Страница:
Пути Панкрата и Илзы различались только в одном, но различались принципиально. Суворин был далек от того, чтобы ненавидеть всех чеченцев за бесчинства и преступления, творимые всего лишь небольшой частью представителей этого народа.
Когда он вернулся к Чепрагину и Шумилову, а следом, шатаясь, словно пьяная, подошла Илза, спецназовцы почувствовали себя так, будто с их плеч упала тяжелая ноша. Никому не хотелось, чтобы Суворин расстреливал пленную, хотя умом каждый понимал — кровь за кровь…
Но на Панкрата они посмотрели скорее одобрительно. Только в глазах Рашида мелькнуло презрение, смешанное с лютой ненавистью — ее огонь вспыхнул, когда чеченец бросил взгляд на наемницу. Не выдержав, он что-то пробормотал по-своему сквозь стиснутые зубы, но Суворин, расслышав, тут же глянул на него так, что Усманов замолк.
Отряд двигался вдоль дороги, ведущей к Грозному. Панкрат и Чепрагин шли в некотором отдалении, опережая остальных метров на пятьсот — семьсот, и проводили разведку местности, чтобы в случае опасности успеть предупредить тех, кто двигался сзади: Шумилова, который ковылял, опираясь на трость, Рашида и Илзу. Усманову связали за спиной руки, и теперь он, матерясь: на обоих языках, балансировал, как гимнаст, перебираясь через воронки от снарядов, кочки и лужи, скопившиеся в карьерах слева и справа от дороги. Сержант только усмехался и в особо критические моменты подбадривал чеченца меткими сравнениями с жабой, кузнечиком и прочими представителями животного мира. По голосу Шумилова ясно чувствовалось, что, не будь поблизости Панкрата, он с удовольствием разрядил бы в пузо полевому командиру весь автоматный магазин.
Рашид и Илза шагали по левую руку от сержанта, который старался держаться в трех-четырех метрах позади — так, чтобы хорошо видеть обоих и вовремя среагировать на их любую попытку сбежать или обезоружить его. Собственно, в отношении наемницы у него таких опасений не возникало, хотя какое-то неопределенное чувство время от времени заставляло его поводить стволом автомата, ловя на мушку ее ссутуленную от усталости спину.
Они брели, настороженно вслушиваясь в тишину, разлитую вокруг. Сам воздух, казалось, поглощал все звуки и застывал неподвижно, как студень. Даже дождь, внезапно начавшийся и так же внезапно закончившийся, не произвел никакого шума — просто повисел между небом и землей вуалью бесцветной холодной мороси.
Панкрат и Чепрагин шли молча. Они двигались уже четвертый час, и небо на востоке стало совсем светлым — настолько, насколько это возможно осенью. Суворин рассчитывал, что вскоре они выйдут к блок-посту перед въездом в город. Пока мимо них ни единой машины не проехало. Скорее всего потому, что за их спинами осталась территория, которую еще удерживали боевики, а федеральные войска решили сначала как следует укрепиться в Грозном, отбитом у ваххабитов каких-то четыре месяца назад. Потому ехать по этой дороге из Грозного было некому, а в Грозный — и подавно.
— Что будем делать, Панкрат? — спросил его к концу третьего часа пути до этого молчавший лейтенант. — Как к президенту пробираться?
— Я думаю над этим, — отозвался Суворин, даже не поворачивая головы в его сторону. — И чем больше думаю, тем меньше вариантов.
— А может, мы преувеличиваем возможности Службы? — как-то неуверенно спросил он. — Может, стоит попробовать в открытую?
Панкрат покосился на лейтенанта и криво усмехнулся.
— Петрович, — проникновенно произнес он. — Ну, в самом-то деле.., чья бы корова… Ты где работал? В библиотеке или в СБ?
— Да… — невпопад ответил тот, качнув головой. Впрочем, здесь ответ был не нужен. Каждый из них и так его знал.
Некоторое время они опять шли молча. Потом, совершенно неожиданно для Чепрагина, Суворин остановился и сказал, подняв вверх указательный палец правой руки, словно древнегреческий ментор:
— Мы пойдем в открытую, Петрович — тут ты, конечно же, прав.
Увидев круглые от удивления глаза лейтенанта, Панкрат пояснил:
— Чем стараться от них спрятаться, давая им тем самым возможность разделаться с нами по-тихому, мы сразу же постараемся нашуметь. И в этом нам очень поможет то, что у нас на руках просто фантастический козырь — этот чертов Рашид, который побудет нашим щитом хоть какое-то время.
Теперь уже лейтенант скептически покачал головой. Суворин, пожав плечами, не стал ему возражать, он просто констатировал:
— Честно говоря, Петрович, у нас действительно нет лучшего варианта.
— И худшего — тоже, — мрачно пошутил в ответ Чепрагин.
— Почему же, — хмыкнул Панкрат. — Мы можем броситься под пули президентской охраны — быстрый и надежный способ самоубийства. Можем отправить президенту письмо.., коллективное.
Дорога пошла в гору. Спецназовцы продолжали месить ботинками неопределенного цвета грязь, смешанную с гравием, полотно дороги уже рассыпалось, но не потому, что по ней часто ездили, а оттого, что часто бомбили. То тут, то там стали попадаться воронки всех размеров и форм: от сравнительно мелких, снарядных, до оставленных авиабомбами ям. В них скопилась дождевая вода, цвета той жижи, что чавкала у бойцов под ногами.
Когда спецназовцы поднялись на холм, через который переваливала дорога, внизу, на расстоянии примерно в полтора километра, они увидели серое пятно какого-то небольшого здания, красно-белую черту шлагбаума, два бэтээра и маленькие фигурки людей в зелено-коричневой форме, двигавшихся перед зданием.
Панкрат почувствовал, как быстрее забилось сердце. Их путь почти закончился и вот-вот начнется новый; он был уверен, как говорится, на все сто, в том, что бегство из лагеря боевиков не пойдет ни в какое сравнение с ожидающими их трудностями на своей территории.
— Вот и пришли, — пробормотал Чепрагин. — Ну, кто у нас первейший кандидат на ликвидацию?
— Чеченец, конечно же, — отозвался Панкрат. — Если нам решат заткнуть глотки, то начнут с него. Потом только примутся за нас, и то больше из педантичности, чтобы отработанный материал утилизировать.
Они дождались остальных. Когда подошли Шумилов со своими подопечными, вся пятерка начала спускаться вниз, к блокпосту.
В десяти шагах перед зданием находился шлагбаум, перегораживающий неширокое дорожное полотно. Он был сварен из железных труб и выкрашен в традиционные красно-белые полосы; на нем красовался круглый знак “стоп”, а железные черепахи бронетранспортеров, стоящих позади него, ненавязчиво намекали на возможные последствия в случае несоблюдения этого требования.
На обочине, противоположной той, где находилось строение, служившее укрытием для солдат, были вырыты два окопа, окруженные мешками с песком. Из щели между этими мешками любопытно выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов.
Из соображений безопасности им и не дали подойти вплотную. Их остановил сиплый, усиленный мегафоном голос, со скрытой угрозой приказавший:
— Стойте, иначе будем стрелять! Все пятеро остановились.
— Сложите оружие!
Поколебавшись, Суворин первым положил в грязь под ногами сначала автомат, а потом и пистолет. Подумав, нож оставил в ножнах на поясе, лишь передвинул их на видное место — вперед.
— А может, не стоит, командир… — почему-то шепотом произнес Шумилов, хотя с такого расстояния его не расслышали бы, даже говори он в полный голос.
— Давай, Мирон, не раздражай патруль, — ответил Панкрат. — Они тут не каждый день ходоков встречают, могут и пальнуть от незнания манер.
Его спутники повиновались и тоже сложили оружие у своих ног.
— А теперь сделайте двадцать шагов вперед! — произнес тот же голос. — С поднятыми руками!
Когда они подчинились, заурчал двигатель одного из бронетранспортеров, и тяжелая тупорылая машина, разбрасывая колесами грязь, вырулила из-за железобетонной будки. На ее левом борту сидели трое бойцов в форме внутренних войск, и они держали на прицеле странных пришельцев, неторопливо шагавших с поднятыми руками к будке, в которой, судя по всему, и находился тот, кто говорил в мегафон. Впрочем, руки подняли не все, Шумилов, нога которого еще не пришла в порядок, вынужден был опираться на трость, а потому и не подумал подчиниться команде. Бронетранспортер, надсадно взревев мотором, съехал на обочину, огибая шлагбаум, тут же вскарабкался обратно на дорогу и подрулил к спецназовцам. Машина затормозила, непочтительно обдав их при этом грязью, и солдаты спрыгнули с брони.
— Руки на затылок! — резко скомандовал старший, судя по нашивкам — сержант. — Живо, кому говорю!
— Вы — командир патруля? — спросил Панкрат, благоразумно подчиняясь требованию солдата.
— Увидишь еще командира, — хмуро буркнул тот. — Вперед, к шлагбауму.
Один из солдат подошел к Шумилову, который шел, как и прежде, опираясь на трость. С каким-то странным удовлетворением в голосе он еще раз, медленно и тщательно проговаривая каждое слово, повторил:
— Руки. На. Затылок.
Тот посмотрел на него так, как смотрят на человека, сказавшего полную чушь — взглядом, в котором сквозит откровенное сомнение в умственных способностях собеседника. Солдат дернулся под этим взглядом, словно от пощечины, и рывком выхватил из руки Шумилова трость, одновременно толкнув его стволом автомата в спину. Сержант пошатнулся, не удержал равновесие от неожиданности и сделал шаг вперед — на больную ногу. Скривившись, он осел, инстинктивно выставив руку, которой уперся в землю. Вернее, в жидкую грязь.
— Что ж ты, сука, делаешь… — сквозь зубы ругнулся он, пытаясь подняться под насмешливым взглядом солдата, гордого сознанием собственного превосходства. — Ты же свой вроде, мать твою так!
Остальные двое делали вид, что не замечают происходящего — они подгоняли Илзу, послушно положившую руки на затылок, и удрученного Рашида, с глаза которого сбилась повязка, обнажив темно-коричневый рубец раны.
Увидев, что Шумилов упал, Чепрагин и Панкрат, не долго думая, кинулись к нему, чтобы помочь подняться, но тут же хлестнул окрик:
— Назад!
Ему вторил лязг передергиваемого затвора.
Они молча переглянулись и едва заметно кивнули друг другу.
В следующую секунду Суворин будто приклеился к плотно сбитому пареньку, толкнувшему сержанта, в результате этого его автомат перешел в распоряжение Панкрата, а сам боец, совершив немыслимый кульбит в воздухе, всей спиной шлепнулся в плотоядно чавкнувшую жижу. Тут же в его шею, в ямку под ключицей, уперся ствол автомата. Суворин стоял над лежащим и, хищно сузив глаза, смотрел на конвоиров, которые не успели даже выстрелить, боясь попасть в своего.
Чепрагин помогал подняться Шумилову.
— Стоять, — холодно проговорил Панкрат, заметив, что один из солдат шелохнулся. — Стоять и слушать. Второй раз повторять не буду.
Краем глаза он заметил, что двое, выбравшиеся из заехавшего им за спину бронетранспортера, дабы собрать оставленное оружие, тоже замерли и наблюдают за происходящим.
— Я что, похож на чеченца? — громко спросил Суворин, сильнее надавливая стволом на шею лежащего — так, чтобы он плотнее вжался в жидкую грязь. — Или, может быть, он похож? — и он указал на Шумилова, отиравшего грязь с колена. — Вы что, здесь совсем озверели? Он же свой, черт вас задери, русский, как и все мы… Какого хрена, а? Только попробуйте еще раз что-нибудь подобное выкинуть, герои!
Последнее слово было наполнено таким презрением, что командир конвоя стушевался.
— Ладно, отпусти его, — негромко произнес он, кивком головы показав на своего подчиненного, лежавшего на спине, словно раздавленный жук. — Кто вас знает, кто вы такие… По лицу не определишь, что у тебя в голове. Тут таких русских хватает, которые своих же за “зеленые” мочат…
Панкрат при этих словах непроизвольно покосился на Илзу.
Наемница стояла неподвижно, держа руки на затылке, ссутулившись и уперев глаза в землю. Одно только слово, подумал Панкрат. Одно только слово, и эти парни растерзают ее здесь же. Привяжут к бэтээрам и начнут медленно-медленно разъезжаться в противоположные стороны.
Он не сказал ничего. Молча убрал оружие и отошел в сторону, давая бойцу возможность подняться. Тот вскочил, наградив Суворина испепеляющим взглядом, и, не выдержав, по-собачьи встряхнулся. В отличие от многослойных костюмов, в которых щеголяли “охотники”, сквозь ткань, хотя и плотную, обычного камуфляжа грязь проникала и липла к телу.
Панкрат протянул бойцу автомат. Тот буквально выдернул оружие у него из рук.
— Пойдемте, — вздохнув, махнул рукой сержант, по-прежнему с подозрением оглядывая Рашида и Илзу.
Патрульные пошли вперед, Суворин и его спутники — следом, а в арьергарде сыто урчал бронетранспортер.
Командовал патрулем, контролировавшим блокпост, широкоплечий приземистый “шкаф”, представившийся капитаном Киселевым. Звали капитана Андреем, а отчество у него оказалось редкое — Евграфович. Узнав, что одного из незваных гостей зовут Панкратом, а второго — Мироном, Киселев и удивился, и обрадовался одновременно:
— Есть еще, есть русский дух! — воскликнул он своим сиплым голосом, потрясая руками. — Пока мы свои, исконные русские имена не забудем, не погибнем! А то называют же детей Альбертами да всякими прочими именами, что только для пидоров и годятся…
Капитан даже предложил им по стаканчику, как он выразился, шнапса, от которого Суворин и его спутники вежливо отказались. Однако возвращать им оружие гостеприимный капитан не собирался.
— Прошу меня извинить, — сказал он, когда они вошли внутрь домика, изнутри удивительным образом оказавшегося гораздо просторнее, чем могло показаться снаружи. — Ваше оружие останется.., хм-м.., у меня. До некоторого времени, разумеется, — и потом безо всякого перехода, спросил, подсаживаясь к столу, на котором стоял аппарат спутниковой связи:
— Так как, вы говорите, здесь оказались?
— Бежали из плена, — коротко ответил за всех Панкрат. — Вот, “языка” прихватили, — и он указал на Рашида.
Капитан глянул на чеченца так, словно только что его заметил. Задумался. Присмотрелся внимательнее.
— Что-то этот одноглазый похож…
— Это он и есть, — скромно заявил Суворин, опередив умозаключения Киселева. — Рашид Усманов, собственной персоной.
У капитана глаза полезли на лоб.
— Откуда ж вы, ребята, взялись, такие ушлые? — качая головой, спросил он.
— Отдел “ноль” при Службе Безопасности, Андрей Евграфович. Вряд ли вам это что-нибудь говорит, но постарайтесь на всякий случай забыть о том, что я вам сейчас сказал.
Капитан с умным видом кивнул. Потом не удержался и, кивнув в сторону Илзы, спросил:
— И эта девица тоже оттуда? Панкрат опередил наемницу.
— Она работала под прикрытием. Медсестрой в отряде Усманова.
Чеченец сверкнул на Суворина своими черными зенками, но промолчал — вовремя понял, чего ему может стоить неосторожное слово.
— Ясно, — произнес Киселев. — Ну, присаживайтесь пока. Мне нужно о вас сообщить, чтобы прислали машину.
Панкрат кивнул понимающе, не сомневаясь, однако, что капитан ни на секунду не поверил ни единому его слову. Да и с какой стати? Он и сам бы не поверил, а посему…
Надо ожидать, что сюда, на пост, вскоре прибудет кто-нибудь из “эсбистов” для окончательного выяснения. Так, по крайней мере, всегда делается.
Он занервничал, когда Андрей Евграфович начал, поглядывая на сидевших где попало — кто на колченогом стуле, кто просто на полу — “гостей”, принялся называть их особые приметы. Вскоре, однако, Панкрат взял себя в руки — ведь что-то подобное он предвидел.
— Ну, вы уж извините, что портреты ваши пришлось описывать, — добродушно просипел Киселев, повернувшись к ним после окончания сеанса связи. — Вот, затребовали какого-то хрена описание… А что это у тебя, кстати? — спросил он, указывая на ноутбук, который держал в руках Чепрагин.
— Калькулятор, — хмуро отозвался тот, не меньше Панкрата встревоженный ближайшими перспективами.
— И на кой тебе такой здоровенный калькулятор? — прищурившись, продолжал расспросы капитан.
— Здоровенные деньги считать, — в прежнем тоне ответил лейтенант, и Киселев отстал, поняв, что с этим мрачным собеседником особо не поболтаешь.
— Так расскажи, как вы из плена бежали? — обратился он к Панкрату. — Как из гор-то выбрались?
По лицу капитана было видно, что он не в состоянии это представить.
— На вертолете, — ответил Суворин и, глядя на вытянувшееся лицо капитана, добавил. — Военном. Российском…
— Это, похоже, за вами, — привлеченный шумом, капитан выглянул в окно. — Точно, за вами. Ладно, Панкрат, в другой раз послушаю, когда война закончится… Пошли, что ли?
Они вышли на улицу, где увязшую импортную технику уже тащили шустрые бойцы на бронетранспортере, вырывая колеса железного коня из цепких объятий черного месива. Суворин быстро, стараясь, чтобы его не заметили, осмотрел прибывших, которые, за исключением шофера, выбрались из машины и наблюдали за ее мытарствами со стороны. Их было двое, в форме солдат внутренних войск, но это ни о чем не говорило — эсбисты могли позволить себе щеголять в какой угодно форме. Холодные взгляды, холеные лица, крепкое телосложение и мягкие, вкрадчивые движения — точь-в-точь как у Алексеева, завербовавшего Панкрата в отряд “охотников”. Один из них все время поглядывал на дорогу в Грозный, будто ждал кого-то.
— Ребята. — украдкой, почти не разжимая губ, прошептал Суворин, оказавшись, словно невзначай, между Чепрагиным и Шумиловым. — Готовность номер ноль. Что-то не нравятся мне эти парни…
Словно услышав его слова, “эти парни” переглянулись и направились к ним — вразвалочку, типичной походкой “хозяев жизни”, которая так подошла бы каким-нибудь новым русским, а не сотрудникам Службы.
"Эх, молодежь… — подумал Панкрат, разглядывая приближающихся эсбистов уже в открытую. — Доведут вас до беды эти понты и расхлябанность”.
— Где чеченец? — спросил один из них, тот, что был повыше и грубее лицом.
Суворин внутренне напрягся: как ни крути, а все-таки мало приятного в том, что с тобой не здороваются.
— Угадайте с трех раз, — очень вежливо предложил он, с чувством глубокого удовлетворения наблюдая за тем, как краснеет, делаясь одного цвета со свеклой, лицо эсбиста.
Действительно, тяжело было не понять, кто именно из стоявших перед ним людей — полевой командир. Хотя бы потому, что руки были связаны только у Рашида, причем сделано это было с помощью хорошо заметной толстой пеньковой веревки.
— Вы — Рашид Усманов? — в конце концов обратился эсбист к чеченцу, изобразив на лице подобающую свирепость. — Прошу следовать за мной… И вас тоже, — повернулся он к Панкрату. — Оружие при себе есть?
Нож Суворин сунул за пазуху, и на ремне у него висели теперь пустые ножны. Так что он со спокойной совестью отрицательно мотнул головой. К тому времени то же самое со своими ножами проделали Чепрагин и Шумилов — по указке Панкрата, у которого не было никаких сомнений в том, что эсбисты постараются устранить их как можно быстрее.
— А как же мои товарищи? — спросил Суворин, махнув рукой в сторону своих спутников.
— Они поедут во второй машине, — ответил эсбист. — Она должна скоро прибыть, не беспокойтесь.
Что ж, понятно — они разделяют их отряд, чтобы по отдельности разобраться с двумя меньшими группами, не рискуя ликвидировать всю пятерку сразу. Не нужно было много думать о том, кто отдавал приказ на их устранение — наверняка кто-то из тех, кому удобнее было считать бойцов погибшими. То, что эсбисты не задают вопросов, естественных в подобной ситуации для всякого нормального человека, например Киселева, говорит лишь о том, что они либо знают все, что необходимо, либо им нет нужды это знать. В последнем случае напрашивается однозначный вывод: группу приказано “пустить в расход”.
В подтверждение слов сотрудника Службы из-за поворота вырулил еще один джип, в котором сидели всего двое — водитель и пассажир на переднем сиденье.
— Вот и машина для ваших друзей, — с облегчением произнес эсбист. — Давайте рассаживаться, дела не ждут.
Чепрагин и Суворин переглянулись; Панкрат незаметно наклонил голову и, как будто почесываясь, провел пальцем под челюстью, ближе к уху. Потом он шагнул к джипу, и водитель, куривший снаружи, поспешно открыл перед ним дверцу. Уже забираясь в машину, он увидел, кто сидит во втором внедорожнике рядом с водителем.
Это был Алексеев.
10 Они ехали через так называемую “зону безопасности” — участок шириной приблизительно в три километра (где-то больше, где-то меньше), опоясывавший город по периметру. Довольно высокая плотность войск, сконцентрированных на этой территории, наводила на мысль о том, что российская армия усиленно готовится к отражению скорого штурма города.
Впрочем, Суворина окружающая суматоха — грохочущие танки, прохаживающиеся вдоль дороги десантники, снующие взад-вперед бэтээры и военные джипы, совершенно не трогала. Внешне он выглядел совершенно беспечным и вертел головой в разные стороны, с блаженной улыбкой на лице, изображая радость возвращения из плена бойца невидимого фронта. Внутренне же он был собран и готов действовать.
Его и Рашида посадили на заднее сиденье. Чеченец очутился за креслом пассажира, Панкрат же угодил между ним и эсбистом, который пребольно давил ему правым локтем меж ребер. Ладонь его согнутой руки находилась за отворотом куртки и, по всей видимости, сжимала рукоять пистолета. Разумеется, на всякий случай.
У Суворина был только нож. Он лежал в удобном внутреннем кармане и при надобности мог быть извлечен в любую секунду — искусству мгновенно выхватывать холодное оружие его обучил Пика, в обмен на десяток-другой хитрых бросков и удержаний из хапкидо, которые отрабатывал с ним Панкрат.
Воспоминание о Пике пробудило в душе Суворина ощущение безвозвратной утраты; с большим трудом он заставил себя не думать о том времени, которое ему довелось провести во втором отряде “охотников”. Он снова сконцентрировался на текущем моменте.
Второй джип неотступно следовал за ними; посматривая в зеркало заднего вида, расположенное слева от водителя, Панкрат мог видеть темную тушу внедорожника, идущего на расстоянии двадцати пяти метров позади их машины. К сожалению, он не в состоянии был разглядеть, как именно Алексеев рассадил Чепрагина, Шумилова и Илзу, но наверняка тот сделал это так, чтобы легче всего было нейтрализовать их.
Они въехали в город. Здесь, как ни странно, присутствие войск ощущалось в меньшей степени. За десять — пятнадцать минут петляния по городу Суворин лишь дважды заметил российский патруль и увидел только один пост, выставленный на каком-то перекрестке. Все эти “стремные” места эсбисты объехали на довольно приличном расстоянии, явно избегая встреч со своими же.
Грозный казался странным набором декораций к давно прошедшему спектаклю, которые позабыли убрать, оставив на произвол судьбы, и теперь в этих декорациях резвились все, кому не лень. Дома покосились и полуобвалились, их стены были покрыты копотью, сажей, окна квартир, часто выгоревших изнутри, выглядели, словно черные провалы пустых глазниц. В то же время здесь было намного больше людей чем, например, в Гудермесе. Чеченцы и русские стояли, провожая взглядами их несущиеся по изрытым воронками дорогам машины, прогуливались, сидели рядом с развалинами, о чем-то беседовали.
Они миновали какой-то сквер, где выстроилась очередь жителей и беженцев к длинному белому трейлеру с красным крестом на борту и надписью по-английски. Две женщины в мышиного цвета униформе выдавали изможденным людям в лохмотьях небольшие, но туго набитые свертки — скорее всего с одеждой, чтобы пережить приближающуюся зиму.
Спутники Панкрата молчали, словно набрав в рот воды. Они смотрели прямо перед собой, не разговаривая ни с пассажирами, ни друг с другом. Вдруг тишину, воцарившуюся в машине, нарушил мелодичный звонок мобильного телефона. Водитель, держа руль одной рукой, потянулся за пазуху и вытащил “трубу”, открыл ее и поднес к уху:
Когда он вернулся к Чепрагину и Шумилову, а следом, шатаясь, словно пьяная, подошла Илза, спецназовцы почувствовали себя так, будто с их плеч упала тяжелая ноша. Никому не хотелось, чтобы Суворин расстреливал пленную, хотя умом каждый понимал — кровь за кровь…
Но на Панкрата они посмотрели скорее одобрительно. Только в глазах Рашида мелькнуло презрение, смешанное с лютой ненавистью — ее огонь вспыхнул, когда чеченец бросил взгляд на наемницу. Не выдержав, он что-то пробормотал по-своему сквозь стиснутые зубы, но Суворин, расслышав, тут же глянул на него так, что Усманов замолк.
Отряд двигался вдоль дороги, ведущей к Грозному. Панкрат и Чепрагин шли в некотором отдалении, опережая остальных метров на пятьсот — семьсот, и проводили разведку местности, чтобы в случае опасности успеть предупредить тех, кто двигался сзади: Шумилова, который ковылял, опираясь на трость, Рашида и Илзу. Усманову связали за спиной руки, и теперь он, матерясь: на обоих языках, балансировал, как гимнаст, перебираясь через воронки от снарядов, кочки и лужи, скопившиеся в карьерах слева и справа от дороги. Сержант только усмехался и в особо критические моменты подбадривал чеченца меткими сравнениями с жабой, кузнечиком и прочими представителями животного мира. По голосу Шумилова ясно чувствовалось, что, не будь поблизости Панкрата, он с удовольствием разрядил бы в пузо полевому командиру весь автоматный магазин.
Рашид и Илза шагали по левую руку от сержанта, который старался держаться в трех-четырех метрах позади — так, чтобы хорошо видеть обоих и вовремя среагировать на их любую попытку сбежать или обезоружить его. Собственно, в отношении наемницы у него таких опасений не возникало, хотя какое-то неопределенное чувство время от времени заставляло его поводить стволом автомата, ловя на мушку ее ссутуленную от усталости спину.
Они брели, настороженно вслушиваясь в тишину, разлитую вокруг. Сам воздух, казалось, поглощал все звуки и застывал неподвижно, как студень. Даже дождь, внезапно начавшийся и так же внезапно закончившийся, не произвел никакого шума — просто повисел между небом и землей вуалью бесцветной холодной мороси.
Панкрат и Чепрагин шли молча. Они двигались уже четвертый час, и небо на востоке стало совсем светлым — настолько, насколько это возможно осенью. Суворин рассчитывал, что вскоре они выйдут к блок-посту перед въездом в город. Пока мимо них ни единой машины не проехало. Скорее всего потому, что за их спинами осталась территория, которую еще удерживали боевики, а федеральные войска решили сначала как следует укрепиться в Грозном, отбитом у ваххабитов каких-то четыре месяца назад. Потому ехать по этой дороге из Грозного было некому, а в Грозный — и подавно.
— Что будем делать, Панкрат? — спросил его к концу третьего часа пути до этого молчавший лейтенант. — Как к президенту пробираться?
— Я думаю над этим, — отозвался Суворин, даже не поворачивая головы в его сторону. — И чем больше думаю, тем меньше вариантов.
— А может, мы преувеличиваем возможности Службы? — как-то неуверенно спросил он. — Может, стоит попробовать в открытую?
Панкрат покосился на лейтенанта и криво усмехнулся.
— Петрович, — проникновенно произнес он. — Ну, в самом-то деле.., чья бы корова… Ты где работал? В библиотеке или в СБ?
— Да… — невпопад ответил тот, качнув головой. Впрочем, здесь ответ был не нужен. Каждый из них и так его знал.
Некоторое время они опять шли молча. Потом, совершенно неожиданно для Чепрагина, Суворин остановился и сказал, подняв вверх указательный палец правой руки, словно древнегреческий ментор:
— Мы пойдем в открытую, Петрович — тут ты, конечно же, прав.
Увидев круглые от удивления глаза лейтенанта, Панкрат пояснил:
— Чем стараться от них спрятаться, давая им тем самым возможность разделаться с нами по-тихому, мы сразу же постараемся нашуметь. И в этом нам очень поможет то, что у нас на руках просто фантастический козырь — этот чертов Рашид, который побудет нашим щитом хоть какое-то время.
Теперь уже лейтенант скептически покачал головой. Суворин, пожав плечами, не стал ему возражать, он просто констатировал:
— Честно говоря, Петрович, у нас действительно нет лучшего варианта.
— И худшего — тоже, — мрачно пошутил в ответ Чепрагин.
— Почему же, — хмыкнул Панкрат. — Мы можем броситься под пули президентской охраны — быстрый и надежный способ самоубийства. Можем отправить президенту письмо.., коллективное.
Дорога пошла в гору. Спецназовцы продолжали месить ботинками неопределенного цвета грязь, смешанную с гравием, полотно дороги уже рассыпалось, но не потому, что по ней часто ездили, а оттого, что часто бомбили. То тут, то там стали попадаться воронки всех размеров и форм: от сравнительно мелких, снарядных, до оставленных авиабомбами ям. В них скопилась дождевая вода, цвета той жижи, что чавкала у бойцов под ногами.
Когда спецназовцы поднялись на холм, через который переваливала дорога, внизу, на расстоянии примерно в полтора километра, они увидели серое пятно какого-то небольшого здания, красно-белую черту шлагбаума, два бэтээра и маленькие фигурки людей в зелено-коричневой форме, двигавшихся перед зданием.
Панкрат почувствовал, как быстрее забилось сердце. Их путь почти закончился и вот-вот начнется новый; он был уверен, как говорится, на все сто, в том, что бегство из лагеря боевиков не пойдет ни в какое сравнение с ожидающими их трудностями на своей территории.
— Вот и пришли, — пробормотал Чепрагин. — Ну, кто у нас первейший кандидат на ликвидацию?
— Чеченец, конечно же, — отозвался Панкрат. — Если нам решат заткнуть глотки, то начнут с него. Потом только примутся за нас, и то больше из педантичности, чтобы отработанный материал утилизировать.
Они дождались остальных. Когда подошли Шумилов со своими подопечными, вся пятерка начала спускаться вниз, к блокпосту.
* * *
Их, само собой, заметили еще тогда, когда они только-только взобрались на горб холма. Трудно было не заметить двоих спецназовцев, маячивших прямо перед глазами у патруля. Им дали сойти и без эксцессов подпустили на расстояние трехсот метров. Спецназовцы, Илза и окончательно павший духом Рашид стояли перед небольшим строением, сложенным из массивных железобетонных блоков, и Суворин нисколько не сомневался в том, что сейчас их держит на прицеле, как минимум, один, а то и два-три снайпера, готовые при малейшем подозрении открыть огонь. Мало ли, а вдруг они — наемники-смертники, начиненные взрывчаткой фанатики, которым только и нужно, что подобраться поближе к блок-посту и отправить его к Аллаху? Кто мог поручиться, что это не так?В десяти шагах перед зданием находился шлагбаум, перегораживающий неширокое дорожное полотно. Он был сварен из железных труб и выкрашен в традиционные красно-белые полосы; на нем красовался круглый знак “стоп”, а железные черепахи бронетранспортеров, стоящих позади него, ненавязчиво намекали на возможные последствия в случае несоблюдения этого требования.
На обочине, противоположной той, где находилось строение, служившее укрытием для солдат, были вырыты два окопа, окруженные мешками с песком. Из щели между этими мешками любопытно выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов.
Из соображений безопасности им и не дали подойти вплотную. Их остановил сиплый, усиленный мегафоном голос, со скрытой угрозой приказавший:
— Стойте, иначе будем стрелять! Все пятеро остановились.
— Сложите оружие!
Поколебавшись, Суворин первым положил в грязь под ногами сначала автомат, а потом и пистолет. Подумав, нож оставил в ножнах на поясе, лишь передвинул их на видное место — вперед.
— А может, не стоит, командир… — почему-то шепотом произнес Шумилов, хотя с такого расстояния его не расслышали бы, даже говори он в полный голос.
— Давай, Мирон, не раздражай патруль, — ответил Панкрат. — Они тут не каждый день ходоков встречают, могут и пальнуть от незнания манер.
Его спутники повиновались и тоже сложили оружие у своих ног.
— А теперь сделайте двадцать шагов вперед! — произнес тот же голос. — С поднятыми руками!
Когда они подчинились, заурчал двигатель одного из бронетранспортеров, и тяжелая тупорылая машина, разбрасывая колесами грязь, вырулила из-за железобетонной будки. На ее левом борту сидели трое бойцов в форме внутренних войск, и они держали на прицеле странных пришельцев, неторопливо шагавших с поднятыми руками к будке, в которой, судя по всему, и находился тот, кто говорил в мегафон. Впрочем, руки подняли не все, Шумилов, нога которого еще не пришла в порядок, вынужден был опираться на трость, а потому и не подумал подчиниться команде. Бронетранспортер, надсадно взревев мотором, съехал на обочину, огибая шлагбаум, тут же вскарабкался обратно на дорогу и подрулил к спецназовцам. Машина затормозила, непочтительно обдав их при этом грязью, и солдаты спрыгнули с брони.
— Руки на затылок! — резко скомандовал старший, судя по нашивкам — сержант. — Живо, кому говорю!
— Вы — командир патруля? — спросил Панкрат, благоразумно подчиняясь требованию солдата.
— Увидишь еще командира, — хмуро буркнул тот. — Вперед, к шлагбауму.
Один из солдат подошел к Шумилову, который шел, как и прежде, опираясь на трость. С каким-то странным удовлетворением в голосе он еще раз, медленно и тщательно проговаривая каждое слово, повторил:
— Руки. На. Затылок.
Тот посмотрел на него так, как смотрят на человека, сказавшего полную чушь — взглядом, в котором сквозит откровенное сомнение в умственных способностях собеседника. Солдат дернулся под этим взглядом, словно от пощечины, и рывком выхватил из руки Шумилова трость, одновременно толкнув его стволом автомата в спину. Сержант пошатнулся, не удержал равновесие от неожиданности и сделал шаг вперед — на больную ногу. Скривившись, он осел, инстинктивно выставив руку, которой уперся в землю. Вернее, в жидкую грязь.
— Что ж ты, сука, делаешь… — сквозь зубы ругнулся он, пытаясь подняться под насмешливым взглядом солдата, гордого сознанием собственного превосходства. — Ты же свой вроде, мать твою так!
Остальные двое делали вид, что не замечают происходящего — они подгоняли Илзу, послушно положившую руки на затылок, и удрученного Рашида, с глаза которого сбилась повязка, обнажив темно-коричневый рубец раны.
Увидев, что Шумилов упал, Чепрагин и Панкрат, не долго думая, кинулись к нему, чтобы помочь подняться, но тут же хлестнул окрик:
— Назад!
Ему вторил лязг передергиваемого затвора.
Они молча переглянулись и едва заметно кивнули друг другу.
В следующую секунду Суворин будто приклеился к плотно сбитому пареньку, толкнувшему сержанта, в результате этого его автомат перешел в распоряжение Панкрата, а сам боец, совершив немыслимый кульбит в воздухе, всей спиной шлепнулся в плотоядно чавкнувшую жижу. Тут же в его шею, в ямку под ключицей, уперся ствол автомата. Суворин стоял над лежащим и, хищно сузив глаза, смотрел на конвоиров, которые не успели даже выстрелить, боясь попасть в своего.
Чепрагин помогал подняться Шумилову.
— Стоять, — холодно проговорил Панкрат, заметив, что один из солдат шелохнулся. — Стоять и слушать. Второй раз повторять не буду.
Краем глаза он заметил, что двое, выбравшиеся из заехавшего им за спину бронетранспортера, дабы собрать оставленное оружие, тоже замерли и наблюдают за происходящим.
— Я что, похож на чеченца? — громко спросил Суворин, сильнее надавливая стволом на шею лежащего — так, чтобы он плотнее вжался в жидкую грязь. — Или, может быть, он похож? — и он указал на Шумилова, отиравшего грязь с колена. — Вы что, здесь совсем озверели? Он же свой, черт вас задери, русский, как и все мы… Какого хрена, а? Только попробуйте еще раз что-нибудь подобное выкинуть, герои!
Последнее слово было наполнено таким презрением, что командир конвоя стушевался.
— Ладно, отпусти его, — негромко произнес он, кивком головы показав на своего подчиненного, лежавшего на спине, словно раздавленный жук. — Кто вас знает, кто вы такие… По лицу не определишь, что у тебя в голове. Тут таких русских хватает, которые своих же за “зеленые” мочат…
Панкрат при этих словах непроизвольно покосился на Илзу.
Наемница стояла неподвижно, держа руки на затылке, ссутулившись и уперев глаза в землю. Одно только слово, подумал Панкрат. Одно только слово, и эти парни растерзают ее здесь же. Привяжут к бэтээрам и начнут медленно-медленно разъезжаться в противоположные стороны.
Он не сказал ничего. Молча убрал оружие и отошел в сторону, давая бойцу возможность подняться. Тот вскочил, наградив Суворина испепеляющим взглядом, и, не выдержав, по-собачьи встряхнулся. В отличие от многослойных костюмов, в которых щеголяли “охотники”, сквозь ткань, хотя и плотную, обычного камуфляжа грязь проникала и липла к телу.
Панкрат протянул бойцу автомат. Тот буквально выдернул оружие у него из рук.
— Пойдемте, — вздохнув, махнул рукой сержант, по-прежнему с подозрением оглядывая Рашида и Илзу.
Патрульные пошли вперед, Суворин и его спутники — следом, а в арьергарде сыто урчал бронетранспортер.
Командовал патрулем, контролировавшим блокпост, широкоплечий приземистый “шкаф”, представившийся капитаном Киселевым. Звали капитана Андреем, а отчество у него оказалось редкое — Евграфович. Узнав, что одного из незваных гостей зовут Панкратом, а второго — Мироном, Киселев и удивился, и обрадовался одновременно:
— Есть еще, есть русский дух! — воскликнул он своим сиплым голосом, потрясая руками. — Пока мы свои, исконные русские имена не забудем, не погибнем! А то называют же детей Альбертами да всякими прочими именами, что только для пидоров и годятся…
Капитан даже предложил им по стаканчику, как он выразился, шнапса, от которого Суворин и его спутники вежливо отказались. Однако возвращать им оружие гостеприимный капитан не собирался.
— Прошу меня извинить, — сказал он, когда они вошли внутрь домика, изнутри удивительным образом оказавшегося гораздо просторнее, чем могло показаться снаружи. — Ваше оружие останется.., хм-м.., у меня. До некоторого времени, разумеется, — и потом безо всякого перехода, спросил, подсаживаясь к столу, на котором стоял аппарат спутниковой связи:
— Так как, вы говорите, здесь оказались?
— Бежали из плена, — коротко ответил за всех Панкрат. — Вот, “языка” прихватили, — и он указал на Рашида.
Капитан глянул на чеченца так, словно только что его заметил. Задумался. Присмотрелся внимательнее.
— Что-то этот одноглазый похож…
— Это он и есть, — скромно заявил Суворин, опередив умозаключения Киселева. — Рашид Усманов, собственной персоной.
У капитана глаза полезли на лоб.
— Откуда ж вы, ребята, взялись, такие ушлые? — качая головой, спросил он.
— Отдел “ноль” при Службе Безопасности, Андрей Евграфович. Вряд ли вам это что-нибудь говорит, но постарайтесь на всякий случай забыть о том, что я вам сейчас сказал.
Капитан с умным видом кивнул. Потом не удержался и, кивнув в сторону Илзы, спросил:
— И эта девица тоже оттуда? Панкрат опередил наемницу.
— Она работала под прикрытием. Медсестрой в отряде Усманова.
Чеченец сверкнул на Суворина своими черными зенками, но промолчал — вовремя понял, чего ему может стоить неосторожное слово.
— Ясно, — произнес Киселев. — Ну, присаживайтесь пока. Мне нужно о вас сообщить, чтобы прислали машину.
Панкрат кивнул понимающе, не сомневаясь, однако, что капитан ни на секунду не поверил ни единому его слову. Да и с какой стати? Он и сам бы не поверил, а посему…
Надо ожидать, что сюда, на пост, вскоре прибудет кто-нибудь из “эсбистов” для окончательного выяснения. Так, по крайней мере, всегда делается.
Он занервничал, когда Андрей Евграфович начал, поглядывая на сидевших где попало — кто на колченогом стуле, кто просто на полу — “гостей”, принялся называть их особые приметы. Вскоре, однако, Панкрат взял себя в руки — ведь что-то подобное он предвидел.
— Ну, вы уж извините, что портреты ваши пришлось описывать, — добродушно просипел Киселев, повернувшись к ним после окончания сеанса связи. — Вот, затребовали какого-то хрена описание… А что это у тебя, кстати? — спросил он, указывая на ноутбук, который держал в руках Чепрагин.
— Калькулятор, — хмуро отозвался тот, не меньше Панкрата встревоженный ближайшими перспективами.
— И на кой тебе такой здоровенный калькулятор? — прищурившись, продолжал расспросы капитан.
— Здоровенные деньги считать, — в прежнем тоне ответил лейтенант, и Киселев отстал, поняв, что с этим мрачным собеседником особо не поболтаешь.
— Так расскажи, как вы из плена бежали? — обратился он к Панкрату. — Как из гор-то выбрались?
По лицу капитана было видно, что он не в состоянии это представить.
— На вертолете, — ответил Суворин и, глядя на вытянувшееся лицо капитана, добавил. — Военном. Российском…
* * *
Снаружи донеслось урчание автомобильного двигателя. Такой звук обычно издают моторы внедорожников, работающие с повышенной нагрузкой. Вот и сейчас прибывший из Грозного джип пытался сдвинуться с места, выбрасывая из-под задних колес фонтаны грязи, летевшей на все вокруг — стоявший позади бэтээр и стену дома, в котором Суворин продолжал рассказывать капитану Киселеву трогательную и занимательную историю их бегства из чеченского плена. Капитан кивал, охал и ахал от удивления и профессионально скрывал свое недоверие буквально к каждому слову рассказчика. Но Панкрат тоже был профессионалом, и скрыть это от него было невозможно.— Это, похоже, за вами, — привлеченный шумом, капитан выглянул в окно. — Точно, за вами. Ладно, Панкрат, в другой раз послушаю, когда война закончится… Пошли, что ли?
Они вышли на улицу, где увязшую импортную технику уже тащили шустрые бойцы на бронетранспортере, вырывая колеса железного коня из цепких объятий черного месива. Суворин быстро, стараясь, чтобы его не заметили, осмотрел прибывших, которые, за исключением шофера, выбрались из машины и наблюдали за ее мытарствами со стороны. Их было двое, в форме солдат внутренних войск, но это ни о чем не говорило — эсбисты могли позволить себе щеголять в какой угодно форме. Холодные взгляды, холеные лица, крепкое телосложение и мягкие, вкрадчивые движения — точь-в-точь как у Алексеева, завербовавшего Панкрата в отряд “охотников”. Один из них все время поглядывал на дорогу в Грозный, будто ждал кого-то.
— Ребята. — украдкой, почти не разжимая губ, прошептал Суворин, оказавшись, словно невзначай, между Чепрагиным и Шумиловым. — Готовность номер ноль. Что-то не нравятся мне эти парни…
Словно услышав его слова, “эти парни” переглянулись и направились к ним — вразвалочку, типичной походкой “хозяев жизни”, которая так подошла бы каким-нибудь новым русским, а не сотрудникам Службы.
"Эх, молодежь… — подумал Панкрат, разглядывая приближающихся эсбистов уже в открытую. — Доведут вас до беды эти понты и расхлябанность”.
— Где чеченец? — спросил один из них, тот, что был повыше и грубее лицом.
Суворин внутренне напрягся: как ни крути, а все-таки мало приятного в том, что с тобой не здороваются.
— Угадайте с трех раз, — очень вежливо предложил он, с чувством глубокого удовлетворения наблюдая за тем, как краснеет, делаясь одного цвета со свеклой, лицо эсбиста.
Действительно, тяжело было не понять, кто именно из стоявших перед ним людей — полевой командир. Хотя бы потому, что руки были связаны только у Рашида, причем сделано это было с помощью хорошо заметной толстой пеньковой веревки.
— Вы — Рашид Усманов? — в конце концов обратился эсбист к чеченцу, изобразив на лице подобающую свирепость. — Прошу следовать за мной… И вас тоже, — повернулся он к Панкрату. — Оружие при себе есть?
Нож Суворин сунул за пазуху, и на ремне у него висели теперь пустые ножны. Так что он со спокойной совестью отрицательно мотнул головой. К тому времени то же самое со своими ножами проделали Чепрагин и Шумилов — по указке Панкрата, у которого не было никаких сомнений в том, что эсбисты постараются устранить их как можно быстрее.
— А как же мои товарищи? — спросил Суворин, махнув рукой в сторону своих спутников.
— Они поедут во второй машине, — ответил эсбист. — Она должна скоро прибыть, не беспокойтесь.
Что ж, понятно — они разделяют их отряд, чтобы по отдельности разобраться с двумя меньшими группами, не рискуя ликвидировать всю пятерку сразу. Не нужно было много думать о том, кто отдавал приказ на их устранение — наверняка кто-то из тех, кому удобнее было считать бойцов погибшими. То, что эсбисты не задают вопросов, естественных в подобной ситуации для всякого нормального человека, например Киселева, говорит лишь о том, что они либо знают все, что необходимо, либо им нет нужды это знать. В последнем случае напрашивается однозначный вывод: группу приказано “пустить в расход”.
В подтверждение слов сотрудника Службы из-за поворота вырулил еще один джип, в котором сидели всего двое — водитель и пассажир на переднем сиденье.
— Вот и машина для ваших друзей, — с облегчением произнес эсбист. — Давайте рассаживаться, дела не ждут.
Чепрагин и Суворин переглянулись; Панкрат незаметно наклонил голову и, как будто почесываясь, провел пальцем под челюстью, ближе к уху. Потом он шагнул к джипу, и водитель, куривший снаружи, поспешно открыл перед ним дверцу. Уже забираясь в машину, он увидел, кто сидит во втором внедорожнике рядом с водителем.
Это был Алексеев.
10 Они ехали через так называемую “зону безопасности” — участок шириной приблизительно в три километра (где-то больше, где-то меньше), опоясывавший город по периметру. Довольно высокая плотность войск, сконцентрированных на этой территории, наводила на мысль о том, что российская армия усиленно готовится к отражению скорого штурма города.
Впрочем, Суворина окружающая суматоха — грохочущие танки, прохаживающиеся вдоль дороги десантники, снующие взад-вперед бэтээры и военные джипы, совершенно не трогала. Внешне он выглядел совершенно беспечным и вертел головой в разные стороны, с блаженной улыбкой на лице, изображая радость возвращения из плена бойца невидимого фронта. Внутренне же он был собран и готов действовать.
Его и Рашида посадили на заднее сиденье. Чеченец очутился за креслом пассажира, Панкрат же угодил между ним и эсбистом, который пребольно давил ему правым локтем меж ребер. Ладонь его согнутой руки находилась за отворотом куртки и, по всей видимости, сжимала рукоять пистолета. Разумеется, на всякий случай.
У Суворина был только нож. Он лежал в удобном внутреннем кармане и при надобности мог быть извлечен в любую секунду — искусству мгновенно выхватывать холодное оружие его обучил Пика, в обмен на десяток-другой хитрых бросков и удержаний из хапкидо, которые отрабатывал с ним Панкрат.
Воспоминание о Пике пробудило в душе Суворина ощущение безвозвратной утраты; с большим трудом он заставил себя не думать о том времени, которое ему довелось провести во втором отряде “охотников”. Он снова сконцентрировался на текущем моменте.
Второй джип неотступно следовал за ними; посматривая в зеркало заднего вида, расположенное слева от водителя, Панкрат мог видеть темную тушу внедорожника, идущего на расстоянии двадцати пяти метров позади их машины. К сожалению, он не в состоянии был разглядеть, как именно Алексеев рассадил Чепрагина, Шумилова и Илзу, но наверняка тот сделал это так, чтобы легче всего было нейтрализовать их.
Они въехали в город. Здесь, как ни странно, присутствие войск ощущалось в меньшей степени. За десять — пятнадцать минут петляния по городу Суворин лишь дважды заметил российский патруль и увидел только один пост, выставленный на каком-то перекрестке. Все эти “стремные” места эсбисты объехали на довольно приличном расстоянии, явно избегая встреч со своими же.
Грозный казался странным набором декораций к давно прошедшему спектаклю, которые позабыли убрать, оставив на произвол судьбы, и теперь в этих декорациях резвились все, кому не лень. Дома покосились и полуобвалились, их стены были покрыты копотью, сажей, окна квартир, часто выгоревших изнутри, выглядели, словно черные провалы пустых глазниц. В то же время здесь было намного больше людей чем, например, в Гудермесе. Чеченцы и русские стояли, провожая взглядами их несущиеся по изрытым воронками дорогам машины, прогуливались, сидели рядом с развалинами, о чем-то беседовали.
Они миновали какой-то сквер, где выстроилась очередь жителей и беженцев к длинному белому трейлеру с красным крестом на борту и надписью по-английски. Две женщины в мышиного цвета униформе выдавали изможденным людям в лохмотьях небольшие, но туго набитые свертки — скорее всего с одеждой, чтобы пережить приближающуюся зиму.
Спутники Панкрата молчали, словно набрав в рот воды. Они смотрели прямо перед собой, не разговаривая ни с пассажирами, ни друг с другом. Вдруг тишину, воцарившуюся в машине, нарушил мелодичный звонок мобильного телефона. Водитель, держа руль одной рукой, потянулся за пазуху и вытащил “трубу”, открыл ее и поднес к уху: