Яценко Владимир. Бог одержимых (сборник)

   – Где девушка?
   – Как… «где»? – удивился Глебский. – На заимке. Мы должны были вас принести, а она допросить.
   Шевельнулось нехорошее предчувствие.
   – Что значит «допросить»?
   – Так она же врач, – недобро ухмыльнулся Глебский. – Их там, в фельдшерской бурсе, не только медицине обучали. Как раз наоборот… – И он хитро блеснул глазками.
   Моя кепка была на голове у Глебского, а в рюкзаке погиб бинокль. Подарок хорошего человека и отличная оптика… а ещё было жаль потерянные очки.
   Вернусь – обязательно взыщу с председателя. И вещмешок, и ружьё…
   Я спрятал левый револьвер в кобуру и пальцем показал Глебскому на свою кепку:
   – Отдай, – сказал я. – Это моё.

4

   Она и в самом деле была хороша: грива роскошных льняных волос, чистое скуластое личико… и бешеная жестокость в голубых глазах.
   – Ты нам скажешь свой личный номер, солдатик, – сверкнув приятной улыбкой, сказала она, – а за это мы тебя не будем мучить и нежно прикончим ладилем, идёт?
   Я тупо смотрел на обрубок большого пальца правой руки. Ногтевая фаланга теперь была в полной собственности красавицы. Вместе с пальцем я лишился имплантированного в него микрочипа, в котором было удостоверение, датчик положения и витофискал. Папиллярный узор и микрочип откроют своему новому владельцу дорогу к звёздам. Но ещё нужен был шестизначный номер, подтверждающий, что пальцем владеет его хозяин, а не потрошитель с дипломом врача.
   – Ты слышал, что хозяйка спросила? – Один из громил легонько стукнул по культе лезвием огромного армейского ножа.
   Я закричал. Не столько от боли, сколько от обиды. Меня так ловко одурачили, что следовало не кричать, а выть от безнадёги и безысходности.
   Глебский и в самом деле быстро провёл меня к заимке. Вот только ждали нас там. Наверное, у бандита был передатчик. По-другому не объяснишь точность, с которой они на меня бросились. Разговорчивый старшина с воодушевлением рассказывал об опасностях, мимо которых вёл, умалчивая, что его словоохотливость была нужна лишь для точного указания места, где мы находились.
   Я обвёл взглядом помещение: сотни литровых серебряных контейнеров в запаянных прозрачным пластиком коробах. «А вот и выложенная тротуарной плиткой деревенская дорога, – подумал я, – виллы с бассейнами и радушие колхозников. А ведь я на них кричал. Я их презирал. Почти ненавидел».
   Я застонал. От стыда за прокисшую совесть.
   – Больно ему, – злорадно сказал один из бандитов.
   – Зачем вам это? – спросил я.
   Она кокетливо надула губки:
   – Это ты перед смертью дурачком решил прикинуться? Чтобы вывезти под твоим именем ладиль, дорогой. Никто не будет досматривать витязя… особенно если его имущество упрятано в плановой планетарной поставке.
   – Зачем вам столько денег? – уточнил я. – Вы же не сможете всё это потратить, налоговая быстро отследит источник…
   – Что-то мы всё-таки потратим, – рассудительно пояснила она. – А остальное нам понадобится, чтоб защититься от таких хороших мальчиков, как ты, – она рассмеялась. У неё был неприятный смех недавно отобедавшей гадюки. – Скажи номер, и мы поделимся с тобой добычей. Внутривенно, конечно. А потом развяжем, чтоб не мешать эйфории твоих последних минут… поглядим, как ты пляшешь.
   Как это ни смешно, но её план был мне на руку. Тем более что я плохо переношу боль. Кажется, я уже говорил об этом… я назвал ей номер.
   – Вот так, просто? – Она была разочарована. – А помучиться? Я была о тебе лучшего мнения.
   Я промолчал, а она сообщила кому-то мой номер по телефону, и все замерли в томительном ожидании. Через минуту телефон ожил.
   – Не обманул… – прошипела Гадина.
   Громила, что стоял рядом, тут же распорол мне рукав свитера.
   – Настоящий витязь никогда не обманывает! – сказала она, перетягивая жгутом мне руку над локтем. – Молодец. Ну-ка, кулачком поработай, миленький. Чтоб синяка не осталось.
   Я несколько раз сжал и разжал кулак. Сквозь кожу немедленно проступила гирлянда вен. Всюду предатели!
   – А чип мой кому подсадите? – спросил я.
   – Не волнуйся, твоему пальчику обеспечена долгая жизнь, – успокоила меня Гадина, вводя иглу в вену. – Я его быстренько подключила к жизнеобеспечу, так что «особых отметок» в истории болезни не появится. Дыхание, пульс – всё в норме. И ещё…. – Она нежно прикусила мочку моего уха. – Можешь умирать счастливым: я буду лично присматривать за твоим пальцем и за его новым хозяином. Обещаю, что им будет хорошо.
   А потом она надавила на поршень, и нестерпимая волна огня затопила лёгкие и сердце. В ушах сдавило. Что-то тёплое и липкое мазнуло губы, а в глазах заплясали алмазы.
   – Артериальная гипертензия, – брезгливо подытожила фельдшер.
   Я застонал и далеко назад откинул голову.
   – Всё по-честному, – будто из проруби булькал ненавистный голос. – Ты нас не обманул, а мы с тобой поделились. Жорик, развяжи героя.
   Да, ребята. Плохо не знать мир, в котором живёшь.
   А шутить с теми, кто этот мир знает, – прямая дорога в геенну огненную.
   Когда отрава свирипы переборола яд ладиля настолько, что восстановилось зрение и перестала кружиться голова, я встал со стула и заплетающимися ногами, чуть пританцовывая и мурлыча «врагу не сдаётся наш гордый наряд…», прошёлся по комнате.
   Симптомы отравления хорошо известны всякому, кто занимается ладильным бизнесом. Так что никого из бандитов моё поведение не удивило. Они были настолько упорны в своём невежестве, что даже прихлопывали мне и нисколько не насторожились, когда я добрался до пояса с револьверами.
   Это было побоище.
   Ничего спортивного и благородного. Ничего такого, о чём стоило помнить.
   Я убивал невооружённых людей и испытывал бешеное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Скользкая от крови рукоять револьвера ничуть не портила веселья. Но я знал, что всё ещё нахожусь под действием наркотика, и не сомневался в чудовищном похмелье, которое наступит под утро, через пять-шесть часов.
   Трое бандитов всё-таки успели добраться до оружия. У одного из них я заметил винтовку. Какой прок от длинного ствола в тесных помещениях и узких коридорах?
   Тем не менее они укрылись за огромным металлическим шкафом и даже сумели организовать оборону: тот, что с ружьём, не давал мне высунуться, а пистолеты двух других коротко отгавкивались при каждом моём выстреле.
   Когда я в очередной раз перезаряжал барабан, один из бандитов попытался сделать схватку «на рывок», но не успел: есть у меня такая привычка – вкладывать патроны в каморы одного револьвера, когда барабан другого ещё наполовину полон. Бандит упал на красавицу с роскошной гривой льняных волос. Её я уложил первой. Вот только красавицей я бы теперь её не назвал: волосы растрепались и покрылись чёрными пятнами. Не удивительно! Сорок четвёртый калибр с расстояния двух метров редко способствует причёске. Я, во всяком случае, о таких чудесах не слышал.
   – Эй, служивый!
   О! Никак до переговоров додумались?
   – В этой комнате на всех хватит. Забудем об обидах!
   Вот это слог, однако! Вот как рождается культура – под дулом револьвера.
   – Предлагаем половину! Мы первыми бросим оружие. Соглашайся! Дай слово витязя, мы поверим.
   Затянутые в пластик контейнеры с ладилем были прямо передо мной.
   До фига, однако. Не просто много. Офигительно много.
   Я поднял револьвер и выстрелил в одну из паллет. Раздалось шипение – рафинированный, сжатый до двух сотен атмосфер ладильный газ быстро распространился по помещению.
   Через минуту бандиты запели. Через две побросали оружие и вышли из укрытия.
   Я быстро прошёлся по комнатам и насчитал семерых, включая «артистов».
   Не было только старшины Глебского.
   – Где мой палец? – спросил я.
   Но они продолжали «петь», бессмысленно размахивая руками.
   Я ухватил здоровой рукой ближайшего за шиворот, правым локтем ударил его по носу и повторил вопрос.
   – Не знаю, – сказал парень, хлюпая кровью. – Я только со смены. Состав к локомотиву цеплял. Во, блин, кривило накатистое… ты тоже это видишь?
   Я отпустил бандита и повторил процедуру с его товарищем.
   – Сцыкун к председателю ушёл, – ответил он. – А палец твой в саквояже жизнеобеспеча.
   – Так это Петрович у вас отжигает? – глупо переспросил я.
   – Петрович! – уважительно прошептал парень. – Лысому палец в рот не клади. Про витязя без головы читал? Его работа…
   Я перевязал изуродованный палец, разыскал свой плащ и напился вволю воды. Потом неловко, одной рукой долго умывался. В голове чуть прояснилось. Я свалял дурака. Если бы как следует допросил Глебского на серпантине, то ещё днём знал бы расклад. А вагонку на меня сам председатель сбросил. Наверняка спускался следом и вагонку придерживал: чтобы, как я кувыркнусь в свирипу, в тележку меня погрузить и с удобствами вниз доставить. А когда увидел мою готовность возиться с противопехотками до ночи, решил ускорить события. Сбросил вагонку, глянул, как я долетел до места назначения, и поднялся наверх – с пульта вызвал наряд, чтоб меня подобрали. Потом, когда телеметрия зафиксировала, что я пришёл в себя, сообщал по телефону бандитам на заимку о моих перемещениях. Так что не было у Глебского микрофона. Глупое предположение. Мальчишка искренне боролся за свою жизнь.
   А мне теперь предстоял подъём на гору, в деревню. Ночью. Раненому. Под изрядной дозой чудовищного коктейля из наркотиков и проливным дождём. Хорошо ли я запомнил ловушки бандитов? Скоро узнаю. Могу себе представить, какой из меня боец будет к утру. А там их двое. Старшина – трус. Но Петрович – тёртый негодяй. Жиган от своего не отступится.
   В голове опять всё начало путаться. Я вновь плеснул в лицо воды и глянул на «артистов». Мин за спиной не оставляю.
   Кажется, об этом я уже тоже говорил…

5

   Багровый рассвет на Лютене непривычному человеку может показаться грозным признаком надвигающейся бури. Но это всего лишь рассвет – предвестник обычного тёплого дня.
   Светило вот-вот должно было взойти у меня за спиной. А Проционы уже висели над горизонтом. И от их яркого света моя тень длинной тёмной дорожкой протянулась к ногам старшины и председателя.
   – Это глупо! – кричит Петрович. – С тем, что лежит на заимке, ты сможешь открыть своё дело. Сможешь купить и вооружить армию. Будешь бороться с такими, как я, системно, в масштабе Галактики. Сдалась тебе эта деревня!
   – А мне бы хотелось, чтобы местные дорогу замостили, – не сводя глаз с бандитов, я сплёвываю в грязь. – Не терплю дерьма и болота.
   Меня не волнует, слышат ли они мой ответ. Я тяну время, чтобы у меня за спиной взошло солнце. Только тогда появится какой-то шанс выкарабкаться из этой переделки. А они ждут, чтобы я рухнул без чувств. И гадают, почему я до сих пор не умер от яда. Каждый из нас понимает, что это утро переживёт в лучшем случае только один.
   – Ты ранен, – настаивает председатель. – Ты истекаешь кровью. Убьёшь меня или Глебского. Но кто-то из нас тебя точно прикончит! Сдавайся! Я уже устал стоять без толку.
   Могу поверить. Было похоже, что стояли они тут с ночи. Теперь-то с заимкой и вправду связи не было. Покойники на телефонные звонки не отвечают. А вот отслеживать мои перемещения бандиты уже не могли, потому и ждали меня здесь.
   И хотели всё уладить на околице, чтобы местные ненароком не вмешались.
   Вот только околица оказалась на восточной стороне.
   И когда взойдёт солнце, они у меня будут как в тире. А в меня целиться им станет очень неудобно.
   – Ты уже всем доказал, что герой, – председатель всё ещё надеялся уладить свои проблемы миром, – теперь себе докажи, что можешь думать не только об убийстве.
   Щекой чувствую пробуждение утреннего бриза. Чепуха! Ветер никак не скажется на траектории пули. Тридцать метров? Смешное расстояние для нашего оружия. Так что всё будет как встарь: кто стреляет первым, тому и жить…
   Внезапно Петрович тянется к кобуре и ныряет за Глебского. Тот, ещё не понимая, что за него уже всё решили, опускает руку к пистолету.
   В падении выхватываю револьверы и открываю стрельбу.
   До грунта с высоты моего роста лететь четверть секунды.
   Скорострельность пистолетов выше револьверов. Их двое – я один. Восхода я так и не дождался. А ещё у меня изувечена правая рука. И я потерял много крови. А в жилах ладиль по-прежнему борется со свирипой. И мой противник на возвышении.
   Но я жив. А значит, могу стрелять.
   Я жив, пока стреляю.
   Стреляю, значит, – существую.
   По одному выстрелу я делаю с обоих стволов в полёте. Ещё два выстрела уже лёжа в грязи.
   Баланс правой руки ужасен, но оба выстрела с левой попадают в цель: Глебский, потеряв интерес к нашему спору, заваливается на поддерживающего его сзади Петровича. Председатель открывает огонь. Вполне успешно. Два выстрела. Левая нога ниже колена отзывается острой болью. Ещё два моих выстрела против одного выстрела жигана. Он опять в меня попал! В ягодицу. Только сейчас грязь, поднятая падением, брызгами валится на голову. Мне хочется, как можно глубже вжаться в болото, спрятаться в нём, нырнуть, раствориться… Я же свой! Я отсюда!
   Кажется, я был недоволен крестьянами, что они не мостят дороги.
   Блажь!
   Где лежит асфальт, нет места револьверам!
   Я перекатываюсь в сторону, нахожу лужицу поглубже и выпускаю ещё две пули в Петровича. Попадаю, конечно же, в Глебского, который по-прежнему не может упасть.
   Председатель стреляет. Опять успешно. Плечо. Из левой руки вываливается оружие.
   Похоже, всё. Приплыли…
   Стреляю с правой. Попал. Опять в Глебского. Что за наваждение!
   Сейчас он выстрелит мне в голову. И кепка не поможет. Каску бы…
   Где это долбаное солнце?!
   Почему он так метко стреляет? Почему труп Глебского не падает? Почему я слышу винтовочные выстрелы?
   Председатель смешно дёргает головой, будто поправляет чёлку, которой у него нет, роняет Глебского и медленно оседает.
   У меня темнеет в глазах.
   Мне смешно. Я вывалян в грязи, как свинья на скотном подворье. Пытаюсь засмеяться и слышу, как воздух барботирует лужу, в которую погружаюсь.
   Никогда не сомневался, что меня застрелят.
   Но и в голову не могло прийти, что с простреленной задницей буду тонуть в придорожной канаве… унизительно как-то.
   Блин…

6

   – Тебе бы ещё недельку отлежаться, сынок.
   – Всё ок, док, спасибо за палец и вообще… что подлатали.
   – Целебные свойства ладиля, парень, живая вода Лютены… а нам нужен новый председатель.
   – Это точно! – соглашаюсь я, закидывая за спину новенький вещмешок. – На этот раз будьте внимательней.
   – Мы рассчитывали на тебя…
   – Людям свойственно ошибаться.
   – Сколько бы времени ни прошло, – твёрдо говорит начмед, – не забудь о нас, витязь. Как «прижмёт», возвращайся. Мы всегда будем тебе рады. Мы построим тебе дом.
   – Ага, – говорю уже через плечо, делая первые шаги прочь от деревни. – И назовёте улицу моим именем.
   – Как хоть тебя зовут?
   Я смотрю под ноги, вижу свои грязные ботинки и ухмыляюсь. Потом вспоминаю, что так и не выяснил название деревеньки. При найме на почту приходят только координаты и должность нанимателя. Вот только не это имеет значение…
   Мне очень хочется остаться.
   Мне стоит немалых усилий не оборачиваться.
   Они ведь всем селом здесь. Провожают. Меня.
   А беда в том, что я точно знаю – оставшись, испачкаю их будущее. Я не могу оставаться здесь со своим фугасом за пазухой.
   На мне выстиранный и выглаженный плащ. Селяне одарили меня новеньким карабином и даже премировали контейнером с ладилем.
   Это много.
   Теперь я – богач.
   Но думать могу только о деревеньке в двух днях пути отсюда. Там тоже на центральной улице лежит жорства. Пожалуй, стоит наведаться… и мои мысли возвращаются к привычной колее: нужно бы отыскать лужицу почище…
   …И попытаться отмыть эти чёртовы ботинки!

Старик и дети

   Потолок заискрился побегами, и Брига приказал отступать.
   Замешкавшегося Имрана схватили за пояс и потянули назад. Имран не упал, развернулся и приземлился достойно: на четыре точки – колени-ладони, никого не ранил и сам не порезался о мачете, которым всего секунду назад рубил заросли.
   – Кто там спотыкается?! – зашипел Брига. – Через минуту отстрел. Ходу!
   – Не успеем, – сказал Ваха. – Справа карман. Лучше там переждать.
   – Надёжней, – поддержала Сашка. – До коллектора не добежим. Глянь, уже фиолетовый. Щас рванёт!
   Брига, бежавший впереди, без разговоров повернул вправо. Путь преградили старые, высохшие ветви. Хруст дерева, частые удары серпа… они не прошли – вдавились в узкий проход кармана. Позади уже свистело и щёлкало.
   Имран хоть и бежал последним – не оглянулся. Вот ещё! Это поначалу отстрелы корневища в диковинку: потолок набухает синим, идёт сиреневым ворсом – бахромой искрящихся змеек, а через секунду опадает стальными струнами; они вонзаются в грунт, утолщаются, пускают веточки, листья… и вот – старательно прорубленная тропа обращается в непроходимую чащу.
   Попасть под отстрел – верная смерть. Аппетит молодой поросли удивителен и ужасен. Побеги переваривают всё: глину, песок, камень… человека выпивают досуха, в самом что ни на есть летальном смысле.
   Прав Старик – не воевать, но сотрудничать. Подземелье нельзя победить, но можно пережить. Хотелось бы… очень хотелось бы пережить подземелье.
   Карман оказался просторной пещерой. Брига тут же перешёл на шаг. Сашка упала, Ваха перешагнул через неё и присел дальше от входа.
   Имран, как и Брига, сделал ещё десяток шагов туда и обратно, чтоб восстановить дыхание, и только тогда уселся на твёрдый, прессованный сушью и временем грунт.
   – Всё сначала? – с заметной одышкой спросил Ваха. – Или уже после обеда?
   Но Брига не ответил – было слышно, как он ощупывает поверхность скалы.
   – Что-то нашёл? – насторожилась Сашка.
   – Водой пахнет, – сказал Имран. – Может, река?
   Ему не ответили, но Имран был уверен, что все глянули в мрачную черноту пещеры. Он легко поднялся и подошёл к Бриге.
   – Где?
   Брига взял его руку и приложил ладонь к камню. На стене были выцарапаны три креста. В горле стало сухо.
   – Это не наши метки, – откашлявшись, проскрипел Имран. – Мы кресты косо ставим, ромбом, а здесь они прямые, квадратом.
   Ему показалось, что сказал тихо, чуть ли не шёпотом, но ребята услышали – через мгновение сгрудились возле удивительной находки.
   – Выходит, врёт Старик! – выразил общее сомнение Ваха.
   – Необязательно, – заупрямился Брига. – Он может не знать.
   – Здесь три креста, – сказал Имран. – Три!
   Это было странно. Крест ставили рядом с коридором, в который входили. Если там был тупик или петля, по возвращении царапали второй крест. Но что значит третий?
   – Покойник, – шёпотом предположил Имран. – Старик рассказывал, что Там на могилах кресты ставят.
   Слово «Там» так и прозвучало – с большой буквы.
   – Нужно посмотреть, – спокойно сказал Брига. – Это может оказаться важным.
   – Это может оказаться хренью! – возразила Сашка. – Например, пропастью. Или болотом. Или стаей пауков. Старик дал направление…
   – Я не хочу больше слышать про Старика! – закричал Ваха. – Кто он такой? Мы о нём ничего не знаем!
   – Будто мы о себе что-то знаем, – проворчал Брига.
   – Старик – местный, – миролюбиво сказала Сашка. – Давно здесь. Не вижу причин ему не верить.
   – Вот тебе причина, – Ваха шлёпнул ладонью по крестам. – Он нарочно составляет маршруты, чтобы мы не шли по старым меткам.
   – Тебя это удивляет? – спросил Брига, отходя дальше и растворяясь в темноте. – Разумеется. Зачем ему отправлять нас по старым меткам, если его группа зашла в тупик и погибла?
   – Он-то об этом помалкивает, – успокаиваясь, проворчал Ваха. – Может, они все там лежат?
   – Тогда кто царапал кресты? – резонно заметила Сашка. – Старик в это время дежурил в лагере. Откуда ему знать, в каком рукаве полегла группа?
   – Ты всё время его защищаешь, – недовольно пробурчал Ваха, – ты спала с ним! Сука!
   – Я со всеми спала, – насмешливо фыркнула Сашка. – Кобель!
   Её силуэт согнулся и слился со стеной.
   «Села на землю, – понял Имран. – Кажется, теперь только я на ногах». Он ещё раз ощупал знаки. Кресты ему не нравились. Что-то с ними было не так. Если бы там, дальше по коридору, был труп, то третий крест стоял бы в стороне. Два креста – тупик, третий – могила.
   Но кресты расположились в ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Выбрать из них пару было невозможно.
   – Схожу, – решился Имран. – Всё равно поросль успокоится минут через сорок, не раньше. Гляну, что там, и сразу вернусь.
   – Одиночные переходы запрещены, – напомнила Сашка.
   – Чепуха!
   – Уверен? – спросил Брига. – Старик частенько ругал тебя за самоуверенность.
   – Справлюсь.
   – Мужчина ты, – сказал Ваха. – Правильно. К чёрту Старика. Уважаю.
   Имран подошёл к выходу. Стараясь не высовываться из пещеры, нарубил сушняк и связал ветки травой. Затем старательно измочалил один из концов вязанки ударами о камень и несколько минут елозил метлой по светящемуся ворсу гриба, привалившегося к стене в шаге от выхода. Гриб был молодым – густой ворс напоминал шерсть, полную флуоресцирующей перхоти. Поэтому вязанка быстро наполнилась и «разгорелась». Освещение, конечно, «не очень»: метку рассмотреть можно, найти – нет. Но лучше так, чем на ощупь.
   – С тобой пойду, – Сашка была уже на ногах. – Вдруг там и в самом деле вода.
   Они двинулись в темноту. Шорох шагов и сдержанное дыхание долгое время были единственными звуками, нарушавшими покой мёртвой пещеры. Фиолетовые искры «факела» позволяли идти ровно, не пачкая руки о камень, но, если впереди притаился зверь, увидеть его можно будет не раньше, чем он вцепится в горло. Поэтому Имран вытянул факел перед собой, приподняв над головой мачете.
   – Водопад, – прошептала из-за спины Сашка.
   Имран прислушался: ровный гул с характерными всплесками.
   – Вода! Вода! – чуть ли не запела Сашка. – Вода!
   Она больно толкнула Имрана в поясницу.
   – Сдурела, что ли? – возмутился Имран. – Забыла, как Ладке ногу откусило?
   Сашка виновато пискнула и отстала. Теперь шорох её шагов не мешал Имрану прислушиваться к тому, что делалось спереди.
   Вышли к озеру. Имран с минуту крутил головой, но так и не разобрал, с какой стороны «гремело». Казалось, вода падала с обеих сторон. Другой берег не просматривался, быстрое течение угадывалось по бегу пены и пузырей. Тянуло сыростью и холодом. Имран приоткрыл рот и нежно выдохнул – в призрачном свете факела мелькнуло облачко пара.
   – Замечательно! – Сашка прошла вперёд, на ходу снимая рубашку и стряхивая лапти.
   – Может, без фанатизма? – сказал Имран. – Холодно. И вообще…
   – Что «вообще»? Что «вообще», Раня? – смеясь, передразнила Сашка. – Да я о такой ванне месяц мечтаю!
   Нагая, она была уже по пояс в воде. Всё ещё посмеиваясь, она отплыла в темноту и с плеском нырнула.
   Имран огляделся. За спиной влажно поблёскивал камень, водяная пыль забивалась в ноздри, оседала на одежде, от неё саднило в горле. Место казалось безопасным: растения без света грибов гибнут, а насекомые сторонятся воды.
   – Сашка! – позвал Имран.
   Эха не было. Звук терялся в воздухе, как человек в темноте, – целиком, без остатка.
   Имран почувствовал беспокойство.
   «Неужели разыграть меня вздумала?»
   Сердито взмахнул веткой и позвал ещё раз. Потом ещё и ещё.
   Через минуту Имран решил собрать Сашкину одежду. Тревога усилилась: рубашка, пояс, лапти… всё лежало на месте. Аккуратно сложив вещи в рубашку, скатал всё в один плотный узел.
   – Сашка! – закричал Имран, не веря, что ответа уже никогда не будет.
   Но она так и не ответила.

* * *

   – Пороги и каскад водопадов. А на глубине течение особенно свирепое: русло имеет донные стоки, как слив у бассейна.
   – Почему ты только сейчас об этом говоришь? – задыхаясь от гнева, спросил Ваха.
   – Потому что ты только сейчас об этом спрашиваешь, – спокойно ответил Старик. – Я вам дал направление. Зачем было идти к реке? От большого ума?
   – Сплавляться легче, чем рубиться сквозь заросли, – рассудительно сказал Брига. – Для этого большого ума не нужно. Мы думаем связать плот.
   – Сплавляться? – с сомнением уточнил Старик. – В темноте? Через водопад? Как бы вы ни увязали сушняк, река в минуту размолотит плот в груду ветоши. Погибла Сашка. Вы потеряли половину группы. Если вы научились «думать», то первым делом решите: будете экспериментировать или идти к свету?
   – Иначе не выбраться, – хмуро сказал Брига. – Я счёт дням потерял, сколько мы уже идём.
   – Шестьдесят первые сутки, – сказал Старик. – После месяца подготовки. Вы же знаете, я не ложусь спать, пока не отмечу полночь по хронометру. Движемся с приличной скоростью. Взгляните…
   Они подошли к большому плоскому камню, на котором растянулась карта исследованной части лабиринта. «Бумагу» Старик сделал из бамбука: несколько суток вываривал, а потом разрезал трубку по длине и неделю сушил, скрутив рулоном.
   Слева в углу ленты значились шесть перечёркнутых решёток и одна одинокая чёрточка.
   – Мы стартовали с базового лагеря и за это время сменили пять стоянок, – все внимательно следили за его указательным пальцем. – Сместились к юго-западу примерно на двести километров. Если представления о ширине горного хребта верные, то мы прошли больше половины пути. Чем вы недовольны? Двигаетесь в тепле, приём пищи по расписанию, треть суток спите…