Высоцкий Владимир Семенович. Сочинения

Вы все зайдете, дайте срок,
На мой зеленый огонек!
До скорой, до встречи…
 

Заповедник

 
Бегают по лесу стаи зверей —
Не за добычей, не на водопой:
Денно и нощно они егерей
Ищут веселой толпой.
 
 
Звери, забыв вековечные страхи,
С твердою верой, что все по плечу,
Шкуры рванув на груди как рубахи,
Падают навзничь — бери не хочу!
 
 
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Ревом ревущих,
Рыком рычащих,
Сколько бегущих,
Сколько лежащих —
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
 
 
Рыбы пошли косяком против волн —
Черпай руками, иди по ним вброд!
Сколько желающих прямо на стол,
Сразу на блюдо — и в рот!
 
 
Рыба не мясо — она хладнокровней —
В сеть норовит, на крючок, в невода:
Рыбы погреться хотят на жаровне, —
Море по жабры, вода не вода!
 
 
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Скопом плывущих,
Кишмя кишащих,
Друг друга жрущих,
Хищных и тощих —
В дебрях и кущах,
В чащах и рощах!
 
 
Птица на дробь устремляет полет —
Птица на выдумки стала хитра:
Чтобы им яблоки всунуть в живот,
Гуси не если с утра.
 
 
Сильная птица сама на охоте
Слабым собратьям кричит: «Сторонись!» —
Жизнь прекращает в зените, на взлете,
Даже без выстрела падая вниз.
 
 
Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах —
Выстрела ждущих,
В силки летящих,
Сколько плывущих,
Сколько парящих
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
 
 
Шубы не хочет пушнина носить —
Так и стремится в капкан и в загон, —
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвется из кожи вон.
 
 
В ваши силки — призадумайтесь, люди! —
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,
Тысячи тысячей в наших деньгах.
 
 
В рощах и чащах,
В дебрях и кущах
Сколько рычащих,
Сколько ревущих,
Сколько пасущихся,
Сколько кишащих
Мечущих, рвущихся,
Живородящих,
Серых, обычных,
В перьях нарядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
Шерстью линяющих,
Шкуру меняющих,
Блеющих, лающих,
Млекопитающих,
Сколько летящих,
Бегущих, ползущих,
Сколько непьющих
В рощах и кущах
И некурящих
В дебрях и чащах,
И пресмыкающихся,
И парящих,
И подчиненных,
И руководящих,
Вещих и вящих,
Рвущих и врущих —
В рощах и кущах,
В дебрях и чащах!
 
 
Шкуры — не порчены, рыба — живьем,
Мясо — без дроби — зубов не сломать, —
Ловко, продуманно, просто, с умом,
Мирно — зачем же стрелять!
 
 
Каждому егерю — белый передник!
В руки — таблички: «Не бей!», «Не губи!»
Все это вместе зовут — заповедник, —
Заповедь только одна: не убий!
 
 
Но сколько в рощах,
Дебрях и кущах —
И сторожащих,
И стерегущих,
И загоняющих,
В меру азартных,
Плохо стреляющих,
И предынфарктных,
Травящих, лающих,
Конных и пеших,
И отдыхающих
С внешностью леших,
Сколько их, знающих
И искушенных,
Не попадающих
В цель, разозленных,
Сколько дрожащих,
Портящих шкуры,
Сколько ловящих
На самодуры,
Сколько их, язвенных,
Сколько всеядных,
Сетью повязанных
И кровожадных,
Полных и тучных,
Тощих, ледящих —
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
 

x x x

 
Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели,
И вот мы — жители витрин, салонов, залов.
Мы — манекены, молчаливые модели,
Мы — только копии с живых оригиналов.
 
 
Но — поставь в любую позу,
Положи да посади,
И сравненье в нашу пользу:
Манекены впереди!
 
 
Нам хоть Омск, хоть Ленинград,
Хоть пустыня Гоби, —
Мы не требуем зарплат,
Пенсий и надгробий.
 
 
Мы — манекены, мы — без крови и без кожи,
У нас есть головы, но с ватными мозгами.
И многим кажется — мы на людей похожи.
Но сходство внешнее, по счастью, между нами.
 
 
Мы выносливей, и где-то
Мы — надежней, в этом суть,
Элегантнее одеты
И приветливей чуть-чуть.
 
 
И на всех сидит наряд
В тютельку и в точку,
Мы стоим шеренгой в ряд
Локоть к локоточку.
 
 
Пред нами толпы суетятся и толкутся,
Под самым носом торг ведут, шуршат деньгами,
Но манекены никогда не продаются.
Они смеются бутафорскими зубами.
 
 
В нашем детстве нас любили
Без носов и без ушей, —
Нас детишки в ванне мыли
В виде кукол-голышей.
 
 
В детстве людям мы нужны,
Но, когда взрослеем,
Без одежды мы цены
Вовсе не имеем.
 
 
Зато мы многого себе не позволяем:
Прогулов, ругани и склок, болезней мнимых,
Спиртных напитков в перерыв не распиваем,
План не срываем и не пишем анонимок.
 
 
Мы спокойней суперменов —
Если где-нибудь горит,
В «01» из манекенов
Ни один не позвонит.
 
 
Не кричим и не бузим,
Даже не деремся.
Унеси весь магазин —
Мы не шелохнемся.
 
 
И наши спаянные дружбой коллективы
Почти не ведают ни спадов, ни накалов.
Жаль, допускают все же промахи и срывы
Плохие копии живых оригиналов.
 
 
Посмотрите на витрины:
На подбор — все, как один,
Настоящие мужчины,
Квинтэссенции мужчин —
 
 
На любой на вкус, на цвет,
На любой оттенок…
Да и женщин в мире нет
Лучше манекенок!
 

Я к вам пишу

 
Спасибо вам, мои корреспонденты,
Все те, кому ответить я не смог,
Рабочие, узбеки и студенты,
Все, кто писал мне письма — дай вам Бог,
 
 
Дай Бог вам жизни две,
И друга одного,
И света в голове,
И доброго всего!
 
 
Найдя стократно вытертые ленты,
Вы хрип мой разбирали по слогам,
Так дай же Бог, мои корреспонденты,
И сил в руках, да и удачи вам!
 
 
Вот пишут: голос мой не одинаков —
То хриплый, то надрывный, то глухой…
И просит население бараков:
«Володя! Ты не пой за упокой!»
 
 
Но что поделать, я — и впрямь не звонок:
Звенят другие, я — хриплю слова.
Обилие некачественных пленок
Вредит мне даже больше, чем молва.
 
 
Вот спрашивают: «Попадал ли в плен ты?»
Нет, не бывал — не воевал ни дня.
Спасибо вам, мои корреспонденты,
Что вы неверно поняли меня!
 
 
Друзья мои, — жаль, что не боевые, —
От моря, от станка и от сохи,
Спасибо вам за присланные злые
И даже неудачные стихи.
 
 
Вот я читаю: "Вышел ты из моды.
Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес!
Как глупо, что не месяцы, а годы
Тебя превозносили до небес!"
 
 
Еще письмо: «Вы умерли от водки?»
Да, правда, умер, но потом воскрес.
«А каковы доходы Ваши, все-таки?»
За песню — «трешник». — «Вы же просто крез!»
 
 
Ах, письма высочайшего пошиба:
Идите, мол, на Темзу и на Нил!..
Спасибо, люди добрые, спасибо,
Что не жалели ночи и чернил.
 
 
Но только я уже бывал на Темзе,
Собакою на сене восседал!
Я не грублю, но отвечаю тем же.
А писем до конца не дочитал.
 
 
И ваши похвалы и комплименты,
Авансы мне — не отфутболю я:
От ваших строк, мои корреспонденты,
Прямеет путь и сохнет колея.
 
 
Сержанты, моряки, интеллигенты,
Простите, что не каждому ответ, —
Я вам пишу, мои корреспонденты,
Ночами песни вот уж десять лет.
 

Тот, который не стрелял

 
Я вам мозги не пудрю —
Уже не тот завод:
В меня стрелял поутру
Из ружей целый взвод.
За что мне эта злая,
Нелепая стезя —
Не то чтобы не знаю, —
Рассказывать нельзя.
 
 
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял…
И взвод отлично выполнил приказ, —
Но был один, который не стрелял.
 
 
Судьба моя лихая
Давно наперекос:
Однажды языка я
Добыл, да не донес, —
И особист Суэтин,
Неутомимый наш,
Еще тогда приметил
И взял на карандаш.
 
 
Он выволок на свет и приволок
Подколотый, подшитый материал…
Никто поделать ничего не смог.
Нет — смог один, который не стрелял.
 
 
Рука упала в пропасть
С дурацким криком «Пли!» —
И залп мне выдал пропуск
В ту сторону земли.
Но слышу: "Жив, зараза, —
Тащите в медсанбат.
Расстреливать два раза
Уставы не велят".
 
 
А врач потом все цокал языком
И, удивляясь, пули удалял, —
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.
 
 
Я раны, как собака, —
Лизал, а не лечил;
В госпиталях, однако, —
В большом почете был.
Ходил в меня влюбленный
Весь слабый женский пол:
"Эй ты, недостреленный,
Давай-ка на укол!"
 
 
Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал —
Чтоб было слаще воевать ему,
Кому? Тому, который не стрелял.
 
 
Я пил чаек из блюдца,
Со спиртиком бывал…
Мне не пришлось загнуться,
И я довоевал.
В свой полк определили, —
"Воюй! — сказал комбат. —
А что недострелили —
Так я не виноват".
 
 
Я очень рад был — но, присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял:
Немецкий снайпер дострелил меня, —
Убив того, который не стрелял.
 

1973 год
Памятник

 
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, —
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив «Ахиллес».
 
 
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, —
Только судороги по хребту.
 
 
Я хвалился косою саженью —
Нате смерьте! —
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, —
Но в обычные рамки я всажен —
На спор вбили,
А косую неровную сажень —
Распрямили.
 
 
И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, —
И не знаю, кто их надоумил, —
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
 
 
Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, —
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
 
 
Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подходившие с меркой обычной —
Опасались, —
Но по снятии маски посмертной —
Тут же в ванной —
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной…
 
 
А потом, по прошествии года, —
Как венец моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, —
Под мое — с намагниченных лент.
 
 
Тишина надо мной раскололась —
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, —
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
 
 
Я немел, в покрывало упрятан, —
Все там будем! —
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули — как я обужен, —
Нате смерьте! —
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!
 
 
Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном —
Не пройтись ли, по плитам звеня? —
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
 
 
Накренился я — гол, безобразен, —
Но и падая — вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, —
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я «Похоже — живой!»
 
 
И паденье меня и согнуло,
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно —
Шито-крыто.
Я, напротив, — ушел всенародно
Из гранита.
 

Песня о Волге

 
Как по Волге-матушке, по реке-кормилице —
Все суда с товарами, струги да ладьи, —
И не надорвалася, и не притомилася:
Ноша не тяжелая — корабли свои.
 
 
Вниз по Волге плавая,
Прохожу пороги я
И гляжу на правые
Берега пологие:
Там камыш шевелится,
Поперек ломается, —
Справа — берег стелется,
Слева — поднимается.
 
 
Волга песни слышала хлеще, чем «Дубинушка», —
Вся вода исхлестана пулями врагов, —
И плыла по Матушке наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною возле берегов.
 
 
Долго в воды пресные
Лили слезы строгие
Берега отвесные,
Берега пологие —
Плакали, измызганы
Острыми подковами,
Но теперь зализаны
Эти раны волнами.
 
 
Что-то с вами сделалось, города старинные,
В коих — стены древние, на холмах кремли, —
Словно пробудилися молодцы былинные
И — числом несметные — встали из земли.
 
 
Лапами грабастая,
Корабли стараются —
Тянут баржи с Каспия,
Тянут — надрываются,
Тянут — не оглянутся, —
И на версты многие
За крутыми тянутся
Берега пологие.
 

Посадка

 
"Мест не хватит, уж больно вы ловки!
Ну откуда такие взялись?
Что вы прете?" — «Да мы по путевке».
"По путевке? Пожалуйста, плиз!
 
 
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" — "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться —
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
 
 
"Ну куда вы спешите? Ей-богу,
Словно зельем каким опились!"
«Мне местечко заказывал Гоголь…»
"Сам Максимыч? Пожалуйста, плиз!
 
 
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" — "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться —
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
 
 
Мест не будет, броня остается:
Ожидается важный турист".
«Для рабочего класса найдется?»
"Это точно! Пожалуйста, плиз!
 
 
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" — "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться —
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
 
 
"Нет названья для вашей прослойки,
Зря вы, барышни, здесь собрались".
«Для крестьянства остались две койки?»
"Есть крестьянство! Пожалуйста, плиз!
 
 
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" — "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться —
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
 
 
Это шутке подобно — без шуток
Песни, танцы в пути задержать!
Без еды проживешь сорок суток,
А без музыки — вряд ли и пять.
 
 
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" — "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться —
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
 
 
"Вот народ упрямый — все с нахрапу!
Ладно, лезьте прямо вверх по трапу.
С вами будет веселее путь —
И
Лучше с музыкой тонуть.
 

Куплеты Гусева

 
Я на виду — и действием и взглядом,
Я выдаю присутствие свое.
Нат Пинкертон и Шерлок Холмс — старье!
Спокойно спите, люди: Гусев — рядом.
 
 
Мой метод прост — сажусь на хвост и не слезаю.
Преступник — это на здоровом теле прыщик,
И я мерзавцу о себе напоминаю:
Я — здесь, я — вот он, на то я — сыщик!
 
 
Волнуются преступнички,
Что сыщик не безлик,
И оставляют, субчики,
Следочки на приступочке,
Шифровочки на тумбочке, —
Достаточно улик!
 
 
Работу строю по системе четкой,
Я не скрываюсь, не слежу тайком,
И пострадавший будет с кошельком,
Ну а преступник будет за решеткой.
 
 
Идет преступник на отчаянные трюки,
Ничем не брезгует — на подкуп тратит тыщи,
Но я ему — уже заламываю руки:
Я — здесь, я — вот он, на то я — сыщик!
 
 
Волнуются преступнички,
Что сыщик не безлик,
И оставляют, субчики,
Следочки а приступочке,
Шифровочки на тумбочке, —
Достаточно улик!
 
 
Вот я иду уверенной походкой.
Пусть знает враг — я в план его проник.
Конец один: преступник — за решеткой,
Его сам Гусев взял за воротник.
 

Колыбельная Хопкинсона

 
Спи, дитя! Май беби, бай!
Много сил скопи.
Ду ю вонт ту слип? — Отдыхай,
Улыбнись и спи!
 
 
Колыбельной заглушен
Посторонний гул.
Пусть тебе приснится сон,
Что весь мир уснул.
 
 
Мир внизу, а ты над ним
В сладком сне паришь.
Вот Москва, древний Рим
И ночной Париж…
 
 
И с тобою в унисон
Голоса поют.
Правда, это только сон,
А во сне — растут.
 
 
Может быть, — все может быть! —
Ты когда-нибудь
Наяву повторить
Сможешь этот путь.
 
 
Над землею полетишь
Выше крыш и крон…
А пока ты крепко спишь —
Досмотри свой сон.
 

Дуэт разлученных

 
Дорога сломала степь напополам,
И неясно — где конец пути.
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.
 
 
Сколько зим этот путь продлится?
Кто-то должен рискнуть, решиться!
Надо нам поговорить — перекресток недалек,
Перейди, если мне невдомек.
 
 
Дорога, дорога поперек земли —
Поперек судьбы глубокий след.
Многие уже себе попутчиков нашли
Ненадолго, а спутников — нет.
 
 
Промелькнет как беда ухмылка,
Разведет навсегда развилка…
Где же нужные слова, кто же первый их найдет?
Я опять прозевал переход.
 
 
Река — избавленье послано двоим,
Стоит только руку протянуть…
Но опять, опять на разных палубах стоим,
Подскажите же нам что-нибудь!
 
 
Волжский ветер хмельной и вязкий,
Шепчет в уши одной подсказкой:
«Время мало, торопись и не жди конца пути».
Кто же первый рискнет перейти?
 

Че-чет-ка

 
Все, что тривиально,
И все, что банально,
Что равно-и прямопропорционально —
Все это корежит чечетка, калечит,
Нам нервы тревожит: чет-нечет, чет-нечет.
 
 
В забитые уши врывается четко,
В сонливые души лихая чечетка.
В чечеточный спринт не берем тех, кто сыт, мы.
Чет-нечет, чет-нечет, ломаются ритмы.
 
 
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается — там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет—
нечет!
 
 
Эй, кто там грозит мне?
Эй, кто мне перечит?
В замедленном ритме о чем-то лепечет?
Сейчас перестанет — его изувечит
Ритмический танец, чет-нечет, чет-нечет!
 
 
Кровь гонит по жилам не крепкая водка —
Всех заворожила шальная чечетка.
Замолкни, гитара! Мурашки до жути!
На чет — два удара, и чем черт не шутит!
 
 
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается — там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет—
нечет!
 
 
Спасайся, кто может!
А кто обезножит —
Утешься: твой час в ритме правильном прожит.
Под брэк, человече, расправятся плечи,
И сон обеспечит чет-нечет, чет-нечет.
 
 
Изменится ваша осанка, походка.
Вам тоже, папаша, полезна чечетка!
Не против кадрили мы проголосуем,
Но в пику могиле чечетку станцуем.
 
 
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается — там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет—
нечет!
 

Романс мисс Ребус

 
Реет
над темно-синей волной
неприметная стайка,
Грустно,
но у меня в этой стае попутчиков нет,
Низко
лечу, отдельно от всех,
одинокая чайка,
И скользит подо мной
Спутник преданный мой —
белый мой силуэт.
 
 
Но слабеет, слабеет крыло,
Я снижаюсь все ниже и ниже,
Я уже отраженья не вижу —
Море тиною заволокло.
 
 
Неужели никто не придет,
Чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасет?
 
 
Силы
оставят тело мое,
и в соленую пыль я
Брошу
свой обессиленный и исстрадавшийся труп…
Крылья
уже над самой водой,
мои бедные крылья!
Ветер ветреный, злой
Лишь играет со мной,
беспощаден и груб.
 
 
Неужели никто не придет,
Чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасет?
 
 
Бьется сердце под левым плечом,
Я спускаюсь все ниже и ниже,
Но уже и спасителя вижу —
Это ангел с заветным ключом.
 
 
Ветер,
скрипач безумный, пропой,
на прощанье сыграй нам!
Скоро
погаснет солнце и спутник мой станет незрим,
Чайка
влетит в пучину навек
к неразгаданным тайнам.
Я в себе растворюсь,
Я навеки сольюсь
с силуэтом своим.
 
 
Но слабеет, слабеет крыло,
Я снижаюсь все ниже и ниже,
Я уже отраженья не вижу —
Море тиною заволокло.
 
 
Бьется сердце под левым плечом,
Я спускаюсь все ниже и ниже,
Но уже и спасителя вижу —
Это ангел с заветным ключом.
 
 
Рядом
летит невидимо он,
незаметно, но — рядом,
Вместе
В волшебном тихом гнездовье отыщем жилье.
Больше
к холодной мутной воде
мне снижаться не надо:
Мы вдвоем, нет причин
Мне искать средь пучин
отраженье свое.
 

Дуэт Шуры и Ливеровского

 
"Богиня! Афродита!
Или что-то в этом роде…
Ах, жизнь моя разбита!
Прямо здесь, на пароходе.
Склоню от восхищения
Пред красотой такою
Дрожащие колени я
С дрожащей головою".
 
 
"Ну что он ходит как тень,
Твердит одну дребедень…"
«Возьми себе мое трепещущее сердце!»
"Нас не возьмешь на авось!
На кой мне сердце сдалось?"
«…Тогда экзотику и страсти де ла Перца».
 
 
"Какая де ла Перца?
Да о чем вы говорите?
Богиню надо вам? —
Так и идите к Афродите.
Вас тянет на эротику —
Тогда сидите дома.
А кто это — экзотика?
Я с нею не знакома!"
 
 
"Я вас, синьора, зову
В волшебный сон наяву
И предлагаю состояние и сердце.
Пойдем навстречу мечтам!"
«А кем вы служите там?»
«Я — вице-консул Мигуэлло де ла Перца».
 
 
"Я не бегу от факта,
Только вот какое дело:
Я с консулам как-то
Раньше дела не имела.
А вдруг не пустят в капстрану
И вынесут решенье:
Послать куда подальше — ну
А консула в три шеи…"
 
 
"Не сомневайтесь, мадам!
Я всех продам, все отдам,
И распахнется перед вами рая дверца.
Я вас одену, мадам,
Почти как Еву Адам
В стране волшебной Мигуэлло де ла Перца".
 
 
"Вы милый, но пройдоха!
А меня принарядите —
И будет просто плохо
Этой вашей Афродите.
Но я не верю посулам:
Я брошу все на свете —
А вдруг жена у консула,
И — даже хуже! — дети?"
 
 
«Ах, что вы, милая мисс!..»
«Но-но, спокойно! Уймись!»
"Я напишу для вас симфонию и скерцо!
Удача вас родила…"
"Ах черт! Была не была!
Валяйте! Едем в Мигуэллу де ла Перца".
 

x x x

 
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью — надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну —
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Затем, чтоб доказать — я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, за то, что мне не спится,
За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
«Мы сами, без согласья…» — Ну и ну!
За что еще? Быть может, за жену —
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам — ни сном ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылицу догоняет небылица.
Не спится мне… Ну, как же мне не спиться!
Не, не сопьюсь, — я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,
И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.
 

Воздушные потоки

 
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один:
Я замешкался возле открытого люка —
И забыл пристегнуть карабин.
 
 
Мой инструктор помог — и коленом пинок —
Перейти этой слабости грань:
За обычное наше: «Смелее, сынок!»
Принял я его сонную брань.
 
 
И оборвали крик мой,
И обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне
Вогнали вновь на вдохе
Веселые, беспечные
Воздушные потоки.
 
 
Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня — что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя — все подряд.
 
 
И обрывали крик мой,
И выбривали щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И кровь вгоняли в печень мне,
Упруги и жестоки,
Невидимые встречные
Воздушные потоки.
 
 
Но рванул я кольцо на одном вдохновении,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном свободном паденье —
Восемнадцать недолгих секунд.
 
 
А теперь — некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе — спасительный шелк.
Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен
В затяжной, неслучайный прыжок!
 
 
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И проникают в печень мне
На выдохе и вдохе
Бездушные и вечные
Воздушные потоки.
 
 
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы —
По сигналу «Пошел!» я шагнул в никуда, —
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем — айда!
 
 
Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя — потому,
Что мы падаем не в пустоте.
 
 
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
На мне мешки заплечные,
Встречаю — руки в боки —
Прямые, безупречные
Воздушные потоки.
 
 
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
«Не тяни за кольцо — скоро легкость придет…»
До земли триста метров — сейчас будет поздно!
Ветер врет, обязательно врет!
 
 
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола — стоп!