Воронкова Любовь Федоровна. Сын Зевса

   А потом во дворце был длительный пир, многолюдный, с обилием еды и вина, с музыкой, с пением, с плясками…
   Молодую жену, золотоволосую Клеопатру, отвели в ее покои. Она ушла, как велит обычай, молча, не приподняв покрывала.
   Уже давно наступила ночь, а пир был в самом разгаре. Филипп, пьяный и буйно-счастливый, сидел среди своих гостей. Его окружала вся македонская знать, блистающая пышными нарядами и драгоценным оружием. Здесь были линкестийцы из древнего рода Вакхидов; властители из рода Оронта, который издревле владел властью Орестиды; наследники рода Полисперхона, владетели Тиофейской земли…
   Рядом с царем сидел полководец Аттал, дядя его молодой жены Клеопатры, раскрасневшийся, надменный, самодовольный… Тут же был и Парменион, известный военачальник, тесть Аттала. И суровый Антипатр, который даже на этом пиру был трезв и сдержан. И вся родня Антипатра была здесь – его сыновья, его зятья, его племянники.
   Был на свадьбе своего отца и Александр. По праву он сидел близ царя. Он хотел бы уйти к друзьям, в дальний угол мегарона, но это было недозволено. И друзей посадить рядом недозволено тоже. Лишь Гефестион, Черный Клит – брат Ланики – и сын Пармениона, Филота, были допущены к столу царского сына.
   В очаге пылал большой огонь, ветер загонял из верхнего отверстия в зал волокна дыма и копоти. На столы всё подавали жирное мясо, рыбу с острой приправой, зелень и сочные яблоки и всё подливали в кратеры вина…
   Уже никто не слушал аэда,^[36] и он сидел, опустив на колени формингу. Все что-то говорили, смеялись, ели и пили и снова пили и пели что попало.
   Александр молчал, лишь изредка пригубливая чашу с вином. Иногда он взглядывал на отца и тут же, нахмурясь, опускал ресницы. Филипп весь вечер не замечал Александра, не глядел в его сторону.
   «Каким чужим он мне стал, – горько думал Александр, – каким чужим и даже враждебным!»
   Давно ли они с отцом стояли в одном строю перед грозным врагом! Ему хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть и не слышать того, что здесь происходит.
   Против него за столом сидел, развалившись, рыжий Аттал. Красный от вина, с мокрым лоснящимся ртом и черными, как маслины, глазами, он был отвратителен Александру. Аттал уже чувствовал себя самым близким человеком македонскому царю, он уже снисходительно поглядывал вокруг себя на царских этеров и полководцев. Александра он словно не видел, его пьяные, маслянистые глаза глядели на царского сына как на пустое место.
   Заметив, как вздрагивают у Александра ноздри, какое бешенство сверкает в его глазах, Гефестион старался отвлечь его разговором, начал было читать первый пришедший в голову стих «Илиады».
   Но тут грузно поднялся Аттал. Вскинув кверху свою чашу и расплескивая вино, он громко провозгласил, обращаясь к гостям:
   – Теперь молите богов, македоняне, чтобы боги даровали нашему царю македонскому Филиппу законного наследника!
   Александр вскочил, будто его ударили плетью.
   – А меня, негодяй, ты что же, считаешь незаконным, что ли? – крикнул он.
   И, размахнувшись, швырнул в Аттала свою тяжелую золотую чашу.
   Филипп, не помня себя от ярости, выхватил меч и бросился к сыну. Но тут же, споткнувшись, пошатнулся и с грохотом свалился на пол.
   Александр, пылающий, будто охваченный заревом пожара, вышел из-за стола. Он обернулся к отцу с презрением и насмешкой:
   – Смотрите, друзья, мой отец хочет идти в Азию, а сам не может дойти от стола до стола!
   Филипп поднялся, не выпуская меча. Гости поспешно окружили его, встали между ним и Александром.
   Александр в негодовании, глубоко оскорбленный, тут же ушел со свадьбы отца. А наутро, как только рассвело и стало видно дорогу, Александр сел на своего Букефала и уехал из Македонии в Эпир, к Олимпиаде.
   Олимпиада, увидев Александра, вернулась к жизни. Такой радости она не ждала. Ее любимый сын с нею, не с отцом! Значит, впереди еще возможна и власть, и могущество, и торжество над ненавистными людьми. Кроме того, что Александр своим присутствием, будто солнцем, озарил ее дни, он воскресил все ее надежды. Ведь все-таки, как ни безумствуй Филипп, сын Олимпиады – наследник царя, будущий царь!
   Укрывшись в эпирском дворце, Олимпиада и Александр проводили дни, обдумывая свою судьбу. Они ждали. Ждали вестей от Филиппа, – ведь не уйдет же он в Азию, оставив здесь Александра!
   Скороходы один за другим уходили из Эпира в Македонию и потом один за другим возвращались с разными вестями. Царь Филипп собирает и снаряжает войско, готовится к большому походу… И снова: царь Филипп снаряжает войско… И опять: царь Филипп снаряжает войско. И главным полководцем его идет в Азию Аттал…
   И вот наступил день, когда вестники принесли важную новость, нарушившую тишину эпирского двора, – у Клеопатры родился сын!
   – Ты понимаешь, что грозит моему сыну? – обратилась Олимпиада к брату, царю Александру.
   – Но что может грозить Александру? Ведь он старший, – возразил брат.
   Александр эпирский боялся Филиппа. Он окружил Олимпиаду теплотой и вниманием, но никак не мог скрыть своих опасений. Если Филипп разгневается и двинется к нему, в Эпир… Сдобровать ли им всем тогда?
   – Ты недальновиден, брат мой, – резко и настойчиво продолжала Олимпиада, – а я тебе скажу, что будет дальше. Клеопатра заставит Филиппа признать своего сына наследником, и тогда Филипп отстранит Александра от царства.
   Александр слушал эти тревожные речи, и ему становилось не под силу сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Неужели отец, который доверял ему, еще шестнадцатилетнему, царство, которому он предоставил честь решить битву при Херонее, с которым он делился, как полководец с полководцем, своими военными замыслами, – неужели он теперь отстранит Александра? Как это может быть?
   – Как это может быть? – повторил и царь эпирский. – Александр – старший сын царя. Что можно сказать против его права наследовать царство? Нет, тут ничего сказать нельзя.
   – Можно, – глухим голосом возразила Олимпиада, – можно сказать. И говорят.
   Оба Александра – и брат и сын – удивленно глядели на нее.
   – Что говорят?
   – Что у моего сына Александра мать чужеземка – вот что говорят! Что мой сын Александр по своей матери наполовину варвар, а Клеопатра – македонянка чистой крови и сын ее будет настоящим македонянином и царем македонским. Вот что говорят.
   Александр побледнел. Так вот какая угроза нависла над ним. Его будущее, созданное обстоятельствами самой судьбы, его будущее, которое стояло перед ним полное славы и побед… Все это может рухнуть, превратиться в дым!
   – Что же делать, – вздохнул царь Эпира, – если так суждено богами…
   – А мы должны сложить руки и ждать, пока Клеопатра заставит Филиппа вообще уничтожить нас? – Олимпиада величаво подняла голову. – Нет, не ждать мы должны. А призвать богов и защищаться!
   Защищаться!..
   Быстрая мысль Александра тотчас ухватилась за это слово. Защищаться… Защищать свое право, а может быть, и жизнь. Зевс и все боги! Ему надо защищаться от своего собственного отца!..
   Александр уже и тогда умел моментально принимать решения.
   – Я поеду в Иллирию, – сказал он.
   – В Иллирию! – Царь эпирский испугался. – Но иллирийцы – извечные враги Македонии.
   – Вот потому-то я туда и поеду. Союзники македонян не станут сражаться с царем македонским.
   Олимпиада поняла его.
   – Ты прав, – сказала она. – Поезжай. И не медли. Ахиллес, предок твой, поможет тебе.
   Александр медлить не стал. Он простился с матерью, чью преданность особенно оценил в это трудное время, простился с царем Александром. И уехал в Иллирию, в горную страну на побережье Адриатики. Там надеялся он найти поддержку и помощь, если придется защищать свое право с оружием в руках.
   Иллирийцы приняли его.

ПРИМИРЕНИЕ

   Филипп деятельно готовился к походу в Азию. Забот хватало. Военачальники его не знали отдыха. Уж если начать войну, так надо победить. А Дарий – сильный противник, войско у него несметно. Значит, надо брать не численностью отрядов, которых у Филиппа никогда не будет так же много, как у перса, но боевыми качествами, хорошим вооружением, дисциплиной, умением побеждать.
   Дело у Филиппа ладилось. Вся Македония, все эллинские государства, кроме Спарты, готовились к войне, вооружались, снаряжали обозы, запасались провиантом и всем необходимым, что понадобится в походе.
   Все ладилось, а душу томила скрытая печаль – его сын ушел из дому.
   Но как легко Филиппу дышится в Пелле теперь, когда в гинекее живет и заправляет домашними делами молодая, нежная, как цветок, Клеопатра. Вместо упреков и угроз Олимпиады – мягкий, ласковый голос, светлый взгляд, добрая улыбка его юной жены.
   И маленький сынок, смеющийся в колыбели. Судьба старается наградить Филиппа всеми радостями, доступными человеку на земле, хотя этот человек погубил столько таких же счастливых семей, что и сосчитать невозможно. Филипп не думает об этом. Он был бы счастлив…
   Но сын его Александр ушел из дому!
   Олимпиаду забыть очень легко. Пусть она сидит там, среди гор, у своего брата. И совсем хорошо было бы, если бы она осталась там навсегда. А Филипп скоро отправится в Азию. В Элладе думают, что он пойдет свергать и уничтожать персидского царя, этого рохлю Дария. Но Филипп просто прогонит его из эллинских колоний, захватит азиатский берег и будет царствовать до конца своей жизни и над Македонией, и над Элладой, и над колониями эллинов, расселившихся по берегам морей.
   Все складывается так, как он хотел. Можно торжествовать, можно считать себя счастливым.
   Но вот сын его Александр ушел из дому!
   Так прошла осень, прошла зима.
   А когда согрелись горы, и в долинах загремели весенние потоки, и зеленый бархат молодой травы кое-где появился на склонах, македонские полководцы заговорили о том, что время надевать панцири.
   Как-то утром к нему, Филиппу, пришел Аттал.
   – Не думаешь ли ты, царь, что пора двинуть войско?
   – Войско мое готово, – ответил Филипп, – но сам я еще не готов переправиться на тот берег. Надо еще уладить многие дела. Надо подумать, кого оставить здесь, пока я буду отсутствовать.
   – Пошли хотя бы авангард.
   – А кого послать в авангарде?
   – Я сам пойду. Если ты мне доверяешь. Кажется, я у тебя не из последних полководцев.
   Филипп незаметно взглянул на него. Заносчивый, самодовольный, грубый, он становился в тягость Филиппу. Ему неприятно было видеть, как Аттал старается всем показать, что он не только царский этер, но еще и родственник царя. Филиппу неприятно было видеть, как доброжелательно встречают Аттала его воины; Аттал умеет расположить их к себе, хотя он, Филипп, не понимает, чем именно.
   – Хорошо, – сказал Филипп, – ты поведешь мой авангард. Переправишься через Геллеспонт и там будешь меня ждать. А я не замедлю. Ты прав, Аттал, пора надевать панцирь.
   Филипп снарядил и отправил в Азию передовые отряды. Однако вместе с Атталом он послал еще двух военачальников – Аминту и Пармениона, с которыми вместе прошел по многим военным дорогам и чью верность много раз испытал.
   Проводив свой авангард, Филипп разослал вестников в эллинские города, извещая, что пора готовить в путь вспомогательные войска. Коринфский союз определил, что эллины могут дать двести тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч всадников.
   В это время к Филиппу стали доноситься зловещие слухи из Эпира.
   Олимпиада не успокоилась, ничего не забыла, ни от чего не отказалась. Она неустанно подбивает брата, царя Александра эпирского, начать войну против Филиппа.
   «Правда на нашей стороне. Будущий царь Александр македонский – с нами. Сейчас самое время напасть на Филиппа, когда сильная часть его войска перешла Геллеспонт!»
   Уже слышно стало Филиппу, что в Эпире гремят оружием и, так же как он против перса, готовят войско против него. Он уйдет сражаться с Дарием, а в это время царь эпирский захватит его собственное царство!
   Филипп неистово ругался.
   В такое время, когда сама Тиха, богиня удачи, подала ему руку, когда он так близок к свершению своих замыслов, проклятый Эпир, проклятая женщина и бестолковый брат ее становятся на его дороге!
   – Если бы рухнула какая-нибудь гора в Эпире и обрушилась бы на их головы, клянусь Зевсом, я похоронил бы их очень охотно и с великими почестями!
   Филипп со своим отличным войском, конечно, разобьет эпирского царя. Но у него связаны руки, он не может сейчас, подготовившись к одной войне, затевать другую.
   Что же ему делать?
   Искать мира – вот что надо делать. Искать мира с эпирским царем. Искать мира с Олимпиадой.
   В это время очень кстати к Филиппу пожаловал гость – Демарат из Коринфа. Демарат и Филипп были друзьями, они иногда гостили друг у друга, их связывали узы гостеприимства, что в те времена имело важное значение.
   Филипп шумно приветствовал друга, осыпал его, как жемчугом, множеством любезных и пышных речей – он был на это мастер. Удобно устроившись перед накрытым столом, они завели разговор.
   – Ну что там у вас, – начал Филипп, – ладят ли между собой эллины?
   Демарат, усмехнувшись, покачал головой.
   – Что и говорить, Филипп, – ответил он с иронией, – кому, как не тебе, заботиться о том, чтобы ладили эллины, кому, как не тебе, который в свой собственный дом внес распрю и беды!
   Демарат был гостем и другом и потому мог не стесняясь сказать Филиппу все, что он думает. Филипп не обиделся, он понимал, что Демарат прав, осуждая его.
   – Твой дом, твоя семья на виду у всего мира. О каком же порядке можно говорить, Филипп, который ты собираешься навести в государстве, если даже в семье ты этого порядка создать не можешь?!
   – Я готов все забыть и все простить Александру, – вздохнув, ответил Филипп, – лишь бы он вернулся. Это нехорошо, что он ушел к моим врагам. Но как я заставлю его вернуться?
   – Я берусь уладить это дело из дружбы к тебе и из любви к Александру, – сказал Демарат. – Я попробую убедить его. Сыну македонского царя нужно жить в Македонии. Иначе к чему же это все приведет? Междоусобица и снова война между своими… От этого все уже устали.
   – Ты прав, Демарат, ты прав, клянусь Зевсом! – согласился Филипп. – Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты вернул домой Александра. Сам я ничего не могу поделать, между нами стоит его мать.
   – Но как ты поступишь с Эпиром?
   – Придумаю. Если бы ты только уладил это дело с Александром!
   И Демарат это дело уладил. Александр вернулся домой. Но прежней дружбы с отцом уже не было. Они ничего не простили друг другу.

ПОСЛЫ В ЭПИРЕ

   Лукавый, изворотливый Филипп очень скоро нашел путь к примирению с Эпиром. Все тщательно продумав, подобрав самые обольщающие слова, он направил к эпирскому царю посольство союза и дружбы.
   Александр эпирский очень удивился, увидев на пороге своего дома македонских послов. Люди эти были ловкие, опытные, осторожные, красноречивые. Александр принял их, но не знал, как к ним относиться.
   – Мы ничего не хотим, – уверяли послы, – мы хотим только, чтобы ты выслушал нас.
   Александр пошел советоваться с Олимпиадой.
   – Прими их и выслушай, – сказала она. – Но помни: коварству Филиппа нет никаких границ.
   Александр повиновался. Он согласился выслушать послов. И с той самой минуты, как только эпирский царь позволил начать македонянам свои речи, он уже стал пленником Филиппа.
   – Царь, выслушай нас благосклонно. Филипп предлагает тебе дружбу.
   «Коварству Филиппа нет границ», – повторил про себя Александр. Лицо его не изменило своего холодного, настороженного выражения. Но где-то в глубине души возникла надежда: а может быть, на этот раз Филипп говорит правду?
   – Союз и дружба – это благоденствие государств. А вражда всегда несчастье. Есть враг, против которого будем воевать вместе, – это варвары. А мы люди, молящиеся одним и тем же богам, – зачем же нам проливать родную кровь?
   «Все так, – думал Александр, – но почему Филипп раньше не говорил об этом?»
   Сомнение заставляло его молчать, но отказаться от возможности дружбы с Филиппом он уже не мог.
   – Позволь нам сказать от твоего имени, царь, нашему царю Филиппу, что ты принимаешь его дружески протянутую руку!
   – Филипп говорит так сегодня, – ответил царь Александр, – но что скажет он завтра, если вернется с победой из Азии?
   – Порукой верности своей Филипп предлагает тебе, царь, породниться с ним.
   – Разве мы и без того не породнились? Он был мужем моей сестры.
   – Но он хочет ввести тебя в свой дом как своего любимого зятя, царь!
   Александр удивленно и недоверчиво посмотрел на них:
   – Он хочет, чтобы я женился на дочери своей сестры?
   – Он предлагает тебе в жены свою дочь Клеопатру.
   Александр смутился. Он не знал, что ответить на это. Все-таки союз с таким сильным человеком, как Филипп, дело серьезное. Он и не мечтал о таком могучем союзнике. «Коварству его нет границ», – но если Филипп отдает даже свою дочь, где же тут место коварству? Надо бы посоветоваться с Олимпиадой…
   – А то, что Клеопатра доводится тебе племянницей, – продолжали македоняне, – не имеет никакого значения, ты сам это знаешь. Даже боги женятся на родственницах – значит, их ты этим не обидишь. А брак двух людей из царских домов – это брак двух царств. И это главное. Подумай, царь, можешь ли ты пренебрегать такой благосклонностью Филиппа?
   Царь Александр, совсем ошеломленный, попросил у них немного времени, чтобы обдумать их предложение.
   – Не медли, царь, – сказали македоняне, – Филипп удивится, когда узнает, что ты так долго колебался.
   Предупреждение было достаточно угрожающим, Александр почувствовал это.
   Едва он уединился в своих покоях, едва попытался разобраться во всем этом, как к нему вошла Олимпиада. Ей уже были известны все подробности разговора с македонянами.
   – Что же ты думаешь делать, Александр?
   – Я еще не решил. Но, кажется, Филипп действительно хочет дружбы.
   – А разве можно узнать, чего хочет Филипп и чего он не хочет? И разве можно поверить в его дружбу?
   – Но он отдает мне дочь!
   – Он сейчас многое отдаст, лишь бы ты не мешал ему. Сейчас ты ему опасен. А если он утвердится в Азии, он погубит тебя в любую минуту. Дочь… Кто считается с нами, с женщинами, кто дорожит нашим счастьем и даже жизнью нашей!.. Александр, будь осторожен, отошли его послов, не слушай их, – ты идешь сейчас по краю пропасти!
   – Успокойся, я еще ничего им не ответил, еще никакого согласия не дал. Но, как я понимаю, Филипп хочет и с тобой примириться. Ведь его дочь – это и твоя дочь. Она будет у нас у всех связующим звеном!
   – Я вижу – все напрасно, – упавшим голосом сказала Олимпиада. – Филипп уже обольстил тебя. Голос разума тебе больше не доступен.
   И она, закрыв лицо покрывалом, вышла в отчаянии.
   Александр пожал плечами. Спорить с Олимпиадой трудно, ненависть заставляет ее терять рассудок. Воевать с Филиппом – это только легко сказать. Правда, иллирийцы обещают помочь Александру. Но… война или свадьба? Сам Филипп станет ему близкой родней. За спиной Филиппа и Эпир будет в безопасности. Так о чем же тут раздумывать? И зачем?
   И Александр на другой же день обо всем договорился с послами Филиппа. Свадьбу решили праздновать в Эгах, в старой столице македонских царей.
   Пока шли переговоры и приготовления к свадьбе, наступил август.

УДАР КИНЖАЛОМ

 
…Есть расстоянье большое меж чашей и губ твоих краем.

 

   Так сказал поэт, потому что он знал: и в такой мгновенный промежуток времени может случиться то, чего человек никак не предвидит.
   Не предвидел и Филипп, что готовит ему этот роковой день.
   Давно уже в Эгах не было такого пышного и веселого торжества. Всегда только жертвоприношения, только похороны царей с их печальными обрядами, только вековое молчание гор, шум дремучих лесов да грохот водопадов в каменистых ущельях.
   А нынче здесь свадьба.
   Прежде чем приступить к свадебным торжествам, отправили в Дельфы послов – надо было знать, как отнесется к этому божество.
   Пифия изрекла:
   – Видишь, бык увенчан, конец близок, жертвоприноситель готов.
   Ответ был странным. Как его толковать? Кто жертвоприноситель и кто жертва?
   Но думать много не стали, истолковали как хорошее предзнаменование.
   Еще с утра начались жертвенные обряды, чтобы умилостивить богов. Пусть боги отнесутся благосклонно к этому союзу и пошлют счастье и благополучие дому новой семьи. Процессии, свадебные хоры, поющие эпиталамы.
   На свадьбу в Эги съехались гости со всех сторон. Приехали и цари ближайших племен – агриан, пеонов и одризов.
   Прибыли и старейшины из Афин – они привезли Филиппу золотой венок, какими эллины венчают своих героев. Несметные толпы народа переполнили старый город. И всюду на виду Филипп, веселый, успокоенный.
   Перед этим Филипп съездил в Эпир, чтобы поговорить с Олимпиадой. Дом эпирских царей и дом царей македонских теперь связан союзом и для совместной войны, и для обороны. Так неужели, когда все так удачно сложилось, когда все счастливы, Олимпиада будет враждовать с Филиппом?
   – Все счастливы? – Олимпиада, зло прищурясь, смотрела на Филиппа. – А счастлива ли Клеопатра – не та Клеопатра, которую ты привел в мой дом, а другая, твоя дочь, которую ты, не спросив ее согласия, выдаешь замуж?
   – Она будет счастлива! – Филипп беспечно махнул рукой. – Она станет хозяйкой царского дома.
   – А я тоже счастлива? Или смогу быть когда-нибудь счастливой?
   – Если будешь благоразумна. Я же не обижаю тебя. Ты – мать моего наследника Александра.
   – Ты меня не обижаешь. Потому что больше обидеть, чем ты меня уже обидел, невозможно. А что касается Александра, я не уверена, что он будет твоим наследником. Клеопатра – не дочь твоя, а та, другая, – и ее родня говорят иное – они прочат в наследники сына твоей молодой жены.
   Филипп потерял терпение.
   – Ну можно ли в такие дни сводить старые счеты? Надо забыть все это и веселиться. На свадьбах нельзя ссориться.
   И он ушел от нее, самоуверенный, торжествующий, с поднятой головой. Олимпиада проводила его зловещими глазами.
   – Для меня наши с тобой счеты никогда не станут старыми, – прошептала она, – и «все это» никогда не будет забыто.
   Однако на свадьбу своей дочери она все-таки приехала.
   В день свадьбы стояла солнечная, светлая погода. Щедрая осень Македонии украсила легкой желтизной и кармином окрестные леса, которые заглядывали с гор в шумящие весельем улицы.
   На площади вокруг орхестры – утрамбованной круглой площадки – теснился народ, наслаждаясь зрелищем плясок. Мимы, изображавшие разные сценки, порой очень грубые, но всегда смешные, веселили толпу. Всюду слышались голоса аэдов и звон кифар, праздничные песни бродили по улицам…
   Среди этого праздника, среди песен и смеха с утра полупьяных царских гостей Александру было невесело. Он недавно опять поссорился с отцом. И как-то глупо поссорился, по-мальчишески.
   Есть в Азии государство Кария, подвластное персидскому царю. Пиксодару, сатрапу Карии, хотелось заключить военный союз с Филиппом. Пиксодар давно предвидел будущее могущество македонского царя.
   Но как это сделать? Пиксодар решил, что самое простое и надежное дело – это породниться с Филиппом.
   У Филиппа, кроме Александра, был еще сын, рожденный танцовщицей, Арридей. Слабоумный и тихий юноша жил в царском доме, никому не мешая, ни к чему не стремясь. И вот за этого Арридея Пиксодар задумал выдать свою дочь. С этим предложением он направил к Филиппу своего посла, эллина Аристокрита.
   Друзей Александра это встревожило.
   – Почему Пиксодар выбрал Арридея? – сказал, нахмурясь, Эригий. – Уж не хочет ли царь Филипп сделать его своим наследником?
   – Откуда у тебя такие мысли? – удивился Филота.
   – А что ж удивительного, – пожал плечами критянин Неарх, – я слышал, Пиксодар очень сильный сатрап, говорят, у него всюду друзья, связи всякие.
   Смущенный Гефестион не знал, что думать.
   – Зачем царю Филиппу такой наследник, как Арридей? Каким помощником он ему будет?
   – Ну, мы знаем царя Филиппа, – мрачно сказал Лаомедонт, – и ты его, Александр, знаешь. Кажется, что он любит тебя. Но с Арридеем ему легче ладить… Как бы твой сводный брат не стал на твоей дороге!..
   – Да, да, – повторял и Неарх, – тут что-то неладно. Пиксодар договорился с царем. Это так и есть!
   Александр поверил всем подозрениям и недобрым догадкам своих испуганных друзей. Разве не было того вечера, когда Филипп бросился на него, на своего сына, с обнаженным мечом? Разве забудет он когда-нибудь, как блеснуло лезвие красным отсветом очага над его головой?
   Отец разлюбил его.
   Вгорячах, в гневе Александр послал к Пиксодару своего друга трагического актера Фессала, надеясь на его красноречие.
   – Убеди его, пусть он отвергнет Арридея и пусть отдаст свою дочь мне, старшему сыну царя!
   Фессал, гордый таким поручением, немедленно отправился к Пиксодару в Карию. Он предвидел, что Пиксодар придет в восторг от такого предложения.
   Филиппу тотчас стало известно об этом. Он вошел к сыну вместе с одним из друзей Александра – Филотой, сыном полководца Пармениона. Он ворвался к нему, как сам Зевс с громами и молниями.
   – Что я слышу? Ты ищешь себе жену в доме персидского сатрапа! Ты, сын македонского царя! Где твоя гордость? Где твое достоинство? О Зевс и все боги, за что я так наказан и унижен! Мой сын хочет стать зятем карийца, варвара, подвластного варвару! Клянусь, ты низкий человек, ты маргит,^[37] недостойный своего положения, – как ты мог это сделать? Ты, сын царя Филиппа македонского, – кто тебя натолкнул на это? Кто отнял твой разум, кто заставил тебя так унизиться и меня унизить вместе с собою?