Страница:
Он как-то странно дергал головой, озираясь, словно старался неожиданно подловить кого-то, кто подглядывал за ним из-за горшка с пальмой, или из-за спинки кресла, или прямо сверху, с хрустальной люстры.
Он был настолько поглощен этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединенных Штатов.
— Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете?
— Нашего Спасителя, сэр, — отвечал он.
— Вы что, думаете, что Он здесь, в отеле? — сказал я.
— Прочтите брошюру, сэр, — сказал он.
На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом — в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз.
Во рту у него был кляп. На руках — наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза.
Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке:
ВОПРОС: Как вас зовут?
ОТВЕТ: Я — достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс.
ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлет к нам Своего Сына?
ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас.
ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нем и не видели Его?
ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла.
ВОПРОС: Что мы должны делать?
ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и все время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примет Свое Решение.
ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение?
ОТВЕТ: Он может в два счета стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтет для Себя удобной.
Хэй-хо.
Он был настолько поглощен этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединенных Штатов.
— Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете?
— Нашего Спасителя, сэр, — отвечал он.
— Вы что, думаете, что Он здесь, в отеле? — сказал я.
— Прочтите брошюру, сэр, — сказал он.
* * *
И я ее прочел — в своем номере, в одиночестве, под орущее радио.На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом — в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз.
Во рту у него был кляп. На руках — наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза.
Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке:
ВОПРОС: Как вас зовут?
ОТВЕТ: Я — достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс.
ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлет к нам Своего Сына?
ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас.
ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нем и не видели Его?
ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла.
ВОПРОС: Что мы должны делать?
ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и все время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примет Свое Решение.
ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение?
ОТВЕТ: Он может в два счета стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтет для Себя удобной.
Хэй-хо.
* * *
Вечером я видел молодого человека за столом в ресторане — он обедал в полном одиночестве. И вот что меня поразило — он по-прежнему дергал головой туда-сюда и при этом не пролил ни капли! Он то и дело заглядывал под донышко своей тарелки и под стакан с водой в поисках Иисуса — одного раза, как видно, ему было мало. Меня смех разобрал.
ГЛАВА 39
Но как раз тогда, когда все устроилось так прекрасно и все американцы были счастливее, чем когда бы то ни было, несмотря на то, что страна была разорена и разваливалась на куски, люди начали миллионами по всей стране, вымирать от «Албанского Гриппа», а здесь, в Манхэттене, от «Зеленой Смерти».
Это прикончило Нацию. От нее осталась всего-навсего кучка семей.
Хэй-хо.
Тут-то и настала ночь, когда сила тяжести взбунтовалась всерьез и одним толчком смела основание Мачу-Пикчу. И роскошные квартиры, и дачные домики, и банки, и золотые слитки, и драгоценности, и коллекции доколумбова искусства, и Оперный театр и церкви, и все-все, сползло вниз по склону Анд и ухнуло в океан.
Я плакал.
Мы быстро разучились соблюдать правила личной гигиены. Мы перестали мыться, забывали чистить зубы. Мужчины заросли бородами, запустили космы до плеч.
Мы принялись пожирать Белый Дом почти незаметно для себя — жгли мебель, и перила, и рамы картин, и прочее в каминах, чтобы согреться.
Гортензия Минога-13 Мак-Бунди, моя личная секретарша, умерла от гриппа. Мой слуга, Эдвард Крыжовник-4 Клейндинст, умер от гриппа. Мой вице-президент, Милдред Гелий-20 Теодоридес, умерла от гриппа.
Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.
Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли — там, на полу.
— Что все это значит? — повторял он без конца.
— Не знаю, Альберт, — сказал я. — И, кажется, я рад, что не знаю.
— Спроси китайца! — сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.
— У телефона ваш Президент, — говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом — например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.
Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.
Обо мне все забыли.
Так я перестал быть Президентом — а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.
Но я терял еще одно, не менее важное — мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.
Хэй-хо.
Мой штат таял тоже прямо на глазах. Наконец остался всего один служащий. Все остальные вымерли или разбрелись кто куда, потому что работы для них все равно не было.
Единственный, кто остался со мной, — мой брат, верный Карлос Нарцисс-11 Виллавиченцио, тот самый мойщик посуды, которого я обнимал в первый день, когда стал Нарциссом.
Это прикончило Нацию. От нее осталась всего-навсего кучка семей.
Хэй-хо.
* * *
Само собой, выискались новоявленные претенденты на герцогства и королевства и прочую мишуру, создавались армии, строились крепости. Но мало кто из простых людей одобрял эти игры. Для них это было что-то вроде особого рода бурь, землетрясений, фокусов силы тяжести, которые семьям приходилось переживать время от времени.Тут-то и настала ночь, когда сила тяжести взбунтовалась всерьез и одним толчком смела основание Мачу-Пикчу. И роскошные квартиры, и дачные домики, и банки, и золотые слитки, и драгоценности, и коллекции доколумбова искусства, и Оперный театр и церкви, и все-все, сползло вниз по склону Анд и ухнуло в океан.
Я плакал.
* * *
И все семьи где попало рисовали картинки похищенного Иисуса Христа.* * *
Еще некоторое время люди продолжали посылать нам сведения сюда, в Белый Дом. Вокруг нас все умирали, умирали, умирали, да мы и сами ждали смерти.Мы быстро разучились соблюдать правила личной гигиены. Мы перестали мыться, забывали чистить зубы. Мужчины заросли бородами, запустили космы до плеч.
Мы принялись пожирать Белый Дом почти незаметно для себя — жгли мебель, и перила, и рамы картин, и прочее в каминах, чтобы согреться.
Гортензия Минога-13 Мак-Бунди, моя личная секретарша, умерла от гриппа. Мой слуга, Эдвард Крыжовник-4 Клейндинст, умер от гриппа. Мой вице-президент, Милдред Гелий-20 Теодоридес, умерла от гриппа.
Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.
Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли — там, на полу.
— Что все это значит? — повторял он без конца.
— Не знаю, Альберт, — сказал я. — И, кажется, я рад, что не знаю.
— Спроси китайца! — сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.
* * *
Временами начинал звонить телефон. Это стало такой редкостью, что я привык лично брать трубку.— У телефона ваш Президент, — говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом — например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.
Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.
Обо мне все забыли.
Так я перестал быть Президентом — а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.
Но я терял еще одно, не менее важное — мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.
Хэй-хо.
* * *
Я не решался пересчитывать свои последние пилюльки, пока их не осталось совсем мало. А я так к ним привык, был так благодарен за них, что мне казалось — с последней пилюлей кончится и моя жизнь.Мой штат таял тоже прямо на глазах. Наконец остался всего один служащий. Все остальные вымерли или разбрелись кто куда, потому что работы для них все равно не было.
Единственный, кто остался со мной, — мой брат, верный Карлос Нарцисс-11 Виллавиченцио, тот самый мойщик посуды, которого я обнимал в первый день, когда стал Нарциссом.
ГЛАВА 40
Из-за того, что все так быстро развалилось и не осталось никого, кто вел бы себя разумно, у меня тоже развилась мания — пересчитывать все подряд. Я считал планки жалюзи. Я считал ножи, и вилки, и ложки на кухне. Я считал кисточки на покрывале с кровати Авраама Линкольна.
Как-то раз я пересчитывал балясины перил, ползая на четвереньках по лестнице, хотя сила тяжести была ниже средней. Как вдруг до меня дошло, что снизу за мной наблюдает какой-то человек.
Он был одет в штаны из оленьей кожи, в мокасины и шапку из меха енота, а в руках у него была винтовка.
— Боже правый, Президент Нарцисс, — сказал я сам себе. — На этот раз ты окончательно спятил. Это же старина Дэниэл Бун.
Потом к этому человеку присоединился второй. Этот был выряжен точь-в-точь как в стародавние времена, когда я еще даже не был Президентом Соединенных Штатов, зато еще существовали Военно-Воздушные Силы США.
— Постойте, я сам догадаюсь, — сказал я. — У нас то ли День всех святых, то ли Четвертое июля.
— Что тут творилось? — сказал он.
— Одно только могу вам сообщить, — сказал я. — Здесь творили историю.
— Жуткое дело, — сказал он.
— Если вам это кажется жутким, — сказал я, постукивая себя по лбу кончиками пальцев, — что бы вы сказали, поглядев, что творится здесь.
Они не хотели вообще со мной разговаривать, да и друг с другом, по правде говоря, тоже. Просто они случайно прибыли одновременно — каждый с особо срочным поручением.
Они прошлись по комнатам и отыскали моего Санчо Пансу, Карлоса Нарцисс-11 Виллавиченцио, который готовил завтрак из морских галет и консервированных копченых устриц, и еще из всякой всячины, которую мы отыскали. Карлос привел их обратно ко мне и убедил их, что я и есть Президент страны, которую мы с полной серьезностью называли «самой могущественной державой мира».
Этот Карлос был непроходимый дурак.
Дорогой доктор Свейн, — так начиналось письмо, — я человек незаметный, учительница музыки, и интересна только тем, что была замужем за великим физиком, родила ему чудесного сына, а после его смерти принимала делегацию чрезвычайно мелких китайцев, один из которых сказал, что его отец был знаком с Вами.
Его отца звали Фу Манчу.
От китайцев я и узнала о потрясающем открытии, которое мой муж., доктор Феликс Боксит-13 фон Петерсвальд, сделал незадолго до своей смерти. Мой сын
— кстати, он — Нарцисс-11, как и Вы, — и я хранили с тех пор это открытие в глубокой тайне в виду того, что оно проливает свет на положение человека во Вселенной и эти сведения несколько обескураживают, мягко говоря. Это относится к истинной природе того, что уготовано всем нам после смерти. А то, что нас ожидает, доктор Свейн, до крайности неприглядно.
Я не могу заставить себя говорить, что это «Небеса» или «Место, где нам будет воздано по заслугам», или вообще называть это место как-нибудь красиво и прелестно. Я могу назвать его только тем именем, которым под конец стал называть мой муж, да и вы сами станете называть его так, когда узнаете, что это такое. Это название — «Индюшиная ферма».
Короче говоря, доктор Свейн, мой муж: открыл способ общаться с мертвыми, населяющими «Индюшиную ферму». Он никогда не объяснял свои приемы ни мне, ни нашему сыну, никому на свете. Однако китайцы, у которых шпионы повсюду, как-то до этого дознались. Они приехали почитать его записи и познакомиться с остатками его аппаратуры.
Когда китайцы во всем этом разобрались, они были настолько любезны, что объяснили мне и моему сыну, как мы можем сами, если захотим, повторить этот мрачный фокус. Их самих открытие разочаровало. Для них оно было в новинку, как они выразились, но «может представлять интерес только для тех, кто имеет отношение к так называемой западной цивилизации, — уж не знаю, что они хотели сказать. Я доверяю это письмо другу, который надеется найти большое поселение своих искусственных родственников, Изумрудов, в Мэриленде, а это очень близко от Вас.
Я обращаюсь к Вам «Доктор Свейн», а не «мистер Президент» — ведь это письмо не имеет никакого отношения к государственным интересам. Это в высшей степени личное письмо, и я пишу Вам, чтобы сообщить, что мы много раз говорили с Вашей покойной сестрой, Элизой, при помощи аппарата моего мужа. Она говорит, что Вы должны приехать сюда по делу чрезвычайной важности, чтобы она могла поговорить непосредственно с Вами.
Мы ожидаем Вашего приезда с нетерпением. Прошу Вас, не обижайтесь на моего сына, а Вашего брата, Дэвида Нарцисс-11 фон Петерсвальда, за то, что он ведет себя не совсем прилично. Он не может удержаться от неприличных слов и непристойных телодвижений даже в самое неподходящее время. Он страдает Турреттовой болезнью.
преданная Вам и готовая к услугам,
Вильма Кипарис-17 фон Петерсвальд.
Хэй-хо.
Как-то раз я пересчитывал балясины перил, ползая на четвереньках по лестнице, хотя сила тяжести была ниже средней. Как вдруг до меня дошло, что снизу за мной наблюдает какой-то человек.
Он был одет в штаны из оленьей кожи, в мокасины и шапку из меха енота, а в руках у него была винтовка.
— Боже правый, Президент Нарцисс, — сказал я сам себе. — На этот раз ты окончательно спятил. Это же старина Дэниэл Бун.
Потом к этому человеку присоединился второй. Этот был выряжен точь-в-точь как в стародавние времена, когда я еще даже не был Президентом Соединенных Штатов, зато еще существовали Военно-Воздушные Силы США.
— Постойте, я сам догадаюсь, — сказал я. — У нас то ли День всех святых, то ли Четвертое июля.
* * *
Пилота, судя по всему, потрясло до глубины души состояние Белого Дома.— Что тут творилось? — сказал он.
— Одно только могу вам сообщить, — сказал я. — Здесь творили историю.
— Жуткое дело, — сказал он.
— Если вам это кажется жутким, — сказал я, постукивая себя по лбу кончиками пальцев, — что бы вы сказали, поглядев, что творится здесь.
* * *
Ни один из них так и не догадался, что я — Президент. Вид у меня к тому времени был совсем запущенный.Они не хотели вообще со мной разговаривать, да и друг с другом, по правде говоря, тоже. Просто они случайно прибыли одновременно — каждый с особо срочным поручением.
Они прошлись по комнатам и отыскали моего Санчо Пансу, Карлоса Нарцисс-11 Виллавиченцио, который готовил завтрак из морских галет и консервированных копченых устриц, и еще из всякой всячины, которую мы отыскали. Карлос привел их обратно ко мне и убедил их, что я и есть Президент страны, которую мы с полной серьезностью называли «самой могущественной державой мира».
Этот Карлос был непроходимый дурак.
* * *
Лесной охотник принес письмо — от вдовы из Урбаны, которую несколько лет назад навестили китайцы. Я был тогда слишком занят, чтобы выяснить, зачем эти китайцы туда пожаловали.Дорогой доктор Свейн, — так начиналось письмо, — я человек незаметный, учительница музыки, и интересна только тем, что была замужем за великим физиком, родила ему чудесного сына, а после его смерти принимала делегацию чрезвычайно мелких китайцев, один из которых сказал, что его отец был знаком с Вами.
Его отца звали Фу Манчу.
От китайцев я и узнала о потрясающем открытии, которое мой муж., доктор Феликс Боксит-13 фон Петерсвальд, сделал незадолго до своей смерти. Мой сын
— кстати, он — Нарцисс-11, как и Вы, — и я хранили с тех пор это открытие в глубокой тайне в виду того, что оно проливает свет на положение человека во Вселенной и эти сведения несколько обескураживают, мягко говоря. Это относится к истинной природе того, что уготовано всем нам после смерти. А то, что нас ожидает, доктор Свейн, до крайности неприглядно.
Я не могу заставить себя говорить, что это «Небеса» или «Место, где нам будет воздано по заслугам», или вообще называть это место как-нибудь красиво и прелестно. Я могу назвать его только тем именем, которым под конец стал называть мой муж, да и вы сами станете называть его так, когда узнаете, что это такое. Это название — «Индюшиная ферма».
Короче говоря, доктор Свейн, мой муж: открыл способ общаться с мертвыми, населяющими «Индюшиную ферму». Он никогда не объяснял свои приемы ни мне, ни нашему сыну, никому на свете. Однако китайцы, у которых шпионы повсюду, как-то до этого дознались. Они приехали почитать его записи и познакомиться с остатками его аппаратуры.
Когда китайцы во всем этом разобрались, они были настолько любезны, что объяснили мне и моему сыну, как мы можем сами, если захотим, повторить этот мрачный фокус. Их самих открытие разочаровало. Для них оно было в новинку, как они выразились, но «может представлять интерес только для тех, кто имеет отношение к так называемой западной цивилизации, — уж не знаю, что они хотели сказать. Я доверяю это письмо другу, который надеется найти большое поселение своих искусственных родственников, Изумрудов, в Мэриленде, а это очень близко от Вас.
Я обращаюсь к Вам «Доктор Свейн», а не «мистер Президент» — ведь это письмо не имеет никакого отношения к государственным интересам. Это в высшей степени личное письмо, и я пишу Вам, чтобы сообщить, что мы много раз говорили с Вашей покойной сестрой, Элизой, при помощи аппарата моего мужа. Она говорит, что Вы должны приехать сюда по делу чрезвычайной важности, чтобы она могла поговорить непосредственно с Вами.
Мы ожидаем Вашего приезда с нетерпением. Прошу Вас, не обижайтесь на моего сына, а Вашего брата, Дэвида Нарцисс-11 фон Петерсвальда, за то, что он ведет себя не совсем прилично. Он не может удержаться от неприличных слов и непристойных телодвижений даже в самое неподходящее время. Он страдает Турреттовой болезнью.
преданная Вам и готовая к услугам,
Вильма Кипарис-17 фон Петерсвальд.
Хэй-хо.
ГЛАВА 41
Я был глубоко тронут, несмотря на три-бензо-Хорошимил.
Я не сводил глаз с покрытой потом лошади охотника. Она паслась в высокой траве на газоне перед Белым Домом. Потом посмотрел на самого посланца.
— Откуда ты взял это письмо? — спросил я.
Он рассказал, что случайно подстрелил парня, видимо, друга Вильмы Кипарис-17 фон Петерсвальд, Изумруда, на границе между штатом Теннесси и Западной Виргинией. Обознался: принял его за кровного врага.
— Я думал, это Ньютон Мак-Кой, — сказал он.
Охотник попытался выходить свою ни в чем не повинную жертву, но бедняга помер от гангрены. Перед смертью Изумруд заставил его обещать, как христианина, передать письмо Президенту Соединенных Штатов.
— Байрон Хэтфилд, — сказал он.
— Какое у тебя второе, полученное от правительства имя?
— А нам они как-то ни к чему, — сказал он.
Оказалось, что он был членом одной из немногих естественных больших семей кровных родичей в нашей стране, и его клан вел нескончаемую войну с другим таким же многочисленным кланом с самого 1882 года.
— Ни к чему нам эти новомодные клички, — сказал он.
КАПИТАН БЕРНАРД О'ХЕЙР
Я отметил, что для чина капитана он староват, хотя кому теперь нужны эти формальности. Ему было под шестьдесят.
Я решил, что он сумасшедший, и форму нашел случайно. Я подумал, что он пришел в такой восторг и самозабвение, что решил непременно показаться в ней своему Президенту.
На поверку, однако, оказалось, что он совершенно нормальный. Последние одиннадцать лет он провел на дне засекреченной подземной шахты в Парке Рок-Крик. Я про эту шахту и не слыхал.
А в этой шахте был спрятан президентский вертолет и тысячи литров абсолютно бесценного бензина.
Меня смех разобрал.
— Так точно, — сказал он.
Он сам обслуживал машину, без помощи, потому что его помощники один за другим ушли.
— Молодой человек, — сказал я. — За это я вас награжу медалью.
Я отцепил значок со своего потрепанного лацкана и приколол ему на грудь.
Там было написано, как вы догадываетесь:
КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВУ!
Я не сводил глаз с покрытой потом лошади охотника. Она паслась в высокой траве на газоне перед Белым Домом. Потом посмотрел на самого посланца.
— Откуда ты взял это письмо? — спросил я.
Он рассказал, что случайно подстрелил парня, видимо, друга Вильмы Кипарис-17 фон Петерсвальд, Изумруда, на границе между штатом Теннесси и Западной Виргинией. Обознался: принял его за кровного врага.
— Я думал, это Ньютон Мак-Кой, — сказал он.
Охотник попытался выходить свою ни в чем не повинную жертву, но бедняга помер от гангрены. Перед смертью Изумруд заставил его обещать, как христианина, передать письмо Президенту Соединенных Штатов.
* * *
Я спросил, как его зовут.— Байрон Хэтфилд, — сказал он.
— Какое у тебя второе, полученное от правительства имя?
— А нам они как-то ни к чему, — сказал он.
Оказалось, что он был членом одной из немногих естественных больших семей кровных родичей в нашей стране, и его клан вел нескончаемую войну с другим таким же многочисленным кланом с самого 1882 года.
— Ни к чему нам эти новомодные клички, — сказал он.
* * *
Мы с охотником сидели на легких золоченых стульях из бальной залы, которые, как говорили, бог знает когда купила для Белого Дома Жаклин Кеннеди. Летчик устроился на таком же стульчике, дожидаясь своей очереди говорить. Я взглянул на жетон над его нагрудным карманом. Там было обозначено его имя и чин:КАПИТАН БЕРНАРД О'ХЕЙР
* * *
— Капитан, — сказал я, — вы, кажется, тоже не очень-то цените эти новомодные вторые имена.Я отметил, что для чина капитана он староват, хотя кому теперь нужны эти формальности. Ему было под шестьдесят.
Я решил, что он сумасшедший, и форму нашел случайно. Я подумал, что он пришел в такой восторг и самозабвение, что решил непременно показаться в ней своему Президенту.
На поверку, однако, оказалось, что он совершенно нормальный. Последние одиннадцать лет он провел на дне засекреченной подземной шахты в Парке Рок-Крик. Я про эту шахту и не слыхал.
А в этой шахте был спрятан президентский вертолет и тысячи литров абсолютно бесценного бензина.
* * *
Он наконец выбрался наружу, нарушив приказ, чтобы, как он выразился, посмотреть, «что творится на шарике».Меня смех разобрал.
* * *
— А вертолет в рабочем состоянии? — спросил я.— Так точно, — сказал он.
Он сам обслуживал машину, без помощи, потому что его помощники один за другим ушли.
— Молодой человек, — сказал я. — За это я вас награжу медалью.
Я отцепил значок со своего потрепанного лацкана и приколол ему на грудь.
Там было написано, как вы догадываетесь:
КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВУ!
ГЛАВА 42
Житель Дикого Запада от такой же награды отказался. Он попросил выдать ему натурой — чтобы хватило еды на всю дальнюю дорогу к родным горам.
Мы поделились с ним чем могли — отдали ему столько морских галет и консервов из копченых устриц, сколько поместилось в притороченные к седлу переметные сумы.
Когда мы пролетали над Белым Домом, я помахал рукой.
— Счастливо оставаться, — сказал я.
— А после этого, — сказал я, — вертолет будет в полном вашем распоряжении, капитан. Можете летать, как птица, куда вам заблагорассудится. Только хлопот не оберетесь, если не придумаете себе хорошее второе имя.
— Вы Президент, — сказал он. — Вы и придумывайте.
— Дарую тебе имя — Орел-1, — сказал я.
Он был польщен. Да и медаль пришлась ему по душе.
Песню, которую я пел, я прекрасно помню. Это была та самая песня, которую мы с Элизой часто распевали в те давние времена, когда нас еще принимали за идиотов. Мы обычно пели ее там, где никто не мог нас услышать,
— в мавзолее профессора Илайхью Рузвельта Свейна.
Надо бы мне научить Мелоди и Исидора этой песне — на моем дне рождения. Это отличная песня, которую они могут распевать, отправляясь в новые путешествия по Острову Смерти в поисках приключений.
Вот эта песня:
Ты в путь далекий со мной иди В Страну волшебника Оз, Страну волшебней-ка ты найди Страны волшебника Оз!
Мы поделились с ним чем могли — отдали ему столько морских галет и консервов из копченых устриц, сколько поместилось в притороченные к седлу переметные сумы.
* * *
А мы с капитаном Бернардом О'Хейром и Карлосом Нарцисс-11 Виллавиченцио на рассвете следующего дня стартовали на вертолете из шахты. В тот день сила тяжести настолько нам благоприятствовала, что вертолет расходовал не больше энергии, чем пушинка одуванчика, плывущая по ветру.Когда мы пролетали над Белым Домом, я помахал рукой.
— Счастливо оставаться, — сказал я.
* * *
Я собирался прежде всего слетать в Индианаполис, где почти все население состояло из Нарциссов. Они стекались туда отовсюду.— А после этого, — сказал я, — вертолет будет в полном вашем распоряжении, капитан. Можете летать, как птица, куда вам заблагорассудится. Только хлопот не оберетесь, если не придумаете себе хорошее второе имя.
— Вы Президент, — сказал он. — Вы и придумывайте.
— Дарую тебе имя — Орел-1, — сказал я.
Он был польщен. Да и медаль пришлась ему по душе.
* * *
Кстати, у меня оставалось еще немного три-бензо-Хорошимила, и я был так счастлив отправиться в путь — куда угодно — после того, как просидел в заточении в Вашингтоне, что впервые за много лет услышал, что я пою.Песню, которую я пел, я прекрасно помню. Это была та самая песня, которую мы с Элизой часто распевали в те давние времена, когда нас еще принимали за идиотов. Мы обычно пели ее там, где никто не мог нас услышать,
— в мавзолее профессора Илайхью Рузвельта Свейна.
Надо бы мне научить Мелоди и Исидора этой песне — на моем дне рождения. Это отличная песня, которую они могут распевать, отправляясь в новые путешествия по Острову Смерти в поисках приключений.
Вот эта песня:
Ты в путь далекий со мной иди В Страну волшебника Оз, Страну волшебней-ка ты найди Страны волшебника Оз!
* * *
И так далее.* * *
Хэй-хо.
ГЛАВА 43
Сегодня Мелоди с Исидором пошли на Уоллстрит навестить многочисленную родню Исидора — Крыжовников. Мне предложили как-то стать Крыжовником. И Вера Белка-5 Цаппа тоже была приглашена. Мы с ней отказались.
Ну, а я отправился на прогулку — к пирамиде младенца на перекрестке Бродвея с Сорок второй, потом на ту сторону Сорок третьей улицы к старому Клубу «Нарцисс», который раньше был Ассоциацией века, потом взял на восток через Сорок восьмую к городскому особняку, где размещалась штаб-квартира Веры Белка-5 Цаппы. Ее ферма размещалась в доме моих родителей.
Я столкнулся с самой Верой на ступеньках особняка. Все ее рабы ушли в бывший Парк Объединенных Наций, они сажали там арбузы, кукурузу и подсолнухи. Я слышал, как они поют «Миссисипи, река большая…» Они всегда были веселые, довольные. Они считали, что им счастье привалило — быть рабами.
Они все были Белки-5, и примерно две трети из них поначалу были Крыжовники. Всем, кто хотел попасть в рабы к Вере, приходилось менять вторые имена на Белка-5.
Хэй-хо.
Вера не заметила, как я подошел. Она заглядывала в окуляр, по-детски старательно и неумело крутя винты настройки. Я сразу понял, что микроскопа она никогда не видала.
Я подкрался поближе к ней и сказал:
— Бууух!
Она отдернула голову от окуляра.
— Привет, — сказал я.
— Напугал до смерти, — сказала она.
— Прости, — сказал я и расхохотался.
Эти старинные игры никогда не надоедают. И это меня радует.
— Там только маленькие вертлявые твари, которые норовят убить нас и слопать, — сказал я. — Ты и вправду хочешь на них посмотреть?
— Я смотрела на опал, — сказала она и положила на предметный столик микроскопа браслет из бриллиантов с опалами. У нее была такая коллекция драгоценностей, что в прежние времена за нее дали бы миллионы долларов. Все приносили ей найденные драгоценности, так же как мне приносили подсвечники.
— Может, в опале затаилась Зеленая Смерть, — сказал я. — Зеленая Смерть может затаиться повсюду.
Спросите, почему мы сами не померли от Зеленой Смерти? А мы принимали профилактическое средство, которое совершенно случайно открыли родственники Исидора, Крыжовники.
Стоит нам только лишить этого средства бунтовщика — или целую армию бунтовщиков, если на то пошло, — и он со всей компанией без промедления окажется в загробном царстве, то есть на Индюшиной ферме.
— С чего это мое сердце будет разбито? — сказала она.
— Ты увидишь те существа, которые вызывают Зеленую Смерть, — сказал я.
— Почему я должна над ними рыдать? — спросила она.
— Потому что ты женщина совестливая, — сказал я. — Разве ты не понимаешь, что мы истребляем их триллионами — каждый раз как принимаем лекарство?
Я засмеялся. Она не смеялась.
— Я не смеюсь потому, что ты, нагрянув сюда без предупреждения, вконец испортил сюрприз, который мы готовили тебе ко дню рождения.
— То есть как? — сказал я. Она сказала:
— Донна, — она говорила об одной из своих рабынь, — собиралась преподнести его тебе. А теперь никакого сюрприза не будет.
— Уммм, — сказал я.
— Она думала, что это такой модерновый абстрактный подсвечник.
— Я попыталась им растолковать, что рабство — удел избранных, — сказала она.
— «Не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы»[7]. Аминь, — сказал я.
Ну, а я отправился на прогулку — к пирамиде младенца на перекрестке Бродвея с Сорок второй, потом на ту сторону Сорок третьей улицы к старому Клубу «Нарцисс», который раньше был Ассоциацией века, потом взял на восток через Сорок восьмую к городскому особняку, где размещалась штаб-квартира Веры Белка-5 Цаппы. Ее ферма размещалась в доме моих родителей.
Я столкнулся с самой Верой на ступеньках особняка. Все ее рабы ушли в бывший Парк Объединенных Наций, они сажали там арбузы, кукурузу и подсолнухи. Я слышал, как они поют «Миссисипи, река большая…» Они всегда были веселые, довольные. Они считали, что им счастье привалило — быть рабами.
Они все были Белки-5, и примерно две трети из них поначалу были Крыжовники. Всем, кто хотел попасть в рабы к Вере, приходилось менять вторые имена на Белка-5.
Хэй-хо.
* * *
Вера обычно трудилась наравне со своими рабами. Она любила поработать в полную силу. Но на этот раз я ее застал в праздности — она возилась с великолепным цейссовским микроскопом, который один из ее рабов накануне выкопал из развалин больницы. Все эти годы он прекрасно хранился в фабричной упаковке.Вера не заметила, как я подошел. Она заглядывала в окуляр, по-детски старательно и неумело крутя винты настройки. Я сразу понял, что микроскопа она никогда не видала.
Я подкрался поближе к ней и сказал:
— Бууух!
Она отдернула голову от окуляра.
— Привет, — сказал я.
— Напугал до смерти, — сказала она.
— Прости, — сказал я и расхохотался.
Эти старинные игры никогда не надоедают. И это меня радует.
* * *
— Ничего не вижу, — сказала она. Это она жаловалась на микроскоп.— Там только маленькие вертлявые твари, которые норовят убить нас и слопать, — сказал я. — Ты и вправду хочешь на них посмотреть?
— Я смотрела на опал, — сказала она и положила на предметный столик микроскопа браслет из бриллиантов с опалами. У нее была такая коллекция драгоценностей, что в прежние времена за нее дали бы миллионы долларов. Все приносили ей найденные драгоценности, так же как мне приносили подсвечники.
* * *
Драгоценности никому не нужны. Как, впрочем и подсвечники — в Манхэттене свечей давно уже нет. По вечерам все люди жгут тряпочные фитили, плавающие в мисках с животным жиром.— Может, в опале затаилась Зеленая Смерть, — сказал я. — Зеленая Смерть может затаиться повсюду.
Спросите, почему мы сами не померли от Зеленой Смерти? А мы принимали профилактическое средство, которое совершенно случайно открыли родственники Исидора, Крыжовники.
Стоит нам только лишить этого средства бунтовщика — или целую армию бунтовщиков, если на то пошло, — и он со всей компанией без промедления окажется в загробном царстве, то есть на Индюшиной ферме.
* * *
Между прочим, ни одного великого ученого среди Крыжовников не было. Они наткнулись на чудодейственное средство по прихоти случая. Они жрали непотрошеную рыбу, а то вещество — может, как следствие прежних загрязнений окружающей среды — содержалось где-то во внутренностях этой самой рыбы.* * *
— Вера, — сказал я, — если ты когда-нибудь научишься смотреть в этот микроскоп, твое сердце будет разбито.— С чего это мое сердце будет разбито? — сказала она.
— Ты увидишь те существа, которые вызывают Зеленую Смерть, — сказал я.
— Почему я должна над ними рыдать? — спросила она.
— Потому что ты женщина совестливая, — сказал я. — Разве ты не понимаешь, что мы истребляем их триллионами — каждый раз как принимаем лекарство?
Я засмеялся. Она не смеялась.
— Я не смеюсь потому, что ты, нагрянув сюда без предупреждения, вконец испортил сюрприз, который мы готовили тебе ко дню рождения.
— То есть как? — сказал я. Она сказала:
— Донна, — она говорила об одной из своих рабынь, — собиралась преподнести его тебе. А теперь никакого сюрприза не будет.
— Уммм, — сказал я.
— Она думала, что это такой модерновый абстрактный подсвечник.
* * *
Она мне призналась, что несколько дней назад к ней заходили Мелоди с Исидором, и они снова ей говорили, что мечтают когда-нибудь стать ее рабами.— Я попыталась им растолковать, что рабство — удел избранных, — сказала она.
* * *
— Ты вот что мне скажи, — продолжала она, — что станется со всеми моими рабами, когда я помру?— «Не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы»[7]. Аминь, — сказал я.
ГЛАВА 44
Мы со старушкой Верой, сидя на ступеньках особняка, предались воспоминаниям о Битве на озере Максинкукки, в северной Индиане. Я видел ее с вертолета по пути в Урбану. А Вера угодила в самое пекло вместе со своим мужем-алкоголиком, Ли Осьминогом-13 Цаппой. Они кашеварили при одной из полевых кухонь в армии Короля Мичигана.
— Вы мне сверху казались копошащимися муравьями, — сказал я. — Или микробами под микроскопом.
Мы не рискнули спуститься пониже — мало ли, вдруг подстрелят.
— Да нам и самим так казалось, — сказала она.
— Если бы я тогда тебя знал, я бы попытался спасти тебя, — сказал я.
— Это было бы все равно что спасать одну заразную букашку из миллиона таких же букашек, Уилбур, — сказала она.
Он подбил ей оба глаза и сломал челюсть. Он вышвырнул ее из палатки. Она упала навзничь, прямо в грязь. А сам он вышел следом, чтобы объяснить ей, как избежать подобных взбучек в будущем.
Он вышел в самый подходящий момент — напоролся на пику вражеского кавалериста.
— А в чем, по-твоему, мораль этой истории? — спросил я Веру.
Она положила мозолистую руку мне на колено.
— Уилбур! Смотри не вздумай жениться, — сказала она.
Я ее спросил, как этот клуб выглядел изнутри.
— Ну как тебе сказать — у них там были повсюду чучела черных кошек, и блуждающие огоньки, и пиковые тузы, пригвожденные к столу кинжалом, и прочее в том же духе. Я обычно выходила в туфлях на гвоздиках, в сетчатых колготках, при маске и прочем. У всех подавальщиц, и барменов, и вышибал были накладные вампирские клыки.
— Уммм, — сказал я.
— Мы называли наши сборища «вампиршествами», — сказала она.
— Угу, — сказал я.
— Мы называли томатный сок с джином «Радость Дракулы», — сказала она.
— Ага, — сказал я.
— Он был точь-в-точь как все остальные «Клубы Чертовой Дюжины», — сказала она. — Но он прогорел. Индианаполис был неподходящим городом для Тринадцатых, хотя их там хватало. Это был город Нарциссов. На тебя и смотреть не станут, если ты не Нарцисс.
— Вы мне сверху казались копошащимися муравьями, — сказал я. — Или микробами под микроскопом.
Мы не рискнули спуститься пониже — мало ли, вдруг подстрелят.
— Да нам и самим так казалось, — сказала она.
— Если бы я тогда тебя знал, я бы попытался спасти тебя, — сказал я.
— Это было бы все равно что спасать одну заразную букашку из миллиона таких же букашек, Уилбур, — сказала она.
* * *
Вере приходилось не только привыкать к свисту пуль и осколков над кухонной палаткой. Ей пришлось еще и защищаться от собственного мужа, который успел напиться. Он зверски избил ее в самый разгар сражения.Он подбил ей оба глаза и сломал челюсть. Он вышвырнул ее из палатки. Она упала навзничь, прямо в грязь. А сам он вышел следом, чтобы объяснить ей, как избежать подобных взбучек в будущем.
Он вышел в самый подходящий момент — напоролся на пику вражеского кавалериста.
— А в чем, по-твоему, мораль этой истории? — спросил я Веру.
Она положила мозолистую руку мне на колено.
— Уилбур! Смотри не вздумай жениться, — сказала она.
* * *
Мы немного поговорили об Индианаполисе, который я повидал в тот раз и в котором она и ее муж служили — она подавальщицей, он — барменом в «Клубе Чертовой Дюжины» еще до того, как они вступили в армию Короля Мичигана.Я ее спросил, как этот клуб выглядел изнутри.
— Ну как тебе сказать — у них там были повсюду чучела черных кошек, и блуждающие огоньки, и пиковые тузы, пригвожденные к столу кинжалом, и прочее в том же духе. Я обычно выходила в туфлях на гвоздиках, в сетчатых колготках, при маске и прочем. У всех подавальщиц, и барменов, и вышибал были накладные вампирские клыки.
— Уммм, — сказал я.
— Мы называли наши сборища «вампиршествами», — сказала она.
— Угу, — сказал я.
— Мы называли томатный сок с джином «Радость Дракулы», — сказала она.
— Ага, — сказал я.
— Он был точь-в-точь как все остальные «Клубы Чертовой Дюжины», — сказала она. — Но он прогорел. Индианаполис был неподходящим городом для Тринадцатых, хотя их там хватало. Это был город Нарциссов. На тебя и смотреть не станут, если ты не Нарцисс.
ГЛАВА 45
Говорю вам, меня чествовали и как мультимиллионера, и как педиатра, и как сенатора, и как Президента. Но меня никогда не приветствовали с такой искренней теплотой, как в Индианаполисе, Индиана, за то, что я — Нарцисс!
Народ там был нищий, перенес ужасный мор, город обезлюдел, все общественные службы сошли на нет, и все жили в страхе, потому что совсем неподалеку свирепствовали войны.
Но ради меня и, разумеется, ради Карлоса Нарцисса-11 Виллавиченцио тоже они устроили парады и пиршества, затмившие роскошь Древнего Рима.
Капитан Бернард Орел-1 О'Хейр сказал мне:
— Бог ты мой, мистер Президент, да если бы я знал заранее, я попросился бы в Нарциссы!
Тогда я сказал:
— Дарую тебе имя — Нарцисс.
Да, и я получил право голоса на этом собрании, как и мой пилот, и Карлос, — все люди в возрасте старше девяти лет имели право голосовать.
Если бы мне чуть больше повезло, меня избрали бы Председательствующим на собрании, хотя я пробыл в городе неполный день. Председательствующий избирался по жребию из всех присутствующих. В тот вечер жребий выпал одиннадцатилетней чернокожей девчушке, которую звали Дороти Нарцисс-7 Гарланд.
Она отлично справлялась со своими обязанностями, как, впрочем, и любой другой на ее месте.
Эта моя двоюродная сестричка взобралась на стул, не смущаясь и не кривляясь. Она призвала собрание к порядку, стукнув желтым молотком, и обратилась к своим притихшим и внимательным родственникам:
— Среди нас, как вы уже знаете, присутствует Президент Соединенных Штатов. С вашего разрешения, я попрошу его сказать нам несколько слов после завершения повестки дня.
— Кто может официально внести это предложение? — сказала она.
— Я вношу предложение, чтобы кузен Уилбур по нашей просьбе обратился к нашему собранию по завершении повестки дня, — сказал старик, сидевший рядом со мной.
Народ там был нищий, перенес ужасный мор, город обезлюдел, все общественные службы сошли на нет, и все жили в страхе, потому что совсем неподалеку свирепствовали войны.
Но ради меня и, разумеется, ради Карлоса Нарцисса-11 Виллавиченцио тоже они устроили парады и пиршества, затмившие роскошь Древнего Рима.
Капитан Бернард Орел-1 О'Хейр сказал мне:
— Бог ты мой, мистер Президент, да если бы я знал заранее, я попросился бы в Нарциссы!
Тогда я сказал:
— Дарую тебе имя — Нарцисс.
* * *
Но самое приятное и полезное, что я там видел, — это семейное еженедельное собрание Нарциссов.Да, и я получил право голоса на этом собрании, как и мой пилот, и Карлос, — все люди в возрасте старше девяти лет имели право голосовать.
Если бы мне чуть больше повезло, меня избрали бы Председательствующим на собрании, хотя я пробыл в городе неполный день. Председательствующий избирался по жребию из всех присутствующих. В тот вечер жребий выпал одиннадцатилетней чернокожей девчушке, которую звали Дороти Нарцисс-7 Гарланд.
Она отлично справлялась со своими обязанностями, как, впрочем, и любой другой на ее месте.
* * *
Она уверенно прошла к кафедре, которая была почти с нее ростом.Эта моя двоюродная сестричка взобралась на стул, не смущаясь и не кривляясь. Она призвала собрание к порядку, стукнув желтым молотком, и обратилась к своим притихшим и внимательным родственникам:
— Среди нас, как вы уже знаете, присутствует Президент Соединенных Штатов. С вашего разрешения, я попрошу его сказать нам несколько слов после завершения повестки дня.
— Кто может официально внести это предложение? — сказала она.
— Я вношу предложение, чтобы кузен Уилбур по нашей просьбе обратился к нашему собранию по завершении повестки дня, — сказал старик, сидевший рядом со мной.