Страница:
Зима была суровой. Пронизывающие до костей дожди со снегом, бури, сырые ветры, несущие тяжкую простуду и болезни. Но никто не жаловался в войсках Филиппа. А дома, в Македонии, в жару и в непогоду со стадами в горах легче ли? Может, и легче – там не убивают. Но ведь там и не разбогатеешь, разграбив завоеванный город, и славы не добудешь!
Уже много дорог пройдено, много взято городов. Вот уже и солнце потеплело, и горы снова оделись нежным туманом зелени.
Филипп скорым маршем вел свое войско. На похудевшем, осунувшемся лице с жестким очертанием рта, с глубокой морщиной на лбу отпечаталось выражение твердой решимости.
Уже ничто не могло остановить македонянина, и никто не мог остановить его. По талой, кое-где подсохшей и зазеленевшей посевами земле войска Филиппа подошли к Олинфу. Не дойдя до города, в сорока стадиях[11] от него, Филипп раскинул свой лагерь.
И тут он объявил олинфянам жестокий ультиматум:
– Либо вам не жить в Олинфе, либо мне не жить в Македонии.
Афины с трудом и промедлениями собрали наконец новую армию. Военачальник Харет вел семнадцать кораблей, на которых было две тысячи афинских гоплитов и триста всадников.
Пока они собирались, прошло лето и снова наступила осень. Черные афинские корабли качались на зеленых волнах Эгейского моря, пробираясь к Олинфу. Они изо всех сил боролись с противным ветром. Осенью в этих местах дуют пассаты, и плыть на парусах им навстречу очень трудно.
А когда афинские триеры, измученные морем и ветрами, наконец подошли к олинфскому берегу, Олинф лежал в развалинах и в кровавом дыму пожарищ.
Филипп без всякой пощады расправился с Олинфом. Город разрушил и сровнял с землей. Уцелевших жителей – кого отправил в царские рудники на каторжные работы, кого продал в рабство или погнал на поселение в глубь Македонии. Лишь немногим удалось бежать и укрыться в эллинских городах.
Землю городских кварталов Олинфа Филипп роздал знатным македонянам. Олинфскую конницу он взял к себе, в свою царскую конницу этеров.
Остальные города – десять городов Халкидского союза – Филипп принял в состав Македонской державы.
Это случилось в 348 году до нашей эры, когда Александру исполнилось восемь лет. Услышав о новой победе отца, он, грустный и сумрачный, пришел к своим товарищам.
– Клянусь Зевсом, – с досадой сказал он, – отец успеет завоевать все, и мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого!
Уже много дорог пройдено, много взято городов. Вот уже и солнце потеплело, и горы снова оделись нежным туманом зелени.
Филипп скорым маршем вел свое войско. На похудевшем, осунувшемся лице с жестким очертанием рта, с глубокой морщиной на лбу отпечаталось выражение твердой решимости.
Уже ничто не могло остановить македонянина, и никто не мог остановить его. По талой, кое-где подсохшей и зазеленевшей посевами земле войска Филиппа подошли к Олинфу. Не дойдя до города, в сорока стадиях[11] от него, Филипп раскинул свой лагерь.
И тут он объявил олинфянам жестокий ультиматум:
– Либо вам не жить в Олинфе, либо мне не жить в Македонии.
Афины с трудом и промедлениями собрали наконец новую армию. Военачальник Харет вел семнадцать кораблей, на которых было две тысячи афинских гоплитов и триста всадников.
Пока они собирались, прошло лето и снова наступила осень. Черные афинские корабли качались на зеленых волнах Эгейского моря, пробираясь к Олинфу. Они изо всех сил боролись с противным ветром. Осенью в этих местах дуют пассаты, и плыть на парусах им навстречу очень трудно.
А когда афинские триеры, измученные морем и ветрами, наконец подошли к олинфскому берегу, Олинф лежал в развалинах и в кровавом дыму пожарищ.
Филипп без всякой пощады расправился с Олинфом. Город разрушил и сровнял с землей. Уцелевших жителей – кого отправил в царские рудники на каторжные работы, кого продал в рабство или погнал на поселение в глубь Македонии. Лишь немногим удалось бежать и укрыться в эллинских городах.
Землю городских кварталов Олинфа Филипп роздал знатным македонянам. Олинфскую конницу он взял к себе, в свою царскую конницу этеров.
Остальные города – десять городов Халкидского союза – Филипп принял в состав Македонской державы.
Это случилось в 348 году до нашей эры, когда Александру исполнилось восемь лет. Услышав о новой победе отца, он, грустный и сумрачный, пришел к своим товарищам.
– Клянусь Зевсом, – с досадой сказал он, – отец успеет завоевать все, и мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого!
ПЕРСИДСКИЕ ПОСЛЫ
Однажды в Македонию прибыли послы персидского царя.
Вся Пелла вышла смотреть на них. Персы важно сидели на конях, на расшитых золотом попонах, сверкая драгоценным оружием, ослепляя роскошью длинных одежд – красных, зеленых, синих… Все в этих людях было необычно для македонян, все удивляло: и бронзово-смуглые лица, и красные от хны, мелко завитые бороды, и пугающие нездешней чернотой глаза…
В царском дворце наступило смятение. Приехали послы, а кто же примет их? Царя нет, царь, как почти всегда, в походе…
– Но разве меня тоже нет дома? – высокомерно спросил Александр и объявил: – Послов приму я.
Послы вымылись с дороги, отдохнули. И когда они были готовы к разговору, Александр, одетый в свое самое богатое платье, принял их со всем достоинством царского сына.
Немолодые люди, придворные и советники персидского царя, переглядывались, пряча улыбку. О чем же будет говорить с ними этот маленький царский сын? Конечно, будет какой-нибудь детский лепет. Ну что ж. В ожидании настоящего разговора с Филиппом можно послушать и детскую болтовню.
Александр сидел в отцовском кресле, ноги его не доставали до полу. Но он был спокоен и по-царски приветлив – белокурый, светлоглазый, весь розовый от скрытого волнения. Большие, громоздко наряженные смуглые люди с улыбкой в таинственных черных глазах, молча ждали, что он им скажет.
– Я хочу все знать о вашей стране, – сказал Александр, чуть наморщив округлые светлые брови. – Велика ли ваша страна?
Послы переглянулись. Что ж, мальчик задает серьезный вопрос, – значит, и отвечать надо серьезно.
– Наша страна очень велика, – ответил краснобородый старый перс, возглавлявший посольство. – Наше царство простирается от Египта до Тавра и от Средиземного моря до океана, омывающего всю землю. Под могущественной рукой нашего великого царя много стран и народов, не сосчитать городов. Даже эллинские города, которые стоят на азиатском берегу – Милет, Эфесс и все другие эллинские колонии, – платят нашему великому царю дань.
– А хороши ли дороги в вашей стране? Если ваше царство такое большое, то и дороги должны быть длинными? Есть ли у вас такие длинные дороги, чтобы проехать по всей стране?
– У нас есть хорошая дорога – торговая дорога через Лидию до самой Индии. По ней купцы возят товары.
– А какой ваш главный город, где живет ваш царь?
– У нашего великого царя три столицы. Летом он живет в Экбатанах. Там кругом горы, прохладно. Потом он переезжает в Персеполь – этот город двести лет тому назад основал наш великий царь Кир. Потом наш великий царь уезжает в Вавилон – там он живет подолгу. Город очень богатый, веселый, красивый. Когда-то наш великий царь Кир покорил его и отнял у вавилонян.
– А как, по каким дорогам проехать в столицу вашего царя в Экбатаны? Можно на конях? Или надо на верблюдах? Я слышал, что у вас есть верблюды.
– Если царь македонский пожелает приехать в гости к нашему великому царю, то он может проехать на коне. Дорога эта прямая и широкая. Повсюду вдоль дороги – царские стоянки, прекрасные маленькие дворцы, где есть все для отдыха: и бассейны, и спальни, и залы для пира. Дорога проходит по населенной стране и совершенно безопасна.
– А ваш царь – каков он на войне? Очень смелый?
– Разве несмелые цари могли бы завладеть такой огромной державой?
– А войско у вас большое? А как вы сражаетесь? У вас тоже фаланги? И баллисты есть? И тараны?
Персы несколько смутились. Маленький сын царя македонского завел их в тупик. Сами не понимая как, они оказались чуть ли не в положении доносчиков о своем собственном государстве.
Старый перс ответил на это неопределенно и уклончиво. Речь его замедлилась, он тщательно подбирал слова, и не понять было – будто правду он говорит, а будто и нет. Речи льстивые, а смысл?..
Они, персы, очень уважают царя македонского. Но когда-то и цари македонские служили персидским царям. Можно бы многое рассказать Александру о том, как служил персидскому царю Ксерксу македонский царь Александр, его предок, как проходили персидские войска по Македонии, все опустошая на своем пути: города, деревни, запасы хлеба и воды, которой даже в реках им часто не хватало – реки выпивали досуха. Но – осторожнее. Тут сидит перед ними не такой ребенок, перед которым можно высказываться не стесняясь. Его отец царь Филипп становится крупной фигурой, и с ним приходится считаться. А маленький Александр уже и теперь казался персу опасным.
– Филипп, без сомненья, заслуженно прославленный полководец, – говорили послы между собой, когда Александр оставил их, – но сын его, если уж с этих лет задает такие вопросы, словно заранее прикидывает, как завоевать наше царство, – что же из него будет, когда он вырастет и станет царем?
Александр пришел к матери чем-то смущенный. Олимпиада, сияющая, гордая сыном, встретила его горячим объятием.
– Мой Александр! Мой будущий царь!
Александр, все так же хмурясь, высвободился из ее рук.
– Ты знаешь, что мне сказал перс?
– Он обидел тебя?
– Нет. Но он сказал, что когда-то царь македонский Александр служил персам. Разве это правда?
– Это и правда и неправда, – задумчиво ответила Олимпиада, – персы заставили подчиниться. Их было здесь столько, что не сосчитать. Как же могла Македония противостоять им? Ведь персы даже Афины разорили и сожгли. Но царь Александр только делал вид, что служит им, – если нет силы сбросить врага со своей шеи, приходится хитрить, как часто делает и твой отец. А на самом деле царь Александр, как мог, помогал эллинам. Я знаю про него одну историю, когда-то твой отец рассказал мне ее.
Александр устроился поудобнее и, глядя прямо в глаза матери, приготовился слушать.
– Это было в ту ночь, когда афиняне собирались сражаться с персами около города Платеи. Персами командовал Мардоний, очень храбрый полководец и очень жестокий человек. Царь Александр был в его лагере как покоренный союзник. И получилось так, что Александр со своим войском пришел заодно с персами разорять эллинов. Что было ему делать, как поступить, если персы принуждают его сражаться против Афин?
– Я убил бы Мардония!
– Его охраняла большая свита. И какой смысл? Ты убил бы Мардония, а Ксеркс поставил бы на его место другого военачальника. Можно было только погибнуть и ничем не помочь своим. Александр поступил по-другому. Он узнал, что Мардоний наутро собирается начать бой. Мардоний хотел напасть на них на рассвете. Надо было предупредить афинян, чтобы персы не застали их врасплох. И вот ночью, когда весь лагерь уснул, Александр потихоньку сел на коня и помчался к афинянам.
– А если бы его увидели?
– Поймали бы и убили. И убили бы всех македонян. Так вот, когда он прискакал туда, афиняне тоже спали. Но он сказал страже:
«Александр, вождь и царь македонский, желает говорить с военачальниками».
Стража по его царскому вооружению, по его одежде увидела, что это действительно царь, и побежала будить своих вождей. Вожди пришли. И когда они остались одни, Александр сказал:
«Весть эту я вверяю вам, граждане афинские, с просьбой сохранить ее в тайне, чтобы вы не погубили меня. Я бы не сообщал ее, если бы столь сильно не заботила меня судьба Эллады; ведь сам я издревле эллин по происхождению и не хотел бы видеть Элладу порабощенной. У Мардония решено с рассветом начать бой, потому что он страшится, что вы соберетесь еще в большем числе. Готовьтесь к этому. Если же Мардоний отложит битву, то вы держитесь и не отступайте, потому что у них остается припасов лишь на несколько дней. Если война кончится так, как вы хотите, вы должны вспомнить обо мне и о моем освобождении, потому что я ради эллинов решился на столь опасное дело. Я Александр, царь македонский.
Так он сказал афинянам все это и ускакал обратно. И занял свой пост у персов, будто никуда и не уезжал. Вот как царь Александр «служил» персам!
– Значит, он служил афинянам?
– Да. Служил афинянам.
– А когда началось сражение, против кого он сражался – против персов?
– Нет. Все-таки против афинян:
Александр задумался, наморщив лоб.
– Тогда чей же он был союзник? Персов или эллинов?
Олимпиада вздохнула:
– Когда у тебя маленькая страна и слабое войско, приходится служить и тем и другим. А по-настоящему-то он служил только своей Македонии.
– Значит, он был двуличным человеком, – сердито сказал Александр. – Он был перебежчиком.
– Можно сказать и так. Но зато он сохранил царство!
– Но все-таки он воевал и против своих, против эллинов! Нет, я так поступать не буду.
Вся Пелла вышла смотреть на них. Персы важно сидели на конях, на расшитых золотом попонах, сверкая драгоценным оружием, ослепляя роскошью длинных одежд – красных, зеленых, синих… Все в этих людях было необычно для македонян, все удивляло: и бронзово-смуглые лица, и красные от хны, мелко завитые бороды, и пугающие нездешней чернотой глаза…
В царском дворце наступило смятение. Приехали послы, а кто же примет их? Царя нет, царь, как почти всегда, в походе…
– Но разве меня тоже нет дома? – высокомерно спросил Александр и объявил: – Послов приму я.
Послы вымылись с дороги, отдохнули. И когда они были готовы к разговору, Александр, одетый в свое самое богатое платье, принял их со всем достоинством царского сына.
Немолодые люди, придворные и советники персидского царя, переглядывались, пряча улыбку. О чем же будет говорить с ними этот маленький царский сын? Конечно, будет какой-нибудь детский лепет. Ну что ж. В ожидании настоящего разговора с Филиппом можно послушать и детскую болтовню.
Александр сидел в отцовском кресле, ноги его не доставали до полу. Но он был спокоен и по-царски приветлив – белокурый, светлоглазый, весь розовый от скрытого волнения. Большие, громоздко наряженные смуглые люди с улыбкой в таинственных черных глазах, молча ждали, что он им скажет.
– Я хочу все знать о вашей стране, – сказал Александр, чуть наморщив округлые светлые брови. – Велика ли ваша страна?
Послы переглянулись. Что ж, мальчик задает серьезный вопрос, – значит, и отвечать надо серьезно.
– А хороши ли дороги в вашей стране? Если ваше царство такое большое, то и дороги должны быть длинными? Есть ли у вас такие длинные дороги, чтобы проехать по всей стране?
– У нас есть хорошая дорога – торговая дорога через Лидию до самой Индии. По ней купцы возят товары.
– А какой ваш главный город, где живет ваш царь?
– У нашего великого царя три столицы. Летом он живет в Экбатанах. Там кругом горы, прохладно. Потом он переезжает в Персеполь – этот город двести лет тому назад основал наш великий царь Кир. Потом наш великий царь уезжает в Вавилон – там он живет подолгу. Город очень богатый, веселый, красивый. Когда-то наш великий царь Кир покорил его и отнял у вавилонян.
– А как, по каким дорогам проехать в столицу вашего царя в Экбатаны? Можно на конях? Или надо на верблюдах? Я слышал, что у вас есть верблюды.
– Если царь македонский пожелает приехать в гости к нашему великому царю, то он может проехать на коне. Дорога эта прямая и широкая. Повсюду вдоль дороги – царские стоянки, прекрасные маленькие дворцы, где есть все для отдыха: и бассейны, и спальни, и залы для пира. Дорога проходит по населенной стране и совершенно безопасна.
– А ваш царь – каков он на войне? Очень смелый?
– Разве несмелые цари могли бы завладеть такой огромной державой?
– А войско у вас большое? А как вы сражаетесь? У вас тоже фаланги? И баллисты есть? И тараны?
Персы несколько смутились. Маленький сын царя македонского завел их в тупик. Сами не понимая как, они оказались чуть ли не в положении доносчиков о своем собственном государстве.
Старый перс ответил на это неопределенно и уклончиво. Речь его замедлилась, он тщательно подбирал слова, и не понять было – будто правду он говорит, а будто и нет. Речи льстивые, а смысл?..
Они, персы, очень уважают царя македонского. Но когда-то и цари македонские служили персидским царям. Можно бы многое рассказать Александру о том, как служил персидскому царю Ксерксу македонский царь Александр, его предок, как проходили персидские войска по Македонии, все опустошая на своем пути: города, деревни, запасы хлеба и воды, которой даже в реках им часто не хватало – реки выпивали досуха. Но – осторожнее. Тут сидит перед ними не такой ребенок, перед которым можно высказываться не стесняясь. Его отец царь Филипп становится крупной фигурой, и с ним приходится считаться. А маленький Александр уже и теперь казался персу опасным.
– Филипп, без сомненья, заслуженно прославленный полководец, – говорили послы между собой, когда Александр оставил их, – но сын его, если уж с этих лет задает такие вопросы, словно заранее прикидывает, как завоевать наше царство, – что же из него будет, когда он вырастет и станет царем?
Александр пришел к матери чем-то смущенный. Олимпиада, сияющая, гордая сыном, встретила его горячим объятием.
– Мой Александр! Мой будущий царь!
Александр, все так же хмурясь, высвободился из ее рук.
– Ты знаешь, что мне сказал перс?
– Он обидел тебя?
– Нет. Но он сказал, что когда-то царь македонский Александр служил персам. Разве это правда?
– Это и правда и неправда, – задумчиво ответила Олимпиада, – персы заставили подчиниться. Их было здесь столько, что не сосчитать. Как же могла Македония противостоять им? Ведь персы даже Афины разорили и сожгли. Но царь Александр только делал вид, что служит им, – если нет силы сбросить врага со своей шеи, приходится хитрить, как часто делает и твой отец. А на самом деле царь Александр, как мог, помогал эллинам. Я знаю про него одну историю, когда-то твой отец рассказал мне ее.
Александр устроился поудобнее и, глядя прямо в глаза матери, приготовился слушать.
– Это было в ту ночь, когда афиняне собирались сражаться с персами около города Платеи. Персами командовал Мардоний, очень храбрый полководец и очень жестокий человек. Царь Александр был в его лагере как покоренный союзник. И получилось так, что Александр со своим войском пришел заодно с персами разорять эллинов. Что было ему делать, как поступить, если персы принуждают его сражаться против Афин?
– Я убил бы Мардония!
– Его охраняла большая свита. И какой смысл? Ты убил бы Мардония, а Ксеркс поставил бы на его место другого военачальника. Можно было только погибнуть и ничем не помочь своим. Александр поступил по-другому. Он узнал, что Мардоний наутро собирается начать бой. Мардоний хотел напасть на них на рассвете. Надо было предупредить афинян, чтобы персы не застали их врасплох. И вот ночью, когда весь лагерь уснул, Александр потихоньку сел на коня и помчался к афинянам.
– А если бы его увидели?
– Поймали бы и убили. И убили бы всех македонян. Так вот, когда он прискакал туда, афиняне тоже спали. Но он сказал страже:
«Александр, вождь и царь македонский, желает говорить с военачальниками».
Стража по его царскому вооружению, по его одежде увидела, что это действительно царь, и побежала будить своих вождей. Вожди пришли. И когда они остались одни, Александр сказал:
«Весть эту я вверяю вам, граждане афинские, с просьбой сохранить ее в тайне, чтобы вы не погубили меня. Я бы не сообщал ее, если бы столь сильно не заботила меня судьба Эллады; ведь сам я издревле эллин по происхождению и не хотел бы видеть Элладу порабощенной. У Мардония решено с рассветом начать бой, потому что он страшится, что вы соберетесь еще в большем числе. Готовьтесь к этому. Если же Мардоний отложит битву, то вы держитесь и не отступайте, потому что у них остается припасов лишь на несколько дней. Если война кончится так, как вы хотите, вы должны вспомнить обо мне и о моем освобождении, потому что я ради эллинов решился на столь опасное дело. Я Александр, царь македонский.
Так он сказал афинянам все это и ускакал обратно. И занял свой пост у персов, будто никуда и не уезжал. Вот как царь Александр «служил» персам!
– Значит, он служил афинянам?
– Да. Служил афинянам.
– А когда началось сражение, против кого он сражался – против персов?
– Нет. Все-таки против афинян:
Александр задумался, наморщив лоб.
– Тогда чей же он был союзник? Персов или эллинов?
Олимпиада вздохнула:
– Когда у тебя маленькая страна и слабое войско, приходится служить и тем и другим. А по-настоящему-то он служил только своей Македонии.
– Значит, он был двуличным человеком, – сердито сказал Александр. – Он был перебежчиком.
– Можно сказать и так. Но зато он сохранил царство!
– Но все-таки он воевал и против своих, против эллинов! Нет, я так поступать не буду.
РАЗДОРЫ В ЭЛЛАДЕ
Эллинские государства непрестанно воевали между собой. Фивы, возвысившиеся при Эпаминонде, победили Спарту и Фокиду. И Спарта и Фокида претерпели много несчастий, земли их были разграблены, войска разбиты.
Но победившим их Фивам этого показалось мало. На собрании совета представителей эллинских государств – амфиктионов[12] Фивы предъявили обвинение Спарте в том, что они во время перемирия заняли фиванскую крепость Кадмею, – это было в 382 году. А фокидянам – что они во время войны опустошили Беотию, принадлежащую Фивам.
Решение выносили победители, и обвиняемых присудили к такому большому штрафу, который уплатить они были не в силах.
Фокидянам было присуждено отдать за неуплату штрафа свою землю Дельфийскому храму: земли Фокиды и Дельфийского святилища лежали рядом. Фокидяне лишились всего – у них не стало родины.
Тогда фокидяне разграбили храм Аполлона, где хранились огромные богатства. На это дельфийское золото они наняли войско и бросились войной на Фивы, которые довели их до святотатства и отчаяния. На стороне Фив сражались с фокидянами фессалийцы.
Эта война, которую назвали священной, затянулась. Фокидян проклинали за их нечестивый поступок. И в то же время жалели. Если бы не Фивы, фокидяне никогда не решились бы разграбить всенародное святилище. А жалея, Афины и Спарта присылали на помощь фокидянам свои отряды.
Войском фокидян командовал Филомел, отважный и умелый военачальник. С ним было трудно справляться.
Филипп зорко следил за делами в Элладе.
– Дайте мне с моим войском сразиться с Филомелом, – обратился он к Фивам. – Я хочу наказать фокидян! И я могу это сделать!
Но против этого предложения восстали Афины:
– Филиппу не столько нужно воевать с фокидянами, сколько войти через Фермопилы в середину Эллады. А это опасно. Такому союзнику, как Филипп, доверять нельзя.
И афиняне, подогнав к побережью военные корабли, закрыли от Филиппа Фермопилы.
Это было еще в 353 году.
Теперь наступило иное время. Многое изменилось. Сила Филиппа неимоверно возросла.
Война с фокидянами все еще тянулась. Вождь фокидян Филомел погиб в бою. Они выбрали другого вождя – Ономарха, не менее опытного и не менее отважного. И Фивы и Фессалия устали от этой войны. Совет амфиктионов, чтобы покончить с фокидянами, теперь уже решил поручить командование этой войной македонскому царю.
Итак, Филипп добился своего. Он объявил, что не собирается мстить за фивян. Нет, он идет покарать Фокиду за святотатство, за оскорбление бога. Нынче уже никто не загородил ему Фермопильского прохода. Он прошел через Фермопилы и вступил в Фокиду. Перед сражением он приказал воинам надеть лавровые венки, венки из ветвей дерева, посвященного оскорбленному богу Аполлону. Фокидяне дрогнули, увидев войско, увенчанное лаврами. Им казалось, что сам бог, которого они ограбили, выступил против них. Они потеряли мужество…
Филипп расправился с Фокидой жестоко. Она была стерта с лица земли и исключена из совета амфиктионов – из совета государств, охраняющих святилище. Место фокидян в совете Филипп потребовал себе. На совете были вынуждены вынести постановление: принять Филиппа в число амфиктионов и отдать ему голоса фокидян.
Все это устроив, Филипп направил в Афины послов – пусть и Афины признают это постановление. Когда Филиппа вводили в совет, представителей Афин среди амфиктионов не было.
На этот раз даже Демосфен, который по-прежнему ненавидел Филиппа, советовал уступить ему.
– Не потому, что это правильно, – с горестью сказал он. – Это даже несправедливо, чтобы македонянин участвовал в эллинском совете. Но я боюсь, как бы в противном случае не были вынуждены Афины вести войну со всеми городами сразу. К тому же Филипп уже прошел через Фермопилы и теперь может вторгнуться в Аттику. Выгоднее соблюдать мир, чем навлечь на себя такую опасность.
Так сказал Демосфен.
Однако сам он ни за что не хотел примириться с возрастающим могуществом Филиппа. Он по-прежнему выступал против него со своими гневными речами, которые потом были названы «филиппиками». Изо всех сил своего таланта, своего редкостного красноречия он защищал от царя Афинскую республику.
Но у Филиппа в Афинах были и сторонники. Была македонская партия, которая считала, что для Эллады гораздо лучше было бы, если бы такой сильный, с железной волей человек, как Филипп, объединил ее. Эллада изнемогает от междоусобных войн, эллинские города непрерывно воюют между собой, отнимая все силы страны. И только одно можно сделать, чтобы спасти Элладу, – это признать Филиппа вождем, объединиться и под его началом обратить свое оружие против давнего и грозного врага – против персов.
Вождем этой партии был Исократ, знаменитый афинский оратор. Его мечтой было объединить все эллинские государства в один союз, а во главе поставить Афины.
– Наше афинское государство, – говорил он, – бесспорно признается самым великим и самым славным в мире!
Исократ призывал организовать священный поход против персидского царя, чтобы отомстить персам за все беды, причиненные Элладе, захватить персидские земли и поселить там всю афинскую безземельную бедноту.
Сам Исократ владел большими земельными угодьями. Может быть, его втайне тревожили мысли, что вся эта афинская беднота вдруг вздумает отнять у землевладельцев их земли. Так не лучше ли избавиться от этой голытьбы, поселив подальше от Афин?..
Исократ настаивал на этом – надо идти войной против персов. Но кто может возглавить объединенное эллинское войско?
Филипп македонский. Потому что в Элладе таких полководцев, как он, нет. А те эллины, которые могли бы взяться за это дело, или умерли, или убиты в бесконечных войнах эллинских государств.
Выступал за Филиппа и оратор Эсхин, бывший актер. Речь его была пленительна, хотя и не слишком глубока. Демосфен ненавидел Эсхина за то, что он защищает Филиппа. Речи Исократа тоже возмущали его. Как можно допустить, чтобы этот наглец и обманщик Филипп стал их военачальником, чтобы этот варвар стал вождем их эллинского войска!
– Наоборот, надо заключить союз с персидским царем, – говорил Демосфен, – склонить к союзу с Афинами Фивы и, объединившись, выступить против Македонии и разбить Филиппа.
Был среди афинских ораторов еще один пламенный политический деятель – Эвбул, очень богатый человек. Он тоже стоял на стороне Филиппа. Когда Демосфен призывал к войне с Македонией, Эвбул доказывал, что воевать с Македонией не надо.
Эвбул ведал денежной кассой Афин. Он увеличил раздачу денег народу – каждый афинянин, не имеющий ни земли, ни заработка, получил от государства деньги на жизнь и на зрелища. Народ был доволен законом, который провел Эвбул. Богатые рабовладельцы довольны потому, что деньги эти брались из военного бюджета, а не у них. А беднота была довольна потому, что теперь получала денег больше.
И когда Демосфен в своей Третьей Олинфской речи стал доказывать, что нельзя тратить деньги на зрелища, которые нужны для вооружения, его не захотели слушать. А чтобы неповадно было выступать против этого постановления, Эвбул предложил специальный закон: если кто-нибудь еще выступит против, тому смертная казнь.
Не согласен был с Демосфеном, когда тот громил в своих речах Филиппа, и старый оратор Фокион. Он долго был военачальником и теперь хорошо понимал, что Македония гораздо сильнее их и что сражаться с Филиппом не имеет смысла.
Все эти ораторы были пылкого характера и часто в своих дискуссиях доходили до яростной брани.
– Эсхин – бессовестный и проклятый сикофант,[13] – кричал Демосфен, – крохобор, площадной крикун, жалкий писарь! Он дрянной и негодный от природы человек, он виновник гибели людей, областей, государств! Эсхин – это лиса, настоящая трагическая обезьяна, ведущая жизнь зайца, проклятый злобный человек!
– Демосфен – вероломное создание, – кричал в свою очередь Эсхин, – рабская натура, сикофант, болтун, неполнокровный[14] гражданин, негодный человек из всех эллинов, бесстыдный, неблагодарный обманщик и негодяй!
Так, пока в Афинах ораторы без конца выступали, кто за Филиппа, кто против, кричали и бранились, Филипп в это время воевал в Иллирии и захватывал все новые земли, новые города.
Наконец было решено заключить всеобщий мир. Посланцы Филиппа явились для этого в Афины.
Посол Филиппа Пифон сказал:
– Македонский царь намерен оказать Афинам большие благодеяния и готов выслушать афинские предложения.
Афиняне ответили:
– Обе стороны должны иметь то, что всегда принадлежало им по праву. Остальные эллинские государства должны быть свободны и автономны. И если на них нападут, им должна быть оказана помощь.
Македоняне с этим согласиться не могли. Если принять такие условия, то Филиппу придется отказаться от всего Фракийского и Македонского побережья, которое он захватил, и вернуть все завоеванные города.
Послы Филиппа, ни о чем не договорившись, уехали домой.
Но победившим их Фивам этого показалось мало. На собрании совета представителей эллинских государств – амфиктионов[12] Фивы предъявили обвинение Спарте в том, что они во время перемирия заняли фиванскую крепость Кадмею, – это было в 382 году. А фокидянам – что они во время войны опустошили Беотию, принадлежащую Фивам.
Решение выносили победители, и обвиняемых присудили к такому большому штрафу, который уплатить они были не в силах.
Фокидянам было присуждено отдать за неуплату штрафа свою землю Дельфийскому храму: земли Фокиды и Дельфийского святилища лежали рядом. Фокидяне лишились всего – у них не стало родины.
Тогда фокидяне разграбили храм Аполлона, где хранились огромные богатства. На это дельфийское золото они наняли войско и бросились войной на Фивы, которые довели их до святотатства и отчаяния. На стороне Фив сражались с фокидянами фессалийцы.
Эта война, которую назвали священной, затянулась. Фокидян проклинали за их нечестивый поступок. И в то же время жалели. Если бы не Фивы, фокидяне никогда не решились бы разграбить всенародное святилище. А жалея, Афины и Спарта присылали на помощь фокидянам свои отряды.
Войском фокидян командовал Филомел, отважный и умелый военачальник. С ним было трудно справляться.
Филипп зорко следил за делами в Элладе.
– Дайте мне с моим войском сразиться с Филомелом, – обратился он к Фивам. – Я хочу наказать фокидян! И я могу это сделать!
Но против этого предложения восстали Афины:
– Филиппу не столько нужно воевать с фокидянами, сколько войти через Фермопилы в середину Эллады. А это опасно. Такому союзнику, как Филипп, доверять нельзя.
И афиняне, подогнав к побережью военные корабли, закрыли от Филиппа Фермопилы.
Это было еще в 353 году.
Теперь наступило иное время. Многое изменилось. Сила Филиппа неимоверно возросла.
Война с фокидянами все еще тянулась. Вождь фокидян Филомел погиб в бою. Они выбрали другого вождя – Ономарха, не менее опытного и не менее отважного. И Фивы и Фессалия устали от этой войны. Совет амфиктионов, чтобы покончить с фокидянами, теперь уже решил поручить командование этой войной македонскому царю.
Итак, Филипп добился своего. Он объявил, что не собирается мстить за фивян. Нет, он идет покарать Фокиду за святотатство, за оскорбление бога. Нынче уже никто не загородил ему Фермопильского прохода. Он прошел через Фермопилы и вступил в Фокиду. Перед сражением он приказал воинам надеть лавровые венки, венки из ветвей дерева, посвященного оскорбленному богу Аполлону. Фокидяне дрогнули, увидев войско, увенчанное лаврами. Им казалось, что сам бог, которого они ограбили, выступил против них. Они потеряли мужество…
Филипп расправился с Фокидой жестоко. Она была стерта с лица земли и исключена из совета амфиктионов – из совета государств, охраняющих святилище. Место фокидян в совете Филипп потребовал себе. На совете были вынуждены вынести постановление: принять Филиппа в число амфиктионов и отдать ему голоса фокидян.
Все это устроив, Филипп направил в Афины послов – пусть и Афины признают это постановление. Когда Филиппа вводили в совет, представителей Афин среди амфиктионов не было.
На этот раз даже Демосфен, который по-прежнему ненавидел Филиппа, советовал уступить ему.
– Не потому, что это правильно, – с горестью сказал он. – Это даже несправедливо, чтобы македонянин участвовал в эллинском совете. Но я боюсь, как бы в противном случае не были вынуждены Афины вести войну со всеми городами сразу. К тому же Филипп уже прошел через Фермопилы и теперь может вторгнуться в Аттику. Выгоднее соблюдать мир, чем навлечь на себя такую опасность.
Так сказал Демосфен.
Однако сам он ни за что не хотел примириться с возрастающим могуществом Филиппа. Он по-прежнему выступал против него со своими гневными речами, которые потом были названы «филиппиками». Изо всех сил своего таланта, своего редкостного красноречия он защищал от царя Афинскую республику.
Но у Филиппа в Афинах были и сторонники. Была македонская партия, которая считала, что для Эллады гораздо лучше было бы, если бы такой сильный, с железной волей человек, как Филипп, объединил ее. Эллада изнемогает от междоусобных войн, эллинские города непрерывно воюют между собой, отнимая все силы страны. И только одно можно сделать, чтобы спасти Элладу, – это признать Филиппа вождем, объединиться и под его началом обратить свое оружие против давнего и грозного врага – против персов.
Вождем этой партии был Исократ, знаменитый афинский оратор. Его мечтой было объединить все эллинские государства в один союз, а во главе поставить Афины.
– Наше афинское государство, – говорил он, – бесспорно признается самым великим и самым славным в мире!
Исократ призывал организовать священный поход против персидского царя, чтобы отомстить персам за все беды, причиненные Элладе, захватить персидские земли и поселить там всю афинскую безземельную бедноту.
Сам Исократ владел большими земельными угодьями. Может быть, его втайне тревожили мысли, что вся эта афинская беднота вдруг вздумает отнять у землевладельцев их земли. Так не лучше ли избавиться от этой голытьбы, поселив подальше от Афин?..
Исократ настаивал на этом – надо идти войной против персов. Но кто может возглавить объединенное эллинское войско?
Филипп македонский. Потому что в Элладе таких полководцев, как он, нет. А те эллины, которые могли бы взяться за это дело, или умерли, или убиты в бесконечных войнах эллинских государств.
Выступал за Филиппа и оратор Эсхин, бывший актер. Речь его была пленительна, хотя и не слишком глубока. Демосфен ненавидел Эсхина за то, что он защищает Филиппа. Речи Исократа тоже возмущали его. Как можно допустить, чтобы этот наглец и обманщик Филипп стал их военачальником, чтобы этот варвар стал вождем их эллинского войска!
– Наоборот, надо заключить союз с персидским царем, – говорил Демосфен, – склонить к союзу с Афинами Фивы и, объединившись, выступить против Македонии и разбить Филиппа.
Был среди афинских ораторов еще один пламенный политический деятель – Эвбул, очень богатый человек. Он тоже стоял на стороне Филиппа. Когда Демосфен призывал к войне с Македонией, Эвбул доказывал, что воевать с Македонией не надо.
Эвбул ведал денежной кассой Афин. Он увеличил раздачу денег народу – каждый афинянин, не имеющий ни земли, ни заработка, получил от государства деньги на жизнь и на зрелища. Народ был доволен законом, который провел Эвбул. Богатые рабовладельцы довольны потому, что деньги эти брались из военного бюджета, а не у них. А беднота была довольна потому, что теперь получала денег больше.
И когда Демосфен в своей Третьей Олинфской речи стал доказывать, что нельзя тратить деньги на зрелища, которые нужны для вооружения, его не захотели слушать. А чтобы неповадно было выступать против этого постановления, Эвбул предложил специальный закон: если кто-нибудь еще выступит против, тому смертная казнь.
Не согласен был с Демосфеном, когда тот громил в своих речах Филиппа, и старый оратор Фокион. Он долго был военачальником и теперь хорошо понимал, что Македония гораздо сильнее их и что сражаться с Филиппом не имеет смысла.
Все эти ораторы были пылкого характера и часто в своих дискуссиях доходили до яростной брани.
– Эсхин – бессовестный и проклятый сикофант,[13] – кричал Демосфен, – крохобор, площадной крикун, жалкий писарь! Он дрянной и негодный от природы человек, он виновник гибели людей, областей, государств! Эсхин – это лиса, настоящая трагическая обезьяна, ведущая жизнь зайца, проклятый злобный человек!
– Демосфен – вероломное создание, – кричал в свою очередь Эсхин, – рабская натура, сикофант, болтун, неполнокровный[14] гражданин, негодный человек из всех эллинов, бесстыдный, неблагодарный обманщик и негодяй!
Так, пока в Афинах ораторы без конца выступали, кто за Филиппа, кто против, кричали и бранились, Филипп в это время воевал в Иллирии и захватывал все новые земли, новые города.
Наконец было решено заключить всеобщий мир. Посланцы Филиппа явились для этого в Афины.
Посол Филиппа Пифон сказал:
– Македонский царь намерен оказать Афинам большие благодеяния и готов выслушать афинские предложения.
Афиняне ответили:
– Обе стороны должны иметь то, что всегда принадлежало им по праву. Остальные эллинские государства должны быть свободны и автономны. И если на них нападут, им должна быть оказана помощь.
Македоняне с этим согласиться не могли. Если принять такие условия, то Филиппу придется отказаться от всего Фракийского и Македонского побережья, которое он захватил, и вернуть все завоеванные города.
Послы Филиппа, ни о чем не договорившись, уехали домой.
БУКЕФАЛ
Филипп залечивал рану. Он вернулся из Иллирии с перебитой копьем правой ключицей. Царь не любил болеть, не терпел бездействия. Но он не мог сейчас держать в руке ни меча, ни сариссы.
Жизнь во дворце была такой же шумной, как всегда, когда Филипп возвращался домой. Сейчас у него было полно гостей – в Пеллу приехали афинские актеры, музыканты, философы, ученые.
Филипп был отважен в бою, безудержен на пиру. Но, прекрасно для своего времени образованный, он любил музыку, ценил литературу, беседы с учеными людьми доставляли ему наслаждение. Филипп вводил в свою довольно дикую страну эллинские обычаи, эллинскую культуру, эллинский язык.
Македонские цари издавна стремились привлекать к своему двору замечательных людей Эллады. В Македонии жил когда-то Меланипид, дифирамбический поэт с острова Мелоса, лучший лирик своего времени. Приезжал сюда и великий врач Гиппократ.
Царь Архелай, дед Филиппа, широко и радушно приглашал к себе философов и писателей. Софокл отклонил его приглашение. Сократ тоже не поехал в Македонию. Но трагик Агафон, эпический поэт Хойрил, музыкант и поэт Тимофей, художник Зевксис – все они подолгу жили у этого просвещенного и деятельного царя. Великий Еврипид[15] провел у него свои последние годы жизни и умер в Македонии.
Филипп с такой же щедростью принимал у себя выдающихся людей.
Дни проходили весело, пестро, разнообразно. То разыгрывалась пьеса, то ученые, друзья Филиппа, вели увлекательные беседы на самые различные темы, то пели певцы под нежный звон кифар…
В царском мегароне всегда толпилась молодежь, дети знатных македонян. Филиппу это нравилось – пусть они учатся, развиваются, воспитывают свой вкус. На его вечерах неизменно присутствовал и Александр со своими товарищами и друзьями. И всегда рядом с ним был его лучший друг, красивый кудрявый Гефестион.
Однажды, вскоре после полуденной трапезы, во дворец пришел фессалиец Филоник.
Фессалия славилась своей конницей. В обширных долинах и равнинах, богатых пастбищами, фессалийцы выращивали коней необыкновенной красоты и выносливости. Сами они, отважные всадники, не расставались с лошадью ни в походах, ни в мирные времена. Оттого и сложилась в древности легенда, что в долинах Фессалии жили кентавры.[16]
– Царь, я привел тебе коня, – сказал Филоник.
– Коня? Но разве у меня нет коней?
– Таких у тебя нет и не будет.
Филипп усмехнулся. Окруженный гостями, он вышел во двор.
Солнце уже свалилось к западу, но лучи его были еще жарки и ослепительны.
У Александра, когда он увидел коня, забилось сердце. Это был великолепный вороной конь с огненными глазами и с белой звездой на лбу.
– Его зовут Букефал,[17] – сказал фессалиец. – Видишь, какой у него широкий лоб? Как у быка. Хвалить не буду, он в похвалах не нуждается.
Конь в похвалах не нуждался. Он танцевал, ему не хватало терпения стоять на месте. Мускулы играли под его блестящей шерстью.
– Сколько же ты хочешь за своего Букефала? – спросил Филипп.
– Тринадцать талантов.
– Тринадцать талантов за одного коня?
– Да, за одного коня. Но такой и есть только один.
– Посмотрим, каков он в беге.
Испытывать коня отправились в поле, на широкую зеленую равнину, охваченную солнцем.
Молодой конник из свиты царя подошел к Букефалу, схватил за узду и вывел на равнину. Но, когда он хотел сесть на него, Букефал с диким ржанием встал на дыбы и отпрянул в сторону. Этер кричал на коня, стараясь усмирить, затягивал узду. Но от этого конь впадал в ярость и каждый раз, как только конник намеревался вскочить на него, взвивался на дыбы.
Подошел другой этер, более опытный, более суровый. Но сколько он ни боролся с Букефалом, конь и ему не покорился.
Филипп начинал хмуриться. Если бы не рана, он бы сам попробовал укротить коня. А этеры выходили к Букефалу один за другим и возвращались, ничего не добившись.
Филипп рассердился.
– Веди отсюда своего коня, – сказал он фессалийцу, – он же совсем дикий!
Тут Александр не выдержал:
– Какого коня теряют эти люди только потому, что по собственной трусости и неловкости не могут укротить его!
Филипп сверкнул на него взглядом, но промолчал. Молодые македоняне-этеры были смущены. Попытались еще один-другой сладить с конем. И не могли.
– Эх, – с досадой опять сказал Александр, – какого коня лишаетесь вы, и только потому, что не умеете ездить и трусите!
Филипп прикрикнул на него:
– Ты упрекаешь старших, как будто больше их смыслишь или лучше их умеешь обращаться с конем!
Жизнь во дворце была такой же шумной, как всегда, когда Филипп возвращался домой. Сейчас у него было полно гостей – в Пеллу приехали афинские актеры, музыканты, философы, ученые.
Филипп был отважен в бою, безудержен на пиру. Но, прекрасно для своего времени образованный, он любил музыку, ценил литературу, беседы с учеными людьми доставляли ему наслаждение. Филипп вводил в свою довольно дикую страну эллинские обычаи, эллинскую культуру, эллинский язык.
Македонские цари издавна стремились привлекать к своему двору замечательных людей Эллады. В Македонии жил когда-то Меланипид, дифирамбический поэт с острова Мелоса, лучший лирик своего времени. Приезжал сюда и великий врач Гиппократ.
Царь Архелай, дед Филиппа, широко и радушно приглашал к себе философов и писателей. Софокл отклонил его приглашение. Сократ тоже не поехал в Македонию. Но трагик Агафон, эпический поэт Хойрил, музыкант и поэт Тимофей, художник Зевксис – все они подолгу жили у этого просвещенного и деятельного царя. Великий Еврипид[15] провел у него свои последние годы жизни и умер в Македонии.
Филипп с такой же щедростью принимал у себя выдающихся людей.
Дни проходили весело, пестро, разнообразно. То разыгрывалась пьеса, то ученые, друзья Филиппа, вели увлекательные беседы на самые различные темы, то пели певцы под нежный звон кифар…
В царском мегароне всегда толпилась молодежь, дети знатных македонян. Филиппу это нравилось – пусть они учатся, развиваются, воспитывают свой вкус. На его вечерах неизменно присутствовал и Александр со своими товарищами и друзьями. И всегда рядом с ним был его лучший друг, красивый кудрявый Гефестион.
Однажды, вскоре после полуденной трапезы, во дворец пришел фессалиец Филоник.
Фессалия славилась своей конницей. В обширных долинах и равнинах, богатых пастбищами, фессалийцы выращивали коней необыкновенной красоты и выносливости. Сами они, отважные всадники, не расставались с лошадью ни в походах, ни в мирные времена. Оттого и сложилась в древности легенда, что в долинах Фессалии жили кентавры.[16]
– Царь, я привел тебе коня, – сказал Филоник.
– Коня? Но разве у меня нет коней?
– Таких у тебя нет и не будет.
Филипп усмехнулся. Окруженный гостями, он вышел во двор.
Солнце уже свалилось к западу, но лучи его были еще жарки и ослепительны.
У Александра, когда он увидел коня, забилось сердце. Это был великолепный вороной конь с огненными глазами и с белой звездой на лбу.
– Его зовут Букефал,[17] – сказал фессалиец. – Видишь, какой у него широкий лоб? Как у быка. Хвалить не буду, он в похвалах не нуждается.
Конь в похвалах не нуждался. Он танцевал, ему не хватало терпения стоять на месте. Мускулы играли под его блестящей шерстью.
– Сколько же ты хочешь за своего Букефала? – спросил Филипп.
– Тринадцать талантов.
– Тринадцать талантов за одного коня?
– Да, за одного коня. Но такой и есть только один.
– Посмотрим, каков он в беге.
Испытывать коня отправились в поле, на широкую зеленую равнину, охваченную солнцем.
Молодой конник из свиты царя подошел к Букефалу, схватил за узду и вывел на равнину. Но, когда он хотел сесть на него, Букефал с диким ржанием встал на дыбы и отпрянул в сторону. Этер кричал на коня, стараясь усмирить, затягивал узду. Но от этого конь впадал в ярость и каждый раз, как только конник намеревался вскочить на него, взвивался на дыбы.
Подошел другой этер, более опытный, более суровый. Но сколько он ни боролся с Букефалом, конь и ему не покорился.
Филипп начинал хмуриться. Если бы не рана, он бы сам попробовал укротить коня. А этеры выходили к Букефалу один за другим и возвращались, ничего не добившись.
Филипп рассердился.
– Веди отсюда своего коня, – сказал он фессалийцу, – он же совсем дикий!
Тут Александр не выдержал:
– Какого коня теряют эти люди только потому, что по собственной трусости и неловкости не могут укротить его!
Филипп сверкнул на него взглядом, но промолчал. Молодые македоняне-этеры были смущены. Попытались еще один-другой сладить с конем. И не могли.
– Эх, – с досадой опять сказал Александр, – какого коня лишаетесь вы, и только потому, что не умеете ездить и трусите!
Филипп прикрикнул на него:
– Ты упрекаешь старших, как будто больше их смыслишь или лучше их умеешь обращаться с конем!