Страница:
— Как прошли ваши соревнования? — Я вспомнила, откуда вернулся Юрка.
— Ребята взяли серебро. Жаль, что я с этой рукой выпал в осадок. И надо было нам тащиться на этот дурацкий концерт!
Я виновато промолчала. Ватка с уксусом в его руке мягко скользила у меня под грудями. Он погладил мягким комочком мой живот и хотел провести им еще ниже, под резинкой трусиков, но потом раздумал. И вовремя. Я уже начала сердиться. Он снова намочил тампон и начал растирать мои руки и плечи.
На следующий день нарыв на моем носу сконцентрировался в просяное зернышко. Температура упала почти до нормальной. Еще через день нос приобрел прежние размеры. Только просвечивающий белесым содержимым прыщик оставался на его кончике. С таким украшением в самый раз было отправиться заниматься в библиотеку. Там все читатели смотрят себе под нос, и чужие носы никого не интересуют. К тому же со всеми этими свадьбами я запустила свои учебные дела. А между тем у меня оставались несданными еще несколько зачетов, без которых не допустят к защите. Так что этот случайный свободный день в суете предсвадебных дел я решила провести с пользой.
Заметила мой больной нос только Катя-дурочка.
Она легонько ткнула своим заскорузлым пальцем в прыщик и сказала «бип», как говорят дети, нажимая на кнопку.
— Ну что ты, тетя Катя, — отпрянула я, — больно же.
— Будет хорошо, — возразила гардеробщица.
Она взяла мою дутую куртку и повесила ее на крючок с картинкой колокольчика.
Маргарита Алексеевна принесла книги и тоже поинтересовалась моим здоровьем. При этом она тактично отводила глаза от моего носа. Что значит — воспитанная женщина. Я успокоила ее, что все в порядке, а также похвалила ее уксусное средство. Как-то незаметно для себя с ней я вела себя культурнее.
— Ну тогда занимайся, Катенька. Времени у тебя в обрез. Дай-ка твой список по охране труда, я посмотрю, что у нас есть. Может, придется литературу из других библиотек заказывать.
Весь этот день я просидела в читальном зале. Вечером, натягивая куртку, я заглянула в зеркало у гардероба. Прыщ наконец лопнул. Теперь лишь затянутое тонкой кожицей розовое пятнышко красовалось на моем носу. Рука у Кати-дурочки и впрямь оказалась легкая.
Глава 8
Глава 9
— Ребята взяли серебро. Жаль, что я с этой рукой выпал в осадок. И надо было нам тащиться на этот дурацкий концерт!
Я виновато промолчала. Ватка с уксусом в его руке мягко скользила у меня под грудями. Он погладил мягким комочком мой живот и хотел провести им еще ниже, под резинкой трусиков, но потом раздумал. И вовремя. Я уже начала сердиться. Он снова намочил тампон и начал растирать мои руки и плечи.
На следующий день нарыв на моем носу сконцентрировался в просяное зернышко. Температура упала почти до нормальной. Еще через день нос приобрел прежние размеры. Только просвечивающий белесым содержимым прыщик оставался на его кончике. С таким украшением в самый раз было отправиться заниматься в библиотеку. Там все читатели смотрят себе под нос, и чужие носы никого не интересуют. К тому же со всеми этими свадьбами я запустила свои учебные дела. А между тем у меня оставались несданными еще несколько зачетов, без которых не допустят к защите. Так что этот случайный свободный день в суете предсвадебных дел я решила провести с пользой.
Заметила мой больной нос только Катя-дурочка.
Она легонько ткнула своим заскорузлым пальцем в прыщик и сказала «бип», как говорят дети, нажимая на кнопку.
— Ну что ты, тетя Катя, — отпрянула я, — больно же.
— Будет хорошо, — возразила гардеробщица.
Она взяла мою дутую куртку и повесила ее на крючок с картинкой колокольчика.
Маргарита Алексеевна принесла книги и тоже поинтересовалась моим здоровьем. При этом она тактично отводила глаза от моего носа. Что значит — воспитанная женщина. Я успокоила ее, что все в порядке, а также похвалила ее уксусное средство. Как-то незаметно для себя с ней я вела себя культурнее.
— Ну тогда занимайся, Катенька. Времени у тебя в обрез. Дай-ка твой список по охране труда, я посмотрю, что у нас есть. Может, придется литературу из других библиотек заказывать.
Весь этот день я просидела в читальном зале. Вечером, натягивая куртку, я заглянула в зеркало у гардероба. Прыщ наконец лопнул. Теперь лишь затянутое тонкой кожицей розовое пятнышко красовалось на моем носу. Рука у Кати-дурочки и впрямь оказалась легкая.
Глава 8
Наступил день моей свадьбы. Чувство предопределенности этого события, тяготившее меня последние недели, наконец, оставило меня. Меня охватил тот подъем, какой испытывает каждая девушка в этот переломный день своей жизни. В моем замужестве было столько плюсов!
Во-первых, преданность Юры просто фантастична. Он прощал мне все и всегда. Во-вторых, я входила в культурную семью. Маргарита Алексеевна хоть и занудливая, но интеллигентная дама. Неплохо, если у моих детей будет такая бабушка. Если с рождения попадешь в хорошую колею, то вся жизнь счастливо покатится! В-третьих, мне легче будет сдержать клятву не пить, данную… В общем, все равно кому данную. Я читала медицинскую статью, Юрка же и подсунул, что дети алкоголиков входят в группу риска. Половина из них тоже становятся алкоголиками. Я надеялась избежать злой участи.
Надеялась, что Катьку-оторву во мне победит Екатерина Благородная. Та Екатерина, которой я могла бы стать, если бы воспитывалась в другой, нормальной семье. И которой я, вопреки всему, еще надеялась стать. Назвав себя «благородной», я усмехнулась, вспомнив свои подвиги. И все же, упрямо сказала я сама себе, это случайности. Это просто срывы! Возможно, просто горячая кровь моего, как теперь выяснилось, отца-грузина. Так что получалось: замуж за Юру выходит благородная княжна, дочь морского офицера и внучка грузинского князя.
Утром я еще раз примерила свадебное платье.
Классическая невеста, стоящая перед зеркалом, была совсем не похожа на Катьку Петрову. Перетянутое в талии, белое, длинное, до пола, платье. Кружевные вставки у воротника и на запястьях. Фата ниже спины. И ни следа косметики на лице. Это и была та княжна, которой я воображала себя. Правда, непослушные темные кудри, спадающие на плечи слегка разрушали образ княжны. Но я надеялась что в парикмахерской мне уложат волосы как надо. Поход в салон был последним делом, предстоящим мне перед свадьбой.
Я сняла платье и аккуратно повесила его на вешалку. Затем подошла к телефону и набрала номер Юры. Сегодня он, как и положено жениху, ночевал дома, с мамой.
— Юрочка, ты как себя чувствуешь? У тебя все готово?
— Катюша, дорогая. Я так счастлив, что боюсь не пережить сегодняшнего дня. А у тебя как? Все в порядке? Ничего не забыла? Машина подойдет за тобой в два часа.
— Ой, уже в два! Я же на час дня записана к парикмахеру. Потом еще домой надо вернуться, переодеться. Ко мне в два часа только Тишка обещала заехать. Она ведь свидетельница с моей стороны.
А ты кого позвал — Витюшу?
— Да ну его, этого алкаша. Это он тебя на свадьбе Эльвиры подпоил. Я пригласил Ивана Задорожного.
Мы уточнили прочие детали и договорились встретиться в три часа уже во Дворце.
Я повесила трубку и посмотрела на часы: было еще только двенадцать, у меня куча времени. Я приехала в салон на Невском проспекте чуть раньше, но моя мастер уже была свободна. Я села в кресло.
Парикмахерша, почти моя ровесница, подняла копну моих кудрявых волос и спросила, что бы я хотела с ними сделать.
— Пригладить кудри, выпрямить их по возможности. У меня сегодня свадьба!
Девушка-мастер улыбнулась:
— Все приходят завивать, а вы напротив, хотите избавиться от такой красоты!
Мастерица долго возилась с моими волосами. Отстригала непокорные локоны сбоку. Выпрямляла специальной цилиндрической расческой центральные пряди. Взбивала их, начесывая «против шерсти».
Она насиловала мои волосы, будто боролась с моей природой. И я покорно терпела.
Я расплатилась с мастером и, обновленная, вышла на нарядный и светлый Невский проспект. Ярко светило солнце. Ветра не было. Сухой, с легким морозцем воздух — не редкость для конца октября.
Природа, будто в насмешку, в преддверии зимы предъявляет нам свою красоту, тепло и мягкость.
Чтобы нам еще больнее было прощаться с теплым временем года. Это прощание с летним солнцем откликалось в моей душе ощущением, что я расстаюсь с детством, с беззаботной жизнью. Почему мне было так грустно сейчас, о какой потере я печалилась, ведь мои юные годы не были безоблачны?
Я взглянула на часы: через час состоится мое бракосочетание. Я стану другим человеком — с другой судьбой, с другой фамилией. Нежданова — звучит красиво!
Очень кстати подошел нужный мне автобус, и я вскочила в него. Но едва я плюхнулась на сиденье, водитель объявил, что автобус идет по укороченному маршруту. Что ж, решила я, доеду до площади Восстания, а там пересяду на любой трамвай. Оттуда до моего дома — рукой подать. Однако автобус ехал медленно и все время застревал в каких-то пробках. Наконец, на площади Восстания, напротив главного вокзала города, всех пассажиров высадили. Я взглянула на часы на привокзальной башне: половина третьего, я опаздываю! Меня будто шарахнуло по голове, мои мысли беспорядочно метались. Что делать — ехать в ЗАГС в этих джинсах звонить Юрке? Тишка, наверное, трясется в недоумении у дверей моей квартиры.
Вместо того чтобы бежать со всех ног на подходящий к остановке трамвай, я застыла на месте.
Меня будто заклинило. Потом медленно, будто сомнамбула, я двинулась к вокзалу. В тот момент мне казалось, что я не знаю, почему я так поступаю.
Но уже в следующие минуты, стоя у табло перед расписанием поездов, я смотрела на него вполне целенаправленно. Было только одно место во всей необъятной стране, куда меня потянуло. Там жил единственный родной мне человек, мой отец — Гурам Китовани. Поезд в Сухуми отходил вечером.
У меня есть достаточно времени, чтобы взять билет и даже съездить домой за вещами. Главное, пробраться в свою квартиру не замеченной Тишкой или Юрой. Я прикинула, в какой момент это было бы удобнее сделать.
Мой план удался. Я прошмыгнула домой в тот час, когда все должны были ожидать меня во Дворце бракосочетания. Я старалась не думать про растерянных гостей, а про Юрку — тем более. Быстро побросала в сумку необходимые вещи и выскользнула за дверь. За пять минут до отправления поезда я зашла в вагон, закинула свою сумку на багажную полку и села к окну. Вскоре поезд тронулся. В купе нас оказалось двое: я и одна девушка постарше. Не удивительно. Желающих ехать к дождливому прохладному морю было немного. Мы разговорились с моей попутчицей, ее звали Галей. Оказалось, она гостила в Ленинграде у своих родственников, проводила отпуск, любуясь красотами нашего города.
А теперь едет домой, а точнее — торопится к отплытию судна, на котором она работает коком. Она посетовала на трудности своей работы, на то, что женщине в море приходится труднее, чем мужчинам. Но в загранке можно не только подзаработать, но и прикупить барахла, поэтому она и не уходит с этой работы. За двое с лишним суток нашей поездки мы успели переговорить с Галей о многом. На некоторых станциях входили пассажиры и через несколько часов покидали вагон, доехав до нужного им места. От начала до конца мы ехали только двое: в наше время на такие расстояния чаще летают самолетами. Но когда денег в обрез, приходится пылиться в плацкартном вагоне. У Гали деньги были, но она не сумела достать билет на самолет, потому что вызов из пароходства к ней пришел внезапно. За двое суток мы сроднились с ней, как сестры.
Я была с Галей тоже по-дорожному откровенна.
Разумеется, о том, что я сбежала с собственной свадьбы, я распространяться не стала. Зато рассказала о поисках своего отца. Спросила, не знает ли она Гурама Китовани. Она задумалась. На их судне человека с таким именем не было. И быть не могло, подумала я, вспомнив, что Китовани работает в военной приемке на заводе. Зато когда я показала Гале бумажку с адресом отца, она охотно объяснила, где находится эта улица, как лучше ее найти.
Даже нарисовала план. Приехали мы в Сухуми рано утром и очень тепло попрощались. Еще одна душа коснулась моей души и пролетела мимо.
Я взяла свою сумочку, вскинула на плечо дорожную сумку, мою необременительную ношу (там была смена белья да куртка, оказавшаяся здесь лишней), и вышла на привокзальную площадь.
Здесь на Черноморском побережье, было гораздо теплее, чем у нас на севере. В Питере такая погода считается летом. Зеленые пальмы и магнолии радовали глаз своей свежестью. Только бриз, дующий с моря, заставлял поеживаться. Здесь было время года, неведомое мне. Я прошла главной улицей все выглядело так, как мне описала Галя, — и свернула в узкий проход. Здесь стояли одноэтажные нарядные дома, с беленными известью стенами. На углу я остановилась, чтобы достать бумажку и уточнить номер дома. Зрительно я помнила две цифры, но полной уверенности не было. Открыв сумочку, я поняла, что она не моя: другой кошелек, другая обложка паспорта, только пудреница и тюбик с помадой походили на мои. Скудный ассортимент в наших магазинах сыграл с нами злую шутку. Не удивительно, что именно эта, единственно приличная сумочка одинаково приглянулась и мне, и Гале. Видно, она тоже купила свою сумку в нашем городе, вот и результат. Я достала ее паспорт и матросскую книжку. Так и есть. Я прочла имя и фамилию своей попутчицы. Кстати, фамилия ее оказалась Поварова. Прямо говорящая фамилия. Вообще я часто замечала, что среди военных много Майоровых и Старшиновых, среди певцов встречаются разные музыкальные фамилии.
Только моя фамилия ни о чем не говорит. Ладно, отвлеклась на глупости. Что же мне теперь делать?
Быстро мчаться в торговый порт? Или все же зайти в дом к отцу? Тем более я находилась совсем рядом. Посмотрев на часы, я поняла, что все успею. Судно отходило после обеда, об этом говорила Галя. А сейчас было раннее утро, и у меня был неплохой шанс застать Китовани дома. Иначе придется болтаться в чужом городе до вечера.
Я миновала несколько домов, наполовину спрятанных за низкими каменными заборами, и остановилась у нужной калитки. Если я правильно запомнила, это тот дом. За забором легонько тявкнула собака. Я постучала в калитку, затем, толкнув, вошла. За окном раздвинулась занавеска, за которой показалось женское лицо. В этот момент мне снова стало страшно и неуютно. А ну как опять я иду по ложному следу?! Из дома вышла полногрудая женщина, с желтоватыми крашеными волосами и жгучими черными бровями. Наверное, жена Китовани.
Она была по-своему привлекательна, хотя и немолода. Следом выбежал пузатый малыш лет трех.
— Вам кого, дэвушка? — с гортанным акцентом спросила женщина.
— Гурам Китовани здесь живет?
— А, вы страхдэлэгат, с работы. Прышли навэстить больного? Гурам говорыл, что ждет гостэй. Толко мы нэ думали, что вы так рано придэтэ. Проходитэ, дэвушка, в дом.
В доме было сумрачно. Женщина провела меня мимо двух маленьких комнаток; через открытые двери я заметила еще нескольких мальчиков постарше.
Они, до этого спорившие о чем-то, замолкли при моем появлении. Прямо-таки общежитие для ребят.
В третьей комнате дверь была закрыта. Женщина, предварительно постучав, открыла дверь и впустила меня в комнату, сообщив мужу, кто я и зачем. На разостланном для сна диване лежал мужчина — такой, каким я его представляла: со жгучими черными глазами, пышными усами и густыми волосами. Правда волосы были заметно отбелены сединой. Он недоуменно смотрел на меня. Ясное дело — с работы приходят навещать знакомые, а тут — чужое лицо.
— Вы у нас новэнькая? Что-то я вас не прэпомню. Как вас зовут, дэвушка? Вы из какого цэха?
Я ответила только на один вопрос, о своем имени.
Потом надолго замолчала. Как приступить к главному? Наконец я сообразила, что надо сказать, что я только что с поезда, приехала из Ленинграда. Он тут же позвал жену и попросил ее принести чай для него и гостьи. Видно, гости из разных мест не были в этом доме редкостью. На Черное море люди приезжают часто и всегда навещают своего друга Гурама. Примерно так он объяснил мое появление в своем доме.
Он присел на диване, подперев поясницу подушками.
Извинился, что принимает меня в таком виде. Сказал, что очень слаб, и что-то пояснил про болезнь, но мне трудно было сосредоточиться на его словах. Я с трудом подыскивала свои. Пока мы пили чай (чай был очень крепкий, настоящий грузинский), разговорились. Я рассказала, что меня привело в этот дом.
Напомнила ему о своей матери и, как главное доказательство, сняла с шеи кулончик с тремя костяными слониками. Протянула украшение ему:
— Это кавказский сувенир? Вы дарили этих слоников моей матери?
Он внимательно повертел в руках мой кулон, поднес к глазам маленькие фигурки, затем протянул мне назад:
— Увы, Катъя. Я нэ только нэкому нэ дарил такого украшения, я совершенно опрэдэленно могу сказать, что кост не та, с которыми работают наши мастера.
— Как не та?
— Ну, фактура, оттэнок. Совершэнно нэ наше.
Может, это африканские издэлия? Я, правда, нэ видел, но сдается мне, что это — слоновая кост. В Грузии слоны не водятся. Я похожие в Южной Афрыке видел, когда ходыл в кругосвэтку.
— Африканские? И вы никогда.., ну, с моей мамой…
— Кланус Богом, нэкогда. Я уже женат был, когда поступил в училышэ. И моя Нана была со мной в Питэре. Так что каждый выходной — с нэй. А послэ третьего курса и вообще в казармэ не жил.
— Но вы посмотрите на меня! — в отчаянии воскликнула я. — Я же похожа на вас. И волосы темные, и глаза.
— И знаешь, дэвочка, вот мой главный, жэлэзный аргумент: от мэня рождаются только джигиты.
У нас с Наной пять сыновей!
У меня на глаза навернулись слезы. Я вытерла их ладонью и решительно встала. Ясное дело, кто бы ни был моим отцом, он никогда не признается. Испугается жены, разговоров, просьб и жалоб, да мало ли чего еще можно опасаться, когда нежданно как бы несуществующий прежде человек сваливается вам на голову. Но удивительное дело: мое сегодняшнее разочарование было куда слабее, чем в случае с Островским. Да и какая радость мне иметь отца-грузина! Я русская девушка, а мои кудри — от какого-нибудь кудрявого предка, потомка гордых татар. Однако больше я не желала заниматься поисками неведомой тени. Хватит. Сыта по горло.
— Катъя, постой, не убэгай. Расскажи, кого эще ты из наших курсантов выдела?
Но я уже выбежала из комнаты. Я вернулась в сегодняшнюю жизнь. Мне надо торопиться в порт, чтобы передать документы Галине на судно. Только бы не разминуться с ней. Я постояла около дома, посмотрела в оба конца улицы: знакомой фигуры видно не было. Я спросила у ближайшего прохожего, как добраться до порта, и, отправилась в под сказанном направлении.
Во-первых, преданность Юры просто фантастична. Он прощал мне все и всегда. Во-вторых, я входила в культурную семью. Маргарита Алексеевна хоть и занудливая, но интеллигентная дама. Неплохо, если у моих детей будет такая бабушка. Если с рождения попадешь в хорошую колею, то вся жизнь счастливо покатится! В-третьих, мне легче будет сдержать клятву не пить, данную… В общем, все равно кому данную. Я читала медицинскую статью, Юрка же и подсунул, что дети алкоголиков входят в группу риска. Половина из них тоже становятся алкоголиками. Я надеялась избежать злой участи.
Надеялась, что Катьку-оторву во мне победит Екатерина Благородная. Та Екатерина, которой я могла бы стать, если бы воспитывалась в другой, нормальной семье. И которой я, вопреки всему, еще надеялась стать. Назвав себя «благородной», я усмехнулась, вспомнив свои подвиги. И все же, упрямо сказала я сама себе, это случайности. Это просто срывы! Возможно, просто горячая кровь моего, как теперь выяснилось, отца-грузина. Так что получалось: замуж за Юру выходит благородная княжна, дочь морского офицера и внучка грузинского князя.
Утром я еще раз примерила свадебное платье.
Классическая невеста, стоящая перед зеркалом, была совсем не похожа на Катьку Петрову. Перетянутое в талии, белое, длинное, до пола, платье. Кружевные вставки у воротника и на запястьях. Фата ниже спины. И ни следа косметики на лице. Это и была та княжна, которой я воображала себя. Правда, непослушные темные кудри, спадающие на плечи слегка разрушали образ княжны. Но я надеялась что в парикмахерской мне уложат волосы как надо. Поход в салон был последним делом, предстоящим мне перед свадьбой.
Я сняла платье и аккуратно повесила его на вешалку. Затем подошла к телефону и набрала номер Юры. Сегодня он, как и положено жениху, ночевал дома, с мамой.
— Юрочка, ты как себя чувствуешь? У тебя все готово?
— Катюша, дорогая. Я так счастлив, что боюсь не пережить сегодняшнего дня. А у тебя как? Все в порядке? Ничего не забыла? Машина подойдет за тобой в два часа.
— Ой, уже в два! Я же на час дня записана к парикмахеру. Потом еще домой надо вернуться, переодеться. Ко мне в два часа только Тишка обещала заехать. Она ведь свидетельница с моей стороны.
А ты кого позвал — Витюшу?
— Да ну его, этого алкаша. Это он тебя на свадьбе Эльвиры подпоил. Я пригласил Ивана Задорожного.
Мы уточнили прочие детали и договорились встретиться в три часа уже во Дворце.
Я повесила трубку и посмотрела на часы: было еще только двенадцать, у меня куча времени. Я приехала в салон на Невском проспекте чуть раньше, но моя мастер уже была свободна. Я села в кресло.
Парикмахерша, почти моя ровесница, подняла копну моих кудрявых волос и спросила, что бы я хотела с ними сделать.
— Пригладить кудри, выпрямить их по возможности. У меня сегодня свадьба!
Девушка-мастер улыбнулась:
— Все приходят завивать, а вы напротив, хотите избавиться от такой красоты!
Мастерица долго возилась с моими волосами. Отстригала непокорные локоны сбоку. Выпрямляла специальной цилиндрической расческой центральные пряди. Взбивала их, начесывая «против шерсти».
Она насиловала мои волосы, будто боролась с моей природой. И я покорно терпела.
Я расплатилась с мастером и, обновленная, вышла на нарядный и светлый Невский проспект. Ярко светило солнце. Ветра не было. Сухой, с легким морозцем воздух — не редкость для конца октября.
Природа, будто в насмешку, в преддверии зимы предъявляет нам свою красоту, тепло и мягкость.
Чтобы нам еще больнее было прощаться с теплым временем года. Это прощание с летним солнцем откликалось в моей душе ощущением, что я расстаюсь с детством, с беззаботной жизнью. Почему мне было так грустно сейчас, о какой потере я печалилась, ведь мои юные годы не были безоблачны?
Я взглянула на часы: через час состоится мое бракосочетание. Я стану другим человеком — с другой судьбой, с другой фамилией. Нежданова — звучит красиво!
Очень кстати подошел нужный мне автобус, и я вскочила в него. Но едва я плюхнулась на сиденье, водитель объявил, что автобус идет по укороченному маршруту. Что ж, решила я, доеду до площади Восстания, а там пересяду на любой трамвай. Оттуда до моего дома — рукой подать. Однако автобус ехал медленно и все время застревал в каких-то пробках. Наконец, на площади Восстания, напротив главного вокзала города, всех пассажиров высадили. Я взглянула на часы на привокзальной башне: половина третьего, я опаздываю! Меня будто шарахнуло по голове, мои мысли беспорядочно метались. Что делать — ехать в ЗАГС в этих джинсах звонить Юрке? Тишка, наверное, трясется в недоумении у дверей моей квартиры.
Вместо того чтобы бежать со всех ног на подходящий к остановке трамвай, я застыла на месте.
Меня будто заклинило. Потом медленно, будто сомнамбула, я двинулась к вокзалу. В тот момент мне казалось, что я не знаю, почему я так поступаю.
Но уже в следующие минуты, стоя у табло перед расписанием поездов, я смотрела на него вполне целенаправленно. Было только одно место во всей необъятной стране, куда меня потянуло. Там жил единственный родной мне человек, мой отец — Гурам Китовани. Поезд в Сухуми отходил вечером.
У меня есть достаточно времени, чтобы взять билет и даже съездить домой за вещами. Главное, пробраться в свою квартиру не замеченной Тишкой или Юрой. Я прикинула, в какой момент это было бы удобнее сделать.
Мой план удался. Я прошмыгнула домой в тот час, когда все должны были ожидать меня во Дворце бракосочетания. Я старалась не думать про растерянных гостей, а про Юрку — тем более. Быстро побросала в сумку необходимые вещи и выскользнула за дверь. За пять минут до отправления поезда я зашла в вагон, закинула свою сумку на багажную полку и села к окну. Вскоре поезд тронулся. В купе нас оказалось двое: я и одна девушка постарше. Не удивительно. Желающих ехать к дождливому прохладному морю было немного. Мы разговорились с моей попутчицей, ее звали Галей. Оказалось, она гостила в Ленинграде у своих родственников, проводила отпуск, любуясь красотами нашего города.
А теперь едет домой, а точнее — торопится к отплытию судна, на котором она работает коком. Она посетовала на трудности своей работы, на то, что женщине в море приходится труднее, чем мужчинам. Но в загранке можно не только подзаработать, но и прикупить барахла, поэтому она и не уходит с этой работы. За двое с лишним суток нашей поездки мы успели переговорить с Галей о многом. На некоторых станциях входили пассажиры и через несколько часов покидали вагон, доехав до нужного им места. От начала до конца мы ехали только двое: в наше время на такие расстояния чаще летают самолетами. Но когда денег в обрез, приходится пылиться в плацкартном вагоне. У Гали деньги были, но она не сумела достать билет на самолет, потому что вызов из пароходства к ней пришел внезапно. За двое суток мы сроднились с ней, как сестры.
Я была с Галей тоже по-дорожному откровенна.
Разумеется, о том, что я сбежала с собственной свадьбы, я распространяться не стала. Зато рассказала о поисках своего отца. Спросила, не знает ли она Гурама Китовани. Она задумалась. На их судне человека с таким именем не было. И быть не могло, подумала я, вспомнив, что Китовани работает в военной приемке на заводе. Зато когда я показала Гале бумажку с адресом отца, она охотно объяснила, где находится эта улица, как лучше ее найти.
Даже нарисовала план. Приехали мы в Сухуми рано утром и очень тепло попрощались. Еще одна душа коснулась моей души и пролетела мимо.
Я взяла свою сумочку, вскинула на плечо дорожную сумку, мою необременительную ношу (там была смена белья да куртка, оказавшаяся здесь лишней), и вышла на привокзальную площадь.
Здесь на Черноморском побережье, было гораздо теплее, чем у нас на севере. В Питере такая погода считается летом. Зеленые пальмы и магнолии радовали глаз своей свежестью. Только бриз, дующий с моря, заставлял поеживаться. Здесь было время года, неведомое мне. Я прошла главной улицей все выглядело так, как мне описала Галя, — и свернула в узкий проход. Здесь стояли одноэтажные нарядные дома, с беленными известью стенами. На углу я остановилась, чтобы достать бумажку и уточнить номер дома. Зрительно я помнила две цифры, но полной уверенности не было. Открыв сумочку, я поняла, что она не моя: другой кошелек, другая обложка паспорта, только пудреница и тюбик с помадой походили на мои. Скудный ассортимент в наших магазинах сыграл с нами злую шутку. Не удивительно, что именно эта, единственно приличная сумочка одинаково приглянулась и мне, и Гале. Видно, она тоже купила свою сумку в нашем городе, вот и результат. Я достала ее паспорт и матросскую книжку. Так и есть. Я прочла имя и фамилию своей попутчицы. Кстати, фамилия ее оказалась Поварова. Прямо говорящая фамилия. Вообще я часто замечала, что среди военных много Майоровых и Старшиновых, среди певцов встречаются разные музыкальные фамилии.
Только моя фамилия ни о чем не говорит. Ладно, отвлеклась на глупости. Что же мне теперь делать?
Быстро мчаться в торговый порт? Или все же зайти в дом к отцу? Тем более я находилась совсем рядом. Посмотрев на часы, я поняла, что все успею. Судно отходило после обеда, об этом говорила Галя. А сейчас было раннее утро, и у меня был неплохой шанс застать Китовани дома. Иначе придется болтаться в чужом городе до вечера.
Я миновала несколько домов, наполовину спрятанных за низкими каменными заборами, и остановилась у нужной калитки. Если я правильно запомнила, это тот дом. За забором легонько тявкнула собака. Я постучала в калитку, затем, толкнув, вошла. За окном раздвинулась занавеска, за которой показалось женское лицо. В этот момент мне снова стало страшно и неуютно. А ну как опять я иду по ложному следу?! Из дома вышла полногрудая женщина, с желтоватыми крашеными волосами и жгучими черными бровями. Наверное, жена Китовани.
Она была по-своему привлекательна, хотя и немолода. Следом выбежал пузатый малыш лет трех.
— Вам кого, дэвушка? — с гортанным акцентом спросила женщина.
— Гурам Китовани здесь живет?
— А, вы страхдэлэгат, с работы. Прышли навэстить больного? Гурам говорыл, что ждет гостэй. Толко мы нэ думали, что вы так рано придэтэ. Проходитэ, дэвушка, в дом.
В доме было сумрачно. Женщина провела меня мимо двух маленьких комнаток; через открытые двери я заметила еще нескольких мальчиков постарше.
Они, до этого спорившие о чем-то, замолкли при моем появлении. Прямо-таки общежитие для ребят.
В третьей комнате дверь была закрыта. Женщина, предварительно постучав, открыла дверь и впустила меня в комнату, сообщив мужу, кто я и зачем. На разостланном для сна диване лежал мужчина — такой, каким я его представляла: со жгучими черными глазами, пышными усами и густыми волосами. Правда волосы были заметно отбелены сединой. Он недоуменно смотрел на меня. Ясное дело — с работы приходят навещать знакомые, а тут — чужое лицо.
— Вы у нас новэнькая? Что-то я вас не прэпомню. Как вас зовут, дэвушка? Вы из какого цэха?
Я ответила только на один вопрос, о своем имени.
Потом надолго замолчала. Как приступить к главному? Наконец я сообразила, что надо сказать, что я только что с поезда, приехала из Ленинграда. Он тут же позвал жену и попросил ее принести чай для него и гостьи. Видно, гости из разных мест не были в этом доме редкостью. На Черное море люди приезжают часто и всегда навещают своего друга Гурама. Примерно так он объяснил мое появление в своем доме.
Он присел на диване, подперев поясницу подушками.
Извинился, что принимает меня в таком виде. Сказал, что очень слаб, и что-то пояснил про болезнь, но мне трудно было сосредоточиться на его словах. Я с трудом подыскивала свои. Пока мы пили чай (чай был очень крепкий, настоящий грузинский), разговорились. Я рассказала, что меня привело в этот дом.
Напомнила ему о своей матери и, как главное доказательство, сняла с шеи кулончик с тремя костяными слониками. Протянула украшение ему:
— Это кавказский сувенир? Вы дарили этих слоников моей матери?
Он внимательно повертел в руках мой кулон, поднес к глазам маленькие фигурки, затем протянул мне назад:
— Увы, Катъя. Я нэ только нэкому нэ дарил такого украшения, я совершенно опрэдэленно могу сказать, что кост не та, с которыми работают наши мастера.
— Как не та?
— Ну, фактура, оттэнок. Совершэнно нэ наше.
Может, это африканские издэлия? Я, правда, нэ видел, но сдается мне, что это — слоновая кост. В Грузии слоны не водятся. Я похожие в Южной Афрыке видел, когда ходыл в кругосвэтку.
— Африканские? И вы никогда.., ну, с моей мамой…
— Кланус Богом, нэкогда. Я уже женат был, когда поступил в училышэ. И моя Нана была со мной в Питэре. Так что каждый выходной — с нэй. А послэ третьего курса и вообще в казармэ не жил.
— Но вы посмотрите на меня! — в отчаянии воскликнула я. — Я же похожа на вас. И волосы темные, и глаза.
— И знаешь, дэвочка, вот мой главный, жэлэзный аргумент: от мэня рождаются только джигиты.
У нас с Наной пять сыновей!
У меня на глаза навернулись слезы. Я вытерла их ладонью и решительно встала. Ясное дело, кто бы ни был моим отцом, он никогда не признается. Испугается жены, разговоров, просьб и жалоб, да мало ли чего еще можно опасаться, когда нежданно как бы несуществующий прежде человек сваливается вам на голову. Но удивительное дело: мое сегодняшнее разочарование было куда слабее, чем в случае с Островским. Да и какая радость мне иметь отца-грузина! Я русская девушка, а мои кудри — от какого-нибудь кудрявого предка, потомка гордых татар. Однако больше я не желала заниматься поисками неведомой тени. Хватит. Сыта по горло.
— Катъя, постой, не убэгай. Расскажи, кого эще ты из наших курсантов выдела?
Но я уже выбежала из комнаты. Я вернулась в сегодняшнюю жизнь. Мне надо торопиться в порт, чтобы передать документы Галине на судно. Только бы не разминуться с ней. Я постояла около дома, посмотрела в оба конца улицы: знакомой фигуры видно не было. Я спросила у ближайшего прохожего, как добраться до порта, и, отправилась в под сказанном направлении.
Глава 9
В проходной порта я показала вахтеру документы Галины Поваровой и объяснила ситуацию. Охранник, скучающий на своем посту, оживился. Он вышел из будки и ткнул пальцем в сторону, где швартовалось судно моей дорожной попутчицы.
Однако я сбилась на первом же повороте и теперь плутала среди доков, складов и причальных стенок.
Теплоходы, баржи, буксиры швартовались здесь в несметном количестве. То и дело мимо проезжали автокары, чуть не сбивая меня с ног, над головой нависали стрелы башенных кранов, и веселая грубая брань сотрясала воздух. Наконец один портовый рабочий вызвался меня проводить. Оказалось, что нужное мне судно стояло на ближайшем причале, но выглядело совсем не так, как я ожидала.
Я думала, что сухогруз — эта какая-то баржа, наполненная горой щебенки, песка или другого сыпучего груза. Однако этот сухогруз выглядел почти как обычный океанский лайнер и немного походил на двухслойное пирожное. Темно-серый низ корпуса был наполовину погружен в воду, а белый сливочный борт нарядно опоясывал судно, на корме которого возвышалась тоже белая надстройка, высотой с четырех-пятиэтажный дом. Вдоль низкой палубы выставили свои размашистые стрелы приземистые грузовые краны. Именно они и сбили меня с толку: я думала, что краны стоят на причале. На палубе суетились матросы, слышались какие-то команды. Я, задрав голову, окликнула вахтенного моряка, стоявшего на верхней площадке наружного трапа. Он обрадованно замахал мне рукой и закричал, предлагая подняться на борт. Я взбежала по ступеням, протянула ему документы Гали, напомнив, что она работает коком на их судне. Матрос, не слушая меня, просмотрел бумаги и, остановив пробегавшего мимо моряка, приказал ему:
— Эй, проводи девушку к старпому.
Мой провожатый не отличался галантностью.
Напротив, в узком коридорчике он обхватил мои груди огромными лапами и крепко сжал их. Я хлестнула его по щеке. Он со смехом отстранился, отпустив сальную шутку. Мы не дошли до капитанского мостика: старпом сам шел нам навстречу.
Матрос передал меня ему и быстро удалился. Вообще суета на борту удивила меня. Внутри судна она была еще очевиднее. Кто-то слетал по поручням, минуя ступени; кто-то торопливо хлопал дверями.
Лязг, скрежет, топот крепких ботинок и другие незнакомые мне шумы заполняли пространство. Немолодой седовласый старпом с красным, задубленным на морских ветрах лицом, слушал меня с нетерпением и был явно глуховат. Он определенно не слышал, что я ему говорила. Изучив документы, он прокричал мне прямо в ухо: «Иди за мной».
Я послушно последовала за ним. Мы снова выбрались на палубу и прошли по железному настилу. Тут я увидела, что вахтенный матрос затаскивает на борт трап, а судно, натужно урча двигателями, отворачивает от причала, осуществляя какие-то маневры для удобства погрузки. Я обрадовалась, что покатаюсь. До отправления в море оставалось еще несколько часов. Мы вышли на середину портового залива. Отсюда хорошо был виден весь причал.
В этот момент я заметила девушку. Она бежала по краю бетонного берега и неистово махала голубым платком. Почти как в известной песне. Интересно, кого она провожает? И тут я узнала ее полноватую приземистую фигуру. Это была моя соседка по купе, повариха Галя. Я бесцеремонно дернула за рукав кителя моего седовласого спутника и громко прокричала ему, что вон и сама Галя прибежала.
Старпом развел руками, улыбнулся и ровным голосом проговорил:
— Не кричи так, девушка. Я прекрасно слышу, что ты говоришь. Твоя подруга опоздала. Судно уже ложится на циркуляцию, а возвращаться — плохая примета. Время отправления судна сдвинули на три часа раньше запланированного. Мы давали Галине телеграмму в Ленинград, видно, она не получила. Я уже ломал голову, кого я на камбуз отправлю, в помощь нашему коку. А тут ты подвернулась. Я посмотрел на тебя, вижу — боевая дивчина, и принял решение.
Взял всю ответственность на себя. Придется тебе потрудиться, девушка. Кстати, как твое имя?
Я ошарашенно, со страхом смотрела на него, не в силах поверить в случившееся. Тревога мурашками рассыпалась в груди. Такое случается только в кино. Мне работать помощником кока? Я и готовить-то толком не умею. А как же техникум, предстоящая защита диплома? Но вместе с набирающим скорость судном уносились прочь неприятные мысли: предстоящие объяснения с Юрой, мучения над выпускными чертежами. Даже царапина на душе, вызванная встречей со лжеотцами, тотчас затянулась сизой морской дымкой. А, гори все сизым огнем — я ухожу в море!
— Как звать, спрашиваю? — повторил свой вопрос старпом.
— Катя. Екатерина Петрова.
— Старший помощник капитана Царев, — представился он и тоном, не допускающим возражений, добавил:
— Значит, так, Катя. Придется тебе на время похода Галей зваться. В любом иностранном порту могут проверить документы членов экипажа.
Особенно если на берег будешь сходить. — Он пожевал губами, о чем-то задумался и добавил:
— Хотя нет, на берег попасть не рассчитывай. Вся наша команда спецпроверку в особом отделе проходила, а про тебя нам ничего не известно. Даже твоих настоящих документов при тебе нет. Может, ты и не Катя вовсе. Я же отвечаю за то, чтобы весь экипаж в полном составе вернулся в родную гавань.
Так что по документам ты — Галина Федоровна Поварова.
Пока я раздумывала, что мне делать, он с усмешкой добавил, что может сдать меня сейчас, пока мы не вышли из береговой зоны, властям, обвинив в том, что я проникла на судно без документов, с целью незаконного пересечения границ нашей Родины. Я уже имела опыт общения со службой безопасности на морском полигоне и знала, что доказать что-либо мне будет трудно. Что ж, Галя так Галя.
Говорят, новое имя — новая судьба. Может, и меня теперь ждет более счастливая жизнь, чем прежде.
Я было возразила, что команда знает Галю и сразу Заметит подмену. Царев усмехнулся, сказав, что я буду представлена ребятам как другая Галя. А документы мои будут лежать в его сейфе. У меня не оставалось выбора — только согласиться. Затем старпом Царев провел меня куда-то в нижние отсеки судна и передал с рук на руки боцману. Боцман, с большой, гладко выбритой головой, был немногословен и хмур.
Он закинул мою дорожную сумку в какой-то тесный кубрик. Судя по койкам, расположенным ярусами, здесь обитало два человека. По крайней мере, у меня будет подруга. Затем боцман провел меня на пищеблок, так здесь называлось кухонное хозяйство. Он скороговоркой назвал здешние помещения: камбуз, разделочная, буфетные, и тут же принялся перечислять мои обязанности. Когда он сказал: «Ну и хлеб выпекать», я совсем скисла. Мне надо было подумать и собраться с мыслями. Я несмело сказала, что устала, двое суток в поезде, хотела бы помыться с дороги и отдохнуть.
— Разговорчики, — строго прервал меня боцман. — Принимайся за работу. К обеду можешь концентраты использовать, а к ужину — чтобы нормальная еда была.
Он поискал кого-то глазами, затем прошел в разделочную, и тут я увидела лежащего на полу матроса.
— Эй, Завьялов, просыпайся, помощницу тебе привел. Она новенькая. Объясни ей, что где лежит и все прочее.
Завьялов, мой новый шеф, сонно и бессмысленно моргал глазами. Тут же я наметанным глазом поняла, что он пьян. Да и перегар от него шел не дай бог. Но боцман, казалось, не замечал его состояния. Видно, на судне привыкли к этому человеку.
Боцман выматерился и захлопнул дверь пищеблока, оставив меня один на один с этим непротрезвившимся человеком.
Завьялов снова закрыл глаза и захрапел. Я стала толкать его и трясти за плечо, но он был невменяем. Или просто притворялся таким и дрых в свое удовольствие. Я, перешагнув через его тело, прошла на камбуз, но все здесь отличалось от моей домашней кухни: огромные котлы с какими-то зажимами, захватами, рычагами. К тому же я не знала, где хранились припасы и концентраты, на какое количество человек мне надо готовить. Я вернулась в разделочную, налила ковш холодной воды и выплеснула его в лицо Завьялову. Тот сразу очухался, вытер лицо ладонью и принялся орать на меня:
— Ты что, стерва, пресную воду тратишь, она у нас на вес золота. — Однако, покачиваясь, поднялся с пола и стал вводить меня в курс дела, попутно выполняя некоторые операции.
Завьялов с раздражением откинул крышку огромного котла, похожего на домашнюю скороварку, только увеличенную в десятки раз, и налил в нее воду. Говорил он со мной грубо, цедя слова сквозь зубы. Я не понимала, за что он так злится на меня. Прежде у меня с парнями всегда были хорошие взаимоотношения. Уже позже я узнала, что от него ушла жена, пока он был в море. И он перенес свою злобу на всех женщин вообще. Кроме того, он был закоренелый алкоголик, не знаю, как его до сих пор не списали на берег. Возможно, он держался на плаву за счет былых заслуг, или Галя Поварова прикрывала его, выполняя за него работу; как бы то ни было, работник он был ненадежный. Но в тот первый день Завьялов показал мне, где лежат замороженные продукты, а где — сухие, как включать плиту, как задраивать и отдраивать крышки котлов, как разделывать мясо и крепить посуду во время сильной качки. Мне трудно было все запомнить, но приниматься за дело пришлось сразу. Он сказал, что жратву надо готовить на сорок мужиков, В это число входил и экипаж, и команда рабочих, обслуживающих груз. Я заложила в котел-скороварку концентрат гороха, подсыпала соли и с трудом задраила тяжелую крышку. Второе я не успела сделать, а время обеда уже подошло. Мы с Завьяловым разбежались по двум буфетным, чтобы переправить еду экипажу. Из одной буфетной специальный лифт поднимал еду в кают-компанию командному составу, из другой — в матросскую столовую. Тарелки, отправляемые начальству, были наряднее, но суп в те и другие емкости разливался из одного котла.
Однако я сбилась на первом же повороте и теперь плутала среди доков, складов и причальных стенок.
Теплоходы, баржи, буксиры швартовались здесь в несметном количестве. То и дело мимо проезжали автокары, чуть не сбивая меня с ног, над головой нависали стрелы башенных кранов, и веселая грубая брань сотрясала воздух. Наконец один портовый рабочий вызвался меня проводить. Оказалось, что нужное мне судно стояло на ближайшем причале, но выглядело совсем не так, как я ожидала.
Я думала, что сухогруз — эта какая-то баржа, наполненная горой щебенки, песка или другого сыпучего груза. Однако этот сухогруз выглядел почти как обычный океанский лайнер и немного походил на двухслойное пирожное. Темно-серый низ корпуса был наполовину погружен в воду, а белый сливочный борт нарядно опоясывал судно, на корме которого возвышалась тоже белая надстройка, высотой с четырех-пятиэтажный дом. Вдоль низкой палубы выставили свои размашистые стрелы приземистые грузовые краны. Именно они и сбили меня с толку: я думала, что краны стоят на причале. На палубе суетились матросы, слышались какие-то команды. Я, задрав голову, окликнула вахтенного моряка, стоявшего на верхней площадке наружного трапа. Он обрадованно замахал мне рукой и закричал, предлагая подняться на борт. Я взбежала по ступеням, протянула ему документы Гали, напомнив, что она работает коком на их судне. Матрос, не слушая меня, просмотрел бумаги и, остановив пробегавшего мимо моряка, приказал ему:
— Эй, проводи девушку к старпому.
Мой провожатый не отличался галантностью.
Напротив, в узком коридорчике он обхватил мои груди огромными лапами и крепко сжал их. Я хлестнула его по щеке. Он со смехом отстранился, отпустив сальную шутку. Мы не дошли до капитанского мостика: старпом сам шел нам навстречу.
Матрос передал меня ему и быстро удалился. Вообще суета на борту удивила меня. Внутри судна она была еще очевиднее. Кто-то слетал по поручням, минуя ступени; кто-то торопливо хлопал дверями.
Лязг, скрежет, топот крепких ботинок и другие незнакомые мне шумы заполняли пространство. Немолодой седовласый старпом с красным, задубленным на морских ветрах лицом, слушал меня с нетерпением и был явно глуховат. Он определенно не слышал, что я ему говорила. Изучив документы, он прокричал мне прямо в ухо: «Иди за мной».
Я послушно последовала за ним. Мы снова выбрались на палубу и прошли по железному настилу. Тут я увидела, что вахтенный матрос затаскивает на борт трап, а судно, натужно урча двигателями, отворачивает от причала, осуществляя какие-то маневры для удобства погрузки. Я обрадовалась, что покатаюсь. До отправления в море оставалось еще несколько часов. Мы вышли на середину портового залива. Отсюда хорошо был виден весь причал.
В этот момент я заметила девушку. Она бежала по краю бетонного берега и неистово махала голубым платком. Почти как в известной песне. Интересно, кого она провожает? И тут я узнала ее полноватую приземистую фигуру. Это была моя соседка по купе, повариха Галя. Я бесцеремонно дернула за рукав кителя моего седовласого спутника и громко прокричала ему, что вон и сама Галя прибежала.
Старпом развел руками, улыбнулся и ровным голосом проговорил:
— Не кричи так, девушка. Я прекрасно слышу, что ты говоришь. Твоя подруга опоздала. Судно уже ложится на циркуляцию, а возвращаться — плохая примета. Время отправления судна сдвинули на три часа раньше запланированного. Мы давали Галине телеграмму в Ленинград, видно, она не получила. Я уже ломал голову, кого я на камбуз отправлю, в помощь нашему коку. А тут ты подвернулась. Я посмотрел на тебя, вижу — боевая дивчина, и принял решение.
Взял всю ответственность на себя. Придется тебе потрудиться, девушка. Кстати, как твое имя?
Я ошарашенно, со страхом смотрела на него, не в силах поверить в случившееся. Тревога мурашками рассыпалась в груди. Такое случается только в кино. Мне работать помощником кока? Я и готовить-то толком не умею. А как же техникум, предстоящая защита диплома? Но вместе с набирающим скорость судном уносились прочь неприятные мысли: предстоящие объяснения с Юрой, мучения над выпускными чертежами. Даже царапина на душе, вызванная встречей со лжеотцами, тотчас затянулась сизой морской дымкой. А, гори все сизым огнем — я ухожу в море!
— Как звать, спрашиваю? — повторил свой вопрос старпом.
— Катя. Екатерина Петрова.
— Старший помощник капитана Царев, — представился он и тоном, не допускающим возражений, добавил:
— Значит, так, Катя. Придется тебе на время похода Галей зваться. В любом иностранном порту могут проверить документы членов экипажа.
Особенно если на берег будешь сходить. — Он пожевал губами, о чем-то задумался и добавил:
— Хотя нет, на берег попасть не рассчитывай. Вся наша команда спецпроверку в особом отделе проходила, а про тебя нам ничего не известно. Даже твоих настоящих документов при тебе нет. Может, ты и не Катя вовсе. Я же отвечаю за то, чтобы весь экипаж в полном составе вернулся в родную гавань.
Так что по документам ты — Галина Федоровна Поварова.
Пока я раздумывала, что мне делать, он с усмешкой добавил, что может сдать меня сейчас, пока мы не вышли из береговой зоны, властям, обвинив в том, что я проникла на судно без документов, с целью незаконного пересечения границ нашей Родины. Я уже имела опыт общения со службой безопасности на морском полигоне и знала, что доказать что-либо мне будет трудно. Что ж, Галя так Галя.
Говорят, новое имя — новая судьба. Может, и меня теперь ждет более счастливая жизнь, чем прежде.
Я было возразила, что команда знает Галю и сразу Заметит подмену. Царев усмехнулся, сказав, что я буду представлена ребятам как другая Галя. А документы мои будут лежать в его сейфе. У меня не оставалось выбора — только согласиться. Затем старпом Царев провел меня куда-то в нижние отсеки судна и передал с рук на руки боцману. Боцман, с большой, гладко выбритой головой, был немногословен и хмур.
Он закинул мою дорожную сумку в какой-то тесный кубрик. Судя по койкам, расположенным ярусами, здесь обитало два человека. По крайней мере, у меня будет подруга. Затем боцман провел меня на пищеблок, так здесь называлось кухонное хозяйство. Он скороговоркой назвал здешние помещения: камбуз, разделочная, буфетные, и тут же принялся перечислять мои обязанности. Когда он сказал: «Ну и хлеб выпекать», я совсем скисла. Мне надо было подумать и собраться с мыслями. Я несмело сказала, что устала, двое суток в поезде, хотела бы помыться с дороги и отдохнуть.
— Разговорчики, — строго прервал меня боцман. — Принимайся за работу. К обеду можешь концентраты использовать, а к ужину — чтобы нормальная еда была.
Он поискал кого-то глазами, затем прошел в разделочную, и тут я увидела лежащего на полу матроса.
— Эй, Завьялов, просыпайся, помощницу тебе привел. Она новенькая. Объясни ей, что где лежит и все прочее.
Завьялов, мой новый шеф, сонно и бессмысленно моргал глазами. Тут же я наметанным глазом поняла, что он пьян. Да и перегар от него шел не дай бог. Но боцман, казалось, не замечал его состояния. Видно, на судне привыкли к этому человеку.
Боцман выматерился и захлопнул дверь пищеблока, оставив меня один на один с этим непротрезвившимся человеком.
Завьялов снова закрыл глаза и захрапел. Я стала толкать его и трясти за плечо, но он был невменяем. Или просто притворялся таким и дрых в свое удовольствие. Я, перешагнув через его тело, прошла на камбуз, но все здесь отличалось от моей домашней кухни: огромные котлы с какими-то зажимами, захватами, рычагами. К тому же я не знала, где хранились припасы и концентраты, на какое количество человек мне надо готовить. Я вернулась в разделочную, налила ковш холодной воды и выплеснула его в лицо Завьялову. Тот сразу очухался, вытер лицо ладонью и принялся орать на меня:
— Ты что, стерва, пресную воду тратишь, она у нас на вес золота. — Однако, покачиваясь, поднялся с пола и стал вводить меня в курс дела, попутно выполняя некоторые операции.
Завьялов с раздражением откинул крышку огромного котла, похожего на домашнюю скороварку, только увеличенную в десятки раз, и налил в нее воду. Говорил он со мной грубо, цедя слова сквозь зубы. Я не понимала, за что он так злится на меня. Прежде у меня с парнями всегда были хорошие взаимоотношения. Уже позже я узнала, что от него ушла жена, пока он был в море. И он перенес свою злобу на всех женщин вообще. Кроме того, он был закоренелый алкоголик, не знаю, как его до сих пор не списали на берег. Возможно, он держался на плаву за счет былых заслуг, или Галя Поварова прикрывала его, выполняя за него работу; как бы то ни было, работник он был ненадежный. Но в тот первый день Завьялов показал мне, где лежат замороженные продукты, а где — сухие, как включать плиту, как задраивать и отдраивать крышки котлов, как разделывать мясо и крепить посуду во время сильной качки. Мне трудно было все запомнить, но приниматься за дело пришлось сразу. Он сказал, что жратву надо готовить на сорок мужиков, В это число входил и экипаж, и команда рабочих, обслуживающих груз. Я заложила в котел-скороварку концентрат гороха, подсыпала соли и с трудом задраила тяжелую крышку. Второе я не успела сделать, а время обеда уже подошло. Мы с Завьяловым разбежались по двум буфетным, чтобы переправить еду экипажу. Из одной буфетной специальный лифт поднимал еду в кают-компанию командному составу, из другой — в матросскую столовую. Тарелки, отправляемые начальству, были наряднее, но суп в те и другие емкости разливался из одного котла.