Воронин Андрей Николаевич. Наперегонки со смертью

   – Да, – коротко кивнул тот в ответ. – Я не отойду от нее ни на шаг.
   – Именно этого я и хочу... Дальше. Шариф остается в Москве, и утром следующего дня, после того, как отнесет конверт, пусть свяжется с Большаковым по телефону. Каков бы ни был ответ – в два часа дня мы позвоним Шарифу на его квартиру. Он должен ждать нашего звонка.
   – Хорошо, господин, я все понял, – Исфахалла всем своим видом выражал страстное желание выполнять указания шефа немедленно и как можно более точно, и это подобострастие немного успокоило Хайллабу.
   – Все. А теперь я хочу отдохнуть. Впереди нас ждет еще много сложной работы...

* * *

   Двое суток в подвале показались Алине бесконечными.
   Каждую секунду рядом с ней, не спуская с нее глаз, находился этот страшный огромный детина, которого звали Хабибом. Он сторожил ее, как неутомимый сторожевой пес. Он даже ночью не смыкал глаз, попивая бесконечные порции кофе и покуривая, пока девушка, ворочаясь, пыталась заснуть на выделенной для нее маленькой и узкой твердой кушетке.
   Сначала, когда все эти бородачи вышли и с ней один на один остался только этот верзила, Алина не на шутку испугалась. Его вид мог заставить думать что угодно. Но постепенно страх ее рассеялся: великана она интересовала только как объект охраны, не более. Он просто сидел напротив нее на стуле, тараща на девушку свои глазищи, и не отходил ни на шаг, провожая даже в туалет в соседнюю комнату. Они ни разу не заговорили друг с другом, и Алина вообще не была уверена, что этот парень хоть одно слово понимает по-русски.
   На свете, казалось, существовала только одна вещь, которая три раза в день заставляла этого громилу отводить глаза от девушки, – молитва. Во время моления он забывал о ней, опускаясь на колени на маленький коврик и возводя глаза к потолку и делая какие-то пассы руками, что-то шептал, периодически отвешивая поклоны.
   Когда он в первый раз молился, Алине, не сталкивавшейся до того с мусульманами, зрелище показалось довольно занятным, и девушка с интересом разглядывала этого молодого еще парня, истово молящего о чем-то своего Аллаха. Но он, почувствовав вдруг ее пристальный взгляд, так грозно глянул в ее сторону, что любопытство девушки вмиг куда-то улетучилось, и с этого мгновения Алина всячески избегала смотреть во время молитвы в сторону своего сторожа.
   Здесь, в подвале, время, казалось, остановилось, и Алина не могла поверить своим часам, утверждавшим, что с момента похищения прошло чуть более двух суток, ей казалось, что сидит она в этом подвале по крайней мере не меньше недели.
   В первые часы девушка все время чего-то ждала. Она сама не знала чего. Ей казалось, что должна наступить какая-то развязка – или ей должны были сказать, ради чего состоялось похищение, или ее должны были убить либо изнасиловать, или в конце концов ее должны были освободить какие-нибудь с неба свалившиеся спецназовцы, в коротком и жестоком бою уничтожившие бы всех мусульман.
   Но ничего не происходило. Никто ничего ей не объяснял. Никто с ней вообще не разговаривал, совершенно, казалось, не интересуясь ее персоной И постепенно Алине даже стала безразлична причина похищения. Она просто лежала на топчане, глядя в бетонный растрескавшийся потолок своей темницы и стараясь ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать.
   Так было легче.
   Ведь воспоминания тут же отсылали ее к дому, к родителям, к Александру, и тогда сердце сжималось в ледяной комок, скованный тоской и болью.

* * *

   Алина проснулась от того, что кто-то грубо и бесцеремонно тряс ее за плечо.
   Первым делом девушка взглянула на часы – было три часа ночи. Над ней, что-то приговаривая на своем языке, склонился ее охранник. Подвал снова, как и в первый день похищения, был заполнен людьми. По их оживленному разговору Алина поняла, что что-то за эти дни все же произошло.
   – Она проснулась, – доложил по-арабски Хабиб, обернувшись к Хайллабу.
   – Хорошо. Исфахалла, объясни ей что к чему.
   Только покороче.
   – Слушаюсь, господин... Женщина, мы тебя украдали, – начал он, переходя на русский язык, коверкая и до неузнаваемости изменяя некоторые слова, – чтобы твой отец согласился скоро-скоро с нашим предложением. Он пока еще думает, но нам быть в Москве стало опасно. Мы едем в другое место. В машине тебя тоже будет охранять Хабиб, – он кивнул на ее огромного охранника, – поэтому веди себя хорошо. Он убьет тебя, если ему что-то не понравится... Ох, твой глупый старый отец совсем не хочет любить свою единственную дочку!
   – Не правда, мой отец не глупый, – зачем-то горячо запротестовала Алина. – Он очень талантливый человек и крупный ученый!
   – Ученый он действительно неплохой, и именно поэтому он нам нужен. Но он глупый, потому что поменял много-много денег и приглашение самого господина Амроллахи на мучения собственной дочери.
   – Наверное, иначе было нельзя, – Алина категорически не хотела соглашаться с такой постановкой вопроса, но араб, казалось, совсем не намерен был спорить. Он просто констатировал факты, интерпретируя их на свой лад, и совершенно не слушал ее возражений.
   – Можно. Думать людям можно всегда. А теперь мы едем. Чтобы ты случайно не убежала, мы вынуждены на всякий случай перестраховаться. Заведи руки за спину, – он жестом показал, чего хочет от девушки, и Алина послушно позволила надеть на себя наручники.
   – Вот так... И еще, – с этими словами араб извлек из кармана несколько маленьких железных цилиндриков с закрепленными на них кольцами, и Алина поняла, что это гранаты. – Ты – наша заложница и наше прикрытие. Поэтому тебе придется носить эти штучки с собой.
   Исфахалла засунул ей по гранате в оба кармана джинсов, а одну положил в нагрудный карман рубашки девушки, и Алина, почувствовав прямо у груди тяжесть смертоносного металла, невольно вздрогнула всем телом, не на шутку перепугавшись.
   – Зачем вы это делаете?
   – Если на нас нападут, ты погибнешь первой.
   – Господи, кто на вас нападет?
   – Твой отец сообщил про похищение в Федеральную службу безопасности. Только что, ночью, пропал наш человек, который относил письмо для твоего отца. Значит, кто-то уже начал охоту за нами. Значит, твой отец совершил слишком большую ошибку. Просто непоправимую.
   – Что теперь будет?
   – Мы уезжаем. Твой отец нас больше не интересует.
   – А я?
   – Ты едешь с нами.
   – Зачем?! Отпустите меня, пожалуйста! Ведь у вас сорвались все планы, а я вам теперь просто не нужна...
   – Э-э, я же тебе говорил, ты – наше прикрытие.
   Ты должна нам помочь выбраться из этой страны.
   – А потом?
   – Потом – посмотрим... Продадим тебя, ха-ха, в какой-нибудь бордель. Пусть с тобой старые турки поразвлекаются, – зловеще рассмеялся Исфахалла. – Но не расстраивайся раньше времени. Будешь себя хорошо вести – отпустим. Нам главное – выбраться отсюда. Ты поняла?
   – Да, конечно, – согласно закивала девушка, чувствуя, что ужас и страх снова сковывают ее сердце.
   – Эй, вы долго там еще болтать будете? Некогда нам. Пошли! – поторопил Исфахалла Хайллабу, и Хабиб, бесцеремонно схватив ее за руки, потащил к выходу из подвала...

* * *

   Алина не успела даже толком вдохнуть свежего холодного ночного воздуха, по которому так соскучилась за время заключения в сыром и затхлом подвале. Хабиб сразу же подтолкнул ее к одной из грузовых крытых машин, стоявших во дворе дома, в котором ее держали эти два дня.
   Машин вообще было четыре. Три огромные фуры, которые используются для междугородных и международных перевозок, и новенький "БМВ", только что, казалось, выкатившийся из заводских ворот.
   Алину подвели к одной из машин, и Хабиб с легкостью, как пушинку, приподнял ее за талию, помогая забраться в высокий крытый тентом кузов.
   Фура оказалась по самую крышу забита деревянными ящиками, и Алина остановилась, недоумевая, как же они здесь поедут. Но ее сторож уверенно подтолкнул девушку к узенькому проходу, оставленному у самого борта, и, протиснувшись в этот лаз, Алина подивилась хитрости и предусмотрительности арабов: укладывая груз, они оставили посреди кузова небольшой, метра два на два, кусок свободного пространства, и в результате здесь получилась своеобразная комнатка, стены которой были выложены тяжеленными ящиками с автозапчастями. Вряд ли у тех же таможенников хватило бы терпения и желания выгружать многотонный груз, чтобы провести полный осмотр машины. А ко всему прочему, как только Хабиб с девушкой исчезли в чреве фуры, тент был тщательно опломбирован печатью московской региональной таможни...
   Хабиб щелкнул зажигалкой, и мерцающее пламя выхватило из кромешной тьмы распорки, предусмотрительно поставленные для того, чтобы груз не сдвинулся с места во время движения автомобиля, и несколько охапок сена на полу – для обеспечения минимального комфорта.
   В угол на сено и толкнул Хабиб пленницу, а сам устроился у выхода, привалившись спиной к ящикам и скрестив по восточному обычаю ноги.
   Снаружи донеслось несколько резких команд по-арабски, и машины, дружно взревев мощными моторами, медленно потянулись со двора, отправляясь в далекий и опасный рейс.
   Алина не видела, как сели в "БМВ" обеспечивавшие прикрытие каравана Хайллабу и Исфахалла.
   Она не видела, в какую сторону подался их конвой.
   Лишь по реву двигателей впереди и позади их фуры она смогла понять, что усадили ее в среднюю машину.
   Фуру немилосердно трясло на разбитых подмосковных дорогах, и Алина в который раз прокляла все на свете, отправляясь в это вынужденное страшное путешествие...

Часть шестая
Домой!..

I

   Ровно девять часов потребовалось Банде, чтобы преодолеть расстояние до Сарнов, и когда солнце только-только перевалило верхнюю точку своего дневного пути, "паджеро" вылетел на ту самую брусчатку, которая так поразила его почти год назад, когда он ехал к Вострякову в первый раз.
   Он несся на предельной скорости, которую только позволяла дорога, и пустынная ночная трасса помогла ему до наступления утра проделать значительную часть пути.
   Тревога ни на секунду не оставляла его.
   Он пытался отвлечься от тяжелых раздумий, включая на полную мощность приемник, настроенный на волны "Радио-Роке", но музыка так и не смогла отвлечь его от мыслей об Алине.
   "Где она? Что с ней? Как они с ней обращаются?
   Не изменились ли их планы? Не вмешалась ли ФСБ? А может, они отпустили ее, или Владимир Александрович дал наконец согласие на сотрудничество?" – его мысли, пульсируя в голове, крутились вокруг одного и того же, и Банда твердо решил, как только доберется до Олежки, позвонить в Москву, Владимиру Александровичу, расспросить о новостях и рассказать все, что он знал сам и что собирался предпринять.
   "Надо, наверное, остановить ФСБ. Ведь если они предпримут штурм, догадавшись, кто и как украл Алину, она может погибнуть. Ребята в ФСБ, конечно, умелые, но эти арабы – тоже не простаки. Они профессионалы, и с ними ухо надо держать востро.
   Вряд ли есть смысл в лобовом штурме, а наши начальники, похоже, других методов вообще не знают.
   Жизнь заложников – слишком малая ценность для наших органов, чтобы ради этого разрабатывались особые, хитрые планы освобождения. И Алине будет грозить смерть, если я не успею к ней первым".
   Он немного успокоился лишь тогда, когда "мицубиси" влетела в Сарны, затормозив у первого, совершенно ненужного на пустынном перекрестке светофора, а затем вдали замаячила крона высоченного вяза, росшего у дома Вострякова.

* * *

   – Банда! Ты! Ешь твою мать! Не могу поверить собственным глазам! Ты же обещал только в июле! – Востряков кинулся к нему с распростертыми объятиями, и радость его была неподдельной. Банда чуть не прослезился. Он вдруг как-то сразу вспомнил, что не ошибся, стремглав полетев именно сюда.
   Олежка не бросит его, поможет, чем сможет. Что-то придумает, что-то посоветует.
   – Олег, я по делу.
   – По делу?! Что-то случилось? – вдруг сразу посерьезнел Востряков, заметив суровые морщины у бровей друга. Он видел этот ледяной блеск голубых глаз Банды раньше, в Афгане, перед боем. Лед в глазах друга всегда означал, что ситуация серьезная и тяжелая, тяжелей некуда, и сейчас это знакомое выражение не на шутку испугало Олега, в мгновение ока заставив разволноваться.
   – Случилось. Олежка, украли Алину.
   – Как это? – смысл сказанного не доходил до Вострякова. – Ее обокрали?
   – Нет, украли ее саму. Похитили. Взяли в заложницы. Называй, как хочешь, но ясно одно – Алина в беде, и ей срочно нужна моя помощь, – нетерпеливо попытался объяснить ему все Банда.
   – Подожди, ничего не понял... Ты ел сегодня?
   – Что?
   – Ты завтракал?
   – Ай, при чем тут завтрак?! Ты понял? Алину украли!..
   – Я понял. Пошли в хату, перекусим, а заодно мне все подробно расскажешь.
   Олег потащил Банду за собой, увлекая его в дом и еще со двора крича:
   – Мать, накрывай на стол, Банда приехал!

* * *

   – Вот теперь все ясно, – Востряков сосредоточенно барабанил костяшками пальцев по столу, выслушав рассказ Банды о том, что произошло с Алиной, и задумавшись. – И что ты намерен предпринять?
   – Я приехал за оружием, – Банда на секунду обернулся, убеждаясь, что мама Олега не слышит их, занятая чем-то в соседней комнате. – Потом лечу на Брест, там постараюсь их перехватить.
   – Да... Ситуация, однако, – Востряков о чем-то сосредоточенно думал. – Так, говоришь, на Прагу идут?
   – Если верить арабу.
   – Ну, я думаю, ты из него правду вытянул. Но у меня есть кое-какие соображения, – он взглянул на Банду, и огонек азарта горел в его глазах. – Берешь меня в компаньоны?
   – В смысле?
   – Я поеду с тобой.
   – Нет, Олег. Ты свое отвоевал. Это мое дело и моя девушка. Зачем тебе рисковать...
   – А когда ты меня вытаскивал из горящего бэтээра, какого черта ты рисковал?
   – Тогда было совсем другое. Это была война, а на войне бывает всякое, там люди погибают каждую минуту...
   – Банда, то, что сделали эти притырки, – это тоже война. Они объявили ее нам, и теперь с нашей стороны она будет куда более честной и справедливой, чем то, что мы делали с тобой в Афгане.
   – Да, но...
   – И согласись, что вдвоем – уже веселее. Их все-таки восемь, а это целое отделение. Они вооружены, опасны и воевать, я думаю, научены. Разве я не прав?
   – Да, но я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня...
   – Банда, а если бы я к тебе приехал и рассказал такую историю о своей девушке, что бы ты сделал?
   – Не знаю...
   – А я знаю. Ты бы сорвался с места, бросившись на помощь мне в ту же секунду. Поэтому мне тебя даже уговаривать не стоит – ты и так все понимаешь. Я еду с тобой.
   – Что ж, – Банда вздохнул, взглянул в серьезные глаза Олега и положил ладонь на его руку, – я тебе одно скажу: спасибо, друг. Мне с тобой, конечно, будет легче и спокойнее.
   – Вот это другой разговор... Идем в клуню, покопаемся там среди банок с колбасами...

* * *

   Банда только удивлялся, с каким проворством и сообразительностью принялся Востряков за подготовку к их нелегкой миссии по освобождению Алины.
   Сначала он повел Банду в сарай, где из всего выкопанного оружия они тщательно отобрали лишь самый необходимый минимум. Банда на правах хозяина оружия к своему "вальтеру" добавил "узи", а Олег вооружился "береттой" и "Смит – Вессоном" с лазерным прицелом. Рассовав по карманам по четыре гранаты на каждого, они долго спорили, стоит ли брать с собой автоматы Калашникова, и Вострякову с трудом удалось уговорить Банду ограничиться только одним АКСУ, чтобы не превращать их машину в передвижной арсенал.
   Старательно закопав оставшееся оружие и боеприпасы и спрятав выбранное ими вооружение под заднее сиденье "мицубиси-паджеро", ребята наконец выгнали машину из сарая, и Олег спросил:
   – Поедем на твоей?
   – Я думаю, да.
   – А может, мой "опель" возьмем? Черт его знает, в каких переделках окажемся. Тебе своей ласточки не жалко будет?
   – А черт с ней! Как досталась, так и уйдет. Но моя все же помощнее будет.
   – Тогда нам надо на ней кое-куда подскочить.
   – Куда?
   – Садись в машину, я поведу. Увидишь.
   Востряков пригнал "мицубиси" в маленький авторемонтный кооператив, где шесть человек в двух сараях, оборудованных всем необходимым, колдовали над разбитыми автомобилями. Он отвел в сторонку председателя кооператива, высокого лысоватого человека с серьезными и внимательными глазами, и о чем-то переговорил с ним, периодически кивая на джип Банды и показывая что-то на пальцах.
   Наконец ремонтник вроде бы понял, что от него хотят, и, выгнав из сарая одну из бывших в ремонте машин, загнал на ее место "мицубиси". Он вывесил джип на подъемнике, снял колеса и подтащил поближе сварочный аппарат.
   – Эй, Олег, чего вы собрались делать с моей тачкой? – забеспокоился Банда, но Олег лишь улыбнулся загадочно, переодеваясь в комбинезон автомеханика:
   – Сейчас увидишь. Все будет тип-топ.
   Вместе с председателем они долго подбирали и вырезали из куска нержавеющей жести две широкие пластины, а затем, забравшись под машину, старательно приварили эти пластины к внутренним поверхностям передних крыльев.
   Потом председатель вынес из своего "офиса" еще две алюминиевые полосы, и Банда наконец-то понял, что это такое. Он видел такие штуки раньше, они назывались "защита передних крыльев". Он когда-то хотел поставить ее на джип, но знающие люди в Москве отговорили: мол, фирменная обработка крыльев на заводе обеспечивает сохранность кузова "паджеро" лет на десять минимум, и защищаться в этой ситуации – дело бесполезное и хлопотное.
   – Олег, подожди, машине защита не нужна.
   Здесь же анодированная сталь, она практически не ржавеет.
   – Банда, при чем тут ржавчина? Иди сюда, посмотри, что у нас получается.
   Сашке ничего не оставалось делать, как тоже забраться под машину и... лишь подивиться сообразительности Вострякова. Под крыльями теперь были приварены две небольшие и плоские железные коробки, которые полностью маскировались прикрепленной на четырех болтах защитой крыльев.
   – Понял, зачем нам это нужно? – хитро прищурился Востряков.
   – Честно говоря, я понял, что ты соорудил тайники, но только не понимаю, что нам там прятать – А если нам придется последовать за нашими друзьями в Польшу или Чехию?
   – За границу?
   – Именно.
   – И здесь прятать наш груз? – Банда поостерегся при этом председателе произносить слово "оружие", но Востряков, видимо, полностью доверял механику.
   – Да, Банда, "пушки" пригодятся нам и в Европе. Мало ли что. А таможенники с пограничниками вряд ли будут в восторге от нашего недекларированного груза.
   – Да, ты, конечно, прав, но про какую Европу ты говоришь? У меня же нет загранпаспорта, кто нас выпустит?
   – Ты серьезно? – у Вострякова от удивления даже вытянулось лицо, и Банда поспешил с оправданиями:
   – Олег, ну когда мне было этим заниматься? Да и зачем? Я что, собирался куда-нибудь?
   – Эй, Банда! Всякое ведь в жизни бывает! А вдруг бы ты в Германию решил махнуть когда-нибудь?
   – Чего я там не видел?
   – Э, не скажи!.. Ну ладно, давайте вешать колеса. Нам надо спешить. Надо еще кое-куда успеть.
   Они привели машину в порядок, и пока Банда устраивался на пассажирском сиденье, Востряков, вынув из портмоне несколько бумажек, передал их председателю кооператива.
   – Сколько я тебе должен? – Банда строго взглянул на Олега, когда тот вскочил за руль, выезжая с территории кооператива и направляясь к центру городка.
   – Бутылку пива в Праге нальешь.
   – Олег, я серьезно.
   – А если серьезно, то помолчи. Это не только твое дело, но и мое. У тебя что, очень много денег?
   – Вообще-то, не очень, но...
   – Тогда позволь мне часть расходов взять на себя. Мы ведь с тобой равные компаньоны, правда? И не спорь! – категорически закончил Востряков, заметив, что Банда пытается что-то возразить.
   – Ладно. А куда мы едем?
   – Сейчас увидишь.
   Сначала Олежка отвез его к местному Дому быта – стандартной стеклянной коробке, коих в превеликом множестве понатыкали в свое время на просторах СССР. К счастью для Банды, цивилизация уже коснулась своим крылом этого забытого Богом уголка, и буквально через пять минут ребята вышли из заведения, имея цветные фотографии Бондаровича.
   – Олежка, зачем?
   – Увидишь.
   Они вырулили на площадь, до сих пор украшенную позеленевшей бронзовой фигурой вождя пролетариата, и остановились на стоянке у огромного желтого здания, построенного в стиле сталинского классицизма, фасад которого украшали многочисленные таблички с названиями учреждений, самыми крупными из которых были Исполнительный комитет Сарненского Совета депутатов и милиция.
   – У тебя документы какие-нибудь есть?
   – Да, паспорт и удостоверение "Валекса".
   – Давай свой паспорт.
   – Зачем?
   – Банда, уже пять часов вечера. Скоро все конторы закроются. Давай не будем терять время.
   Банде ничего не оставалось делать, как только подчиниться. Олег забрал его паспорт и вышел из машины, коротко приказав:
   – Жди меня здесь.
   Он вышел минут через сорок, молча сел за руль и завел двигатель.
   Банда, не выказывая любопытства, молчал, лишь пытливо поглядывая на Олега.
   Когда они отъехали за несколько кварталов от площади, Востряков вытащил из внутреннего кармана старый общесоюзный паспорт Банды и новенький, темно-красный, с гербом СССР и надписью на двух языках на обложке – общегражданский заграничный, бланки которого до сих пор использовались во многих бывших республиках Союза, ставших суверенными.
   – Поздравляю, Александр Бондарович, согласно этому документу, вы стали гражданином Украины и получили загранпаспорт и разрешение на выезд сроком на три года от отдела виз и регистрации Сарненского управления внутренних дел.
   – Ты что, серьезно? – Банда недоверчиво раскрыл документ. Действительно, оформленный на его имя паспорт имел два необходимых штампа "гражданин Украины" и "выезд разрешен сроком на три года". – Олег, как тебе удалось?
   – Начальник ОВИРа – старый приятель. Он благодаря мне на "гольфе" второй серии разъезжает.
   – И сколько ты ему заплатил?
   – Банда, говорю тебе еще раз, теперь уже в последний, – это дело стало и моим делом, поэтому брось считать, кто сколько и за что заплатил. Ясно?
   – Ладно, не обижайся. Я просто не представлял, что этот паспорт можно добыть так быстро.
   – Ха, а его так быстро и не добудешь! Знаешь, сколько времени ты бы ждал его, если бы был обыкновенным жителем Сарнов?
   – Ну?
   – Месяца два как минимум. Но специально по моей просьбе ты стал счастливым обладателем заветной бумажки ровно за полчаса. Разницу улавливаешь?
   – Еще бы! Ну, а куда мы на этот раз?
   – В аптеку.
   – В аптеку?
   – Банда, я думаю, что пару бинтов, жгут, йод, перекись водорода и какое-нибудь сильное обезболивающее нам совсем не помешают.
   Олег сказал это очень серьезно, сосредоточенно глядя на дорогу, и Банда как-то вдруг разом почувствовал, что к их приключению Востряков относится гораздо серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. И Сашка лишь молча благодарно похлопал друга по плечу...

* * *

   Алина запомнила это путешествие на всю жизнь.
   Машину трясло немилосердно, и тяжеленные ящики грозно поскрипывали и постанывали, нависая над головой девушки. Слежавшееся сено уже практически не амортизировало тряску, и все тело ее теперь болело, превратившись, видимо, в единый огромный синяк. Уже несколько часов Алина ехала, стоя на ногах, не в силах ни прилечь, ни сесть от мучительной ноющей боли.
   Периодически водитель их машины троекратно коротко сигналил, и тогда Хабиб, невозмутимо восседавший у прохода и всю дорогу не спускавший с нее глаз, вставал, подходил к ней и, оторвав кусок пластыря, заклеивал ей рот и снова сковывал за спиной руки наручниками. И тогда девушка понимала, что через несколько минут будет остановка, например, для дозаправки или на железнодорожном переезде. Ее охранники, видимо, здорово опасались, что девушка закричит, желая привлечь внимание к их машине, и предпринимали самые строгие меры предосторожности.
   От постоянно рассеивавшегося по фуре дыма выхлопных труб у девушки нестерпимо болела голова. Это было жуткое мучение, и Алина мечтала о смерти не в силах вынести подобные испытания.
   Ее сторож ни слова не понимал по-русски да и не стремился с ней объясняться. Поэтому девушка продолжала оставаться в неведении как относительно самой цели их поездки, так и ее конечного пункта.
   Они были в дороге почти сутки, когда водитель снова коротко трижды просигналил.
   Хабиб привычно встал и направился к ней, отрывая на ходу очередной кусок пластыря, но на этот раз он не ограничился лишь наручниками. Он достал из кармана тонкую шелковую веревку и, уложив Алину, ловко и быстро связал ее по рукам и ногам, превратив девушку в молчаливую и беспомощную куклу, а сам извлек из-под пиджака пистолет и, передернув затвор, притаился у проема. И по этим приготовлениям Алина поняла, что их караван ожидает что-то серьезное.
   Некоторое время они, видимо, стояли в очереди, потому что машины продвигались буквально по несколько метров, часто останавливаясь и заглушая двигатели. В наступавшей тишине Алина слышала разноязычный и разноголосый гул вокруг ее темницы, ругань, хлопанье дверок и сигналы клаксонов.
   Потом строгие голоса раздались у самого фургона, и девушка поняла, что происходит.