Страница:
– Мы снова вместе, я спасена…
Рагунат подошел к ней, но даже не подал стакана воды. Он молча смотрел на страдающую женщину, свою жену, мать его ребенка.
Лиля с огромным трудом приподнялась со своего жесткого ложа и прильнула к Рагунату.
– Но почему вы отворачиваетесь от меня? – Лиля обнимала мужа, а он повернулся к ней спиной, слушая истошные вопли Баби:
– Помни, что сделал бог Рама со своей женой. Ты должен выгнать ее, слышишь?
Наконец ужасные слова дошли до сознания Лили.
– О, что она говорит? Почему же вы молчите? – Она думала, что сейчас муж защитит честь своей жены, рассеет злую клевету и прогонит прочь Баби, но Рагунат молчал.
Зачем ему было ломать свою жизнь, лишаться блестящей карьеры, богато обставленного дома, в котором он чувствовал себя так спокойно и уютно, из-за падшей женщины. Ведь он и так великодушен, в конце концов, все случилось помимо ее воли, разбойники насильно похитили ее.
– Рагунат, – прошептала Лиля, – скоро родится наш сын.
Она все еще надеялась достучаться до его окаменевшего сердца. Ведь не мог же он равнодушно отнестись к собственному ребенку.
– Я буду матерью вашего ребенка, – нежно проговорила она, прильнув к плечу мужа.
«Вашего ребенка», – прозвучало в ушах Рагуната. Да как она смеет! Пытается навязать ему бандитское отродье, лжет ему прямо в глаза! С таким цинизмом Рагунат не сталкивался даже во время суда над самыми отъявленными и закоренелыми преступниками! Но нет, он будет тверд и вынесет свой приговор.
Рагунат выпрямился и яростно закричал:
– Прочь! Уходи прочь немедленно, слышишь?
Лиле показалось, что ее поразила молния, земля разверзлась под ногами. Она не могла поверить, она отказывалась понимать, что муж выгоняет ее из дома, как бродячую собаку. За что?
О, великий бог Рама!
Ты изгнал любящую тебя жену Ситу.
Почему же не рухнули небеса?..
Эта грустная песня зазвучала в душе Лили, когда она, понурив голову, пошла к дверям. Каждый шаг отзывался острой болью, но еще непереносимей была душевная боль. Лиля еще надеялась, что Рагунат образумится и остановит ее, но он отвернулся будто ее и не было.
Баби довольно щурила узкие запухшие глазки. Она добилась своего, уберегла честь семьи и наказала порочную женщину не хуже бога Рамы.
Лиля вышла на улицу под проливной дождь. Она не взяла с собой даже накидки. Ей ничего не нужно было в этом доме, кроме любви, она отдала все, а взамен не получила ничего, кроме предательства.
Казалось, небеса рыдали вместе с ней, оплакивая ее судьбу. Редкие прохожие перебегали дорогу, спеша укрыться от ливня. Никто не обращал никакого внимания на беременную женщину, бредущую неизвестно куда – мало ли в городе Лакхнау бездомных бродяг, ночующих под открытым небом?
Каждый шаг давался Лиле с ужасной болью, она почувствовала, что ребенок вот-вот покинет ее тело. Кто примет его, кто прервет нить, связывающую его с матерью? Лиля огляделась, пытаясь замутненными глазами отыскать хоть маленькое местечко сухой земли. Но дождь проник повсюду, превратив улицы в потоки грязи. Неужели и земля отказывается принять ее малыша? Чем он виноват перед нею? Он был зачат в любви, а не в грехе. Она ждала его с радостью и надеждой. Бедный малыш, он еще не видел света, а мир уже продемонстрировал ему свою чудовищную жестокость. Все отнято у еще не рожденного ребенка: дом, отец, мирное и спокойное детство в окружении любящих родных… А что ему оставила судьба – только ее, мать.
Что ж, это тоже немало. Лиля подняла голову, и если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, он узнал бы прежнюю гордую и величавую красавицу. Она сама поможет своему малышу, все сделает ради него. Что ей боль – мало ли женщина терпит боли! Вот сейчас она соберется и, если у нее есть еще несколько минут, поищет тихое местечко, где можно будет родить сына. Ей надо только успокоиться – Рагунат, Баби и все, что с ней произошло, – все это она сейчас оставляет позади. Теперь у нее нет времени думать о них. Только ее ребенок, только она и ее ребенок.
Лиля сделала еще несколько шагов по дороге, но резкая боль заставила ее замереть. Еще мгновение – и она упала в грязную жижу. Ее малыш не захотел ждать, пока ему отыщется место в мире. Он шел в него, разрывая тело матери, но не исторгнув ни единого крика из ее пересохшего рта.
О, великий бог Рама!
Ты изгнал любящую тебя жену Ситу.
Почему же не рухнули небеса?! —
повторяла про себя Лиля, хватая руками ускользающую землю.
Небеса все-таки разверзлись, но она не видела этого. Огненный зигзаг прочертил бескрайнее небо над городом Лакхнау, на пустынной улице которого лежала без памяти маленькая хрупкая женщина, только что подарившая миру сына.
Раскат грома сотряс жилища попрятавшихся людей. Ему ответил пронзительный крик ребенка. Он родился мгновение назад, а уже спорил с небесами.
Глава шестая
Глава седьмая
Рагунат подошел к ней, но даже не подал стакана воды. Он молча смотрел на страдающую женщину, свою жену, мать его ребенка.
Лиля с огромным трудом приподнялась со своего жесткого ложа и прильнула к Рагунату.
– Но почему вы отворачиваетесь от меня? – Лиля обнимала мужа, а он повернулся к ней спиной, слушая истошные вопли Баби:
– Помни, что сделал бог Рама со своей женой. Ты должен выгнать ее, слышишь?
Наконец ужасные слова дошли до сознания Лили.
– О, что она говорит? Почему же вы молчите? – Она думала, что сейчас муж защитит честь своей жены, рассеет злую клевету и прогонит прочь Баби, но Рагунат молчал.
Зачем ему было ломать свою жизнь, лишаться блестящей карьеры, богато обставленного дома, в котором он чувствовал себя так спокойно и уютно, из-за падшей женщины. Ведь он и так великодушен, в конце концов, все случилось помимо ее воли, разбойники насильно похитили ее.
– Рагунат, – прошептала Лиля, – скоро родится наш сын.
Она все еще надеялась достучаться до его окаменевшего сердца. Ведь не мог же он равнодушно отнестись к собственному ребенку.
– Я буду матерью вашего ребенка, – нежно проговорила она, прильнув к плечу мужа.
«Вашего ребенка», – прозвучало в ушах Рагуната. Да как она смеет! Пытается навязать ему бандитское отродье, лжет ему прямо в глаза! С таким цинизмом Рагунат не сталкивался даже во время суда над самыми отъявленными и закоренелыми преступниками! Но нет, он будет тверд и вынесет свой приговор.
Рагунат выпрямился и яростно закричал:
– Прочь! Уходи прочь немедленно, слышишь?
Лиле показалось, что ее поразила молния, земля разверзлась под ногами. Она не могла поверить, она отказывалась понимать, что муж выгоняет ее из дома, как бродячую собаку. За что?
О, великий бог Рама!
Ты изгнал любящую тебя жену Ситу.
Почему же не рухнули небеса?..
Эта грустная песня зазвучала в душе Лили, когда она, понурив голову, пошла к дверям. Каждый шаг отзывался острой болью, но еще непереносимей была душевная боль. Лиля еще надеялась, что Рагунат образумится и остановит ее, но он отвернулся будто ее и не было.
Баби довольно щурила узкие запухшие глазки. Она добилась своего, уберегла честь семьи и наказала порочную женщину не хуже бога Рамы.
Лиля вышла на улицу под проливной дождь. Она не взяла с собой даже накидки. Ей ничего не нужно было в этом доме, кроме любви, она отдала все, а взамен не получила ничего, кроме предательства.
Казалось, небеса рыдали вместе с ней, оплакивая ее судьбу. Редкие прохожие перебегали дорогу, спеша укрыться от ливня. Никто не обращал никакого внимания на беременную женщину, бредущую неизвестно куда – мало ли в городе Лакхнау бездомных бродяг, ночующих под открытым небом?
Каждый шаг давался Лиле с ужасной болью, она почувствовала, что ребенок вот-вот покинет ее тело. Кто примет его, кто прервет нить, связывающую его с матерью? Лиля огляделась, пытаясь замутненными глазами отыскать хоть маленькое местечко сухой земли. Но дождь проник повсюду, превратив улицы в потоки грязи. Неужели и земля отказывается принять ее малыша? Чем он виноват перед нею? Он был зачат в любви, а не в грехе. Она ждала его с радостью и надеждой. Бедный малыш, он еще не видел света, а мир уже продемонстрировал ему свою чудовищную жестокость. Все отнято у еще не рожденного ребенка: дом, отец, мирное и спокойное детство в окружении любящих родных… А что ему оставила судьба – только ее, мать.
Что ж, это тоже немало. Лиля подняла голову, и если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, он узнал бы прежнюю гордую и величавую красавицу. Она сама поможет своему малышу, все сделает ради него. Что ей боль – мало ли женщина терпит боли! Вот сейчас она соберется и, если у нее есть еще несколько минут, поищет тихое местечко, где можно будет родить сына. Ей надо только успокоиться – Рагунат, Баби и все, что с ней произошло, – все это она сейчас оставляет позади. Теперь у нее нет времени думать о них. Только ее ребенок, только она и ее ребенок.
Лиля сделала еще несколько шагов по дороге, но резкая боль заставила ее замереть. Еще мгновение – и она упала в грязную жижу. Ее малыш не захотел ждать, пока ему отыщется место в мире. Он шел в него, разрывая тело матери, но не исторгнув ни единого крика из ее пересохшего рта.
О, великий бог Рама!
Ты изгнал любящую тебя жену Ситу.
Почему же не рухнули небеса?! —
повторяла про себя Лиля, хватая руками ускользающую землю.
Небеса все-таки разверзлись, но она не видела этого. Огненный зигзаг прочертил бескрайнее небо над городом Лакхнау, на пустынной улице которого лежала без памяти маленькая хрупкая женщина, только что подарившая миру сына.
Раскат грома сотряс жилища попрятавшихся людей. Ему ответил пронзительный крик ребенка. Он родился мгновение назад, а уже спорил с небесами.
Глава шестая
Посередине дороги лежала потерявшая сознание женщина, рядом с ней плакал и шевелил крошечными ручками и ножками только что родившийся ребенок, омываемый теплым ливнем.
Из-за сплошной стены падающей воды вышел человек, он держал над головой большой черный зонт.
Он встал возле роженицы, наступив носком дорогой кожаной туфли на край ее сари. Человек не спешил на помощь, он просто стоял и смотрел.
Сильная вспышка молнии осветила хищное лицо – это был Джагга.
Бандит внимательно оглядел малыша и остался вполне доволен – ребенок казался здоровым и сильным. В планах Джагги он играл главную роль, мальчик не должен умереть, едва родившись, – пока рано для смерти, он должен вырасти и выполнить свое предназначение.
О, с этим ребенком у Джагги связано очень многое, его будущее должно стать отмщением за прошлое, только бы ребенок выжил. О нем позаботятся, он, Джагга, проследит за этим.
Разбойник с ненавистью смотрел на копошащегося в грязи сына судьи, он мог бы уничтожить его, но пусть этот ребенок сам станет орудием мести. Джагге было за что мстить, когда-то и он появился на свет почти на улице, но он мог бы выкарабкаться из грязи, если бы не судья Рагунат.
Джагга почувствовал, как черная волна злобы захлестывает его, он опять увидел все, как будто только вчера произошли с ним события, перевернувшие всю его жизнь…
…Высокому, крепкому парню по имени Джоша надоело кидать камешки в окно своего дружка, и он заорал, что было мочи:
– Эй, Джагга! Выходи на улицу!
Семейство Джагги хорошо знали во всем городе, с ними боялись связываться, еще бы – потомственные разбойники!
Дед Джагги был темным, неграмотным бандитом, отличавшимся жестокостью и кровожадностью. Он грабил на большой дороге, не гнушаясь отнять медный кувшин у крестьянки из соседней деревни.
– Все в хозяйстве пригодится! – говаривал он, запирая на ключ очередной сундук с награбленным.
У него в подручных ходило несколько разбойников, таких же, как и он, головорезов. Они отличались от своего главаря только тем, что у них было меньше мозгов, чтобы устраивать неожиданные нападения на проезжающих купцов.
Дом Джагги стоял в пригороде, за высоким каменным забором, откуда доносилось хрипение цепных псов. Самого хозяина ненавидели и боялись, хотя он и пытался задобрить соседей, но его выдали при первом удобном случае, когда он вернулся после ограбления какой-то деревушки. Крестьянам надоели постоянные набеги, кто-то из них набрался смелости и подстрелил главаря разбойников.
Подручные привезли его домой, он сам держался в седле, но все заметили, что бандит ранен. Он остался дома и не успел скрыться, когда полиция окружила его логово. С тех пор Джагга своего деда никогда не видел.
Отец Джагги тоже воровал, но он был слишком напуган тем, как закончилась жизнь лихого главаря банды.
– Я не хочу, чтобы мой сын стал сиротой, – часто повторял он.
Отец был гораздо хитрее и изворотливее. Внешне он вел тихую жизнь обывателя, держал мелочную лавку, но на самом деле являлся королем воров в городе, а в его лавку сбывали награбленное все бандиты и карманники. Правда, получали они за свое добро очень мало, уж больно прижимистым был хозяин, но никто не отваживался открыто проявлять недовольство, тех, кто пытался спорить, находили потом в канаве с перерезанным горлом.
Джагге нравилось, что его боялись, он с детства любил оружие, носил с собой острый нож, похваляясь им перед мальчишками.
– Ты должен учиться! – кричал на него отец. – Хватит разбойников в нашем роду!
Свои слова он подкреплял увесистыми оплеухами, но Джагга не собирался вести честную жизнь, а учение нагоняло на него тоску.
– Я лучше пойду на улицу, – говорил он.
Джагга уже с детских лет пытался сколотить вокруг себя дружков, в нем говорила кровь его деда, но он не отваживался нарушать закон.
Время от времени отец исчезал. Джагга знал, что это значит – он отсиживал очередной срок в тюрьме.
Особенно плохие времена наступили, когда в городе появился судья Рагунат, он беспощадно сажал бандитов, и с ним невозможно было договориться, как с его предшественниками. Мало того, что он лично вел дела короля воров и его подручных, он выступал с такими гневными и пламенными речами, что никакие адвокаты не могли им помочь, когда они попадали на скамью подсудимых.
– Мы должны искоренить эту заразу! – говорил Рагунат. – Напрасно они рассчитывают на снисхождение. Мы должны осудить не только самих воров, но и тех, кто их окружает, кто покрывает их своим молчанием. Я не верю, что в такой семье может вырасти порядочный человек: если отец вор и бродяга, чему он может научить своих детей? Он научит их воровать и бродяжничать – и общество получит новых преступников. Надо разорвать этот замкнутый круг!
В тот день к Джагге пришел его дружок Джоша, и они отправились в город.
– Слушай, приятель, – басил Джоша, – в лавке старого Вишну плохо закрывается оконная задвижка, я сам слышал, как он говорил, что надо вызвать мастера.
– Ну и что? – спросил Джагга.
– А то, туда можно залезть, если подцепить задвижку крючком.
Джагга задумался. План показался ему чрезвычайно заманчивым, однако он отказался.
– Я в окно не полезу.
– А тебя никто и не просит, я сам полезу и выгребу все, что есть в кассе.
Жадность взяла верх, и Джагга пошел вместе с Джошей на дело.
Лавка старого Вишну находилась в старой части Лакхнау на Аминабаде. Там, среди узких улочек, с трудом могли разминуться две повозки, в хитроумных лабиринтах переулков и неожиданных тупиков можно было заблудиться, однако приятели чувствовали себя на Аминабаде, как рыба в воде.
Джоша встал на углу, огляделся.
– Вон она, лавочка, – кивнул парень, – а вон окно. Ну что, здорово я придумал?
– Ты придумал, ты и полезай, – сказал Джагга.
– Ладно, ты хотя бы постой здесь, я быстро.
Джоша приник к окну, растворившись в густой тени. Что-то тихо звякнуло, и он исчез, будто втянутый внутрь сквозняком.
Джагга отошел подальше от дома. Он вовсе не хотел, чтобы его нашли сторожа. От нечего делать он вытащил нож и принялся втыкать в землю, упражняясь в меткости. В качестве мишени Джагга выбрал кусок деревяшки и так увлекся, что не заметил, как в окне лавочки мелькнул свет.
Со звоном вылетело стекло, и раздался истошный крик Джоши, тут же оборвавшийся.
– Ага, вот еще один, – закричал подкравшийся сторож.
Джагга бросился бежать и угодил прямо в живот толстого полицейского.
– Я ни в чем не виноват! – завопил Джагга, но его никто не слушал.
Не слушали его и в суде.
Легко ли в семнадцать лет попасть в тюрьму, не совершив преступления, лишиться свободы, света и всех радостей молодости, потому что какой-то только что выпущенный из университета судья решил, что сын вора – всегда вор, сын убийцы – всегда убийца, сын предателя – предатель!
Применив свою теорию на практике, Рагунат приговорил Джаггу к каторжной тюрьме…
Разбойник провел рукой по лицу, отгоняя неприятные воспоминания. Что же, господин судья, вот оно, твое благородство и порядочность – выгнанная тобой из дома невинная женщина валяется в грязи на улице. Так кто из нас предатель?
– Поздравляю, господин Рагунат, прекрасное начало! – прошептал разбойник. – Ваш сын родился в грязи!
Он повернулся и торжественным шагом гордого своей победой человека удалился в темноту, скрывшись за пеленой ливня.
Из-за сплошной стены падающей воды вышел человек, он держал над головой большой черный зонт.
Он встал возле роженицы, наступив носком дорогой кожаной туфли на край ее сари. Человек не спешил на помощь, он просто стоял и смотрел.
Сильная вспышка молнии осветила хищное лицо – это был Джагга.
Бандит внимательно оглядел малыша и остался вполне доволен – ребенок казался здоровым и сильным. В планах Джагги он играл главную роль, мальчик не должен умереть, едва родившись, – пока рано для смерти, он должен вырасти и выполнить свое предназначение.
О, с этим ребенком у Джагги связано очень многое, его будущее должно стать отмщением за прошлое, только бы ребенок выжил. О нем позаботятся, он, Джагга, проследит за этим.
Разбойник с ненавистью смотрел на копошащегося в грязи сына судьи, он мог бы уничтожить его, но пусть этот ребенок сам станет орудием мести. Джагге было за что мстить, когда-то и он появился на свет почти на улице, но он мог бы выкарабкаться из грязи, если бы не судья Рагунат.
Джагга почувствовал, как черная волна злобы захлестывает его, он опять увидел все, как будто только вчера произошли с ним события, перевернувшие всю его жизнь…
…Высокому, крепкому парню по имени Джоша надоело кидать камешки в окно своего дружка, и он заорал, что было мочи:
– Эй, Джагга! Выходи на улицу!
Семейство Джагги хорошо знали во всем городе, с ними боялись связываться, еще бы – потомственные разбойники!
Дед Джагги был темным, неграмотным бандитом, отличавшимся жестокостью и кровожадностью. Он грабил на большой дороге, не гнушаясь отнять медный кувшин у крестьянки из соседней деревни.
– Все в хозяйстве пригодится! – говаривал он, запирая на ключ очередной сундук с награбленным.
У него в подручных ходило несколько разбойников, таких же, как и он, головорезов. Они отличались от своего главаря только тем, что у них было меньше мозгов, чтобы устраивать неожиданные нападения на проезжающих купцов.
Дом Джагги стоял в пригороде, за высоким каменным забором, откуда доносилось хрипение цепных псов. Самого хозяина ненавидели и боялись, хотя он и пытался задобрить соседей, но его выдали при первом удобном случае, когда он вернулся после ограбления какой-то деревушки. Крестьянам надоели постоянные набеги, кто-то из них набрался смелости и подстрелил главаря разбойников.
Подручные привезли его домой, он сам держался в седле, но все заметили, что бандит ранен. Он остался дома и не успел скрыться, когда полиция окружила его логово. С тех пор Джагга своего деда никогда не видел.
Отец Джагги тоже воровал, но он был слишком напуган тем, как закончилась жизнь лихого главаря банды.
– Я не хочу, чтобы мой сын стал сиротой, – часто повторял он.
Отец был гораздо хитрее и изворотливее. Внешне он вел тихую жизнь обывателя, держал мелочную лавку, но на самом деле являлся королем воров в городе, а в его лавку сбывали награбленное все бандиты и карманники. Правда, получали они за свое добро очень мало, уж больно прижимистым был хозяин, но никто не отваживался открыто проявлять недовольство, тех, кто пытался спорить, находили потом в канаве с перерезанным горлом.
Джагге нравилось, что его боялись, он с детства любил оружие, носил с собой острый нож, похваляясь им перед мальчишками.
– Ты должен учиться! – кричал на него отец. – Хватит разбойников в нашем роду!
Свои слова он подкреплял увесистыми оплеухами, но Джагга не собирался вести честную жизнь, а учение нагоняло на него тоску.
– Я лучше пойду на улицу, – говорил он.
Джагга уже с детских лет пытался сколотить вокруг себя дружков, в нем говорила кровь его деда, но он не отваживался нарушать закон.
Время от времени отец исчезал. Джагга знал, что это значит – он отсиживал очередной срок в тюрьме.
Особенно плохие времена наступили, когда в городе появился судья Рагунат, он беспощадно сажал бандитов, и с ним невозможно было договориться, как с его предшественниками. Мало того, что он лично вел дела короля воров и его подручных, он выступал с такими гневными и пламенными речами, что никакие адвокаты не могли им помочь, когда они попадали на скамью подсудимых.
– Мы должны искоренить эту заразу! – говорил Рагунат. – Напрасно они рассчитывают на снисхождение. Мы должны осудить не только самих воров, но и тех, кто их окружает, кто покрывает их своим молчанием. Я не верю, что в такой семье может вырасти порядочный человек: если отец вор и бродяга, чему он может научить своих детей? Он научит их воровать и бродяжничать – и общество получит новых преступников. Надо разорвать этот замкнутый круг!
В тот день к Джагге пришел его дружок Джоша, и они отправились в город.
– Слушай, приятель, – басил Джоша, – в лавке старого Вишну плохо закрывается оконная задвижка, я сам слышал, как он говорил, что надо вызвать мастера.
– Ну и что? – спросил Джагга.
– А то, туда можно залезть, если подцепить задвижку крючком.
Джагга задумался. План показался ему чрезвычайно заманчивым, однако он отказался.
– Я в окно не полезу.
– А тебя никто и не просит, я сам полезу и выгребу все, что есть в кассе.
Жадность взяла верх, и Джагга пошел вместе с Джошей на дело.
Лавка старого Вишну находилась в старой части Лакхнау на Аминабаде. Там, среди узких улочек, с трудом могли разминуться две повозки, в хитроумных лабиринтах переулков и неожиданных тупиков можно было заблудиться, однако приятели чувствовали себя на Аминабаде, как рыба в воде.
Джоша встал на углу, огляделся.
– Вон она, лавочка, – кивнул парень, – а вон окно. Ну что, здорово я придумал?
– Ты придумал, ты и полезай, – сказал Джагга.
– Ладно, ты хотя бы постой здесь, я быстро.
Джоша приник к окну, растворившись в густой тени. Что-то тихо звякнуло, и он исчез, будто втянутый внутрь сквозняком.
Джагга отошел подальше от дома. Он вовсе не хотел, чтобы его нашли сторожа. От нечего делать он вытащил нож и принялся втыкать в землю, упражняясь в меткости. В качестве мишени Джагга выбрал кусок деревяшки и так увлекся, что не заметил, как в окне лавочки мелькнул свет.
Со звоном вылетело стекло, и раздался истошный крик Джоши, тут же оборвавшийся.
– Ага, вот еще один, – закричал подкравшийся сторож.
Джагга бросился бежать и угодил прямо в живот толстого полицейского.
– Я ни в чем не виноват! – завопил Джагга, но его никто не слушал.
Не слушали его и в суде.
Легко ли в семнадцать лет попасть в тюрьму, не совершив преступления, лишиться свободы, света и всех радостей молодости, потому что какой-то только что выпущенный из университета судья решил, что сын вора – всегда вор, сын убийцы – всегда убийца, сын предателя – предатель!
Применив свою теорию на практике, Рагунат приговорил Джаггу к каторжной тюрьме…
Разбойник провел рукой по лицу, отгоняя неприятные воспоминания. Что же, господин судья, вот оно, твое благородство и порядочность – выгнанная тобой из дома невинная женщина валяется в грязи на улице. Так кто из нас предатель?
– Поздравляю, господин Рагунат, прекрасное начало! – прошептал разбойник. – Ваш сын родился в грязи!
Он повернулся и торжественным шагом гордого своей победой человека удалился в темноту, скрывшись за пеленой ливня.
Глава седьмая
Лиля была без сознания несколько дней. Она очнулась от того, что в глаза ей светил солнечный луч, лаская своим теплом.
– Наконец-то ты пришла в себя, девочка, – послышался мягкий голос.
Лиля повернула голову и увидела рядом сморщенное старушечье лицо, улыбающееся ей беззубой улыбкой.
– Вот и хорошо, милая, вот и хорошо, – шептала старушка, помогая Лиле приподняться. – Сейчас заварю тебе чаю, поесть принесу.
Лиля так ослабела, что не могла даже поднять руку. Ей было тяжело говорить, к счастью, старушка, соскучившаяся в тишине, говорила за двоих, к тому же она легко угадала, о чем Лиля хочет ее спросить.
– Спит твой малыш, сладенько спит. Я его помыла только что, смазала маслом, лежит такой чистенький, вот ему и спится хорошо, отчего бы не спать, – бормотала старушка. – Мальчик у тебя, ты, небось, и не знаешь.
Старушка увидела, каким счастьем загорелись глаза Лили, она сияла, гордая собой и своим малышом.
– Ничего, все хорошо, – говорила старушка, – все плохое позади, самое страшное ты уже выдержала, теперь надо растить малыша, скоро он захочет кушать.
Лиле хотелось расспросить ее обо всем, но язык ей не повиновался, после такого потрясения силы слишком медленно возвращались к ней.
Лиля посмотрела на нее вопросительно: что знает о ней эта незнакомая женщина? Но старушка уже повернулась к ней спиной и исчезла за перегородкой, откуда послышался детский лепет. Через минуту она принесла Лиле крошечного малыша, замотанного в кусок ткани. Мальчик посмотрел на мать еще мутными глазками и протянул ей ручку. Лиля взяла в свою слабую руку его маленькие пальчики и принялась целовать их. Она молчала, а по ее впалым щекам текли слезы.
Старуха оказалась настоящей волшебницей – через неделю Лиля чувствовала себя вполне здоровой. Колдуя над множеством разных трав, которыми был увешан весь ее крохотный домик, хозяйка варила отвары, неизменно приятные на вкус и, как выяснилось, обладающие чудодейственными свойствами.
Малыш тоже получал свою долю, и теперь уже трудно было узнать в этом розовощеком крепыше недавнего новорожденного.
Лиля стала вставать и помогать старухе по дому, хотя ни за что бы не решилась выйти за ворота. Здесь был мир, хотя бы на время данный ей взамен оставленного позади. За его пределами ее ждал город Лакхнау, полный злобы и ненависти к той, которую рок избрал своей жертвой.
Ей было хорошо в этом домике. С хозяйкой они ладили прекрасно, та искренне привязалась к малышу и называла себя, играя с ним, его бабушкой. Но что-то настораживало Лилю в атмосфере вокруг. Она не могла понять, откуда в таком скромном домике дорогие ткани, белье, на котором лежала она и в которое заворачивали ее сына. Откуда старушка, казавшаяся совершенно одинокой, берет деньги – и немалые – на покупку продуктов, самых лучших и свежих, для нее и сына. Лиля пробовала осторожно выяснить, не оказывает ли старушка помощь больным своим врачебным искусством, но хозяйка отвечала уклончиво, а за все время Лиля не встретила в доме ни одного страждущего горожанина.
Один раз старушка обмолвилась, что уже видела однажды Лилю до их теперешней встречи, но где и когда это произошло, не сказала. Лиля пыталась вспомнить, не приходилось ли ей сталкиваться с этой женщиной в своей прежней, спокойной жизни, по разгадка ускользала от нее, оставив лишь какое-то смутное ощущение тревоги.
По вечерам старушка иногда исчезала и возвращалась уже на рассвете. Лиля не решалась спросить ее об этих отлучках и делала вид, что спит, когда хозяйка входила в комнату и ложилась в свою постель.
Малыш подрастал, радуя мать своей красотой и веселым нравом. Иногда у Лили щемило сердце – в случайной мине его подвижного лица она вдруг на мгновение видела его отца, за младенческими очертаниями носа, глаз и губ сына угадывала крупные и красивые черты Рагуната. Радость такого узнавания мгновенно сменялась острой болью от свежей раны, непереносимой обиды и поруганной гордости женщины. Тогда ей хотелось, чтобы ее ребенок был похож только на нее, на ее мать, которую она потеряла так давно и если помнила, то только памятью сердца, на ее отца, ненадолго пережившего несчастную жену, на их род, не уступавший благородством роду Рагуната, но не скопивший богатств к этому горькому часу, когда последняя его дочь держала на руках своего отверженного сына в чужом жалком домишке, где ее кормили из милости.
В день, когда малышу исполнился месяц, Лиля решила спросить у старухи, как же все-таки она попала к ней.
– Я нашла тебя на улице, ты была без памяти, а рядом лежал твой малыш. Кто бы смог вынести такое зрелище? – сказала хозяйка, отведя глаза.
– И это вся правда? – прошептала Лиля.
– Если и не вся, то вполне достаточная для женщины в твоем положении. Что ты еще хочешь знать? – строго спросила старуха.
– Мне кажется, – нерешительно пробормотала Лиля, – что я не совсем случайно попала в этот дом… Может быть… может быть, вам помогает заботиться обо мне… мой муж?
– Муж?! – Старушка невольно рассмеялась, но сразу же оборвала свой смех, заметив тень, пробежавшую по склоненному лицу ее гостьи. – Нет, девочка, забудь про него и не тешь себя пустыми надеждами. Он и из дому не вышел, чтобы найти свою жену и сына в ту страшную ночь.
– Но кто же? Есть все-таки кто-то, кто вам помогает, или вы сами несете эту ношу – меня и моего сына, тратя на нас не только вашу доброту и внимание, но и деньги, большие деньги?
Старуха вздохнула и присела на край кровати, опустив на колени тяжелые руки.
– Что мне сказать тебе, моя девочка? – Она покачала головой и задумалась. – Небеса не слишком благоволят к тебе, как я вижу. Такая красивая женщина могла бы рассчитывать на лучшую судьбу. Но так уж заведено – мы только пешки в крупных играх мужчин. Они легко жертвуют нами, когда речь идет об их успехе, долге или чести. Еще страшнее, когда мы становимся орудием их мести, ножом, занесенным над грудью их врага…
Старуха замолчала, грустно глядя на Лилю, обхватившую голову руками.
– Я, кажется, поняла, – простонала Лиля, подняв на хозяйку полный страдания взгляд. – Джагга?
Старуха ничего не ответила и отвернулась.
– Но вы, – сказала Лиля, протягивая к ней руку, – зачем вы, такая добрая, великодушная женщина, помогали ему?
– Я не сделала ничего плохого, – резко ответила хозяйка. – Только помогла умирающей роженице и ее несчастному ребенку. И как мне было не помочь вам, если я могла? Смотреть, как ты умираешь, только потому, что Джагга, разбойник и вор, решил использовать тебя в своих играх? Да, я помогла ему спасти тебя! И в другой раз помогу, и раненого бандита перевяжу и вылечу. Если хочешь знать, один из них – мой сын, мой мальчик, который не стал мне менее дорог от того, что он вор!
– Ваш сын? – Лиля встала и, подойдя к женщине, обняла ее дрожащими руками. – Бедная, как вам, должно быть, тяжело… Ваша участь ужасней моей…
– Девочка моя, теперь ты здорова, спасайся, беги отсюда, – быстро забормотала старуха. – Увози своего малыша. Может быть, Джагга потеряет твой след, он не всемогущ, он не бог, и ему не ведомы пути людей на земле. Спаси своего сына, сделай то, что я не смогла.
Она вскочила и забегала по комнате, собирая в узел пеленки малыша. Через час Лиля вышла из дому и, под покровом ночи, миновала улицы Лакхнау, неся на руках маленького сонного мальчика, названного именем деда – Радж.
– А вы знаете, что происходило с вашей женой после того, как вы прогнали ее?
Рагунат очнулся. Он стоял в суде, но не на своем привычном месте, а на свидетельском. Перед ним, в клетке, сидел обвиняемый в покушении на убийство Радж, а молодая девушка, защищающая бродягу, настойчиво повторяла свой вопрос:
– Вы знаете, что произошло с вашей женой и сыном?
Ее голос разносился по притихшему залу, заставляя биться быстрее сердца тех, кто пришел сегодня в суд. Нельзя было найти для подсудимого лучшего защитника, чем эта юная трогательная девушка в адвокатской мантии. Нет, не зря учил ее Рагунат премудростям судопроизводства, из нее получится известный адвокат, и очень хороший. Однако сейчас ее способности и все обаяние юности, заменяющие отсутствие опыта и мастерства, направлены против него, ее учителя, ее опекуна, почти отца. Почему так вышло? Почему так сложилась его жизнь, что он теряет одного за другим тех, кто ему дорог? Что он сделал такого, что разгневало небо? Он никогда не кривил душой, не брал приношений от преступников, как делали многие другие, не оправдывал виновных, не приговаривал невинных…
Лиля? Может быть, ей он вынес несправедливый приговор? Может быть, его суд над нею, беззащитной беременной женщиной, был судом неправедным? Но разве судил он? Он только выполнил приговор людей. Он не мог поступить иначе. Не мог? Сильный взрослый мужчина, гордившийся своей прямотой, оберегавший свою честь, поддался злобным крикам мелких людишек и прогнал любимую, чтобы сохранить привычный уклад налаженной жизни.
Но кто сказал, что он виновен! Он тоже жертва обстоятельств, ополчившихся против него.
Он ничего уже не мог понять. Что здесь происходит? Кого здесь судят?
Рагунат посмотрел в глаза Рите, застывшей перед ним, и тихо сказал:
– Нет, я ничего о ней не знаю.
– Вы и не пытались узнать, – с горечью сказала девушка. – Что ж, тогда я расскажу.
Она повернулась к судьям и произнесла зазвеневшим голосом:
– Чтобы избежать еще больших страданий, Лиля оставила Лакхнау. Она вынуждена была поселиться в Бомбее. Ваш сын, – она посмотрела на Рагуната, склонившего помрачневшее лицо, – вырос в нищете, в трущобах… Она уехала в город, где ее никто не знал, чтобы посвятить жизнь самому дорогому, единственному, что у нее осталось, – своему сыну.
Шумные улицы Бомбея были полны людьми, съехавшимися сюда со всех концов Индии. Каждый мог найти себе здесь занятие по душе, а если не повезло – скатиться на самое дно, в трущобы, откуда почти не было возврата к нормальной жизни. В трущобах рождались и умирали, там жили целые поколения и мало кому удавалось подняться оттуда к районам, где была совсем другая жизнь.
Белые дворцы, прекрасные словно из сказки, окружали роскошные сады со множеством манговых деревьев и розовых кустов. Прохладные струи фонтанов увлажняли жаркий воздух, тенистые беседки, увитые цветами, манили отдохнуть. Обитатели бедных кварталов приходили сюда, чтобы хоть на минуту посмотреть на другую жизнь, которая была так близко и так недоступна, как будто все это существовало на другой планете. Чумазые ребятишки, вцепившись худыми ручонками в бесценную кованую ограду, широко открыв глаза, смотрели на газелей, мирно гуляющих по парку, пока сердитый сторож не прогонял их бамбуковой палкой.
Тогда они шли дальше, туда, где жили мелкие торговцы и ремесленники, где были множество магазинчиков и лавок, в которых толкались приезжие. Там можно было увидеть сидящего прямо на тротуаре, в пыли, заклинателя змей, выводящего на тыквенной дудочке однообразные заунывные мелодии, вызывающие из корзины огромную черную кобру с капюшоном в две растопыренные ладони взрослого человека, с двумя белыми отметинами на спине, оставленными, по преданию, пальцами великого Будды.
Рядом, обычно привязанная к дереву, сидела мангуста. Она выходила в конце представления, если попадались богатые зрители, готовые заплатить за бой мангусты с коброй. Это было настоящим праздником для счастливых ребятишек. Мангуста яростно набрасывалась на смертельного врага, и если бы факир незаметно не натягивал поводок, она в два счета перегрызла бы змее шею.
Но чаще всего желающих посмотреть на представление не находилось и расстроенный заклинатель вымещал свое настроение на босоногих мальчишках, с которых нельзя было получить ни пайсы.
Тогда ребятишки бежали в районы победнее. Там тоже находились развлечения. Шли к реке усталые после работы слоны, мерно переступая огромными ногами, запыленные, словно придорожные скалы. Любой из них мог раздавить в лепешку суетящегося на дороге малыша, но они осторожно переступали через человеческих детенышей, растущих, словно зверята, без присмотра.
Здесь продавали незамысловатое лакомство – сок сахарного тростника, выжатый ручным прессом и смешанный со льдом. Такие деликатесы, как мороженое, были им недоступны. Даже похрустывающие воздушные лепешки пури были им не по карману.
Но их присутствие раздражало торговцев, они видели горящие от голода детские глаза и прогоняли мальчишек, потому что боялись, как бы те не украли лепешки.
Тогда они возвращались домой, играли в пыли посреди улицы вместе со своими единственными верными друзьями – бродячими собаками. Они могли сидеть на дороге часами, все равно на этих жалких улочках редко можно было увидеть повозку, разве что когда вывозили мусор или покойника, отмучившегося на этой земле.
Среди ребятишек были уже и те, которые понемногу начинали воровать, таская в основном съестное. Поэтому иногда здесь появлялся грозный полицейский с большими усами и тяжелой дубинкой па поясе. По долгу службы он совершал обход этого богом забытого места, гадая, кто из копошащихся в грязи детей вскоре начнет нарушать закон и сядет за решетку.
– Наконец-то ты пришла в себя, девочка, – послышался мягкий голос.
Лиля повернула голову и увидела рядом сморщенное старушечье лицо, улыбающееся ей беззубой улыбкой.
– Вот и хорошо, милая, вот и хорошо, – шептала старушка, помогая Лиле приподняться. – Сейчас заварю тебе чаю, поесть принесу.
Лиля так ослабела, что не могла даже поднять руку. Ей было тяжело говорить, к счастью, старушка, соскучившаяся в тишине, говорила за двоих, к тому же она легко угадала, о чем Лиля хочет ее спросить.
– Спит твой малыш, сладенько спит. Я его помыла только что, смазала маслом, лежит такой чистенький, вот ему и спится хорошо, отчего бы не спать, – бормотала старушка. – Мальчик у тебя, ты, небось, и не знаешь.
Старушка увидела, каким счастьем загорелись глаза Лили, она сияла, гордая собой и своим малышом.
– Ничего, все хорошо, – говорила старушка, – все плохое позади, самое страшное ты уже выдержала, теперь надо растить малыша, скоро он захочет кушать.
Лиле хотелось расспросить ее обо всем, но язык ей не повиновался, после такого потрясения силы слишком медленно возвращались к ней.
Лиля посмотрела на нее вопросительно: что знает о ней эта незнакомая женщина? Но старушка уже повернулась к ней спиной и исчезла за перегородкой, откуда послышался детский лепет. Через минуту она принесла Лиле крошечного малыша, замотанного в кусок ткани. Мальчик посмотрел на мать еще мутными глазками и протянул ей ручку. Лиля взяла в свою слабую руку его маленькие пальчики и принялась целовать их. Она молчала, а по ее впалым щекам текли слезы.
Старуха оказалась настоящей волшебницей – через неделю Лиля чувствовала себя вполне здоровой. Колдуя над множеством разных трав, которыми был увешан весь ее крохотный домик, хозяйка варила отвары, неизменно приятные на вкус и, как выяснилось, обладающие чудодейственными свойствами.
Малыш тоже получал свою долю, и теперь уже трудно было узнать в этом розовощеком крепыше недавнего новорожденного.
Лиля стала вставать и помогать старухе по дому, хотя ни за что бы не решилась выйти за ворота. Здесь был мир, хотя бы на время данный ей взамен оставленного позади. За его пределами ее ждал город Лакхнау, полный злобы и ненависти к той, которую рок избрал своей жертвой.
Ей было хорошо в этом домике. С хозяйкой они ладили прекрасно, та искренне привязалась к малышу и называла себя, играя с ним, его бабушкой. Но что-то настораживало Лилю в атмосфере вокруг. Она не могла понять, откуда в таком скромном домике дорогие ткани, белье, на котором лежала она и в которое заворачивали ее сына. Откуда старушка, казавшаяся совершенно одинокой, берет деньги – и немалые – на покупку продуктов, самых лучших и свежих, для нее и сына. Лиля пробовала осторожно выяснить, не оказывает ли старушка помощь больным своим врачебным искусством, но хозяйка отвечала уклончиво, а за все время Лиля не встретила в доме ни одного страждущего горожанина.
Один раз старушка обмолвилась, что уже видела однажды Лилю до их теперешней встречи, но где и когда это произошло, не сказала. Лиля пыталась вспомнить, не приходилось ли ей сталкиваться с этой женщиной в своей прежней, спокойной жизни, по разгадка ускользала от нее, оставив лишь какое-то смутное ощущение тревоги.
По вечерам старушка иногда исчезала и возвращалась уже на рассвете. Лиля не решалась спросить ее об этих отлучках и делала вид, что спит, когда хозяйка входила в комнату и ложилась в свою постель.
Малыш подрастал, радуя мать своей красотой и веселым нравом. Иногда у Лили щемило сердце – в случайной мине его подвижного лица она вдруг на мгновение видела его отца, за младенческими очертаниями носа, глаз и губ сына угадывала крупные и красивые черты Рагуната. Радость такого узнавания мгновенно сменялась острой болью от свежей раны, непереносимой обиды и поруганной гордости женщины. Тогда ей хотелось, чтобы ее ребенок был похож только на нее, на ее мать, которую она потеряла так давно и если помнила, то только памятью сердца, на ее отца, ненадолго пережившего несчастную жену, на их род, не уступавший благородством роду Рагуната, но не скопивший богатств к этому горькому часу, когда последняя его дочь держала на руках своего отверженного сына в чужом жалком домишке, где ее кормили из милости.
В день, когда малышу исполнился месяц, Лиля решила спросить у старухи, как же все-таки она попала к ней.
– Я нашла тебя на улице, ты была без памяти, а рядом лежал твой малыш. Кто бы смог вынести такое зрелище? – сказала хозяйка, отведя глаза.
– И это вся правда? – прошептала Лиля.
– Если и не вся, то вполне достаточная для женщины в твоем положении. Что ты еще хочешь знать? – строго спросила старуха.
– Мне кажется, – нерешительно пробормотала Лиля, – что я не совсем случайно попала в этот дом… Может быть… может быть, вам помогает заботиться обо мне… мой муж?
– Муж?! – Старушка невольно рассмеялась, но сразу же оборвала свой смех, заметив тень, пробежавшую по склоненному лицу ее гостьи. – Нет, девочка, забудь про него и не тешь себя пустыми надеждами. Он и из дому не вышел, чтобы найти свою жену и сына в ту страшную ночь.
– Но кто же? Есть все-таки кто-то, кто вам помогает, или вы сами несете эту ношу – меня и моего сына, тратя на нас не только вашу доброту и внимание, но и деньги, большие деньги?
Старуха вздохнула и присела на край кровати, опустив на колени тяжелые руки.
– Что мне сказать тебе, моя девочка? – Она покачала головой и задумалась. – Небеса не слишком благоволят к тебе, как я вижу. Такая красивая женщина могла бы рассчитывать на лучшую судьбу. Но так уж заведено – мы только пешки в крупных играх мужчин. Они легко жертвуют нами, когда речь идет об их успехе, долге или чести. Еще страшнее, когда мы становимся орудием их мести, ножом, занесенным над грудью их врага…
Старуха замолчала, грустно глядя на Лилю, обхватившую голову руками.
– Я, кажется, поняла, – простонала Лиля, подняв на хозяйку полный страдания взгляд. – Джагга?
Старуха ничего не ответила и отвернулась.
– Но вы, – сказала Лиля, протягивая к ней руку, – зачем вы, такая добрая, великодушная женщина, помогали ему?
– Я не сделала ничего плохого, – резко ответила хозяйка. – Только помогла умирающей роженице и ее несчастному ребенку. И как мне было не помочь вам, если я могла? Смотреть, как ты умираешь, только потому, что Джагга, разбойник и вор, решил использовать тебя в своих играх? Да, я помогла ему спасти тебя! И в другой раз помогу, и раненого бандита перевяжу и вылечу. Если хочешь знать, один из них – мой сын, мой мальчик, который не стал мне менее дорог от того, что он вор!
– Ваш сын? – Лиля встала и, подойдя к женщине, обняла ее дрожащими руками. – Бедная, как вам, должно быть, тяжело… Ваша участь ужасней моей…
– Девочка моя, теперь ты здорова, спасайся, беги отсюда, – быстро забормотала старуха. – Увози своего малыша. Может быть, Джагга потеряет твой след, он не всемогущ, он не бог, и ему не ведомы пути людей на земле. Спаси своего сына, сделай то, что я не смогла.
Она вскочила и забегала по комнате, собирая в узел пеленки малыша. Через час Лиля вышла из дому и, под покровом ночи, миновала улицы Лакхнау, неся на руках маленького сонного мальчика, названного именем деда – Радж.
– А вы знаете, что происходило с вашей женой после того, как вы прогнали ее?
Рагунат очнулся. Он стоял в суде, но не на своем привычном месте, а на свидетельском. Перед ним, в клетке, сидел обвиняемый в покушении на убийство Радж, а молодая девушка, защищающая бродягу, настойчиво повторяла свой вопрос:
– Вы знаете, что произошло с вашей женой и сыном?
Ее голос разносился по притихшему залу, заставляя биться быстрее сердца тех, кто пришел сегодня в суд. Нельзя было найти для подсудимого лучшего защитника, чем эта юная трогательная девушка в адвокатской мантии. Нет, не зря учил ее Рагунат премудростям судопроизводства, из нее получится известный адвокат, и очень хороший. Однако сейчас ее способности и все обаяние юности, заменяющие отсутствие опыта и мастерства, направлены против него, ее учителя, ее опекуна, почти отца. Почему так вышло? Почему так сложилась его жизнь, что он теряет одного за другим тех, кто ему дорог? Что он сделал такого, что разгневало небо? Он никогда не кривил душой, не брал приношений от преступников, как делали многие другие, не оправдывал виновных, не приговаривал невинных…
Лиля? Может быть, ей он вынес несправедливый приговор? Может быть, его суд над нею, беззащитной беременной женщиной, был судом неправедным? Но разве судил он? Он только выполнил приговор людей. Он не мог поступить иначе. Не мог? Сильный взрослый мужчина, гордившийся своей прямотой, оберегавший свою честь, поддался злобным крикам мелких людишек и прогнал любимую, чтобы сохранить привычный уклад налаженной жизни.
Но кто сказал, что он виновен! Он тоже жертва обстоятельств, ополчившихся против него.
Он ничего уже не мог понять. Что здесь происходит? Кого здесь судят?
Рагунат посмотрел в глаза Рите, застывшей перед ним, и тихо сказал:
– Нет, я ничего о ней не знаю.
– Вы и не пытались узнать, – с горечью сказала девушка. – Что ж, тогда я расскажу.
Она повернулась к судьям и произнесла зазвеневшим голосом:
– Чтобы избежать еще больших страданий, Лиля оставила Лакхнау. Она вынуждена была поселиться в Бомбее. Ваш сын, – она посмотрела на Рагуната, склонившего помрачневшее лицо, – вырос в нищете, в трущобах… Она уехала в город, где ее никто не знал, чтобы посвятить жизнь самому дорогому, единственному, что у нее осталось, – своему сыну.
Шумные улицы Бомбея были полны людьми, съехавшимися сюда со всех концов Индии. Каждый мог найти себе здесь занятие по душе, а если не повезло – скатиться на самое дно, в трущобы, откуда почти не было возврата к нормальной жизни. В трущобах рождались и умирали, там жили целые поколения и мало кому удавалось подняться оттуда к районам, где была совсем другая жизнь.
Белые дворцы, прекрасные словно из сказки, окружали роскошные сады со множеством манговых деревьев и розовых кустов. Прохладные струи фонтанов увлажняли жаркий воздух, тенистые беседки, увитые цветами, манили отдохнуть. Обитатели бедных кварталов приходили сюда, чтобы хоть на минуту посмотреть на другую жизнь, которая была так близко и так недоступна, как будто все это существовало на другой планете. Чумазые ребятишки, вцепившись худыми ручонками в бесценную кованую ограду, широко открыв глаза, смотрели на газелей, мирно гуляющих по парку, пока сердитый сторож не прогонял их бамбуковой палкой.
Тогда они шли дальше, туда, где жили мелкие торговцы и ремесленники, где были множество магазинчиков и лавок, в которых толкались приезжие. Там можно было увидеть сидящего прямо на тротуаре, в пыли, заклинателя змей, выводящего на тыквенной дудочке однообразные заунывные мелодии, вызывающие из корзины огромную черную кобру с капюшоном в две растопыренные ладони взрослого человека, с двумя белыми отметинами на спине, оставленными, по преданию, пальцами великого Будды.
Рядом, обычно привязанная к дереву, сидела мангуста. Она выходила в конце представления, если попадались богатые зрители, готовые заплатить за бой мангусты с коброй. Это было настоящим праздником для счастливых ребятишек. Мангуста яростно набрасывалась на смертельного врага, и если бы факир незаметно не натягивал поводок, она в два счета перегрызла бы змее шею.
Но чаще всего желающих посмотреть на представление не находилось и расстроенный заклинатель вымещал свое настроение на босоногих мальчишках, с которых нельзя было получить ни пайсы.
Тогда ребятишки бежали в районы победнее. Там тоже находились развлечения. Шли к реке усталые после работы слоны, мерно переступая огромными ногами, запыленные, словно придорожные скалы. Любой из них мог раздавить в лепешку суетящегося на дороге малыша, но они осторожно переступали через человеческих детенышей, растущих, словно зверята, без присмотра.
Здесь продавали незамысловатое лакомство – сок сахарного тростника, выжатый ручным прессом и смешанный со льдом. Такие деликатесы, как мороженое, были им недоступны. Даже похрустывающие воздушные лепешки пури были им не по карману.
Но их присутствие раздражало торговцев, они видели горящие от голода детские глаза и прогоняли мальчишек, потому что боялись, как бы те не украли лепешки.
Тогда они возвращались домой, играли в пыли посреди улицы вместе со своими единственными верными друзьями – бродячими собаками. Они могли сидеть на дороге часами, все равно на этих жалких улочках редко можно было увидеть повозку, разве что когда вывозили мусор или покойника, отмучившегося на этой земле.
Среди ребятишек были уже и те, которые понемногу начинали воровать, таская в основном съестное. Поэтому иногда здесь появлялся грозный полицейский с большими усами и тяжелой дубинкой па поясе. По долгу службы он совершал обход этого богом забытого места, гадая, кто из копошащихся в грязи детей вскоре начнет нарушать закон и сядет за решетку.