Страница:
Подошел хозяин – неуклюжий высокий человек в белом фартуке, белой фуражке и с демонстративно неодобрительным выражением лица. Он взглянул на девушек, глубоко и сердито вздохнул, но прежде чем он начал что-либо говорить, Элистэ спокойно заказала две порции розового мороженого. Когда тот услышал ее речь, интонации Возвышенной и уловил бессознательную уверенность тона, выражение его лица переменилось. Взгляд его упал на ноги Элистэ, обутые в дорогие туфли и прозрачные шелковые чулки, потом перескочил на руку – гладкую, очень белую, в золотых кольцах. Затем хозяин взглянул на Аврелию, отметив длинные голубые ногти – косметическую вычурность Возвышенных, и взгляд его прояснился. С поклоном он удалился и через несколько минут появился вновь, неся две порции мороженого, увенчанного сахарными розами.
Аврелия ничего этого не видела. Она не сводила глаз с соседнего стола и машинально разминала ложечкой мороженое. Элистэ наскучило наблюдать за ней, и она стала озираться вокруг. Их столик находился подле кованой решетки на краю террасы. По ту сторону низкой ограды Торговую площадь заполняли экипажи и пешеходы. Какое-то время она развлекалась тем, что разглядывала их. Площадь казалась необычно переполненной. В центре ее какой-то субъект, небритый и неопрятный, с алым ромбом на шапке, взобрался на бочку, чтобы вещать оттуда людям – обычное явление в наступившие времена. Элистэ от нечего делать принялась разглядывать оратора. Он страстно жестикулировал с искаженным гневом лицом и, видимо, громко кричал, но она не могла разобрать ни одного слова. Тема его выступления, какой бы она ни была, вероятно, представляла интерес, потому что вокруг быстро собралась внимающая толпа внушительных размеров. Элистэ еще некоторое время наблюдала за ним, но потом ей это наскучило. Шли минуты, а Аврелия все молчала, видимо, ожидая, когда ее осенит.
– Ну что ты так откровенно смотришь на него? Ты же выставляешь нас обеих на посмешище, – наконец не выдержала Элистэ.
– Я думаю… думаю, что мне надо послать ему записку, – мечтательно прошептала Аврелия. – Настоящее любовное письмецо, да! Я напишу ему, что девица благородного происхождения, чьи злосчастные обстоятельства требуют соблюдения полной анонимности, нуждается в его помощи по делу крайне неотложному и деликатному. Поскольку ситуация таит в себе страшную угрозу, она полагается на его отвагу не менее, чем на его умение хранить секреты. И предложу тайную встречу. Это возбудит его интерес, правда? Налет таинственности всегда действует безотказно.
– Нет! Ни в коем случае! – воскликнула Элистэ.
– Нет? Ты думаешь, что записка должна быть составлена в более сильных выражениях? Поменьше страхов, побольше прямых излияний нежных чувств? Может быть, ты права. Тогда я просто напишу, что давно восхищаюсь им и безумно хочу познакомиться. – Она щелкнула пальцами, увидев проходящего мимо официанта. – Принесите мне сейчас же бумагу, перо и чернила.
– Нет, глупая девчонка, не надо!
– Кузина, зачем ты говоришь мне такие обидные слова?
– Ты их заслуживаешь, потому что окончательно потеряла рассудок! Я не позволю тебе унижаться.
– Я не унижаюсь, я люблю! Это сильнее меня, и я ничего не могу с собой поделать.
– Твое безумие зашло слишком далеко. Мы сейчас же едем домой.
– Не поеду! Не поеду!
– Поедешь, или я все расскажу бабушке.
– Это черное предательство, а я-то думала, что ты мне друг!
– Доедай мороженое, и едем.
– Не знала я, что ты можешь быть такой злой. Наверное, ты завидуешь. Да, ты… ты завидуешь моей любви, потому что сама уже старая и одинокая!
– Ах ты… дерзкая дрянь… безмозглый ребенок…
На Торговой площади возникло какое-то движение. Не договорив, Элистэ повернулась в ту сторону. Казалось, толпа, собравшаяся вокруг оратора, бушует от ярости. Люди гневно выкрикивали что-то и трясли в воздухе сжатыми кулаками.
– Это еще что?
– Очередная свара, кому это интересно в наши дни? Кузина, моя любовь к Байелю – чрезвычайно важное событие, а ты просто несносна…
– Шш… подожди минутку.
Аврелия удивленно замолчала. Все остальные посетители кофейни тоже застыли в тревожном напряжении. Толпа на площади продолжала неистовствовать. Взметнулись пики, полетели камни, скорее всего, наугад. По-видимому, народному гневу не хватало объекта, но эта нехватка была возмещена появлением большой и богато изукрашенной кареты, запряженной шестеркой гнедых, которая направлялась к Новым Аркадам Когда карета въехала на Торговую площадь, толпа пришла в движение – что уже случалось довольно часто. Раздался рев, такой жуткий, что Элистэ, услышав его, вздрогнула. Одновременный вопль множества глоток выражал нечто большее, чем гнев, – в нем слышалась подлинная ненависть. Через секунду толпа набросилась на карету с палками, камнями, ножами и прочими, заменяющими оружие, предметами. Громоздкая карета задрожала под ударами, испуганные лошади прянули назад. Не менее напуганные лакеи спрыгнули с запяток, а кучер вынул пистолет, что было явной ошибкой.
Лакеям, хотя и получившим свою долю ударов и оскорблений, все же позволили убежать. Вместе с ними место действия покинула и горстка напуганных горожан. Кучера же, еще до того, как он успел выстрелить, стащили с козел, и он исчез в мешанине мелькающих Кулаков и ног. Дверца кареты была сорвана с петель. Жадно протянувшиеся руки выволокли наружу двух женщин – красивую, богато одетую даму, темноволосую и пышнотелую, и ее горничную, которая тут же исчезла в человеческом водовороте. Дама сначала пыталась сопротивляться, цепляясь за карету, но жадные руки впились в ее волосы и одежду. Плащ, капюшон и кружевная накидка были моментально сорваны и отброшены в сторону. Платье, разодранное от пояса до шеи, выставило на всеобщее обозрение ее тело. Прижав руки к груди, дама отшатнулась, глаза ее вылезли из орбит, рот округлился. Чья-то пика попала ей в висок, и она упала. Затем бурлящая человеческая масса внезапно сжалась, и толпа скрыла распростертое тело.
В безмолвном ужасе Возвышенные смотрели с террасы на происходящее.
– Кто это? – наконец прозвучал хриплый, сдавленный голос кого-то из Возвышенных.
– Гербы на карете принадлежат Феронту, – ответил ему испуганный шепот. – Это герцогиня.
– Нет. – Элистэ с трудом узнала собственный слабый голос. Она чувствовала себя до странности отрешенной и далекой. Ее вернуло в мир ощущение легкой боли – Аврелия сильно стиснула ее руку. – Это не ее высочество. Думаю, это… это мадам во Бельсандр, фаворитка герцога. Должно быть, он просто одолжил ей свою карету в качестве услуги. Услуги…
– Голос ее пресекся.
– Животные, – произнес кто-то из Возвышенных. – Звери.
Там, на площади, толпа методично разносила вдребезги карету. Лошади были уже выпряжены и уведены новыми владельцами. На булыжной мостовой лежало три неподвижных тела. Несколько горожан в ужасе бежали к Новым Аркадам. Когда первый из них добежал до кофейни, сидевшие там сразу обступили его, отчаянно желая как можно скорее узнать что-нибудь.
– Герцог Феронтский сбежал из Вонара. – Говоривший – опрятно одетый буржуа в очках с почтенной наружностью, предполагавшей в нем владельца небольшой лавки, задыхался и ловил ртом воздух. – Прошлой ночью ему удалось ускользнуть из Бевиэра, говорят, к утру он добрался до границы, а сейчас этот экспр вещал, что Феронт собирается поднять против них иностранную армию, восстановить абсолютизм, перерезать всех членов Конгресса, наложить контрибуцию на Шеррин и так далее. Он хорошенько разогрел страсти толпы, и тут как раз едет карета с гербами герцога – ну, остальное вы видели. – Лицо человека посерело, словно он был болен.
Его слушатели встретили это известие молчанием. Элистэ, не в силах поверить в то, что произошло, расширенными глазами смотрела на растерзанное тело мадам во Бельсандр – безобидное существо, тщеславное, но никому не причинившее вреда, убитое по единственной причине – нетерпимости народа ко всему, что связано с Возвышенными. Элистэ почувствовала, как внутри ее шевельнулся холодный ужас и ощутила мрачную безысходность, которой она не испытывала даже во время штурма Бевиэра. Только теперь она впервые осознала, что ненависть властвовала повсюду, обступала со всех сторон, захлестывала страну. Она и другие Возвышенные просто утонут в ней.
Ярость убийц еще не излилась полностью, и теперь гнев их обратился на новую мишень – элегантный, сохранившийся в первозданном виде западный фасад Новых Аркад. Аркады, с их дорогими лавками и богатыми клиентами являлись своего рода «оскорблением» демократии и сами напрашивались на народное мщение. Толпа на той стороне Торговой площади взревела и двинулась к кофейне на террасе. На краткий, но длящийся бесконечно миг Возвышенные застыли, глядя на приближающихся разъяренных людей, а потом все разом рассыпались в стороны. Самые проворные перескочили через кованую ограду и разбежались по боковым аллеям, большинство же, не сознавая, что делают, стали искать иллюзорной защиты под крытым портиком Аркад. Элистэ пребывала в страхе и растерянности – жизнь еще не научила ее, что делать в минуты всеобщего безумия. Возвышенные, отталкивая друг друга, кинулись к выходу, не обращая на девушку никакого внимания. Правила этикета предписывали благородным кавалерам прежде всего позаботиться о ее безопасности, и даже, если потребуют обстоятельства, пожертвовать жизнью ради нее. Несколько секунд Элистэ стояла в надежде, что ей предложат помощь. Но никто ничего не предлагал, и она с недоумением озиралась вокруг, пока не поняла, что дешевая коричневая накидка, призванная скрыть ее статус Возвышенной, слишком хорошо служит этой цели. Кавалеры не увидели в ней Возвышенную, которая имеет право рассчитывать на их помощь и уважение. Они приняли ее за простолюдинку и убегали, оставляя защищаться в одиночку. Она была сама по себе – невероятно, но факт.
Видимо, то же самое поняла и Аврелия, быстро сообразив, что надо делать. Через секунду она уже сбросила накидку и обнажила голубые разводы на волосах и дорогие украшения. Теперь, когда в ней можно было узнать Возвышенную, она стремительно метнулась через кишевшую людьми террасу и повисла на руке вздрогнувшего от неожиданности Байеля во Клариво. Элистэ последовала за ней, подоспев вовремя, чтобы услышать, как Аврелия говорит:
– Мы ваши соседки, родственницы графини во Рувиньяк, мы нуждаемся в вашей защите, Возвышенный кавалер. Ах, вот и моя кузина, чья ненасытная склонность к приключениям привела нас в это гибельное место!
Возмущенный протест Элистэ утонул в криках ужаса и боли – на террасу обрушился град камней. Они летели с пугающим свистом, ударяясь о стены и столики, предупреждая о скором приближении нападавших. Элистэ инстинктивно подняла руки, чтобы прикрыть лицо, Аврелия отпрянула со слабым вскриком и прижалась к Байелю во Клариво. Юноша, испуганный и встревоженный, все же не потерял присутствия духа. Схватив маленький опрокинутый столик, он использовал его как импровизированный щит для себя и двух девушек. Они поспешно отступали под этим прикрытием. Камни продолжали биться о столешницу, пока Байель не вывел девушек с террасы за угол главного здания, и они поспешили вдоль стены к главному входу в Новые Аркады, где обычно ожидали фиакры.
Там царил хаос. Переполошившиеся владельцы лавок и хозяева питейных заведений, мастеровые и посетители – все кинулись сюда в надежде обрести средства передвижения. Все фиакры были моментально разобраны. Вновь прибывшие экипажи осаждали переругивающиеся, дерущиеся между собой люди, жаждущие уехать и заполнившие проезжую часть. Слышались приказы, мольбы, упреки, проклятия, конское ржание, скрип колес и осей карет, неистовое щелканье кнутов – но все перекрывалось глухим грозным гулом голосов на Торговой площади.
У Байеля хватило соображения не задерживаться в этой толпе. Он повел двух своих подопечных от Новых Аркад к улице Виомента, по которой фиакры обычно возили пассажиров между магазинами и театром. Там им повезло. Забыв о своем недавнем презрении к общественным экипажам, Элистэ с благодарностью забралась в обшарпанную коляску и опустилась на драное сиденье с подавленным вздохом облегчения. Она вся дрожала, волосы растрепались, болело запястье в том месте, куда попал камень. Напротив сели Байель и Аврелия, крепко вцепившаяся ему в руку. Байель дал распоряжение кучеру, и фиакр двинулся в сторону Парабо.
Улица Виомента была заполнена встревоженными людьми, собравшимися в группы; они чувствовали, что что-то происходит, но не знали еще, в чем суть дела. Несмотря на смятение на улицах, фиакр беспрепятственно продвигался вперед, от улицы Виомента до Кривого проулка, мимо Королевского театра, оттуда к улице Черного Братца, где пока еще царило спокойствие. В мире снова возобладал здравый смысл, и Элистэ, глубоко вздохнув, откинулась назад и закрыла глаза. Но это не принесло ей облегчения – сквозь прикрытые веки она вновь в мельчайших подробностях и с ужасающей ясностью увидела толпу, смыкающуюся над беспомощной мадам во Бельсандр. Ей никак не удавалось отогнать жуткое видение и справиться со страхом. Мир был вовсе не таким, каким она представляла его себе. Безопасность, принимавшаяся ею как должное, покоилась на чересчур зыбком фундаменте, а вокруг рыскали хищники, жаждущие ее крови, хотя Элистэ никогда сознательно не причиняла им никаких обид. Истоки ненависти этих негодяев виделись ей в их порочной природе. О возможных оправданиях их действий она имела весьма смутное представление и лишь, как никогда прежде, чувствовала подавленность, страх, угнетение.
Интересно, что испытывает Аврелия? Элистэ открыла глаза и увидела, что кузина, согнувшись, раскачивается на своем месте из стороны в сторону. На секунду она поверила в искренность ее чувств, затем, заметив блеск глаз и здоровый румянец девушки, распознала притворство.
«Ее легкомыслие неисправимо».
Аврелия вздохнула и, лишившись чувств, припала к плечу Байеля во Клариво. Глаза ее были закрыты, тело неподвижно, щеки предательски горели. Однако Байель был ненаблюдателен или неопытен, или и то, и другое вместе. Встревожившись, он начал растирать ей руки и хлопать по щекам. Девушка не пошевелилась, и он взволнованно и неуверенно взглянул на ее спутницу.
– Она скоро очнется, – сухо заверила его Элистэ. – Не беспокойтесь, Возвышенный кавалер.
Он кивнул, явно озадаченный ее хладнокровием, и снова принялся тереть запястья Аврелии. Та задвигалась и пробормотала что-то. Байель нагнулся, чтобы расслышать ее слова. Далее, на протяжении всего путешествия, он больше ни разу не обратился к Элистэ.
Через полчаса фиакр остановился у городского дома Рувиньяков, и Аврелия наконец решила полностью прийти в себя. Подрагивая ресницами, она открыла глаза и заметила слабым голосом:
– Мы приехали. Вы спасли нас, кавалер, благодаря вашему мужеству, и теперь мы перед вами в вечном долгу.
– О нет, Возвышенная дева, любой другой поступил бы так же. – Несмотря на это опровержение, юноша был доволен и польщен, его открытое искреннее лицо вспыхнуло румянцем.
– Отнюдь не любой. Такого истинно благородного рыцаря, как вы, нынче редко встретишь. И я, взывая к вашему рыцарству, обращаюсь к вам с просьбой – нет, с мольбой! – держать нашу встречу в абсолютной тайне.
– В тайне? – Байель был явно заинтригован. – Но почему, Возвышенная дева?
– Из страха перед моей двоюродной бабушкой Цераленн, она сейчас моя опекунша, – сообщила Аврелия. – Это женщина с крутым, тяжелым, неумолимым и деспотичным характером. Я целиком завишу от милости этого тирана, и она, несомненно, подвергнет меня самому суровому наказанию, если обнаружит, что я отправилась куда-то без ее разрешения – даже если я сделала это ради моей дорогой упрямой кузины.
– Вашей кузине следовало бы взять несколько уроков сдержанности. – Байель метнул неодобрительный взгляд на Элистэ. – Она подвергает вас множеству неприятностей.
Элистэ, не зная, смеяться ей или возмутиться, подавила в себе желание ответить.
– О, не упрекайте ее, Возвышенный кавалер. Она порывиста, может, даже безрассудна, но у нее добрые намерения. И, как бы там ни было, она моя родственница, и, значит, я должна была ей помочь.
– У вас благородное сердце и чуткая совесть, Возвышенная дева, – заметил Байель.
Элистэ прилежно смотрела в окно.
– Кавалер, вы заставляете меня краснеть. – Аврелия подняла на него умоляющий взгляд. – Но вы обещаете мне хранить тайну? Мои несчастные обстоятельства требуют полной анонимности. Положение мое таит в себе угрозу, и я надеюсь на ваше благородство не менее, чем на вашу рыцарскую доблесть. – Ее рано развившаяся пышная грудь бурно вздымалась и опадала. – Вы ведь сохраните мою тайну?
– Безусловно, Возвышенная дева, если вы этого хотите. Можете положиться на мою честь.
– Я полагаюсь, Возвышенный кавалер, воистину полагаюсь. А теперь – может быть, вы поможете мне?.. Я все еще чувствую некоторую слабость…
– С радостью, Возвышенная дева.
– Вероятно… – Аврелия устремила настойчивый взгляд на Элистэ, – вероятно, если мы войдем в дом по отдельности, нам легче будет остаться незамеченными. Я полагаю, дорогая кузина, принимая во внимание все обстоятельства, ты предпочтешь такой вариант?
– О, разумеется, – согласилась Элистэ. Аврелия хотела на некоторое время остаться с юношей наедине, это было очевидно, и поскольку она затратила столько усилий на это предприятие, меньшего она не заслуживала.
Было решено, что Аврелия войдет через черный ход, а Элистэ потихоньку проскользнет боковым входом, через кладовую. Байель расплатился с возницей и помог обеим девушкам выйти из фиакра. С резковатой поспешностью и отчужденностью на лице он вывел Элистэ на дорожку. Когда он вернулся за младшей из девушек, лицо его прояснилось, глаза вспыхнули живым блеском. Байель предложил ей руку, в которую она тут же вцепилась. Неровными шагами они направились к задней части дома, и Аврелия все время демонстративно искала поддержки своего спасителя. С кислой улыбкой Элистэ наблюдала, как парочка скрывается из виду, после чего поспешила к боковому входу, пробралась через кладовую и прилегающие комнаты и очутилась в парадном холле, где и остановилась.
Из гостиной рядом слышались голоса: низкий, отчетливый, чуть хрипловатый – Цераленн и глубокий по тембру – кавалера во Мерея. Застрявший в Шеррине, хотя, возможно, отчасти по своей воле, но следуя предписаниям Комитета Народного Благоденствия, Мерей стал частым посетителем дома Рувиньяков на протяжении этих мрачных месяцев.
Элистэ сделала шаг по направлению к гостиной и вновь остановилась. Следовало бы рассказать им о случившемся на Торговой площади, но сделать это невозможно, не раскрыв причины ухода из дома Аврелии, да и ее собственного. Впрочем, бабушка и сама скоро узнает о случившемся. Пока Элистэ стояла в нерешительности, до нее донеслись отчетливые слова Мерея:
– …не стоит обманываться видимым равновесием – это всего лишь последняя краткая передышка перед невообразимым взрывом насилия.
– Оставьте, Мерей, мы оба слишком стары, чтобы праздновать труса. – Холодная ирония Цераленн, казалось, была искренней. – Где доказательства?
– На лицах людей, которых можно встретить на любой улице и площади.
– Ах, этот вечный ропот недовольства!
– Вы недооцениваете простонародье. Сила их гнева и жестокость переходят все границы. А теперь, когда их привычка к смирению, поддерживаемая страхом, в большей мере утрачена – ведь наша Королевская гвардия повержена, многие жандармы погибли. Чары внушают презрение и все наши уязвимые места обнаружены, требуется лишь одно мелкое происшествие, слово, вздох – и ярость толпы вырвется наружу.
– По какой же причине? Они добились своего без особого кровопролития. Его величество превратили в пленника. Их смехотворный Конгресс, стонущий в творческих корчах, засел в Старой Ратуше, и по завершении своих трудов этот плутовской конклав разродится конституцией – чудовищным отродьем, которое мы должны приветствовать как чудо-ребенка. А тем временем они отменили все освященные веками привилегии Возвышенных, провозгласили несуществующее равенство, противоречащее законам природы, опрокинули устои, обычаи и правила порядочности и, несомненно, превратили Вонар в посмешище в глазах других стран. Всего этого они уже достигли, чего еще им желать?
– Мщения, – ответил Мерей. – Графиня, вы не понимаете, ненависть народа – это мощный источник силы, который теперь подогревают демагоги всех мастей, и прежде всего экспроприационисты.
– Меня не волнует злобное пустозвонство этих фанатичных крестьян-сквернословов.
– А может быть, стоит поволноваться. Это пустозвонство теперь преобразует наш мир.
– Я полагаю, что это ненадолго.
– Боюсь, что ваш оптимизм безоснователен. Перемены часто бывают необратимы. Волны перемен несут нас дальше, хотим мы этого или нет, и если мы не понимаем их направления, мы не можем отыскать средств к бегству или защите.
– Защите? Разве мы преступники, что нам надо защищаться?
– Именно так, в глазах большинства. Неужели вы еще не осознали, что для экспроприационистов все Возвышенные без исключения – враги народа и предатели Вонара? Самые мстительные из них требуют казни короля и королевы.
– Эта гнусность невозможна и не заслуживает внимания.
– Вы снова обманываете себя. Это вполне возможно и заслуживает самого пристального внимания. Я располагаю сведениями, которые, вероятно, стоят того, чтобы вы приняли их в расчет. В частности, представляют интерес два факта. Во-первых, мои осведомители в Бевиэре доложили мне, что король, которому удалось убедить своих тюремщиков в добрых намерениях, охраняется не слишком строго и пользуется известной свободой передвижения и возможностью побыть одному в пределах дворца. То же самое, я думаю, относится и к королеве. Меня известили также – а за несколько месяцев расследования я убедился в правдивости этих сведений, – что существует подземный тоннель, вероятно, плод трудов позабытых контрабандистов, идущий под городской стеной и выходящий на берег Вира вниз по течению далеко от городских ворот. Таким образом, средство для спасения короля напрашивается само собой.
Элистэ, подслушивавшая в передней, непроизвольно покачала головой. Теперь, когда его высочество Феронт бежал, охрана Дунуласа и Лаллазай, безусловно, будет усилена. Мерей еще не знает этого, но надежды короля на бегство уже развеялись. Погруженная в собственные мысли, она прослушала ответ бабушки.
– Вы недооцениваете лояльность моих помощников, – снова зазвучал голос кавалера. – Этой тайны не знает никто. Но подумайте сами, графиня, такая возможность побега из Шеррина может сберечь Возвышенным головы короля и королевы. Я намерен сопроводить в безопасное место и прочих Возвышенных – столько, сколько позволят обстоятельства.
– И тем самым разорить их? Это безумие, Мерей.
Элистэ нахмурилась. Бабушка имела в виду недавнее постановление, запрещающее Возвышенным покидать Вонар. Новый закон имел целью предотвратить антиконституционную деятельность за границей, а нарушители наказывались государственной конфискацией или, вернее, ограблением, как совершившие преступление против вонарской собственности и благосостояния. Феронт сбежал. Неужели брат самого короля теперь нищий?
– Я от всей души надеюсь, что вы и ваши родственники будете первыми среди тех, кто спасется таким образом, – настаивал Мерей. – Будьте благоразумны, мадам. Разве ваш долг перед самой собой и перед вашими протеже не в том, чтобы искать безопасное убежище сейчас, пока риск еще не так велик? Будьте уверены, со временем он возрастет.
– Я в этом не уверена. Что до родственников, живших под моей крышей,
– большинство их несколько месяцев назад разъехались по провинциям. Оставшимся же я должна лишь одно: соблюдать строжайшие правила поведения Возвышенных, сохранять выдержку и достоинство, то есть все то, чему они могут выучиться на моем примере. Иначе я причиню им вред. А меня лично Шеррин вполне устраивает. Я не склонна оставлять его, а я привыкла следовать своим склонностям.
– Да, есть на свете вещи неизменные. Графиня, надменность всегда была одной из притягательных сторон вашей натуры, но вам нередко приходилось за это расплачиваться. Вспомните только ту осень во Флюгельне, когда ваш отпор Древу, занимавшему в то время престол, вызвал дуэль между Муйнотцем и Фавессиотти. Скандальные толки преследовали вас до самого возвращения в Вонар.
– Упреки, кавалер, вряд ли уместны в устах того, кто не избежал бы наказания, узнай Древ о его роли в этой истории.
– Ваше молчание, графиня, было ручательством моего спасения. Но дело не в этом. Я настаиваю на том, чтобы вы обдумали мой совет. Через несколько часов вы уже можете оказаться за пределами Шеррина.
– Это бесполезно. Я твердо решила остаться.
– Что ж, я так и предполагал. Но тогда, мадам, возьмите вот это. Уверяю вас, что такое вы можете принять без ущемления вашего бесценного достоинства.
Должно быть, он что-то передал ей, ибо графиня спросила:
Аврелия ничего этого не видела. Она не сводила глаз с соседнего стола и машинально разминала ложечкой мороженое. Элистэ наскучило наблюдать за ней, и она стала озираться вокруг. Их столик находился подле кованой решетки на краю террасы. По ту сторону низкой ограды Торговую площадь заполняли экипажи и пешеходы. Какое-то время она развлекалась тем, что разглядывала их. Площадь казалась необычно переполненной. В центре ее какой-то субъект, небритый и неопрятный, с алым ромбом на шапке, взобрался на бочку, чтобы вещать оттуда людям – обычное явление в наступившие времена. Элистэ от нечего делать принялась разглядывать оратора. Он страстно жестикулировал с искаженным гневом лицом и, видимо, громко кричал, но она не могла разобрать ни одного слова. Тема его выступления, какой бы она ни была, вероятно, представляла интерес, потому что вокруг быстро собралась внимающая толпа внушительных размеров. Элистэ еще некоторое время наблюдала за ним, но потом ей это наскучило. Шли минуты, а Аврелия все молчала, видимо, ожидая, когда ее осенит.
– Ну что ты так откровенно смотришь на него? Ты же выставляешь нас обеих на посмешище, – наконец не выдержала Элистэ.
– Я думаю… думаю, что мне надо послать ему записку, – мечтательно прошептала Аврелия. – Настоящее любовное письмецо, да! Я напишу ему, что девица благородного происхождения, чьи злосчастные обстоятельства требуют соблюдения полной анонимности, нуждается в его помощи по делу крайне неотложному и деликатному. Поскольку ситуация таит в себе страшную угрозу, она полагается на его отвагу не менее, чем на его умение хранить секреты. И предложу тайную встречу. Это возбудит его интерес, правда? Налет таинственности всегда действует безотказно.
– Нет! Ни в коем случае! – воскликнула Элистэ.
– Нет? Ты думаешь, что записка должна быть составлена в более сильных выражениях? Поменьше страхов, побольше прямых излияний нежных чувств? Может быть, ты права. Тогда я просто напишу, что давно восхищаюсь им и безумно хочу познакомиться. – Она щелкнула пальцами, увидев проходящего мимо официанта. – Принесите мне сейчас же бумагу, перо и чернила.
– Нет, глупая девчонка, не надо!
– Кузина, зачем ты говоришь мне такие обидные слова?
– Ты их заслуживаешь, потому что окончательно потеряла рассудок! Я не позволю тебе унижаться.
– Я не унижаюсь, я люблю! Это сильнее меня, и я ничего не могу с собой поделать.
– Твое безумие зашло слишком далеко. Мы сейчас же едем домой.
– Не поеду! Не поеду!
– Поедешь, или я все расскажу бабушке.
– Это черное предательство, а я-то думала, что ты мне друг!
– Доедай мороженое, и едем.
– Не знала я, что ты можешь быть такой злой. Наверное, ты завидуешь. Да, ты… ты завидуешь моей любви, потому что сама уже старая и одинокая!
– Ах ты… дерзкая дрянь… безмозглый ребенок…
На Торговой площади возникло какое-то движение. Не договорив, Элистэ повернулась в ту сторону. Казалось, толпа, собравшаяся вокруг оратора, бушует от ярости. Люди гневно выкрикивали что-то и трясли в воздухе сжатыми кулаками.
– Это еще что?
– Очередная свара, кому это интересно в наши дни? Кузина, моя любовь к Байелю – чрезвычайно важное событие, а ты просто несносна…
– Шш… подожди минутку.
Аврелия удивленно замолчала. Все остальные посетители кофейни тоже застыли в тревожном напряжении. Толпа на площади продолжала неистовствовать. Взметнулись пики, полетели камни, скорее всего, наугад. По-видимому, народному гневу не хватало объекта, но эта нехватка была возмещена появлением большой и богато изукрашенной кареты, запряженной шестеркой гнедых, которая направлялась к Новым Аркадам Когда карета въехала на Торговую площадь, толпа пришла в движение – что уже случалось довольно часто. Раздался рев, такой жуткий, что Элистэ, услышав его, вздрогнула. Одновременный вопль множества глоток выражал нечто большее, чем гнев, – в нем слышалась подлинная ненависть. Через секунду толпа набросилась на карету с палками, камнями, ножами и прочими, заменяющими оружие, предметами. Громоздкая карета задрожала под ударами, испуганные лошади прянули назад. Не менее напуганные лакеи спрыгнули с запяток, а кучер вынул пистолет, что было явной ошибкой.
Лакеям, хотя и получившим свою долю ударов и оскорблений, все же позволили убежать. Вместе с ними место действия покинула и горстка напуганных горожан. Кучера же, еще до того, как он успел выстрелить, стащили с козел, и он исчез в мешанине мелькающих Кулаков и ног. Дверца кареты была сорвана с петель. Жадно протянувшиеся руки выволокли наружу двух женщин – красивую, богато одетую даму, темноволосую и пышнотелую, и ее горничную, которая тут же исчезла в человеческом водовороте. Дама сначала пыталась сопротивляться, цепляясь за карету, но жадные руки впились в ее волосы и одежду. Плащ, капюшон и кружевная накидка были моментально сорваны и отброшены в сторону. Платье, разодранное от пояса до шеи, выставило на всеобщее обозрение ее тело. Прижав руки к груди, дама отшатнулась, глаза ее вылезли из орбит, рот округлился. Чья-то пика попала ей в висок, и она упала. Затем бурлящая человеческая масса внезапно сжалась, и толпа скрыла распростертое тело.
В безмолвном ужасе Возвышенные смотрели с террасы на происходящее.
– Кто это? – наконец прозвучал хриплый, сдавленный голос кого-то из Возвышенных.
– Гербы на карете принадлежат Феронту, – ответил ему испуганный шепот. – Это герцогиня.
– Нет. – Элистэ с трудом узнала собственный слабый голос. Она чувствовала себя до странности отрешенной и далекой. Ее вернуло в мир ощущение легкой боли – Аврелия сильно стиснула ее руку. – Это не ее высочество. Думаю, это… это мадам во Бельсандр, фаворитка герцога. Должно быть, он просто одолжил ей свою карету в качестве услуги. Услуги…
– Голос ее пресекся.
– Животные, – произнес кто-то из Возвышенных. – Звери.
Там, на площади, толпа методично разносила вдребезги карету. Лошади были уже выпряжены и уведены новыми владельцами. На булыжной мостовой лежало три неподвижных тела. Несколько горожан в ужасе бежали к Новым Аркадам. Когда первый из них добежал до кофейни, сидевшие там сразу обступили его, отчаянно желая как можно скорее узнать что-нибудь.
– Герцог Феронтский сбежал из Вонара. – Говоривший – опрятно одетый буржуа в очках с почтенной наружностью, предполагавшей в нем владельца небольшой лавки, задыхался и ловил ртом воздух. – Прошлой ночью ему удалось ускользнуть из Бевиэра, говорят, к утру он добрался до границы, а сейчас этот экспр вещал, что Феронт собирается поднять против них иностранную армию, восстановить абсолютизм, перерезать всех членов Конгресса, наложить контрибуцию на Шеррин и так далее. Он хорошенько разогрел страсти толпы, и тут как раз едет карета с гербами герцога – ну, остальное вы видели. – Лицо человека посерело, словно он был болен.
Его слушатели встретили это известие молчанием. Элистэ, не в силах поверить в то, что произошло, расширенными глазами смотрела на растерзанное тело мадам во Бельсандр – безобидное существо, тщеславное, но никому не причинившее вреда, убитое по единственной причине – нетерпимости народа ко всему, что связано с Возвышенными. Элистэ почувствовала, как внутри ее шевельнулся холодный ужас и ощутила мрачную безысходность, которой она не испытывала даже во время штурма Бевиэра. Только теперь она впервые осознала, что ненависть властвовала повсюду, обступала со всех сторон, захлестывала страну. Она и другие Возвышенные просто утонут в ней.
Ярость убийц еще не излилась полностью, и теперь гнев их обратился на новую мишень – элегантный, сохранившийся в первозданном виде западный фасад Новых Аркад. Аркады, с их дорогими лавками и богатыми клиентами являлись своего рода «оскорблением» демократии и сами напрашивались на народное мщение. Толпа на той стороне Торговой площади взревела и двинулась к кофейне на террасе. На краткий, но длящийся бесконечно миг Возвышенные застыли, глядя на приближающихся разъяренных людей, а потом все разом рассыпались в стороны. Самые проворные перескочили через кованую ограду и разбежались по боковым аллеям, большинство же, не сознавая, что делают, стали искать иллюзорной защиты под крытым портиком Аркад. Элистэ пребывала в страхе и растерянности – жизнь еще не научила ее, что делать в минуты всеобщего безумия. Возвышенные, отталкивая друг друга, кинулись к выходу, не обращая на девушку никакого внимания. Правила этикета предписывали благородным кавалерам прежде всего позаботиться о ее безопасности, и даже, если потребуют обстоятельства, пожертвовать жизнью ради нее. Несколько секунд Элистэ стояла в надежде, что ей предложат помощь. Но никто ничего не предлагал, и она с недоумением озиралась вокруг, пока не поняла, что дешевая коричневая накидка, призванная скрыть ее статус Возвышенной, слишком хорошо служит этой цели. Кавалеры не увидели в ней Возвышенную, которая имеет право рассчитывать на их помощь и уважение. Они приняли ее за простолюдинку и убегали, оставляя защищаться в одиночку. Она была сама по себе – невероятно, но факт.
Видимо, то же самое поняла и Аврелия, быстро сообразив, что надо делать. Через секунду она уже сбросила накидку и обнажила голубые разводы на волосах и дорогие украшения. Теперь, когда в ней можно было узнать Возвышенную, она стремительно метнулась через кишевшую людьми террасу и повисла на руке вздрогнувшего от неожиданности Байеля во Клариво. Элистэ последовала за ней, подоспев вовремя, чтобы услышать, как Аврелия говорит:
– Мы ваши соседки, родственницы графини во Рувиньяк, мы нуждаемся в вашей защите, Возвышенный кавалер. Ах, вот и моя кузина, чья ненасытная склонность к приключениям привела нас в это гибельное место!
Возмущенный протест Элистэ утонул в криках ужаса и боли – на террасу обрушился град камней. Они летели с пугающим свистом, ударяясь о стены и столики, предупреждая о скором приближении нападавших. Элистэ инстинктивно подняла руки, чтобы прикрыть лицо, Аврелия отпрянула со слабым вскриком и прижалась к Байелю во Клариво. Юноша, испуганный и встревоженный, все же не потерял присутствия духа. Схватив маленький опрокинутый столик, он использовал его как импровизированный щит для себя и двух девушек. Они поспешно отступали под этим прикрытием. Камни продолжали биться о столешницу, пока Байель не вывел девушек с террасы за угол главного здания, и они поспешили вдоль стены к главному входу в Новые Аркады, где обычно ожидали фиакры.
Там царил хаос. Переполошившиеся владельцы лавок и хозяева питейных заведений, мастеровые и посетители – все кинулись сюда в надежде обрести средства передвижения. Все фиакры были моментально разобраны. Вновь прибывшие экипажи осаждали переругивающиеся, дерущиеся между собой люди, жаждущие уехать и заполнившие проезжую часть. Слышались приказы, мольбы, упреки, проклятия, конское ржание, скрип колес и осей карет, неистовое щелканье кнутов – но все перекрывалось глухим грозным гулом голосов на Торговой площади.
У Байеля хватило соображения не задерживаться в этой толпе. Он повел двух своих подопечных от Новых Аркад к улице Виомента, по которой фиакры обычно возили пассажиров между магазинами и театром. Там им повезло. Забыв о своем недавнем презрении к общественным экипажам, Элистэ с благодарностью забралась в обшарпанную коляску и опустилась на драное сиденье с подавленным вздохом облегчения. Она вся дрожала, волосы растрепались, болело запястье в том месте, куда попал камень. Напротив сели Байель и Аврелия, крепко вцепившаяся ему в руку. Байель дал распоряжение кучеру, и фиакр двинулся в сторону Парабо.
Улица Виомента была заполнена встревоженными людьми, собравшимися в группы; они чувствовали, что что-то происходит, но не знали еще, в чем суть дела. Несмотря на смятение на улицах, фиакр беспрепятственно продвигался вперед, от улицы Виомента до Кривого проулка, мимо Королевского театра, оттуда к улице Черного Братца, где пока еще царило спокойствие. В мире снова возобладал здравый смысл, и Элистэ, глубоко вздохнув, откинулась назад и закрыла глаза. Но это не принесло ей облегчения – сквозь прикрытые веки она вновь в мельчайших подробностях и с ужасающей ясностью увидела толпу, смыкающуюся над беспомощной мадам во Бельсандр. Ей никак не удавалось отогнать жуткое видение и справиться со страхом. Мир был вовсе не таким, каким она представляла его себе. Безопасность, принимавшаяся ею как должное, покоилась на чересчур зыбком фундаменте, а вокруг рыскали хищники, жаждущие ее крови, хотя Элистэ никогда сознательно не причиняла им никаких обид. Истоки ненависти этих негодяев виделись ей в их порочной природе. О возможных оправданиях их действий она имела весьма смутное представление и лишь, как никогда прежде, чувствовала подавленность, страх, угнетение.
Интересно, что испытывает Аврелия? Элистэ открыла глаза и увидела, что кузина, согнувшись, раскачивается на своем месте из стороны в сторону. На секунду она поверила в искренность ее чувств, затем, заметив блеск глаз и здоровый румянец девушки, распознала притворство.
«Ее легкомыслие неисправимо».
Аврелия вздохнула и, лишившись чувств, припала к плечу Байеля во Клариво. Глаза ее были закрыты, тело неподвижно, щеки предательски горели. Однако Байель был ненаблюдателен или неопытен, или и то, и другое вместе. Встревожившись, он начал растирать ей руки и хлопать по щекам. Девушка не пошевелилась, и он взволнованно и неуверенно взглянул на ее спутницу.
– Она скоро очнется, – сухо заверила его Элистэ. – Не беспокойтесь, Возвышенный кавалер.
Он кивнул, явно озадаченный ее хладнокровием, и снова принялся тереть запястья Аврелии. Та задвигалась и пробормотала что-то. Байель нагнулся, чтобы расслышать ее слова. Далее, на протяжении всего путешествия, он больше ни разу не обратился к Элистэ.
Через полчаса фиакр остановился у городского дома Рувиньяков, и Аврелия наконец решила полностью прийти в себя. Подрагивая ресницами, она открыла глаза и заметила слабым голосом:
– Мы приехали. Вы спасли нас, кавалер, благодаря вашему мужеству, и теперь мы перед вами в вечном долгу.
– О нет, Возвышенная дева, любой другой поступил бы так же. – Несмотря на это опровержение, юноша был доволен и польщен, его открытое искреннее лицо вспыхнуло румянцем.
– Отнюдь не любой. Такого истинно благородного рыцаря, как вы, нынче редко встретишь. И я, взывая к вашему рыцарству, обращаюсь к вам с просьбой – нет, с мольбой! – держать нашу встречу в абсолютной тайне.
– В тайне? – Байель был явно заинтригован. – Но почему, Возвышенная дева?
– Из страха перед моей двоюродной бабушкой Цераленн, она сейчас моя опекунша, – сообщила Аврелия. – Это женщина с крутым, тяжелым, неумолимым и деспотичным характером. Я целиком завишу от милости этого тирана, и она, несомненно, подвергнет меня самому суровому наказанию, если обнаружит, что я отправилась куда-то без ее разрешения – даже если я сделала это ради моей дорогой упрямой кузины.
– Вашей кузине следовало бы взять несколько уроков сдержанности. – Байель метнул неодобрительный взгляд на Элистэ. – Она подвергает вас множеству неприятностей.
Элистэ, не зная, смеяться ей или возмутиться, подавила в себе желание ответить.
– О, не упрекайте ее, Возвышенный кавалер. Она порывиста, может, даже безрассудна, но у нее добрые намерения. И, как бы там ни было, она моя родственница, и, значит, я должна была ей помочь.
– У вас благородное сердце и чуткая совесть, Возвышенная дева, – заметил Байель.
Элистэ прилежно смотрела в окно.
– Кавалер, вы заставляете меня краснеть. – Аврелия подняла на него умоляющий взгляд. – Но вы обещаете мне хранить тайну? Мои несчастные обстоятельства требуют полной анонимности. Положение мое таит в себе угрозу, и я надеюсь на ваше благородство не менее, чем на вашу рыцарскую доблесть. – Ее рано развившаяся пышная грудь бурно вздымалась и опадала. – Вы ведь сохраните мою тайну?
– Безусловно, Возвышенная дева, если вы этого хотите. Можете положиться на мою честь.
– Я полагаюсь, Возвышенный кавалер, воистину полагаюсь. А теперь – может быть, вы поможете мне?.. Я все еще чувствую некоторую слабость…
– С радостью, Возвышенная дева.
– Вероятно… – Аврелия устремила настойчивый взгляд на Элистэ, – вероятно, если мы войдем в дом по отдельности, нам легче будет остаться незамеченными. Я полагаю, дорогая кузина, принимая во внимание все обстоятельства, ты предпочтешь такой вариант?
– О, разумеется, – согласилась Элистэ. Аврелия хотела на некоторое время остаться с юношей наедине, это было очевидно, и поскольку она затратила столько усилий на это предприятие, меньшего она не заслуживала.
Было решено, что Аврелия войдет через черный ход, а Элистэ потихоньку проскользнет боковым входом, через кладовую. Байель расплатился с возницей и помог обеим девушкам выйти из фиакра. С резковатой поспешностью и отчужденностью на лице он вывел Элистэ на дорожку. Когда он вернулся за младшей из девушек, лицо его прояснилось, глаза вспыхнули живым блеском. Байель предложил ей руку, в которую она тут же вцепилась. Неровными шагами они направились к задней части дома, и Аврелия все время демонстративно искала поддержки своего спасителя. С кислой улыбкой Элистэ наблюдала, как парочка скрывается из виду, после чего поспешила к боковому входу, пробралась через кладовую и прилегающие комнаты и очутилась в парадном холле, где и остановилась.
Из гостиной рядом слышались голоса: низкий, отчетливый, чуть хрипловатый – Цераленн и глубокий по тембру – кавалера во Мерея. Застрявший в Шеррине, хотя, возможно, отчасти по своей воле, но следуя предписаниям Комитета Народного Благоденствия, Мерей стал частым посетителем дома Рувиньяков на протяжении этих мрачных месяцев.
Элистэ сделала шаг по направлению к гостиной и вновь остановилась. Следовало бы рассказать им о случившемся на Торговой площади, но сделать это невозможно, не раскрыв причины ухода из дома Аврелии, да и ее собственного. Впрочем, бабушка и сама скоро узнает о случившемся. Пока Элистэ стояла в нерешительности, до нее донеслись отчетливые слова Мерея:
– …не стоит обманываться видимым равновесием – это всего лишь последняя краткая передышка перед невообразимым взрывом насилия.
– Оставьте, Мерей, мы оба слишком стары, чтобы праздновать труса. – Холодная ирония Цераленн, казалось, была искренней. – Где доказательства?
– На лицах людей, которых можно встретить на любой улице и площади.
– Ах, этот вечный ропот недовольства!
– Вы недооцениваете простонародье. Сила их гнева и жестокость переходят все границы. А теперь, когда их привычка к смирению, поддерживаемая страхом, в большей мере утрачена – ведь наша Королевская гвардия повержена, многие жандармы погибли. Чары внушают презрение и все наши уязвимые места обнаружены, требуется лишь одно мелкое происшествие, слово, вздох – и ярость толпы вырвется наружу.
– По какой же причине? Они добились своего без особого кровопролития. Его величество превратили в пленника. Их смехотворный Конгресс, стонущий в творческих корчах, засел в Старой Ратуше, и по завершении своих трудов этот плутовской конклав разродится конституцией – чудовищным отродьем, которое мы должны приветствовать как чудо-ребенка. А тем временем они отменили все освященные веками привилегии Возвышенных, провозгласили несуществующее равенство, противоречащее законам природы, опрокинули устои, обычаи и правила порядочности и, несомненно, превратили Вонар в посмешище в глазах других стран. Всего этого они уже достигли, чего еще им желать?
– Мщения, – ответил Мерей. – Графиня, вы не понимаете, ненависть народа – это мощный источник силы, который теперь подогревают демагоги всех мастей, и прежде всего экспроприационисты.
– Меня не волнует злобное пустозвонство этих фанатичных крестьян-сквернословов.
– А может быть, стоит поволноваться. Это пустозвонство теперь преобразует наш мир.
– Я полагаю, что это ненадолго.
– Боюсь, что ваш оптимизм безоснователен. Перемены часто бывают необратимы. Волны перемен несут нас дальше, хотим мы этого или нет, и если мы не понимаем их направления, мы не можем отыскать средств к бегству или защите.
– Защите? Разве мы преступники, что нам надо защищаться?
– Именно так, в глазах большинства. Неужели вы еще не осознали, что для экспроприационистов все Возвышенные без исключения – враги народа и предатели Вонара? Самые мстительные из них требуют казни короля и королевы.
– Эта гнусность невозможна и не заслуживает внимания.
– Вы снова обманываете себя. Это вполне возможно и заслуживает самого пристального внимания. Я располагаю сведениями, которые, вероятно, стоят того, чтобы вы приняли их в расчет. В частности, представляют интерес два факта. Во-первых, мои осведомители в Бевиэре доложили мне, что король, которому удалось убедить своих тюремщиков в добрых намерениях, охраняется не слишком строго и пользуется известной свободой передвижения и возможностью побыть одному в пределах дворца. То же самое, я думаю, относится и к королеве. Меня известили также – а за несколько месяцев расследования я убедился в правдивости этих сведений, – что существует подземный тоннель, вероятно, плод трудов позабытых контрабандистов, идущий под городской стеной и выходящий на берег Вира вниз по течению далеко от городских ворот. Таким образом, средство для спасения короля напрашивается само собой.
Элистэ, подслушивавшая в передней, непроизвольно покачала головой. Теперь, когда его высочество Феронт бежал, охрана Дунуласа и Лаллазай, безусловно, будет усилена. Мерей еще не знает этого, но надежды короля на бегство уже развеялись. Погруженная в собственные мысли, она прослушала ответ бабушки.
– Вы недооцениваете лояльность моих помощников, – снова зазвучал голос кавалера. – Этой тайны не знает никто. Но подумайте сами, графиня, такая возможность побега из Шеррина может сберечь Возвышенным головы короля и королевы. Я намерен сопроводить в безопасное место и прочих Возвышенных – столько, сколько позволят обстоятельства.
– И тем самым разорить их? Это безумие, Мерей.
Элистэ нахмурилась. Бабушка имела в виду недавнее постановление, запрещающее Возвышенным покидать Вонар. Новый закон имел целью предотвратить антиконституционную деятельность за границей, а нарушители наказывались государственной конфискацией или, вернее, ограблением, как совершившие преступление против вонарской собственности и благосостояния. Феронт сбежал. Неужели брат самого короля теперь нищий?
– Я от всей души надеюсь, что вы и ваши родственники будете первыми среди тех, кто спасется таким образом, – настаивал Мерей. – Будьте благоразумны, мадам. Разве ваш долг перед самой собой и перед вашими протеже не в том, чтобы искать безопасное убежище сейчас, пока риск еще не так велик? Будьте уверены, со временем он возрастет.
– Я в этом не уверена. Что до родственников, живших под моей крышей,
– большинство их несколько месяцев назад разъехались по провинциям. Оставшимся же я должна лишь одно: соблюдать строжайшие правила поведения Возвышенных, сохранять выдержку и достоинство, то есть все то, чему они могут выучиться на моем примере. Иначе я причиню им вред. А меня лично Шеррин вполне устраивает. Я не склонна оставлять его, а я привыкла следовать своим склонностям.
– Да, есть на свете вещи неизменные. Графиня, надменность всегда была одной из притягательных сторон вашей натуры, но вам нередко приходилось за это расплачиваться. Вспомните только ту осень во Флюгельне, когда ваш отпор Древу, занимавшему в то время престол, вызвал дуэль между Муйнотцем и Фавессиотти. Скандальные толки преследовали вас до самого возвращения в Вонар.
– Упреки, кавалер, вряд ли уместны в устах того, кто не избежал бы наказания, узнай Древ о его роли в этой истории.
– Ваше молчание, графиня, было ручательством моего спасения. Но дело не в этом. Я настаиваю на том, чтобы вы обдумали мой совет. Через несколько часов вы уже можете оказаться за пределами Шеррина.
– Это бесполезно. Я твердо решила остаться.
– Что ж, я так и предполагал. Но тогда, мадам, возьмите вот это. Уверяю вас, что такое вы можете принять без ущемления вашего бесценного достоинства.
Должно быть, он что-то передал ей, ибо графиня спросила: