Врублевская Галина Владимировна. Поцелуев мост

   – А теперь следующее задание, – объявила Рената. – Быстро, решительно, без сожаления сломайте вашу постройку. Растопчите ее.
   Участники сеанса медлили. Так трудно сделать первое движение, чтобы разрушить красоту, созданную своими же руками. Развалить дело, которому целиком отдано полчаса жизни. Но кто-то уже занес ногу над постройкой.
   – Стоп, отменяю приказ. Сформулирую задание иначе: каждый разрушает сооружение соседа.
   И вновь музыканты помедлили, но отмены приказа не последовало. Они вначале осторожно, а потом с диким азартом и смехом принялись крушить постройки друг друга. Когда песок вновь обратился в бесформенную груду, занятие было почти окончено.
   – А теперь ответьте мне, – спросила Рената, – что вы почувствовали, когда ваш замок разрушили?
   Большинство ответило, что ощутили сожаление, но что самым невыносимым было бы разрушать свои постройки. Ломать чужое строение легче, чем свое.
   Видите, легче оказаться в роли жертвы, чем взять ответственность за свой выбор на себя. Ломать свои планы, расставаться с мечтами всегда трудно. На досуге подумайте о том, что вы вынесли из сегодняшнего занятия.

***

   Ребята, оживленно переговариваясь, мыли руки, испачканные песком. Затем окружили Ренату и еще долго задавали ей вопросы. Настроение у всех было приподнятое. Когда они наконец ушли, Рената плюхнулась на стул:
   – Ух, устала!
   – Зато участники, кажется, довольны.
   – Еще бы! Они сублимировали свою тревогу в разрешенную агрессию, разрушили домики товарищей – в этом смысл занятия.
   – А разговоры о свободе выбора просто камуфляж?
   Вовсе нет. Работа шла одновременно по двум каналам – сознательному и бессознательному. На одном – осмысление проблемы, на другом – избавление от природной агрессии. Вспомни, с каким удовольствием неразумные малыши рушат испеченные мамой куличики из песка.
   – Рената, зачем ты взвалила на себя эту обузу? Разве тебе не достаточно творческой, художественной работы?
   – Я всеядна, Елена. В жизни все так пересечено… форма, содержание, энергия, трансформация. Мне это близко. Недаром лучшие арт-терапевты получаются из людей искусства. Кроме того, я хочу разобраться и в себе. Почему-то у меня с мужчинами не складываются прочные отношения. Мне уже тридцать три года, а я по-прежнему одна.
   – А Игорь? Ведь сейчас устранилась последняя помеха – Вероника.
   – После того как она его бросила, он и ко мне стал прохладнее относиться.
   – Да, мужчины не любят быть брошенными.
   – А кто любит?
   – Женщинам как-то привычнее эта роль.
   – Лена, подскажи, как удержать Игоря? Ты же его давно знаешь.
   – Что тебе сказать, Ренаточка? Игорь по натуре охотник. Только охотник глуповатый. Дичь сама подставляется ему, когда хочет быть пойманной. Но он думает, будто это его трофей, его заслуга. Когда ты открытым текстом признаешься ему в любви, он не ценит. Будь с ним построже, прояви женскую хитрость.
   – Я не умею притворяться.
   – Я тоже. Поэтому так плачевно и закончились наши отношения. Когда я любила его, я всегда говорила ему об этом.
   – А сейчас совсем не любишь? – с тревогой спросила Рената.
   – Сколько можно повторять, девочка? Нет. Абсолютно ничего, кроме приятельских отношений.
   – Почему же твоя любовь не перешла в ненависть? Говорят, так часто бывает.
   – У юных девушек – возможно. Но с годами начинаешь ценить устоявшиеся связи. И еще. В моей жизни появился Матвей. Он подарил мне то, что недодал Игорь, на что поскупилась жизнь.
   – Теперь я верю, что ты Игоря по-настоящему никогда не любила! – радостно воскликнула Рената. – Ты говоришь, недодал тебе. А мне ничего от него не надо. Только бы он разрешил быть рядом!
   – Желаю, Ренаточка, чтобы твоя мечта сбылась!

Глава 17

   В этом году Пасха выдалась ранней, в первой половине апреля. Матвей с благочестием держал пост, посещал главные службы, причащался, исповедовался. Упросил меня покрасить яйца и купить кулич, сам и освятил их в церкви. На пасхальный обед нас пригласила Татьяна, тоже следующая традициям, хотя не так рьяно, как Матвей.
   Я редко виделась с братом, почти забыла, как выглядит племянник, – в больших городах родственные связи не в чести. Матвей охотно согласился пойти в гости, однако попросил разрешения взять с собой и Лизоньку. Он добился, что ему вновь позволили общаться с девочкой и брать ее на выходные, хотя и без ночевки. Я одобрила эту мысль, тем более у Святенков для Лизы и компания есть – их сын Павлушка. И хотя мальчик постарше Лизы, мы не сомневались, что с ней никто не заскучает. Я предупредила Матвея:
   – Но тебе придется следить за ее инициативами.
   – Само собой!

***

   В пасхальное воскресенье, днем, мы заехали в интернат за Лизой, а потом все вместе поехали в гости к Святенкам. Лизе мы завязали на голове огромный белый бант и разрешили идти без шапочки – в этот апрельский день стояла почти летняя погода. Она, чинная и послушная, важно вышагивала между мною и Матвеем, держа каждого за руку. Мы сообщили девочке, куда идем, и взяли с нее слово хорошо вести себя в гостях. Она обещала. Лиза еще помнила, как из-за своего своеволия лишилась почти на два месяца возможности покидать интернат на выходные.
   Святенки встретили нас с радостью. Татьяна сразу поручила маленькую гостью сыну и отправила ребят играть в спальню. Шурик, он сегодня походил на старенького лысого зайца с поникшими ушами, провел нас в гостиную, где был накрыт стол. Там сидела еще одна, по всей видимости, супружеская пара.
   Я не сразу узнала Нелли, сестру Татьяны. За годы, что я ее не видела, Нелли ужасно постарела. Казалось, мужчины, которым прежде она отдавалась щедро и без разбору, выпили из нее все соки. Мы поздоровались, познакомились с ее нынешним супругом. Прежний, грузчик Николай, умер несколько лет назад от цирроза печени. Сегодняшний чем-то неуловимо смахивал на бывшего.
   Мы выпили за Христов день. Кулич с воткнутым в него бумажным цветком, крашеные яйца и горка творога с изюмом… Мы словно перенеслись в другой мир, абсолютно нереальный. Особенно нравился нарядный стол Лизоньке, впервые увидевшей этакую красоту. Я же чувствовала себя участницей необычной игры: мы выпили, закусили, похристосовались, чокаясь яйцами с традиционным восклицанием «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!».
   Но Матвей и Татьяна были чрезвычайно торжественны и серьезны. Кроме ритуальных блюд на столе имелись мясные и овощные салаты. Постепенно застолье приобретало привычный ход. Выпившие мужчины громко разговаривали и спорили о политике. Матвей тоже вовлекся в спор. Но единственная тема, которая его затрагивала, – женщина и власть. Он последовательно выступал против участия женщин в политике, что-то твердил об их высоком предназначении в области материнства и духа. Татьяна его тезисы оспаривала.
   А мы с братом обособились в свой разговор. Шурик признался, что готовится к защите диссертации. Вот те на! Столько лет потерял, на мелочи разменивался, а теперь вдруг надумал.
   Татьяна, поддерживая разговор на два фронта, заметила, что ее Александр – не от мира сего. Теперь, когда за научное звание почти не платят, задумал остепениться. Но сестра ее, Нелли, заступилась за Шурика. Сказала, что он молодец. Мол, человек должен постоянно чего-то добиваться.
   – Посмотри, Танюша, на моего соню. Все вечера бока пролеживает перед телевизором: то хоккей, то футбол, то автогонки. Даже поправить что в доме не допросишься. А твой хоть науку пишет.
   Нелли хотя и без высшего образования, но рассуждала здраво. Чтобы заставить ее высказаться определеннее, я осторожно заметила:
   – Что же здесь плохого? Днем отработал, вечером отдыхает.
   – Да-да. И бабоньки мне на фабрике так говорят: не пьет, не курит, что тебе от него надо?..
   А Матвей по-прежнему дымит как паровоз, с грустью подумала я.
   – А кем работает твой муж? – поинтересовалась я.
   – Работа у него денежная, – на сей раз с гордостью откликнулась Нелли. – Он на мусоровозе баранку крутит.
   – А ты говоришь, соня! – заступилась я за чужого мужа. – За день, поди, весь выложится!
   И снова я подумала о Матвее. Его тоже, наверное, можно назвать соней – и на работе не слишком утомляется, и дома не суетится. Но это на поверхностный взгляд. Мысль у него не спит. Долгими вечерами Матвей что-то пишет, пишет и не показывает мне. Обещает дать прочитать, когда закончит. Но в ежедневных гонках, гонках за деньгами, он не участвует вовсе. Такой соня – почти святой.
   Шурик снова затянул о своей диссертации. О том, что ему вставляют палки в колеса те, кто защитились еще в советское время и теперь пытаются удержать власть хотя бы в рамках ученого совета. И это его бывшие коллеги! Не могут простить ему нынешних хороших заработков.
   Я вспомнила своего сводного брата таким, каким увидела впервые, когда пришла работать в НИИ и лишь случайно узнала, что он мне брат. Ему тогда было около тридцати лет, но он отличался ребячливостью и безалаберностью. Занимался научными исследованиями и порой вдруг выстреливал интересной статьей. Но выглядело это почти случайностью. Большую часть рабочего времени Шурик разгадывал кроссворды или играл с компьютером в шахматы. Персоналки в ту пору еще были экзотикой, игры на электронном устройстве – диковиной вдвойне. Так незаметно прошла научная молодость, пока не застала врасплох перестройка. Вначале он растерялся, едва не оказался безработным. Но выручил Игорь, взял инженером в свою маленькую частную фирму. Может быть, с того времени или позднее, когда начал подрастать сын, Шурик стал постепенно меняться. Понял, что жизнь проскальзывает мимо, а он ничего еще не успел сделать.
   Зато у Шурика в личной жизни, кажется, все в порядке. Татьяна – заботливая, верная супруга. И обед вовремя подаст, и рубашки отгладит. А вдруг у них не все так безоблачно? Вдруг Татьяна подавляет Шурика своей опекой? Как-никак, он до сорока лет жил бобылем. Почему так внезапно занялся диссертацией? Эта суета в его возрасте выглядит подозрительной. Улучив момент, когда Татьяна вышла в кухню, я тихо спросила у Шурика:
   – Скажи откровенно, ты счастлив с Татьяной?
   – Что?
   Я повторила вопрос.
   – Какие глупости, сестренка, спрашиваешь. Конечно, я рад, что у меня есть жена. Без нее я, возможно, до конца дней девственником оставался бы. Ты помнишь, у меня были проблемы с женщинами. Почему-то они меня сторонились, считали почти придурком. Татьяна – единственная женщина в моей жизни. И сына я люблю. Но честно скажу, Таня – не тот человек, который способен меня понять. И меня раздражает ее сверхпрактичность. Хотя иногда кажется, что практичность – чисто женское свойство.
   – Но не все женщины…
   – Вот смотрю на тебя, сестренка, и вижу, что ты тоже образумилась. Больше за журавлями не гонишься. Наверно, после того, как один из них гусем обернулся… Ты понимаешь, о ком я. Теперь ты пригрела этого воробышка, Матвея, и правильно сделала. Он приятный, добрый и не суетный. Скажи только, за что ты его выделила? В твоем окружении столько эффектных художников! Тебе хорошо с ним?
   – Спокойно.
   – Вот и я хочу покоя, – неожиданно признался Шурик. – А Татьяна – такая неугомонная. То одно ей надо, то другое. Причем совсем не то, что мне.
   – А тебе, значит, научная степень теперь нужна?
   – Я слышу недоверие в голосе. Мне степень, сестренка, ты правильно угадала, по фигу. Мне нужен мой собственный мир. Будь у меня полная свобода, я бы только исследованиями занимался, бог с ними, со званиями. Но пока конкретных результатов нет, мне от Татьяны не отгородиться. Она считает, раз за науку не платят, нечего и время на нее тратить. Но если ученые мужи мой труд оценят по заслугам, то и она свое мнение переменит. Возможно, будет меня больше уважать и меньше мешать моим занятиям.
   Я согласилась с доводами брата и перевела разговор на детскую тему. Поделилась впечатлениями о встрече с дочкой и внуком в Германии, потом спросила, как учится сын Шурика. Брат оживился, начал рассказывать об успехах ребенка. Тот учится без троек и еще занимается в кружке технического творчества. Хотя поначалу Татьяна пыталась его пристроить в музыкальную школу, но у мальчика отсутствовал музыкальный слух – отбор он не прошел.
   Вдруг в соседней комнате раздался грохот, потом пронзительный детский рев в два голоса. Я с остальными взрослыми кинулась к месту происшествия. Когда мы распахнули дверь…
   Поваленные стулья, рассыпанная косметика, треснутые лазерные диски и прочие предметы… Среди всего этого безобразия, тоже на полу, растянулись в нелепых позах дети. Оба вопили.
   Матвей кинулся к Лизоньке, Татьяна к Павлику. Вскоре Павлика возвратили в вертикальное положение, но Лиза встать не могла – мешала боль в ноге. Матвей посадил девочку к себе на колени, осторожно ощупал тонкие косточки. Целые!
   Рев деток затих и постепенно перешел в редкие всхлипывания. Убедившись, что сынок цел и невредим, Татьяна принялась его допрашивать. Едва Павлик начал сбивчиво рассказывать, как они играли в охотника и рысь и как Лизка… Тут Лиза громко перебила Павлика, излагая свою версию. Оба сбивчиво жаловались друг на друга, так что мы с трудом поняли, как развивались события. Однако завершающий факт был установлен: Лиза забралась на шкаф и прыгнула на Павлика сверху, как рысь на охотника. Оба повалились вначале на тахту, затем на пол, сметая все, что стояло на ближайших столиках и полочках. Лиза при этом повредила ногу в лодыжке.
   Из гостей мы сразу поехали в травмопункт, чтобы показать Лизу врачу. Матвей нес ее на руках. Девочка испуганно притихла. Вновь обещала вести себя хорошо и просила не сообщать воспитательнице о случившемся. Она даже стойко переносила боль в ноге и не плакала. Врач осмотрел ножку девочки, сделал снимок и успокоил, что перелома нет. Велел сегодня держать ногу в покое, приложить холод, и все обойдется. Пришлось позвонить в интернат и сообщить, что мы вернем девочку завтра-послезавтра, а не нынче вечером, как полагалось.
   Матвей в понедельник не пошел на работу (теперь он в моей галерее отвечал за хозяйство) и весь день занимался с Лизой. Поскольку ей были предписаны тихие игры, он читал ей книжку, показывал кубики с буквами. После обеда я собралась в галерею, а Матвей стал разучивать с девочкой молитву «Отче наш». Она охотно повторяла за ним малопонятные ей слова.
   Вечером, когда я возвращалась через двор домой, я увидела на балконе Матвея. Он развешивал выстиранное белье. Я окликнула его снизу и помахала рукой. Он радостно кивнул и побежал к двери встречать меня.
   Лиза уже спала. Оказывается, Матвей выстирал и развешивал на балконе именно ее бельишко. Вообще ни о чем другом он сегодня говорить не мог. Все его впечатления были связаны только с общением с девочкой.
   – Ленок, мы так замечательно провели время с Лизаветой! Она хоть и сорванец, но такой чуткий ребенок. Я спросил, хотела бы она всегда жить у нас. Она сказала, что очень. Только боится, что тетя Лена ее не возьмет. Я спросил, почему она так думает…
   – И почему же? – заинтересовалась я.
   – Говорит, ты ее не любишь, думаешь, что она плохая.
   – Я постараюсь ее полюбить, Матвей, потому что люблю тебя.
   – А мне она как родная. У нее даже характер на мой похож. Мои проступки в детстве тоже всегда были случайны, следствие малого опыта. Ожидал одно – получал другое. Но бабушка меня никогда не наказывала. Она понимала, что я не нарочно что-то там сломал или разбил. Но в школе мне доставалось от учителей за мое поведение.
   – Тебе, за поведение? А я думала, ты такой флегматик от рождения. Всегда был спокойным и уравновешенным.
   – Что ты! Я очень болезненно реагировал на всякую несправедливость. Пытался кулаками отстаивать правду.
   – И как же ты избавился от своей горячности?
   – Я говорил тебе – в армии. Там я познал на себе самую страшную несправедливость и тогда понял, что бороться с ней бессмысленно.
   – Все-таки трудно поверить, что люди могут так измениться. Я, например, всегда была послушной девочкой. Такой, по сути, и остаюсь.
   – Ты тоже, полагаю, стала другой. Не уверен, что в студенческие годы ты могла бы увлечься таким, как я, ничем не примечательным работягой, к тому же далеко не атлетом!
   – Ты– не просто работяга.
   – Но это ты смогла увидеть только сейчас. Мы с тобой вовремя встретились. И я созрел для настоящей любви, и ты много в жизни испытала и знаешь что почем. Иди ко мне, моя хорошая.
   Матвей привлек меня к себе, усадил на диван и нежно поцеловал в шею. Многих ли женщин мужья таким образом встречают с работы? Затем мы поднялись с дивана и пошли на кухню ужинать. В этот вечер мы окончательно решили пожениться и наметили день свадьбы. Нам следовало поторопиться, чтобы осенью, когда Лизонька пойдет в первый класс, она уже была с нами.

Глава 18

   В это утро на вахте нормалистов опять дежурил Алексей и, против обыкновения, поздоровался первым. Затем, убедившись, что вокруг никого нет, предложил присесть к его столу. Я с удивлением опустилась на свободный стул. Впервые я сидела так близко к нему. И увидела в его глазах озлобленность. Он не стал ходить вокруг да около, а с ходу выложил свое требование. Сказал, что представляет интересы инвестора – застройщика этой территории. Потребовал, чтобы я отозвала свой протест против постройки жилого здания в сквере у галереи.
   Это заявление-протест я написала в администрацию района под нажимом Татьяны. Но я знала, что мне не хватит упорства бороться за интересы всего района. Активность политика – особый талант. Куда уместнее воспользоваться ситуацией Коровцу. Однако предводителя нормалистов теперь не трогали нужды простых людей. Он решил, что выгоднее поддерживать богатых. Судя по всему, всемогущему застройщику главный нормалист помогал не бескорыстно.
   Алексей будто парализовал меня своим злобным взглядом. Я поняла, что за ним стоят неизвестные мне люди, тягаться с которыми мне не по силам. Я пообещала заявление отозвать. Он удовлетворенно хмыкнул и тут же достал из ящика стола новую бумагу:
   – И вот еще, велено вам показать. Думаю, вы будете столь же благоразумны, как и по первому вопросу.
   Я прочитала придвинутый ко мне лист. По нему выходило, что я не только соглашалась на строительство ненавистного мне дома, но и передавала в аренду нормалистам сроком на пять лет принадлежащий мне особняк, обязуясь при этом освободить помещение. Внизу было предусмотрено место для двух подписей: моей и Анатолия Коровца.
   В глазах у меня потемнело от негодования. Нет, так дело не пойдет. Отдать галерею, на устройство которой я угробила едва ли не год! Сколько вложено сил, денег… Только-только мое детище начало набирать обороты, снискало некоторую известность в городе. Я с презрением посмотрела на мерзкого типа. Да какое право имеет эта шестерка, как назвал Алексея Игорь, предъявлять мне какие-то требования! Я лихорадочно достала мобильник. Хотела позвонить Игорю.
   Алексей схватил меня за руку:
   – Не надо никому звонить, Елена Павловна. Лучше хорошенько обдумайте наше предложение.
   Я взяла себя в руки. В конце концов, не в джунглях же мы живем. И это еще не документ, а только проект. Без нотариального подтверждения он недействителен.
   – Хорошо, Алексей. Передайте своим хозяевам, я буду говорить в присутствии моего адвоката, и, разумеется, не с вами.
   – Ошибаешься, Елена Павловна, если думаешь, что вопрос можно решить без Лехи. Ты не смотри, что я на месте Полкана у дверей сижу. Мое слово – тоже не последнее. У тебя есть и другой выход, золотая ты моя миллионерша. Если твой дружок перепишет завещание в пользу моей сестры, мы оставим твою галерею в покое. Ты пригрела эту сучку, Ренату, которой Князев все готов отдать, тебе и расхлебывать. Однако ставлю сто против одного, что ты передашь эти хоромы в пользование нормалистам, да еще на наших условиях. А твои бездельники-художники могут и в другом помещении тусоваться.
   – А вам-то, Алексей, какая радость, если галерея к нормалистам перейдет?
   – Я в любом случае в прогаре не останусь. Или от Князева башли поступят, или комиссионные от нормалистов за решение вопроса.
   – Рано торжествуете, Алексей!
   Я поднялась со стула и пошла к себе на второй этаж. На ходу попросила Татьяну срочно зайти ко мне в кабинет, чтобы обсудить наметившийся наезд на нашу галерею. Татьяна тотчас закрыла киоск и помчалась на мой зов. Ренаты поблизости не было. С началом весны она переехала в свой домик в Шувалово и в галерею наведывалась лишь по делам, связанным с работой. Туда, к себе домой, она часто привозила и отца и теперь подумывала забрать его из интерната совсем. Я с сожалением осмотрела пустующую мастерскую и пошла искать Матвея. Он чинил трубу в санузле и пообещал подойти, как только закончит работу.
   – Брось ты эту чертову трубу! – в сердцах воскликнула я. – Дело срочное, скоро мы все в трубу вылетим, если сейчас же не придумаем, что делать!
   – Не драматизируй, Леночка. Четверть часа ничего не решат. А я не привык на полпути бросать дело.
   Я махнула на него рукой и поспешила к Татьяне, которая уже сидела в моем кабинете. Подруга сразу поняла: случилось что-то серьезное.
   – Что стряслось, Лена?
   – Плохо дело, Танечка. Как я Алексея в этом здании увидела, сразу почуяла беду. И вот, предчувствие оправдалось. Не зря он тут обосновался.
   – Да, от этого типа ничего хорошего ждать не приходится. Что теперь этот гад подстроил?
   У Татьяны были основания так отзываться об Алексее. Она первая из нас узнала этого проходимца, когда он расселял их коммуналку. И хотя сама Татьяна вышла без потерь от того обмена, получила приличную квартирку, сосед ее, закоренелый алкаш, пострадал – остался без жилплощади.
   – Во-первых, Таня, я попрошу изъять мое заявление против застройщиков…
   – Еще чего. Да я весь район уже подняла, так это им не пройдет.
   – Таня, ты что, не понимаешь, в какое время мы живем? Они нас так или иначе обойдут. Мы только силы и время зря потратим.
   – У меня хватит сил!
   – Таня, я прошу, без меня.
   – Из-за таких, как ты, покладистых, и вершатся все эти безобразия. Посмотри, что кругом творится. В каждом дворе – новый небоскреб. Петербургские дворы-колодцы, что Достоевский в своих романах вывел, скоро чудесными садиками покажутся в сравнении с нынешними колодцами-шахтами. В те времена от силы пять этажей возводили, а сейчас посмотри – башни до небес, целый микрорайон без солнца оставляют. Ну, скажи на милость, что за галерея без естественного освещения?!
   – А галереи здесь может и вообще не быть. Их второе требование – отдать наш этаж, то есть весь особняк, нормалистам в аренду.
   – Как отдать?
   – Сдать на их условиях. За гроши, насколько я поняла.
   – И чем они угрожают?
   – Пока ничем. Как-то все очень странно. Алексей предоставил нам выбор. Или Игорь завещание в их пользу переписывает, или я от галереи отказываюсь.
   – Ну и пусть Игорь уступит. Нам от его завещания только головная боль.
   – Полностью с тобой согласна. Но понимаешь, тогда мы его под удар ставим. Если он перепишет завещание, его жизнь от всяких превратностей не застрахована.
   – Да-а… Дела… Теперь я понимаю, что слухи об элитном магазине в нашем особняке не беспочвенны.
   – Какие слухи?
   – Я слышала, в помещении нормалистов готовятся магазин открыть, на два этажа – торговые площади. Все понятно. Поэтому они на нашу галерею и зарятся.
   – Может, в милицию обратиться, Таня?
   – Сразу видно, бедняжка, что ты в нашей стране сто лет отсутствовала. Про застройщиков-уплотнителей понимаешь, что резона нет к властям обращаться, а со своей галерейкой вздумала в милицию бежать. Нет, надо нам крышу укреплять.
   – Ты охрану имеешь в виду? Думаешь отдельный от нормалистов пост завести?
   – Я о другой, серьезной крыше говорю. Нужно найти лиц, заинтересованных в процветании нашей галереи. Каких-нибудь коллекционеров привлечь, торговцев антиквариатом…
   – Таня, моя галерея – не коммерческое заведение. Честно говоря, боюсь, если большие деньги начнут здесь прокручиваться. Я хочу, чтобы галерея оставалась культурно-просветительным учреждением.
   – Ты сама видишь, что культурно просвещать тебе не дадут. Тебе нужно солидное прикрытие. Но любой защитник должен иметь коммерческий интерес.
   – А если поискать другое место, где-нибудь на окраине?
   – Так ты и будешь по всему городу метаться? Нет, ищи сильного покровителя.
   – Я согласна, Таня, мне с управлением галереей не справиться. Нужен хороший менеджер. Кстати, когда Гальчик эту должность занимала, у нас таких проблем не было.
   – А ты забыла, что это с подачи Гальчика от тебя и добились подписи на строительство гаража рядом с галереей?
   – То гаража…
   – Думаешь, они с самого начала не знали, что за гараж вырастет на этом месте?
   – Ой, Таня, совсем ты меня запутала. Не буду спорить, Гальчик тоже во всей этой истории оказалась замешана. Но возможно, ее просто подставили. Никогда не поверю, что она сознательно меня обманывала. Но сейчас речь не о ней. Мне нужен управляющий. Может, ты согласишься стать исполнительным директором галереи?
   – Я бы с превеликим удовольствием, подруга. Но я не осилю. У меня ни образования, ни связей…
   – Образование у Ренаты есть, но она…
   – Да, она художница, и этим все сказано. Слушай, может, у тебя среди иностранцев благодетели найдутся? Какие-нибудь последователи монархистов, потомки старых дворян?