Страница:
– Тогда все понятно, Гард. Мне совершенно наплевать на Московию, но не на тебя. Ты не вечен, а у меня есть жених. Нам нужно много денег, и ты мне их даешь. Я помогу тебе, но при условии, что я тут ни при чем.
– Если поможешь вызволить Петра – все мои монеты будут твоими, – ответил Гардан, и они снова слились в одно целое.
На исходе второй недели Анна сказала:
– Гард, сегодня мой хозяин уезжает. Может, уже и уехал, ведь ночь на дворе, а я занята с тобой и могла пропустить его отъезд.
– Так что же, ключ теперь у охранника? – с волнением спросил Гардан.
– Должен быть у него, мой милый. Вот отпустишь меня, так я и проверю. Он меня любит прямо как свою дочку и не откажет в нужных сведениях.
– Так поторопись, Анюточка! Мне не терпится!
– А деньги, мой голубочек?
– Не обману, моя голубка! Ты уж постарайся выведать про ключ, и часть их уже сегодня перепрыгнет в твою мошну. Одевайся, моя розовая!
Анна неторопливо оделась и вышла из чулана, где они проводили в любви ночи.
Гардан волновался. Неужели все так легко может свершиться? Неужели его мольбы дошли и услышаны Аллахом? Иншалла!
Он молился про себя, умоляя Всевышнего снизойти до него, заблудшего и грешного, помочь ему и его другу. Молитва за неверного смущала его юную душу, но поступить иначе он не мог.
Долгое ожидание прервала появившаяся Анна. Она сияла белозубой улыбкой, лицо было закутано в белокурые волосы, а отблески свечи плясали в ее глазах. Гардан невольно залюбовался ею, но мысли о Петьке оттеснили все на второй план.
– Ну как? – в нетерпении спросил Гардан. – Получила ты что-нибудь?
– А как же, мой ясноглазый! Слушай и запоминай. Хозяина не будет три дня – уехал в Дерм. Ключ у Фрица. У него есть дочь, которая не может выйти замуж за любимого человека – нет денег. Так вот. За хорошие деньги он даст себя ударить по голове, а там уже твое дело. Понял?
– А ты как же? – спросил Гардан.
– А я и вовсе тут ни при чем. Какое мне дело до всего этого?
– Ведь могут узнать, что тогда будет с вами обоими?
– Никто не может узнать. Однако решать тебе, Гард, мой дорогой.
– Когда? – резко спросил Гардан.
– Когда сам решишь и будешь готов.
– Завтра!
– Решено! – и она бросилась в объятия своего молодого любовника, зная, что это последняя ночь с ним.
На следующую ночь Анна после прощальных изъявлений любви растолковала ему, как и что надо делать. Она сказала:
– Собаки тебя пропустят. Фриц просит только об одном: не бей слишком сильно. Он же для тебя старается. Выйдешь за калитку, а там сам поступай как знаешь, милый. Я буду тебя долго помнить, мой Гард.
– Я тоже, Анна, – ответил Гардан вполне серьезно, хотя и знал, что это не так.
Ближе к утру, когда короткая ночь была на исходе, Гардан, в точном соответствии с указаниями Анны, пробрался в подвал. Перед второй дверью была небольшая комнатка, освещенная огарком сальной свечи. За столом дремал Фриц, алебарда стояла у стены. На поясе у него висел увесистый ключ, нарочно прицепленный на видное место. Гардан не таясь подошел к старику и с силой опустил на его голову палку, обмотанную толстым слоем тряпья. Перед ударом Гардан заметил, как голова Фрица медленно уходила в плечи. Толстая войлочная шапка смягчила удар, но Гардан не был уверен, что это спасет старика.
Трясущимися руками Гардан отцепил от пояса сторожа ключ и долго возился с замком. Наконец он открыл створку тяжелой двери и позвал:
– Петька, Петька, ты здесь? – Гардан прислушался. В углу зашуршала солома.
– Кто это тут? – голос Петьки показался ему уж больно мальчишеским.
– Это я, Гардан! Выходи по-быстрому. Бежать надо!
– Да ну?! Как это так? Откуда ты взялся, Гарданка?
– Не болтай, собирайся. Поспешать надо!
– Да я готов уже. Побежали! А сторож?..
– Потом про сторожа и про все остальное. Пошли быстрее, Петька!
Они торопливо проскочили мимо лежащего сторожа, не удосуживаясь даже определить его состояние – было не до этого. Петька испуганно и осторожно обошел тело, и друзья побежали вверх по лестнице. На дворе кобели было бросились с ворчанием на них, но признали Гардана, а он сунул им кусок бараньего легкого.
У калитки ждала Анна. Она вопросительно и настороженно глянула на Гардана. Тот все понял, достал все деньги, какие были у него, отсчитал на всякий случай с полдюжины монет, спрятал их и сунул остальные девушке в руки. Потом сказал торопливо и нерешительно:
– Прощай, Анна! Спасибо за все, я век буду тебя помнить и молиться за тебя. Прощай и не поминай лихом.
Небо светлело, и переулок, куда они вышли, хорошо просматривался во все стороны. Они оглянулись и потрусили к реке. Но Гардан вовремя вспомнил, что они находятся в кольце стен города, а ворота еще не открыты. Стража их не только не выпустит, но и еще задержит как подозрительных.
– Какой же я болван! – ругнулся Гардан. – Что же теперь делать? Нас могут заметить, а ты в таком виде, что сразу заподозрят в самом худшем.
– А давай сделаем вид, что я ограблен, а ты меня волочешь домой, избитого и почти голого! Ну как, сойдет?
– Да они сразу поймут, что тут обман. Какой ты избитый? Грязный и больше ничего.
– Так избей меня, долго, что ли!
Они стояли в тени дома и шепотом переговаривались, пока Гардан не признал, что это лучший способ до утра переждать опасность.
– Однако лучше нам это проделать вблизи таверны. Так оно будет вернее и правдивее.
Ребята, прячась и пугаясь, продвинулись еще квартала три, пока не встретили притихшую таверну, в тени которой они и расположились. Гардан достал кинжал и сказал:
– Терпи, Петька, буду резать. Бить нет резону. Надо кровь показать.
– Да не очень-то сильно режь, а то стражники на дознание заберут, что тогда? – Он разделся почти догола, одежду спрятал в кусты под камни и повернулся к Гардану: – Начинай, но побыстрей.
Гардан молча и очень осторожно полоснул несколько раз Петьку по плечу, лбу и руке. Кровь темными струйками засочилась из ранок. Гардан молвил хрипловатым голосом:
– Молодец, Петька. Ты мужик стоящий – даже не пикнул. Хвалю. А теперь размажь кровь побольше и зализывай раны. Да и я помогу, – и он принялся языком зализывать раны там, где Петька не мог дотянуться сам.
Пока они занимались этим неблаговидным делом, почти совсем рассвело. Небо порозовело, тучи стали реже, и день обещал быть погожим. Послышались шумы просыпающегося города. Ребята лежали в тени стены и с трепетом ждали, когда их обнаружат. Очень хотелось спать, юные организмы не выдерживали напряжения.
Наконец послышались близкие шаги. Петька с Гарданом, как по команде, завозились, забормотали на манер пьяных и вскоре услышали брезгливые замечания прохожего. Они ничего почти не поняли, но первая встреча прошла без последствий.
– Скоро можно будет идти к воротам, – сказал Гардан. – Будем прикидываться матросами с корабля. Авось пройдем незаметно. Ты бормочи несуразное и непонятное что-нибудь, а я буду отбрехиваться.
– Ладно, Гарданка. Я помолюсь за нас, да и ты тоже.
Они двинулись в сторону ворот. Люди попадались уже чаще, и все с недоумением и осуждением оглядывали подгулявших ребят. Вслед неслись насмешки и ругательства.
Было еще рано, и друзья решили переждать до открытия ворот. Они привалились к стене какого-то дома недалеко от ворот и стали ждать. Петька дрожал от холода, и Гардан прикрыл его своим зеленым полукафтаном. Здесь было опасно – стражники из ратуши могли забрать их в кутузку. Городские власти строго следили за порядком в пограничном городе. Потому Гардан напряженно стрелял глазами по переулкам, стараясь опередить стражников и вовремя скрыться.
Пока они ждали, Гардан понял, что страшно проголодался. Недалеко, он это помнил, находилась харчевня. Он сказал, обращаясь к Петру:
– Пошли перекусим, а то в животе свело от голода, тут недалече.
– Зачем напомнил, Гарданка! Теперь и мне невмоготу. Пошли, да и погреться охота. Ты вон тоже застыл.
После двух поворотов они набрели на харчевню, которая только что открылась. Рядом две тощие фигуры уже торопились опохмелиться.
На оставшиеся деньги Гардан заказал отменный завтрак и вина для отвода глаз – ведь они тоже жаждут опохмелиться. Вино ребята незаметно вылили на кирпичный пол, а завтрак мгновенно съели без остатка.
– Слава Аллаху! – шепотом промолвил Гардан. – Хоть поели, теперь легче будет со стражниками управиться. Пошли, Петька, – ворота уж отворили.
Хозяин принял плату от загулявших иноземных моряков и проводил их настороженным взглядом.
Ребята поплелись к воротам, где, как обычно, стражники собирали законную и втихаря – незаконную, если было за что, мзду с проезжающих в город. На захмелевших юных юнг посмотрели они осуждающе – ничего с них не возьмешь, и слегка огрели их древками бердышей, на что Гардан забормотал на непонятном для них языке что-то ругательное.
На реке виднелись мачты кораблей. Над Иван-городом разгорелась заря, солнце вот-вот должно было показаться над стенами крепости. Его лучи уже позолотили маковки церквей, но река оставалась еще в тени.
– Петька, поспешим, а то, чует моя душа, не к добру тишина такая.
– Побежали тогда.
Они затрусили к реке, когда за спиной, у ворот, услышали шум и чуть позже – вопли. Гардан обернулся, увидел вдали стражников и толпу людей, указывающих руками в их сторону.
– Погоня! – крикнул Гардан и припустил вниз со всего духа.
Тяжелые стражники не могли их догнать, но надо было еще раздобыть лодку, а ее как раз нигде не было видно. Двое лодочников были заняты своими делами и отказались их перевезти.
Друзья заметались, а преследователи все приближались. Им кричали, грозили, но это мало трогало беглецов. Они неслись вдоль пристани, борта кораблей возвышались перед ними. Они укрылись за гружеными возами и перевели дух. Петька с расширенными от ужаса глазами спросил прерывающимся голосом:
– Может, в реку, а? Переплывем!
– Где там! Не осилить, да и быстро нас на лодках догонят. Где бы укрыться? О Аллах! Помоги и вразуми!
Голоса преследователей звучали уже шагах в пятидесяти, когда с борта одного судна раздались крики. Ребята обернулись и увидели двух моряков, свешивающихся к ним с борта и махающих руками. Они кричали:
– Ком, ком, камрад! Ходи сюда! Ком!
Ребята переглянулись и молча кинулись к сходням. Доски прогнулись под их тяжестью, и вот они уже оказались на палубе. Моряки дружелюбно похлопали их по плечам, пригнули головы вниз за фальшборт, когда стражники и их добровольные помощники пробегали мимо.
– Эгей! Эрик! – закричал один моряк постарше и призывно махнул рукой выглянувшему из-за какой-то дверцы человеку.
Эрик, понимающий, как оказалось, по-русски, подошел, они поговорили.
Пришлось рассказывать сказки, утаив то, чего говорить никому нельзя было. Моряки улыбались, гоготали, их довольные рожи лоснились от дружелюбия. Эрик в заключение сказал:
– Побудете тут до вечера, а там и домой отправитесь, – и махнул рукой в сторону Иван-города. – А теперь идите спать, – и он потащил друзей вниз по лесенке в темное нутро трюма.
Проснулись друзья почти в кромешной темноте. За толстыми досками бортов плескалось море. Они это сразу же почувствовали по качке и скрипу снастей и деревянных частей судна.
– Что это? – испуганно спросил Петька, шаря рукой по подстилке в поисках Гардана.
– Вроде море шумит и качает, – ответил Гардан, и они дружно вскочили на ноги, ударившись обо что-то твердое головами.
– Как же так? Они что, вышли в море с нами? – Вопросы сыпались один за другим, но ответа на них никто не давал.
– Выберемся наверх и поглядим.
Друзья поднялись по лесенке, толкнули узкую дверцу и вылезли на палубу. Щурясь от света, они увидели вдали темную полосу низменного берега. Корабль шел, слегка накренившись, вдоль реки на выход в море. Берега медленно расходились, темнея вдали. Ребята растерянно оглядывались, не веря своим глазам.
К ним тотчас подошел Эрик и, не меняя выражения лица, сказал:
– Все, ребята, отгуляли свое. Детство для вас закончилось. Теперь вы матросы судна ганзейского торгового дома Гизе. Это большая честь для вас, ибо дом этот достоин уважения и почтения.
– Мы же домой хотели попасть, в Иван-город! – взвился Гардан.
– Мне жаль, что так все получилось, но изменить уже ничего нельзя. Будете шуметь – получите линьков по спинам. Здесь это хорошо умеют делать. Советую смириться хотя бы до первой гавани, а там сами посмотрите, как вам поступать, ребята. Кстати, как вас кличут?
Друзья в недоумении переглянулись и назвали свои имена.
– Ну вот и познакомились, – сказал Эрик. – Будете во второй вахте. А пока присматривайтесь и учитесь, а то за провинности не миновать вам линьков. И не попадайтесь на глаза боцману и шкиперу. Они не любят праздношатающихся.
Эрик отошел, оставив ошеломленных ребят, изумленно глазеющих на происходящее вокруг.
– Вот так дела, – протянул Гардан, ощупал себя и, убедившись, что у него все исчезло, добавил уже строже: – Кинжал отобрали и оставшиеся деньги. Все пропало. А ты, Петька, что с тобой? Никак морская болезнь тебя посетила? Ничего, это дело привычное. Пойди потрави за борт и полежи малость – легче станет.
Так началась у ребят новая жизнь, о которой ни один из них еще вчера и подумать не мог.
Глава 10
– Если поможешь вызволить Петра – все мои монеты будут твоими, – ответил Гардан, и они снова слились в одно целое.
На исходе второй недели Анна сказала:
– Гард, сегодня мой хозяин уезжает. Может, уже и уехал, ведь ночь на дворе, а я занята с тобой и могла пропустить его отъезд.
– Так что же, ключ теперь у охранника? – с волнением спросил Гардан.
– Должен быть у него, мой милый. Вот отпустишь меня, так я и проверю. Он меня любит прямо как свою дочку и не откажет в нужных сведениях.
– Так поторопись, Анюточка! Мне не терпится!
– А деньги, мой голубочек?
– Не обману, моя голубка! Ты уж постарайся выведать про ключ, и часть их уже сегодня перепрыгнет в твою мошну. Одевайся, моя розовая!
Анна неторопливо оделась и вышла из чулана, где они проводили в любви ночи.
Гардан волновался. Неужели все так легко может свершиться? Неужели его мольбы дошли и услышаны Аллахом? Иншалла!
Он молился про себя, умоляя Всевышнего снизойти до него, заблудшего и грешного, помочь ему и его другу. Молитва за неверного смущала его юную душу, но поступить иначе он не мог.
Долгое ожидание прервала появившаяся Анна. Она сияла белозубой улыбкой, лицо было закутано в белокурые волосы, а отблески свечи плясали в ее глазах. Гардан невольно залюбовался ею, но мысли о Петьке оттеснили все на второй план.
– Ну как? – в нетерпении спросил Гардан. – Получила ты что-нибудь?
– А как же, мой ясноглазый! Слушай и запоминай. Хозяина не будет три дня – уехал в Дерм. Ключ у Фрица. У него есть дочь, которая не может выйти замуж за любимого человека – нет денег. Так вот. За хорошие деньги он даст себя ударить по голове, а там уже твое дело. Понял?
– А ты как же? – спросил Гардан.
– А я и вовсе тут ни при чем. Какое мне дело до всего этого?
– Ведь могут узнать, что тогда будет с вами обоими?
– Никто не может узнать. Однако решать тебе, Гард, мой дорогой.
– Когда? – резко спросил Гардан.
– Когда сам решишь и будешь готов.
– Завтра!
– Решено! – и она бросилась в объятия своего молодого любовника, зная, что это последняя ночь с ним.
На следующую ночь Анна после прощальных изъявлений любви растолковала ему, как и что надо делать. Она сказала:
– Собаки тебя пропустят. Фриц просит только об одном: не бей слишком сильно. Он же для тебя старается. Выйдешь за калитку, а там сам поступай как знаешь, милый. Я буду тебя долго помнить, мой Гард.
– Я тоже, Анна, – ответил Гардан вполне серьезно, хотя и знал, что это не так.
Ближе к утру, когда короткая ночь была на исходе, Гардан, в точном соответствии с указаниями Анны, пробрался в подвал. Перед второй дверью была небольшая комнатка, освещенная огарком сальной свечи. За столом дремал Фриц, алебарда стояла у стены. На поясе у него висел увесистый ключ, нарочно прицепленный на видное место. Гардан не таясь подошел к старику и с силой опустил на его голову палку, обмотанную толстым слоем тряпья. Перед ударом Гардан заметил, как голова Фрица медленно уходила в плечи. Толстая войлочная шапка смягчила удар, но Гардан не был уверен, что это спасет старика.
Трясущимися руками Гардан отцепил от пояса сторожа ключ и долго возился с замком. Наконец он открыл створку тяжелой двери и позвал:
– Петька, Петька, ты здесь? – Гардан прислушался. В углу зашуршала солома.
– Кто это тут? – голос Петьки показался ему уж больно мальчишеским.
– Это я, Гардан! Выходи по-быстрому. Бежать надо!
– Да ну?! Как это так? Откуда ты взялся, Гарданка?
– Не болтай, собирайся. Поспешать надо!
– Да я готов уже. Побежали! А сторож?..
– Потом про сторожа и про все остальное. Пошли быстрее, Петька!
Они торопливо проскочили мимо лежащего сторожа, не удосуживаясь даже определить его состояние – было не до этого. Петька испуганно и осторожно обошел тело, и друзья побежали вверх по лестнице. На дворе кобели было бросились с ворчанием на них, но признали Гардана, а он сунул им кусок бараньего легкого.
У калитки ждала Анна. Она вопросительно и настороженно глянула на Гардана. Тот все понял, достал все деньги, какие были у него, отсчитал на всякий случай с полдюжины монет, спрятал их и сунул остальные девушке в руки. Потом сказал торопливо и нерешительно:
– Прощай, Анна! Спасибо за все, я век буду тебя помнить и молиться за тебя. Прощай и не поминай лихом.
Небо светлело, и переулок, куда они вышли, хорошо просматривался во все стороны. Они оглянулись и потрусили к реке. Но Гардан вовремя вспомнил, что они находятся в кольце стен города, а ворота еще не открыты. Стража их не только не выпустит, но и еще задержит как подозрительных.
– Какой же я болван! – ругнулся Гардан. – Что же теперь делать? Нас могут заметить, а ты в таком виде, что сразу заподозрят в самом худшем.
– А давай сделаем вид, что я ограблен, а ты меня волочешь домой, избитого и почти голого! Ну как, сойдет?
– Да они сразу поймут, что тут обман. Какой ты избитый? Грязный и больше ничего.
– Так избей меня, долго, что ли!
Они стояли в тени дома и шепотом переговаривались, пока Гардан не признал, что это лучший способ до утра переждать опасность.
– Однако лучше нам это проделать вблизи таверны. Так оно будет вернее и правдивее.
Ребята, прячась и пугаясь, продвинулись еще квартала три, пока не встретили притихшую таверну, в тени которой они и расположились. Гардан достал кинжал и сказал:
– Терпи, Петька, буду резать. Бить нет резону. Надо кровь показать.
– Да не очень-то сильно режь, а то стражники на дознание заберут, что тогда? – Он разделся почти догола, одежду спрятал в кусты под камни и повернулся к Гардану: – Начинай, но побыстрей.
Гардан молча и очень осторожно полоснул несколько раз Петьку по плечу, лбу и руке. Кровь темными струйками засочилась из ранок. Гардан молвил хрипловатым голосом:
– Молодец, Петька. Ты мужик стоящий – даже не пикнул. Хвалю. А теперь размажь кровь побольше и зализывай раны. Да и я помогу, – и он принялся языком зализывать раны там, где Петька не мог дотянуться сам.
Пока они занимались этим неблаговидным делом, почти совсем рассвело. Небо порозовело, тучи стали реже, и день обещал быть погожим. Послышались шумы просыпающегося города. Ребята лежали в тени стены и с трепетом ждали, когда их обнаружат. Очень хотелось спать, юные организмы не выдерживали напряжения.
Наконец послышались близкие шаги. Петька с Гарданом, как по команде, завозились, забормотали на манер пьяных и вскоре услышали брезгливые замечания прохожего. Они ничего почти не поняли, но первая встреча прошла без последствий.
– Скоро можно будет идти к воротам, – сказал Гардан. – Будем прикидываться матросами с корабля. Авось пройдем незаметно. Ты бормочи несуразное и непонятное что-нибудь, а я буду отбрехиваться.
– Ладно, Гарданка. Я помолюсь за нас, да и ты тоже.
Они двинулись в сторону ворот. Люди попадались уже чаще, и все с недоумением и осуждением оглядывали подгулявших ребят. Вслед неслись насмешки и ругательства.
Было еще рано, и друзья решили переждать до открытия ворот. Они привалились к стене какого-то дома недалеко от ворот и стали ждать. Петька дрожал от холода, и Гардан прикрыл его своим зеленым полукафтаном. Здесь было опасно – стражники из ратуши могли забрать их в кутузку. Городские власти строго следили за порядком в пограничном городе. Потому Гардан напряженно стрелял глазами по переулкам, стараясь опередить стражников и вовремя скрыться.
Пока они ждали, Гардан понял, что страшно проголодался. Недалеко, он это помнил, находилась харчевня. Он сказал, обращаясь к Петру:
– Пошли перекусим, а то в животе свело от голода, тут недалече.
– Зачем напомнил, Гарданка! Теперь и мне невмоготу. Пошли, да и погреться охота. Ты вон тоже застыл.
После двух поворотов они набрели на харчевню, которая только что открылась. Рядом две тощие фигуры уже торопились опохмелиться.
На оставшиеся деньги Гардан заказал отменный завтрак и вина для отвода глаз – ведь они тоже жаждут опохмелиться. Вино ребята незаметно вылили на кирпичный пол, а завтрак мгновенно съели без остатка.
– Слава Аллаху! – шепотом промолвил Гардан. – Хоть поели, теперь легче будет со стражниками управиться. Пошли, Петька, – ворота уж отворили.
Хозяин принял плату от загулявших иноземных моряков и проводил их настороженным взглядом.
Ребята поплелись к воротам, где, как обычно, стражники собирали законную и втихаря – незаконную, если было за что, мзду с проезжающих в город. На захмелевших юных юнг посмотрели они осуждающе – ничего с них не возьмешь, и слегка огрели их древками бердышей, на что Гардан забормотал на непонятном для них языке что-то ругательное.
На реке виднелись мачты кораблей. Над Иван-городом разгорелась заря, солнце вот-вот должно было показаться над стенами крепости. Его лучи уже позолотили маковки церквей, но река оставалась еще в тени.
– Петька, поспешим, а то, чует моя душа, не к добру тишина такая.
– Побежали тогда.
Они затрусили к реке, когда за спиной, у ворот, услышали шум и чуть позже – вопли. Гардан обернулся, увидел вдали стражников и толпу людей, указывающих руками в их сторону.
– Погоня! – крикнул Гардан и припустил вниз со всего духа.
Тяжелые стражники не могли их догнать, но надо было еще раздобыть лодку, а ее как раз нигде не было видно. Двое лодочников были заняты своими делами и отказались их перевезти.
Друзья заметались, а преследователи все приближались. Им кричали, грозили, но это мало трогало беглецов. Они неслись вдоль пристани, борта кораблей возвышались перед ними. Они укрылись за гружеными возами и перевели дух. Петька с расширенными от ужаса глазами спросил прерывающимся голосом:
– Может, в реку, а? Переплывем!
– Где там! Не осилить, да и быстро нас на лодках догонят. Где бы укрыться? О Аллах! Помоги и вразуми!
Голоса преследователей звучали уже шагах в пятидесяти, когда с борта одного судна раздались крики. Ребята обернулись и увидели двух моряков, свешивающихся к ним с борта и махающих руками. Они кричали:
– Ком, ком, камрад! Ходи сюда! Ком!
Ребята переглянулись и молча кинулись к сходням. Доски прогнулись под их тяжестью, и вот они уже оказались на палубе. Моряки дружелюбно похлопали их по плечам, пригнули головы вниз за фальшборт, когда стражники и их добровольные помощники пробегали мимо.
– Эгей! Эрик! – закричал один моряк постарше и призывно махнул рукой выглянувшему из-за какой-то дверцы человеку.
Эрик, понимающий, как оказалось, по-русски, подошел, они поговорили.
Пришлось рассказывать сказки, утаив то, чего говорить никому нельзя было. Моряки улыбались, гоготали, их довольные рожи лоснились от дружелюбия. Эрик в заключение сказал:
– Побудете тут до вечера, а там и домой отправитесь, – и махнул рукой в сторону Иван-города. – А теперь идите спать, – и он потащил друзей вниз по лесенке в темное нутро трюма.
Проснулись друзья почти в кромешной темноте. За толстыми досками бортов плескалось море. Они это сразу же почувствовали по качке и скрипу снастей и деревянных частей судна.
– Что это? – испуганно спросил Петька, шаря рукой по подстилке в поисках Гардана.
– Вроде море шумит и качает, – ответил Гардан, и они дружно вскочили на ноги, ударившись обо что-то твердое головами.
– Как же так? Они что, вышли в море с нами? – Вопросы сыпались один за другим, но ответа на них никто не давал.
– Выберемся наверх и поглядим.
Друзья поднялись по лесенке, толкнули узкую дверцу и вылезли на палубу. Щурясь от света, они увидели вдали темную полосу низменного берега. Корабль шел, слегка накренившись, вдоль реки на выход в море. Берега медленно расходились, темнея вдали. Ребята растерянно оглядывались, не веря своим глазам.
К ним тотчас подошел Эрик и, не меняя выражения лица, сказал:
– Все, ребята, отгуляли свое. Детство для вас закончилось. Теперь вы матросы судна ганзейского торгового дома Гизе. Это большая честь для вас, ибо дом этот достоин уважения и почтения.
– Мы же домой хотели попасть, в Иван-город! – взвился Гардан.
– Мне жаль, что так все получилось, но изменить уже ничего нельзя. Будете шуметь – получите линьков по спинам. Здесь это хорошо умеют делать. Советую смириться хотя бы до первой гавани, а там сами посмотрите, как вам поступать, ребята. Кстати, как вас кличут?
Друзья в недоумении переглянулись и назвали свои имена.
– Ну вот и познакомились, – сказал Эрик. – Будете во второй вахте. А пока присматривайтесь и учитесь, а то за провинности не миновать вам линьков. И не попадайтесь на глаза боцману и шкиперу. Они не любят праздношатающихся.
Эрик отошел, оставив ошеломленных ребят, изумленно глазеющих на происходящее вокруг.
– Вот так дела, – протянул Гардан, ощупал себя и, убедившись, что у него все исчезло, добавил уже строже: – Кинжал отобрали и оставшиеся деньги. Все пропало. А ты, Петька, что с тобой? Никак морская болезнь тебя посетила? Ничего, это дело привычное. Пойди потрави за борт и полежи малость – легче станет.
Так началась у ребят новая жизнь, о которой ни один из них еще вчера и подумать не мог.
Глава 10
За борт!
Друзья в унынии и смятении устроились на носу под палубным настилом, где уже вовсю храпели матросы их вахты. Петька, бледный и подавленный, никак не мог уразуметь, как вдруг так вышло, что он уплывает все дальше и дальше от отца и привычной жизни. Слезы подступали все ближе, он временами переставал сопротивляться, и они лились по грязным щекам.
Вечером их подняли на вахту. Друзья, подгоняемые пинками и окриками, тянули тросы, с опаской лазали на мачты, драили медные части корабля и убирали помещения. Уже через три часа руки едва слушались их от боли и усталости. Десятки тычков и подзатыльников уже не имели действия. Непривычная работа измотала ребят настолько, что они перестали даже обмениваться замечаниями, да и времени у них на это не было. Особенно страдал Петька – отсидев две недели без движения, он с помутившимся сознанием шатался, почти не способный что-либо делать.
А тут еще морская болезнь, которая выматывала его совершенно и выворачивала наизнанку. Гардан едва ощущал ее и старался подбодрить друга, но Петька просто валился с ног.
Судно медленно тащилось вдоль берега, который угадывался редкими огнями вдали. Куда они плыли, никто им не сказал, да они бы и не поняли незнакомую речь.
Усталость и отчаяние помутили разум друзей, они почти в бреду делали то, что и другие, стараясь поменьше получать оплеух и окриков. И лишь в середине ночи их вахта окончилась, и мальчишки, едва дойдя до своих мест, свалились и забылись тяжелым сном.
Потянулись дни, каждый из которых приносил ребятам все новые и новые неприятности, если побои и ругань можно так назвать. Особенно досаждал обоим здоровенный рыжебородый боцман, который с удовольствием отпускал ребятам зуботычины. Приходилось постоянно наблюдать за тем, чтобы не попасться ему на глаза. Матросы называли его Рыжий Коршун, ибо он норовил налетать неожиданно и бил жестоко.
В редкие минуты затишья Петька часто шептал Гардану:
– Гарданка, долго еще можно такое вытерпеть? Мне все кажется, что в аду намного лучше.
– И не говори. Сам едва сдерживаюсь, но думаю, что это долго не продлится.
– А что?..
– Рыжего Коршуна охота прирезать. Даже во сне это вижу и наслаждаюсь. Да нет у меня больше моего верного кинжала.
– А мне все чаще приходит на ум смерть, Гарданка. Я уже ее и не боюсь. Хуже не будет, так мне кажется.
– Не дури, Петька. Все свершается по воле Аллаха! Терпи, не век же нам на этого рыжего спину гнуть и рожи свои подставлять под его кулаки! Придет и наше время. Терпи, Петька!
– Нет мочи, Гарданка. Ей-богу, нет! Утоплюсь!
– За такое Бог завсегда накажет зло и страшно, Петька. Не смей и думать об этом.
Однако ребята вскоре втянулись в работу и не так страдали, хотя руки еще были замотаны разными тряпками, предохранявшими ладони от срывов, ибо волдыри еще не прошли. Да и отощали ребята изрядно. Пища была скудная, а об оплате и говорить нечего – они тут были настоящими рабами, и никто даже не заикался об оплате их труда.
Однажды Гардан исчез на некоторое время ночью и через полчаса вернулся, осторожно протискиваясь к Петькиному боку. Тот недовольно простонал в полусне, но ноздрей его коснулся вдруг райский запах. Он тут же проснулся, а Гардан молча сунул ему в руку изрядный кусок колбасы.
– Откуда это? – едва слышно прошептал Петька, торопясь запихнуть в рот блаженный кусок.
– Аллах смилостивился над нами и послал дар. Ешь! Молчи, а то придется делиться с другими. Да еще донесут на нас, тогда и Аллах не поможет.
Теперь Гардан иногда, страшно рискуя, добывал по ночам лакомые куски, но голод от этого почти не уменьшался, хотя удовольствия было полон рот. Это были блаженные, но и очень страшные минуты. В любой момент их могли засечь, и потому глотали они добытое, почти не прожевав.
После двух недель монотонного плавания налетел шквал, и тут Петька понял, какой ад может быть на море. Его страшно мутило, порой казалось, что нутро сейчас вывернется наизнанку и его придется прополаскивать в море. А ведь этот ветер был просто крепким, а не штормовым.
Однако от работы его никто не освобождал, и в тот день он валялся на грязной подстилке весь избитый, не в силах продолжать работу. Рыжий Коршун отвел на нем душу, и только Эрик спустя некоторое время пришел к нему и смазал чем-то ссадины и синяки. Легче от этого Петьке не стало, но на душе немного потеплело. Эрик был единственный человек на судне, который жалел ребят и иногда подбадривал их добрым словом.
На следующий день ветер немного утих, но волнение на море почти не уменьшилось. Петька совсем расхворался. Он не мог уверенно стоять на ногах, и никакие пинки не могли заставить его работать. Один раз он едва не свалился за борт, благо его успел перехватить за рубаху один матрос. Гардану позволили оттащить друга к мачте и усадить на бухту канатов. Он все старался сунуть Петьке в рот кусок колбасы, которую сумел стащить ночью, и Рыжий Коршун засек его на этом. Он, как всегда, подкрался неожиданно и обрушился на Гардана.
Боцман так орал, ругаясь, что матросы прекратили работу, уставившись на него испуганными глазами. Они не сомневались, что на этот раз Гардану не выкрутиться. Рыжий Коршун бил парня по лицу и животу до тех пор, пока его не остановил шкипер.
Они долго беседовали на высоких тонах. Наконец шкипер махнул рукой и отошел на корму, отвернувшись от экзекуции. Рыжий Коршун немного передохнул, а Гардан пришел в себя и взирал на окружающий мир уже безразличными глазами. Его лицо было превращено в сплошную кровавую массу, а сил утереться уже не было.
Наконец Рыжий Коршун с силой ударил Гардана в бок, отчего тот откатился шага на два и замер. Грязной рукой боцман схватил Гардана за волосы, приподнял голову, заглянул в лицо и прохрипел злобно:
– Падаль! Полудохлая скотина! Эй, Ганс! Иди сюда! – И когда матрос подбежал и вытянулся перед ним, Рыжий Коршун кивнул на лежащего Гардана и прошипел: – За борт эту падаль! Ему нет места на нашем судне! Бери!
Они подняли Гардана за ноги и руки и потащили к борту. Гардан уже начал приходить в себя, а Петька с ужасом в глазах молча, открыв рот, наблюдал за концом своего друга. И хоть при избиении Гардана ему досталась самая малость, он остро ощущал, что и его конец не за горами. Крик так и не сорвался с его губ, когда он увидел, как матросы раскачали тело Гардана и оно, описав дугу, скрылось за бортом. Всплеска Петька не слышал. Глухие удары волн заглушили слабые звуки.
Гардан полностью очнулся, когда уже летел за борт. Его обуял такой ужас, что он невольно крикнул, но тут же чуть не захлебнулся. Он с головой окунулся в волну, но быстро вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. В двух шагах от него медленно проплывал смоленый борт корабля.
Гардан замахал руками, приблизился к борту, но уцепиться было не за что. Он бесполезно царапал смолу ногтями, силясь ухватиться хоть за что-нибудь. Волны безжалостно швыряли его, били о корпус, он с трудом выныривал, глотая воздух открытым ртом. Гардан хорошо плавал, но холодная и бурная вода перехватывала дыхание, а отчаяние и страх затуманивали мозг. И лишь одна мысль блуждала в его голове – как удержаться на плаву.
Судно проплывало мимо, показалось перо руля, и тут Гардан увидел привязанную к корме шлюпку, которая сейчас, в сумерках пасмурного вечера, прыгала по волнам.
Ни о чем больше не думая, Гардан отчаянно заработал руками и едва успел схватиться за провисавший трос. Перебирая руками, он добрался до носа шлюпки и, дрожа от напряжения и страха, весь застывший, непослушными от холода пальцами ухватился за низкий борт и перевел дух. Тут он стал мыслить более вразумительно и поспешил к корме, чтобы укрыться за ней. Ведь кто-нибудь может посмотреть, не видна ли голова мальчишки в бурном море. Его поминутно окатывала набегающая волна, он нырял, опасаясь лишь того, что его окоченевшие пальцы выпустят дерево шлюпочного борта. Но хватка оказалась крепкой. Он передохнул за кормой, отдышался и осторожно высунулся, оглядывая высокую корму корабля. И действительно увидел голову и плечи какого-то человека, смотрящего вдаль. Гардан тотчас спрятал голову за транец.
Он чувствовал, что долго так не выдержит. Тело стало совершенно деревянным и непослушным, дыхание поверхностным. Воздуха не хватало, и открытый рот постоянно хватал его жадно и ненасытно. В глазах появились цветные круги. Пришлось выглянуть снова. Ничего не было видно. Корма судна была пустынна. Гардан подождал, когда волна подбросит его повыше, и страшным усилием бросил все тело на транец. Он повис грудью, заболтал ногами и помаленьку стал перебираться внутрь шлюпки.
Наконец он оказался на дне, залитом водой. Но это было уже не так страшно. Он отдохнул с минуту и пополз к носу, где воды было поменьше.
Гардан лежал на животе, уперев голову в кулаки, стараясь не глотнуть бултыхающуюся воду. Было страшно холодно, но спина уже не мокла и помаленьку начинала отходить.
Он был уже в состоянии заметить, что волнение понемногу успокаивается, сгущаются сумерки. Наступала ночь, но еще долго будет хорошо видно, особенно если небо очистится от туч.
Наконец Гардан отдохнул настолько, что почувствовал в себе силы что-то предпринять. Волны уже не перехлестывали через борт, можно было подумать о том, как вычерпать воду из лодки. Маленькая шлюпка была двухвесельная, но весел здесь не было. Видно, их убрали из боязни, что они будут смыты в море волной, да и опасность захвата шлюпки кем-нибудь из отчаявшихся матросов вынуждала шкипера не рисковать.
Оглянувшись по сторонам, Гардан не заметил ничего пригодного для осуществления своей затеи. Оглядев судно, которое уже маячило в сгущающихся сумерках неясным пятном, то поднимаясь, то опускаясь на волне, Гардан решил сесть на банку. Это оказалось не таким уж легким делом. Все тело ныло, внутри что-то сильно болело, он весь превратился в сгусток страдания. В голове гудело, ссадины сильно пекло от соленой воды, но ничего сухого найти было невозможно.
Гардан разделся, разложил одежду по банкам, сам съежился в комок и стал лениво выплескивать воду за борт озябшей пригоршней. Это было дело неблагодарное, но ничего другого придумать было нельзя.
Когда ночь опустилась окончательно, Гардан упал на колени и стал отчаянно работать руками, пытаясь побыстрее осушить лодку и одновременно согреться. Первое постепенно ему удавалось, но вот согреться не получалось никак. Его била крупная дрожь, зубы лязгали, все тело сотрясалось и стонало. Парень решил, что ему не дотянуть до утра, и обратил свой взор к небесам, взывая к Аллаху.
Ветер стихал, но был пронзительно холодным. Гардан все больше и больше стал думать, что его конец близок. Однако тело боролось за жизнь. Он натянул на себя одежду, которая была еще очень сырой, нащупал в кармане штанов кусок забытой колбасы и с жадностью впился в нее зубами, не обращая внимания на боль в скулах и деснах. Понемногу он стал согреваться. Дрожь и озноб не прекращались, но стало как-то легче. Да и еда, хоть ее было и немного, подкрепила его силы.
Шлюпку качало нещадно, но к этому Гардан уже привык, а морская болезнь его не беспокоила. Он продолжал выплескивать воду, ее стало уже только по щиколотку. Его босые ноги окоченели, и он старался поджать их под себя. Это мало помогало. Усталость наваливалась на него, глаза сами собой закрывались, но Гардану казалось, что этого допустить нельзя. Заснуть – значит погибнуть от холода. Он крепился, покачиваясь из стороны в сторону, вскакивал, опять принимался вычерпывать воду, но это длилось недолго – снова наваливалась мутная усталость и сон.
В конце концов он перестал бороться, перебрался на нос шлюпки, где воды уже не было совсем, и устроился, сжавшись комочком и подогнув под себя ноги.
Сон одолел его сразу. Он словно провалился в бездну, и это было так приятно, что сопротивляться было невозможно.
Ему снились странные сны. Он слышал какие-то голоса, понять которые вроде и не мог, но они все продолжали и продолжали звучать, и мозг сам отлично усваивал смысл всего сказанного.
Вечером их подняли на вахту. Друзья, подгоняемые пинками и окриками, тянули тросы, с опаской лазали на мачты, драили медные части корабля и убирали помещения. Уже через три часа руки едва слушались их от боли и усталости. Десятки тычков и подзатыльников уже не имели действия. Непривычная работа измотала ребят настолько, что они перестали даже обмениваться замечаниями, да и времени у них на это не было. Особенно страдал Петька – отсидев две недели без движения, он с помутившимся сознанием шатался, почти не способный что-либо делать.
А тут еще морская болезнь, которая выматывала его совершенно и выворачивала наизнанку. Гардан едва ощущал ее и старался подбодрить друга, но Петька просто валился с ног.
Судно медленно тащилось вдоль берега, который угадывался редкими огнями вдали. Куда они плыли, никто им не сказал, да они бы и не поняли незнакомую речь.
Усталость и отчаяние помутили разум друзей, они почти в бреду делали то, что и другие, стараясь поменьше получать оплеух и окриков. И лишь в середине ночи их вахта окончилась, и мальчишки, едва дойдя до своих мест, свалились и забылись тяжелым сном.
Потянулись дни, каждый из которых приносил ребятам все новые и новые неприятности, если побои и ругань можно так назвать. Особенно досаждал обоим здоровенный рыжебородый боцман, который с удовольствием отпускал ребятам зуботычины. Приходилось постоянно наблюдать за тем, чтобы не попасться ему на глаза. Матросы называли его Рыжий Коршун, ибо он норовил налетать неожиданно и бил жестоко.
В редкие минуты затишья Петька часто шептал Гардану:
– Гарданка, долго еще можно такое вытерпеть? Мне все кажется, что в аду намного лучше.
– И не говори. Сам едва сдерживаюсь, но думаю, что это долго не продлится.
– А что?..
– Рыжего Коршуна охота прирезать. Даже во сне это вижу и наслаждаюсь. Да нет у меня больше моего верного кинжала.
– А мне все чаще приходит на ум смерть, Гарданка. Я уже ее и не боюсь. Хуже не будет, так мне кажется.
– Не дури, Петька. Все свершается по воле Аллаха! Терпи, не век же нам на этого рыжего спину гнуть и рожи свои подставлять под его кулаки! Придет и наше время. Терпи, Петька!
– Нет мочи, Гарданка. Ей-богу, нет! Утоплюсь!
– За такое Бог завсегда накажет зло и страшно, Петька. Не смей и думать об этом.
Однако ребята вскоре втянулись в работу и не так страдали, хотя руки еще были замотаны разными тряпками, предохранявшими ладони от срывов, ибо волдыри еще не прошли. Да и отощали ребята изрядно. Пища была скудная, а об оплате и говорить нечего – они тут были настоящими рабами, и никто даже не заикался об оплате их труда.
Однажды Гардан исчез на некоторое время ночью и через полчаса вернулся, осторожно протискиваясь к Петькиному боку. Тот недовольно простонал в полусне, но ноздрей его коснулся вдруг райский запах. Он тут же проснулся, а Гардан молча сунул ему в руку изрядный кусок колбасы.
– Откуда это? – едва слышно прошептал Петька, торопясь запихнуть в рот блаженный кусок.
– Аллах смилостивился над нами и послал дар. Ешь! Молчи, а то придется делиться с другими. Да еще донесут на нас, тогда и Аллах не поможет.
Теперь Гардан иногда, страшно рискуя, добывал по ночам лакомые куски, но голод от этого почти не уменьшался, хотя удовольствия было полон рот. Это были блаженные, но и очень страшные минуты. В любой момент их могли засечь, и потому глотали они добытое, почти не прожевав.
После двух недель монотонного плавания налетел шквал, и тут Петька понял, какой ад может быть на море. Его страшно мутило, порой казалось, что нутро сейчас вывернется наизнанку и его придется прополаскивать в море. А ведь этот ветер был просто крепким, а не штормовым.
Однако от работы его никто не освобождал, и в тот день он валялся на грязной подстилке весь избитый, не в силах продолжать работу. Рыжий Коршун отвел на нем душу, и только Эрик спустя некоторое время пришел к нему и смазал чем-то ссадины и синяки. Легче от этого Петьке не стало, но на душе немного потеплело. Эрик был единственный человек на судне, который жалел ребят и иногда подбадривал их добрым словом.
На следующий день ветер немного утих, но волнение на море почти не уменьшилось. Петька совсем расхворался. Он не мог уверенно стоять на ногах, и никакие пинки не могли заставить его работать. Один раз он едва не свалился за борт, благо его успел перехватить за рубаху один матрос. Гардану позволили оттащить друга к мачте и усадить на бухту канатов. Он все старался сунуть Петьке в рот кусок колбасы, которую сумел стащить ночью, и Рыжий Коршун засек его на этом. Он, как всегда, подкрался неожиданно и обрушился на Гардана.
Боцман так орал, ругаясь, что матросы прекратили работу, уставившись на него испуганными глазами. Они не сомневались, что на этот раз Гардану не выкрутиться. Рыжий Коршун бил парня по лицу и животу до тех пор, пока его не остановил шкипер.
Они долго беседовали на высоких тонах. Наконец шкипер махнул рукой и отошел на корму, отвернувшись от экзекуции. Рыжий Коршун немного передохнул, а Гардан пришел в себя и взирал на окружающий мир уже безразличными глазами. Его лицо было превращено в сплошную кровавую массу, а сил утереться уже не было.
Наконец Рыжий Коршун с силой ударил Гардана в бок, отчего тот откатился шага на два и замер. Грязной рукой боцман схватил Гардана за волосы, приподнял голову, заглянул в лицо и прохрипел злобно:
– Падаль! Полудохлая скотина! Эй, Ганс! Иди сюда! – И когда матрос подбежал и вытянулся перед ним, Рыжий Коршун кивнул на лежащего Гардана и прошипел: – За борт эту падаль! Ему нет места на нашем судне! Бери!
Они подняли Гардана за ноги и руки и потащили к борту. Гардан уже начал приходить в себя, а Петька с ужасом в глазах молча, открыв рот, наблюдал за концом своего друга. И хоть при избиении Гардана ему досталась самая малость, он остро ощущал, что и его конец не за горами. Крик так и не сорвался с его губ, когда он увидел, как матросы раскачали тело Гардана и оно, описав дугу, скрылось за бортом. Всплеска Петька не слышал. Глухие удары волн заглушили слабые звуки.
Гардан полностью очнулся, когда уже летел за борт. Его обуял такой ужас, что он невольно крикнул, но тут же чуть не захлебнулся. Он с головой окунулся в волну, но быстро вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. В двух шагах от него медленно проплывал смоленый борт корабля.
Гардан замахал руками, приблизился к борту, но уцепиться было не за что. Он бесполезно царапал смолу ногтями, силясь ухватиться хоть за что-нибудь. Волны безжалостно швыряли его, били о корпус, он с трудом выныривал, глотая воздух открытым ртом. Гардан хорошо плавал, но холодная и бурная вода перехватывала дыхание, а отчаяние и страх затуманивали мозг. И лишь одна мысль блуждала в его голове – как удержаться на плаву.
Судно проплывало мимо, показалось перо руля, и тут Гардан увидел привязанную к корме шлюпку, которая сейчас, в сумерках пасмурного вечера, прыгала по волнам.
Ни о чем больше не думая, Гардан отчаянно заработал руками и едва успел схватиться за провисавший трос. Перебирая руками, он добрался до носа шлюпки и, дрожа от напряжения и страха, весь застывший, непослушными от холода пальцами ухватился за низкий борт и перевел дух. Тут он стал мыслить более вразумительно и поспешил к корме, чтобы укрыться за ней. Ведь кто-нибудь может посмотреть, не видна ли голова мальчишки в бурном море. Его поминутно окатывала набегающая волна, он нырял, опасаясь лишь того, что его окоченевшие пальцы выпустят дерево шлюпочного борта. Но хватка оказалась крепкой. Он передохнул за кормой, отдышался и осторожно высунулся, оглядывая высокую корму корабля. И действительно увидел голову и плечи какого-то человека, смотрящего вдаль. Гардан тотчас спрятал голову за транец.
Он чувствовал, что долго так не выдержит. Тело стало совершенно деревянным и непослушным, дыхание поверхностным. Воздуха не хватало, и открытый рот постоянно хватал его жадно и ненасытно. В глазах появились цветные круги. Пришлось выглянуть снова. Ничего не было видно. Корма судна была пустынна. Гардан подождал, когда волна подбросит его повыше, и страшным усилием бросил все тело на транец. Он повис грудью, заболтал ногами и помаленьку стал перебираться внутрь шлюпки.
Наконец он оказался на дне, залитом водой. Но это было уже не так страшно. Он отдохнул с минуту и пополз к носу, где воды было поменьше.
Гардан лежал на животе, уперев голову в кулаки, стараясь не глотнуть бултыхающуюся воду. Было страшно холодно, но спина уже не мокла и помаленьку начинала отходить.
Он был уже в состоянии заметить, что волнение понемногу успокаивается, сгущаются сумерки. Наступала ночь, но еще долго будет хорошо видно, особенно если небо очистится от туч.
Наконец Гардан отдохнул настолько, что почувствовал в себе силы что-то предпринять. Волны уже не перехлестывали через борт, можно было подумать о том, как вычерпать воду из лодки. Маленькая шлюпка была двухвесельная, но весел здесь не было. Видно, их убрали из боязни, что они будут смыты в море волной, да и опасность захвата шлюпки кем-нибудь из отчаявшихся матросов вынуждала шкипера не рисковать.
Оглянувшись по сторонам, Гардан не заметил ничего пригодного для осуществления своей затеи. Оглядев судно, которое уже маячило в сгущающихся сумерках неясным пятном, то поднимаясь, то опускаясь на волне, Гардан решил сесть на банку. Это оказалось не таким уж легким делом. Все тело ныло, внутри что-то сильно болело, он весь превратился в сгусток страдания. В голове гудело, ссадины сильно пекло от соленой воды, но ничего сухого найти было невозможно.
Гардан разделся, разложил одежду по банкам, сам съежился в комок и стал лениво выплескивать воду за борт озябшей пригоршней. Это было дело неблагодарное, но ничего другого придумать было нельзя.
Когда ночь опустилась окончательно, Гардан упал на колени и стал отчаянно работать руками, пытаясь побыстрее осушить лодку и одновременно согреться. Первое постепенно ему удавалось, но вот согреться не получалось никак. Его била крупная дрожь, зубы лязгали, все тело сотрясалось и стонало. Парень решил, что ему не дотянуть до утра, и обратил свой взор к небесам, взывая к Аллаху.
Ветер стихал, но был пронзительно холодным. Гардан все больше и больше стал думать, что его конец близок. Однако тело боролось за жизнь. Он натянул на себя одежду, которая была еще очень сырой, нащупал в кармане штанов кусок забытой колбасы и с жадностью впился в нее зубами, не обращая внимания на боль в скулах и деснах. Понемногу он стал согреваться. Дрожь и озноб не прекращались, но стало как-то легче. Да и еда, хоть ее было и немного, подкрепила его силы.
Шлюпку качало нещадно, но к этому Гардан уже привык, а морская болезнь его не беспокоила. Он продолжал выплескивать воду, ее стало уже только по щиколотку. Его босые ноги окоченели, и он старался поджать их под себя. Это мало помогало. Усталость наваливалась на него, глаза сами собой закрывались, но Гардану казалось, что этого допустить нельзя. Заснуть – значит погибнуть от холода. Он крепился, покачиваясь из стороны в сторону, вскакивал, опять принимался вычерпывать воду, но это длилось недолго – снова наваливалась мутная усталость и сон.
В конце концов он перестал бороться, перебрался на нос шлюпки, где воды уже не было совсем, и устроился, сжавшись комочком и подогнув под себя ноги.
Сон одолел его сразу. Он словно провалился в бездну, и это было так приятно, что сопротивляться было невозможно.
Ему снились странные сны. Он слышал какие-то голоса, понять которые вроде и не мог, но они все продолжали и продолжали звучать, и мозг сам отлично усваивал смысл всего сказанного.