Высоцкий Владимир Семенович. Сочинения

По миру с котомкою,
Жизнь текет меж пальчиков
Паутинкой тонкою,
 
 
А которых повело, повлекло
По лихой дороге —
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.
 
 
Тут на милость не надейся —
Стиснуть зубы да терпеть!
Сколь веревочка ни вейся —
Все равно совьешься в плеть!
 
 
Ах, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю —
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою!
 
 
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Смех, досада, мать честна! —
Ни пожить, ни выжить!
 
 
Ты не вой, не плачь, а смейся —
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся —
Все равно укоротят!
 
 
Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают —
Не успеть к заутрене:
Больно рано вешают.
 
 
Ты об этом не жалей, не жалей, —
Что тебе отсрочка?!
На веревочке твоей
Нет ни узелочка!
 
 
Лучше ляг да обогрейся —
Я, мол, казни не просплю…
Сколь веревочка ни вейся —
А совьешься ты в петлю!
 

x x x

 
Что ни слух — так оплеуха!
Что ни мысли — грязные.
Жисть-жистяночка, житуха!
Житие прекрасное!
 

1976 год
Гербарий

 
Лихие пролетарии,
Закушав водку килечкой,
Спешат в свои подполия
Налаживать борьбу, —
А я лежу в гербарии,
К доске пришпилен шпилечкой,
И пальцами до боли я
По дереву скребу.
 
 
Корячусь я на гвоздике,
Но не меняю позы.
Кругом — жуки-навозники
И мелкие стрекозы, —
По детству мне знакомые —
Ловил я их, копал,
Давил, — но в насекомые
Я сам теперь попал.
 
 
Под всеми экспонатами —
Эмалевые планочки, —
Все строго по-научному —
Указан класс и вид…
Я с этими ребятами
Лежал в стеклянной баночке,
Дрались мы, — это к лучшему:
Узнал, кто ядовит.
 
 
Я представляю мысленно
Себя в большой постели, —
Но подо мной написано:
«Невиданный доселе»…
Я гомо был читающий,
Я сапиенсом был,
Мой класс — млекопитающий,
А вид… уже забыл.
 
 
В лицо ль мне дуло, в спину ли,
В бушлате или в робе я —
Стремился, кровью крашенный,
Как звали, к шалашу, —
Но на тебе — задвинули
В наглядные пособия, —
Я злой и ошарашенный
На стеночке вишу.
 
 
Оформлен как на выданье,
Стыжусь, как ученица, —
Жужжат шмели солидные,
Что надо подчиниться,
А бабочки хихикают
На странный экспонат,
Сороконожки хмыкают
И куколки язвят.
 
 
Ко мне с опаской движутся
Мои собратья прежние —
Двуногие, разумные, —
Два пишут — три в уме.
Они пропишут ижицу —
Глаза у них не нежные, —
Один брезгливо ткнул в меня
И вывел резюме:
 
 
"Итак, с ним не налажены
Контакты, и не ждем их, —
Вот потому он, гражданы,
Лежит у насекомых.
Мышленье в ем не развито,
И вечно с ним ЧП, —
А здесь он может разве что
Вертеться на пупе".
 
 
Берут они не круто ли?! —
Меня нашли не во поле!
Ошибка это глупая —
Увидится изъян, —
Накажут тех, кто спутали,
Прикажут, чтоб откнопили, —
И попаду в подгруппу я
Хотя бы обезьян.
 
 
Нет, не ошибка — акция
Свершилась надо мною, —
Чтоб начал пресмыкаться я
Вниз пузом, вверх спиною, —
Вот и лежу, расхристанный,
Разыгранный вничью,
Намеренно причисленный
К ползучему жучью.
 
 
Червяк со мной не кланится,
А оводы со слепнями
Питают отвращение
К навозной голытьбе, —
Чванливые созданьица
Довольствуются сплетнями, —
А мне нужны общения
С подобными себе!
 
 
Пригрел сверчка-дистрофика —
Блоха сболтнула, гнида, —
И глядь — два тертых клопика
Из третьего подвида, —
Сверчок полузадушенный
Вполсилы свиристел,
Но за покой нарушенный
На два гвоздочка сел.
 
 
А может, все провертится
И соусом приправится…
В конце концов, ведь досточка —
Не плаха, говорят, —
Все слюбится да стерпится,
Мне даже стала нравиться
Молоденькая осочка
И кокон-шелкопряд.
 
 
Да, мне приятно с осами —
От них не пахнет псиной,
Средь них бывают особи
И с талией осиной.
И кстати, вдруг из кокона
Родится что-нибудь
Такое, что из локонов
И что имеет грудь…
 
 
Паук на мозг мой зарится,
Клопы кишат — нет роздыха,
Невестой хороводится
Красивая оса…
Пусть что-нибудь заварится,
А там — хоть на три гвоздика, —
А с трех гвоздей, как водится,
Дорога — в небеса.
 
 
В мозгу моем нахмуренном
Страх льется по морщинам:
Мне станет шершень шурином —
А что мне станет сыном?..
А не желаю, право же,
Чтоб трутень был мне тесть!
Пора уже, пора уже
Напрячься и воскресть!
 
 
Когда в живых нас тыкали
Булавочками колкими —
Махали пчелы крыльями,
Пищали муравьи, —
Мы вместе горе мыкали —
Все проткнуты иголками, —
Забудем же, кем были мы,
Товарищи мои!
 
 
Заносчивый немного я,
Но — в горле горечь комом:
Поймите, я, двуногое,
Попало к насекомым!
Но кто спасет нас, выручит,
Кто снимет нас с доски?!
За мною — прочь со шпилечек,
Сограждане жуки!
 
 
И, как всегда в истории,
Мы разом спины выгнули, —
Хоть осы и гундосили,
Но кто силен, тот прав, —
Мы с нашей территории
Клопов сначала выгнали
И паучишек сбросили
За старый книжный шкаф.
 
 
Скандал потом уляжется,
Зато у нас все дома,
И поживают, кажется,
Вполне не насекомо.
А я — я нежусь ванночкой
Без всяких там обид…
Жаль, над моею планочкой
Другой уже прибит.
 

История болезни

I. Ошибка вышла

 
Я был и слаб и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром, —
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.
 
 
И властно дернулась рука:
«Лежать лицом к стене!» —
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.
 
 
А самый главный — сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на «дело».
 
 
Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом — под дых,
На печень-бедолагу, —
Когда давили под ребро —
Как екнуло мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.
 
 
В полубреду, в полупылу
Разделся донага, —
В углу готовила иглу
Нестарая карга, —
 
 
И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!
 
 
Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал, —
Я, было, взвизгнул, но замолк, —
Сухие губы на замок, —
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.
 
 
Он в раж вошел — знакомый раж, —
Но я как заору:
"Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!.."
 
 
Подручный — бывший психопат —
Связал мои запястья, —
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.
 
 
Я терт и бит, и нравом крут,
Могу — вразнос, могу — враскрут, —
Но тут смирят, но тут уймут —
Я никну и скучаю.
 
 
Лежу я, голый как сокол,
А главный — шмыг да шмыг за стол —
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.
 
 
Нет, надо силы поберечь,
А то уже устал, —
Ведь скоро пятки будут жечь,
Чтоб я захохотал,
 
 
Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно, —
Мне в горло сунули кишку —
Я выплюнул обратно.
 
 
Я взят в тиски, я в клещи взят —
По мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят,
Все пробуют на ощупь, —
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.
 
 
"Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, — умрешь!"
"У вас тут выдохни — потом
Навряд ли и вздохнешь!"
 
 
Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: "Ну, порядки!
У вас, ребятки, не пройдет
Играть со мною в прятки!"
 
 
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась, —
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз —
Фильм в качестве трофея.
 
 
Ко мне заходят со спины
И делают укол…
"Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!"
 
 
Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.
 
 
Но туже затянули жгут,
Вон вижу я — спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут —
Сейчас или потом?
 
 
Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо, —
Раздался звон — и ворон сел
На белое плечо.
 
 
И ворон крикнул: «Nеvеrмоrе!» —
Проворен он и прыток, —
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.
 
 
Я слабо поднимаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
"Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, —
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!"
 
 
И я через плечо кошу
На писанину ту:
"Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!"
 
 
Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
"А ваша подпись не нужна —
Нам без нее все ясно".
 
 
"Сестренка, милая, не трусь —
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал, —
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!"
 
 
Он молвил, подведя черту:
«Читай, мол, и остынь!»
Я впился в писанину ту,
А там — одна латынь…
 
 
В глазах — круги, в мозгу — нули, —
Проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!
 

II. Никакой ошибки

 
На стене висели в рамках бородатые мужчины —
Все в очечках на цепочках, по-народному — в пенсне, —
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер — это все по их вине.
 
 
Мне сказали: «Вы больны», —
И меня заколотило,
Но сердечное светило
Ухмыльнулось со стены, —
 
 
Здесь не камера — палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!
 
 
И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, —
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне приятен Склифосовский, основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин — он желтуху изобрел.
 
 
В положении моем
Лишь чудак права качает:
Доктор, если осерчает,
Так упрячет в «желтый дом».
 
 
Все зависит в этом доме оном
От тебя от самого:
Хочешь — можешь стать Буденным,
Хочешь — лошадью его!
 
 
У меня мозги за разум не заходят — верьте слову —
Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
"Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову —
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…"
 
 
Доктор мой не лыком шит —
Он хитер и осторожен.
"Да, вы правы, но возможен
Ход обратный", — говорит.
 
 
Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь —
Тычет пальцем: «Параноик», —
И поди его проверь!
 
 
Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку —
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной,
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, —
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!
 
 
Род мой крепкий — весь в меня, —
Правда, прадед был незрячий;
Шурин мой — белогорячий,
Но ведь шурин — не родня!
 
 
"Доктор, мы здесь с глазу на глаз —
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет — приговор?"
 
 
И врачи, и санитары, и светила все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,
У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.
 
 
И нависло острие,
И поежилась бумага, —
Доктор действовал во благо,
Жалко — благо не мое, —
 
 
Но не лист перо стальное —
Грудь проткнуло, как стилет:
Мой диагноз — паранойя,
Это значит — пара лет!
 

III. История болезни

 
Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился как
От доменной печи.
 
 
Я злую ловкость ощутил —
Пошел как на таран, —
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.
 
 
И — горлом кровь, и не уймешь —
Залью хоть всю Россию, —
И — крик: "На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!"
 
 
Мне обложили шею льдом —
Спешат, рубаху рвут, —
Я ухмыляюсь красным ртом,
Как на манеже шут.
 
 
Я сам себе кричу: "Трави! —
И напрягаю грудь. —
В твоей запекшейся крови
Увязнет кто-нибудь!"
 
 
Я б мог, когда б не глаз да глаз,
Всю землю окровавить, —
Жаль, что успели медный таз
Не вовремя подставить!
 
 
Уже я свой не слышу крик,
Не узнаю сестру, —
Вот сладкий газ в меня проник,
Как водка поутру.
 
 
Цветастый саван скрыл и зал
И лица докторов, —
Но я им все же доказал,
Что умственно здоров!
 
 
Слабею, дергаюсь и вновь
Травлю, — но иглы вводят
И льют искусственную кровь —
Та горлом не выходит.
 
 
"Хирург, пока не взял наркоз,
Ты голову нагни, —
Я важных слов не произнес —
Послушай, вот они.
 
 
Взрезайте с богом, помолясь,
Тем более бойчей,
Что эти строки не про вас,
А про других врачей!..
 
 
Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, —
И вся история моя —
История болезни.
 
 
Я был здоров — здоров как бык,
Как целых два быка, —
Любому встречному в час пик
Я мог намять бока.
 
 
Идешь, бывало, и поешь,
Общаешься с людьми,
И вдруг — на стол его, под нож, —
Допелся, черт возьми!.."
 
 
"Не огорчайтесь, милый друг, —
Врач стал чуть-чуть любезней, —
Почти у всех людей вокруг
Истории болезней".
 
 
Все человечество давно
Хронически больно —
Со дня творения оно
Болеть обречено.
 
 
Сам первый человек хандрил —
Он только это скрыл, —
Да и создатель болен был,
Когда наш мир творил.
 
 
Вы огорчаться не должны —
Для вас покой полезней, —
Ведь вся история страны —
История болезни.
 
 
У человечества всего —
То колики, то рези, —
И вся история его —
История болезни.
 
 
Живет больное все бодрей,
Все злей и бесполезней —
И наслаждается своей
Историей болезни.
 

x x x

 
Есть всегда и стол, и кров
В этом лучшем из миров,
Слишком много топоров
В этом лучшем из миров,
Предостаточно шнуров
В этом лучшем из миров…
Не хватает доноров
и докторов.
 

Песни из кинофильма «Вооружен и очень опасен»

1. Живучий парень

 
Живет живучий парень Барри,
Не вылезая из седла,
По горло он богат долгами,
Но если спросишь: «Как дела?» —
 
 
Поглаживая пистолет,
Сквозь зубы процедит небрежно:
"Пока еще законов нет,
То только на него надежда!"
 
 
Он кручен-верчен, бит о камни,
Но все в порядке с головой,
Ведь он живучий парень — Барри:
Глоток воды — и вновь живой!
 
 
Он, если нападут на след,
Коня по гриве треплет нежно:
"Погоня, брат, законов нет —
И только на тебя надежда!"
 
 
Ваш дом горит, черно от гари
И тщетны вопли к небесам.
При чем тут Бог — зовите Барри,
Который счеты сводит сам.
 
 
Сухим выходит он из бед, —
Хоть не всегда суха одежда.
Пока в законах проку нет —
У всех лишь на него надежда.
 
 
Да, на руку он скор с врагами,
А другу — верный талисман.
Таков живучий парень Барри:
Полна душа и пуст карман.
 
 
Он вовремя найдет ответ,
Коль свару заведет невежда.
Пока в стране законов нет,
То только на себя надежда.
 

2. Расскажи, дорогой

 
Расскажи, дорогой,
Что случилось с тобой,
Расскажи, дорогой, не таясь!
Может, все потерял,
Проиграл, прошвырял?
Может, ангел-хранитель не спас?
 
 
Или просто устал,
Или поздно стрелял?
Или спутал, бедняга, где верх, а где низ?
В рай хотел? Это верх.
Ах, чудак-человек,
Что поделать теперь? Улыбнись!
 
 
Сколько славных парней, загоняя коней,
Рвутся в мир, где не будет ни злобы, ни лжи!
Неужели, чудак, ты собрался туда?
Что с тобой, дорогой, расскажи.
 
 
Может быть, дорогой,
Ты скакал за судьбой,
Умолял: «Подожди, оглянись!»
Оглянулась она —
И стара, и страшна.
Наплевать на нее, улыбнись!
 
 
А беду, черт возьми,
Ты запей, задыми
И попробуй, еще раз садись на коня.
Хоть на миг, на чуть-чуть
Ты ее позабудь,
Обними, если хочешь, меня.
 
 
Сколько славных парней, загоняя коней,
Рвутся в мир, где не будет ни злобы, ни лжи!
Неужели, чудак, ты собрался туда?
Что с тобой, дорогой, расскажи.
 
 
Притомился — приляг,
Вся земля — для бродяг!
Целый век у тебя впереди.
А прервется твой век —
Там, в земле, человек
Потеснится: давай, заходи!
 
 
Отдохни, не спеши,
Сбрось всю тяжесть с души, —
За удачею лучше идти налегке!
Все богатство души
Нынче стоит гроши —
Меньше глины и грязи в реке!
 
 
Сколько славных парней, загоняя коней,
Рвутся в мир, где ни злобы, ни лжи, — лишь покой.
Если, милый чудак, доберешься туда,
Не забудь обо мне, дорогой.
 

3. Не грусти!

 
Не грусти!
Забудь за дверью грусть.
Заплати,
А я развлечь берусь.
Потерпи — уйду ненадолго,
Допою и сразу вернусь.
 
 
Попробуйте забыться,
Не думать о дурном!
Оставьте злые лица
Направо за углом.
 
 
Оставьте боли и заботы
Своему врагу,
Я в этом охотно
Помогу!
 
 
Когда вы слишком чинны,
Мы вянем от тоски —
Усталые мужчины
Плохие… шутники!
 
 
Не выпьют лишнего ни йоты, —
Мало куражу,
Пока я им что-то
Не скажу.
 
 
Пей вино!
Ах, ты не пьешь вина?!
Все равно…
Я за двоих пьяна.
Так и быть — я завтра забуду,
Что была в тебя влюблена.
 
 
Забыли вы морщины
Разгладить на лице…
Они на вас, мужчины,
Как фрак на мертвеце!
 
 
Про наши нежные расчеты
Дома — ни гу-гу.
Я вам охотно
Помогу.
 
 
Грешны вы иль невинны —
Какие пустяки.
Усталые мужчины
Такие… чудаки!
 
 
Не выпьют лишнего ни йоты, —
Мало куражу,
Пока я им что-то
Не скажу.
 
 
Ах, жара,
Какая здесь жара!
Все игра,
Вся наша жизнь — игра!
Но в игре бывает удача
И счастливые номера.
 
 
Нет золотой долины —
Все проигрыш и прах,
А выигрыш, мужчины,
В отдельных номерах!
 
 
Играйте, но не для наживы,
А на весь кураж,
И номер счастливый
Будет ваш!
 
 
На нас не пелерины,
Мы — бабочки в пыльце.
Порхаем, а мужчины
Меняются в лице.
 
 
Порхайте с нами беззаботно,
Словно на лугу,
А я вам охотно
Помогу.
 

4. Вооружен и очень опасен

 
Запоминайте:
Приметы — это суета,
Стреляйте в черного кота,
Но плюнуть трижды никогда
Не забывайте!
 
 
И не дрожите!
Молясь, вы можете всегда
Уйти от Страшного суда,
А вот от пули, господа,
Не убежите!
 
 
Кто там крадется вдоль стены,
Всегда в тени и со спины?
Его шаги едва слышны, —
Остерегитесь!
Он врал, что истина в вине.
Кто доверял ему вполне —
Уже упал с ножом в спине.
Поберегитесь!
 
 
За маской не узнать лица,
В глазах — по девять грамм свинца,
Расчет его точен и ясен.
Он не полезет на рожон,
Он до зубов вооружен
И очень, очень опасен!
 
 
Не доверяйте
Ему ни тайн своих, ни снов,
Не говорите лишних слов,
Под пули зря своих голов
Не подставляйте!
 
 
Гниль и болото
Произвели его на свет.
Неважно — прав ты или нет —
Он в ход пускает пистолет
С пол-оборота.
 
 
Он жаден, зол, хитер, труслив,
Когда он пьет, тогда слезлив,
Циничен он и не брезглив —
Когда и сколько?
Сегодня — я, а завтра — ты,
Нас уберут без суеты.
Зрачки его черны, пусты,
Как дула кольта.
 
 
За маской не узнать лица,
В глазах — по девять грамм свинца,
Расчет его точен и ясен.
Он не полезет на рожон,
Он до зубов вооружен
И очень, очень опасен!
 

5. * * *

 
Живу я в лучшем из миров —
Не нужно хижины мне:
Земля — постель, а небо — кров,
Мне стены — лес, могила — ров…
Мурашки по спине.
 
 
Но мне хорошо, —
Мне славно жить в стране,
Во рву, на самом дне,
В приятной тишине.
 
 
Лучи палят — не надо дров,
Любой ко мне заходи.
Вот только жаль, не чинят кров,
А в этом лучшем из миров
Бывают и дожди.
 
 
Но мне хорошо, —
Не веришь — заходи,
Садись и не зуди,
Гляди, не разбуди.
 
 
И все прекрасно — все по мне,
Хвала богам от меня!
Еще есть дырка на ремне.
Я мог бы ездить на коне,
Да только нет коня.
 
 
Но мне хорошо, —
Я, струнами звеня,
Пою подряд три дня.
Послушайте меня.
 

6. * * *

 
Черны все кошки, если ночь,
А я — я черен и днем.
Такому горю не помочь —
Что воду в ступе зря толочь —
Воде не стать вином!
 
 
Не все ли равно, —
Не станет мул конем
И великаном гном.
Хоть с пальмовым вином.
 
 
Мой черный цвет, как не кляни,
Хорош хотя бы в одном, —
Что мало виден я в тени.
Быть белым — боже сохрани! —
Как на глазу бельмом.
 
 
И все-таки я
Мечтаю об одном:
Чтоб быть светлее днем.
Хоть с пальмовым вином.
 
 
Поет душа в моей груди,
Хоть в горле горечи ком, —
Меня попробуй, разгляди,
В меня попробуй попади,
Мне ночь — надежный дом.
 
 
И все-таки я
И с радостью знаком,
Я счастлив даже днем.
Но… с пальмовым вином.
 

7. * * *

 
Это вовсе не френч-канкан,
не френч!
Вас решили в волшебный фонтан
увлечь.
Все течет, изменяется, бьет —
не плачь!
Кто в фонтане купается, тот
богач.
 
 
Что, приятель, в таком раздрыге
Отупел, с нищетой смирясь?!
Окунайся в черные брызги,
Окунайся в черную грязь!
 
 
Копошатся в ней, копошатся…
Наплевать, что мокрей мокриц!
Все надеются оказаться
В золотом, как сказочный принц!
 
 
Не для всяких открыт фонтан,
о нет!
А для всяких сегодня канкан —
балет.
Куплен этот фонтан с потрохами
весь,
Ну а брызги летят между вами
здесь.
 
 
А ворота у входа в фонтан —
как пасть,
Осторожнее, можно в капкан
попасть!
Если дыры в кармане — какой
расчет?
Ты утонешь в фонтане, другой
всплывет.
 

Песня о Судьбе

 
Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна, —
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.
 
 
Морока мне с нею —
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею, —
И жить не умею,
И петь не хочу!
 
 
Должно быть, старею, —
Пойду к палачу…
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
 
 
Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит, —
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.
 
 
Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
И ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чем пожелаю,
Когда захочу.
 
 
Нет, не постарею —
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет скорее,
А я приплачу.
 
 
Бывают дни, когда я голову в такое пекло всуну,
Что и судьба попятится, испуганна, бледна, —
Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:
 
 
Закуски — ни корки!
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
Я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки, —
И в гору и с горки
Пьянчугу влачу.
 
 
Когда постарею,
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
 
 
Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, —
Хамила, безобразила и обернулась Роком, —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
 
 
Мне тяжко под нею,
Гляди — я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
"Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею, —
Я петь не смогу!"
 
 
Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу!
 

x x x

 
Этот день будет первым всегда и везде —
Пробил час, долгожданный серебряный час:
Мы ушли по весенней высокой воде,
Обещанием помнить и ждать заручась.
 
 
По горячим следам мореходов живых и экранных,
Что пробили нам курс через рифы, туманы и льды,
Мы под парусом белым идем с океаном на равных
Лишь в упряжке ветров, не терзая винтами воды.
 
 
Впереди — чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем вечно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей.
 
 
Говорят, будто парусам реквием спет,
Черный бриг за пиратство в музей заточен,
Бросил якорь в историю стройный корвет,
Многотрубные увальни вышли в почет.
 
 
Но весь род моряков — сколько есть — до седьмого колена
Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей.
И текла за кормой добела раскаленная пена,
И щадила судьба непутевых своих сыновей.
 
 
Впереди — чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей.
 
 
Материк безымянный не встретим вдали,
Островам не присвоим названьев своих —
Все открытые земли давно нарекли
Именами великих людей и святых.
 
 
Расхватали открытья — мы ложных иллюзий не строим, —
Но стекает вода с якорей, как живая вода.
Повезет — и тогда мы в себе эти земли откроем, —
И на берег сойдем — и останемся там навсегда.
 
 
Не смыкайте же век, рулевые, —
Вдруг расщедрится серая мгла —
На «Летучем Голландце» впервые
Запалят ради нас факела!
 
 
Впереди — чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей!
 

Одна научная загадка или Почему аборигены съели Кука

 
Не хватайтесь за чужие талии,