Румфорд указал на юного Хроно.
   — Она у вас, молодой человек, — сказал он. — Она у вас в кармане. Вы носите в кармане высший смысл всей истории Земли, ее завершение. В вашем кармане лежит вещь, которую, каждый землянин старался найти и доставить так самоотверженно, так истово, так отчаянно, путем проб и ошибок — не жалея жизни.
   Из пальца Румфорда, укоризненно направленного на юного Хроно, с шипеньем вырос побег электрического разряда.
   — Та штучка, которую вы называете своим талисманом, — сказал Румфорд, — и есть запасная часть, которой тральфамадорский гонец дожидается долгие годы!
   — А гонец, — сказал Румфорд, — это то существо, похожее на мандарин, которое сейчас прячется за стеной. Его зовут Сэло. Я надеялся, что посланник позволит человечеству хоть краешком глаза взглянуть на послание, которое он несет, — ведь человечество только и делало, что старалось ему помочь, К сожалению, ему дан приказ никому не показывать послание. А так как он просто машина, то, будучи машиной, выполняет приказания буквально и нарушать их не может.
   — Я вежливо попросил его показать мне послание, — сказал Румфорд. — И он категорически отказался.
   Плюющаяся искрами веточка электричества, пробившаяся из пальца Румфорда, стала расти, обвила Румфорда спиралью. Румфорд пренебрежительно посмотрел на спираль.
   — Кажется, начинается, — сказал он о спирали.
   Так оно и было. Спираль слегка сдвинула витки, словно присела в реверансе. Потом она начала вращаться вокруг Румфорда, окружая его плотным коконом из зеленого света.
   Вращаясь, она еле слышна потрескивала.
   — Единственное, что мне остается сказать, — донесся из кокона голос Румфорда, — я по мере сил своих старался нести своей родной Земле только добро, хотя исполнял волю Тральфамадора, которой никто не в силах противиться.
   — Может статься, что теперь, когда эта деталь доставлена тральфамадорскому гонцу, Тральфамадор наконец-то оставит Землю в покое. Может быть, род человеческий наконец-то сможет свободно развиваться, следуя собственным побуждениям, — ведь люди не знали свободы тысячелетиями. — Он чихнул. — Поразительно, как земляне ухитрились все-таки добиться таких успехов, — сказал он.
   Зеленый кокон оторвался от каменных плит, завис над куполом.
   — Вспоминайте меня как джентльмена из Ньюпорта, с Земли, из Солнечной системы, — сказал Румфорд. Он говорил с прежней безмятежностью, примирившись с собой и считая себя по меньшей мере равным любому существу, которое ему встретится где бы то ни было.
   — Говоря пунктуально, — донесся из кокона певучий тенор Румфорда, — прощайте!
   Кокон, в котором был Румфорд, исчез с легким хлопком — _пфють! _
   Никто и никогда больше не видел ни Румфорда, ни его пса.
   Старый Сэло ворвался во двор как раз в тот момент, когда Румфорд исчез вместе с коконом.
   Маленький тральфамадорец был вне себя от горя. Он сорвал висевшее у него на шее послание со стальной ленты, превратив в присоску одну из своих ног. Одна нога у него до сих пор оставалась присоской, и в ней он держал послание.
   Он взглянул вверх — туда, где только что висел кокон.
   — Скип! — возопил он к небу. — Скип! Послание! Я прочту тебе послание! _Послание! _Скииииииииииииип! _
   Голова Сэло перекувыркнулась в кардановом подвесе.
   — Его нет, — сказал он убитым голосом. И шепотом повторил: — Нет его…
   — Машина? — сказал Сэло. Он говорил с запинкой, обращаясь не столько к Константу, Беатрисе и Хроно, сколько к самому себе. — Да, я машина, и весь мой народ — машины, — сказал он. — Меня спроектировали и собрали, не жалея затрат, с превеликим тщанием и мастерством, чтобы я стал надежной, абсолютно точной, вечной машиной. Я — лучшая машина, какую сумели сделать мои сородичи.
   — А какая машина из меня вышла? — спросил Сэло.
   — _Надежная? _— сказал он. — Они надеялись, что я донесу мое послание до места назначения запечатанным — а я сорвал все печати, я его вскрыл.
   — _Абсолютно_точная? _-сказал он. — Теперь, когда я потерял своего лучшего, единственного друга во всей Вселенной, я еле ноги таскаю, мне теперь через травинку переступить — все равно что прыгнуть через пик Румфорда.
   — _Отлично_действующая? _ Да после того, как я двести тысяч лет кряду смотрел на то, что творится на Земле, я стал непостоянным и сентиментальным, как самая глупая школьница на земном шаре.
   — _Вечная? _— мрачно сказал он. — Это мы еще посмотрим.
   Он положил послание, которое так долго хранил, на пустой бледно-лиловый шезлонг Румфорда.
   — Вот оно, друг, — сказал он Румфорду, оставшемуся только в его памяти, — пусть оно принесет тебе радость и утешение. Пусть твоя радость будет так же велика, как страдания твоего старого друга Сэло. Чтобы отдать тебе послание — пусть даже слишком поздно, — твой друг Сэло поднял бунт против самой сути своего существа, против своего естества — я ведь машина.
   — Ты потребовал от машины невозможного, — сказал Сэло, — и машина совершила невозможное.
   — Машина перестала быть машиной, — сказал Сэло. — Контакты съела ржавчина, ориентация нарушена, в контурах короткие замыкания, а механизмы вышли из строя. В голове у машины полная неразбериха, голова у нее лопается от мыслей — гудит и раскаляется от мыслей о любви, чести, достоинстве, правах, совершенствовании, чистоте, независимости…
   Старый Сэло взял послание с кресла Румфорда. Послание было написано на тоненьком алюминиевом квадратике. Послание состояло из одной-единственной точки.
   — Хотите узнать, как меня использовали, в жертву чему принесли всю мою жизнь? — сказал он. — Хотите услышать, в чем заключается послание, которое я нес почти полмиллиона земных лет — и которое я должен нести еще восемнадцать миллионов лет?
   Он протянул к ним ногу — присоску, на которой лежал алюминиевый квадратик.
   — Точка, — сказал он.
   — Точка, — и больше ничего, — сказал он.
   — Точка на тральфамадорском языке, — сказал старый Сэло, — означает…
   — ПРИВЕТ!
   Маленькая машина с Тральфамадора, доставив послание самому себе, Константу, Беатрисе и Хроно — на расстояние ста пятидесяти тысяч световых лет, — внезапно бросилась бежать вон со двора, к берегу моря.
   Там Сэло покончил с собой. Он сам себя разобрал и расшвырял детали по всему берегу.
   Хроно вышел на берег, в задумчивости принялся расхаживать среди разбросанных деталей Сэло. Хроно всегда знал, что его талисман обладает чудодейственной силой и сверхъестественным значением.
   Он всегда догадывался, что когда-нибудь какое-нибудь высшее существо явится и предъявит права на талисман, как на свою собственность. Так уж устроены самые могущественные талисманы — человек всегда получает их только на время.
   Люди просто берегут их, пользуются их силой, пока не приходят высшие существа, настоящие хозяева талисманов.
   Хроно никогда не мучился ощущением тщетности и бестолковости всего происходящего.
   Для него все и всегда было в полном порядке.
   И сам мальчик был частью этого совершенного, полного порядка.
   Он вынул из кармана свой талисман и без малейшего сожаления уронил его на песок, бросил его среди разбросанных по песку деталей Сэло.
   Рано или поздно магические силы Вселенной снова соберут все, как надо, — Хроно в это верил.
   Магические силы все всегда приводили в порядок.
   ЭПИЛОГ
   ВСТРЕЧА СО СТОУНИ
   "Ты устал, ты смертельно устал, Звездный
   Странник, Малаки, Дядек. Отыщи самую
   дальнюю звезду, сын Земли, и думай, глядя
   на нее, как тяжелеют твои руки и ноги".
   — Сэло
   Больше почти нечего рассказывать. Малаки Констант состарился на Титане. Беатриса Румфорд состарилась на Титане. Они скончались мирно и почти одновременнос разницей в одни сутки. Они умерли на семьдесят четвертом году жизни.
   А что в конце концов стало с их сыном, Хроно, — про то знают только синие птицы Титана.
   На семьдесят четвертом году жизни Малаки Констант был дряхлым, добродушным старичком на полусогнутых ногах. Он совершенно облысел и ходил почти всегда в чем мать родила, однако тщательно подстригал свою седую ван-дейковскую бородку.
   Последние тридцать лет он жил в неисправном космическом корабле Сэло.
   Констант и не пытался стартовать на космическом корабле. Он не посмел дотронуться ни до одной кнопки. На корабле Сэло пульт управления был куда сложнее, чем на марсианском корабле. На пульте корабля Сэло Константу представлялся выбор из двухсот семидесяти трех кнопок, тумблеров, рычажков, все надписи и отметки на которых были тральфамадорскне. Вряд ли стоило развлекаться, играя на таком игровом автомате, во Вселенной, которая на одну триллионную состояла из материи, а на дектильон частей — из бархатно-черной пустоты.
   Констант решился только осторожно попробовать приладить на место талисман Хроно — проверить, правду ли говорил Румфорд и подойдет ли талисман к энергоблоку корабля.
   Во всяком случае, форма у него была как будто подходящая. В энергоблок корабля вела дверь, из которой, очевидно, когда-то просачивался дым. Констант ее открыл, увидел покрытую сажей комнату. Под слоем копоти виднелись обгорелые штырьки и валики, которые ни с чем не были соединены.
   Константу удалось совместить дырочки на талисмане Хроно с этими штырьками, пристроить полоску между валиками. Талисман улегся в узкую ложбинку так ловко, что даже швейцарский часовщик остался бы доволен.
   Констант обзавелся множеством хобби, которые помогали ему коротать время в целительном климате Титана.
   Самое интересное его хобби заключалось в том, что он возился с останками Сэло, тральфамадорского гонца, который сам себя разобрал. Констант провел не одну тысячу часов, пытаясь снова собрать Сэло и пустить его в ход.
   Пока что это ему не удавалось.
   Констант вначале решил возродить маленького тральфамадорца, надеясь, что Сэло согласится переправить юного Хроно обратно на Землю.
   Сам Констант на Землю не стремился, и его подруга, Беатриса, тоже об этом не мечтала. Но Констант и Беатриса считали, что их сын, у которого вся жизнь впереди, должен прожить эту жизнь среди деятельных и веселых людей на Земле.
   Но к тому времени, как Константу стало семьдесят четыре, можно было уже не торопиться с отправкой юного Хроно на Землю. Юный Хроно стал немолодым человеком. Ему было уже сорок два. И он настолько хорошо, настолько тонко приспособился к жизни на Титане, что переправлять его в любое другое место было бы вопиющей жестокостью.
   В семнадцать лет Хроно сбежал из своего домадворца и стал жить среди синих птиц — самых чудесных существ на Титане. Хроно и теперь жил в их гнездовье, неподалеку от Заводей Казака. Он носил накидку из их перьев, высиживал их птенцов и знал их язык.
   Констант больше не видел Хроно. Иногда он слышал в сумерках крики Хроно. Констант не откликался на эти крики. Крики Хроно не предназначались ни для одушевленных, ни для неодушевленных обитателей Титана.
   Хроно приветствовал криком Фебу, проплывающую в небе луну.
   Временами, когда Констант собирал титаническую клубнику или пятнистые двухфунтовые яйца титанических ржанок, он натыкался на небольшой алтарик, сооруженный на открытом месте из палок и камней. Хроно соорудил сотни таких алтарей.
   Алтари всегда были построены по одной схеме. В центре помещался один большой камень, символизировавший Сатурн. Вокруг лежала зеленая ветка, согнутая в кольцо, — это были кольца Сатурна. А за этим кольцом располагались девять камней — по числу лун Сатурна. Самый большой из этих камней-спутников представлял Титан. И под этим камнем всегда лежало перо синей птицы Титана.
   По следам на земле было видно, что юный Хроно уже не первой молодости — проводил целые часы, передвигая планеты своего игрушечного мира.
   Когда старый Малаки Констант находил один из таких алтарей в запущенном виде, он обязательно старался по мере сил навести в нем порядок. Он выпалывал сорняки и разравнивал землю, приносил свежую ветку, которая изображала кольца Сатурна. Он непременно клал новое перо синей птицы под камень, изображавший Титан.
   Прибирая священные для сына алтари, Констант духовно сближался со своим сыном, насколько это было возможно.
   К попыткам сына создать религию он относился с уважением.
   Порой, глядя на возрожденный алтарь, Констант по разному передвигал элементы собственной жизни — но только в голове, камней он не трогал. В такие минуты он с грустью размышлял о двух вещах: о том, что он убил Стоуни Стивенсона, своего лучшего, единственного друга, и о том, что на склоне лет он, наконец, заслужил любовь Беатрисы Румфорд.
   Констант так и не узнал, догадался ли Хроно, кто обновляет его святилища. Может быть, он думал, что его Бог или боги об этом заботятся.
   Все это было так печально. Но это было прекрасно.
   Беатриса Румфорд жила одна в румфордовском Тадж-Махале.
   Встречи с сыном беспокоили ее гораздо больше, чем Константа. В совершенно непредсказуемые дни, с неравными интервалами, Хроно переплывал пролив, являлся во дворец, облачался в какой-нибудь из костюмов Румфорда, объявлял матери, что сегодня ее день рождения, и весь день развлекал ее ленивой, неспешной, вполне цивилизованной беседой.
   К концу дня Хроно надоедала н одежда, и мать, и цивилизация. Он с яростью срывал с себя костюм, издавал клич синих птиц и с размаху бросался в Море Уинстона.
   Пережив празднование очередного «дня рождения», Беатриса обычно втыкала весло в песок в том месте, которое было видно с ближайшего берега, и поднимала на нем простыню — белый флаг.
   Это был сигнал для Малаки Константа, означавший, что она очень просит его как можно скорее приплыть и помочь ей прийти в себя.
   А когда Констант спешно являлся на этот зов отчаяния, Беатриса всегда встречала его одними и теми же словами, стараясь утешить себя:
   — По крайней мере, — говорила она, — он не маменькин сынок. По крайней мере, у него хватило величия души, чтобы выбрать самые благородные, самые прекрасные существа из всех, какие здесь водятся.
   И вот простыня — сигнал бедствия — развевалась на берегу.
   Малаки Констант пустился в путь в долбленке. Золоченая лодка, доставшаяся им вместо с дворцом, давным-давно рассыпалась в прах.
   Констант был одет в старый купальный халат из голубой шерсти, оставцшйся от Румфорда. Он нашел его во дворце и взял, когда костюм Звездного Странника вконец износился. Халат был его единственным одеянием, да и надевал он его только когда навещал Беатрису.
   В долбленке у Константа лежали шесть яиц ржанки, две кварты дикой титанической клубники, трехгаллонный торфяной горшок с перебродившим молочком маргариток, бушель семян титанических маргариток, восемь книг, которые он брал почитать из дворцовой библиотеки, насчитывавшей сорок тысяч томов, и самодельная метла с самодельным совком для мусора.
   Констант вел натуральное хозяйство. Он выращивал. собирал и делал своими руками все, что ему было нужно. И необычайно этим гордился.
   Беатриса не нуждалась в помощи Константа. Румфорд оставил в Тадж-Махале грандиозные запасы земной еды и земных напитков. У Беатрисы всего было вдоволь, и запасы были неистощимы.
   Констант вез Беатрисе местные лакомства только потому, что гордился своим искусством лесного жителя и сельского хозяина. Он очень любил показать, какой он замечательный добытчик.
   Это стало для него необходимостью.
   Констант прихватил с собой щетку и совок по той причине, что во дворце у Беатрисы всегда накапливались кучи отбросов. Беатриса сама никогда не занималась уборкой, так что Констант пользовался случаем и убирал мусор, когда бывал у нее в гостях.
   Беатриса Румфорд была жилистой, одноглазой, темнокожей старой леди с золотыми зубами — сухой и крепкой, как спинка стула. Но ни физический урон, ни пережитые страдания не могли скрыть благородства старой леди — сразу был виден высокий класс.
   Каждому, кто понимал, что такое поэзия, смертность и чудо, гордая подруга Малаки Константа со своими высокими скулами показалась бы прекрасной, насколько это возможно для человеческого существа.
   Не исключено, что она слегка повредилась в рассудке. На Луне, где кроме нее, жили только два человека, она писала книгу под названием «_Истинный_смысл_жизни_в_Солнечной_системе_». Это было опровержение теории Румфорда, который утверждал, что цель существования человечества в Солнечной системе — помочь застрявшему на Титане гонцу с Тральфамадора снова отправиться в путь.
   Беатриса начала писать книгу, когда сын покинул ее и ушел жить к синим птицам. Рукопись, написанная ее рукой, теперь занимала тридцать восемь кубических футов в комнатах ТаджМахала.
   Каждый раз, когда Констант ее навещал, она читала ему вслух новые главы.
   Сейчас она как раз читала вслух, сидя в старом кресле Румфорда, а Констант бродил по двору. Беатриса была закутана в белое с розовым покрывало с кровати, которое тоже осталось во дворце. В пушистую ткань были вплетены буквы: «_Богу_все_ _равно_».
   Это было собственное покрывало Румфорда.
   Беатриса читала, не останавливаясь, словно пряла нить из доводов против воображаемого могущества Тральфамадора.
   Констант не прислушивался. Он просто с удовольствием слушал голос Беатрисы — звучный, торжествующий. Он спустился в бассейн и отвинчивал крышку клапана, чтобы спустить воду. Вода превратилась в нечто похожее на гущу горохового супа — так в ней расплодились титанические водоросли. Каждый раз, приезжая к Беатрисе, Констант вступал в бежнадежное единоборство с этой массой зеленой тины.
   — Я не стану отрицать, — читала вслух Беатриса, — что воздействие Тральфамадора действительно ощущалось на Земле. И все же — те люди, которые служили исполнителями воли Тральфамадора, исполняли ее настолько в свом личном стиле, что можно смело сказать — Тральфамадор практически не имел к этому никакого отношения.
   Констант, сидя в бассейне, приложил ухо к открытому клапану. Судя по звуку, вода едва просачивалась.
   Констант выругался. Румфорд унес с собой важнейшую тайну, а вместе с Сэло она умерла — как им удавалось, пока они здесь жили, сохранять бассейн в такой кристальной чистоте С тех пор, как этим занимался Констант, водоросли постепенно заполонили бассейн Дно и стенки бассейна заросли покрывалом скользкой слизи, а три статуи на дне — три сирены Титана были погребены под студнеобразной зеленой массой.
   Констант знал, какую роль сыграли три сирены в его жизни Он об этом читал — и в «_Карманной_истории_Марса_», и в «_Авторизованной_Библии_под_редакцией_Уинстона_Найлса_Румфорда_» Эти три невиданные красавицы теперь его не особенно трогали — разве что на поминали, что были времена, когда секс его еще тревожил.
   Констант выбрался из бассейна
   — Каждый раз стекает все хуже, — сказал он Беатрисе. — Придется откапывать и чистить трубы
   — Вот как? — сказала Беатриса, отрывая глаза от рукописи.
   — Да, вот так, — сказал Констант.
   — Ладно, делай то, что нужно делать, — сказала Беатриса.
   — В этом вся история моей жизни, — сказал Констант
   — Мне только что пришла мысль, которую непременно надо записать, — сказала Беатриса. — Непременно надо, пока она не ускользнула.
   — Если она побежит в мою сторону, я стукну ее совком, — сказал Констант.
   — Погоди, помолчи минутку, — сказала Беатриса. — Дай мне сосредоточиться, найти нужные слова.
   Она встала и ушла во дворец, чтобы ее не отвлекал ни Констант, ни кольца Сатурна.
   Она долго смотрела на громадный портрет ослепительно чистой девочки в белом, держащей в поводу собственного белоснежного пони.
   Беатриса знала, кто это. На картине была прибита бронзовая дощечка с надписью: «Беатриса Румфорд в детстве».
   Контраст был поразительный — контраст между маленькой девочкой в белом и старой женщиной, которая ее разглядывала.
   Беатриса резко повернулась спиной к портрету, снова вышла во двор. Теперь мысль, которую она хотела записать для книги, четко оформилась у нее в голове.
   — Самое худшее, что может случиться с человеком, — сказала она, — это если его никто и ни для чего не использует.
   Эта мысль ее успокоила. Она прилегла на старый шезлонг Румфорда, посмотрела на фантастически красивые кольца Сатурна — Радугу Румфорда.
   — Благодарю тебя за то, что ты мной воспользовался, — сказала она Константу. — Несмотря на то, что я не желала, чтобы кто-нибудь ко мне прикасался.
   — Не стоит благодарности, — сказал Констант.
   Он принялся подметать двор. Мусор, который он выметал, состоял из песка, принесенного ветром, кожуры семян маргариток, скорлупы земных арахисовых орехов, пустых банок из-под курятины без костей и скомканных листов писчей бумаги. Беатриса питалась главным образом семенами маргариток, арахисом и готовыми куриными консервами — их даже не надо было разогревать, так что она могла есть, не отрываясь от рукописи.
   Она умела есть одной рукой и писать другой — а ей больше всего на свете хотелось успеть записать все, все.
   Не закончив подметать, Констант на минуту остановился посмотреть — как там стекает вода из бассейна.
   Вода стекала медленно. Студенистая куча водорослей, закрывавшая сирен Титана, едва показалась над зеркалом воды.
   Констант наклонился над открытым стоком, вслушался в журчанье воды.
   Он услышал, как вода певуче переливается в трубах. И он услышал еще что-то.
   Он услышал тишину вместо знакомого, такого любимого звука.
   Его подруга, Беатриса, перестала дышать.
   Малаки Констант похоронил свою подругу в титаническом торфе, на берегу моря Уинстона Он выкопал могилу там, где не было ни одной статуи.
   Когда Малаки Констант прощался с ней, в небе над ним тучами кружились синие птицы Титана. Там было не меньше десяти тысяч этих громадных благородных птиц.
   Они превратили день в ночь, а воздух дрожал от взмахов их крыльев.
   Но ни одна птица не издала ни звука.
   И в этой ночи средь бела дня на круглой вершине холма, откуда была видна могила Беатрисы, появился Хроно, сын Беатрисы и Малаки. Он был в плаще из птичьих перьев, размахивал полами, как крыльями. Он был воплощением красоты и силы.
   — Благодарю, Мать и Отец, за то, что вы подарили мне жизнь! Прощайте! — крикнул он
   Потом он исчез, и за ним улетели птицы.
   Старый Малаки вернулся во дворец. Сердце у него было тяжелое, как пушечное ядро. Он вернулся во дворец только потому, что хотел оставить все в полном порядке.
   Рано или поздно сюда придет еще кто-нибудь.
   Дворец должен быть чистым, прибранным, подготовленным к их приходу. Дворец должен поминать добром прежнюю владелицу.
   Вокруг старого, потертого кресла Румфорда лежали яйца ржанок, и дикая клубника, и корзинка с семенами маргариток, и горшочек с перебродившим молочком маргариток — все это Констант привез для Беатрисы Это скоропортящиеся продукты. Они не дождутся новых обитателей.
   Констант отнес их обратно в свою долбленку. Ему-то они были не нужны. Они никому не были нужны.
   А когда он выпрямил свою старую спину, то увидел. что Сэло, маленький посланец с Тральфамадора, идет к нему по воде.
   — Здравствуйте, — сказал Констант.
   — Здравствуйте, — сказал Сэло. — Благодарю вас за то, что вы меня собрали.
   — Я не ожидал, что у меня получится, — сказал Констант. — Как ни бился, вы не подавали признаков жизни.
   — Все у вас получилось, — сказал Сэло. — Просто я сам не знал, стоит подавать признаки жизни или не стоит. — Он со свистом выпустил воздух из своих ступней. — Пожалуй, пора двигаться, — сказал он.
   — Вы все-таки хотите доставить послание? — спросил Констант.
   — Всякий, кто дал себя загнать в такую даль с дурацким поручением, — сказал Сэло, — должен хотя бы поддержать честь всех дураков и выполнить поручение до конца.
   — Моя жена умерла сегодня, — сказал Констант.
   — Очень жаль, — сказал Сэло. — Я бы еще сказал: «Чем я могу помочь?»— но Скип как-то заметил, что это самое идиотское и отвратительное выражение в английском языке.
   Констант потер руки. Да, на Титане у него друзей не оставалось — разве что у правой руки есть левая, под пару — вот и вся компания.
   — Плохо без нее, — сказал Констант.
   — Значат, вы все же полюбили друг друга, — сказал Сэло.
   — Всего год назад по земному счету, — сказал Констант. — Сколько лет прошло, пока мы поняли, что смысл человеческой жизни — кто бы человеком ни управлял, — только в том, чтобы любить тех, кто рядом с тобой, кто нуждается в твоей любви.
   — Если вы сами или ваш сын захотите вернуться на Землю, — сказал Сэло, — я вас подброшу по дороге.
   — Мальчик ушел к синим птицам, — сказал Констант.
   — Молодец! — сказал Сэло. — Я бы и сам к ним ушел, если бы они согласились меня принять.
   — Земля… — задумчиво сказал Констант.
   — Мы будем там через несколько часов, — сказал Сэло. — Корабль в полной исправности.
   — Здесь очень одиноко, — сказал Констант. — Особенно теперь, когда… — И он покачал головой.
   Еще дорогой Сэло испугался, что совершил роковую ошибку, предложив Константу вернуться на Землю. Эта мысль у него появилась, когда Констант потребовал, чтобы Сэло доставил его в Индианаполис, штат Индиана, США.
   Это неожиданное требование испугало Сэло: Индианаполис — далеко не лучшее место для бездомного старика.
   Сам Сэло собирался высадить его возле шахматного клуба в Санкт-Петербурге, штат Флорида, США. Но Констант уперся на своем, как это свойственно старикам. Он хотел в Индианаполис, и все тут.