-то неудобным углом, так что половина удара ушла впустую. Но попавшего в роковую окружность оказалось достаточно. Семь или восемь самых смелых, тех, кто уже брел по воде, скосило под чистую. Страх остановил всех остальных. Жив ли Бойков, или нет, и кто там бил в третий раз, не важно. Беси утратили кураж. Попятились. На виду у всех гранатометчик поразил еще одного бойца. – Благо, мишень неподвижная, а «Щекотунчик» уже пошел на убыль… Пулеметные очереди больно хлестали остальных. Вот побежал один… другой… десяток… Прочие нерешительно топтались, кое-кто залег.
Роковые две минуты истекли. Зеленый Колокольчик повернулся к эльфийке (чтоб не бездельничала во время боя, полковник определил ее в адъютанты) и отдал приказ сигналить отбой. Та завела свистовую сирену. Неожиданно короткий шквал ветра ударил в лицо Пятидесятому, поднял пыль вокруг… Ба! Что-то сбило Бойкову прицел. Удар «Молота» ушел в воздух. Но четыре раза! Четыре выстрела! Уму непостижимо.
Последний промах уже ровным счетом ничего не значил. Игра сыграна. Полковник машинально подсчитывал бесей, выходивших из-под огня… Люди… из них, кажется, не уцелел никто. Или всего-ничего. В целом же катастрофы не произошло, осталось, кем продолжить игру…
Иппон! Несколько досадно, приходится признать за Бойковым полную победу. Магический бой сегодня был скоротечен. Впрочем, как обычно. В девяносто девяти случаях из ста расход пешек и легких фигур весьма велик – надолго просто не хватает…
…Глазами младшего витязя Машеньки
Да этот воин – настоящий красавчик. Высокий, голубоглазый, солидный. И плечи, плечи – просто чудо. Мечников, конечно, тоже здоровенький, как она любит, то есть совсем не субтильный, а даже напротив… Но Пашенька грубиян, каких мало, и еще позволяет себе ухмыляться, глядя на нее, рассказы ее выслушивая. Давеча рассказала, как крутила роман с самим Алексеем Орловым при матушке Екатерине, наврала, конечно, и близко не было, но почему бы не приврать под настроение? И этот типчик – что? Живо заулыбался, так что убогому ясно: принял он ее таинственную историю за чистейший вымысел. Она и есть вымысел, но почему он так сразу додумался? Разве не может быть у нее романа с Алексеем Орловым? Что, собственно, мешает? Положительно, только крайне невоспитанный человек вроде Пашеньки сумеет нанести бедной женщине до такой степени грязное оскорбление. Подумайте только – он не доверяет! Да кто он такой? Салага! Салага, и больше никто. Глаза у него карие, а у давешнего дружинника – голубые, какое тут может быть сравнение! И потом, у дружинника был такой сладостный баритон… Как он сказал: «Далее в сторону левого фланга у нас брешь в позиции…» Главное ведь не что сказать, а как сказать. Такая солидность в голосе, такая серьезность, она чуть было сразу не предложила познакомиться. Конечно, она знала, что левее русаковского пулеметного гнезда у них только один гранатометчик, и так же хорошо она знала, что в этом месте Февда вряд ли ударит – глупее не придумаешь, и что скорее всего они полезут на мост и рядом, и что… Да мало ли что? Но когда он так серьезно сказал ей: «…брешь в позиции…» – она даже задумалась, нет ли тут стратегического просчета? И повязка у него на голове выглядит очень мужественно. И… и… А у Мечникова голос обыкновенный. Глуховатый голос, самую малость вкрадчивый, глотает концовки слов, интонация ровная… э-э-э совершенно обычный голос. Да и глаза всего лишь карие.
…Она проводила взглядом дружинника с повязкой на голове. В руках у него было настоящее чудовище старинного изготовления. Машенька, в первой своей жизни дочь петровского лейб-гвардейца, очень хорошо помнила, как выглядит пехотная фузея. Как динозавр она выглядит. Но это чудовище много тяжелее, нелепее и стариннее. Для чего?
Русаков повернул голову. Рябая девчонка, тощенькая, росточком тоже не вышла. Только походка приятная. Как у опытной женщины: покачивает так плавно, как и нужно. Не вышагивает тупо, как новобранец на плацу, но и не виляет кормой как Наташа Ростова на первой дискотеке. Умелая, походочка, будь спокойна мама, вернусь к утру. Нелепость какая! Ходит-похаживает этакая штучка, глаза дразнит, а в руках у нее «Винторез» со снайперским прицелом, вещь в умелых руках страшная, на поясе – рукоять Лезвия, как у Петровича, да и всякие другие висюльки к одежде привешены, прямо скажем, немирного назначения. И совсем не ищет она компании, и не подойдет к веселым ребятам, не попросит у них ничего бесполезного с лукавым женским намеком… Потому что невооруженным глазом видно: отыскивает милая барышня позицию для стрельбы по движущимся мишеням.
– Они час назад приехали. Ты еще спал.
– Кто? – потом подумал о своей мужской солидности и задал более деловой вопрос:
– Сколько?
– Да только трое. Всего трое их. Эта вот рыжая тараканиха, еще один здоровяк, он, по всему видно, серьезный мужчина, с Петровичем за старшого. Ну и молодой парень, тоже плечистый такой, накачанный, чисто бульдог на задних лапах. Что, подружку завести себе хочешь?
– Да вот она, моя подружка. С другими возиться как-то и времени нет… – Русаков погладил щиток ДШКМ’а.
– Бирюк ты, Серега. Жениться тебе пора.
– Вот она, жена моя… – погладил колесико. Добавил уважительно:
– Хорошего калибра женщина. Не худышка.
Ничего не ответил ему напарник. Головой покачал укоризненно, ухмылочку сделал пренебрежительную, мол, знаем мы твою солидность: бабы не дают, вот и вся твоя солидность, одно только выражение лица романтическое, а я вот, может, и не такой представительный, а шустрее, вторая жена у меня, а у тебя ни жены, ни задору. Давно у них эта бодяга тянется: Русаков все говорит, что только по любви, вот, мол, встречу… а напарник отвечал, что ты, мол, уже не пионер, надо бы остепеняться и хозяйство заводить. На это пулеметчик возражал: какая баба без любви его жизнь кочевую, странную потерпит, только биографию человеку портить. Ему возражали: а потерпит. Ну, даже если и не потерпит, найдешь другую, которая потерпит. Словом, шел вековечный спор двух типов мужчин – пулеметчиков, которых трагически любят, и напарников, на которых женятся, заводят детей, всю жизнь лаются и умирают в один день, как святые Петр и Феврония. Если и не в один день, то с небольшим интервалом… Не стал напарник всю их давнюю тягомотину вслух проговаривать, потому что разговор о крупнокалиберных женщинах уважал. Это старичков на мелкоту тянет: ворочать легче, а для молодого женщину лучше подбирать на подобие полосы препятствий или же спарринг-партнера большего веса, чтобы нагрузочка, нагрузочка… На досках в гробу належимся. Рассказал бы он Русакову о своей первой супруге, в которой было без малого девяносто, и как сладка она была и боевита, и как он тосковал без ее воинственной тяжести, когда сманил любимое существо некий хлыщ из уголовных… деньгами, паразит, сманил. Но рассказывать обо всем об этом не стал, потому что давно и в подробностях изложил товарищу боевому и про жену, и про хлыща.
Между тем, Русаков вовсе и не подумывал о женщинах. Нравился ему пулеметный калибр – 12,7 мм. В армии знавал он РПК-74, машинку надежную, но намного легче и калибром скромнее. Начальство правильно сделало, от легкости этакой отказавшись. Только при очень большом везении можно было попортить беса пулькой 7,62 или уж тем более 5,45. Им как горох такие пульки. Разве, в глаз или в пасть. Или, скажем, в ухо. А 12,7, будь спокоен командир, там пулька вроде металлической свинки – хорошей убойной силы. Человека так и вовсе размажет. Бесу же больно: его как будто кулаками избивают. А при удаче можно порвать шкуру в нежном месте, вынести кусочек мяса пулькой. От удара в лоб простой бес сознание теряет, а от попадания в локоть может и руки лишиться. Поэтому в дружине было 3 ДШКМ’а и даже один «Утес» – жутко тяжелый, очень хорош, оптика у него, бронебойно-зажигательные пули имеются… Жалко, еще один достать не удалось. Еще в дружине десять гранатометов и четыре снайпера. А к ним еще парень со старым ручным ранцевым огнеметом. И два минера. Они же саперы. Они же в остальное время корректировщики огня и связисты. Потому что больше тяжелого оружия начальству раздобыть не поддудилось, и они вооружены милицейскими револьверами «Удар», пригодными для серьезной драки, но только на расстоянии в полтора-два десятка метров… Умно их вооружили, толково, ничего лишнего, так что будь спокоен. Никаких Калашников, никаких Макаровых, никаких, уж тем более, СКС’ов. Говорят, в южной дружине были Калашники… Дорого же эта ошибочка обошлась!
До сегодняшнего утра у них еще было секретное оружие: мушкет четырехсотлетней давности… Свинцовый заряд больше шестидесяти граммов. Дыму от выстрела столько, что можно после третьего бабаха засчитать его за дымовую завесу. Палит раз в полторы минуты. То ли в две. Но бесей кладет безотказно. Только вот сможет ли сегодня мушкетер Воронов подняться после контузии? А? Неизвестно…
Через час все началось по новой. Дрянь какая-то полупрозрачная полетала над машиной на мосту, крючья на веревках забросила, стащили беси машину, движение опять открылось. За день тут всякие деловые перебывали, являлась милиция, однако оставили дело назавтра и машина так и стояла, так и дымила. Место глухое, ездят редко. Надо полагать, за угловные разборки приняли… Теперь уже не стоит. В щиток ударила пуля. Еще одна, совсем рядом цвиркнула. Взрыла землю. Снайпер у них, гляди-ка. Одиночные выстрелы пошли, потом очереди, потом гавкнул гранатомет с нашей стороны. Пошли они, нелюдь штопаная, в атаку. На скорости три машины по мосту пронеслись, снизу было из кустов люди появились. Форсировать, значит, пожелали. Среди бела почти что дня, все ж видно! Обычные люди, не беси, а так, бойцы с автоматами. По ним соседний ДШКМ ударил, два гранатомета, они открыли огонь дуром из своих автоматиков, не видя куда-зачем, словом, за несколько минут берег от них очистили, тела валяются, все пулями изрыто. А машины прорвались. Точнее одна машина. Первая. Джип. По ней бил лично Русаков, расстрелял шины, капот, по водителю точно попал, да что ж такое! Не останавливается. Ему должно быть больно, как в застенке, а он прет и прет. Прет и прет. Ладно, пулеметчик успел на вторую огонь перенести, «Жигуль», бесями набитый. Удача вышла. У самого конца моста притормозил водитель. Этому – точно больно. На ма-ахонькой дистанции он превратился в неподвижную мишень, а это подарок такой, что будь спокоен. Не успели беси дверцы открыть, машина взлетела воздух. Всем им теперь кранты.
Вдалеке справа громыхнуло… Там вились огненные смерчи, и деревья, вырванные с корнем, взлетали в воздух. Магия боролось с верой. Вера билась с магией.
…Тут у Русакова кончилась первая лента, и он с напарником завозился, вставляя вторую. И увидел большую неприятность. В сотне метров правее, где стоял второй ДШКМ, Цыган с Васильевым, все курилось какой-то густой бурой дымкой… Вокруг дымки искажались очертания деревьев, кустов, словом, всего. Изгибалась, дико пританцовывая высокая сосна, плясал гранитный валун… И уж конечно, никто оттуда не стрелял. Видно, некому было оттуда стрелять. Морок, твою мать. У них имеется Морок. Плохо…
– Заснул? – крикнул ему напарник.
Третью машину, мощный КАМАЗ, кто-то остановил на середине моста. Шины прострелили, надо полагать. Оттуда, из-под колес, стреляли то ли люди, то ли какая-то мелкая нечисть, и похоже, что выцеливали они все больше русаковскую огневую точку. Кто-то бил по ним из гранатомета, но мазал, далековато там для гранатомета, хорошо хоть прицел им сбивает, о, покатился один, это, видно, снайпер наш его достал… А где их-то снайпер, сначала же был, каким чудом до пулеметного гнезда еще не добрался? Тут Русакову стало не до смотрелок, ленту они зарядили, и цель явилась совсем рядышком.
В джипе том, проклятом, были какие-то чудища. Живой кошмар. Один, ростом с двух человек, огромный, с очень короткой шерстью, как у дога, голова бесформенная, что твоей камень… Мышцы – просто невообразимые. Кто это? Ни разу не видел такого. О, голый он, и елда у него стоит. Да какая! Будь спокойна мама, у меня истерика. Второй… мягкую игрушку что ли оживили, с них станется. Медведь, огромный, бурый, встал на задние лапы, в передних держит секиру и прет прямо на позицию. За спинами у двух страшил прячется по бесу, один, кажется, в сержантской форме… Господи Иисусе! Да что им пули!
Пули и вправду их не брали. От этого, каменноголового, просто отлетали, хоть бы что ему. Медведя покачивало, останавливался он, лапами как от слепней отмахивался… И опять шел. Половину ленты на них истратил, все без толку!
Всю речушку с мостом и лесочком на берегах затрясло, как будто недалеко извергался вулкан. Тьма, вся в сполохах магических разрядов, накатывала справа. Там играли по-крупному. А здесь от их тамошних игр не осталось ни одного бойца, что с их стороны, что с нашей, кто устоял бы на ногах. Пулемет перевернуло набок, едва выправили его с напарником. О! те поднялись, все четверо, обходят, сейчас их будет уже очень сложно остановить, потому что тяжелый колесный пулемет ДШКМ не повертишь как игрушку, под таким углом у него – мертвая зона в чистом виде. Если не хочешь, конечно, выставить собственную задницу из укрытия, разворачивая машинку и показывая свое беззащитное тело пулям всего мира… Обходят, обходят! Тут задымился куст прямо перед носом у каменноголового. Потом только Русаков сообразил, что откуда-то оттуда треснул глуховатый выстрел мушкета. Встал все-таки Воронов… Великан схватился за горло: оттуда фонтаном хлестала зеленоватая густая кровь. Упал, лапищи раскинул, готов… За куст немедля метнулся бесячий сержант. Конец Володьке…
Медведь и еще один бес добежали до их с напарником точки. Мохнатый взмахнул топором, покатилась напарникова рука. Потом зверюга секиру свою отбросил и давай рвать напарника на куски, как старое тряпье. Ну, Господи Иисуси Христе сыне Божий, прими души наши…
Медведь так растопырил свои лапищи, что помешал второму номеру сразу же задрать Русакова. Тот успел выскочить из ячейки и бросил туда тяжелую связку мощных оборонительных гранат… Рвануло так, что сам он перевернулся через голову и скатился в низинку. Отряхнулся, встал, пощупал, что там у него осталось, чем можно воевать. А! Револьвер упал куда-то. Только нож и остался. Вынул нож и заковылял наверх, в голове звенит… Наверху – настоящая воронка, как от артиллерийского снаряда. Вышел бес на клочья, от напарника тоже клочья… ну, мир праху твоему. Второй, мохнатый, на четырех лапах убегает, топор свой оставил, испугался. Весь какой-то закопченный.
Спасибо, Господи. Отвел смерть.
Русаков хотел было поставить пулемет, но только махнул рукой. Конец машинке. Подобрал револьвер. Где сержант-то бесячий, не видно что-то. Надо отползать. В тыл и на правый фланг. Тут он уже бесполе…
Пуля вошла ему в висок.
…глазами Зеленого Колокольчика
До той неудачной утренней стычки у него было тринадцать бывших людей в бывшем взводе капрала Дана. До чего же не хватает офицеров! какая-то черную кость, и то – во взводных. Взвод он отдал под команду Мохначу: пусть тупой, зато идеальный исполнитель. Кроме того – семьдесят восемь бесей и к ним в придачу бравый сержант Мортян, косточка военная, сахарная… Изрядная подмога в виде бандитского сброда новосподобившегося капитана Рыбаченка – еще тридцать семь бойцов, считая командира. Да химера контуженная, да старая повариха-эльфийка, да тролль внушительных статей. Да он сам, стоимостью в тридцать пять таких, прости бесе, гвардейских соединений…
Совсем не так уж мало, если не расходовать понапрасну.
Что может быть хуже напрасных расходов?
Этой ночью северная дружина заставила раскошелиться… Они положили трех бесов и двух бандитов Глотки. Еще двух бесов подранили и их, как водится, добили. А затем, по давней солдатской традиции, устроили знатные похороны. То есть зажарили и съели обоих. Итого минус семь. А выбил ли он, Пятидесятый, хоть пешку с игровой доски? Хоть одну-единственную пешку? Кажется, нет. Разумеется, его не посмеют упрекнуть, но чего стоит такая игра! Бездарно, все это, надо признаться, бездарно. Чего, Бесе милостивый, стало во мне больше за последние четыреста лет: опыта или же лености?
«Пожалуй, свое призрачное очко я все-таки получил. Вся моя бредовая команда ругает своего тупого командира. Какой, к ангелам-архангелам, маг, если всю что ни на есть дружину среди темной ночи перепутал со сторожей… Уж если мои огрызки не поняли игру, то крестовики, надо полагать, и подавно…» – неплохая дебютная идея: с утра он прорывался через мост и рядом, там шел настоящий бой. И сейчас, вечером, туда пойдет сильная группа. Чтобы отвлечь на себя основные силы Бойкова. Воевода умница, он поставит своих на направлении главного удара… Надо надеяться. Группой придется пожертвовать, но таков уж гамбит: темп за качество.
Потому что бить по-настоящему Пятидесятый собирался совсем не там. В пяти сотнях шагов от моста берег с обеих сторон понижался, крутые склоны превращались в пологую долину – всего шагов на полторасто-двести. Дальше – настоящий обрыв, неведомо как и почему огородивший двумя отвесными стенами жалкенькую, мелкую подмосковную речушку. Рядышком в рощице лет сорок назад какие-то душегубы прикончили путника, тело закидали ветками и прикрыли дерном, веет оттуда так бодряще… так тонизирующе… чистой лиходатью. Так вот, прорываться стоило на пологом месте и только там.
Кого он мог израсходовать без особого ущерба? Да всех или, быть может, почти всех. За исключением, пожалуй, Мортяна, Песьей Глотки и поварихи. Последняя готовила превосходно. Пятидесятый предпочел бы скорее лишиться взвода, чем ее кулинарных талантов. В этакой провинциальной армейщине – и столь поразительное дарование… Игрушечный капитан покуда нужен. Конечно, огрызок. Конечно, щенок. Притом дворняги. Более того, дворняги, странным стечением обстоятельств переспавшей с каким-то ублюдочным представителем мелкотравчатой шпаны. Надо полагать, спьяну. Кто сказал, что среди собак нет алкоголиков? Но при всем том, дворняжий отпрыск – на данный момент лучшее из имеющегося. Когда славный сбродоотряд доберется до книжицы и получит добро на возвращение домой, ему надо будет оставить кого-то здесь, в Срединном мире для возобновления сети. И Песья Глотка – единственный, кому можно доверить командование хотя бы на время. Пятидесятый подумывал о Мортяне, тот, конечно, опытнее, но только на случай драки; в Срединном мире он никогда подолгу не жил, нравов не знает. Участвовал, конечно, в специальных операциях… однако почти всегда в тех случаях, когда требовалось кого-то рвать без особых раздумий. Да-с, Мортян чистокровная нелюдь, элитная раса, и, следовательно, во всех случаях его следует ставить выше Глотки и ему подобных. Во всех, кроме нынешнего. Возглавлять резидентуру в самой человечьей гуще сержант органически неспособен…
Ах, как славно было бы, чище черной пентаграммы и изысканнее одеяний из магии болот и туманов, если б все вышло, как намечалось. Резидента не пришлось бы искать: приказом по Конгрегации стратегических служб таковым был назначен гвардии подполковник, готовившийся к этому целый год, креатура Пятидесятого… Впрочем, операции в Срединном мире давным-давно, сразу после заключения Конкордата, превратились в искусство компромисса между идеальным и возможным. Раньше было проще – бей да и все!
Мортяна хотел было поберечь. Ценный кадр. На их импровизированной доске он стоит не меньше ладьи… Не вышло. Собрал полковник младших командиров, принялся объяснять им диспозицию, капралу Акселю, который командовал отвлекающим отрядом, не ведая об истинной своей роли, доверительно сообщил от него зависит-де судьба боя… пообещал кое-что соответственно чину. Как водится. Аксель, тупая деревенщина, неуклюжая громада, заулыбался младенчиком. А на лбу у него цвела невыносимым пурпуром руна скорой и неотвратимой гибели тела… Как он доказывал, вот, дескать четверка испытанных бесей, на скорости проскочим через мост, порвем замухрышек! И полковник его словесам внимал с благосклонным покачиванием головы. А сержант, крестильная купель, ухмылялся… Никакой магии, никакой телепатии не понадобилось ему, чтобы догадаться, кому в грядущей баталии предстоит отдать тела за общий успех. Просто сработал вечно бодрствующий инстинкт: безошибочно определять, с какого места начальство начинает врать и морочить голову нижним чинам. Ничего не говорил Мортян, но ухмылялся отвратительно долго, целых полминуты. И глядя на него, как-то поник бравый капрал.
– Ну что же, – ответил на его предложение Пятидесятый, – идея конструктивная. Только прорываться будете на нескольких машинах. Капрал Аксель поедет на второй. А на первой в прорыв пойдет наш ударный кулак… под командой сержанта Мортяна.
– Рад стараться, Ваше мракобесие! – и на лице у мерзавца написан полнейший гомеостаз с окружающей средой, неприветливой и суровой, до краев переполненной стихийным бедствием по имени начальство.
О, беси, беси! Неприхотливая и выносливая раса! Не вы ли становой хребет Воздушного королевства? Не вы ли неиссякаемый запас его жизненной энергии? Не вам ли дарована подлинная твердость духа? Будь у вас мозги, а не труха, вообще цены б вам не было…
Зеленый Колокольчик готовил операцию в течение суток. А исход ее решился в течение нескольких минут. Собственно, хватило двух минут.
Он подождал, пока пулеметные очереди и прочая трескотня у моста не превратилась в басовитый непрерывный гуд. Кажется, там завязалось всерьез, и кто-то даже проскочил на противоположную сторону. Наверное, Мортян с Бартольдом… Теперь и здесь стоит приниматься за дело.
Зеленый Колокольчик еще не знал, что именно в этот момент тело капрала Акселя перестало существовать в бензиновом взрыве.
Сначала полковник расчистил противоположный берег для атаки на участке главного удара. Послал «Огненную стену» шириной в три шага и высотой в сорок локтей. Обугленные стволы березок, головешки, словом, качественная черная полоса… Черная березовая каша с человечинкой. Нет, кажется кто-то еще там шевелится. Послал «Зыбун». Все, кроме травы, камней и деревьев должно было уйти в землю, превратившуюся в жидкую грязь. Ни выстрела, ни шевеления. Противоположный берег молчал вполне умиротворенно. Классические приемы действуют безотказно. На всякий случай полковник запустил милую штучку собственного сочинения. «Щекотунчик». Покуда не минет 666 ударов сердца, всех тех, кто уцелел каким-то чудом, если, конечно, кто-нибудь уцелел, будет бить крупная дрожь, изящно переходящая в судороги. Пожалуй, пускай попробуют пострелять…
Около семи десятков бесей и без малого десяток бойцов, присланных Кали-Суном, устремились к речушке. Вдруг та сторона огрызнулась. И огрызнулась всерьез. Ударили два пулемета. Рявкнул гранатомет. Правда, огонь с противоположного берега оказался неэффективным. Мимо, мимо, мимо… Почти все – мимо. Как вышло, что вся тщательная магическая «артподготовка» пошла упырю под хвост, и только «Щекотунчик», видимо, сработал? Ладно, потом будем над этим размышлять, хорошо, хоть что-то…
Левый фланг атакующих зацепило чем-то посерьезнее: редкие сосенки полетели в разные стороны, завизжали беси, вода в речушке взметнулась фонтаном и ухнула вниз. Что это? Что это?
Полковник с первого раза не понял, какое оружие использовал Бойков. Но то, что московский воевода, упырь ведает как, разгадал направление главного удара и расположился со своими отборными людьми как раз напротив Зеленого Колокольчика, – факт. Две решающие минуты сражения начали свой отсчет. Почти сразу же Бойков нанес новый удар. Прямо по фронту атаки, там, где бесо-людская толпа была гуще всего, образовалась круглая вмятина с диаметром не меньше ста шагов. Два деревца по краям вмятины отлетели в стороны, а все то, что оказалось внутри окружности, – люди, беси, кусты и высокая старая сосна, – оказались равномерно размазанными по дну вмятины. Как будто сверху на них обрушился чугунный молот размером с дом…
Бойков, оказывается, освоил «Молот ведьм». Специалист! Далеко не у всех получается. Полковник ответил незамедлительно. Два огненных смерча понеслись в то место, где он уловил вспышку контрмагии. «Молот ведьм» – сильная вещь, но больше двух выстрелов не может сделать никто. Тяжелый трюк, слишком изматывает такая концентрация веры. Во всяком случае, Пятидесятый не помнил никого, способного больше чем на два выстрела. Ergo, московский воевода сейчас валяется где-нибудь напротив, обессиленный, полумертвый от усталости. Или этот умелец – Андреас?
Смерчи уперлись в невидимую стену. Некто выставил «Прозрачный щит» и очень прилично сопротивлялся. Полковник добавил напора, «надавил» на щит. Один смерч вышел у него из-под контроля, но очень удачно. Убегая куда-то вбок по бессмысленной траектории, смерч добрался до пулеметного гнезда. Редкой красоты зрелище: тяжелый пулемет «Утес» со своим расчетом висит высоко над землей на вертящейся и изгибающейся струе пламени. И сам вертится, подпрыгивает… Смерч потерял силу, опал. На землю рухнули два трупа средней прожаренности и бесформенный кусок металла. Второй смерч удалось продавить внутрь щита. Пламя метнулось, прошло через то место и моментально погасло. Выбил он их или нет? Непонятно.
Беспорядочная трескотня, лупит пулемет, люди Кали-Суна отвечают скупыми автоматными очередями. Атакующие добрались до речки и форсировали ее вброд – воды по колено, в самых глубоких местах – по пояс.
Пощупал издалека: щит все-таки есть, не исчез…
И тут «Молот» ударил в третий раз. Не столь удачно, под каким-то неудобным углом, так что половина удара ушла впустую. Но попавшего в роковую окружность оказалось достаточно. Семь или восемь самых смелых, тех, кто уже брел по воде, скосило под чистую. Страх остановил всех остальных. Жив ли Бойков, или нет, и кто там бил в третий раз, не важно. Беси утратили кураж. Попятились. На виду у всех гранатометчик поразил еще одного бойца. – Благо, мишень неподвижная, а «Щекотунчик» уже пошел на убыль… Пулеметные очереди больно хлестали остальных. Вот побежал один… другой… десяток… Прочие нерешительно топтались, кое-кто залег.
Роковые две минуты истекли. Зеленый Колокольчик повернулся к эльфийке (чтоб не бездельничала во время боя, полковник определил ее в адъютанты) и отдал приказ сигналить отбой. Та завела свистовую сирену. Неожиданно короткий шквал ветра ударил в лицо Пятидесятому, поднял пыль вокруг… Ба! Что-то сбило Бойкову прицел. Удар «Молота» ушел в воздух. Но четыре раза! Четыре выстрела! Уму непостижимо.
Последний промах уже ровным счетом ничего не значил. Игра сыграна. Полковник машинально подсчитывал бесей, выходивших из-под огня… Люди… из них, кажется, не уцелел никто. Или всего-ничего. В целом же катастрофы не произошло, осталось, кем продолжить игру…
Иппон! Несколько досадно, приходится признать за Бойковым полную победу. Магический бой сегодня был скоротечен. Впрочем, как обычно. В девяносто девяти случаях из ста расход пешек и легких фигур весьма велик – надолго просто не хватает…
…Глазами младшего витязя Машеньки
Да этот воин – настоящий красавчик. Высокий, голубоглазый, солидный. И плечи, плечи – просто чудо. Мечников, конечно, тоже здоровенький, как она любит, то есть совсем не субтильный, а даже напротив… Но Пашенька грубиян, каких мало, и еще позволяет себе ухмыляться, глядя на нее, рассказы ее выслушивая. Давеча рассказала, как крутила роман с самим Алексеем Орловым при матушке Екатерине, наврала, конечно, и близко не было, но почему бы не приврать под настроение? И этот типчик – что? Живо заулыбался, так что убогому ясно: принял он ее таинственную историю за чистейший вымысел. Она и есть вымысел, но почему он так сразу додумался? Разве не может быть у нее романа с Алексеем Орловым? Что, собственно, мешает? Положительно, только крайне невоспитанный человек вроде Пашеньки сумеет нанести бедной женщине до такой степени грязное оскорбление. Подумайте только – он не доверяет! Да кто он такой? Салага! Салага, и больше никто. Глаза у него карие, а у давешнего дружинника – голубые, какое тут может быть сравнение! И потом, у дружинника был такой сладостный баритон… Как он сказал: «Далее в сторону левого фланга у нас брешь в позиции…» Главное ведь не что сказать, а как сказать. Такая солидность в голосе, такая серьезность, она чуть было сразу не предложила познакомиться. Конечно, она знала, что левее русаковского пулеметного гнезда у них только один гранатометчик, и так же хорошо она знала, что в этом месте Февда вряд ли ударит – глупее не придумаешь, и что скорее всего они полезут на мост и рядом, и что… Да мало ли что? Но когда он так серьезно сказал ей: «…брешь в позиции…» – она даже задумалась, нет ли тут стратегического просчета? И повязка у него на голове выглядит очень мужественно. И… и… А у Мечникова голос обыкновенный. Глуховатый голос, самую малость вкрадчивый, глотает концовки слов, интонация ровная… э-э-э совершенно обычный голос. Да и глаза всего лишь карие.
…Она проводила взглядом дружинника с повязкой на голове. В руках у него было настоящее чудовище старинного изготовления. Машенька, в первой своей жизни дочь петровского лейб-гвардейца, очень хорошо помнила, как выглядит пехотная фузея. Как динозавр она выглядит. Но это чудовище много тяжелее, нелепее и стариннее. Для чего?