Страница:
Озадаченные странным безлюдьем, мы озирались по сторонам, наблюдая, как ветер метет по каменной площади пустынного города серый песок. Но оказалось, что мы в городе все-таки не одни. Поэннинцы вслед за Бренном вломились в один из великолепных домов-дворцов на центральной площади. Посреди внутреннего чертога стояло кресло из слоновой кости, достойное королей. В нем восседал величественный старец с длинной бородой в великолепных одеждах, украшенный венком и драгоценностями. В его руках был оправленный в золото жезл из слоновой кости. На мгновение мне показалось, что это и есть один из местных богов, так гордо, независимо и смело он держался перед нашей оравой.
Одни бросились грабить дом, другие изумленно и благоговейно столпились перед сидящим человеком. Бренн почтительно заговорил с ним, но старец безмолвствовал, глядя в одну точку. Бренн наклонился к нему, хотел убедиться, что это не статуя, и потрогал его. Старец неожиданно ударил принца жезлом. Разъяренный Бренн размозжил ему голову, ударив плашмя своим мечом. Кельты подняли шум, сдирая со свалившегося с кресла старика украшения. Бренн прихватил жезл убитого и, шатаясь, пошел прочь. Рана на виске кровоточила, окрашивая в красный цвет его волосы.
На улице столпились воины, изумленно рассказывая, что обнаружили старцев и в других домах. Их не решались убивать, боясь, что это колдуны или боги. Бренн хохотнул:
— Человек не в силах убить бога, не так ли, Гвидион? — и показал всем свой окровавленный меч. — Убивайте всех, кого встретите в этом проклятом городе, который трусливо бросает стариков на растерзание врагам.
И, обращаясь к Гвидиону, обиженно добавил:
— Надо же, самую болезненную рану, которую я когда-либо получал, мне нанес дряхлый старик.
Гвидион усадил брата на землю и, промывая рану на виске, сказал:
— Это царапина, а не рана, просто много крови. У старика недостало сил для хорошего удара. Привыкай, Бренн, теперь каждая нанесенная рана может быть опасна, у тебя нет больше прежней неуязвимости.
Бренн зло прошипел:
— Я сожгу этот проклятый город, уничтожу его, сотру с лица земли.
— Этот город невозможно уничтожить! Даже если ты разрушишь его до основания, сожжешь, а пепел развеешь по ветру, этот город будет жить. — Гвидион хотел перевязать брату голову, но Бренн оттолкнул его. Друид сердито продолжил: — Даже если ты уничтожишь всех римлян и всех, кто помнит об этом городе, он возродится из руин и поднимется с прежним величием. Его построили боги, и сделали они это не только на земле, но и на небесах.
Бренн насмешливо посмотрел на брата.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что это обитель богов? — спросил он.
Гвидион покачал головой:
— В их храмах жили боги, но римляне помогли им уйти. Сейчас здесь нет никого, но, когда мы уйдем, боги снова вернутся сюда.
— А если мы не уйдем? Мы уйдем, — убежденно заявил Гвидион, — мы уйдем, как мы ушли из Антиллы, заберем добычу и уйдем, потому что на нашей стороне лишь кратковременное везение, а на стороне римлян — Вечность.
— Вечности нет! — заорал Бренн.
Его раздражало, когда брат начинал выражаться неопределенно и туманно. Он покинул Гвидиона и направился к своим людям. Несмотря на собственную жестокость, наши воины были шокированы поступком горожан. Они укрылись в крепости на Капитолийском холме, но, поскольку там было мало места, римляне оставили в незащищенном городе тех, кто уже не мог приносить пользы.
Опасаясь внезапного нападения со стороны крепости, Бренн выставил вокруг нее мощную охрану, позволив остальным людям своих и чужих племен беспрепятственно разорять город.
Вскоре обнаружилось, что здесь остались не только старики. Город был покинут жителями, брошенный нам на растерзание, но, как это обычно бывает, кто-то остался, не поддавшись общей панике, за что и поплатился. Уже слышался визг женщин, которых наши воины умели находить каким-то внутренним чутьем, как жаждущий находит воду в пустыне. Воины, не встретившие достойного сопротивления, не реализовавшие до конца воинственный задор, вымещали пыл на тех, кого удавалось найти, жестоко расправляясь со своими жертвами.
Бренн наблюдал за расправами, одновременно обсуждая с вождями сенонов наши дальнейшие действия. Я стоял за его спиной, когда вдруг почувствовал опасность. Во время приближающегося полнолуния эта способность особенно обостряется. Будоражащее чувство. которого я давно не ощущал: «Опасность!» Оно было таким мимолетным, как взорвавшаяся мысль.
Даже теперь, напрягая память, я не могу полностью восстановить дальнейшие события. Все произошло так быстро. Сначала я почуял близость того, кто угрожал, но не мне, а Бренну. Потом в мой лоб впились ледяные пальцы Морейн. Серой молнией мелькнула тень. Откуда-то выпрыгнул огромный матерый, поваливший своим весом Бренна. Я уже знал кто он, но Гвир не позволял мне ни размышлять, ни анализировать. Уже в мощном прыжке я почувствовал, как блаженной болью разрывают мои десны вырастающие клыки, человеческое тело преображается в звериное. Я вплотную сцепился с врагом, пытаясь пронзить его горло клыками. Мы покатились по пыльной площади, распались, и на мгновенье передо мной мелькнули чайные глаза Шеу, Шеу-мстителя, Шеу, взявшего на себя долг, не выполненный мной.
Говорят, что, когда волк принимает на себя Священную Клятву Мести, он всегда выполняет ее. Это неправда, не всегда. Во всяком случае, Шеу не выполнил. Его труп лежал в пыли посреди чужого города, преображаясь неравномерно, рывками, по мере остывания, в человеческий. Отвратительное зрелище! Даже я, привыкший к своему и чужому перевоплощению, содрогнулся. Мое человеческое обличье тоже вернулось. Я стоял на коленях, растерянно вытирал со своих губ кровь Шеу. Ком, застрявший у меня в горле, не позволял мне ни говорить, ни выть.
Меня обступили, я слышал хор одобрительных возгласов и чувствовал, что за спиной у меня стоит Гвидион. Я хотел только одного, вернуть время на несколько мгновений назад, предупредить Шеу, остановить его. Не знаю, как бы мне это удалось сделать, но я уверен, не будь на мне Гвира, я не убил бы этого ужасного полуволка, лежащего в крови и песке передо мной. Мы вернулись бы вдвоем на Медовый Остров, мы зажили бы там счастливо. На мою совесть не легла бы еще одна печать предательства. Клянусь, я не хотел убивать его и горько каялся в совершенном. Перед глазами все плыло, и то ли слезы, то ли кровь мешали мне видеть, как клочками сходит шерсть с тела Шеу. Сознание, не выдержав того, что я сотворил, покинуло меня.
Очнулся я от знакомого пряного запаха травяного отвара. Весело трещал огонь, пронзительно пахло жареное мясо. Слышался тихий разговор, почти шепот. Это было просто журчание голосов. Потом они смолкли, я почувствовал, как мою голову приподняли, а в губы уперлась шершавая поверхность глиняной кружки. Жидкость была горячая и терпкая, и от нее по моим жилам растеклось тепло и блаженство. На мгновение я поднял веки, увидел прямо над собой добрые глаза Гвидиона и его светлую улыбку. И оттого, что он рядом, я почувствовал такой покой и благодать, что снова погрузился в забытье, теперь радостное и безмятежное.
Проснулся я только спустя несколько дней, прозевав самый интересный момент в грабеже города. Все самое ценное было найдено, все женщины поделены, оружие разобрано. Но я мог не беспокоиться об этом; тому, кто спас жизнь вождю, было оставлено все самое лучшее. Бренн был уверен, что я лежу без сознания не от душевного потрясения, которое он вряд ли бы понял, а от страшных ран, оставленных на моем теле его неудавшимся убийцей. Впрочем, раны тоже были, моя шея и плечо, перевязанные тряпками, тупо болели.
Вокруг меня лежали как попало, очевидно, после вчерашней попойки, мои товарищи. Храп, перегар, запах нота, ставшие для меня теперь привычными, наполняли огромное помещение римского дворца, в котором уютно разместились отряды поэннинцев. Конечно. Бренна с его братьями здесь не было, они спали в каких-нибудь покоях бывших владельцев этого дома. Зато наметанным глазом я быстро отыскал храпящего и посвистывающего на выдохе Харта и громоподобного Гера.
Я поднялся и отправился на исследование того, что мне осталось в городе после молниеносного разрушающего набега сенонов и поэннинцев. Вслед за мной вышел неизвестно откуда взявшийся Гвидион. Он предложил сопровождать его, на что я с радостью согласился. Нашего друида интересовали в основном храмы и всевозможные хранилища знаний. Он рассказал мне о библиотеке, которую ему удалось найти вчера небольшое каменное здание позади круглого храма, где, разложенные по деревянным полкам, хранились свитки и глиняные дощечки. Теперь Гвидион хотел обследовать сам круглый храм из желтого камня, на который вчера ему не хватило времени.
Мы вошли в высокое гулкое помещение странного храма, в центре которого находился потухший очаг. Статуи бога или богини мы не нашли. Гвидион пробирался между развалинами, стараясь заглянуть в каждый угол. От любопытства его глаза горели. Он пробудился от продолжительной спячки, позабыв изображать маску равнодушия. Пока другие грабили и убивали, он, словно вокруг был мир и покой, полностью погрузился в изучение найденного в храме добра.
Спустя некоторое время, когда мой желудок напомнил о себе, я предложил магу позавтракать. Видя, что он и не собирается заниматься едой, я отправился на ее поиски, а вернувшись, развел огонь у крыльца. Сидя на широких ступеньках храма между белых колонн, мы уничтожали добыты мною завтрак и подставляли свои лица теплым лучам утреннего солнца. Наконец я не выдержал:
— Гвидион, где тело Шеу?
Гвидион бросил на меня долгий изучающий взгляд, наверняка пытаясь при этом прочесть мои мысли, Я понимал, что его страшила моя возможная агрессия против Бренна, может быть, он даже успел уловить мои мимолетные мысли во время боя с Шеу или после него, когда я стоял, склонившись над телом друга. Гвидион сказал:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что твой друг хотел отомстить за гибель Эринира.
Я посмотрел на него недоверчиво:
— За что же еще ему было мстить?
— За женщину, убитую под Клузием, — ответил Гвидион.
Я не поверил:
— Это какой-то бред, откуда ты знаешь?
— Ты и сам можешь догадаться, откуда, — сказал Гвидион. — Я хочу облегчить твою душу, поэтому рассказываю это тебе. Когда Шеу продал тебя антильскому работорговцу, он не успел даже далеко отойти от твоего корабля, когда увидел среди рабынь на причале тусскую женщину, на выкуп которой он и потратил предназначенное для твоего племени добро. Потом он решил помочь ей вернуться на континент в родной город. На Медовом Острове она жить не захотела, и Шеу остался в Клузии навсегда.
«Шеу, Шеу, думал я, — почему все вышло так глупо?» Если бы я знал, что среди захваченных пленниц есть его женщина, я, конечно, не позволил бы ее убить. Если бы я знал, что среди наших врагов есть полуволк, я нашел бы способ переманить его на нашу сторону.
— Твой друг даже не знал о событиях в Эринире, — продолжил Гвидион.
— Почему я должен тебе верить? Может, ты просто не хочешь, чтобы я продолжил выполнение его Священной Клятвы Мести? — спросил я с ожесточением.
Гвидион улыбнулся:
— А разве ты можешь выполнить эту клятву? На тебе же Гвир, ты не сможешь поднять руку на Бренна или на тех, кого он защищает, — Гвидион обнял меня за плечи. — Верь мне, потому что мне нет смысла тебя обманывать. Впрочем, когда мы вернемся в Клузий, ты можешь попробовать найти тех, кто помнит о Шеу и его жене, и проверить мои слова.
Гвидион пристально смотрел мне в глаза, потом, убедившись, что во мне нет агрессии против его брата, сказал:
— Тело твоего друга лежит за храмом у библиотеки. Иди, простись с ним и похорони его.
Я ответил, еще не желая примириться и пытаясь уколоть своего собеседника:
— Я простился с ним еще тогда, когда узнал, что ты со своими братьями уничтожил мое племя, так что осталось только похоронить.
Гвидион, не отводя от меня своих посветлевших серых глаз, продолжал улыбаться, и я вдруг почувствовал стыд за сказанное мною. Я опустил глаза, подбирал слова примирения. Снаружи донесся нарастающий шум, и потянуло дымом.
— О, Боги! Они сожгут все мои находки! — Гвидион вскочил и бросился наружу.
Выскочив вслед за друидом из храма, я увидел пылающий костер, на котором горел труп Шеу, а топливом ему служили бесценные свитки из найденной Гвидионом библиотеки. Он бросился к костру, но даже не стал пытаться вынимать свои сокровища, уже ничего нельзя было спасти. Пергамент тлел, осыпаясь в меркнущие красные точки.
Что же касается Шеу, то такое погребение меня вполне устраивало. Для нас, волков, не имеет значения, как похоронены наши товарищи, лишь бы их тела не достались на обед стервятникам. Душа Шеу уже давно покинула пылающий на костре труп, и ей на Яблочном Острове было все равно, что делают в этом мире люди со сброшенной ею шелухой.
Неподалеку от костра несколько сенонов дружно пытались раскопать что-то. Увидев Гвидиона и меня, они замахали руками, подзывая нас к себе.
— Смотри, мой господин, — сказал один из них Гвидиону, — похоже, мы нашли их тайное хранилище сокровищ. Видишь, здесь землю недавно копали. Вот куда они подевали все барахло из храма.
В это время два здоровяка дружно орудовали лопатами, комья земли летели во все стороны, и нам пришлось отойти, чтобы не быть засыпанными грязью и песком.
Слухи о найденном тайнике распространялись с невероятной скоростью, и вот уже весь двор наполнился людьми. Харт с одним из поэннинцев перелез через разрушенный забор и старался продвинуться поближе. Наконец пронесся возглас радости. Земля перестала лететь, Гвидион, нетерпеливо расталкивая остальных, пробрался вперед. Я полез за ним.
В раскопанной яме виднелись деревянные ступеньки, ведущие вниз, в темноту, откуда ударил в нос сырой запах. Харт и Убракий уже лезли вниз под улюлюканье Гера.
— Не пускайте туда Харта! — орал Гер. — Где Рыбий Хвост, там только девки и никакого золота!
Но сам Гер остался наверху, а вслед за Хартом полез Гвидион. Я, вцепившись в его плащ, удержал его наверху и, отпихнув, начал спускаться вниз.
— Я вижу в темноте, в отличие от магов! — крикнул я в ответ на возмущенную реплику Гвидиона.
Не успев еще спуститься на последнюю ступеньку, я увидел возвращающихся друзей. Убракий с ухмылкой на лице шел впереди, а за ним, спотыкаясь, шел растерянный Харт, неся на руках чье-то тело. То, что это молодая женщина, я почуял сразу. Она была без сознания. Когда Харт поднялся наверх, сеноны и поэннинцы разразились хохотом и ругательствами.
— Больше там ничего нет, — виновато произнес Харт, опуская девушку на землю.
Несколько сенонов, смастерив факелы, ринулись вниз. Девушку окатили водой из какой-то лужи. Она щурилась на свет, растирая грязное лицо руками. После того, как из ямы выбрались искатели сокровищ и подтвердили, что тайник пуст. Половина сенонов разочарованно разбрелась на поиски сокровищ, а остальные, наоборот, воодушевившись любопытной находкой, сгрудились вокруг очнувшейся девушки. Пожалуй, это была самая красивая римлянка из всех, кого мне удалось повидать. Она испуганно озиралась, часто моргала и морщилась от света. Гвидион и Харт склонились над ней, о чем-то расспрашивая.
«Странный народ населяет этот город, — подумал я, — зарывает таких красавиц живьем в землю. Пожалуй, мы, при всей своей отсталости, по сравнению с римлянами куда более рациональны». В чем я вскоре убедился по душераздирающим воплям девушки. К общему гомону присоединился каркающий хохот Бренна.
Я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и усталым, неизвестно зачем заброшенным в этот самый странный город на свете. Огромный и чужой Рим, в домах которого торжественно восседают на тропах старики, по земле вместо тумана стелется песчаная вьюга. Что мне Рим с его сокровищами и красотами, что мне черноглазые римлянки? Золото, как и прочие металлы, меня не интересует, земель, домов и рабов мне не нужно, женщины только усугубляют мою боль. Что я делаю здесь? Ответ был прост. Я повинуюсь Бренну и иду туда, куда он приказывает.
В это время внимание мужчин было отвлечено на более достойные вещи, чем грязная девушка. В просторном храмовом дворе искатели сокровищ все же умудрились найти другие хранилища. И поскольку Харта больше и близко не подпустили к тайникам, то в них обнаружили огромные глиняные кувшины, доверху наполненные золотом. Я вернулся в Храм. Гвидион разжигал там очаг, на котором собирался что-то готовить. Я присел рядом.
— А, Блейдд, ты чего такой хмурый?
Я не успел ответить, Гвидион продолжал:
— Представляешь, у них такая казнь. Они закопали ее живьем за то, что она нарушила обет целомудрия. Вот дикари, а? Она жрица этого храма.
Я видел, что Гвидиону не по себе. Он сооружал над огнем вертел для жарки мяса, но нервничал, и у него ничего не получалось. Я взял у него из рук ветки и нож и занялся готовкой сам. Я думал, что Гвидион расстроен гибелью библиотеки, поэтому ничего не спрашивал.
— Знаешь, — спросил он задумчиво, — почему в этом храме нет статуи?
— Нет, не знаю, — ответил я равнодушно. Храмы без статуй богов были обычным делом, и меня в этом ничего не удивляло.
— Потому что этот огонь и есть бог, вернее, богиня, — Гвидион помолчал и продолжил: — Девушка сказала, что богиню зовут Веста.
Я ошеломленно посмотрел на Гвидиона и отодвинулся от огня.
— Чего же ты испугался? — насмешливо спросил маг.
— Ты всегда такой почтительный ко всем богам, Гвидион, — осторожно произнес я. — Почему же сейчас ты богохульствуешь?
— А в чем же заключается мое богохульство? — Гвидион деланно рассмеялся.
— Но как же можно просто так взять и разжечь божественный огонь от обычного факела. — спросил я, — а потом еще и готовить на нем обед?
— А почему ты думаешь, что я разжег его факелом? Вовсе нет, я все-таки маг и жрец, не забывай, — Гвидион повысил голос. — И разве я не ровня богам, если могу… — на этом он неожиданно замолчал и о том, что он может, я так и не узнал.
Гвидион, расстроенный, как мне показалось, собственной храбростью, надолго замолчал. Я следил за жарящимся мясом и тоже молчал, думая о своем.
Спустя некоторое время Гвидион спросил меня:
— Что с тобой, Блейдд? Может, тебе скучно сидеть с нудным жрецом? Если хочешь, иди к Бренну.
— Как видишь, он отлично справляется и без меня, — ответил я, сам не понимая, почему меня это так расстраивает.
Гвидион улыбнулся:
— Что, тебе приглявулась эта девушка? Нет уж, — покачал я головой, -если я и найду когда-нибудь себе девушку, то только на другом конце земли от Бренна.
Гвидион расхохотался:
— Ты слишком серьезно относишься к жизни, Блейдд, — потом вдруг сам стал серьезным и добавил: — Да и Бренн тоже. Нельзя же всю жизнь мучиться памятью о Моране.
Я почувствовал горький ком в горле. Он произнес ее имя так легко. Я вздохнул и сказал:
— Что же мне делать, если вся моя жизнь осталась в прошлом?
— Ты не прав, -улыбнулся Гвидион, — разве сейчас ты не живешь?
— Живешь? Да вся моя жизнь идет вкривь и вкось! — воскликнул я в сердцах. — Я убил Шеу, моего сородича, ты понимаешь? Разве теперь это можно называть жизнью? Я подлец, убийца, предатель. Почему, объясни мне, Гвидион, почему? Мое племя, король Эохайд, теперь Шеу, кто следующий?
— Ты еще забыл Морану. — глумливо напомнил Гвидион.
— Ее-то я чем предал?
— В ее смерти виновата Гелиона, вытянувшая из нее всю жизненную силу, — жестоко ответил Гвидион.
Я вздохнул и сказал:
— Ну, Гелиону я хотя бы пытался убить. За остальных я даже не пробовал мстить. Почему я всегда чувствую этот горький вкус предательства? Неужели так будет всегда? Скажи, почему так?
— Потому что однажды ты принял неверное решение, — ответил Гвидион.
— Разве я могу сам принимать решения? — возмутился я. — Моя воля уже давно не принадлежит мне.
— Значит, это было еще до того, как ты отдал Гвир.
Я задумался, потом спросил:
— Я не должен был следовать в Антиллу за Морейн?
— Возможно, — Гвидион неопределенно пожал плечами.
— Что бы тогда изменилось? — не понял я.
— Ты бы погиб вместе со своим племенем в битве за Эринир и никогда бы не узнал, что такое предательство.
— Но тогда меня уже не было бы в живых, — удивленно возразил я.
— Да, — произнес Гвидион и улыбнулся: — Ты слишком серьезен, Блейдд.
Я насупился, поняв, что такой важный для меня разговор Гвидион обратил в шутку. Мне хотелось нагрубить ему, заорать, что это он виноват во всех моих бедах. Но я не мог подобрать слов для обвинения, поэтому молча смотрел, как Гвидион раскладывает на полу глиняные таблички, которые он перенес в храм из библиотеки.
В сломанные ворота храма ввалился Бренн со своей свитой. Сразу стало шумно и весело. На божественный очаг установили новые вертела. По кругу пошло вино, в избытке обнаруженное в подвалах заброшенного города.
Ко мне пробрался Харт с расплывающейся по лицу улыбкой и шепотом сообщил: он упросил Бренна отдать ему девушку-жрицу. Красавица была здесь же, она доверчиво жалась к Харту, тревожно оглядываясь на остальных воинов. Поэннинцы были обижены на своего вождя, он не позволил им развлечься с единственной оставшейся в живых женщиной. Но против воли Бренна никто не решился выступить, воины злились, облизывались, но ограничивались лишь похотливыми взглядами в сторону девушки.
Я тоже с интересом разглядывал черноокую красавицу, она была совсем юной. Харт укрыл ее своим плащом, откуда она выглядывала, не в силах побороть любопытство, Я встретился с ней глазами. Они у нее были большими, наивными и испуганными, словно у олененка. Я не выдержал и показал ей выпущенные клыки. Она вскрикнула от ужаса, а Харт свирепо зарычал на меня, Я сказал ему:
— Лучше уведи ее отсюда, не стоит дразнить остальных.
Харт на мгновение задумался, видимо, пытаясь выбрать, что лучше: обладать единственной девушкой в городе или напиться с друзьями. Наконец, решив трудную задачу, он начал проталкиваться со своей красавицей к выходу из храма.
Последующие дни были потрачены на дальнейшее обследование и разорение города. Богатые римские особняки, большей частью одноэтажные, по своей роскоши превосходили дворцы кельтских королей. Прямоугольные и круглые храмы с внушительными колоннами и изысканными аркадами, каменные мостовые, мраморные бассейны и прочее великолепие было не так ослепительно, как в Городе Солнца, но зато более грандиозно и основательно. Одним словом, здесь было много работы нашим неутомимым воинам.
Спустя несколько недель, когда все городские запасы вина были выпиты, а дома окончательно разграблены, припрятанное горожанами богатство поделено, вожди обнаружили, что съестные припасы в городе подходят к концу. Тапрокен, по совету Бренна, направил три своих отряда в окрестности города за провизией. Два из них не вернулись. Третий отряд привез достаточно продовольствия и много женщин для поднятия боевого духа наших воинов. О судьбе двух других отрядов они ничего не знали.
Наши вожди приняли решение усилить охрану на стенах города и держать дозорные отряды на ближайших мостах и переправах. Эти-то дозорные и вылавливали время от времени в желтых водах Альбулы гонцов с Капитолийского холма, куда спрятались сбежавшие горожане. Осажденные слали призывы о помощи другим городам.
Бренн приказал врыть в землю перед Капитолием столбы. Уроки Гелионы не прошли для Бренна даром. Всех посланцев Капитолия, отловленных в Риме или его окрестностях, вывешивали на столбы живьем, предоставляя капитолийцам наблюдать, как принимают медленную смерть их сородичи. Засевшие на холме отчаялись и перестали посылать своих людей на верную гибель.
Упорствующий Капитолийский холм был для Бренна как раздражающая заноза. К тому же, по мнению сенонов, основные ценности своего города римляне припрятали именно там. Несколько попыток штурмом овладеть Капитолием, предпринятые ранее, оказались неудачными. И хотя Бренн не предполагал задерживаться здесь надолго, он все же решил держать осаду. Большая часть войск была направлена в окрестности для грабежа и сбора добычи, а также для доставки провизии оставшимся в городе.
Эта скучная война, которую мы вели против пустых зданий и легко выигрывали, грабя и разрушая их, начала надоедать. Люди слонялись от безделья. Все пленники были убиты, не на ком было выместить тот воинственный дух, который разожгли в нас наши вожди еще под Клузием. Оставшиеся в городе завидовали тем, кто опустошает сейчас соседние селения.
Тогда Бренн принял решение о внезапном ночном нападении на Капитолий. Воины должны были взобраться по самой крутой стороне холма, которая, по нашим данным, не охранялась. Обитатели крепости наивно предполагали, что нам никогда не удастся одолеть эту отвесную стену. Зная, что у осажденных есть собаки, оборотней на штурм не взяли. Не приученные к лесным волколакам животные издалека чувствовали наше приближение и, конечно, подняли бы тревогу.
В полной темноте воины, подставляя друг другу спины, вскарабкались по отвесному склону и успели достигнуть стен крепости. Но по какому-то странному невезению один из охранников Капитолия отправился по нужде в пустующую часть крепости и оказался со стороны нападения. Заметив движущиеся тени, он успел поднять тревогу. Несколько наших бойцов перелезли через стену, но из-за своей малочисленности были убиты в неравном бою. Остальных сбросили вниз подоспевшие римляне.
Одни бросились грабить дом, другие изумленно и благоговейно столпились перед сидящим человеком. Бренн почтительно заговорил с ним, но старец безмолвствовал, глядя в одну точку. Бренн наклонился к нему, хотел убедиться, что это не статуя, и потрогал его. Старец неожиданно ударил принца жезлом. Разъяренный Бренн размозжил ему голову, ударив плашмя своим мечом. Кельты подняли шум, сдирая со свалившегося с кресла старика украшения. Бренн прихватил жезл убитого и, шатаясь, пошел прочь. Рана на виске кровоточила, окрашивая в красный цвет его волосы.
На улице столпились воины, изумленно рассказывая, что обнаружили старцев и в других домах. Их не решались убивать, боясь, что это колдуны или боги. Бренн хохотнул:
— Человек не в силах убить бога, не так ли, Гвидион? — и показал всем свой окровавленный меч. — Убивайте всех, кого встретите в этом проклятом городе, который трусливо бросает стариков на растерзание врагам.
И, обращаясь к Гвидиону, обиженно добавил:
— Надо же, самую болезненную рану, которую я когда-либо получал, мне нанес дряхлый старик.
Гвидион усадил брата на землю и, промывая рану на виске, сказал:
— Это царапина, а не рана, просто много крови. У старика недостало сил для хорошего удара. Привыкай, Бренн, теперь каждая нанесенная рана может быть опасна, у тебя нет больше прежней неуязвимости.
Бренн зло прошипел:
— Я сожгу этот проклятый город, уничтожу его, сотру с лица земли.
— Этот город невозможно уничтожить! Даже если ты разрушишь его до основания, сожжешь, а пепел развеешь по ветру, этот город будет жить. — Гвидион хотел перевязать брату голову, но Бренн оттолкнул его. Друид сердито продолжил: — Даже если ты уничтожишь всех римлян и всех, кто помнит об этом городе, он возродится из руин и поднимется с прежним величием. Его построили боги, и сделали они это не только на земле, но и на небесах.
Бренн насмешливо посмотрел на брата.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что это обитель богов? — спросил он.
Гвидион покачал головой:
— В их храмах жили боги, но римляне помогли им уйти. Сейчас здесь нет никого, но, когда мы уйдем, боги снова вернутся сюда.
— А если мы не уйдем? Мы уйдем, — убежденно заявил Гвидион, — мы уйдем, как мы ушли из Антиллы, заберем добычу и уйдем, потому что на нашей стороне лишь кратковременное везение, а на стороне римлян — Вечность.
— Вечности нет! — заорал Бренн.
Его раздражало, когда брат начинал выражаться неопределенно и туманно. Он покинул Гвидиона и направился к своим людям. Несмотря на собственную жестокость, наши воины были шокированы поступком горожан. Они укрылись в крепости на Капитолийском холме, но, поскольку там было мало места, римляне оставили в незащищенном городе тех, кто уже не мог приносить пользы.
Опасаясь внезапного нападения со стороны крепости, Бренн выставил вокруг нее мощную охрану, позволив остальным людям своих и чужих племен беспрепятственно разорять город.
Вскоре обнаружилось, что здесь остались не только старики. Город был покинут жителями, брошенный нам на растерзание, но, как это обычно бывает, кто-то остался, не поддавшись общей панике, за что и поплатился. Уже слышался визг женщин, которых наши воины умели находить каким-то внутренним чутьем, как жаждущий находит воду в пустыне. Воины, не встретившие достойного сопротивления, не реализовавшие до конца воинственный задор, вымещали пыл на тех, кого удавалось найти, жестоко расправляясь со своими жертвами.
Бренн наблюдал за расправами, одновременно обсуждая с вождями сенонов наши дальнейшие действия. Я стоял за его спиной, когда вдруг почувствовал опасность. Во время приближающегося полнолуния эта способность особенно обостряется. Будоражащее чувство. которого я давно не ощущал: «Опасность!» Оно было таким мимолетным, как взорвавшаяся мысль.
Даже теперь, напрягая память, я не могу полностью восстановить дальнейшие события. Все произошло так быстро. Сначала я почуял близость того, кто угрожал, но не мне, а Бренну. Потом в мой лоб впились ледяные пальцы Морейн. Серой молнией мелькнула тень. Откуда-то выпрыгнул огромный матерый, поваливший своим весом Бренна. Я уже знал кто он, но Гвир не позволял мне ни размышлять, ни анализировать. Уже в мощном прыжке я почувствовал, как блаженной болью разрывают мои десны вырастающие клыки, человеческое тело преображается в звериное. Я вплотную сцепился с врагом, пытаясь пронзить его горло клыками. Мы покатились по пыльной площади, распались, и на мгновенье передо мной мелькнули чайные глаза Шеу, Шеу-мстителя, Шеу, взявшего на себя долг, не выполненный мной.
Говорят, что, когда волк принимает на себя Священную Клятву Мести, он всегда выполняет ее. Это неправда, не всегда. Во всяком случае, Шеу не выполнил. Его труп лежал в пыли посреди чужого города, преображаясь неравномерно, рывками, по мере остывания, в человеческий. Отвратительное зрелище! Даже я, привыкший к своему и чужому перевоплощению, содрогнулся. Мое человеческое обличье тоже вернулось. Я стоял на коленях, растерянно вытирал со своих губ кровь Шеу. Ком, застрявший у меня в горле, не позволял мне ни говорить, ни выть.
Меня обступили, я слышал хор одобрительных возгласов и чувствовал, что за спиной у меня стоит Гвидион. Я хотел только одного, вернуть время на несколько мгновений назад, предупредить Шеу, остановить его. Не знаю, как бы мне это удалось сделать, но я уверен, не будь на мне Гвира, я не убил бы этого ужасного полуволка, лежащего в крови и песке передо мной. Мы вернулись бы вдвоем на Медовый Остров, мы зажили бы там счастливо. На мою совесть не легла бы еще одна печать предательства. Клянусь, я не хотел убивать его и горько каялся в совершенном. Перед глазами все плыло, и то ли слезы, то ли кровь мешали мне видеть, как клочками сходит шерсть с тела Шеу. Сознание, не выдержав того, что я сотворил, покинуло меня.
Очнулся я от знакомого пряного запаха травяного отвара. Весело трещал огонь, пронзительно пахло жареное мясо. Слышался тихий разговор, почти шепот. Это было просто журчание голосов. Потом они смолкли, я почувствовал, как мою голову приподняли, а в губы уперлась шершавая поверхность глиняной кружки. Жидкость была горячая и терпкая, и от нее по моим жилам растеклось тепло и блаженство. На мгновение я поднял веки, увидел прямо над собой добрые глаза Гвидиона и его светлую улыбку. И оттого, что он рядом, я почувствовал такой покой и благодать, что снова погрузился в забытье, теперь радостное и безмятежное.
Проснулся я только спустя несколько дней, прозевав самый интересный момент в грабеже города. Все самое ценное было найдено, все женщины поделены, оружие разобрано. Но я мог не беспокоиться об этом; тому, кто спас жизнь вождю, было оставлено все самое лучшее. Бренн был уверен, что я лежу без сознания не от душевного потрясения, которое он вряд ли бы понял, а от страшных ран, оставленных на моем теле его неудавшимся убийцей. Впрочем, раны тоже были, моя шея и плечо, перевязанные тряпками, тупо болели.
Вокруг меня лежали как попало, очевидно, после вчерашней попойки, мои товарищи. Храп, перегар, запах нота, ставшие для меня теперь привычными, наполняли огромное помещение римского дворца, в котором уютно разместились отряды поэннинцев. Конечно. Бренна с его братьями здесь не было, они спали в каких-нибудь покоях бывших владельцев этого дома. Зато наметанным глазом я быстро отыскал храпящего и посвистывающего на выдохе Харта и громоподобного Гера.
Я поднялся и отправился на исследование того, что мне осталось в городе после молниеносного разрушающего набега сенонов и поэннинцев. Вслед за мной вышел неизвестно откуда взявшийся Гвидион. Он предложил сопровождать его, на что я с радостью согласился. Нашего друида интересовали в основном храмы и всевозможные хранилища знаний. Он рассказал мне о библиотеке, которую ему удалось найти вчера небольшое каменное здание позади круглого храма, где, разложенные по деревянным полкам, хранились свитки и глиняные дощечки. Теперь Гвидион хотел обследовать сам круглый храм из желтого камня, на который вчера ему не хватило времени.
Мы вошли в высокое гулкое помещение странного храма, в центре которого находился потухший очаг. Статуи бога или богини мы не нашли. Гвидион пробирался между развалинами, стараясь заглянуть в каждый угол. От любопытства его глаза горели. Он пробудился от продолжительной спячки, позабыв изображать маску равнодушия. Пока другие грабили и убивали, он, словно вокруг был мир и покой, полностью погрузился в изучение найденного в храме добра.
Спустя некоторое время, когда мой желудок напомнил о себе, я предложил магу позавтракать. Видя, что он и не собирается заниматься едой, я отправился на ее поиски, а вернувшись, развел огонь у крыльца. Сидя на широких ступеньках храма между белых колонн, мы уничтожали добыты мною завтрак и подставляли свои лица теплым лучам утреннего солнца. Наконец я не выдержал:
— Гвидион, где тело Шеу?
Гвидион бросил на меня долгий изучающий взгляд, наверняка пытаясь при этом прочесть мои мысли, Я понимал, что его страшила моя возможная агрессия против Бренна, может быть, он даже успел уловить мои мимолетные мысли во время боя с Шеу или после него, когда я стоял, склонившись над телом друга. Гвидион сказал:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что твой друг хотел отомстить за гибель Эринира.
Я посмотрел на него недоверчиво:
— За что же еще ему было мстить?
— За женщину, убитую под Клузием, — ответил Гвидион.
Я не поверил:
— Это какой-то бред, откуда ты знаешь?
— Ты и сам можешь догадаться, откуда, — сказал Гвидион. — Я хочу облегчить твою душу, поэтому рассказываю это тебе. Когда Шеу продал тебя антильскому работорговцу, он не успел даже далеко отойти от твоего корабля, когда увидел среди рабынь на причале тусскую женщину, на выкуп которой он и потратил предназначенное для твоего племени добро. Потом он решил помочь ей вернуться на континент в родной город. На Медовом Острове она жить не захотела, и Шеу остался в Клузии навсегда.
«Шеу, Шеу, думал я, — почему все вышло так глупо?» Если бы я знал, что среди захваченных пленниц есть его женщина, я, конечно, не позволил бы ее убить. Если бы я знал, что среди наших врагов есть полуволк, я нашел бы способ переманить его на нашу сторону.
— Твой друг даже не знал о событиях в Эринире, — продолжил Гвидион.
— Почему я должен тебе верить? Может, ты просто не хочешь, чтобы я продолжил выполнение его Священной Клятвы Мести? — спросил я с ожесточением.
Гвидион улыбнулся:
— А разве ты можешь выполнить эту клятву? На тебе же Гвир, ты не сможешь поднять руку на Бренна или на тех, кого он защищает, — Гвидион обнял меня за плечи. — Верь мне, потому что мне нет смысла тебя обманывать. Впрочем, когда мы вернемся в Клузий, ты можешь попробовать найти тех, кто помнит о Шеу и его жене, и проверить мои слова.
Гвидион пристально смотрел мне в глаза, потом, убедившись, что во мне нет агрессии против его брата, сказал:
— Тело твоего друга лежит за храмом у библиотеки. Иди, простись с ним и похорони его.
Я ответил, еще не желая примириться и пытаясь уколоть своего собеседника:
— Я простился с ним еще тогда, когда узнал, что ты со своими братьями уничтожил мое племя, так что осталось только похоронить.
Гвидион, не отводя от меня своих посветлевших серых глаз, продолжал улыбаться, и я вдруг почувствовал стыд за сказанное мною. Я опустил глаза, подбирал слова примирения. Снаружи донесся нарастающий шум, и потянуло дымом.
— О, Боги! Они сожгут все мои находки! — Гвидион вскочил и бросился наружу.
Выскочив вслед за друидом из храма, я увидел пылающий костер, на котором горел труп Шеу, а топливом ему служили бесценные свитки из найденной Гвидионом библиотеки. Он бросился к костру, но даже не стал пытаться вынимать свои сокровища, уже ничего нельзя было спасти. Пергамент тлел, осыпаясь в меркнущие красные точки.
Что же касается Шеу, то такое погребение меня вполне устраивало. Для нас, волков, не имеет значения, как похоронены наши товарищи, лишь бы их тела не достались на обед стервятникам. Душа Шеу уже давно покинула пылающий на костре труп, и ей на Яблочном Острове было все равно, что делают в этом мире люди со сброшенной ею шелухой.
Неподалеку от костра несколько сенонов дружно пытались раскопать что-то. Увидев Гвидиона и меня, они замахали руками, подзывая нас к себе.
— Смотри, мой господин, — сказал один из них Гвидиону, — похоже, мы нашли их тайное хранилище сокровищ. Видишь, здесь землю недавно копали. Вот куда они подевали все барахло из храма.
В это время два здоровяка дружно орудовали лопатами, комья земли летели во все стороны, и нам пришлось отойти, чтобы не быть засыпанными грязью и песком.
Слухи о найденном тайнике распространялись с невероятной скоростью, и вот уже весь двор наполнился людьми. Харт с одним из поэннинцев перелез через разрушенный забор и старался продвинуться поближе. Наконец пронесся возглас радости. Земля перестала лететь, Гвидион, нетерпеливо расталкивая остальных, пробрался вперед. Я полез за ним.
В раскопанной яме виднелись деревянные ступеньки, ведущие вниз, в темноту, откуда ударил в нос сырой запах. Харт и Убракий уже лезли вниз под улюлюканье Гера.
— Не пускайте туда Харта! — орал Гер. — Где Рыбий Хвост, там только девки и никакого золота!
Но сам Гер остался наверху, а вслед за Хартом полез Гвидион. Я, вцепившись в его плащ, удержал его наверху и, отпихнув, начал спускаться вниз.
— Я вижу в темноте, в отличие от магов! — крикнул я в ответ на возмущенную реплику Гвидиона.
Не успев еще спуститься на последнюю ступеньку, я увидел возвращающихся друзей. Убракий с ухмылкой на лице шел впереди, а за ним, спотыкаясь, шел растерянный Харт, неся на руках чье-то тело. То, что это молодая женщина, я почуял сразу. Она была без сознания. Когда Харт поднялся наверх, сеноны и поэннинцы разразились хохотом и ругательствами.
— Больше там ничего нет, — виновато произнес Харт, опуская девушку на землю.
Несколько сенонов, смастерив факелы, ринулись вниз. Девушку окатили водой из какой-то лужи. Она щурилась на свет, растирая грязное лицо руками. После того, как из ямы выбрались искатели сокровищ и подтвердили, что тайник пуст. Половина сенонов разочарованно разбрелась на поиски сокровищ, а остальные, наоборот, воодушевившись любопытной находкой, сгрудились вокруг очнувшейся девушки. Пожалуй, это была самая красивая римлянка из всех, кого мне удалось повидать. Она испуганно озиралась, часто моргала и морщилась от света. Гвидион и Харт склонились над ней, о чем-то расспрашивая.
«Странный народ населяет этот город, — подумал я, — зарывает таких красавиц живьем в землю. Пожалуй, мы, при всей своей отсталости, по сравнению с римлянами куда более рациональны». В чем я вскоре убедился по душераздирающим воплям девушки. К общему гомону присоединился каркающий хохот Бренна.
Я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и усталым, неизвестно зачем заброшенным в этот самый странный город на свете. Огромный и чужой Рим, в домах которого торжественно восседают на тропах старики, по земле вместо тумана стелется песчаная вьюга. Что мне Рим с его сокровищами и красотами, что мне черноглазые римлянки? Золото, как и прочие металлы, меня не интересует, земель, домов и рабов мне не нужно, женщины только усугубляют мою боль. Что я делаю здесь? Ответ был прост. Я повинуюсь Бренну и иду туда, куда он приказывает.
В это время внимание мужчин было отвлечено на более достойные вещи, чем грязная девушка. В просторном храмовом дворе искатели сокровищ все же умудрились найти другие хранилища. И поскольку Харта больше и близко не подпустили к тайникам, то в них обнаружили огромные глиняные кувшины, доверху наполненные золотом. Я вернулся в Храм. Гвидион разжигал там очаг, на котором собирался что-то готовить. Я присел рядом.
— А, Блейдд, ты чего такой хмурый?
Я не успел ответить, Гвидион продолжал:
— Представляешь, у них такая казнь. Они закопали ее живьем за то, что она нарушила обет целомудрия. Вот дикари, а? Она жрица этого храма.
Я видел, что Гвидиону не по себе. Он сооружал над огнем вертел для жарки мяса, но нервничал, и у него ничего не получалось. Я взял у него из рук ветки и нож и занялся готовкой сам. Я думал, что Гвидион расстроен гибелью библиотеки, поэтому ничего не спрашивал.
— Знаешь, — спросил он задумчиво, — почему в этом храме нет статуи?
— Нет, не знаю, — ответил я равнодушно. Храмы без статуй богов были обычным делом, и меня в этом ничего не удивляло.
— Потому что этот огонь и есть бог, вернее, богиня, — Гвидион помолчал и продолжил: — Девушка сказала, что богиню зовут Веста.
Я ошеломленно посмотрел на Гвидиона и отодвинулся от огня.
— Чего же ты испугался? — насмешливо спросил маг.
— Ты всегда такой почтительный ко всем богам, Гвидион, — осторожно произнес я. — Почему же сейчас ты богохульствуешь?
— А в чем же заключается мое богохульство? — Гвидион деланно рассмеялся.
— Но как же можно просто так взять и разжечь божественный огонь от обычного факела. — спросил я, — а потом еще и готовить на нем обед?
— А почему ты думаешь, что я разжег его факелом? Вовсе нет, я все-таки маг и жрец, не забывай, — Гвидион повысил голос. — И разве я не ровня богам, если могу… — на этом он неожиданно замолчал и о том, что он может, я так и не узнал.
Гвидион, расстроенный, как мне показалось, собственной храбростью, надолго замолчал. Я следил за жарящимся мясом и тоже молчал, думая о своем.
Спустя некоторое время Гвидион спросил меня:
— Что с тобой, Блейдд? Может, тебе скучно сидеть с нудным жрецом? Если хочешь, иди к Бренну.
— Как видишь, он отлично справляется и без меня, — ответил я, сам не понимая, почему меня это так расстраивает.
Гвидион улыбнулся:
— Что, тебе приглявулась эта девушка? Нет уж, — покачал я головой, -если я и найду когда-нибудь себе девушку, то только на другом конце земли от Бренна.
Гвидион расхохотался:
— Ты слишком серьезно относишься к жизни, Блейдд, — потом вдруг сам стал серьезным и добавил: — Да и Бренн тоже. Нельзя же всю жизнь мучиться памятью о Моране.
Я почувствовал горький ком в горле. Он произнес ее имя так легко. Я вздохнул и сказал:
— Что же мне делать, если вся моя жизнь осталась в прошлом?
— Ты не прав, -улыбнулся Гвидион, — разве сейчас ты не живешь?
— Живешь? Да вся моя жизнь идет вкривь и вкось! — воскликнул я в сердцах. — Я убил Шеу, моего сородича, ты понимаешь? Разве теперь это можно называть жизнью? Я подлец, убийца, предатель. Почему, объясни мне, Гвидион, почему? Мое племя, король Эохайд, теперь Шеу, кто следующий?
— Ты еще забыл Морану. — глумливо напомнил Гвидион.
— Ее-то я чем предал?
— В ее смерти виновата Гелиона, вытянувшая из нее всю жизненную силу, — жестоко ответил Гвидион.
Я вздохнул и сказал:
— Ну, Гелиону я хотя бы пытался убить. За остальных я даже не пробовал мстить. Почему я всегда чувствую этот горький вкус предательства? Неужели так будет всегда? Скажи, почему так?
— Потому что однажды ты принял неверное решение, — ответил Гвидион.
— Разве я могу сам принимать решения? — возмутился я. — Моя воля уже давно не принадлежит мне.
— Значит, это было еще до того, как ты отдал Гвир.
Я задумался, потом спросил:
— Я не должен был следовать в Антиллу за Морейн?
— Возможно, — Гвидион неопределенно пожал плечами.
— Что бы тогда изменилось? — не понял я.
— Ты бы погиб вместе со своим племенем в битве за Эринир и никогда бы не узнал, что такое предательство.
— Но тогда меня уже не было бы в живых, — удивленно возразил я.
— Да, — произнес Гвидион и улыбнулся: — Ты слишком серьезен, Блейдд.
Я насупился, поняв, что такой важный для меня разговор Гвидион обратил в шутку. Мне хотелось нагрубить ему, заорать, что это он виноват во всех моих бедах. Но я не мог подобрать слов для обвинения, поэтому молча смотрел, как Гвидион раскладывает на полу глиняные таблички, которые он перенес в храм из библиотеки.
В сломанные ворота храма ввалился Бренн со своей свитой. Сразу стало шумно и весело. На божественный очаг установили новые вертела. По кругу пошло вино, в избытке обнаруженное в подвалах заброшенного города.
Ко мне пробрался Харт с расплывающейся по лицу улыбкой и шепотом сообщил: он упросил Бренна отдать ему девушку-жрицу. Красавица была здесь же, она доверчиво жалась к Харту, тревожно оглядываясь на остальных воинов. Поэннинцы были обижены на своего вождя, он не позволил им развлечься с единственной оставшейся в живых женщиной. Но против воли Бренна никто не решился выступить, воины злились, облизывались, но ограничивались лишь похотливыми взглядами в сторону девушки.
Я тоже с интересом разглядывал черноокую красавицу, она была совсем юной. Харт укрыл ее своим плащом, откуда она выглядывала, не в силах побороть любопытство, Я встретился с ней глазами. Они у нее были большими, наивными и испуганными, словно у олененка. Я не выдержал и показал ей выпущенные клыки. Она вскрикнула от ужаса, а Харт свирепо зарычал на меня, Я сказал ему:
— Лучше уведи ее отсюда, не стоит дразнить остальных.
Харт на мгновение задумался, видимо, пытаясь выбрать, что лучше: обладать единственной девушкой в городе или напиться с друзьями. Наконец, решив трудную задачу, он начал проталкиваться со своей красавицей к выходу из храма.
Последующие дни были потрачены на дальнейшее обследование и разорение города. Богатые римские особняки, большей частью одноэтажные, по своей роскоши превосходили дворцы кельтских королей. Прямоугольные и круглые храмы с внушительными колоннами и изысканными аркадами, каменные мостовые, мраморные бассейны и прочее великолепие было не так ослепительно, как в Городе Солнца, но зато более грандиозно и основательно. Одним словом, здесь было много работы нашим неутомимым воинам.
Спустя несколько недель, когда все городские запасы вина были выпиты, а дома окончательно разграблены, припрятанное горожанами богатство поделено, вожди обнаружили, что съестные припасы в городе подходят к концу. Тапрокен, по совету Бренна, направил три своих отряда в окрестности города за провизией. Два из них не вернулись. Третий отряд привез достаточно продовольствия и много женщин для поднятия боевого духа наших воинов. О судьбе двух других отрядов они ничего не знали.
Наши вожди приняли решение усилить охрану на стенах города и держать дозорные отряды на ближайших мостах и переправах. Эти-то дозорные и вылавливали время от времени в желтых водах Альбулы гонцов с Капитолийского холма, куда спрятались сбежавшие горожане. Осажденные слали призывы о помощи другим городам.
Бренн приказал врыть в землю перед Капитолием столбы. Уроки Гелионы не прошли для Бренна даром. Всех посланцев Капитолия, отловленных в Риме или его окрестностях, вывешивали на столбы живьем, предоставляя капитолийцам наблюдать, как принимают медленную смерть их сородичи. Засевшие на холме отчаялись и перестали посылать своих людей на верную гибель.
Упорствующий Капитолийский холм был для Бренна как раздражающая заноза. К тому же, по мнению сенонов, основные ценности своего города римляне припрятали именно там. Несколько попыток штурмом овладеть Капитолием, предпринятые ранее, оказались неудачными. И хотя Бренн не предполагал задерживаться здесь надолго, он все же решил держать осаду. Большая часть войск была направлена в окрестности для грабежа и сбора добычи, а также для доставки провизии оставшимся в городе.
Эта скучная война, которую мы вели против пустых зданий и легко выигрывали, грабя и разрушая их, начала надоедать. Люди слонялись от безделья. Все пленники были убиты, не на ком было выместить тот воинственный дух, который разожгли в нас наши вожди еще под Клузием. Оставшиеся в городе завидовали тем, кто опустошает сейчас соседние селения.
Тогда Бренн принял решение о внезапном ночном нападении на Капитолий. Воины должны были взобраться по самой крутой стороне холма, которая, по нашим данным, не охранялась. Обитатели крепости наивно предполагали, что нам никогда не удастся одолеть эту отвесную стену. Зная, что у осажденных есть собаки, оборотней на штурм не взяли. Не приученные к лесным волколакам животные издалека чувствовали наше приближение и, конечно, подняли бы тревогу.
В полной темноте воины, подставляя друг другу спины, вскарабкались по отвесному склону и успели достигнуть стен крепости. Но по какому-то странному невезению один из охранников Капитолия отправился по нужде в пустующую часть крепости и оказался со стороны нападения. Заметив движущиеся тени, он успел поднять тревогу. Несколько наших бойцов перелезли через стену, но из-за своей малочисленности были убиты в неравном бою. Остальных сбросили вниз подоспевшие римляне.