Воронин Андрей Николаевич. Однажды преступив закон (Инкассатор)

   Он показал подбородком на ширинку своих брюк.
   - Много говоришь, слушай, - вспыхнув, процедил сквозь зубы кавказец. Будешь столько говорить - возьму твою штуку и тебе скормлю.
   - Вали отсюда, шестерка, пока я тебя этой штукой не накормил, - холодно сказал Разгонов. - Тебя послали оружие забрать? Ты забрал. Вот и хромай отсюда, баранья башка, пока я не разозлился. А еще раз вякнешь - скажу Умару, что ты, козел, от мусоров бабки получаешь.
   - Умар не поверит, - презрительно отозвался кавказец. - Умар мне брат. Он тебя зарежет, пес.
   - Умар мне брат, но истина дороже, - тихо пробормотал себе под нос Разгонов. - Поверит, - сказал он, обращаясь к телохранителю. - Еще как поверит, и будешь ты ходить с собственными яйцами в карманах. Все, пошел вон! Скажи Умару, что все чисто, и исчезни. Только оружие потом верни, не забудь. Знаю я вас, джигитов.
   - Ш-шакал, - с чувством прошипел кавказец и неуклюже выбрался из машины.
   Через минуту его место занял Умар. Когда он с удобством разместился на заднем сиденье, по салону автомобиля поплыл смешанный аромат дорогого одеколона и турецкого табака, сквозь который, вопреки обыкновению, пробивался затхлый запашок подвала.
   - Зачем звал? - спросил Умар, закуривая свою турецкую сигарету и нервным жестом убирая в карман зажигалку.
   Разгонов покосился на него в зеркало. Для постороннего Умар выглядел как огурчик, но майор, знавший его как облупленного, без труда заметил запавшие щеки и темные круги под глазами, да и сами глаза за то время, что они не виделись, приобрели желтовато-розовый оттенок, словно были наполнены подкрашенным кровью гноем. Майор сдержал улыбку, запустил двигатель и не спеша поехал по Садовому кольцу, огибая Центр против часовой стрелки.
   - Понтиак, - сказал он. - Понтиак принял решение. Война, Умар.
   - Этот пес умрет, - высокомерно отреагировал чеченец. - Умрет как собака.
   - Ясное дело, что как собака, - со скрытой издевкой согласился Разгонов. Как же еще может умереть пес? Только давай без кинжалов в зубах, зеленых знамен, кровавых клятв и прочей мелодрамы. Я работаю за деньги, а скрипеть зубами и сверкать глазами будешь у себя в подвале.
   Умар рывком подался вперед, одной рукой ухватившись за подголовник водительского кресла, а Другой за пистолет.
   - Откуда знаешь про подвал? - спросил он, свирепо вращая белками. - Кто сказал?
   - Никто не сказал, - лениво ответил Разгонов, даже не повернув головы. Ты себя нюхал? Кстати, сядь на место, дышать нечем...
   Чеченец шумно задышал, и в течение нескольких секунд Разгонов ждал удара ножом в шею. Чтобы хотя бы отчасти обезопасить себя, он резко увеличил скорость. Деревья, столбы и бульварные решетки замелькали, сливаясь в рябую ленту. Убить водителя в такой ситуации мог только законченный псих, но это не очень успокоило Разгонова: по его мнению, чеченцы все были психами.
   Наконец Умар перестал пыхтеть у него над ухом, пробормотал что-то на своем наречии и откинулся на спинку сиденья.
   - Все? - спросил Разгонов. - Давай бабки, Умар. У меня для тебя есть информация и кое-какие соображения.
   - Сколько хочешь? - быстро спросил чеченец. Этот вопрос уже успел порядком надоесть Разгонову. Цена сотрудничества была определена раз и навсегда, но Умар никогда не упускал случая поторговаться, надеясь, что его информатор однажды размякнет и позволит уменьшить оговоренную сумму.
   - Не валяй дурака, Умар, - спокойно сказал Разгонов. - Не кишмиш покупаешь.
   - Э! А ты знаешь, что такое кишмиш?
   - Да плевать я на него хотел, - дипломатично ответил майор, понятия не имевший, что это такое и по ассоциации считавший, что кишмиш - это какая-то экзотическая разновидность плова. - Гони деньги, Умар!
   - Деньги, деньги, - недовольно пробормотал чеченец и бросил на сиденье рядом с Разгоновым пухлый конверт. - Возьми свои деньги! Всех вас, русских, можно купить.
   Ведя машину левой рукой, майор отогнул клапан конверта, бросил быстрый взгляд на его содержимое и с сомнением покачал головой.
   - Дело говори, - напомнил Умар.
   - Какое дело? Ах, дело! Так вот, - он небрежно затолкал конверт с деньгами во внутренний карман плаща и не спеша раскурил сигарету. - Понтиак назначил цену за твою голову. Пока охотников на эти бабки нет, но наш Костя намерен подписать на это дело Инкассатора...
   - Кого?
   - Соседа твоего! Ну, который твою зад...
   - Молчи, шакал!!!
   - Молчу, молчу... Ну, в общем, ты понял, о ком речь.
   - Свинья, - с отвращением произнес Умар. - А я его братом называл! Сам зарежу, как барана!
   - Это ты всегда успеешь, - небрежно заметил Разгонов. - А лучше будет, если он пришьет Понтиака, а охрана Понтиака пришьет его. У нас говорят: убить одним выстрелом двух зайцев.
   - Да? - заинтересованно переспросил Умар. - Как его заставить, слушай? Я деньги предлагал, не берет.
   - А как ты заставил Зуева своего кореша завалить?
   - Э?..
   - Что ты мемекаешь, как баран! Слушай сюда... Через полчаса неприметная серая "девятка" остановилась на том же месте, с которого отправилась в свою экскурсию по Садовому кольцу. Умар вышел из машины, сразу же растворившись среди прохожих, а его место занял рослый телохранитель, который вернул Разгонову оружие и, наградив его долгим пронзительным взглядом, тоже исчез. Разгонов показал его удаляющейся спине кукиш, выжал сцепление и рывком тронулся с места, мгновенно затерявшись в сплошном потоке транспорта.
   Глава 18
   С неба сеялась мелкая водяная пыль, временами переходившая в полновесный ледяной дождь. Юрий вышел из подъезда и поймал себя на том, что блаженно щурится, словно над ним был персональный колодец, прорубленный в тучах, через который для него одного во всем мире светило яркое солнце.
   - Ой, - сказала Таня, вслед за ним выходя из подъезда, - дождик! Юрий фыркнул.
   - Звучит так, будто речь идет о грибном дожде, - сказал он.
   Таня наморщила нос и посмотрела на Юрия исподлобья.
   - Да, - печально сказала она, - кавалер из тебя... Куда ты меня тащишь? Не в ЗАГС, надеюсь?
   - С этим успеется, - ответил он с серьезностью, которая заставила ее насторожиться. - Пока что нам нужно унести отсюда ноги. Боюсь, что у меня дома теперь небезопасно. Куда тебя отвезти?
   - Отвезти? Что значит - отвезти? Ах да, прости! Что это я, в самом деле? Нам было хорошо, но это же ни к чему не обязывает... Ты езжай, я сама доберусь. И, кстати, загляни в поликлинику, сдай кровь на анализ.., просто так, на всякий случай. Ты же, насколько я понимаю, не собираешься служить распространителем вируса. Обязательно проверься. Меры предосторожности - это, конечно, хорошо. Но стопроцентной защиты не бывает...
   Она говорила все это, независимо вздернув подбородок, который ни капельки не дрожал, но глядела при этом почему-то в сторону, как будто голые кусты сирени и почерневший от дождя дощатый столик, за которым в хорошую погоду стучали доминошники, были Бог весть какой диковиной. Юрий взял ее за плечи, но она вывернулась, сбросив его руки, и отступила на шаг.
   - Так, - сказал он и характерным жестом провел ладонью от бровей к подбородку, собирая в горсть дождевые капли. - Это еще что такое? Какая муха тебя укусила?
   - Неважно.
   Таня повернулась, чтобы уйти, но Юрий удержал ее, положив руку ей на плечо.
   - Не надо, - сказал он. - Ну, пожалуйста. Чего ты хочешь?
   - Я же сказала, что это неважно, - ответила Таня. - Разберись сначала, чего хочешь ты. И главное, не чувствуй себя обязанным предпринимать что-то по поводу сегодняшней ночи. Это не имеет ровным счетом никакого значения.
   - Чего хочу я? - Юрий удивленно развел руками. - То, чего хочу я, в данный момент трудноосуществимо. Прежде всего мне нужно как-то разобраться со всей этой чепухой...
   - Я сказала тебе, как это сделать.
   - Бежать? Черт возьми, мне тридцать пять лет, это мой город, мой дом, моя жизнь... Почему я должен от всего этого бежать? Сколько можно бегать? Земля, конечно, круглая, но я не собираюсь всю жизнь наматывать витки, как орбитальная станция. И потом, от кого я должен убегать?
   - Тогда возьми меня с собой. - Постой. - Юрий взял ее за плечи и развернул к себе лицом. - Что ты вообразила? Я не намерен устраивать вендетту, поверь. Особенно теперь, когда у меня есть ты. Я просто разыщу этих мерзавцев и постараюсь убедить их, что не собираюсь на них работать. Они, конечно, опасные люди, но какой смысл убивать меня? Я им ничего не должен, я ничего про них не знаю, я им даже не мешаю...
   - Смешно, - глухо сказала Таня. - Ты понимаешь, что это смешно? Может быть, девочка семнадцати лет и поверила бы тебе, но я... Что ты собираешься предпринять? Конкретно - что?
   - Понятия не имею. Позвоню Умару, наверное... Самойлова твоего найду, потом этого... Кощея...
   - Вот он тебя и пристрелит.
   - Кощей? Пусть попробует... Знаешь, он кто? Молчи, не знаешь. Подрастешь узнаешь, а пока положись на дядю Юру.
   - Дурак ты, дядя Юра. Возьми меня с собой, слышишь?
   - Даже не проси. Может, у меня свидание... И вообще, я тебя очень прощу: отсидись хотя бы недельку, не лезь в эту кашу.
   - Я хочу быть с тобой. Я понимаю, что не должна, но это все, чего я хочу.
   - И я хочу быть с тобой, но только после того, как все закончится. Ты не Бонни, я не Клайд...
   - Ну, еще бы! Те хотя бы знали, за что рискуют. Не понимаю, что я в тебе нашла?
   - Я тоже не понимаю. Так куда тебя отвезти - домой?
   - К Самойлову? Ни за что! Лучше в петлю.
   - Нет уж, ты, пожалуйста, придумай что-нибудь более конструктивное, чем петля.
   Таня задумалась, рассеянно вытирая со щек капли дождевой воды. Только теперь Юрий заметил, что ее подсохший за ночь плащ снова вымок, и спохватился, что они все это время простояли под дождем. Он хотел было увести ее в машину, но, взглянув в ее лицо, снова забыл обо всем.
   Лицо Тани приняло какое-то окаменевшее выражение. Юрию было не впервой видеть такие лица: у его подчиненных, готовившихся сделать первый в своей жизни шаг в километровую голубую пропасть, были такие же плотно сжатые губы и обращенные внутрь глаза. Это было лицо человека, готовящегося принять какое-то важное решение, и слова о дожде и простуде замерли у Юрия на губах - Тане сейчас было не до дождя.
   - Хорошо, - сказала она наконец. - Тогда отвези меня на Курский вокзал. Есть одно дело, которое давно пора сделать.
   Юрий не стал задавать вопросов. Он распахнул перед Таней заедающую дверцу "Победы" и помог ей сесть на переднее сиденье. В машине она немедленно закурила, вынула из сумочки блокнот и ручку и быстро, не задумываясь, написала что-то на первом попавшемся чистом листке.
   - Вот, возьми, - сказала она, с треском вырывая листок из блокнота и протягивая его Юрию.
   - Что это? - спросил он, убирая сложенный вдвое листок в карман куртки и глядя на дорогу. "Победа", переваливаясь на колдобинах и с шумом расплескивая лужи, пробиралась по лабиринту дворов.
   - Адрес, - ответила Таня. - Когда соскучишься, найдешь меня там. Это во Владимире.
   - Во Владимире?
   - Да. У моих родителей.
   Юрий бросил на нее быстрый взгляд.
   - У родителей? Я думал, они...
   - Я тоже так думала. Старалась, по крайней мере. Они добрались до Курского, болтая о пустяках. Юрий все время ловил себя на желании строить планы будущей совместной жизни, но благоразумно помалкивал: даже не принимая во внимание Танину болезнь, строить какие бы то ни было планы в сложившейся ситуации было бесполезно и даже небезопасно, поскольку при воспоминании о минувшей ночи по всему телу разливалось блаженное расслабляющее тепло, и сразу возникало желание махнуть рукой на Умара, на Понтиака и на всю остальную сволочь и поехать вместе с Таней к ее родителям. "Здравствуйте, я привез вашу дочь, которую вы считали умершей. Я намерен..."
   "Черт, - подумал он, - а что же именно я намерен делать? Жениться? Если предложить ей это, она, наверное, будет хохотать до сердечного приступа. И вообще, получается какая-то рождественская история: нищий рыцарь на издыхающем железном коне предлагает руку и сердце неизлечимо больной принцессе. Они жили счастливо, но недолго, и умерли в один день..." "
   Он загнал машину на стоянку, втиснув ее в узкую щель между серебристой "десяткой" и звероподобным "Чероки", увешанным дополнительными фарами, дугами и антеннами и оттого напоминавшим НЛО, каким его представляли писатели-фантасты прошлого столетия. Сидевший за рулем "десятки" тип в белоснежном шарфе окинул подъехавшую "Победу" откровенно пренебрежительным взглядом, в котором внезапно появилось охотничье выражение, когда из машины выбралась Таня.
   Юрий купил один билет до Владимира. Ближайшая электричка в нужном направлении отправлялась через полчаса, и они успели перекусить в буфете. То, что за еду пришлось платить Тане, служило лишним доказательством того, что о будущем думать пока что рано. "Почему же рано? - пропищал внутри Юрия тонкий циничный голосок. - Откроете совместный бизнес: она будет снимать клиентов, а ты - следить за тем, чтобы ее не обижали и честно оплачивали услуги. Это называется "сутенер". Уважаемая профессия! А главное, весьма доходная. Кроме того, это очень неплохой способ бороться с организованной преступностью. Одна вечеринка в сауне, и доброму десятку бандитов уже не до присвоения денег честных граждан: все бегают по врачам, сорят деньгами в аптеках и в конце концов тихо загибаются один за другим".
   Он вздрогнул, поймав на себе взгляд Тани, и поспешно отвел глаза: на секунду ему показалось, что она слышит этот ехидный голосок так же отчетливо, как он. Господи, подумал Юрий, сколько же в каждом из нас намешано дерьма! Ведь это же не потусторонний какой-нибудь голос, это же мои собственные мысли. Откуда это вдруг, почему? К черту, сказал он себе. Мысли - это личное дело каждого. Жизнь доказывает, что значение имеют только поступки.
   - О чем ты думаешь? - спросила Таня.
   - О протоплазме, - честно ответил он.
   - Фу, какая гадость! Это что-то вроде студня или лягушачьей икры, да?
   - Ну.., да, пожалуй. Ты умеешь контролировать свою протоплазму?
   - Да, конечно, - сказала Таня и вдруг улыбнулась. Улыбка эта без слов сказала Юрию, что он был прав, когда думал, что Таня читает его мысли. - Я слила свою протоплазму в трехлитровую банку и держу ее в холодильнике. Там она в полной безопасности, а главное, не причиняет мне никакого беспокойства.
   - Черт, - Юрий восхищенно посмотрел на Таню, - и как это я до такого не додумался?
   - Все мужики - тугодумы, - раздуваясь от притворной гордости, заявила Таня. - И потом, сливая протоплазму из мужика, можно перестараться, и тогда ничего не останется для.., э-э.., для продолжения рода.
   Юрий, не выдержав, расхохотался. Когда он немного успокоился, по радио объявили, что начинается посадка на электропоезд до Владимира.
   ***
   Все пространство вокруг телефонного аппарата и даже прозрачный пластиковый колпак, заменявший будку, были изрезаны и исписаны именами, инициалами, номерами телефонов и краткими воззваниями неприличного содержания. На полочке рядом с телефоном лежал длинный окурок, перепачканный алой губной помадой. Смотреть на него было неприятно: казалось, что сигарету обмакнули в кровь. Юрий запустил пальцы в карман, пошарил ими в пустой пачке и после недолгого колебания взял окурок с полочки. Оторвав испачканный фильтр, он чиркнул зажигалкой, прикурил и вставил магнитную карточку в прорезь таксофона.
   Трубку сняли после третьего гудка, но никакого ответа не последовало, хотя Юрий отчетливо слышал хрипловатое дыхание на противоположном конце провода. Ему даже показалось, что человек, снявший трубку, пытается сдержать дыхание, чтобы не выдать своего присутствия. Это было ужасно глупо - этакое телефонное хулиганство наоборот, - и когда Юрий заговорил, его голос звучал немного резче, чем этого требовала ситуация.
   - Алло! Мне нужен Умар.
   В трубке помолчали, а затем осторожно переспросили:
   - Умар?
   Собеседник Юрия изо всех сил старался говорить чисто, но неистребимый акцент все равно выпирал, как шило из мешка, и то, что абонент откровенно трусил, заставило Юрия довольно улыбнуться.
   - Умар, Умар, - сказал он. - Только не говори, что не знаешь, кто это.
   - А кто спрашивает?
   - Скажи, это его сосед. Тот самый, с которым он так хотел побрататься.
   - Побрататься? Зачем? Юрий вздохнул.
   - Не твое дело, приятель, - отрезал он. - Умар сам оставил мне этот номер, так что вынь палец из задницы и позови Умара к телефону.
   - Умара сейчас нет, - ответила трубка. - Оставьте номер, он перезвонит.
   - У меня нет номера, старик, - сказал Юрий. - Когда вернется Умар?
   - Откуда знаю, э? - возмутился сидевший на телефоне кавказец. - Два часа, три часа.., месяц, год... Мне не сказал, когда вернется. Дела у него, понимаешь?
   - Знаю я его дела. На каком вокзале его искать?
   - Не знаю, дорогой. Зачем вокзал? Умар на вокзал не ходит, Умар уважаемый человек.
   - Эх, ты, - сказал Юрий, - жопа с ручками. Что ж ты болтаешь-то? А вдруг я из ментовки?
   Он брякнул трубку на рычаг, оставив своего собеседника размышлять над смыслом последней фразы, выдернул из прорези телефона магнитную карточку и вышел из будки, на ходу докуривая бычок. Он ненадолго задержался у коммерческой палатки, чтобы купить сигарет, и вернулся к машине. Было совершенно непонятно, что делать дальше. Можно было вернуться к Таниному дому в надежде застать там Самойлова или Разгонова, но Юрий сомневался, что те сидят и поджидают его в опустевшей квартире. Конечно, Самойлов мог оказаться там - его не могло не обеспокоить исчезновение содержанки, но Юрий решительно не мог придумать, о чем говорить с Георгиевским кавалером и лауреатом литературной премии. Вот разве что направить его на анонимное обследование в ближайшую поликлинику, чтобы не слишком распалялся, строя честолюбивые планы... А дальше что?
   Строго говоря, Юрий не имел об этом ни малейшего представления. Он даже не знал, зачем отправил из города Таню. Боль и ярость, толкавшие его на поиски Умара, успели притупиться, чему очень способствовала вчерашняя ночь. Так, наверное, чувствовал себя Железный Дровосек, получив от волшебника набитое опилками атласное сердце. Мертвые были оплаканы и похоронены, и у Юрия не осталось желания удлинять список жертв этой необъявленной войны. Но что-то упорно подсказывало ему, что от его желания здесь зависит очень немногое почти ничего, если быть точным и называть вещи своими именами. За кулисами событий уродливой тенью маячил майор Разгонов - злая марионетка с деревянной головой, стащившая у кукловода ключи от балагана и на время завладевшая нитями, которые заставляют других кукол двигаться, говорить и стрелять друг в друга из картонных пугачей. Только "хлебные шарики", которыми заряжались эти пугачи, оставляли после себя настоящие дырки, из которых текла отнюдь не бутафорская кровь...
   Садясь в машину, он сначала заглянул на заднее сиденье, словно ожидая увидеть там притаившегося вооруженного человека. Разумеется, там ничего и никого не было, кроме горсточки просыпанных кем-то из пассажиров картофельных чипсов, растоптанных и перемолотых в мелкую труху. Это зрелище напомнило Юрию о том, что жизнь продолжается несмотря ни за что, а внезапно заурчавший желудок выразил полное согласие с таким утверждением.
   - Хорошо, хорошо, - сказал желудку Юрий, смахнул с сиденья крошки чипсов и отправился на поиски пассажира, который рискнул бы воспользоваться его услугами в качестве таксиста.
   На стоянке такси он неожиданно встретил Бармалея. Тот стоял в хвосте длинной очереди, прислонившись задом к крылу своей "Волги", и мрачно курил, морщась от попадавших в лицо и за шиворот капель дождя. Юрий уже неплохо знал этого человека-медведя, и не обратил внимания на похоронное выражение его лица. Они пожали друг другу руки и успели обменяться парой ничего не значащих фраз, но тут очередь пришла в движение, и Бармалей с неожиданной прытью юркнул за руль. Юрий поднял руку в прощальном приветствии, но Бармалей опустил стекло со своей стороны, выставил голову в окошко и сказал:
   - Чуть было не забыл. Тут наши ребята с бандюками связались - ну, ты помнишь, насчет крыши...
   - И как?.. - с вялым интересом спросил Юрий.
   - Да пока никак, - ответил Бармалей. - Обещали разобраться, но что-то мне кажется, что у них самих кишка тонка против чеченов.
   - Мне тоже так кажется, - согласился Юрий. "Волга" фыркнула выхлопной трубой и подъехала вперед на пару корпусов. Юрий не стал ее догонять говорить было, в общем, не о чем. Он поймал себя на странном чувстве проблемы, которые волновали его еще вчера, незаметно отошли на второй план, и теперь казалось, что весь привычный мир отделен от него толстым стеклом, как в аквариуме. "Это не они за стеклом, - подумал Юрий, - а я. Я в аквариуме, а точнее, под колпаком, и даже не под одним, а под тремя колпаками. Один колпак - чеченцы, другой - Понтиак, а третий - родные менты в лице Разгонова, он же Кощей, костлявая сволочь, которая всю эту кашу заварила..." Он огляделся, почти уверенный, что увидит где-нибудь неподалеку либо притаившегося за телефонной будкой майора, либо внимательно приглядывающегося к нему чеченца, а то и Маныча с расквашенной волчьей мордой, но вокруг кипела обычная привокзальная суета, казавшаяся еще более оживленной из-за моросящего дождя, который заставлял людей двигаться быстрее.
   Он успел-таки сделать пару довольно прибыльных рейсов и даже разжился валютой: миниатюрный японец, впервые попавший в Россию, пришел в восторг от его автомобиля, трижды обежал его кругом, интимно шелестя видеокамерой, и на прощание сунул Юрию двадцать долларов. Он вышел у подъезда гостиницы "Космос". Юрий проводил его взглядом, затолкал в бумажник зеленую купюру и подумал, что теперь самое время позвонить Валиевым. Вряд ли Ольга сейчас остро нуждалась в деньгах - Валиев наверняка оставил им с Машкой хоть что-нибудь, но для пущего спокойствия это следовало узнать. И вообще, подумал Юрий, не в деньгах же дело. Может, ей гвоздь надо забить, а может, просто поговорить с кем-нибудь, кто знает?
   Телефон Валиевых молчал. Слушая длинные гудки, Юрий постучал себя по лбу согнутым пальцем: ну конечно! Машка" в детском саду, Ольга на работе, а толстяк Боцман, полосатый кот неустановленной породы, к телефону не подходит принципиально. Правда, смерть мужа далась Ольге тяжело, и она взяла на работе отпуск, который по графику полагался ей только в декабре, но, возможно, сидеть в пустой квартире оказалось еще труднее, чем работать, а прервать отпуск всегда проще, чем получить. "Позвоню вечером", - подумал он, и эта мысль внезапно уколола его ледяной иглой в самое сердце: кто знает, где он будет вечером и будет ли вообще?
   Он закурил, чтобы прогнать непрошенный холод, дернул книзу рычаг таксофона и, сверившись с запиской, настучал на клавиатуре номер Умара. На этот раз трубку сняли сразу, и голос, который послышался в наушнике, был до отвращения знаком Юрию.
   - Умар? - спросил Филатов, хотя и так знал, с кем говорит. Из трубки вдруг потянуло ледяным кладбищенским холодком, но это была, конечно же, только игра воображения. Эта промозглая сырость, пропитанная густой вонью паленых тряпок, подгоревшего человеческого мяса, расплавленной резины и экскрементов, просто не имела права на существование здесь, в самом центре Москвы, в двух шагах от гостиницы "Космос", уходившей в серое ноябрьское небо огромной изогнутой пластиной сплошного стекла, рассеченной на ровные прямоугольники несокрушимыми железобетонными конструкциями. Этот запах горелых и промерзших, загаженных, залитых кровью, припорошенных известковой пылью кирпичей существовал только в искалеченной памяти старшего лейтенанта Филатова, и он, тряхнув головой, отогнал галлюцинацию, навеянную звуками этого хрипловатого, с едва заметным акцентом голоса.
   - А, это ты! - обрадовался Умар. - Здравствуй, брат! Я слышал, что ты меня разыскиваешь, и оставил тебе номер телефона.
   - Для этого не обязательно было ломать дверь, - заметил Юрий.
   - Твоя правда, брат, твоя правда! Но ведь и ты, когда искал меня, зачем-то избил моих людей. Я думал, может, тебе так больше нравится. Прости, если я ошибся. Я хотел сделать тебе приятное.
   - Ладно, замнем, - проворчал Юрий. - Считай, что я на седьмом небе от счастья.
   - Я рад, - жизнерадостно откликнулся Умар. В его голосе звучала насмешка, но Юрий, стиснув зубы, решил не обращать на это внимания. В конце концов, то, что он намеревался сказать, действительно заслуживало пренебрежительной улыбки. - Зачем ты искал меня, брат? - продолжал чеченец. - Мои люди, которых ты избил на вокзале, передали мне, что тебе нужна работа, которую я предлагаю.
   - Твои бараны все перепутали, - с усилием выталкивая из себя слова, ответил Юрий. Ненависть душила его, но поддаться ненависти означало пойти на поводу у Разгонова и Понтиака. - Я собирался сказать тебе, чтобы ты оставил меня в покое. Чтобы ты забыл про меня. Если ты или кто-то из твоих людей еще раз встретится на моем пути - раздавлю голыми руками, как клопа. Если с кем-то из моих знакомых случится то, что случилось с Валиевым, я тебя из-под земли достану. Тебя, ты понял? Персонально.
   - Ты избил моих людей только для того, чтобы сказать мне это? - Теперь голос Умара звучал высокомерно. - Я не боюсь тебя, русский. Я не стану тебя трогать, но и жертвовать своими деловыми интересами, чтобы выполнить твои глупые условия, я не стану. Я помню добро, которое ты для меня сделал, но нельзя быть братом и врагом одновременно. Так ведут себя глупый пес и глупая женщина. Глупого пса прогоняют со двора, а глупую женщину бьют плетью, пока не поумнеет.
   - Плевать я хотел на твое красноречие, - сказал Юрий и попытался немного расслабить пальцы, сжимавшие телефонную трубку. Из этого ничего не вышло кисть его руки и трубка словно срослись, суставы пальцев побелели от напряжения, и он боялся, что трубка вот-вот хрустнет и переломится пополам. Языком болтать вы все горазды. Запомни, что я тебе сказал. Только попробуй сунуться - костей не соберешь. Забудь обо мне.