Страница:
Один школьник рассказывал впоследствии, что вьюга сошла на нет в считанные минуты. Приличных сугробов-то не намело. Сей же час буйство снежных светлячков сменилось чем-то необыкновенно странным. Школьник даже испугался постфактум, поскольку страх моментально прихватывает душу только в тех случаях, когда принимает какое-нибудь хорошо знакомое обличье. А тут… Словом, несколько секунд прямо над рельсами стояло марево, а потом столбы с изоляторами по обе стороны от полотна поплыли к земле, как свечной воск от пылающего фитилька… только во много раз быстрее. Вот на что похоже, – запинаясь рассказывал школьник, – это когда на уроке рисования сказали пользоваться акварельной краской, а на лист капнула вода. Так потечет, потечет… Неровный плац, образовавшийся в том месте, потом очень заинтересовал химиков: надо же, никакой термической обработки, никакого повышения температуры, как же вышло, что дерево, металл, керамика и почва с растениями, сплавились в единую прочную корку?
…Мальчишку будто ветром сдуло, и никто не видел, как Завеса материализовался в Срединном мире. Над кипящими и булькающими останками столбов, рельсов и шпал сгустился туман серебристо-серого, металлоидного оттенка. Клубящийся кокон оставался бесформенным совсем недолго. Он истончался, истончался и в конце концов истончился до совершеннейшей плоскости высотой метров двадцать, изогнутой полукругом. Это напоминало кучевое облако, поставленное набок, спрессованное до микротолщины, и продолжающее беспокойно распадаться на клочья, длинные языки, слоистые дымки, но уже в виде собственной двумерной проекции. Рваные края полупрозрачного «экрана» загибались внутрь бахромой и лениво колыхались – как занавеска от сквозняка. В точке, которая стала бы центром круга, будь полукружий два, появилось существо, похожее на крупную мохнатую собаку, а именно кавказскую овчарку… хотя и не было ею: симулякр пса не оставлял следов, не раскрывал пасть, а шкура его отливала нержавеющей сталью.
Завеса медленно сдвинулся с места и поплыл. Псевдоовчарка неторопливой рысью отправилась побродить по городским улицам, и экран перед нею сметал все на своем пути, но не быстрее собачьей рыси. Поэтому те, кто догадался выскочить из дома и со всех ног убегать, бросив нажитое добро, кроме того, что влезло в карманы, – все они имели отличный шанс спастись… Горожанам здорово повезло: всего-навсего овчарка, а могла быть ворона или, скажем лошадь. А они как поскачут, как полетят!
…Редкие в электрозаводском захолустье мотоциклисты имели порядочную фору, не говоря уже обо всех тех, кто вел в этом момент машину. Надо было сделать только одно: развернуться и нестись прочь на полном газу. Разумеется, додуматься до панического бегства могли только умники, привыкшие соображать крайне быстро, или, напротив, полные идиоты, совсем не успевавшие подумать, что мебель пропадет, да и прочее барахло, да еще с машиной, стоящей в гараже, да и книги, книги-то как же, еще бабка начала собирать! Никакой тревоги, или, скажем, эвакуации, передать не успели. Через полчаса после того, как Завеса ушел от пакгаузов, по трансляции испуганный голос проблекотал нечто в этом роде, но к тому времени добрая треть города перестала существовать; к тому времени расстались с земным существованием полторы тысячи электрозаводчан, а всего их по последней переписи числилось тысяч девять. Погибшие, по большей части, не знали, что именно их убило. Грохот, крики, потом стены собственной квартиры делают из тебя фарш… кое-кто спал и проснулся только для того, чтобы осознать себя фаршем – на несколько последних мгновений оборванной биографии. Как ни крути, а жизнь в наши дни отягчает человека, крепостит его к одному месту, одной работе, сажает его на длинный поводок: на какой бы дальний курорт он не уехал, а дернет за поводок начальство, и летит он скоренько обратно. Так трудно ему оторваться от жилплощади, и побежать, куда глаза глядят, сберегая собственную шкуру! Так трудно ему, увидев опасность, прокричать «спасайся, кто может!». – Как ведь еще посмотрят на него соседи, знакомые, родня, если спасаться не стоило? Есть же люди, которым положено спасать, оборонять и тому подобное… Вот пусть они нас и спасают.
Уберечь Электрозавод от погибели должно было районное отделение милиции, которое, как на грех, располагалось по адресу Молодежная (быв. Комсомольская), дом 12. Его накрыло через четыре минуты после начала Завесиного марша по городу. Никто из милиционеров не спасся, никто даже не успел отдать какой-нибудь команды или схватиться за штатное оружие… Потому что Завеса двигался как раз по Молодежной улице. Собственно, пес не видел перед собой никакой улицы и его вовсе не интересовало, скажем, где проходит уличный фарватер и в каком порядке поставлены шеренги домов. Средняя точка полукружия перемещалась как раз по линии, по которой выстроились фасады зданий на нечетной стороне. Было в этом нечто невообразимо жуткое: кто-то идет по улице, домов не замечая, плечами их расталкивая, лбом расшибая… Левое крыло «экрана» убивало дворы, а правое доставало до четной стороны и превращало ее в такой же винегрет, что и нечетную. Достало оно и РОВД… Дежурный у входа и один из старших офицеров успели увидеть причину собственной смерти.
Это выглядело примерно так: полупрозрачная дымная стена, перед которой предметы теряли свои естественные очертания, будто в телевизоре, на экране, шла полоса помех; самые большие здания за несколько секунд до подхода этой волны взрывались изнутри или попросту разваливались на куски, как будто строительные материалы моментально теряли связь друг с другом; за «экраном», едва-едва различимо, виднелась помойка, каша, состоявшая из добротно измельченного всего, встреченного Завесой, – в полосе на метр, примерно, в глубину и на полсотни метров над асфальтом. В целом процесс напоминал пищеварение и выделение: зубы, желудок, анальное отверстие. Кстати, многого милиционеры увидеть не могли: за несколько мгновений до того, как дом попадал в полосу искажений, внутри него предметы начинали вести себя странно – чайник носился по комнате, кошачья подушка атаковала сервант, батарея таранила книжные полки, домкрат терся о хозяйские брюки, а телевизор самопроизвольно включался. Как будто Завеса пыталась утешить и позабавить местных жителей кратким веселым полтергейстом – перед неминуемой гибелью… Но от глаз милиционеров все это было закрыто стенами и обоями на стенах. Ни один, ни другой не стояли в коридоре РОВД, и лишились удивительного зрелища: плакат со стенгазетой медленно парил в воздухе, как космонавт в невесомости, а банкетки устроили уморительные бега.
…Дежурный метнулся к дверям и даже выскочил на улицу, но тут его накрыла полоса искажений. Бедняга споткнулся на ровном месте: одна его нога и часть бока истончились и потянули беглеца куда-то в сторону… Он поднялся и сделал еще один рывок, уже завывая от страха. Но не смог подняться: живот сплавило с землей. Несколько мгновений дежурный дрыгал руками и ногами, пытаясь все-таки встать. Потом экран растворил все то, что могло в нем думать, бояться и дергать мышцами.
Майор Панкратов умер легко: он увидел нечто в окне, и сердце его остановилось, не дотянув до отставки и пенсии. Остальных поубивали кирпичи, стекло, кафель, арматура, в один миг взбесившиеся и… то ли вскипевшие, то ли затанцевавшие.
Одновременно Завеса воздействовал на несколько объектов, находившихся в отдалении от его маршрута, например, на хутор Озерки, в четырех километрах от города, на кладбище и воинскую часть, которая стояла на противоположной окраине. Военные, кстати, успели объявить тревогу. Отважный человек, капитан Коротков, не боясь начальственного гнева, нажал на кнопку сирены. Ему показали клубы дыма (пыли) в отдалении, он позвонил дежурному по РОВД, оно как раз где-то там, но поскольку дежурный уже не существовал в виде человека, отвечать было некому. Тогда Коробов и проявил добротный офицерский инстинкт. Сирене благодаря, солдаты и офицеры в карауле, на часах, на всяческих работах, в боксах, в казарме и в столовой успели испугаться как следует. Через минуту на территории части все начало рваться в мелкую пыль: ограда, строения, те же боксы в парке… Не тратя драгоценных секунд на напрасные размышления, люди бросились в рассыпную, и это многим спасло жизнь. После серии взрывов все, что еще стояло, оплыло к земле точно также, как столбы на узкоколейке. Те, кто не успел убежать, окончили жизнь этим странным способом. Тяжелая техника исчезла. Ни бронетранспортеры, ни разведывательные машины, ни даже кунги связистов не были обнаружены в том месиве, которым стал образцовый армейский порядок… Лишь через несколько месяцев строители на глубине 6 метров откопали неровный и полый внутри слиток брони размером с БТР. Остальное, видимо, ушло в землю глубже. Короткову присвоили какую-то медаль. Посмертно.
Кладбище тоже превратилось в слиток. Горного хрусталя или чего-то прозрачного в этом роде, но намного прочнее стекла. Площадью в несколько сотен квадратных метров и толщиной метров пять. Удивительно: поверхность этой сверкающей линзы оказалась фантастически ровной, как каток. Необыкновенно красиво! Местный крематорий, магазинчик похоронных принадлежностей, мастерская плиточников, сторожка и автостоянка превратились в отдельные участки линзы, внешне неотличимые от всего прочего. Со всеми, разумеется, служащими, посетителями и мертвецами.
Об Озерках речь пойдет ниже.
В конце длинной Молодежной улицы, у самой площади Юбилейной, стояла патрульная машина в боевой раскраске российской милиции. Здесь оказали попытку сопротивления. Один из милиционеров, сержант, выпустил четыре пули в дымную стену. Выпустил бы и всю обойму, но не успел. Он сам, его табельный пистолет и транспортное средство превратились в белесую золу, покрутившуюся легким смерчиком и рассеявшуюся по асфальту. Впоследствии секретные специалисты подчеркивали два факта: во-первых, сержант Марчук не мог не попасть, но вряд ли причинил Объекту Экран какой-либо урон, поскольку движение Объекта не замедлилось. Во-вторых, Объект заметил стрельбу и принял меры к устранению угрозы огневого контакта. Что из этого следует, Бог весть. Не секретные специалисты довольствовались версией о стихийном бедствии, составленной, главным образом, на основе показаний второго патрульного, старшего сержанта Восканяна. Сама возможность дать эти самые показания появилась после того, как старший сержант Восканян, не чуя под собой ног, пересек Юбилейную площадь и пронесся еще порядка километра. Не оборачиваясь. За проявленную мудрость и предусмотрительность его не раз впоследствии хвалила родственникам жена. А чтобы армянская жена хвалила родне армянского мужа – это редкость почище метели в июне. Может, она его любила? Несекретным специалистам стало известно следующее: произошел бесконечно редкий для устойчивой Среднерусской возвышенности тектонический сдвиг; в результате локального поднятия земной коры, вероятно, имел место выплеск лавы, а также особых химически активных веществ, необычным образом повлиявших на некоторые зоны в городе Электрозавод; к сожалению, в настоящий момент, ввиду разрушений на военном объекте, находившемся в пределах городской территории, значительная часть названных зон оцеплена по периметру армейскими подразделениями, и доступ для исследователей несколько ограничен; очевидцы, утверждающие, что по городу прошествовали некий живой экран и железная собака, вероятно, оказались свидетелями движения поднявшегося пласта, а поднявшаяся пыль способствовала формированию устойчивых иллюзий («наши коллеги психологи подвергли всестороннему изучению данный аспект феномена»); в целом так называемый «электрозаводской инцидент» представляет огромный интерес для науки, прежде всего – геологической, и нельзя не сделать вывод о перспективности дальнейшего углубленного исследования этого необычного природного явления; но, конечно, совершенно беспочвенны слухи о какой-то сверхъестественной чертовщине, распускаемые в связи с вышеназванным событием некоторыми безответственными личностям.
В столичных газетах муссировалась иная идея. Демократический еженедельник «Звон свободного слова»: авария на военном объекте. Вот оно, наследие советского ВПК! Коммунистический еженедельник «Российские советы»: авария на военном объекте. Вот до чего довела советский ВПК нынешняя колониальная администрация! Патриотический еженедельник «Завтрашняя держава»: как бы авария на военном объекте. Вот как вымаривают русский народ по указке из-за океана! Еженедельник «зеленых» экологов «Птичье молоко»: вновь авария на военном объекте. Вот как губят нашу природу!
«Русский Нетопырь», полуподольный сетевой журнал консервативного авангарда, поместил в очередном номере сенсационную информацию: небезызвестный резидент оккультных сил мать Марина – внучка по прямой 2-го ландфюрера в организации арийских магов «Ультима Туле». Известна ее сатанинская ненависть к местной православной святыне – Спасскому храму. Вот, прочтите-ка статью «Очистительное пламя»… Теперь ясно, чьими потугами был вызван катаклизм, не достигший цели, но погубивший самое мерзавку! Полуподпольный бастион света «Ветхий университет» немедленно поместил на своем сайте горячее одобрение: «Да, мы давно знали ее подноготную! Она не только внучка, она и наследник черной Силы…» И это было, пожалуй, в двух шагах от правды. Мать Марина действительно оказалась вовсю замешанной в июньской бойне. Как раз в тот момент, когда сержант Марчук утратил антропоморфные габариты, из клуба высыпали ее ценители, привлеченные необычным шумом. Они явили вечернему солнышку презабавное зрелище. Мать Марина вела в «Прогрессе» очередной семинар по бодиартингу, т. е. искусству живописи на обнаженном теле. Какова оказия! Сорок ее любимцев и любимиц выскочили на улицу наги, босы, все с ног до головы покрыты буйными лубочными абстракционизмами, все в эфирных трепетаниях либидо. Ни у кого инстинкт самосохранения не сработал: Завеса был в полусотне метров, следовало бежать сломя голову. Нет же, вытащили мадам, наперебой заверещали: «Оборони! Оборони!» Марина Марковна и впрямь умела кое-что, и не стоит здесь марать ее светозарную репутацию, уточняя у кого, да при каких обстоятельствах она обучалась, и за какие прегрешения Творец отметил ее бельмом на оке. Но что могла понять и сотворить слабосильная придонная рыбешка, когда такие асы как Зеленый Колокольчик и Кирилл Бойков боязливо недоумевали по поводу твари, выскочившей из Преисподней! Мать Марина сцепила пальцы обеих рук замком, вывернула их внутренней стороной к монстру и быстро-быстро зашептала единственное заклинание, которое помнила со времен двадцатилетней давности: «Ту-цал, ки-хут, мах-ша»… Видимо, это действие также может быть названо попыткой сопротивляться, но Завеса ее проигнорировал. Не прошло и полминуты, как от всего семинара во главе с гармоничной лампадой эзотерики осталось мокрое место. Свидетели впоследствии только и могли сообщить, что небезызвестная госпожа Блатская нечто вытворяла посреди большой беды. Слухи дошли до сетевиков, те сопоставили факты, ну и…
А в целом, «электрозаводской инцидент» прошел почти незамеченным. И слава Богу. Не стоит хрупкому человеческому разумению испытывать нагрузку на излом от некоторых фактов. Подобные факты известны исключительно совершенно секретным специалистам и лицам, уполномоченным принимать решения. Да и те все больше стараются забыть, забыть, забыть… Ну вот хотя бы хутор Озерки, поблизости от Никольского. Восемь домов, частью заброшенных, да пост какого-то, прости Господи, гидронадзора, да ферма, жестью крытая, да маленькое сельское кладбище. Все это сгинуло. Нет, никаких разрушений, никакого «горного хрусталя», и под землей никаких тяжелых металлических предметов не оказалось. Здесь Завеса применил особую технологию, надо полагать, весьма энергоемкую, поскольку впоследствии нигде и никогда он ее не использовал. Озерки были срезаны ровным движением колоссального невидимого ножа, как срезают грибники плотный боровик – под самую грибницу. Верхняя, «срезанная» часть хутора (то есть восемь домов, пост, кладбище и ферма) исчезла. «Объект Грибник», как значилось в совершенно секретных папках, положил ее в свою невидимую корзину и унес в неизвестном направлении. Чуть-чуть пожадничал: пропала вся верхушка холма, на котором стояли Озерки. Осталось, на память о хуторе, немногое. Нижняя часть сарая, поставленного в низинке, на отшибе, а потому всего-навсего лишившегося крыши, да скудное стадо коров, устроившее вечером возмущенный вой, не найдя постоянного места жительства…
Завеса прошел Юбилейную площадь из конца в конец. Гибель ее поразила оставшихся в живых горожан больше, чем что-либо иное. Все-таки на площади были сосредоточены дома и предметы, наделенные в общественном мнении большей или меньшей святостью. Например, тот же клуб, там ведь наука и культура. Или горком-горисполком, счастливо превратившийся в мэрию, там ведь государственная власть. Странно и соблазнительно, что все это разорено до тла! Паче же всего прочего изумило разрушение плиты, поставленной в 1965 году. Допустим, разные сейчас бытуют мнения о минувшей войне. Но все-таки лишь мерзавец или сумасшедший решился бы повести себя оскорбительно по отношению к памятнику павшим. Есть в мраморной плите и словах, на ней писанных, нечто необыкновенное… Молодожены приезжали сюда, чтобы возложить цветы, постоять, помолчать, а более того соприкоснуться с незримой силой, которая, как мнилось, водится в памятнике. Пожалуй, электрозаводчане сочли бы естественным, если б в ошеломляющем хаосе разгрома плита и пятачок вокруг нее царили с незыблемой сохранностью. Но нет, канул и памятник.
За Юбилейной Завеса нашел заводскую ограду. Он ненадолго приостановил свой неумолимый ход, то ли собираясь с силами, то ли предвкушая экзотическое удовольствие, которого с давних пор был лишен. О, сколь долго пришлось ему бездействовать! В прошлый раз, под солнцем полдневным, в жаркой и богатой стране, им, Завесой, привели в руины гордый город Гоморру. Там встретилось ему кое-что, способное противодействовать и тем самым приводить в азартное настроение. Немного, но все же. Не тот сладкий и могучий хаос первых дней, но все же. Не то буйство демонических сил, как в угрюмом Тартессе, у Геракловых столбов, но все же. Здесь все так уныло и так слабо! Как сухая ломкая трава на сумеречной равнине… Хилые воины, тупые маги, лишь тот холм в отдалении, там мрак погуще, да, погуще, это тело самоубийцы, погребенного по обряду слепых… И вдруг такая услада. Достойный пучок первозданных энергий, пребывающих в опасном смешении. Скудная душа, отпущенная Завесе, способна была испытывать радость и томиться, но всякий раз ей для этого требовались забавы и огорчения тысячекратно более грубые и сильные по сравнению с человеческими. Когда он взломал ограду и принялся сносить заводские корпуса, весь в сиянии голубых молний, весь в парах едкой химии, весь в грохоте падающих стен, душа его нежилась… Прелесть! Старый кирпич цвета венозной крови взрывался под его напором, трубы взмывали свечками и рушились на какие-то утлые вагончики, фейерверк электровспышек рассыпался чудовищным конфетти, вовсю брызгали краснотой лохмотья человечины. Три тысячи лет ожидания ради четверти часа действия! Десятки веков неволи ради десятков минут праздника! Что ж, оно того стоило.
Завод «Электроприбор» перестал существовать.
Завеса прошелся по призаводью, снося гаражи, ангары, будки сторожей, и вышел на пустырь. Больше двух тысяч горожан, попавшихся ему на пути от пакгаузов до пустыря, расстались с жизнью. Экран сделал энергичный разворот. Собака трансформировалась в безымянное чудовище, знания о котором были утрачены византийцами еще в VIII столетии. Ростом оно втрое превосходило овчарку и двигалось на своих шести щупальцах намного резвее. Город напоминал к тому времени обезображенное тело, кровавый обрубок, чудом сохраняющий жизнь. Полоса разрушений, оставленная Завесой, рассекла его надвое, и теперь палач Электрозавода намеревался несколькими широкими мазками «зачистить» все то, что осталось слева и справа.
Экран уже распластал с десяток деревянных домиков частного сектора, когда путь ему преградила река. Сонная речная вода противу всех естественных приличий вздыбилась мутным зеленым барьером и быстрыми струями потекла вверх по экрану, роняя ряску и комья ила, понемногу всасываясь внутрь. Поглотил бы Завеса эту тихую подгороднюю речушку, да вдруг отпрянул, и вся водяная масса обрушилась в обмелевшее русло. За рекой, на возвышении, стоял полуразрушенный Спасский храм. На церковном холме не происходило никакого движения: тишь, да носится взбитая ветром пыль… Завеса постоял с минуту у самого берега, и пока он не двигался, камышины от невыносимой силы искажений скручивались в замысловатые спирали. Медленно, как бы нехотя, экран отвернул от реки. Полоса искажений исчезла.
Вскоре это древнее существо уже удалялось от города по шоссе, обозначенном на картах Подмосковья А-101.
Маньяк-маньяк-2
…Мальчишку будто ветром сдуло, и никто не видел, как Завеса материализовался в Срединном мире. Над кипящими и булькающими останками столбов, рельсов и шпал сгустился туман серебристо-серого, металлоидного оттенка. Клубящийся кокон оставался бесформенным совсем недолго. Он истончался, истончался и в конце концов истончился до совершеннейшей плоскости высотой метров двадцать, изогнутой полукругом. Это напоминало кучевое облако, поставленное набок, спрессованное до микротолщины, и продолжающее беспокойно распадаться на клочья, длинные языки, слоистые дымки, но уже в виде собственной двумерной проекции. Рваные края полупрозрачного «экрана» загибались внутрь бахромой и лениво колыхались – как занавеска от сквозняка. В точке, которая стала бы центром круга, будь полукружий два, появилось существо, похожее на крупную мохнатую собаку, а именно кавказскую овчарку… хотя и не было ею: симулякр пса не оставлял следов, не раскрывал пасть, а шкура его отливала нержавеющей сталью.
Завеса медленно сдвинулся с места и поплыл. Псевдоовчарка неторопливой рысью отправилась побродить по городским улицам, и экран перед нею сметал все на своем пути, но не быстрее собачьей рыси. Поэтому те, кто догадался выскочить из дома и со всех ног убегать, бросив нажитое добро, кроме того, что влезло в карманы, – все они имели отличный шанс спастись… Горожанам здорово повезло: всего-навсего овчарка, а могла быть ворона или, скажем лошадь. А они как поскачут, как полетят!
…Редкие в электрозаводском захолустье мотоциклисты имели порядочную фору, не говоря уже обо всех тех, кто вел в этом момент машину. Надо было сделать только одно: развернуться и нестись прочь на полном газу. Разумеется, додуматься до панического бегства могли только умники, привыкшие соображать крайне быстро, или, напротив, полные идиоты, совсем не успевавшие подумать, что мебель пропадет, да и прочее барахло, да еще с машиной, стоящей в гараже, да и книги, книги-то как же, еще бабка начала собирать! Никакой тревоги, или, скажем, эвакуации, передать не успели. Через полчаса после того, как Завеса ушел от пакгаузов, по трансляции испуганный голос проблекотал нечто в этом роде, но к тому времени добрая треть города перестала существовать; к тому времени расстались с земным существованием полторы тысячи электрозаводчан, а всего их по последней переписи числилось тысяч девять. Погибшие, по большей части, не знали, что именно их убило. Грохот, крики, потом стены собственной квартиры делают из тебя фарш… кое-кто спал и проснулся только для того, чтобы осознать себя фаршем – на несколько последних мгновений оборванной биографии. Как ни крути, а жизнь в наши дни отягчает человека, крепостит его к одному месту, одной работе, сажает его на длинный поводок: на какой бы дальний курорт он не уехал, а дернет за поводок начальство, и летит он скоренько обратно. Так трудно ему оторваться от жилплощади, и побежать, куда глаза глядят, сберегая собственную шкуру! Так трудно ему, увидев опасность, прокричать «спасайся, кто может!». – Как ведь еще посмотрят на него соседи, знакомые, родня, если спасаться не стоило? Есть же люди, которым положено спасать, оборонять и тому подобное… Вот пусть они нас и спасают.
Уберечь Электрозавод от погибели должно было районное отделение милиции, которое, как на грех, располагалось по адресу Молодежная (быв. Комсомольская), дом 12. Его накрыло через четыре минуты после начала Завесиного марша по городу. Никто из милиционеров не спасся, никто даже не успел отдать какой-нибудь команды или схватиться за штатное оружие… Потому что Завеса двигался как раз по Молодежной улице. Собственно, пес не видел перед собой никакой улицы и его вовсе не интересовало, скажем, где проходит уличный фарватер и в каком порядке поставлены шеренги домов. Средняя точка полукружия перемещалась как раз по линии, по которой выстроились фасады зданий на нечетной стороне. Было в этом нечто невообразимо жуткое: кто-то идет по улице, домов не замечая, плечами их расталкивая, лбом расшибая… Левое крыло «экрана» убивало дворы, а правое доставало до четной стороны и превращало ее в такой же винегрет, что и нечетную. Достало оно и РОВД… Дежурный у входа и один из старших офицеров успели увидеть причину собственной смерти.
Это выглядело примерно так: полупрозрачная дымная стена, перед которой предметы теряли свои естественные очертания, будто в телевизоре, на экране, шла полоса помех; самые большие здания за несколько секунд до подхода этой волны взрывались изнутри или попросту разваливались на куски, как будто строительные материалы моментально теряли связь друг с другом; за «экраном», едва-едва различимо, виднелась помойка, каша, состоявшая из добротно измельченного всего, встреченного Завесой, – в полосе на метр, примерно, в глубину и на полсотни метров над асфальтом. В целом процесс напоминал пищеварение и выделение: зубы, желудок, анальное отверстие. Кстати, многого милиционеры увидеть не могли: за несколько мгновений до того, как дом попадал в полосу искажений, внутри него предметы начинали вести себя странно – чайник носился по комнате, кошачья подушка атаковала сервант, батарея таранила книжные полки, домкрат терся о хозяйские брюки, а телевизор самопроизвольно включался. Как будто Завеса пыталась утешить и позабавить местных жителей кратким веселым полтергейстом – перед неминуемой гибелью… Но от глаз милиционеров все это было закрыто стенами и обоями на стенах. Ни один, ни другой не стояли в коридоре РОВД, и лишились удивительного зрелища: плакат со стенгазетой медленно парил в воздухе, как космонавт в невесомости, а банкетки устроили уморительные бега.
…Дежурный метнулся к дверям и даже выскочил на улицу, но тут его накрыла полоса искажений. Бедняга споткнулся на ровном месте: одна его нога и часть бока истончились и потянули беглеца куда-то в сторону… Он поднялся и сделал еще один рывок, уже завывая от страха. Но не смог подняться: живот сплавило с землей. Несколько мгновений дежурный дрыгал руками и ногами, пытаясь все-таки встать. Потом экран растворил все то, что могло в нем думать, бояться и дергать мышцами.
Майор Панкратов умер легко: он увидел нечто в окне, и сердце его остановилось, не дотянув до отставки и пенсии. Остальных поубивали кирпичи, стекло, кафель, арматура, в один миг взбесившиеся и… то ли вскипевшие, то ли затанцевавшие.
Одновременно Завеса воздействовал на несколько объектов, находившихся в отдалении от его маршрута, например, на хутор Озерки, в четырех километрах от города, на кладбище и воинскую часть, которая стояла на противоположной окраине. Военные, кстати, успели объявить тревогу. Отважный человек, капитан Коротков, не боясь начальственного гнева, нажал на кнопку сирены. Ему показали клубы дыма (пыли) в отдалении, он позвонил дежурному по РОВД, оно как раз где-то там, но поскольку дежурный уже не существовал в виде человека, отвечать было некому. Тогда Коробов и проявил добротный офицерский инстинкт. Сирене благодаря, солдаты и офицеры в карауле, на часах, на всяческих работах, в боксах, в казарме и в столовой успели испугаться как следует. Через минуту на территории части все начало рваться в мелкую пыль: ограда, строения, те же боксы в парке… Не тратя драгоценных секунд на напрасные размышления, люди бросились в рассыпную, и это многим спасло жизнь. После серии взрывов все, что еще стояло, оплыло к земле точно также, как столбы на узкоколейке. Те, кто не успел убежать, окончили жизнь этим странным способом. Тяжелая техника исчезла. Ни бронетранспортеры, ни разведывательные машины, ни даже кунги связистов не были обнаружены в том месиве, которым стал образцовый армейский порядок… Лишь через несколько месяцев строители на глубине 6 метров откопали неровный и полый внутри слиток брони размером с БТР. Остальное, видимо, ушло в землю глубже. Короткову присвоили какую-то медаль. Посмертно.
Кладбище тоже превратилось в слиток. Горного хрусталя или чего-то прозрачного в этом роде, но намного прочнее стекла. Площадью в несколько сотен квадратных метров и толщиной метров пять. Удивительно: поверхность этой сверкающей линзы оказалась фантастически ровной, как каток. Необыкновенно красиво! Местный крематорий, магазинчик похоронных принадлежностей, мастерская плиточников, сторожка и автостоянка превратились в отдельные участки линзы, внешне неотличимые от всего прочего. Со всеми, разумеется, служащими, посетителями и мертвецами.
Об Озерках речь пойдет ниже.
В конце длинной Молодежной улицы, у самой площади Юбилейной, стояла патрульная машина в боевой раскраске российской милиции. Здесь оказали попытку сопротивления. Один из милиционеров, сержант, выпустил четыре пули в дымную стену. Выпустил бы и всю обойму, но не успел. Он сам, его табельный пистолет и транспортное средство превратились в белесую золу, покрутившуюся легким смерчиком и рассеявшуюся по асфальту. Впоследствии секретные специалисты подчеркивали два факта: во-первых, сержант Марчук не мог не попасть, но вряд ли причинил Объекту Экран какой-либо урон, поскольку движение Объекта не замедлилось. Во-вторых, Объект заметил стрельбу и принял меры к устранению угрозы огневого контакта. Что из этого следует, Бог весть. Не секретные специалисты довольствовались версией о стихийном бедствии, составленной, главным образом, на основе показаний второго патрульного, старшего сержанта Восканяна. Сама возможность дать эти самые показания появилась после того, как старший сержант Восканян, не чуя под собой ног, пересек Юбилейную площадь и пронесся еще порядка километра. Не оборачиваясь. За проявленную мудрость и предусмотрительность его не раз впоследствии хвалила родственникам жена. А чтобы армянская жена хвалила родне армянского мужа – это редкость почище метели в июне. Может, она его любила? Несекретным специалистам стало известно следующее: произошел бесконечно редкий для устойчивой Среднерусской возвышенности тектонический сдвиг; в результате локального поднятия земной коры, вероятно, имел место выплеск лавы, а также особых химически активных веществ, необычным образом повлиявших на некоторые зоны в городе Электрозавод; к сожалению, в настоящий момент, ввиду разрушений на военном объекте, находившемся в пределах городской территории, значительная часть названных зон оцеплена по периметру армейскими подразделениями, и доступ для исследователей несколько ограничен; очевидцы, утверждающие, что по городу прошествовали некий живой экран и железная собака, вероятно, оказались свидетелями движения поднявшегося пласта, а поднявшаяся пыль способствовала формированию устойчивых иллюзий («наши коллеги психологи подвергли всестороннему изучению данный аспект феномена»); в целом так называемый «электрозаводской инцидент» представляет огромный интерес для науки, прежде всего – геологической, и нельзя не сделать вывод о перспективности дальнейшего углубленного исследования этого необычного природного явления; но, конечно, совершенно беспочвенны слухи о какой-то сверхъестественной чертовщине, распускаемые в связи с вышеназванным событием некоторыми безответственными личностям.
В столичных газетах муссировалась иная идея. Демократический еженедельник «Звон свободного слова»: авария на военном объекте. Вот оно, наследие советского ВПК! Коммунистический еженедельник «Российские советы»: авария на военном объекте. Вот до чего довела советский ВПК нынешняя колониальная администрация! Патриотический еженедельник «Завтрашняя держава»: как бы авария на военном объекте. Вот как вымаривают русский народ по указке из-за океана! Еженедельник «зеленых» экологов «Птичье молоко»: вновь авария на военном объекте. Вот как губят нашу природу!
«Русский Нетопырь», полуподольный сетевой журнал консервативного авангарда, поместил в очередном номере сенсационную информацию: небезызвестный резидент оккультных сил мать Марина – внучка по прямой 2-го ландфюрера в организации арийских магов «Ультима Туле». Известна ее сатанинская ненависть к местной православной святыне – Спасскому храму. Вот, прочтите-ка статью «Очистительное пламя»… Теперь ясно, чьими потугами был вызван катаклизм, не достигший цели, но погубивший самое мерзавку! Полуподпольный бастион света «Ветхий университет» немедленно поместил на своем сайте горячее одобрение: «Да, мы давно знали ее подноготную! Она не только внучка, она и наследник черной Силы…» И это было, пожалуй, в двух шагах от правды. Мать Марина действительно оказалась вовсю замешанной в июньской бойне. Как раз в тот момент, когда сержант Марчук утратил антропоморфные габариты, из клуба высыпали ее ценители, привлеченные необычным шумом. Они явили вечернему солнышку презабавное зрелище. Мать Марина вела в «Прогрессе» очередной семинар по бодиартингу, т. е. искусству живописи на обнаженном теле. Какова оказия! Сорок ее любимцев и любимиц выскочили на улицу наги, босы, все с ног до головы покрыты буйными лубочными абстракционизмами, все в эфирных трепетаниях либидо. Ни у кого инстинкт самосохранения не сработал: Завеса был в полусотне метров, следовало бежать сломя голову. Нет же, вытащили мадам, наперебой заверещали: «Оборони! Оборони!» Марина Марковна и впрямь умела кое-что, и не стоит здесь марать ее светозарную репутацию, уточняя у кого, да при каких обстоятельствах она обучалась, и за какие прегрешения Творец отметил ее бельмом на оке. Но что могла понять и сотворить слабосильная придонная рыбешка, когда такие асы как Зеленый Колокольчик и Кирилл Бойков боязливо недоумевали по поводу твари, выскочившей из Преисподней! Мать Марина сцепила пальцы обеих рук замком, вывернула их внутренней стороной к монстру и быстро-быстро зашептала единственное заклинание, которое помнила со времен двадцатилетней давности: «Ту-цал, ки-хут, мах-ша»… Видимо, это действие также может быть названо попыткой сопротивляться, но Завеса ее проигнорировал. Не прошло и полминуты, как от всего семинара во главе с гармоничной лампадой эзотерики осталось мокрое место. Свидетели впоследствии только и могли сообщить, что небезызвестная госпожа Блатская нечто вытворяла посреди большой беды. Слухи дошли до сетевиков, те сопоставили факты, ну и…
А в целом, «электрозаводской инцидент» прошел почти незамеченным. И слава Богу. Не стоит хрупкому человеческому разумению испытывать нагрузку на излом от некоторых фактов. Подобные факты известны исключительно совершенно секретным специалистам и лицам, уполномоченным принимать решения. Да и те все больше стараются забыть, забыть, забыть… Ну вот хотя бы хутор Озерки, поблизости от Никольского. Восемь домов, частью заброшенных, да пост какого-то, прости Господи, гидронадзора, да ферма, жестью крытая, да маленькое сельское кладбище. Все это сгинуло. Нет, никаких разрушений, никакого «горного хрусталя», и под землей никаких тяжелых металлических предметов не оказалось. Здесь Завеса применил особую технологию, надо полагать, весьма энергоемкую, поскольку впоследствии нигде и никогда он ее не использовал. Озерки были срезаны ровным движением колоссального невидимого ножа, как срезают грибники плотный боровик – под самую грибницу. Верхняя, «срезанная» часть хутора (то есть восемь домов, пост, кладбище и ферма) исчезла. «Объект Грибник», как значилось в совершенно секретных папках, положил ее в свою невидимую корзину и унес в неизвестном направлении. Чуть-чуть пожадничал: пропала вся верхушка холма, на котором стояли Озерки. Осталось, на память о хуторе, немногое. Нижняя часть сарая, поставленного в низинке, на отшибе, а потому всего-навсего лишившегося крыши, да скудное стадо коров, устроившее вечером возмущенный вой, не найдя постоянного места жительства…
Завеса прошел Юбилейную площадь из конца в конец. Гибель ее поразила оставшихся в живых горожан больше, чем что-либо иное. Все-таки на площади были сосредоточены дома и предметы, наделенные в общественном мнении большей или меньшей святостью. Например, тот же клуб, там ведь наука и культура. Или горком-горисполком, счастливо превратившийся в мэрию, там ведь государственная власть. Странно и соблазнительно, что все это разорено до тла! Паче же всего прочего изумило разрушение плиты, поставленной в 1965 году. Допустим, разные сейчас бытуют мнения о минувшей войне. Но все-таки лишь мерзавец или сумасшедший решился бы повести себя оскорбительно по отношению к памятнику павшим. Есть в мраморной плите и словах, на ней писанных, нечто необыкновенное… Молодожены приезжали сюда, чтобы возложить цветы, постоять, помолчать, а более того соприкоснуться с незримой силой, которая, как мнилось, водится в памятнике. Пожалуй, электрозаводчане сочли бы естественным, если б в ошеломляющем хаосе разгрома плита и пятачок вокруг нее царили с незыблемой сохранностью. Но нет, канул и памятник.
За Юбилейной Завеса нашел заводскую ограду. Он ненадолго приостановил свой неумолимый ход, то ли собираясь с силами, то ли предвкушая экзотическое удовольствие, которого с давних пор был лишен. О, сколь долго пришлось ему бездействовать! В прошлый раз, под солнцем полдневным, в жаркой и богатой стране, им, Завесой, привели в руины гордый город Гоморру. Там встретилось ему кое-что, способное противодействовать и тем самым приводить в азартное настроение. Немного, но все же. Не тот сладкий и могучий хаос первых дней, но все же. Не то буйство демонических сил, как в угрюмом Тартессе, у Геракловых столбов, но все же. Здесь все так уныло и так слабо! Как сухая ломкая трава на сумеречной равнине… Хилые воины, тупые маги, лишь тот холм в отдалении, там мрак погуще, да, погуще, это тело самоубийцы, погребенного по обряду слепых… И вдруг такая услада. Достойный пучок первозданных энергий, пребывающих в опасном смешении. Скудная душа, отпущенная Завесе, способна была испытывать радость и томиться, но всякий раз ей для этого требовались забавы и огорчения тысячекратно более грубые и сильные по сравнению с человеческими. Когда он взломал ограду и принялся сносить заводские корпуса, весь в сиянии голубых молний, весь в парах едкой химии, весь в грохоте падающих стен, душа его нежилась… Прелесть! Старый кирпич цвета венозной крови взрывался под его напором, трубы взмывали свечками и рушились на какие-то утлые вагончики, фейерверк электровспышек рассыпался чудовищным конфетти, вовсю брызгали краснотой лохмотья человечины. Три тысячи лет ожидания ради четверти часа действия! Десятки веков неволи ради десятков минут праздника! Что ж, оно того стоило.
Завод «Электроприбор» перестал существовать.
Завеса прошелся по призаводью, снося гаражи, ангары, будки сторожей, и вышел на пустырь. Больше двух тысяч горожан, попавшихся ему на пути от пакгаузов до пустыря, расстались с жизнью. Экран сделал энергичный разворот. Собака трансформировалась в безымянное чудовище, знания о котором были утрачены византийцами еще в VIII столетии. Ростом оно втрое превосходило овчарку и двигалось на своих шести щупальцах намного резвее. Город напоминал к тому времени обезображенное тело, кровавый обрубок, чудом сохраняющий жизнь. Полоса разрушений, оставленная Завесой, рассекла его надвое, и теперь палач Электрозавода намеревался несколькими широкими мазками «зачистить» все то, что осталось слева и справа.
Экран уже распластал с десяток деревянных домиков частного сектора, когда путь ему преградила река. Сонная речная вода противу всех естественных приличий вздыбилась мутным зеленым барьером и быстрыми струями потекла вверх по экрану, роняя ряску и комья ила, понемногу всасываясь внутрь. Поглотил бы Завеса эту тихую подгороднюю речушку, да вдруг отпрянул, и вся водяная масса обрушилась в обмелевшее русло. За рекой, на возвышении, стоял полуразрушенный Спасский храм. На церковном холме не происходило никакого движения: тишь, да носится взбитая ветром пыль… Завеса постоял с минуту у самого берега, и пока он не двигался, камышины от невыносимой силы искажений скручивались в замысловатые спирали. Медленно, как бы нехотя, экран отвернул от реки. Полоса искажений исчезла.
Вскоре это древнее существо уже удалялось от города по шоссе, обозначенном на картах Подмосковья А-101.
Маньяк-маньяк-2
11 июня, утро, но уже довольно приемлемое
– Петрович, всюду маньяки! – дверь Кириллу Бойкову открыл пожилой мужчина в стареньком тренировочном костюме. Он излучал высокопробное недовольство. Подслеповато щурясь, владелец квартиры отхлебнул дымящийся кофе из алюминиевой кружки. Такие кружки во всяческих казарменных общежитиях, где нет водопровода, ставят рядом с никелированным ведром, явственно намекая: захотелось воды – зачерпни кружкой, не суй в чистое питье грязную ладошку. Очень, очень небогатая кружка. Медленное, бесстыдно растянутое отхлебывание кофе в дверях недвусмысленно сообщало: если уж нас угораздило попасть в самую гущу вторичного продукта, не стоит суетиться. Тем более неуместно мальчишество, все эти незамысловатые шуточки о маньяках… Обладатель барачной кружки по-стариковски поджал губу – как если бы к потомственному провинциальному учителю пришел подающий надежды юноша и с порога бухнул: «Как жаль, что у нас еще не завели стриптиз!» С губой, впрочем, получилось немного жалобно, поскольку она была рассечена надвое, – подобием сабельного удара, как мнилось разнообразным знакомцам… Да вот беда, для боев под Каховкой и на Перекопе пожилой мужчина выглядел все-таки избыточно юным. Хотя в целом любитель кофе не вызывал ассоциаций с чем-нибудь новым, и нераспакованным. Возможно, сказывалась высокая степень амортизации… Сутулый – чуть ли не горбатенький, хотя, кажется, не горбатенький; морщины во весь лоб; походка шарк-шарк – слышно из-за двери… Маленькие глазки, правда, приятного мечтательно-голубого колера. На шее – потемневший от времени серебряный крестик. Две черты несколько принаряжали подержанную и блеклую внешность. Во-первых, привычка носить старинные «профессорские» очки в золотенькой оправе. Во-вторых, триумфальная академическая шапка совершенно седых волос. Притом, волосы были приведены в совершеннейший порядок и лежали на голове как-то даже щегольски.
В дверях стоял светлый витязь Андрей Петрович Симонов и выглядел он как аутентично нищий профессор Московского университета.
– Доброе утро, воевода. Ты несколько преувеличиваешь. Мы имеем на сегодняшний день всего одного маньяка. Кроме того, новость о маньяке, пожалуй, самое безобидное из той обоймы неприятностей, которую мы обрели нынешней ночью.
…Кстати, лезвие, которое когда-то повредило нижнюю губу Андрея Петровича, крепилось к колесу. Царь Набу-аплу-уцур обожал применять колесницы на поле боя. А залечить отметину до полного исчезновения не удавалось, поскольку колесничные ножи были закляты Син-намму, молодым и талантливым вавилонским магом… Он тогда ввел в военное дело много нового. За что и попал после смерти в провинцию Костежуй-III без права на службу в вооруженных силах Воздушного королевства. Ему была посвящена персональная, 1822-я статья в Конкордате 1491 года; это большая честь за большие заслуги, хотя означает она не так что бы уж очень приятную вещь: мучиться магу до самого Страшного суда, и никакой передышки в доблестных рядах королевской армии! Среди тех, кто выкрал его из храма владычицы Иштар, был невысокий иудей с рассеченной губой… Симонов сменил с тех пор множество тел, но шрам всякий раз без видимой причины возникал в день восемнадцатилетия очередного тела.
– Не скажи, Петрович. Маньяки вокруг нас, маньяки среди нас. Нет житья от маньяков. Я просыпаюсь – будильник звенит как маньяк. Жена подает кофе, сваренный по какому-то древнему маньячьему рецепту. Новости – точь-в-точь газета, где вся редакция – маньяки со стажем, а главный редактор – маньяк-душегуб. Скоро, мне кажется, заглянув в зеркало с утра, я увижу типичного маньяка.
Андрей Петрович дал Бойкову пивную кружку, до краев наполненную очень дорогим и очень хорошим кофе. Андрей Петрович был умным и сообразительным человеком. Он поглядел на Бойкова и сказал ему:
– Сунь руку в правый карман. Пожалуйста.
– Сунул.
– Что там?
– Пластиковый предмет длиной пятнадцать сантиметров, без малейшей магической ауры, цветом пегий, формой удлиненный и со множеством зубчиков… Я что-то пропустил?
– Петрович, всюду маньяки! – дверь Кириллу Бойкову открыл пожилой мужчина в стареньком тренировочном костюме. Он излучал высокопробное недовольство. Подслеповато щурясь, владелец квартиры отхлебнул дымящийся кофе из алюминиевой кружки. Такие кружки во всяческих казарменных общежитиях, где нет водопровода, ставят рядом с никелированным ведром, явственно намекая: захотелось воды – зачерпни кружкой, не суй в чистое питье грязную ладошку. Очень, очень небогатая кружка. Медленное, бесстыдно растянутое отхлебывание кофе в дверях недвусмысленно сообщало: если уж нас угораздило попасть в самую гущу вторичного продукта, не стоит суетиться. Тем более неуместно мальчишество, все эти незамысловатые шуточки о маньяках… Обладатель барачной кружки по-стариковски поджал губу – как если бы к потомственному провинциальному учителю пришел подающий надежды юноша и с порога бухнул: «Как жаль, что у нас еще не завели стриптиз!» С губой, впрочем, получилось немного жалобно, поскольку она была рассечена надвое, – подобием сабельного удара, как мнилось разнообразным знакомцам… Да вот беда, для боев под Каховкой и на Перекопе пожилой мужчина выглядел все-таки избыточно юным. Хотя в целом любитель кофе не вызывал ассоциаций с чем-нибудь новым, и нераспакованным. Возможно, сказывалась высокая степень амортизации… Сутулый – чуть ли не горбатенький, хотя, кажется, не горбатенький; морщины во весь лоб; походка шарк-шарк – слышно из-за двери… Маленькие глазки, правда, приятного мечтательно-голубого колера. На шее – потемневший от времени серебряный крестик. Две черты несколько принаряжали подержанную и блеклую внешность. Во-первых, привычка носить старинные «профессорские» очки в золотенькой оправе. Во-вторых, триумфальная академическая шапка совершенно седых волос. Притом, волосы были приведены в совершеннейший порядок и лежали на голове как-то даже щегольски.
В дверях стоял светлый витязь Андрей Петрович Симонов и выглядел он как аутентично нищий профессор Московского университета.
– Доброе утро, воевода. Ты несколько преувеличиваешь. Мы имеем на сегодняшний день всего одного маньяка. Кроме того, новость о маньяке, пожалуй, самое безобидное из той обоймы неприятностей, которую мы обрели нынешней ночью.
…Кстати, лезвие, которое когда-то повредило нижнюю губу Андрея Петровича, крепилось к колесу. Царь Набу-аплу-уцур обожал применять колесницы на поле боя. А залечить отметину до полного исчезновения не удавалось, поскольку колесничные ножи были закляты Син-намму, молодым и талантливым вавилонским магом… Он тогда ввел в военное дело много нового. За что и попал после смерти в провинцию Костежуй-III без права на службу в вооруженных силах Воздушного королевства. Ему была посвящена персональная, 1822-я статья в Конкордате 1491 года; это большая честь за большие заслуги, хотя означает она не так что бы уж очень приятную вещь: мучиться магу до самого Страшного суда, и никакой передышки в доблестных рядах королевской армии! Среди тех, кто выкрал его из храма владычицы Иштар, был невысокий иудей с рассеченной губой… Симонов сменил с тех пор множество тел, но шрам всякий раз без видимой причины возникал в день восемнадцатилетия очередного тела.
– Не скажи, Петрович. Маньяки вокруг нас, маньяки среди нас. Нет житья от маньяков. Я просыпаюсь – будильник звенит как маньяк. Жена подает кофе, сваренный по какому-то древнему маньячьему рецепту. Новости – точь-в-точь газета, где вся редакция – маньяки со стажем, а главный редактор – маньяк-душегуб. Скоро, мне кажется, заглянув в зеркало с утра, я увижу типичного маньяка.
Андрей Петрович дал Бойкову пивную кружку, до краев наполненную очень дорогим и очень хорошим кофе. Андрей Петрович был умным и сообразительным человеком. Он поглядел на Бойкова и сказал ему:
– Сунь руку в правый карман. Пожалуйста.
– Сунул.
– Что там?
– Пластиковый предмет длиной пятнадцать сантиметров, без малейшей магической ауры, цветом пегий, формой удлиненный и со множеством зубчиков… Я что-то пропустил?