Воронин Андрей Николаевич. Смерть знает, где тебя искать

   – Придется ужинать в обед, – сказал Сергей, доставая из сумки бутерброды, которые съездили в больницу и благополучно нетронутыми вернулись в дом.
   Возможно, именно полбутылки коньку сделали свое дело. Нервы немного успокоились, напряжение спало, и Тамара улыбнулась Сергею, впервые за всю ночь и утро.
   – А теперь ты мне скажешь правду, – сказала она строго.
   – Какую? – брови Дорогина удивленно поползли вверх.
   – Почему они хотели тебя убить?
   – Не знаю.
   – Хорошо. Давай начнем с другого конца: кто эти двое?
   – Я тебе честно говорю, – Сергей приложил руку к сердцу, – я знаю ровно столько, сколько и ты, может, даже меньше, потому что ты умеешь фантазировать, а я исхожу из фактов.
   Тамара подозрительно смотрела на Муму.
   – Ты, наверное, мне врешь.
   – Я тебе много давал поводов для таких предположений?
   – Ты, Сергей, не то чтобы врешь мне. Ты не говоришь всей правды, щадишь меня. Наверное, вновь появились твои враги?
   – Тамара, этого не может быть. Я сам не знал, что окажусь этой ночью в палате, где когда-то лежал вместе с Резаным. Я не знал, куда шагну через десять секунд. Я просто шел по коридору, и мне захотелось посмотреть, кто лежит в палате, где когда-то лежал я: мужчина или женщина.
   – Рассказывай, – зло произнесла Тамара и тут же остановилась. – Сергей, но вышло так, что там лежали и мужчина, и женщина?
   – Точно, – Дорогин подался вперед, – это дурацкое совпадение мыслей и реальности.
   – Простых совпадений не бывает, – строго произнесла Тамара. Ей хотелось верить, что Дорогин не обманывает, но она знала, Сергей всегда щадит ее и рассказывает правду в самый последний момент, и то выдает такими маленькими дозами, когда отвертеться просто невозможно. А начни его расспрашивать, все сведет к дурацким шуткам.
   – Как твоя нога, не болит?
   – Я уже забыл о ней.
   – Снова врешь, она должна болеть. Как-никак три шва.
   – Ты разве почувствовала, что у меня ранена нога, когда я вел машину? – усмехнулся Дорогин.
   – Почувствовала, но не сказала. Ты не лихачил, как обычно.
   – Настроение не то…
   – И все же, – Тамара пыталась доискаться до правды, – почему они набросились на тебя? Зачем им понадобилось убивать Федора Ивановича?
   – Я ни разу в жизни не видел его живым.
   – Он безобидный человек, у него не было врагов, не было больших денег, – рассуждала Тамара. – Почему его убили наверху, а не в кабинете? Ему оставалось до пенсии три года.
   – Может, знал что-то лишнее? – предположил Дорогин. – За такие вещи тоже убивают. По-моему, кое-что вырисовывается, – Муму хлопнул ладонью по столу.
   – Что именно?
   – Кто эта девушка в реанимационной палате?
   – Никто не знает. Поступила вчера без документов, родственники ее до сих пор не отыскались, в сознание не приходит. Сумасшедшая, бросилась под милицейскую машину, так говорят гаишники, была не в себе, полуголой бежала по осевой. А когда ее попытались остановить, прыгнула под колеса.
   – Ничего себе экземплярчик! – вздохнул Дорогин. – Хреново с ней все начиналось и хреново закончилось, правда не для нее, а для Федора Ивановича.
   – Он-то здесь при чем? – изумилась Тамара.
   – Он привел убийц в ее палату.
   – Да, теперь у него не спросишь, зачем он это сделал.
   – Ее кто-нибудь разыскивал?
   – Нет, никто, я уже об этом говорила.
   – Хотел удостовериться.
   – Ты допрашиваешь меня, как следователь.
   – И ты меня, кстати, тоже.
   – Мы просто пытаемся разобраться.
   – Ты ассистировала на ее операции? Тамара сидела и терла виски.
   – Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, она проститутка. Ее где-то держали связанной. Наверное, убежала, на руках остались следы от веревок. И вот еще что, – вспомнила Тамара, – мне показалось, что совсем недавно она пережила страшный испуг.
   – С чего ты решила?
   – Так, показалось. Лицо у человека меняется, гримаса ужаса на нем застывает. Такое впечатление, что человек замерз. Ее или пытались убить, или она увидела что-то страшное. А может, ее хотели изнасиловать, и она чудом убежала?
   – Тонкую материю ты задела, Тамара. Все это домыслы.
   – Нет. Ты представь, где-нибудь в лесу ее привязали к дереву и пытались изнасиловать, а она чудом вырвалась и пыталась бежать. Выскочила на трассу, тут ее и сбила машина. На дороге вполне могла оказаться любая другая машина, не обязательно милицейская.
   – Все, хватит! – воскликнул Сергей, поднимаясь из-за стола. – Я чувствую, наступил тот самый момент, когда смогу заснуть.
   Тамара почувствовала, что ее веки тоже слипаются. Но едва она закрывала глаза, как видела ужасную картинку: панцирная сетка, а под ней лежит мертвый Федор Иванович со страшной полосой на шее. Такая же полоса, только куда более светлая, виднелась и на шее Дорогина. На запястье уже успел налиться синевой след от удавки.
   – Пойдем, к черту все. Мы-то живы, и ладно.
   – Почти живы.
   – Мне всегда везет, порода такая.
   – Не зарекайся, все так говорят до поры до времени. Тебе, Сергей, нужно быть поосторожнее. У тебя нечеловеческий талант попадать во всевозможные передряги, словно нюхом чуешь, куда пойти, чтобы случилась неприятность. Тебе, наверное, это приносит удовольствие?
   – Тамара, сегодняшней ночью, когда шел по больнице, я думал примерно то же самое. Ведь ты скорее всего хочешь мне посоветовать, что если меня тянет свернуть направо, то, мол, сворачивай налево? Ничего из этого не получится, слева тоже западня. Это игра судьбы, а не мое желание. Наверное, так уж написано у меня на роду.
   – У тебя на лбу это написано, – женщина подошла к Дорогину, взяла голову в свои руки и поцеловала в затылок. – У тебя на голове шишка, – она принялась ощупывать руками гематому. – Погоди, это не сейчас случилось, ты получил ее раньше-.
   Сергей тяжело вздохнул.
   – От тебя ничего не скроешь. Да, случилось, да, было.
   – Почему ты мне ничего не сказал? А вдруг это связано?
   – Абсолютно не связано, Тамара. Я не маленький мальчик, чтобы жаловаться на ссадины и ушибы. Кстати, тебе привет от Варвары Белкиной.
   – Это она заехала тебе по голове хрустальной пепельницей?
   – Если бы заехала Белкина, я бы с тобой не разговаривал. Да и с какой стати колотить меня хрустальной пепельницей? Приставать бы начал, так она не отказала бы.
   – Может, она тебя совращала, соблазняла, а ты не поддавался, вот она разозлилась и стукнула?
   – Я бы перед ней не устоял, – перевел все в шутку Дорогин.
   В спальне задвинулись шторы, и днем наступила ночь. Рука Тамары скользнула под шею Дорогину. Женщина шепнула ему на ухо:
   – Не дергайся, просто лежи. Нам и так хорошо отдыхать вместе.

Глава 13

   Наталья Евдокимовна Вырезубова ни минуты не сомневалась в том, что ее сыновья не ударят лицом в грязь. Ведь это она велела им убить девку и теперь с нетерпением ждала возвращения детей. Она приготовила им сытный ужин, благо, холодильник полон. У нее имелись свои рецепты, ведь ни в одной поваренной книге не прочтешь, как нужно готовить человечину. Возможно, опытом могут поделиться какие-нибудь американские или африканские каннибалы, но у них другие специи, которых в Москве днем с огнем не найдешь. И готовят там на открытом огне, а у Натальи Евдокимовны имелась в распоряжении газовая плита с электродуховкой да микроволновка, которой она пользовалась лишь для того, чтобы разогреть готовое блюдо. Новшествам женщина не доверяла.
   Она хлопотала на кухне, заглядывая то в одну, то в другую кастрюльку. Вырезубова прекрасно знала вкусы каждого из сыновей. Плюша любил пожирнее, Григорий предпочитал, чтобы жира было поменьше, он любил мучные соусы, обильно сдобренные специями.
   «Ну вот, приедут, соберу на стол, накормлю. А потом они мне все расскажут, ничего не утаивая, как в церкви священнику, в мельчайших подробностях.»
   То, что осталось – обрезки кожи, сухожилия, куски человечьего жира, – она собрала на разделочную доску. Образовалась довольно высокая горка. С разделочной доской в руках Наталья Евдокимовна вышла во двор и по-мужски свистнула, тонко и протяжно. Граф и Барон наперегонки бросились к хозяйке, едва не сшибив друг дружку. Они нежно рычали, заглядывали женщине в глаза, приседали на задние лапы.
   Наталье Евдокимовне показалось, что еще пару мгновений – и псы, как в цирке, встанут на задние лапы, а потоми их еще пару минут, так и заговорят человеческими голосами. Зря, что ли, человечину жрут? Она даже представляла, что каждый из псов скажет:
   "Я лучший!” – прорычит густым басом Барон. “Нет, я лучший! Я всегда прибегаю первым!”.
   – Ну ладно вам, – с немного деланной злостью произнесла Наталья Евдокимовна.
   И собак, и сыновей она держала в строгости, каждый должен знать свое место и заниматься своим делом.
   Она взяла кусок мяса, из которого свисали сухожилия, и бросила между собаками. Те наклонили морды, ударившись лбами, но драться при хозяйке не стали, хотя готовы были разорвать друг друга на части.
   – Правильно, – произнесла Наталья Евдокимовна назидательно, – со своими ссориться нельзя. Мы сила, когда все вместе, как пальцы на руке: нас пятеро, и каждый должен делать свою работу. Я – указательный палец, – и она щедро вознаградила псов за выдержку.
   Когда псы расправились с остатками человечины, когда вылизали траву – а сделали они это с молниеносной быстротой: ведь каждому хотелось урвать побольше, – Наталья Евдокимовна сходила на кухню и взяла два больших куска вареного мяса, из которых торчали голубоватые, раскрошенные топором кости. Она знала, постоянно кормить собак сырым мясом нельзя, пробуждается дикая злость. Сырое мясо – это угощение, деликатес, а набивать желудок надо мясом приготовленным.
   "Где же мои дети?” – думала она, глядя на псов.
   Огонь под кастрюлями был погашен, кастрюлька с соусом укутана в полотенце. Хозяйка вымыла руки, расставила на столе приборы и прислушалась. Ее тонкий слух уловил рокот мотора. Псы тоже поняли, что едут хозяева, и подались к воротам.
   "Свои своих чуют”, – с блаженной гримасой на лице подумала Наталья Евдокимовна, направляясь к воротам, чтобы отпереть их и встретить детей, как положено.
   Но встречи героев не получилось. Уже сразу по лицу Ильи она догадалась: стряслось неладное. Братья избегали смотреть матери в глаза и пытались спрятаться друг за друга.
   – Ну, что? – односложно спросила женщина, и черные короткие брови сошлись над переносицей, а жесткие седые волосы прямо-таки засверкали, словно их густо намазали жиром.
   – Мама, мы хотели, – первым заговорил Илья, – но ты знаешь…
   – Вы убили ее или нет?
   – Мы не успели, нам помешал какой-то урод. Мы все сделали как следует, прошли в палату… Заведующего лабораторией, Федора Ивановича, мы порешить успели…
   – Меня он не интересует. Вы меня ослушались, я сказала убить сучку поганую, а она жива?
   – Мама, вы знаете, она сошла с ума, – быстро заговорил Илья, – Федор Иванович нам сказал, что она…
   Женщина шагнула к сыну и наотмашь ударила ладонью по щеке. Удар был сильный, голова Ильи дернулась в сторону. Он знал, что прятаться от матери – делать себе хуже. Он стоял и молчал, как солдат, сбежавший с поля боя, перед судьями трибунала.
   Наталья Евдокимовна подула на раскрасневшуюся ладонь правой руки, а потом левой заехала по щеке второму сыну.
   – Почему мать не уважили? Если я сказала, должно быть сделано!
   – Мы вернемся, мама, мы сучку прикончим, на куски порвем, только надо хорошо обдумать!
   – Вам туда соваться больше нельзя. Вас кто-нибудь видел?
   – Нет, никто! Медсестра выскочила в коридор, но она не успела, мы ее с ног сбили. Но за нами гнался мужик. Мы его почти придушили, но он хитрый, сволочь, сильный, как медведь. Мы вдвоем, а он один…
   – Слабаки! Останетесь без ужина, все псам отдам! Братья поняли, что они виноваты и защиты искать не у кого.
   У них на глазах мать вынесла две большие кастрюли с человечиной и выплеснула их в два алюминиевых таза. Затем разделила соус, обильно полив горячее мясо.
   – Смотрите, как они будут жрать вашу пайку. Они ее заслужили, а вы ляжете спать голодными. Быстро мыть посуду, а потом в оранжерею, цветы поливать.
   Пока сыновья усердствовали на кухне, выполняя поручение матери, выслуживаясь перед ней, Наталья Евдокимовна, словно каменное изваяние, сидела на скамейке и не мигая смотрела на восходившую луну. Чем выше поднималось ночное светило, тем сильнее загорался в ее глазах недобрый огонек.
   Наконец камень дрогнул, губы ожили, растянувшись в отвратительной улыбке. Женщина сцепила пальцы и хрустнула суставами. Она не спешила отрывать сыновей от работы, дождалась, пока они сами не пришли и не стали перед ней понурив головы.
   – Что еще надо сделать, мама?
   – Посуду помыли? Цветы полили? Где лежит сучка?
   – В реанимации, на третьем этаже.
   – Завтра один из вас завезет меня в больницу, а второй останется дома.
   – Вам плохо, мама? – спросил Григорий, но тут же встретился глазами с матерью и замолчал, потому что в глазах ее читалось: ты полный идиот!
   – Мне может быть плохо только оттого, что вы такие болваны, и к тому же непослушные.
   Больше в этот вечер мать не проронила ни слова. Братья недоумевали. Они сидели в одном белье на кроватях и шепотом беседовали.
   – Что она задумала? – шептал Григорий.
   – Мама умная, она всегда что-нибудь придумает. Помнишь, когда нас в армию хотели забрать, а ты собрался закосить под сумасшедшего, так она тебе не дала. Закоси ты тогда под сумасшедшего, не получил бы теперь прав и не ездил бы на машине, ходил бы пешком.
   – Да, она умная, – согласился второй брат, вспомнив, как изощренно их мать, деревенская женщина, провела медкомиссию.
   Им не терпелось расспросить мать, узнать, что же такое она придумала. Но братья боялись сами спрашивать ее об этом. Тайна не давала им покоя. Они ворочались, не могли заснуть.
   Они слышали, как на рассвете скрипнула дверь в комнате матери, слышали, как та отворила ворота, и лишь после этого бросились смотреть, куда же она направилась. Вырезубова с пластмассовым ведерком шла к ближайшей роще. На ногах у нее были резиновые сапоги, мокрые от утренней росы.
   – Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Илья.
   – Ни хрена я не понимаю, но знаю, что мать никогда не ошибается.
   Наталья Евдокимовна вернулась через час. Братья уже были одеты и старательно подметали двор, хотя там не виднелось ни соринки, ни пылинки. Пластмассовое ведерко было накрыто лопухом, мать прошествовала с ним на кухню, а затем с пластмассовым тазиком села и принялась перебирать грибы, раскладывая их на две кучки.
   От удивления Илья выпустил метлу из рук и стал как соляной столб. Григорий осторожно, мелкими шажками подошел к матери и тронул ее за плечо.
   – Мама, что вы, это же ядовитые грибы!
   – Думаешь, я не знаю? – не оборачиваясь, ответила женщина, продолжая сортировку.
   – Их надо выбросить.
   – Нет, их надо съесть. Вот эти съедите вы, – она показала на кучку подберезовиков и сыроежек, – а эти съем я.
   – Мама, как можно, вы же умрете! – братья уже готовы были схватить мать за руки, чтобы остановить безумство.
   Но она лишь звонко расхохоталась, запрокинув голову, демонстрируя белые, без единой дырочки зубы. Затем Наталья Евдокимовна принялась за стряпню. Она готовила грибы в двух кастрюлях, старательно следя за тем, чтобы не мешать ядовитые и съедобные одной и той же ложкой. Она старательно сбрасывала пену в умывальник и тут же смывала ее тугой струей. Зачерпнула ложкой бурый отвар, подула, попробовала и сказала:
   – Немного недосолены.
   Взяла на кончик ножа соль и сбросила в кастрюлю. Тщательно размешала. Опять продегустировала и довольно улыбнулась.
   У братьев от страха дрожали руки. А потом, оставив хорошие грибы вариться, мать принялась за еду. Она ела ядовитые грибы, тщательно их разжевывая. Когда тарелка опустела, женщина тяжело вздохнула и приложила руку к животу.
   – Мама, может, не надо?
   – Поздно, – ответила женщина, – готовь машину, сейчас едем. Пока доберемся до Клина, мне станет плохо. Надеюсь, не надо учить тебя, Гриша, что следует говорить?
   – Что я должен сказать?
   – Скажешь, мать наелась супа из грибов, которые собрала сама. А мать видит неважно, и скорее всего ей попался ядовитый гриб. Ты же не видел, как я их чистила и варила.
   – Хорошо, хорошо, мама.
   – Вам уже плохо? – с состраданием в голосе спросил Илья.
   – Пока еще нет. Плохо будет сучке, мой желудок все это переварит.
   Женщина забралась в машину, со страдальческим лицом сложила руки на животе. Уже в дороге Григорий заметил, мать невероятно бледна, на лбу высыпал крупный пот. Только взгляд оставался таким же твердым и жестким, как прежде.
   – Можно было, мама, грибы и не есть, я бы соврал.
   – Нельзя, ты дурак, врать не умеешь. А так ты испугался, я же вижу.
   – Мама, мама, я очень за вас боюсь, – Григорий гнал машину нещадно.
   – Это все из-за вас, идиоты! Вы оба в отца, лучше бы я девчонок родила, они куда смышленее, – Наталья Евдокимовна говорила эти слова, корчась от сильной рези в животе.
   Григорий не возражал. Стрелка спидометра подрагивала между сотней и ста двадцатью. Микроавтобус с аляповатой надписью “Живые цветы” влетел во двор больницы на бешеной скорости и завизжал тормозами так истошно, что врачи и больные бросились к окнам посмотреть, что там случилось.
   Григорий бежал к двери, размахивая руками и громко вопя:
   – Скорее, на помощь! Там моя мама умирает, ей плохо! – он влетел в приемный покой и чуть не сбил с ног врача, оттолкнулся от одного из санитаров, схватил носилки. – Скорее, она умирает! Что вы медлите, это же мама, самый дорогой человек! Или вы своих матерей не любите? – прочувственно выкрикивал мужчина.
   Врачи уже спешили к микроавтобусу, помогая женщине выбраться из машины. Наталье Евдокимовне не надо было притворяться, ей на самом деле было плохо. Прямо у носилок началась рвота.
   Врач потрогал пульс и выкрикнул:
   – Сердцебиение слабое, пульс нитевидный! Вырезубову сразу же отправили в реанимацию, а Григорий как заведенный рассказывал врачу то, о чем условился с матерью: про ядовитый гриб, про суп и про слабое зрение пожилой женщины и еще о том, какая она добрая.
   Неподдельные слезы текли по его щекам, даже видавшие виды врачи расчувствовались и принялись успокаивать рыдающего, отчаявшегося мужчину. Кончилось тем, что ему сделали укол успокоительного, но он продолжал плакать, правда уже не навзрыд, а молча.
   Женщине сделали промывание желудка, поставили капельницу. Температура была высокой, но, как понимал дежурный врач, состояние пациентки хоть и тяжелое, но большой угрозы для жизни нет. Редко случается, когда так быстро привозят человека, отравившегося грибами. Суп обычно едят в обед, а человека привозят либо ночью, либо утром следующего дня, когда уже произошла полная интоксикация организма и пациента приходится выводить из состояния клинической смерти.
   Григорий сидел закрыв голову руками. Доктор подошел, стал в шаге от него, тронул за плечо.
   Григорий вскинул голову.
   – Доктор, она будет жить? – с мольбой в голосе прозвучал вопрос.
   – Вы женаты? – задал вопрос доктор.
   – Нет, еще не успел.
   – Тогда можете быть уверены, она еще будет стол накрывать на вашей свадьбе, будет танцевать. Только попросите, чтобы грибы гостям не готовила.
   – Я прослежу, доктор– и только сейчас до Григория дошло, что врач над ним подшучивает. – Как она сейчас?
   – Бывало и похуже. Вовремя вы ее привезли.
   – Ей в машине стало плохо, – импровизировал Гриша. – Мы в город ехали, и тут, на тебе, мама за живот схватилась, побледнела, говорит, грибы ела. Меня как током ударило, сразу же в больницу. Вот оно как бывает-случается.
   – Правильно поступили. Вам еще за руль садиться нельзя, можете уснуть: вам укол успокоительного сделали. Кстати, как ее фамилия? Формуляр надо заполнить, а то у нас одна пациентка третий день без фамилии лежит.
   Григорий уже успокоился. Он понял, все сложилось именно так, как задумывала мать.
   – Ее в реанимацию положили? – допытывался он.
   – А куда же. Вы же сами такой переполох подняли, что мать умирает.
   – Это хорошо, – абсолютно искренне сказал Вырезубов.
   С одной стороны, ему хотелось оставаться здесь, быть поближе к матери, но с другой – он был напуган.
   – Чего ей покушать привезти? – допытывался он у женщины в белом халате.
   – Она сейчас под капельницей, ничего ей не надо. Ей еще пару раз желудок промоют, и, думаю, скоро вы сможете ее забрать.
   – К ней можно?
   – Нет, в реанимацию у нас посетителей не пускают. Если вы слышали, у нас несчастье случилось, так что теперь порядки стали строже.
   – Какое несчастье? – тут же принялся разыгрывать из себя неосведомленного Григорий.
   Медсестра осмотрелась по сторонам, нет ли поблизости кого из начальства, и шепотом рассказала Григорию об убийстве Федора Ивановича и о том, как муж одной из сотрудниц, бывший каскадер, дрался с двумя злодеями. Григорий, хоть был и глуп, труслив, но не до такой степени, чтобы не расспросить, кто эта сотрудница и что за каскадер, который в одиночку вступил в схватку с двумя злодеями, сильными, по выражению сестры, как медведи. Девушка с удовольствием рассказывала, радуясь тому, что трагедия пойдет на пользу, хоть как-то отвлечет сердобольного сына от беды, которая постигла его мать.
   – У вашей мамы острое отравление, – сказал врач, входя в приемный покой. – Но самое страшное позади, теперь ей нужен только покой. Если бы вы ее привезли после обеда, даже не знаю, смогли бы мы ей помочь или же нет.
   Григорий в уме восхитился сообразительностью матери, принялся благодарить врачей. Когда он вышел на улицу и обернулся, то увидел на окне лаборатории высокую розу в мерном стакане.
   "Вот же черт, – выругался он про себя, – про нее-то мы с Ильей забыли! Правильно все же мы завлабу цветы привезли, четное количество, а он еще спорил.
   Пойду порадую братца, а то извелся весь – по двору бегает, как Барон, когда того блохи кусают."
   Ощущение того, что он посвящен в происходящее, а брат – нет, придавало Грише уверенность в себе. Братья всегда соперничали друг с другом во всем, особенно в том, что касалось матери. Каждому хотелось показаться в ее глазах умнее, выше, сильнее, лучше, каждому хотелось быть более ласковым и нежным, ведь мать отдала им всю себя.
   – Женаты ли вы… – бурчал Григорий, устраиваясь за рулем. – А зачем мне жена, если мама так хорошо готовит? Приведи в дом чужого человека… – и Григорий вспомнил о грибном супчике, который ждал его на плите.
   Но тут же к горлу подкатил ком, в животе забурчало. Ему вспомнилась кастрюлька с коричневым варевом, поверх которого плавала обильная пена, будто в супчик сыпанули стирального порошка.

Глава 14

   По факту убийства заведующего лабораторией больницы города Клина было возбуждено уголовное дело. То, что это убийство, следователь не сомневался ни минуты. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что завлаб был задушен удавкой.
   Следователь Сергеев, а именно ему было поручено это дело, опрашивал всех знакомых погибшего завлаба. Естественно, как и всякий следователь, он искал мотивы убийства и недоброжелателей. Но по всему выходило, что у завлаба, проработавшего на одном месте двадцать один год, явных врагов не имелось, как не было и явных недоброжелателей. Тогда почему так жестоко расправились с пятидесятивосьмилетним мужчиной? Причины должны были найтись, просто до них следовало докопаться.
   Но за какую ниточку следователь Сергеев ни пытался потянуть, все они ни к чему не вели, обрывались прямо в руках. С женой погибшего следователь Сергеев как ни пробовал поговорить, это ему не удавалось: женщина пребывала в безутешном горе. И дети завлаба тоже ничего не могли сказать. Все их воспоминания, рассуждения не только не проясняли ситуацию, а запутывали ее еще больше.
   Во второй половине дня Сергеев появился в больнице. Он сразу же направился в кабинет главврача; Разговор был долгим, главврач явно нервничал, тер виски, теребил мочку правого уха, постоянно прятал руки под стол.
   – Нет, нет, что вы! У него был один строгий выговор, и то, если мне не изменяет память… – глядя в сторону от следователя, говорил главврач, – это случилось лет шесть тому назад.” В лаборатории были утеряны результаты важного анализа. А так, скажу вам откровенно, Федор Иванович был человеком незаменимым, крайне дисциплинированным и очень обязательным. Если требовалось его присутствие на работе, то я даже об этом не просил. И никто не просил. Федор Иванович появлялся в своей лаборатории еще до начала рабочего дня, а если требовалось, то и в выходные. Случалось, он выходил на работу во время отпуска.
   «Если он такой хороший, – подумал следователь Сергеев, – то почему он такой мертвый? И с какой стати его задушили?»
   – А как вы думаете, – следователь оттолкнулся от пола, и кресло на колесиках проехало полметра к другому краю стола, – может, Федор Иванович имел доступ к наркотическим веществам? Все-таки завлаб, лекарства в его руках”.
   – Какие наркотики? О чем вы, уважаемый? Спирт у него в лаборатории был, это точно, это вам все могут подтвердить. За прошлый год по моему распоряжению дважды проводились неплановые проверки, спирт был весь, до одного грамма, на месте. Нет, что вы, Федор Иванович был честнейшим человеком.