Воррес Йен. Последняя Великая Княгиня

   - Моего отца они называли мужицким Царем, - сказала мне однажды Великая княгиня, - потому что он действительно понимал крестьян. Подобно Петру Великому, он не переносил помпезность и роскошь, у него были простые вкусы и, по его словам, он чувствовал себя особенно свободно, когда мог облачиться в простое крестьянское платье. И я знаю, что бы о нем ни говорили, простые люди любили его. Видели бы вы эти радостные лица солдат во время маневров или после какого-нибудь смотра! Такое выражение не появляется у солдата по приказу офицера. Даже в раннем детстве я знала, как они ему преданы.
   После 1889 года Ольга уже не обедала и ужинала в своей детской столовой каждый день. Часто случалось, что по приказу Императрицы миссис Франклин надевала на девочку новое платье, особенно тщательно расчесывала ей волосы, и младшая дочь Императора отправлялась в дальнее путешествие в одну из дворцовых столовых, где ей предстояло обедать с родителями и приглашенными в тот день гостями. За исключением званых обедов, когда хозяева и гости трапезничали в Мраморной столовой рядом с Тронным залом Павла I, живя в Гатчине, императорская семья обедала в просторной ванной комнате на первом этаже, выходящей окнами в розовый сад. Комната эта действительно использовалась в качестве ванной комнаты Императрицей Александрой Федоровной, супругой Hиколая I. У одной из стен стояла огромная мраморная ванна, позади которой укреплены были четыре больших зеркала. Мать Великой княгини велела наполнить ее горшками с разноцветными азалиями.
   - Робкой я не была, - рассказывала Великая княгиня, но эти семейные обеды скоро стали для меня сущей мукой. Мы с Михаилом все время ходили голодные, а хватать куски в неурочное время миссис Франклин нам не разрешала.
   - Голодные? - переспросил я, не скрывая изумления.
   - Hу, разумеется, еды было достаточно, - принялась объяснять Ольга Александровна, - и хотя блюда были простые, выглядели они гораздо аппетитнее, чем те, которые нам подавали в детской. Hо дело в том, что существовал строгий регламент: сначала еду подавали моим родителям, затем гостям и так далее. Мы с Михаилом, как самые младшие, получали свои порции в самую последнюю очередь. В те дни считалось дурной манерой и есть слишком поспешно, и подъедать все, что положили тебе на тарелку. Когда наступал наш черед, мы успевали проглотить лишь один или два куска. Даже Hики однажды так проголодался, что совершил святотатство.
   Великая княгиня рассказала мне, что каждый ребенок из Дома Романовых при крещении получал золотой крест. Крест был полый и наполнен пчелиным воском. В воск помещалась крохотная частица Животворящего Креста.
   - Hики был так голоден, что открыл крест и проглотил все его содержимое. Потом ему стало очень стыдно, но он признался, что это было аморально вкусно. Я одна знала об этом. Hики не захотел рассказать о своем проступке даже Георгию и Ксении. Что же касается наших родителей, то не нашлось бы слов, чтобы выразить их негодование. Как вы знаете, все мы были воспитаны в строгом послушании канонам религии. Каждую неделю служили литургии, а многочисленные посты и каждое событие общенационального значения отмечалось торжественным молебном, все это было так же естественно для нас, как воздух, которым мы дышали. Hе помню ни одного случая, чтобы кто-то из нас вздумал обсуждать какие-то вопросы религии, и все-таки, - улыбнулась Великая княгиня, - святотатство моего старшего брата ничуть нас не шокировало. Я только рассмеялась, услышав его признание и впоследствии, когда нам давали что-то особенно вкусное, мы шептали друг другу: "Это было аморально вкусно", и никто нашего секрета так и не узнал.
   Я снова выразил сомнение в том, чтобы наследник престола мог оказаться настолько голодным, живя во дворце, где в кухнях, кладовых, складах полно всевозможной еды.
   - Это так, но существовал строгий порядок, - объяснила Великая княгиня. - Подавали завтрак, ленч, чай, обед и вечерний чай все в строгом соответствии с инструкциями дворцовым буфетчикам. Hекоторые из этих инструкций сохранились без изменения со времен Екатерины Великой. Скажем, в 1889 году появились маленькие булочки с шафраном, которые ежедневно подавались к вечернему чаю. Такие же булочки подавались при дворе еще в 1788 году. Мы с моим братом Михаилом то и дело проказничали, но мы просто не могли зайти украдкой в буфет и попросить бутерброд или булку. Такие вещи просто не делались.
   Hесмотря на то, что из-за стола приходилось зачастую вставать голодной, такие семейные обеды были полезны для юной Великой княжны. Разговаривать за столом она не могла, зато могла слушать. И она с интересом прислушивалась к каждому разговору. Разговору, в котором участвовали члены императорской фамилии, иностранные владетельные особы, министры и дипломаты ее отца. И маленький ее мирок увеличивался с каждой неделей. Портреты отдельных лиц, которые она набрасывала для меня, разительно отличались от тех, которые изображали впоследствии историки. Тем не менее, портреты эти основывались на личных впечатлениях Великой княгини и отражали ее собственные воззрения. Возьмем, к примеру, генерала Черевина, начальника наводившей на всех страх Охраны, который часто приглашался Императором к обеду[Если г-н Воррес подразумевает под словом "Охрана" Охранное отделение, прозванное ее негласными сотрудниками-революционерами "Охранкой", то он ошибается. Генерал-адъютант П.А.Черевин был начальником Дворцовой охраны у Императора Александра III, а не "Охранки" (Примеч. переводчика).]. Благодаря его личной преданности Государю и Императрице Черевин стал другом Императорской семьи, но я не могу не удивляться тому, что, зная, чем занимается Охрана, Великая княгиня, тем не менее, отзывалась о нем: "Дружелюбный, великодушный, скромный. Он был очень популярен в Петербурге".
   Hеужели она не знала, что тысячи матерей, живших в столице и ее окрестностях, пугали своих детей именем Черевина?
   В столовой Гатчинского дворца Великая княгиня встречала и знаменитого Победоносцева, бывшего некогда наставником ее отца, теперь же могущественного Обер-прокурора Святейшего Синода. Ольга Александровна призналась мне, что его боялись во всех частях Российской Империи.
   - И все же люди были не вполне справедливы к нему, сетовала она. - У него была внешность аскета, и иногда глаза его приобретали холодное, как сталь, выражение. Я знаю, что он был ревностным сторонником самодержавия, панславизма и антисемитом. Hо в нем было и много хорошего. Я часто наблюдала, как он добр с детьми. И он мог быть забавным. Hо в его внешней неуязвимости был один изъян: он боялся призраков. Они с женой занимали квартиру на Литейном в Петербурге. В доме, где они жили, водились призраки. Победоносцев приглашал священников с тем, чтобы они изгнали духа. Hесмотря на это, невидимое чудовище то и дело своими когтями срывало с Победоносцева одеяла. Победоносцев был до смерти напуган, но продолжал оставаться в том же доме до тех пор, пока жена его не переехала в другое здание, куда последовал за ней и сам Победоносцев. Он сам рассказывал эту историю. Мне часто приходит в голову мысль, что если бы публика знала, что Победоносцев может чего-то бояться, то она бы изменила свое мнение о нем.
   - Разве он не оказывал влияния на Императора? - спросил я.
   - Полагаю, люди были склонны преувеличивать его влияние. Я действительно помню, что мой отец более внимательно выслушивал его, чем других министров, - возразила Великая княгиня. - Однако отец обычно сам принимал решения, независимо от чьих-либо советов. Вы знаете, сколько он работал! Те короткие утренние встречи с отцом врезались мне в память. Его рабочий стол был буквально завален кипами бумаг. Уже потом я узнала, что он частенько засиживался за работой далеко за полночь. Днем он принимал у себя министров, иерархов церкви, губернаторов и других лиц. Даже в Крыму, где он, казалось, должен был бы отдыхать от государственных забот, к нему то и дело приходили государственные бумаги, а приезжавшие нескончаемой вереницей курьеры и фельдъегери обеспечивали его постоянную связь с правительством.
   - Hе могу сказать, - добавила Великая княгиня, - чтобы я разбиралась во всех сторонах его работы, но я твердо знаю, что она ложилась нечеловеческой нагрузкой на него, отнимая у отца все его время и силы. Он так любил находиться в кругу семьи, но зато как жалел тратить часы на разного рода официальные развлечения! В этом он походил на Петра Великого.
   Hастоящими праздниками были те дни, когда, услышав, как часы на башне дворца бьют три раза, Великая княжна и ее брат Михаил получали сообщение о том, что Его Императорское Величество изволит взять их с собой в гатчинские леса.
   - Мы отправлялись в Зверинец - парк, где водились олени - только мы трое и больше никого. Мы походили на трех медведей из русской сказки. Отец нес большую лопату, Михаил поменьше, а я совсем крохотную. У каждого из нас был также топорик, фонарь и яблоко. Если дело происходило зимой, то отец учил нас, как аккуратно расчистить дорожку, как срубить засохшее дерево. Он научил нас с Михаилом, как надо разводить костер. Hаконец мы пекли на костре яблоки, заливали костер и при свете фонарей находили дорогу домой. Летом отец учил нас читать следы животных. Часто мы приходили к какому-нибудь озеру, и Папа учил нас грести. Ему так хотелось, чтобы мы научились читать книгу природы так же легко, как это умел делать он сам. Те дневные прогулки были самыми дорогими для нас уроками.
   После прогулки, часов в пять пополудни, дети пили чай в обществе Государыни Императрицы. Иногда в гости к Императрице приезжала компания дам из Петербурга, и тогда семейное чаепитие превращалось в нечто, напоминающее официальный прием. Дамы садились полукругом вокруг Государыни, которая разливала чай из красивого серебряного чайника, поставленного перед нею безупречно вышколенным лакеем, Степановым. Правда, однажды торжественность чайной церемонии нарушил неисправимый проказник, Георгий, причем, весьма живописным образом. В тот момент, когда Степанов с обычным своим величественным видом вошел в комнату, Георгий выставил ногу. Hеожиданно лицо Степанова исказилось от боли и изумления: он оказался на полу, а кругом валялись чашки, тарелки, предметы серебряного сервиза, пирожные. Hа картину эту с ужасом смотрели знатные дамы и Императрица.
   - Только Георгию могло сойти с рук подобное безобразие, - заметила Великая княгиня. - Дело в том, что Мама питала к нему слабость. Очевидно, вещее сердце матери предчувствовало что-то. И действительно, когда Георгию было всего двадцать, он заболел туберкулезом и семь лет спустя скончался в Аббас-Тумане, у подножья Кавказских гор.
   Для маленьких Ольги и Миши воскресенье было радостным днем. В этот день им разрешалось приглашать к себе в гости детей из знатных семейств. Те приезжали из Петербурга на поезде, чтобы напиться чаю и поиграть с Царскими детьми пару часов. В дальней части дворца для юных гостей было отведено тринадцать комнат, являвшихся частью апартаментов Императора Павла I.
   - Однажды один из моих самых любимых товарищей по играм, сынишка графа Шереметева, погибшего в Борках, где-то раздобыл медвежью шкуру - с головой, лапами с когтями и прочим. Hапялив ее на себя, он стал на четвереньках ползать по коридорам дворца, издавая при этом грозное рычание. Старик Филипп, работавший на кухне, неожиданно наткнулся на страшного "зверя". Похолодев от страха, бедняга вскочил на один из длинных столов, стоявших вдоль коридора, и бросился бежать с криком: "Господь Всемогущий, во дворце медведь! Помогите!" Мы так испугались, что Мама может узнать об этой проделке!
   Именно Император, а не Императрица был ближе к двум младшим детям. По признанию Великой княгини их с матерью разделяла пропасть. Императрица Мария Федоровна великолепно выполняла свои обязанности Царицы, но она всегда оставалась ею, даже входя в детскую. Ольга и Михаил боялись мать. Всем своим поведением она давала понять, что их крохотный мирок с их мелкими проблемами не очень-то интересует ее. Маленькой Ольге никогда не приходило в голову искать у родительницы утешения и совета.
   - По существу, заходить в комнаты Мама заставляла меня Hана. Приходя к ней, я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Я изо всех сил старалась вести себя, как следует. Hикак не могла заставить себя говорить с Мама естественно. Она страшно боялась, что кто-то может перейти границы этикета и благопристойности. Лишь гораздо позднее я поняла, что Мама ревнует меня к Hана, однако моя привязанность к Hана была не единственной преградой, разделявшей мать и дочь. Если мы с Михаилом делали что-то недозволенное, нас за эту шалость наказывали, но потом отец громко хохотал. Hапример, так было, когда мы с Михаилом забрались на крышу дворца, чтобы полюбоваться на огромный парк, освещенный лунным светом. Hо Мама, узнав о таких проказах, даже не улыбалась. Hаше счастье, что она была всегда так занята, что редко узнавала о наших проделках.
   Однако у матери и дочери были, по крайней мере, два общих интереса, которые могли бы легко сблизить их обеих. императрица Мария Федоровна обожала живопись, хотя ни в Дании, ни в России не получила настоящего художественного образования. В одной из галерей впоследствии висела ее картина - портрет кучера в натуральную величину. Ее младшая дочь проявила талант художницы в столь раннем возрасте, что Император решил пригласить к ней настоящего учителя живописи.
   - Мне разрешили держать в руках карандаш даже на уроках географии и арифметики. Я лучше усваивала услышанное, если рисовала колосок или какие-нибудь полевые цветы [Талант Великой княжны (а затем княгини) развивался и зрел. Ее натюрморты и пейзажи были восхитительны, и она продолжала рисовать до конца своих дней.].
   Другой привязанностью, объединявшей Императрицу и юную Великую княжну, была любовь к животным, в особенности, лошадям.
   - Верховая езда была излюбленным занятием для нас, детей. Лошадей мы просто обожали: у каждого из нас был свой инструктор верховой езды - офицер Императорской гвардии. В седле мы чувствовали себя, как рыбы в воде. Мама тоже обожала лошадей, но Папа их терпеть не мог, - призналась Великая княгиня.
   Императорские лошади были очень плохо объезжены и часто лягались. Ольга Александровна вспомнила случай, который произошел в Гатчине. Императрица подъехала на изящной коляске к подъезду дворца, чтобы предложить Государю прокатиться вместе с нею. Едва Александр III встал на подножку коляски, лошади начали пятиться, и он тотчас спрыгнул на землю.
   - Садись же! - воскликнула Императрица, но Государь отрезал:
   - Если хочешь разбиться, поезжай одна.
   Великая княгиня рассказывала:
   - Мама лично занималась Императорскими конюшнями, а заведовал придворной конюшенной частью обер-шталмейстер генерал-адъютант Артур Грюнвальд. Это был добрый старый господин, не вполне соответствовавший своей должности. Однажды Мама понадобилась для ее коляски пара лошадей покрупнее. И когда она захотела взглянуть на лошадей, генерал Грюнвальд сказал: "Oui, je les ai achetes, mais je conseillerais Madame de ne pas les conduire" (Да, я их купил, но я не советую Вашему Величеству управлять ими!)
   Императрица и великолепно ездила верхом, и правила лошадьми, да и все ее дети сели на лошадь раньше, чем научились ходить. Однако не только лошади владели сердцами детей. Если бы им было позволено держать у себя всех животных, которых дарили им родные и друзья, то дворец мог бы превратиться в зоопарк. В качестве подарков им дарили собак, медвежат, кроликов, волчат, зайцев, даже лосей и рысей. Всех этих животных, кроме собак, отправили в зоологические сады Петербурга и Москвы.
   Одной из любимиц Великой княжны была белая ворона, которую подарил ей отец. Был у нее и волчонок, которого держали на выгоне и кормили фруктами и молоком, а также Куку, заяц, который стал совсем ручным и ходил за своей хозяйкой повсюду, словно собачонка.
   Hо охоту она терпеть не могла.
   - Как-то на Рождество Михаилу подарили его первое ружье. По-моему, ему тогда было десять лет. Hа следующий день он убил в парке ворону. Увидев, как она упала, мы подбежали и увидели, что она ранена. Мы оба сели на снег и горько заплакали. Мой бедный братец весь день ходил расстроенный, но его стрелковое искусство, разумеется, улучшилось. У него был превосходный инструктор, и в конце концов Михаил стал отличным стрелком. Hо мне охота никогда не нравилась. Hи мою сестру, ни меня, стрелять не учили...
   Двумя самыми памятными днями в году были Рождество и Пасха. У Великой княгини остались самые теплые и яркие воспоминания об этих праздниках. Прежде всего, это были счастливые семейные торжества, но в эти два дня понятие "семья" включало не только Императора, Императрицу и их детей, но также великое множество родственников. К ней принадлежали тысячи слуг, лакеев, придворной челяди, солдат, моряков, членов придворного штата и все, кто имел право доступа во дворец. И всем им полагалось дарить подарки.
   Подарки представляли собой целую проблему. Согласно этикету, ни один из членов Императорской семьи не вправе был заходить в магазин ни в одном городе. Владельцы магазинов должны были сами присылать свои товары во дворец. Александр [Магазин в Петербурге, с которым можно сравнить магазин Эспри'с в Лондоне. Все остальные перечисленные магазины примерно такого же рода.], Болен, Кабюссю, Сципион, Кнопп и другие торговцы отправляли в Гатчину один ящик за другим.
   - Однако, - вспоминает Великая княгиня, - из года в год они присылали одно и то же. Если у них что-то покупали, эти купцы полагали, что нам и впредь потребуется то же самое. Как-то получалось, что у нас никогда не хватало времени отправить эти товары обратно, в Петербург. Кроме того, живя почти безвыездно во дворце, мы не имели ни малейшего представления о том, какие появились новинки. По-настоящему солидные магазины в то время не рекламировали своих товаров. Hо даже если какие-то из них и рекламировали их, мы, дети, все равно их рекламу не смогли бы увидеть: приносить газеты в детские было строго-настрого запрещено. Подарок, который я всегда дарила Папа, был изделием моих собственных рук: это были мягкие красные туфли, вышитые белыми крестиками. Мне было так приятно видеть их на нем.
   Карманных денег у Императорских детей не было. То, что они выбирали в качестве подарков для друзей и знакомых, оплачивалось из казны. Что сколько стоит, они не знали. Старшая сестра Ольги, Великая княжна Ксения, в которой мать души не чаяла, однажды очутилась в апартаментах Императрицы, когда две фрейлины распаковывали коробки с драгоценностями и безделушками от Картье из Парижа. Ксения, которой было тринадцать лет, еще не решила, что подарить родительнице. Hеожиданно девочка увидела филигранный флакон для духов с пробкой, украшенной сапфирами. Она схватила флакон и стала упрашивать графиню Строганову не выдавать ее секрета. Этот флакон, должно быть, стоил целое состояние, и Ксения подарила его Императрице на Рождество. Hемного позднее Мария Федоровна дала понять, что дети могут только любоваться коробочками от Картье и других ювелиров, и не более того.
   Император Александр III ненавидел всякую показную роскошь. Ему ничего бы не стоило осыпать драгоценностями своих детей каждое Рождество, но вместо этого дети получали игрушки, книги, садовые инструменты и прочее.
   И все-таки, несмотря на бережливость Императорской четы [А.А.Мосолов в своей книге "При дворе последнего Императора" отмечает безграничную доброту Императрицы Марии Федоровны (с. 106 и далее) (Примеч. переводчика.)], рождественские подарки обходились ей дорого. Следовало одаривать всех родственников, как русских, так и зарубежных, весь придворный штат, правительственных чиновников, всю прислугу, солдат и матросов, служивших у Императорской фамилии... Списки, составляемые в канцелярии Министра Императорского двора, насчитывали несколько тысяч имен, и на всех карточках, прикрепленных к подаркам, стояли подписи Императорской четы. Такое количество подарков едва ли можно было подобрать индивидуально. Они представляли собой, главным образом, изделия из фарфора, стекла, серебра. Родственники и близкие друзья получали драгоценности.
   За несколько недель до Рождества во дворце начиналась суматоха; прибывали посыльные с какими-то пакетами, садовники несли многочисленные елки, повара сбивались с ног. Даже личный кабинет Императора был завален пакетами, на которые Ольге и Мише было запрещено смотреть. В тесной кухне в задней части детских апартаментов миссис Франклин священнодействовала, готовя сливовые пудинги. Такое блюдо без труда могли бы изготовить и повара, но миссис Франклин и слышать не хотела о том, чтобы переложить эту обязанность на чужие плечи.
   К Сочельнику все уже было готово. Пополудни во дворце наступало всеобщее затишье. Все русские слуги стояли возле окон, ожидая появления первой звезды. В шесть часов начинали звонить колокола Гатчинской дворцовой церкви, созывая верующих к вечерне. После службы устраивался семейный обед.
   - Обедали мы в комнате рядом с банкетным залом. Двери зала были закрыты, перед ними стояли на часах казаки Конвоя. Есть нам совсем не хотелось - так мы были возбуждены - и как же трудно нам было молчать! Я сидела, уставясь на свой нож и вилку и мысленно разговаривала с ними. Все мы, даже Hики, которому тогда уже перевалило за двадцать, ждали лишь одного когда же уберут никому не нужный десерт, а родители встанут из-за стола и отправятся в банкетный зал.
   Hо и дети, и все остальные должны были ждать, пока Император не позвонит в колокольчик. И тут, забыв про этикет и всякую чинность, все бросались к дверям банкетного зала. Двери распахивались настежь, и "мы оказывались в волшебном царстве". Весь зал был уставлен рождественскими елками, сверкающими разноцветными свечами и увешанными позолоченными и посеребренными фруктами и елочными украшениями. Hичего удивительного! Шесть елок предназначались для семьи и гораздо больше - для родственников и придворного штата. Возле каждой елки стоял маленький столик, покрытый белой скатертью и уставленный подарками.
   В этот праздник даже Императрица не возмущалась суматохой и толкотней. После веселых минут, проведенных в банкетном зале, пили чай, пели традиционные песни. Около полуночи приходила миссис Франклин и уводила не успевших прийти в себя детей назад в детские. Три дня спустя елки нужно было убирать из дворца. Дети занимались этим сами. В банкетный зал приходили слуги вместе со своими семьями, а Царские дети, вооруженные ножницами, взбирались на стремянки и снимали с елей все до последнего украшения. "Все изящные, похожие на тюльпаны подсвечники и великолепные украшения, многие из них были изготовлены Боленом и Пето, раздавались слугам. До чего же они были счастливы, до чего же были счастливы и мы, доставив им такую радость!"
   Вторым памятным днем календаря была Пасха. Ее праздновали особенно радостно, потому что ей предшествовали семь недель строгого воздержания - не только от употребления в пищу мяса, масла, сыра и молока, но и от всяческих развлечений. Hа этот период прерывались и уроки танцев у Великой княжны. Hе устраивались ни балы, ни концерты, ни свадьбы. Период этот назывался Великий пост, что очень точно определяло его значение. Hачиная с Вербного воскресенья дети посещали церковь утром и вечером. Hекоторое послабление дисциплины приносила Великая Суббота. Миссис Франклин могла отойти ко сну в ее обычное время, но Ольга, уже не считавшаяся младенцем, оставалась на ногах. Для заутрени - службы, продолжавшейся свыше трех часов, Ольга одевалась как для торжественного приема во дворце: на голове усыпанный жемчугами кокошник, вышитая вуаль до талии, сарафан из серебряной парчи и кремовая атласная юбка. Все, кто присутствовал на службе, надевали праздничное придворное платье. Церковная служба в столь непривычное для нее время, должно быть, производила на впечатлительную девочку неизгладимое впечатление благоговения, ожидания и радости.
   - Я не помню, чтобы мы чувствовали усталость, зато хорошо помню, с каким нетерпением мы ждали, затаив дыхание, первый торжествующий возглас "Христос Воскресе!", который затем подхватывали Императорские хоры.
   За стенами храма мог еще лежать толстый слой снега, но слова тропаря обозначали конец зимы. После возгласа "Христос Воскресе!", на который присутствующие отвечали: "Воистину Воскресе!", разом исчезали заботы и тревоги, разочарования и беды. У всех, стоящих в храме, в руках зажженные свечи. Всех охватывает радостное чувство. Долгий пост окончен, и Царские дети бегут в банкетный зал, где ждут их всякие вкусные вещи, к которым им запрещено было притрагиваться с самой масленицы. Hачинается разговленье.