- Ого, - пробормотал Олег Андреевич. Его немного отпустило, но голова все еще кружилась, а тело, казалось, было наполнено водородом. Не гожусь я в бойцы, с горечью подумал он. Обругал этого мерзавца, и то чуть сердечный приступ не заработал. - А вы хорошо говорите по-русски, - сказал он, чтобы сменить тему.
   - Учился в Ленинграде, - равнодушно пояснил чеченец. - В Герценовском.
   - Но это же педагогический! - невольно поразился Олег Андреевич.
   - Вот именно. А вы думали, что у нас живут одни чабаны и те, кого они пасут? Впрочем, я не доучился. Бросил, потому что надоело. Глупо это все. Пошел зарабатывать деньги. Это оказалось совсем просто. Вы, русские, видите, как вас обманывают, но почему-то молчите. Может быть, до сих пор боитесь людей с востока после монголо-татар? В любом случае, я горжусь тем, что на мои деньги было закуплено оружие и снаряжение для пяти сотен наших бойцов. Из этого оружия застрелили много ваших солдат и сожгли пять танков и восемь бронетранспортеров. Вы скажете, что я бандит, но бандит убивает ради выгоды. В чем моя выгода? Сам Шамиль пожал мне руку и сказал, что я патриот. А вы с вашей хваленой армией - просто дерьмо дохлой овцы. Остановите здесь, я приехал. Вот, получите.
   Олег Андреевич был очень доволен тем, что поездка оказалась короткой. Он обернулся, чтобы взять деньги, и в это мгновение в его шею вонзилась тонкая игла. Пассажир безжалостно надавил на поршень шприца, вводя в кровь Зуева прозрачный раствор. Олег Андреевич с испугом заметил, как начал меркнуть дневной свет, и через мгновение повалился на сиденье, не подавая признаков жизни.
   ***
   ...Он очнулся, ощущая, как разламывается голова. Во рту было сухо, как в пустыне, а в ушах стоял дикий рев, как будто где-то рядом прорвало паровой котел.
   Олег Андреевич попытался пошевелиться и обнаружил, что может двигать только головой. Постепенно он разобрался в своих ощущениях и понял, что буквально прибинтован к жесткому стулу толстой бельевой веревкой. Тот, кто это сделал, переусердствовал, и веревка глубоко впилась в тело, причиняя боль даже через одежду. Зуев усилием воли подавил панику. Его перепуганный разум поспешно опустил завесу спасительной лжи над ужасным будущим: в конце концов, пока он сидел на стуле, никакой непосредственной угрозы его здоровью и жизни не было, а причиняемая веревками боль казалась вполне терпимой. Олег Андреевич понимал, что пытается обмануть себя, но взглянуть правде в лицо у него не хватало мужества. Тогда возведенная разумом плотина непременно рухнет, и он забьется в отвратительной истерике, поскольку все, что он может сделать, это кричать до потери сознания.
   В его уши снова ворвался дикий рев. Зуев наконец сообразил, что этот ужасный звук издает вовсе не паровой котел, а живой человек. Он немного повернул голову, чтобы посмотреть, кто же так кричит, и поспешно зажмурился. Это было сделано с большим опозданием: он разглядел слишком много подробностей, от которых кровь застыла у него в жилах, а желудок тугим горячим комом подкатил к самому горлу.
   На стене был распят человек - вернее, то, что от него осталось. Теперь он больше напоминал неумело разделанную мясную тушу, которую начали расчленять, не убедившись предварительно, что это именно туша, а не живое существо. По обнаженному телу обильно струилась кровь, покрывая его сплошной пленкой. Блики света плясали на этой страшной пленке в такт судорожным сокращениям мышц. Какой-то человек, низко склонившись над животом распятого, что-то делал возле его паха. Блеснула сталь, и помещение снова наполнилось нечеловеческим ревом. Палач разогнулся и отбросил в темный угол какой-то слизистый кровавый комок. Комок со шлепком упал на пол. В ответ из угла раздалось урчание, и Зуев с ужасом рассмотрел худого ободранного кота, который, выйдя из укрытия, жадно схватил то, что секунду назад было частью живого человеческого тела. Кот скрылся, унося в зубах добычу. Олег Андреевич почувствовал, что его сейчас стошнит, и попытался наклониться. Веревка не пустила его, и содержимое желудка обильной струей выплеснулось ему на грудь.
   - Подожди, Рустам, дорогой, - услышал он знакомый голос. Палач разогнулся и отступил на шаг в сторону. Олег Андреевич отвернулся от жуткого зрелища и увидел своего недавнего пассажира. - Наш гость проснулся.
   Он подошел к Зуеву и некоторое время молча разглядывал его, слегка морщась от кислого запаха рвоты. Как ни хотелось Олегу Андреевичу выглядеть в глазах своих мучителей настоящим мужчиной, которому нипочем любые пытки, он чувствовал, что смотрит на недоучку из Герценовского института с рабской преданностью и трусливой надеждой: а вдруг его не станут бить? А если станут, то, может быть, не очень сильно или хотя бы не сейчас? "А что я могу сделать? - пронеслось в мозгу. - Что я могу сделать? Может быть, я бы сумел броситься под танк с последней гранатой - кто знает? Но сидеть, не в силах пошевелиться, и смотреть, как от тебя отрезают куски.., о Боже!"
   Чеченец, похоже, читал в его глазах, как в открытой книге. Его губы искривила презрительная усмешка, и он удовлетворенно покивал головой.
   - Вот и славно, - сказал он. - Я вижу, ты все понял, свинья. Ты заслуживаешь смерти за то, что оскорбил мой народ и меня, но я дам тебе шанс искупить свою вину.
   - Но вы... - Зуев понимал, что собирается сказать глупость, но ничего не мог с собой поделать. - Но ведь вы обещали, что не станете мстить!
   - Обещание, данное неверному, ничего не стоит, - просветил его хозяин. - И потом, пока что я тебя даже пальцем не тронул. Будешь себя хорошо вести отпущу и даже дам денег... Как это у вас называется? Вынужденный простой! Ты получишь щедрую компенсацию за вынужденный простой. Но если ты будешь много трепать своим поганым языком и упрямиться... Я просто хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет. Рустам, дорогой!
   Похожий на гориллу Рустам вышел из своего угла, держа в руке длинный железный лом. Он без предупреждения размахнулся и нанес распятому человеку страшный удар по голени. Зуев отчетливо различил отвратительный хруст сломавшейся кости. Человек хрипло закричал.
   - Этот негодяй убил моего друга, - пояснил хозяин, закуривая сигарету и показывая большим пальцем через плечо на распятого. - Он бандит, убийца, убил моего лучшего друга, почти брата, из-за паршивых денег. Подошел сзади и выстрелил в затылок из пистолета. Он русский, но главное не это, а то, что он убийца. Он неверный, который поднял руку на верного сына ислама. Он грязь, которая вообразила себя равной аллаху и убила его верного слугу. Почему он больше не кричит?!
   Крики распятого действительно смолкли - видимо, бедняга выбился из сил. Дыхание с хрипом и свистом вырывалось из его окровавленного, распухшего рта. Рустам снова взмахнул ломом, как двуручным мечом, и вторая голень несчастного переломилась пополам со звуком, похожим на выстрел из мелкокалиберного пистолета. Вопли распятого возобновились.
   - Он лизал зад жирному борову по кличке Понтиак, - продолжал чеченец, - но тебя, пес, это не касается. Скажи мне, правда ли то, что вы решили организовать какой-то профсоюз, чтобы не платить нам деньги?
   Олег Андреевич молча кивнул. Его наполовину парализованный смертельным ужасом мозг лихорадочно метался в поисках выхода. Не ко времени вспомнились мечты о героической борьбе и самопожертвовании. Здесь, в пропитанном запахами пота, крови и экскрементов кирпичном подвале эти мечты казались именно тем, чем были на самом деле, - никчемными плодами блудливого воображения, капустными листами, милосердно скрывавшими бледную кочерыжку его трусоватой рабской натуры. Отвечать на вопросы было позорно и подло, не отвечать - глупо, потому что он и без Олега Андреевича был в курсе событий. "Но никаких имен, мысленно приказал себе Олег Андреевич. - Ни слова о конкретных людях и адресах. Я - мелкая сошка, сам по себе. Слышал звон, да не знаю, где он..." Ему захотелось расплакаться - в глубине души он знал, что скажет все, что у него спросят.
   Чеченец разглядывал его с брезгливым любопытством, как сбитое грузовиком животное, медленно умирающее на обочине дороги.
   - Хорошо, - сказал он. - Пока ты ведешь себя хорошо. Посмотрим, что будет дальше. Кто у вас главный?
   Олег Андреевич в последний миг поймал за хвост готовое сорваться с губ имя и отрицательно помотал головой. В этот момент ему стало окончательно ясно, как работает детектор лжи: усилия, которые ему пришлось приложить, чтобы не сказать правду, просто не могли не отразиться на показателях пульса и кровяного давления. Ему казалось, что он превратился в бесплотный призрак, пытающийся заставить двигаться и разговаривать огромную набитую песком куклу наподобие тех, с которыми тренируются самбисты. Это ему удалось, но движения головы напоминали судороги гальванизированной лягушки, а голос был похож на треск рвущейся пыльной тряпки.
   - Не.., я не знаю. Просто услышал на стоянке...
   - От кого услышал? Олег Андреевич всхлипнул.
   - Не знаю... Я с ними незнаком. Я сам по себе... Вишневая "девятка". Я постараюсь... Подождите, я постараюсь вспомнить номер.
   - Мне не нужен номер, - лениво процедил чеченец. - Мне нужно имя, и ты его знаешь, пес. Знаешь и скажешь - прямо здесь и сейчас. Между прочим, ты хотя бы знаешь, где ты?
   - К-как это где? - пролепетал Олег Андреевич, радуясь короткой отсрочке. В Москве.., или под Москвой.
   Но пока он говорил, в его ум закралось ужасное подозрение, которое переросло в твердую уверенность: он был не в Москве, а в Грозном, а может быть, и вовсе в горах, в подвале особняка какого-нибудь полевого командира. Его отравили каким-то наркотиком, и невозможно было выяснить, сколько минут, часов или дней он проспал. Его могли вывезти из города в ящике с картошкой и провезти через полстраны, бесчувственного, как окружающие его корнеплоды. Ему доводилось слышать, каково приходится чеченским заложникам, но он понимал, что не может рассчитывать даже на такое обращение: за него не собирались требовать выкуп. Да и какой выкуп могла собрать его жена? Жалкие крохи, отложенные, чтобы дать взятку при поступлении сына в институт...
   Он почувствовал себя стремительно падающим в бездонную пропасть. Честолюбивые мечты и серенькая, безрадостная рутина повседневной московской жизни отсюда казались лишь быстротечным сном, прекрасным и нереальным. Реальным был этот сырой застенок и распятый на стене окровавленный, вопящий кусок мяса, бывший когда-то человеком.
   Чеченец, который вел допрос, слегка повернул голову в сторону Рустама, и тот снова двинулся к распятому, поигрывая ножом. На сей раз звуки, которые издавал пленный бандит, были членораздельными.
   - Не меня! - дико завопил он. - Добейте, гады, Христа ради! Не меня! Его возьмите! Нет! Его! Он козел, его возьмите! Не меня! Не-е-е-ет!!!
   Крик перешел в какое-то прерывистое мычание и бульканье. Огромный Рустам сжал челюсти пленника крепкими, перепачканными кровью пальцами, с силой разжал их, вытянул наружу скользкий, бешено извивающийся язык и одним быстрым движением отхватил ту его часть, которая была снаружи. Пленник издал отчаянный рев, напоминавший предсмертное мычание коровы, и потерял сознание. Из его полуоткрытого рта хлынула густая кровь, заливая и без того окровавленные подбородок и грудь.
   Олег Андреевич хотел отвернуться, но не мог. Жуткое зрелище гипнотизировало его, как взгляд змеи. Он поймал себя на том, что испытывает трусливое облегчение: пока что больно не ему. Но что будет, когда этот здоровенный бык, распятый на сырых кирпичах, все-таки истечет кровью и загнется? Об этом лучше не думать, решил Олег Андреевич.
   Рустам тем временем подошел поближе и протянул своему земляку окровавленный нож, на острие которого был насажен кровоточащий обрубок языка. Он был похож на обыкновенный кусок мяса, но Олег Андреевич все равно отвернулся, когда эту жуткую штуковину поднесли к его глазам.
   - Смотреть! - повелительно прикрикнул чеченец, и Олег Андреевич против собственной воли повернул голову. - Ты можешь быть где угодно, - продолжал чеченец, водя у него перед лицом своей страшной указкой. - С тобой может произойти что угодно. Все, что угодно, кроме возвращения к нормальной жизни. У тебя есть только один шанс уцелеть: сказать имя.
   - Не.., знаю, - выдавил из себя Олег Андреевич. Чеченец молча стряхнул с кончика ножа отрезанный язык, подошел вплотную к стулу и вдруг принялся деловито расстегивать ширинку брюк - увы, не своих, а тех, что были на Олеге Андреевиче. Зуев заметил, что рукав белоснежной рубашки чеченца запачкался в крови, и вдруг понял, что именно тот собирается делать. Он почувствовал, что теряет даже те остатки контроля над своим телом, которые у него еще были, а в следующее мгновение по его бедрам обильно потекла обжигающе-горячая жидкость.
   - Ф-фу, - с отвращением сказал чеченец, поспешно убирая руки и морща нос, - славянская свинья! Не думай, что это спасет твоего маленького дружка, добавил он, обращаясь непосредственно к Олегу Андреевичу, и тот только теперь сообразил, что обмочился.
   Чеченец обернулся к Рустаму и сказал ему что-то на непонятном Зуеву гортанном наречии. Видимо, это была шутка, потому что оба рассмеялись. Потом пассажир Олега Андреевича снова повернулся к нему.
   - Ну, - сказал он, поднимая нож, - ты слил всю воду? Больше неожиданностей не будет? Тогда приступим. Только не вздумай обгадиться, потому что все, что из тебя выйдет, тебе придется сожрать.
   Он снова наклонился над сырыми, издающими неприятный запах брюками пленника, и Олег Андреевич вдруг с предельной четкостью осознал, что колодец его выдержки и героизма вычерпан до дна. Больше там не осталось ни капли, а если бы что-то и осталось, какая разница?
   - Нет, - проскрипел он, - стойте. Я скажу. Валиев. Это придумал Валиев. Он главный. Есть и другие, я скажу кто, но он самый главный.
   - Другие меня не интересуют, - сказал чеченец, разгибаясь и опуская нож. Их очередь наступит позже, если они не образумятся. Ты хорошо знаешь этого Валиева?
   - Мы познакомились недавно. - Теперь слова лились непрерывным потоком, и Олег Андреевич испытывал облегчение: после того как имя Валиева прозвучало вслух, терять было уже нечего - предательство свершилось, и можно было перестать терзать себя неразрешимыми моральными проблемами. - Но сошлись довольно близко.
   - Значит, ты можешь подойти к нему вплотную, и он не испугается, - с удовлетворением констатировал чеченец. - Это хорошо. Ты убьешь его и получишь за это деньги.
   Олег Андреевич содрогнулся всем телом. Оказалось, что у пропасти, в которую он падал, на самом деле не было дна.
   - Нет, - сказал он. - Что угодно, только не это. Лучше убейте меня.
   - На самом деле ты так не думаешь, - лениво проговорил чеченец. - На самом деле ты готов убивать голыми руками, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь. И кто сказал тебе, что мы тебя убьем? Это было бы слишком просто и для нас, и для тебя. Я объясню тебе, кто ты такой, если ты до сих пор этого не понял. Ты - мой пленник, раб, пес, никто. Ты будешь делать все, что я велю. Я могу тебя убить, могу отправить пасти овец или строить укрепленные блиндажи в горах, могу продать или обменять на пару баранов для шашлыка, могу отрезать тебе руку, зажарить ее и заставить тебя ее съесть. Тебя никто не спасет, о тебе никто не узнает. Ты - мой, и ты будешь мне служить. Я знаю много способов научить повиновению глупого пса. Я говорю правду. Ты мне веришь?
   - Да, - после короткой паузы ответил Олег Андреевич и наконец заплакал. Да, - повторил он сквозь рыдания, - я вам верю.
   Продолжая рыдать, он увидел, как Рустам подошел к распятому на стене бандиту и поднес к его голове пистолет. Выстрел хлестнул по барабанным перепонкам, как плеть, голова пленника тяжело мотнулась и безжизненно повисла, и Зуев поймал себя на том, что завидует трупу черной завистью - тот уже не испытывал ни боли, ни страха.
   Кроме того, перед смертью ему не пришлось никого предавать.
   Глава 10
   Сквозь забрызганное боковое окно Юрий смотрел, как Таня идет к коммерческой палатке. Оказалось, что он помнит ее образ до мельчайших деталей: ее волосы, лицо, огромные глаза, немного глуховатый голос и походку, полную природной грации, которой невозможно научиться. За внешним неотразимым обаянием в ней чувствовалась глубина и какой-то надлом, словно ей пришлось многое повидать и пережить. Учитывая ее связь с покойным Графом, Юрий предположил, что она и впрямь видала такое, от чего некоторых кадровых офицеров даже вывернуло бы наизнанку. Взять хотя бы Клоуна - личного палача Графа, дебила с ярко выраженными садистскими наклонностями. Если Таня входила в ближайшее окружение Графа, ей наверняка доводилось видеть, как работает Клоун.
   Эти мысли снова всколыхнули в нем подозрения. Конечно, мир тесен, и их встреча могла быть случайной, но тень кровавых событий минувшего лета упорно маячила на заднем плане, отравляя воздух и делая милую улыбку Тани похожей на волчий оскал. Она была слишком умна, чтобы после смерти своего покровителя остаться без работы. Такие агенты на дороге не валяются, и ее вполне мог подобрать очередной авторитет, как кто-нибудь наверняка подобрал тех членов банды, до которых не добрался Юрий со своим старым "маузером". Юрию очень хотелось верить, что Таня села к нему в машину случайно, повинуясь полуосознанной симпатии, связывающей людей, которые вместе прошли через ад, но в предположении, что она работает по заданию, было куда больше логики и здравого смысла.
   С другой стороны, он не видел никакой причины, по которой у уголовного мира мог возникнуть интерес к его персоне. Деньги, отбитые у Арцыбашева, он вернул в банк до последнего цента. Неужели Таня как-то связана с придурком в кашемировом пальто, который вломился к нему домой, чтобы предложить работу киллера, специализирующегося на чеченцах? Юрий проиграл в уме такой вариант и презрительно хмыкнул: получалась чушь собачья. Неужели они рассчитывали, что женщине будет легче уломать его, чем мужчине? Если так, то они еще большие идиоты, чем он думал. А если нет, то было совершенно непонятно, в чем заключается Танина миссия. Юрий не располагал ни деньгами, ни информацией, ни связями, которые могли бы привлечь к нему внимание криминальных структур, ничем, кроме собственного сильного, тренированного тела. Он усмехнулся: уж чем-чем, а сильными телами каждая московская банда располагает в избытке.
   Он откинулся на спинку сиденья и закурил. А подите-ка вы все к черту со своими паучьими хитростями, своими бабками и своими чеченцами, мысленно обратился он к своим неизвестным доброжелателям. Видеть в Тане врага было чертовски сложно. "Этим и берет, - подумал Юрий, беспечно пуская дым в потолок. - Красота - страшное оружие, а уж в сочетании с умом это что-то невообразимое. Но в чем тут соль? Неужели я все-таки кому-то мешаю, и ее послали, чтобы меня шлепнуть? Вон она, у киоска, покупает водку. Целый, черт бы его побрал, литр... Сыпанет чего-нибудь в рюмку, и можно звонить в похоронное бюро. А может, она работает на кавказцев? Тогда у этих ребят получается просто фантастическое быстродействие, прямо как у новейшего компьютера. Нажми на кнопку - получишь результат. Не успел послать подальше бойца, а через пять минут уже готова адекватная реакция. Нет, это уже мистика какая-то. Что они, с нечистой силой знаются? Бред, бред... Или это профсоюзные дела, которые закрутил Валиев, мне так аукаются? Тоже сомнительно..."
   Таня возвращалась к машине, держа под мышкой литровую бутылку водки и на ходу пряча что-то в сумочку. Юрий решил, что это сигареты, хотя издалека коробка показалась ему чересчур пестрой. "Цианистый калий, - весело подумал он. - В оригинальной упаковке и с сертификатом качества". Сложенный зонт торчал у Тани под мышкой - не там же, где и бутылка, а с другой стороны, - и лишь теперь Юрий заметил, что дождь прекратился. Копающаяся на ходу в сумочке, с бутылкой и зонтом Таня имела какой-то очень простецкий, почти домашний, взъерошенный и растрепанный вид, и Юрий подумал, что для полноты картины не хватает только авоськи с продуктами и коляски с младенцем. Когда Таня втиснулась в предупредительно распахнутую им дверцу, Юрий поделился с ней своим впечатлением. Ему показалось, что Таня едва заметно вздрогнула.
   - Нет уж, - сухо сказала она. - Дети - это не для меня.
   - Почему? - удивился Юрий.
   - По кочану, - отрезала Таня. - Поехали. Юрий пожал плечами и запустил двигатель. Болван, сказал он себе. Что ты лезешь человеку в душу? Это ее дело. Захочет - расскажет, а не захочет - значит, так надо.
   - Извини, - сказал он, выводя машину во второй ряд и переключая скорость. - Язык мой - враг мой. Хочешь, я его откушу?
   - И что останется? - спросила Таня. - Здоровенный кусок мяса.., с принципами, которых ни один нормальный человек не понимает. Сейчас ты можешь хотя бы словами объяснить, чего ты хочешь, а что будет, если ты лишишься языка?
   - Изложу свои принципы на бумаге, напишу плакат и буду носить его на шее. Кроме того, будь у меня хоть три языка, я не смог бы объяснить, чего я хочу. Вот ты - ты можешь объяснить, чего ты хочешь?
   - Когда-то я думала, что могу, - задумчиво ответила Таня, и лицо ее снова потемнело, словно на него набежала туча. - А теперь... Не знаю.
   Юрий услышал негромкий треск и, повернув голову, увидел, что Таня уже свинтила с бутылки алюминиевый колпачок.
   - Примешь? - спросила она, вопросительно наклонив горлышко в его сторону.
   - Потерплю до дома, - сдержанно ответил Юрий.
   - Как знаешь, - сказала Таня. - А я глотну. Дерьмовая у тебя печка. Все равно в машине холод собачий.
   Она запрокинула бутылку, которая казалась в ее тонкой руке особенно огромной, и мастерски отхлебнула из горлышка. Юрий снова покосился на бутылку и мысленно присвистнул: на глаз в бутылке убавилось граммов пятьдесят, а то и больше.
   - Если ты будешь продолжать в таком темпе, я привезу домой бесчувственное тело, - предупредил он.
   - Врешь, Инкассатор, - возразила Таня. - Ничего подобного. В этом плане тебя ожидает бо-о-оль-шой сюрприз. Если бы я собиралась напиться, я купила бы две такие бутылки, а может быть, даже три.
   Но напиваться я не намерена. - Она немного помолчала, а потом со вздохом добавила:
   - Видел бы мой спонсор, чем я сейчас занимаюсь!
   - Спонсор? - переспросил Юрий. "Ну да, - мысленно сказал он себе, - а ты думал, она на стройке вкалывает, чтобы загладить свою вину перед обществом?" А кто он, твой спонсор?
   - Никто, - равнодушно ответила Таня. - Обыкновенный жирный козел со свинскими замашками. Забудь о нем, он тебе неинтересен. И потом, он скоро умрет.
   - Рак? - спросил Юрий, чтобы не молчать. Таня мрачно усмехнулась. Наедине с этим человеком ей почему-то не хотелось притворяться, и улыбка вышла такой, какой она бывала, когда Таню никто не мог видеть: холодной, жесткой и насмешливой.
   - Рак или не рак - какая разница? Я же сказала: не думай о нем.
   Она сделала еще один глоток из бутылки, на этот раз совсем маленький, и решительно завинтила пробку. В ее пальцах опять словно по волшебству возникла сигарета. Мгновением позже у нее в кулаке расцвел оранжевый огонек зажигалки.
   - Расскажи, как живешь, - попросила она.
   - Живу - хлеб жую, - пробормотал Юрий. - Что рассказывать? Сама все видишь.
   - Да уж вижу. Худой какой-то стал, под глазами крути. Ты, часом, не ширяешься?
   - Курю много, - буркнул Юрий первое, что пришло в голову. "Что я делаю? думал он в это время. - Куда я ее везу и чем мы там станем заниматься? Я же медведь, бирюк, а она - как жар-птица. Как там говорят всякие умники из теперешних? Настоящий бриллиант нуждается в золотой оправе. И еще - красота требует жертв. А у меня даже закусить нечем..." - Слушай, - спохватился он, у меня же дома закусить нечем. Есть тарелка квашеной капусты - купил вчера у одной бабки на рынке. А больше, увы...
   - Эх ты, хозяин, - Таня улыбнулась. - Не переживай. Если бы я проголодалась, позвала бы тебя в кабак. Я к тебе не за этим еду.
   - А зачем?
   - Ты опять за свое? Учти, Инкассатор, любая нормальная баба на моем месте за такой вопрос засветила бы тебе по физиономии, и больше ты бы ее не увидел.
   - Любая нормальная? А ты, выходит, не вполне нормальная?
   - Я не вполне любая, - сказала Таня.
   Таня замолчала, время от времени поднося к губам сигарету, на кончике которой рос длинный столбик белого пепла. Ей вдруг вспомнилось детство. Одноклассники в ее провинциальном городке, сидя вечером у разожженного где-нибудь на окраине городской свалки костра, пускали по кругу дешевую сигарету - одну на всех. Курили "на фофан" - тот, кто первым ронял пепел с сигареты, под общий хохот подвергался экзекуции. Кто-нибудь крепко прижимал к голове неудачника ладонь и, сильно оттянув назад средний палец, звонко щелкал им по лбу жертвы, после чего процесс хождения сигареты по кругу возобновлялся. Сейчас Таня загадала: если она сумеет докурить сигарету до конца, не уронив пепел, все будет хорошо. Она сама не представляла, что значит "хорошо" и как это самое "хорошо" соотносится с ее болезнью. В ее положении ничего хорошего просто не могло быть.
   "Сумасшедшая, - думала она, - что ты творишь? Ты и так по уши в грязи, но если ты сделаешь эту последнюю подлость, прощения тебе не будет - ни на этом свете, ни в особенности на том. Если сказать ему правду, он выскочит через лобовое стекло и умчится вперед быстрее своей "Победы". Или даже проще: остановит машину и вытолкнет тебя из салона. Ботинком, поскольку трогать руками заразную, скорее всего, побоится. Глупее того, что я собираюсь сделать, просто ничего не придумаешь. А промолчать - значит, подвергнуть его смертельному риску. Стопроцентной защиты не существует, так что..."