Вульф Франциска. Камни Фатимы

   – Твои личные мотивы мне известны, – гневно прервал ее Али. – Меня не проведешь. Ты любишь этого мужлана! – Он забегал по кабинету, будто за ним гнался осиный рой. – Почему? Ты можешь мне сказать? Почему именно его? Что он смог такого предложить тебе? Чем вы занимались друг с другом все эти дни?
   – Не думаю, что это должно касаться тебя, – спокойно возразила Беатриче.
   – Ах, вот уже как? Меня это не касается? – вскричал он срывающимся голосом. – Ты живешь в моем доме, и этот пришлый бродяга тоже нашел здесь прибежище. Он наслаждается моей гостеприимностью и моей женой, а меня все это не должно касаться? Я…
   Беатриче удивленно подняла бровь.
   – Твоя жена, Али? Я правильно расслышала? Ты действительно считаешь меня своей женой? – Она покачала головой. – Нет, все не так просто. Я не припомню, чтобы мы были женаты. Я – подарок эмира. Но это не дает тебе прав на меня.
   Али некоторое время помолчал, будто осознал, что в своем гневе зашел слишком далеко.
   – Ну хорошо, пусть так, – промолвил он и постарался взять себя в руки. – Но скажу тебе одно. Это мой дом. Хочешь ухаживать за этим убийцей – дело твое. Я же не пошевелю для него и пальцем. Но как только ему станет лучше, пусть убирается отсюда побыстрее, не то я позабочусь о том, чтобы палач решил его участь.
   В бешенстве Али устремился из комнаты, громко хлопнув дверью. Ошеломленная Беатриче не могла взять в толк, что должна означать такая вспышка гнева. Похоже, Али закатил ей сцену ревности. Но этого не могло быть!
   Дверь комнаты для пациентов отворилась, и в рабочий кабинет вошел Селим. Он должен был находиться возле Саддина, пока его не сменит Беатриче.
   – Что-то с Саддином? – обеспокоенно спросила Беатриче.
   Старый слуга покачал головой.
   – Нет, госпожа. Он все еще спит глубоким сном.
   – Что же тогда? – спросила Беатриче.
   Она заметила, что ему есть что сказать ей. Переминаясь с ноги на ногу, Селим в беспокойстве окидывал взглядом комнату.
   – Тысячу извинений, госпожа, – начал он, запинаясь. – Я не хотел подслушивать, но стены очень тонкие, а вы и мой господин говорили очень громко, и я кое-что услышал.
   – И что?
   – Госпожа, простите, пожалуйста, моего господина. Он еще слишком молод и еще никогда не любил по-настоящему. Когда вы неожиданно исчезли, он не находил себе места и даже хотел обратиться к солдатам, чтобы отправить их на ваши поиски. Не ел, не пил. И мне известно, что даже плакал. Сам он, конечно, никогда не признается в этом, и если бы узнал, о чем я рассказал вам сейчас, наказал бы меня самым строгим образом, но… – Старый человек доверчиво и открыто посмотрел на Беатриче. – Простите, пожалуйста, его за гнев. Он действительно любит вас.
   Беатриче улыбнулась. Его слова тронули ее. Он заботился об Али как отец, хотя тот иногда обходился с ним довольно грубо.
   – Но почему же он не может сам сказать об этом?
   – Я знаю, он немного неловок, – ответил со вздохом Селим. – Но, пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием. С тех пор как умер отец, для него не существует ничего, кроме науки. Он настолько погрузился в свои книги и разнообразные исследования, что совсем забыл о других сторонах жизни. Сожалею, что должен говорить об этом.
   Беатриче тепло пожала руку старого слуги.
   – Спасибо тебе за искренние слова. Я обещаю, что прощу Али. А теперь ступай и успокой своего господина, ты ему сейчас нужен. Я посижу с Саддином. Если мне что-нибудь понадобится, я позову тебя.
   Селим, поклонившись, вышел из кабинета. Беатриче направилась в комнату для пациентов. Саддин неподвижно лежал на кровати. Лицо его было белым как мел, но дышал он спокойно и равномерно. Может, все обойдется. Так хочется на это надеяться!

ХVII

   Конечно же, Али не смог выполнить своего намерения «даже пальцем не шевельнуть ради Саддина». Мысль о том, что Беатриче, пусть на мгновение, останется наедине с этим опасным кочевником, не давала ему покоя, и он не спускал глаз с обоих, непрерывно дежуря у кровати больного. Так он стал свидетелем того, как кочевник очнулся от опиумного опьянения и ясное сознание вновь вернулось к нему.
   В последующие дни Али с неподдельным удивлением наблюдал за улучшением здоровья Саддина. Швы постепенно заживали, а лицо обретало свои естественные краски. Но особенно его поразило то, что однажды вечером, по прошествии не более двух недель после операции, войдя в комнату для пациентов, он обнаружил кочевника стоящим у окна.
   – А я и не знал, что ты уже встаешь, – сказал Али и с беспокойством огляделся. – Где Беатриче?
   Похоже, Саддин не понял причины паники Али и повернулся к нему.
   – У вас нет повода для опасений, она еще жива, – сказал он с издевательской усмешкой. – И очень устала. Поэтому раньше ушла к себе.
   – Не мудрено. Она день и ночь дежурила у твоей постели, почти не спала и совсем мало ела. Не каждый выдержит такое напряжение, – прошипел он кочевнику и в следующий момент рассердился сам на себя. Ведь он решил вести себя холодно и равнодушно, чтобы Саддин не почувствовал его слабое место. Али взял себя в руки и расправил плечи. – Мне очень жаль. Боюсь показаться невежливым, но сейчас мне лучше уйти.
   – Нет, останьтесь, – задержал его Саддин. – Это хорошо, что мы наедине. Я должен поговорить с вами, Али аль-Хусейн.
   – И о чем же будет речь? – спросил Али, еле сдерживая приступ ревности. Он с удовольствием вцепился бы в глотку этому мужлану, этому черту в образе ангела. – О том, как вы друг с другом проводили ночи, а утешившись, ты выполнил бы мой заказ?
   Саддин с осуждением покачал головой.
   – О Али аль-Хусейн! Разве с вами невозможно поговорить спокойно, как мужчина с мужчиной? Разве я не вернул ее вам? Кроме того… – Язвительная усмешка появилась на его лице. – Насколько мне известно, я не отбирал у вас того, что вам никогда не принадлежало. Беатриче – свободная женщина. Я не принуждал ее.
   Али чувствовал, что кочевник ведет с ним игру, наслаждаясь тем, что провоцирует и мучает его. То была игра кошки с мышкой. Он кипел от ярости.
   – Давай скажи, чего ты хочешь, прежде чем я приволоку тебя за твои длинные волосы на расправу к палачу, – со злобой сказал он. – Я уже с нетерпением жду того дня, когда ты наконец получишь справедливое возмездие. И если тебе отрубят голову, я лично позабочусь о том, чтобы этот день был обозначен в календаре как праздничный.
   Саддин рассмеялся. Этот смех разозлил Али еще больше. Он готов уже был пустить в ход кулаки, но кочевник заговорил опять.
   – Не расходуйте силы зря, мой друг. – Саддин был спокоен. – Хочу обрадовать вас. Я и без вашего участия покидаю Бухару. Уже нынешней ночью.
   Али задержал дыхание. Его сердце, как молот, стучало в груди.
   – А Беатриче? – хриплым голосом спросил Али. – Что будет с ней?
   – Она ничего не знает об этом, а по воле Аллаха, а также благодаря вашему молчанию, услышит об этом лишь завтра. Я ухожу один.
   Чувства Али смешались. Гнев испарился, злости не стало. Он едва мог поверить своему счастью.
   – Я долго размышлял над этим, – продолжал спокойным голосом Саддин. – У меня нет выбора. Сможете ли вы выполнить мои распоряжения?
   – Да, хотя и не знаю, в чем они будут заключаться.
   Саддин закатил глаза.
   – Только ответьте на мой вопрос. Кто-нибудь еще знает, что она жива, – да или нет?
   Али вновь охватил гнев. Как взбрело в голову этому мужлану так разговаривать с ним?
   – Насколько мне известно, никто за этими стенами ничего не знает.
   Саддин кивнул, удовлетворенный ответом.
   – Хорошо. А теперь внимательно послушайте меня. Храните это втайне, насколько возможно.
   – Но почему?..
   – О Аллах! – вскричал Саддин. – Как только мой заказчик узнает, что Беатриче жива, он опять попытается убить ее, вот почему! Он будет нанимать убийц до тех пор, пока не достигнет своей цели. Если вы на самом деле любите ее, то должны предпринять все меры, чтобы ее защитить. А это значит, что никто не должен знать, что Беатриче жива.
   – А если выяснится, что ты обманул своего заказчика?
   Саддин пожал плечами.
   – Все считают Беатриче ведьмой, и никто не удивится тому, что она может воскреснуть из мертвых, и не упрекнет ее в этом. Если же кто-нибудь узнает, что она жива, я вернусь и без промедления выполню свое поручение.
   Али молчал. Страх ледяной волной обдал его и вцепился в горло. Он уже не боялся, что кочевник увезет Беатриче с собой. Он опасался за ее жизнь. Надо защитить ее, но как? Мысли его перепутались.
   – Возьми ее с собой, – наконец сказал Али. – Умоляю тебя, Саддин, возьми Беатриче с собой. Так она окажется в безопасности. Если ее не будет в Бухаре, враги не смогут причинить ей вреда.
   Саддин долгим взглядом посмотрел на лейб-ле-каря.
   – Вы готовы доверить противнику женщину, которую любите, лишь для того, чтобы сохранить ей жизнь? Это предложение делает вам честь, Али аль-Хусейн. – Саддин в знак признательности поклонился.
   Али рассеянно гладил себя по волосам.
   – А что я еще должен был сделать? Как я смогу защитить ее?
   – Вы найдете ответ на свой вопрос.
   Али вздохнул. Как хотелось бы ему разделять уверенность кочевника!
   – Не будете ли вы столь любезны оказать мне одну услугу? – В руке Саддина неожиданно появился сапфир удивительной красоты величиной с голубиное яйцо. – Верните ей этот камень завтра утром.
   Удивленный Али взял сапфир и стал его рассматривать.
   – Это тот самый камень…
   Саддин кивнул.
   – Его называют глазом Фатимы. Он обладает удивительными свойствами. Придает огромную силу. А сейчас являет собой причину, из-за которой хотят убить Беатриче.
   – Это все? – с удивлением спросил Али и взял камень.
   Саддин улыбнулся.
   – Что-либо другое от меня вы вряд ли бы передали ей. Я прав? – Он открыто смотрел в лицо Али. – Я знаю, что вы ненавидите меня, Али аль-Хусейн. И даже могу понять вас. Если бы я был на вашем месте, то чувствовал бы то же самое. И все-таки… – В глазах его вновь появился насмешливый огонек. – Я бы уже давно вас убил.
   Али судорожно сглотнул. Он ни на секунду не сомневался в словах Саддина.
   – А что будет с тобой? – спросил он через некоторое время. – Куда ты направишься?
   – Этого я пока не знаю. – Он замолчал, задумавшись. – Мы никогда не станем друзьями. И все же я дам вам дружеский совет, Али аль-Хусейн. Не отказывайтесь от задуманного плана и уходите из Бухары. С Беатриче. Через три месяца сюда придет караван. Я уже все подготовил. Они проведут вас, переодетых торговцами шелком, в Багдад. Я пришлю вам посыльного, если все произойдет именно так, как я сказал. – Он улыбнулся. – Пусть это будет моей благодарностью за ваше, хоть и вынужденное, гостеприимство. А теперь оставьте меня, я хочу побыть один.
   Саддин поклонился и повернулся к окну.
 
   Несмотря на то что Али внимательно следил за всем происходящим в доме, он так и не заметил, когда и каким образом исчез Саддин. Поднявшись следующим утром в комнату, расположенную в башне, и направив подзорную трубу на городские ворота, он не увидел палаток Саддина.
   Там, где всего лишь несколько часов назад находилось целое поселение, зияло огромное пустое место. Али различал даже вытоптанную животными землю. Направляя трубу в разные стороны, он осматривал окрестности. Неожиданно обнаружил длинный караван. Разрешение линз позволяло ему различить далеко за горизонтом лишь маленькие точки. Но он знал: то был Саддин со своими лошадьми и верблюдами, которые несли на спинах целое поселение.
   – Можно и мне взглянуть?
   Али испуганно вздрогнул, услышав за спиной голос Беатриче.
   – Конечно, – ответил он, отойдя в сторону.
   Беатриче наклонилась и посмотрела в подзорную трубу. Она долго стояла молча. Ему не было необходимости спрашивать, что она там увидала. Когда она отошла от подзорной трубы, в ее глазах блестели слезы.
   – Я это предчувствовала. Когда вчера он прилег ко мне, чтобы успокоить, я уже знала, что больше его не увижу, – тихо произнесла она.
   – Я… я… – пролепетал Али.
   – Когда он сказал тебе?
   – Вчера вечером. – Али вынул камень и протянул ей. – Я обещал передать его тебе. Саддин сказал, что камень должен храниться у тебя.
   Беатриче медленно кивнула. По ее щекам полились слезы.
   – Я знаю, – тихо произнесла она. – Я знаю.
   В полном отчаянии Али размышлял, что он должен делать в этой ситуации. Как ему утешить женщину, плачущую по другому мужчине? Ничего не придумав, он просто положил ей на плечи руки. И был поражен, что Беатриче не отстранилась, а прижалась к нему. Он с нежностью гладил ее по волосам, отливавшим золотом в лучах утреннего солнца. О Аллах! Как любил он эту женщину! Али поймал себя на мысли, что в душе он испытывает к Саддину чувство благодарности.
 
   Когда Ахмад аль-Жахркун ранним утром открыл свое окно, чтобы насыпать своим любимым голубям немного пшена, он с удивлением заметил, что серый голубь вернулся. Нахохлившись, тот сидел рядом с другими голубями, будто и не улетал вовсе, и тихо ворковал. Ахмад едва сдерживал свое любопытство. Вот уже несколько дней он с нетерпением ожидал известия от кочевника и уже начал волноваться, так как с некоторых пор Саддина не было видно ни в его лагере, ни в городе.
   Ахмад осторожно взял птицу в руки и снял с его лапки трубочку. Погладил голубя по невзрачному оперению, бросил ему еще немного пшена в знак благодарности и закрыл окно. Сердце в груди билось, как барабан, а руки от волнения дрожали так сильно, что ему с трудом удалось вынуть из трубочки скрученную бумагу. Наверное, Саддин выполнил его задание. Ахмад уже славил Аллаха. Этот кочевник был наглым малым, вечно насмехающимся и иронизирующим над ним, но надежным исполнителем заказов. А то, что Ахмад лишь сейчас, по прошествии довольно долгого времени, получил от него весточку, было, возможно, свидетельством того, что кочевник был занят устранением трупа. Уже совсем скоро камень Фатимы, это бесценное сокровище, окажется у него в руках. И тогда его имя впишут в анналы истории как благодетеля верующих. И даже дети будут знать его, Ахмада аль-Жахркуна, человека, которому удалось объединить разобщенных сыновей Аллаха.
   Ахмад с такой поспешностью развернул послание, что чуть не порвал бумагу. Когда он наконец ее расправил перед собой, то изумился. Прошло некоторое время, прежде чем Ахмад понял, что же в сообщении необычного. Он знал Саддина как человека, кратко излагавшего суть дела; послания кочевника редко содержали более двух строчек. Однако это было таким длинным, что едва поместилось в трубочку. Руки Ахмада задрожали сильнее от волнения, охватившего его, так что ему пришлось придерживать листок, лежащий на столе, чтобы прочитать написанное.
 
   Мир вам, Ахмад аль-Жахркун! Я хотел лично передать это сообщение. Но обстоятельства вынуждают меня покинуть Бухару, поэтому послание доставит вам голубь. Сообщаю, что сапфир, камень Фатимы, находится в безопасности. Сейчас ситуация складывается таким образом, что я не могу, согласно нашей договоренности, отдать его вам, но гарантирую, что непременно сделаю это по возвращении в Бухару. Что касается других пунктов нашего договора, то могу уверить вас, что все исполнено. Извините, что сегодня я написал больше, чем обычно, что непривычно для вас. Неблагоприятные обстоятельства вынуждают меня соблюдать особую осторожность и использовать необычные средства. О расчете со мной сейчас не думайте. В знак моего уважения отдаю вам голубя. Пусть в дальнейшем он сослужит вам добрую службу и будет напоминать обо мне. До свидания, Ахмад аль-Жахркун. Да вознаградит вас Аллах!
 
   Не менее дюжины раз прочитал Ахмад это письмо, пока не осознал, в чем дело. Камень Фатимы был у Саддина, ЕГО священный камень! Земля стала уходить у него из-под ног, пол закачался. Ахмад смял письмо в комок. Этот пройдоха, этот негодяй, этот вор! «Пусть голубь… вам напоминает обо мне». В дикой ярости Ахмад устремился к окну, распахнул его и схватил серого голубя. Птица не успела издать ни единого звука, как он скрутил ей шею и сбросил с окна. Крысы сожрут падаль. Вот бы крысы так же сожрали и труп Саддина! Будь проклят навеки он и все его потомство!
   Разгневанный Ахмад бегал по комнате. Ему хотелось понять, что произошло. О да, он хорошо представлял все. Саддин похитил рабыню. Он убил ее, взял себе камень и ушел в пустыню, чтобы уничтожить труп. Вот что ему было известно. А может быть, эта неверная перед смертью успела что-нибудь ему рассказать. А быть может, Саддин и сам был достаточно умен для того, чтобы догадаться, какой силой обладал камень Фатимы.
   Потом тайно ночью вернулся в Бухару, втихаря сняв свою палатку, чтобы исчезнуть навсегда. С его камнем! Ахмад едва не взвыл от гнева и разочарования. Этот чертов мерзавец! Этот сын паршивой суки! Камень Фатимы не должен находиться в руках вора, он принадлежит Аллаху!
   Ахмад внезапно остановился. Во имя Аллаха он должен вернуть священный камень. Когда Саддин мог уйти? Как далеко он сейчас? И как найти этого скользкого мошенника?
   В голову Ахмада пришла идея, и он поспешил к окну. Голубь! Ну конечно, голубь Саддина! Птица привыкла к нему и смогла бы найти хозяина. Ахмад высунулся из окна до самого пояса, чтобы увидеть голубя. Тот лежал на вымощенном брусчаткой дворе прямо под окном. Его голова и крылья были так чудовищно вывернуты, что не оставалось сомнения в том, что он был мертв.
   Ахмаду захотелось закричать от злости. Он до крови впился зубами в кулак. Глупец! Зачем в ярости надо было убивать голубя? Он сам порвал единственную нить, которая могла привести его к Садлину!
   А камень, священный камень? Теперь он был утерян навсегда. В руках вора, ветреного мерзавца тайные силы, которыми обладал камень, могут найти недостойное применение. А верующим придется опять ждать своего спасения. В этом виноват был он. И он один несет ответственность за беду, которая может произойти с этим миром. Аллах избрал его, а он не смог обеспечить камню сохранность. Нельзя было поручать добыть камень такому человеку, как Саддин, следовало взяться за это дело самому, чтобы священный камень не попал в руки недостойного человека. Он оказался несостоятельным и слабым.
   Ахмад бегал по кабинету и в отчаянии рвал на голове волосы. Нет, разве можно после всего произошедшего оставаться на этой земле? Ожидание смерти было невыносимо. Он должен прямо сейчас предстать перед Аллахом. Аллах в своем величии накажет и осудит его. Дрожащими руками визирь достал из ларца маленький узкий кинжал. Потом разложил коврик для совершения молитв, упал на колени и воздел руки к небу. Слезы раскаяния и стыда заливали его лицо.
   – О Аллах, прости своего недостойного слугу! Прости ему его несостоятельность!
   Похоже, Аллах действительно простил Ахмада аль-Жахркуна, так как, вонзив в грудь нож, он лишь на мгновение почувствовал острую боль, и сознание его погрузилось во тьму. И все – голуби, Бухара, Нух II ибн Мансур и даже Саддин с камнем Фатимы – сразу потеряло для него всякое значение.
 
   Время после смерти Ахмада аль-Жахркуна было ознаменовано всякого рода подозрениями и неопределенностями. Али, которого тут же призвал Нух II, смог лишь констатировать смерть великого визиря. О несчастном случае, естественно, не могло быть и речи, но по воле Нуха II именно этой версии дали ход. Однако того, кто мог лишить жизни Ахмада, так и не нашли. Даже Беатриче не знала о письме, которое Али тайком изъял из застывшего кулака покойника. Поначалу только ему было известно, кто был заказчиком Саддина. Али понял, что кочевник в какой-то степени ввел в заблуждение Ахмада и спровоцировал его гибель.
   Что же на самом деле произошло после чтения послания в рабочем кабинете великого визиря, Али мог только догадываться. Его взору предстала лишь выломанная оконная решетка и голубь во дворе. Быть может, неизвестный силой ворвался в кабинет визиря и всадил в самое сердце нож? Но Али все же полагал, что Ахмад аль-Жахркун сам наложил на себя руки. Разве Саддин не понимал, какие выводы сделает Ахмад, прочитав послание? Исключить этого было нельзя. Саддин видел людей насквозь и манипулировал ими как хотел. И хотя от этой мысли у Али холодок пробежал по коже, втайне он был благодарен Саддину. Кочевник уничтожил след, ведущий к человеку, который обладал камнем, и, таким образом, защитил Беатриче от преследователей, спас ей жизнь.
   – Беатриче! Быстро! Мне необходим физиологический раствор!
   Беатриче проснулась. Ей снился какой-то сон, но она никак не могла вспомнить, о чем он был. Лишь последние слова остались в памяти. Они прозвучали так громко и отчетливо, будто были произнесены кем-то находящимся совсем рядом. Может, то был голос Стефана? Беатриче могла лишь мечтать о том, чтобы вновь услышать голос коллеги из больницы.
   Беатриче повернулась в кровати. Рядом с ней лежал Али и спал крепким сном. Некоторое время она разглядывала его умиротворенное лицо с темной бородой. Он дышал спокойно и равномерно, грудная клетка вздымалась и опускалась в размеренном ритме, характерном для всех спящих людей. С того самого дня, как Саддин покинул Бухару, она спала в комнате Али. Они не обсуждали этого, все произошло само собой. Никто из них с тех пор ни разу не упомянул имени Саддина.
   Саддин… Беатриче вздохнула, легла на спину и направила взгляд на расшитый золотом балдахин над ложем. Иногда, очень редко, она думала о нем. Но эти воспоминания ранили сердце. Она чувствовала, как ей его не хватало, – несмотря ни на что. Да, сначала он хотел убить ее, а потом внезапно исчез, даже не сказав слов прощания… и все же ей его недоставало.
 
   В общем и целом Беатриче была довольна своей жизнью. Она протекала как медленная и спокойная река. Али был любящим и нежным. Ей нравились откровенные и интересные беседы с ним. После всего, что им пришлось пережить, она даже рассказала ему о камне Фатимы и его происхождении. Вопреки ее опасениям он сразу поверил ей. Ей показалось даже, что, когда он узнал правду, ему стало легче. Возможно, и ее немалые познания в медицине с большей пользой воспринимались человеком, убежденным в своих возможностях и способностях. Долгими часами, беседуя, Али обучал ее методам лечения арабскими травами, одновременно расспрашивая об общественном строе того времени, в котором она раньше жила. Иногда ее приводило в изумление то, что философией и социологией он интересуется в большей степени, чем медициной. И тогда ее посещали мысли о том, что Средневековье ненамного отличается от XXI века, поскольку во все времена один вид деятельности человека считался хобби, а другой – его работой.
   Беатриче наслаждалась жизнью рядом с Али. И все же иногда ей чего-то не хватало, но чего – она не знала. Она опять вздохнула.
   – Тебе нехорошо? – тихо спросил Али. – Ты не заболела?
   – Извини, я не хотела тебя будить, – ответила Беатриче. – Нет, все хорошо. Я просто лежу, предаваясь размышлениям.
   Али нежно провел пальцем по ее лицу.
   – Мое заветное желание, Беатриче, – сделать твою жизнь счастливее.
   – Ты уже исполнил его. Но…
   – Тебе опять что-то снилось?
   Она кивнула. Это было уже третий день подряд.
   – Да. На этот раз то были голоса. Я слышала их вполне отчетливо. Я не представляю, что думать, Али. Я так мало знаю об этом камне и его силе. И той воле, которая за этим кроется. Но у меня такое чувство…
   – Ты надеешься, что вскоре он возвратит тебя домой? Ты это хочешь сказать?
   Она взглянула на Али и заметила слезы в его глазах.
   – Этого я на самом деле не знаю.
   – Не беспокойся, Беатриче, – сказал он и нежно погладил по ее волосам. – Я отдаю себе отчет в том, что однажды проснусь и тебя не будет рядом. Моя жизнь пойдет, как и прежде, своим чередом, а время, проведенное с тобой, окажется всего-навсего прекрасным сном. Молю Аллаха лишь об одном: чтобы это случилось как можно позже, но… – Он пожал плечами. – Камень перенес тебя сюда, и од же вернет тебя в твой век. А я так никогда и не узнаю, правда это или…
   – Или что?
   – Или ты ушла на поиски Саддина.
   Беатриче посмотрела на него долгим взглядом.
   – Нет, – сказала она наконец твердым голосом. – Можешь быть уверен, что этого не случится. Признаюсь, иногда я думаю о нем. И бывает, мне его даже не хватает. Но… Он не тот мужчина, с которым я хотела бы разделить свою судьбу. Это чистая правда.
   Беатриче, улыбнувшись, прильнула к нему. Держась за руки, они заснули.
 
   Через два дня среди ночи Али вызвали к высокопоставленному пациенту по поводу боли под ложечкой. Беатриче зажгла в спальне масляную лампу и поудобнее устроилась на банкетке, дожидаясь возвращения Али. Чтобы хоть чем-то занять себя, она вынула камень Фатимы из шкатулки, в которой он хранился. Неожиданно по комнате пронесся ветерок. Свет в лампах замерцал. Беатриче испугалась и приподнялась со своего места. Откуда взялся этот ветер? Все окна закрыты. Она еще раз проверила. Все ставни плотно прикрыты, не дует ни в одну щель. Тут Беатриче вновь ощутила морозное дыхание на своей щеке. Задрожав от холода и страха, она зябко повела плечами и опять опустилась на банкетку. А может быть, ей подождать Али, лежа в постели? Там, конечно, теплее. Но не успела она улечься, как ветер вновь прошелся по комнате и масляные лампы замерцали. Однако на этот раз заплясавшие языки пламени никак не могли успокоиться. Они метались из стороны в сторону и, едва затухая, разгорались вновь, бросая по стенам странные, пугающие тени. Беатриче сидела выпрямившись, как свеча. Не дежавю ли у нее? Все это слишком уж напомнило ей ситуацию из того, бесконечно далекого сейчас, времени в предоперационной.