Воронин Андрей Николаевич. Наперегонки со смертью

   Вспомнив о наручниках, висевших у него на поясе, Банда крепко сковал руки араба за спиной и потащил к машине. Затолкав его на заднее сиденье, Александр для верности прикрепил наручники к ремню безопасности, подтянув их как можно выше.
   Теперь араб валялся на сиденье с высоко задранными к потолку руками, утыкаясь носом в мягкие подушки и заливая их собственной кровью – Вот так-то, урод! – удовлетворенно хмыкнул Сашка и, вытащив из кармана пленника пакет, предназначавшийся Большакову, вскочил за руль.
   Взревел двигатель, и "мицубиси" стремглав вылетела из двора дома Алины, устремляясь за город...

* * *

   Банда несся по ночной Москве, старательно объезжая все известные ему посты ГАИ, не желая нарваться на внезапный ночной досмотр машины, по направлению к лагерю "Валекса" Но, уже выехав за город, он резко свернул в более-менее густой лесок, на всякий случай отъезжая подальше от дороги.
   Выбрав место поглуше и потише, он остановил машину и, вытащив араба, привязал его к толстой сосне – Говорить будем сразу или как? – на всякий случай, не надеясь на быстрый успех, спросил он пленника.
   – Сабака! – прорычал тот в ответ, бешено сверкая своими черными глазищами.
   – Ясно. Что ж, даю тебе время подумать, – Банда отошел назад, к машине, и развернул наконец конверт, отобранный у этого неудавшегося посыльного.
   В несколько раз сложенный листок бумаги были вложены волосы. Маленькая каштановая прядь. Волосы Алины.
   Банда почувствовал, что кровавая пелена ненависти заливает его глаза, а руки сами собой сжимаются в кулаки. Боясь, что он сейчас убьет этого араба на месте, парень постарался опомниться и буквально заставил себя прочитать две строчки, кривым корявым почерком начертанные на листке:
   "Владимир Александрович, осталось 2 дня. Договор наш в силе".
   Подписи не было, Даты тоже. Все было ясно и так.
   Банда аккуратно снова завернул волосы девушки в Записку, вложил все это в конверт и спрятал в карман. Затем снял куртку и подошел к арабу, грозно закатывая рукава.
   Пленник, видимо, почувствовал, что настают самые страшные для него минуты, и дернулся, из последних сил стараясь освободиться от стянувшей его грудь веревки.
   – Не дергайся, красавчик. Вспомни лучше Аллаха.
   – Шакал страшный, – провопил араб, закатывая глаза.
   – Смотри – раз!
   Банда резко и профессионально точно двинул пленника в солнечное сплетение, постаравшись сделать это не слишком сильно, чтобы тот не потерял снова сознание, но и не слишком слабо, чтобы дыхание араба остановилось, страшным холодом сковав сердце.
   – Теперь – два!
   Удар в пах был настолько страшным, что пленник заверещал, прощаясь со своими еще не родившимися детьми, но Банда невозмутимо улыбался, глядя на его мучения.
   – А теперь – три!
   Голова араба коротко мотнулась, ударившись затылком о дерево, и двух верхних передних зубов парень не досчитался.
   – Мне дальше считать, или, может, поговорим?
   – Что ты хочешь?
   – Где Алина?
   – У нас. Ее убьют, если со мной что-то случится!
   – А я убью тебя. Медленно, не спеша, с удовольствием.
   – Аллах простит мне мою смерть!
   – Не-е-т, парень, не надейся!
   – Он видит, как мужественно принял я избавление от мук! Убей меня, неверный!
   – Ты торопишься, голубчик. Ты же мне еще не рассказал, где Алина.
   – Кто ты? Ты не из Ка-гэ-бэ?
   – Нет, дорогой. Я дикий. Одиночка. Могу с тобой делать, что захочу. Ты знаешь, я когда-то был в Афгане и кое-чему у "духов" научился. Из тебя можно сделать несколько ремней. Тебя можно накормить мясом твоего же бедра. Тебя можно удушить твоими же кишками. Ты что выбираешь?
   – Что ты хочешь?
   – А ты не понял еще? – Банда говорил медленно, тихо и проникновенно, и звук его голоса действовал на пленника гораздо более убедительно, чем любые удары и боль. – Где моя девушка, я тебя спрашиваю?
   – Послушай, я не могу сказать. Я всего лишь студент. Меня заставили передать письмо люди самого Амроллахи. Мне возвращаться еще домой. Там мои родители...
   – Послушай меня и ты, студент. За Алину я пойду на все. Ты не увидишь ни родины, ни родителей. Тебе никогда не увидеть диплома, и никогда Иран не увидит своего молодого специалиста. Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду?
   – Да... Но Аллах не простит мне предательства!
   – Аллах все простит. Он тебе только одного не простит. Знаешь, чего?
   Банда загадочно улыбнулся и пошел к машине, оставив несчастного студента теряться в догадках.
   Но через несколько мгновений он вернулся, держа в руках кусок сала и нож.
   – Аллах не простит тебе, если я накормлю тебя свининой. Ты сейчас плотно-плотно поужинаешь, а затем запьешь все это нашей русской водкой. Хочешь?
   – Не делай этого, я прошу тебя! – араб брезгливо и одновременно с животным ужасом наблюдал, как Банда начал отрезать маленький кусочек сала, игриво принюхиваясь к нему и цокая языком, будто от огромного удовольствия.
   – Где девушка?
   – Я не могу!
   – Где девушка? – Банда взял отрезанный кусочек и приблизился к арабу, поднося сало почти к самому его рту. – Оно вкусное, тебе понравится. Ты еще попросишь. Обещаю!
   – Я скажу, только не делай этого! – страшно закричал араб, дергаясь в конвульсиях ужаса всем телом.
   – Вот это – другое дело! – Банда удовлетворенно вбросил сало себе в рот и начал его жевать, с интересом посматривая на студента.
   В свете фар он казался еще совсем молодым, напуганным и несчастным, и Банда даже почувствовал что-то вроде жалости к этому бедняге, но тут же постарался подальше отогнать от себя эти мысли.
   – Так где она?
   – Ее завтра увезут из Москвы.
   – Почему?
   – Хайллабу сказал, что держать ее здесь становится опасно.
   – Кто такой этот Хайллабу?
   – Это наш командир. Он послан из самого Ирана. Он человек Амроллахи, один из лучших его люд ей.
   – Завтра – когда? Во сколько?
   – В четыре утра.
   – То есть через два часа?
   – Да.
   – Откуда ее повезут и каким образом?
   – Это будет конвой. Три фуры в Чехию. Везут запчасти к "жигулям" со склада в Москве. В одной из фур, за двигателями, со всех сторон обложенная гранатами, будет ехать девушка.
   – Откуда ты все знаешь?
   – Я уже три месяца работаю в нашем отряде. Нас всего восемь, и всем все известно.
   – Хорошо... – протянул Банда и задумался, но араб, будто прочитав его мысли, воскликнул:
   – Даже не думай о нападении, если хочешь, чтобы она была жива. Они взорвут и себя, и ее. Им нечего бояться. Они верят в Аллаха. Аллах акбар!
   – Да я уж вашего брата знаю. А ты мне не скажешь, каким образом куча бородатых арабов на трех машинах пересечет всю страну и попадет за границу?
   – Все законно, – пленник даже улыбнулся, гордый изворотливостью и предусмотрительностью своего предводителя – Хайллабу. – Мы оформили здесь, в Москве, иностранное предприятие, которое специализируется на экспорте самых разных товаров из России. Тех же самых запчастей к "ладам". Получаем режим наибольшего благоприятствования, все таможенные документы – и вперед. В любую страну мира.
   – Ясно... Слушай, – Банда с интересом взглянул на этого бородатого парня, – ты оказался не таким уж круглым фанатичным дураком, как мне поначалу показалось. Убивать тебя или кормить салом я теперь не вижу необходимости. Но, сам понимаешь, отпустить тебя не могу. Что скажет твой Хайллабу, когда ты не вернешься с задания?
   Араб задумался на мгновение и ответил очень быстро и уверенно:
   – Я думаю, это только укрепит его решение срочно покинуть с девушкой Москву. Он подумает, что меня взяли ваши спецслужбы... Я тебе скажу правду. У них нет надежды на сотрудничество Большакова. Более того, они понимают, что теперь, после того, как господин ученый подключил к этому делу спецслужбы, надежд вообще когда-нибудь выбраться из этой страны у него не должно быть. Словом, вариант с похищением оказался проигрышным по всем статьям.
   – Очень интересно! И что же дальше?
   – Не знаю толком. Миссия Хайллабу на этом скорее всего будет закончена. Другой человек и, возможно, в другой стране будет искать подходящего ученого.
   – Так, так! А что же будет с Алиной?
   – Ну не знаю я, – вдруг снова испугался пленник. – Откуда я могу знать, что придумает разгневанный Хайллабу! Как я могу отвечать за его поступки!
   – Ты не будешь. Но я спрашиваю тебя, что они с ней сделают?
   – Что хочешь!.. Они постараются от нее избавиться.
   Он замолчал, но, видя, как с тревогой и одновременно с какой-то глухой надеждой смотрит на него Банда, добавил:
   – Они ее не отпустят.
   – Ясно... Что ж, пошли!
   – Куда?
   – Увидишь, – Банда отвязал араба и, на всякий случай не снимая с него наручников, снова запихал на заднее сиденье "мицубиси-паджеро" и, развернувшись, снова поспешил к шоссе.

* * *

   – Валентин Кириллович, это Банда.
   Телефонный звонок сорвал руководителя "Валекса" с постели в два часа ночи, и сразу сообразить, что от него хотят, он не смог:
   – Какая Ванда? Алло!
   – Банда! Бондарович! Не узнаете?
   – А-а! Сейчас, дай проснуться... Что за привычка у вас пошла – будить меня среди ночи с поразительной регулярностью!.. Ну, чего у тебя еще стряслось?
   – Вы про похищение моего с Неждановым бывшего "объекта" охраны знаете?
   – Да, – последние остатки сна слетели с Валентина Кирилловича после напоминания Банды. – Что-нибудь случилось с Неждановым? Он что, умер в больнице? Или, может быть, ты нашел девушку?
   – Я напал на след ее похитителей.
   – Кто они?
   – Иранцы... Это долгая история, Валентин Кириллович, как-нибудь потом. Сейчас я вынужден уехать из Москвы. Прошу дать мне отпуск за свой счет сроком недели на три.
   – Это связано с похищением?
   – Да.
   – Тогда вот что, – голос руководителя службы безопасности был уже привычно деловит и сосредоточен. – Никаких отпусков за свой счет. Все будет оформлено как командировка. Куда едешь?
   – Еще не знаю.
   – Тебе нужна помощь? Средства денежные или специальные? Тебе что-нибудь выдать из арсенала?
   – Нет-нет, ничего не надо... Мне нужно только ваше разрешение... – Банда вдруг замялся, и Валентин Кириллович нетерпеливо спросил:
   – Разрешение на что?
   – Я здесь хочу оставить одного человека.
   – Где здесь?
   – На нашей базе. Его надо подержать до тех пор, пока я не вернусь, Валентин Кириллович.
   – Кто это?
   – Араб. Студент московский. Он – один из этой банды похитителей.
   – Ясно. И ты хочешь сказать, что на нашей базе будет незаконно силой удерживаться гражданин другого государства? И все это – на протяжении трех недель!
   – Да! – в голосе Банды теперь звучала страсть отчаяния. – Да, у меня нет другого выхода. Выпускать его никак нельзя, сторожить его или таскать с собой повсюду я тоже не могу...
   – Ладно, не кипятись! Дай подумать... Вот что... Ты звонишь с базы?
   – Да.
   – Передай дежурному трубку.
   – Сейчас, – и через несколько мгновений Валентин Кириллович услышал привычный доклад:
   – Дежурный по базе "Валекса"... За время моего дежурства, Валентин Кириллович, никаких происшествий не случилось...
   – А приезд Банды – не происшествие? – издевательские нотки в голосе шефа звучали совершенно неприкрыто, и дежурный, молодой парень, сразу же после армии попавший на фирму, смущенно начал оправдываться:
   – Происшествие. Но я думал...
   – Ладно. Слушай. Проводи того человека, которого привез с собой Банда, в пустую каптерку на первом этаже. Знаешь, где окна с решетками? Где когда-то оружейку думали сделать?
   – Да, понял.
   – Дай матрас, одеяло, подушку и запри как следует. Утром я приеду и разберусь.
   – Есть, – дисциплина в "Валексе" была армейская, и армейские же способы отдачи команд и готовность к их выполнению были совсем не редкостью.
   – Передай трубку Бондаровичу.
   – Слушаю, Валентин Кириллович! – через мгновение отозвался в трубке голос Банды.
   – Банда, оружие не забудь. Разрешение ведь у тебя?
   – Да. Но оно мне вряд ли понадобится.
   – Ты думаешь?.. Ну ладно... Ты, Банда, гм-гм, – шеф замялся, и Сашка почувствовал, что Валентин Кириллович хочет как-то подбодрить его, но не может подобрать подходящих слов. "Мировой он все же мужик!" – с благодарностью подумал Сашка о своем боссе. – Словом, ты звони, не пропадай. Я хочу знать, где ты и что с тобой. И если тебе понадобится помощь, только свистни.
   – Спасибо, Валентин Кириллович. Обязательно.
   – И осторожнее, Сашка, понял?
   – Конечно.
   – В общем, счастливо! – и в трубке раздались короткие гудки...

* * *

   Препроводив вместе с дежурным араба в его временную камеру, Банда зашел в свою комнату и, заварив кипятильником кофе покрепче и закурив сигарету, задумался, стараясь привести в порядок мысли и продумать план действий.
   Значит, так. Их восемь, на трех грузовиках. В каком из грузовиков Алина – известно лишь господу Богу. Конвой вряд ли будет останавливаться где-либо, а атаковать его на ходу – дело дохлое. Это раз.
   Алина – гарантия их безопасности. Они будут держать ее на прицеле, и при малейшей опасности именно она станет заложницей, а потом и единственной жертвой. Значит, я правильно решил, что ни нашу группу быстрого реагирования, ни спецназы федералов или ментовки, если я хочу еще увидеть Алину живой, использовать нельзя. Это два.
   Я знаю их маршрут, если только этот студент не наврал. Но это вряд ли, к тому же рассказывал он все слишком складно. Значит, я могу рассчитать по времени график их движения. Это уже три.
   Теперь – что делать.
   Подождать их где-нибудь на кольцевой и осторожно двигаться следом, выжидая подходящий момент? Нет, нельзя. Если у конвоя есть хотя бы одна легковушка сопровождения, меня засекут буквально за час. И тогда...
   К тому же с "вальтером" и пистолетом Макарова против кучи головорезов, вооруженных, видимо, более чем достаточно, не попрешь. А значит...
   А значит, дорогой Банда, пришло время покопаться в востряковском сарае.
   С оружием – все ясно.
   Теперь – время.
   От Москвы до границы с Польшей, если не ошибаюсь, около тысячи двухсот километров. Для конвоя вряд ли можно рассчитывать на среднюю скорость больше семидесяти километров в час. Это – если без остановок. Но заправляться им придется так или иначе. Значит, у меня есть почти сутки, пока они доберутся до границы с Польшей.
   До Сарнов расстояние примерно такое же, и если я рвану, в часов девять-десять уложусь свободно.
   А там до Бреста – рукой подать. И встретить дорогих гостей свободненько успею еще в Беларуси. А там, на месте, и сориентируюсь.
   И уже буквально через минуту, даже не успев допить свой кофе, Банда впрыгнул в джип, выруливая в сторону Серпухова...

II

   Что произошло, Алина толком так и не поняла.
   Анатолий вдруг схватился за лицо, дико закричав и закружившись на месте, а какие-то двое бородачей грубо схватили ее и буквально вбросили на заднее сиденье машины, которая тут же рванула с места.
   – Что это значит? Вы кто такие? Выпустите меня немедленно! – первой же ее реакцией стали страх и негодование, и девушка закричала на похитителей, гневно сверкая глазами.
   Тот, что сидел спереди рядом с водителем, резко обернулся и закатил ей сильную оплеуху, одновременно скомандовав что-то на каком-то совершенно непонятном девушке языке. Ее сосед, впрыгнувший вслед за ней на заднее сиденье, схватил Алину за волосы и, резко развернув ее голову, несколько раз ударил девушку лбом о боковое стекло.
   А когда она, ослабев от боли и испуга, чуть ослабила сопротивление, быстро накинул ей на глаза черную косынку, полностью лишив ее возможности что-либо увидеть, и сковал руки у нее за спиной наручниками.
   Это было, как в плохом детективном кино, и нервы Алины не выдержали. Девушка забилась в истерике от ужаса не в состоянии даже плакать в полный голос. Ее тело сотрясали беззвучные рыдания, сверхнеудобная поза не давала даже возможности нормально вздохнуть, и Алина потеряла сознание, упав лицом вниз и до крови разбив себе нос о широкую дверную ручку...
   Она пришла в себя от того, что на голову ей вылили целый кувшин холодной воды.
   Машина уже не двигалась, и, судя по тишине вокруг, по отсутствию характерного городского шума, они были за пределами Москвы.
   И снова послышался разговор на этом странном гортанном языке, так не похожем ни на один из европейских.
   Ее кто-то грубо схватил и буквально выволок из машины. Не снимая с глаз повязку, ее протащили по земле несколько метров, и вдруг под ногами Алина почувствовала лестницу, уводящую куда-то вниз.
   Только когда лестница кончилась и перед ней, открываясь, скрипнуло несколько дверей, с глаз девушки сняли повязку, а руки освободили от наручников.
   Она оказалась посреди маленькой комнатки с бетонными стенами, видимо, в каком-то подвале.
   Пятеро чернобородых мужчин сурово и пристально смотрели на нее, как будто прицениваясь к своей добыче.
   – Что вам от меня надо? – снова не выдержала девушка. Она не могла более оставаться в неведении и буквально взмолилась, прижимая руки к груди:
   – Отпустите меня! Вы меня с кем-то перепутали. Я вас не знаю!
   Но бородачи как будто не слышали ее, переговариваясь лишь между собой на своем непонятном языке...

* * *

   – Что она говорит? – Омар Хайллабу был очень доволен проведенной операцией, но старался не показывать радость своим подчиненным – ведь они сделали пока лишь часть работы. Зачем же расслабляться раньше времени?
   – Что она не виновата, господин. Что мы ее с кем-то перепутали. Просит, чтобы отпустили, – Исфахалла, лучше всех знавший русский язык, поторопился перевести.
   Когда-то он закончил в Ленинграде какой-то строительный институт и уже тогда работал на секретные службы своей страны Он был опытным и старательным работником, хорошо зарекомендовавшим себя и в Пакистане, и в Ираке, и в Кувейте, и за него Хайллабу был всегда спокоен. А когда стало известно, что предстоит операция в России, лучшего знатока местной жизни найти было просто невозможно.
   – А это точно она?
   – Она. Дочь этого ученого. Она была с телохранителем, как обычно, поэтому ошибка исключена.
   – Все прошло по плану?
   – Как нельзя лучше.
   – Да поможет нам Аллах! – Хайллабу привычно возвел глаза к потолку, складывая у лица сложенные ладони, и все присутствовавшие при этом дружно поддержали своего предводителя:
   – Аллах акбар!

* * *

   "Аллах акбар!" Хоть одна фраза в разговоре этих мужчин показалась Алине понятной, но от фразы этой девушке стало еще страшнее. "Так, значит, это мусульмане. Чеченцы? Может, это какая-нибудь очередная террористическая акция?"
   Но эти люди не были похожи на боевиков вроде членов отряда Шамиля Басаева. У них не было с собой оружия, они не были одеты в камуфляжную униформу, они были ухоженными и сытыми, чего вряд ли можно было бы ожидать от живущих на нелегальном положении боевиков.
   "К тому же странный террористический акт получается – выкрали такого ценного кадра, как я.
   Как же, напугали Россию... – отогнала от себя мысль о боевиках девушка, но легче ей от этого не стало. – Тогда кто же они? Чего хотят? Зачем нужна им именно я?.. А может, это просто уголовники, и они меня сейчас изнасилуют, а потом убьют?"
   Она терялась в догадках, чувствуя, как ужас все сильнее сжимает сердце ледяными тисками, и старалась не пропустить ни одного слова, пытаясь уловить суть происходящего.

* * *

   – Ее отец уже узнал о похищении? – Хайллабу всегда старался разрабатывать операции до мелочей, просчитывая все действия свои и противника буквально по минутам. И сейчас он злился и чувствовал себя несколько не в своей тарелке, не привыкший напрасно чего-то ждать. Он хотел знать каждую минуту, как действует его план.
   – Видимо, да, господин. Место людное, милицию вызвали сразу. Установить, кого охранял неверный, не будет представлять особого труда. Значит, ему уже сообщили.
   – Исфахалла, сходи на улицу, из автомата позвони ему. Ты знаешь, что сказать?
   – Да, господин.
   – И побыстрее возвращайся, ты мне нужен здесь... Подожди, скажи ей, пусть спрячет свою морду. Нечего так бесстыже рассматривать чужих мужчин...

* * *

   – Эй, грязная женщина, отвернись! Нельзя смотреть так на мужчин, мы этого не любим!
   Алина опешила. Она даже не сразу поняла, что от нее хотят, а когда до нее дошло, девушка чуть не рассмеялась и не заплакала одновременно. Мысли вихрем проносились у нее в голове.
   "Грязная женщина... Отвернись... Нельзя смотреть..." Она поспешно отвернулась, уставившись в противоположную стену и лихорадочно оценивая полученную информацию – первую более-менее понятную информацию о ее похитителях.
   "Так, видимо, они фундаменталисты. Этого, который постарше, видимо, коробит, что я без чадры.
   Скажите пожалуйста!.. Господи, только этих фанатиков мне и не хватало!.. Откуда они могут быть?
   Где у нас силен ислам? В Таджикистане? В Узбекистане? Вроде да... А может, татары?.. Нет, татары никогда не были такими одержимыми мусульманами, чтобы заставлять женщин ходить в бесформенных балахонах, скрывая от постороннего взгляда не только тело, но даже и лицо... Значит, они из Средней Азии. Только чего им от меня все-таки нужно?"

* * *

   – Я позвонил ученому, – вернулся через несколько минут Исфахалла, спеша поделиться последними новостями. – Он уже все знает и, как мне показалось, сильно беспокоится.
   Дружный смех соратников, к которому присоединился и Хайллабу, воодушевил рассказчика, и он продолжал:
   – Я передал ему наши требования.
   – Он что-нибудь ответил?
   – Всего несколько слов. Он обзывал нас самыми страшными словами русского языка.
   – И все?
   – Пока что он не может говорить. Слишком переживает, Наш расчет оказался точен – он слишком любит свою дочь. Я думаю, – довольно потер руки Исфахалла, – наш план сработает. Рыбка клюнула на наживку. Остается только вытянуть ее.
   – О-о, Аллах акбар! – снова поблагодарил господа Хайллабу, и все дружно поддержали его призыв.
   – Но есть и еще кое-что, господин. Это вряд ли хорошая информация для нас.
   – Что случилось?
   – Я позвонил Шарифу...
   – Шарифу?
   – Да, господин. Помните, тот студент-электронщик, которого удалось подключить к нашей работе.
   – Ах, да, – удовлетворенно кивнул Хайллабу.
   – Я поручил ему прослушивать телефон ученого. Шариф тоже знает русский, и лучшей кандидатуры...
   – Меня интересуют телефонные звонки, а не познания какого-то студента в этом варварском языке! – чуть возвысил голос Хайллабу, нетерпеливо прерывая говорившего.
   – Конечно, господин... Шариф сказал, что к делу уже подключились службы безопасности России.
   Услыхав о похищении, Большаков тут же связался с каким-то своим старым приятелем из ФСБ, просил помочь. Шариф утверждает, что после этого звонка изменился электрический сигнал на линии Большаковых, то есть не иначе, как их телефон теперь прослушивается специалистами спецслужб.
   – Ух, собака! Ему что, родная дочь не дорога – новость сильно расстроила Хайллабу, Вмешательство госбезопасности существенно осложняло ситуацию и по большому счету могло вообще сорвать все планы его группы. – Он сообщил о том, кого подозревает в похищении?
   – Нет, господин, своему другу из безопасности он просто рассказал, что у него похитили дочь, а про требования нашей стороны даже не вспомнил, – попытался было успокоить своего расходившегося шефа Исфахалла, но сделать это теперь было не так-то легко.
   – Все равно, теперь ФСБ до всего докопается!..
   Так, это обстоятельство вынуждает меня скорректировать планы. Все пройдет по ускоренной программе. Шарифу от телефона – ни на шаг. Ты сам его заменишь, когда он устанет. Вам на прослушивание – двое суток. Звонить Большакову из города, из телефонных автоматов, каждые двенадцать часов.
   Разговор – не более минуты, чтобы ФСБ не успела засечь, из какого телефона-автомата звонят. Никаких имен, никаких намеков на то, кто звонил: ФСБ не должна понять, о чем идет речь... О, проклятие на мою голову! – вдруг застонал Хайллабу, сильно сжав руками виски. – Нет, теперь уж звонить Большакову больше нельзя ни под каким предлогом. Пусть послезавтра вечером Шариф отнесет к нему домой конверт с прядью волос этой женщины.
   Он кивнул в сторону Алины, и девушка, заметив этот жест, испуганно вздрогнула, предчувствуя самое худшее.
   – Да, господин, я понял, – согласно кивнул, запоминая указания, Исфахалла. – Прикажете вложить в конверт какую-нибудь записку?
   – Что-нибудь о сроках на раздумье. Например: "остались сутки". Но это неважно, придумаем и потом. Сейчас важно другое – нам нужно готовиться к отъезду. Товар и документы готовы? – Хайллабу обернулся к маленькому тщедушному человечку, смиренно стоявшему все это время за спиной своего шефа.
   – Да, господин, как вы и приказывали, три фуры, забитые запчастями доверху, уже подготовлены. Документы в порядке, все заверено в российских таможенных службах. Есть и пломбы для опечатывания фур.
   – Хорошо. В ту же ночь, когда Шариф понесет конверт Большаковым, мы должны покинуть Москву. Женщина поедет с нами. Она теперь становится нашей гарантией, поэтому я приказываю вам беречь ее, как зеницу ока. Ты понял, Хабиб? – теперь он обратился к огромному грозного вида бородачу, отвечавшему в их группе за боевое обеспечение: профессиональному солдату и профессиональному убийце.