Страница:
Софи не могла разглядеть лица под черной полумаской, но при звуке этого голоса кровь застыла у нее в жилах. Неужели он смог найти ее? Скорее всего это ее собственное воображение играет с ней злые шутки. Но голос так похож на тот, который мучил ее в ночных кошмарах. У Софи вдруг засосало под ложечкой, виски заломило, а горло сдавил не могущий вырваться наружу отчаянный крик. Она задыхалась, в глазах у нее потемнело, мысли спутались.
Софи не помнила, что случилось потом. Она пыталась кричать, драться и царапаться, но тщетно. Он добрался до нее, как и обещал, несмотря на все ее нечеловеческие усилия воспрепятствовать этому. Такова была ее последняя отчетливая мысль, когда она услышала его голос, и первая, когда несколько часов спустя она очнулась в чужой постели обнаженная и изнывающая от боли.
Софи разбудили чьи-то шаги по мраморному полу. Судя по приглушенному звуку, ходили не в комнате, а за ее пределами, но Софи все же боялась открыть глаза. Такого страха она не испытывала никогда в жизни. Она понимала, что ее спасение в том, чтобы как можно скорее бежать от этого человека. Но силы оставили ее, она не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть полной грудью.
Софи заставила себя открыть глаза и осмотреться в своей новой темнице, но вдруг услышала, что шаги за дверью стихли и кто-то вошел в комнату. Когда человек подошел к кровати, Софи уже успела перевернуться на бок и притвориться спящей.
— Я знаю, что вы не спите, — раздался знакомый голос. — Я догадался по вашему дыханию. Вы и вправду великая притворщица.
Софи открыла глаза и убедилась, что слух не подвел ее. Голос принадлежал графу Сандалу. Облегчение и радость при мысли, что он рисковал жизнью, чтобы спасти ее, заставили ее сердце забиться чаще. Однако эти положительные эмоции вскоре уступили место смущению, а затем и злости.
— Мерзавец! — возмущенно отрезала она и натянула на себя бордовое покрывало.
Криспин, скрыв радость по поводу того, что Софи пребывает в полном здравии и в своем обычном расположении духа, укоризненно покачал головой:
— Я надеялся, что вы пробудитесь с более оригинальной фразой. Например, «жалкий слизняк».
— Где он? — пропустив мимо ушей его остроумную реплику, резко спросила Софи.
— Эта уже немного лучше, — смиренно отозвался Криспин.
— Черт побери, отвечайте! Где он?
— Кто?
— Ваш хозяин. Или сообщник. Я не знаю, кем он вам приходится. Где тот человек, который притащил меня сюда из тюрьмы?
— Это был я, — ткнув себя пальцем в грудь, ответил Криспин, присаживаясь на край кровати. — Хотя, по-моему, слово «притащил» не вполне уместно. Скорее, я принес вас на руках.
— Вы лжете, — заявила она.
— Можете спросить у любой из тех женщин, которых мы освободили вместе с вами, — предложил Криспин, стараясь не поддаться странному чувству, охватившему его. — Хелена все еще в «Курятнике», и я могу в любой момент послать за ней, если вы по-прежнему считаете меня лжецом.
— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что вы освободили меня и всех этих женщин в одиночку? — спросила Софи, проигнорировав его предложение.
— Нет, со мной был Лоуренс.
— Лоуренс? — переспросила Софи со смешанным чувством недоверия и ненависти. — Значит, вы с Лоуренсом переоделись в подручных палача и…
— Нет, то были другие люди, — перебил ее Криспин. — Мы были одеты матросами.
— А кто тогда были те, другие?
— По правде говоря, мы не стали дожидаться, пока они придут в себя, чтобы выяснить их личность, — удивился такой настойчивости Криспин, — но могу сказать только, что один был лысым под колпаком, у другого была пышная темно-каштановая шевелюра.
— Это точно? Темно-каштановая?
— А почему вас так это интересует? Вы кого-то ждали? — Криспин несколько растерялся. — Обещаю в следующий раз обращать больше внимания на тех, с кем мне придется расправляться, освобождая вас из тюрьмы.
— Следующего раза не будет, — решительно заявила Софи.
— Почему вы так в этом уверены?
— Потому что я не повторю своей ошибки и не доверюсь больше ни вам, ни вашим друзьям, лорд Сандал. Вы находите это забавным? Завлечь женщину в свои сети, отправить ее в тюрьму, а затем устроить маскарад и освободить ее?
Криспину было неприятно это слышать, но он готов был понять причину ее гнева. Даже не зная, что ей пришлось пережить ночью в тюремной камере, он пришел в ярость, когда ему стало известно о ее аресте.
— У Лоуренса не было другого выхода, — объяснил он. — Королевские гвардейцы прибыли к нему за час до нашего прихода. Они догадались, что мы станем искать убежище у него. Переступив порог Пикеринг-Холла, мы оказались в ловушке. Они пригрозили убить вас, если Лоуренс попытается предупредить нас об опасности.
Софи засомневалась. Человек из ее кошмаров не был ни лысым, ни темноволосым. Возможно, голос одного из подручных палача показался ей знакомым, потому что она часто слышала его во сне. Хотя все же вряд ли. Поэтому она решила настаивать на своем недоверии.
— Вы с вашими сообщниками придумали очень интересную историю. Полагаю, вы считаете, что я должна быть вам благодарна. Как кстати вы оказались рядом, чтобы снова спасти меня! Но не рассчитывайте на то, что я попадусь на эту удочку во второй раз.
— Мисс Чампьон, даю вам слово, что никто ничего не придумывал.
— А почему я должна вам верить? — запальчиво спросила она.
— Потому что это правда, — просто ответил Криспин. «Потому что я вскипел от ярости, увидев вас в тюремной камере, — продолжал он мысленно. — Потому что я восхищался тем, как мужественно вы сопротивлялись стражникам. Потому что вы не хотели, чтобы я вас спасал, а мне хотелось быть вам нужным. Потому что я…» — Я понимаю, что вы огорчены, — сказал он, отгоняя докучливые мысли. — Но теперь вы в безопасности.
— Вы ничего не понимаете! — набросилась на него Софи. Как передать тот ужас, который ей пришлось пережить? Как он может ощутить то состояние, в которое ее повергает этот голос? Как передать чувство пустоты, охватывающее ее при мысли, что он ее предал? — Что вы можете понять? Вы, кто изматывает мне душу, кто играет со мной, сначала спасая, а потом выдав констеблям. Что вы понимаете? — кричала она, стуча кулаками по кровати. — Почему вы помогаете мне, а потом ввергаете в новые неприятности?
Черт побери, до чего она упряма.
И красива.
И опасна.
— В мои намерения входит только первое. А неприятности — это по вашей части, — ответил он холодно.
— Вот как? — Софи выпрямилась и прямо взглянула ему в лицо. — По-вашему, это я предложила поехать в дом Лоуренса? — К ее досаде, отвратительный червяк даже не дрогнул.
— Нет, — сказал Криспин, снова напоминая себе, что ей не следует доверять. Нельзя также ею восхищаться. И уж совсем недопустимым было возникшее вдруг у него желание бросить ее на кровать и овладеть ею. — Но если бы я не вмешался, вас арестовали бы гораздо раньше.
— Может быть, — насмешливо согласилась Софи. — А может быть, вообще не арестовали бы. В любом случае я не намерена больше попадать к ним в руки. Скажите, где моя одежда? Я хочу уйти отсюда.
— Нам пришлось выбросить вашу одежду. Во-первых, в ней успели завестись вши. А во-вторых, она ужасно выглядела.
— Интересно, как выглядели бы вы, проведя ночь в тюрьме? — Софи ткнула Криспина пальцем в грудь.
— Не знаю, — ответил он, поймав ее палец. — Я никогда не оказывался в тюрьме.
— А следовало бы. — Она придвинулась ближе. — Это трусость и подлость — отправлять меня туда, где вы сами никогда не были.
Криспин прилагал огромные усилия, чтобы сохранять спокойствие и отчужденность при такой близости их друг от друга.
— Ваша логика не устает поражать меня. Я не отправлял вас в тюрьму, мисс Чампьон, я освободил вас оттуда. Причем рискуя своей жизнью и репутацией.
Последнее его слово вызвало усмешку на ее лице, при этом Софи придвинулась к нему еще ближе, так что он ощущал ее дыхание на своей щеке.
— И что же послужило причиной такой жертвы? Вам захотелось еще раз увидеть меня обнаженной?
Ее голос возбуждал Криспина, и он резко отстранился от нее, отпустив ее палец.
— Заверяю вас, мисс Чампьон, мысль о вашем обнаженном теле никогда не приходила мне в голову.
Софи не заметила, каким напряженным был его тон, когда он отвечал ей. Она ощутила лишь острую боль в сердце от его слов, которая еще усилилась, когда он поспешно отстранился. Пока они сидели рядом, она не отдавала себе отчета в их близости, но теперь, когда он отодвинулся, почувствовала его отсутствие.
— Хорошо, — с усилием кивнула она и поднялась с кровати, прихватив с собой покрывало. — Я очень рада. А вы, я полагаю, будете рады, если мое обнаженное тело, мысль о котором не приходила вам в голову, покинет эту комнату. Обещаю вам, что вы никогда больше не увидите меня. Мне не нужна ваша помощь, я ее не хочу. И я больше не стану сидеть сложа руки и ждать, пока за мной снова придут констебли. — Закончив свою высокопарную речь, Софи прошла через библиотеку и скрылась за первой же обнаруженной ею дверью, захлопнув ее за собой.
Криспин даже не попытался догнать ее. И не потому, что скрыться от правосудия в голом виде, завернувшись в покрывало, достаточно трудно и в конце концов она поймет, что идти ей некуда. А просто потому, что ему вдруг стала безразлична ее судьба. Эта лживая женщина представляет угрозу для его рассудка, поэтому будет лучше, если она исчезнет из его жизни навсегда.
И еще потому, что она без разрешения ворвалась в его туалетную комнату.
Софи мысленно осыпала Криспина ругательствами, стремительно шагая из угла в угол по маленькой комнатке. Мерзавец, скотина, ублюдок, слизняк. Она была зла на Криспина за то, что по его вине оказалась в таком жалком положении, и на саму себя за то, что у нее не хватило ума этого избежать. Стоило разыгрывать такой драматический уход, чтобы в итоге оказаться запертой в туалетной комнате! Впрочем, комната была достаточно уютной — стульчак обит бархатом, серебряная ночная ваза в углу, душистые травы на полу, картины на стенах. И все же это была туалетная комната, и запах здесь стоял соответствующий. И единственный способ выбраться отсюда — это вернуться обратно и пройти через библиотеку, встретившись взглядом с ее злорадствующим хозяином.
Софи живо представила себе, как Криспин ожидает ее появления, чтобы с глумливой усмешкой остроумно заметить, что только что получил красноречивое подтверждение тому, как она умеет выпутываться из неприятностей, не прибегая к его помощи. Он станет издеваться над ней до тех пор, пока не явятся констебли — тогда он изобразит изумление — и, надев на нее наручники, не уведут ее. Софи изо всех сил пнула ногой ночную вазу, жалея, что это не голова Криспина. Или ее собственная. К чему ей голова, которая отказывается соображать! Женщины в тюрьме были правы, говоря, что Софи Чампьон никогда не оказалась бы в таком положении. Софи Чампьон повела бы себя разумнее.
А что значит разумнее? Это значит, что она не позволила бы снова арестовать себя только лишь из боязни насмешек отвратительного негодяя.
Софи плотнее завернулась в покрывало и решительно двинулась к двери, чтобы выйти, однако дверь оказалась распахнутой.
— Можно войти? — спросил Криспин с порога. Софи не сразу нашлась что ответить, потому что Криспин вовсе не был похож на отвратительного негодяя. Он снял камзол и остался в бриджах и тонкой сорочке. В этой домашней одежде его плечи казались еще шире, а ноги еще стройнее.
— Как вам угодно, — отозвалась она наконец.
— Я пришел сообщить, что ваша ванна готова, мисс Чампьон, — сказал Криспин, погасив невольно вспыхнувшие в глазах искорки.
Софи поймала себя на том, что ей ужасно хочется прикоснуться к золотистым волосам, виднеющимся в глубоком вырезе его сорочки. Это отвлекло ее, и она не сразу поняла смысл его слов. Когда же они дошли до ее сознания, она, запинаясь, вымолвила:
— Мне не нужна ванна. Кроме того, я ухожу.
— И все же я посоветовал бы вам принять ванну. Она освежит вас, вы почувствуете себя лучше и сможете спокойно поразмыслить о том, как быть дальше. Уверяю вас, вы получите большое удовольствие.
Последнюю фразу Криспин произнес таким вкрадчивым, соблазняющим тоном, что моментально сломил оборону Софи. Он вошел в комнатку, наполнив ее своим присутствием, запахом и ощущением двусмысленности своих слов. «Уверяю вас, вы получите большое удовольствие». Эта фраза продолжала звучать в ушах Софи, но теперь вместо ощущения неловкости ее будоражило вполне откровенное желание — желание попробовать на вкус его губы. Желание почувствовать его пальцы, ласкающие ее грудь, живот, бедра, ягодицы. Желание оказаться в его объятиях, прижаться к его жаркому, гибкому телу, услышать свое имя, слетающее с его губ. Внутренний голос кричал, что желания эти порочны. Желания развратной женщины.
— Я не могу, — твердо сказала она, холодея от отвращения к самой себе. — Я не могу принимать ванну вместе с вами.
— Со мной? Разумеется, нет. Вам нечего бояться. Я и пальцем не прикоснусь к вам, мисс Чампьон, — пожал плечами Криспин, неправильно истолковав натянутость ее тона.
Его слова причинили ей боль. Софи не догадывалась, что Криспин лишь повторяет вслух клятву, которую дал сам себе, пока она спала: не прикасаться к ней и не подходить ближе, чем это необходимо. Он убедил себя в том, что спас ее из тюрьмы, чтобы получить от нее информацию. А для этого нужны ясная голова, не замутненное ненужными мыслями сознание. Вот почему следует держаться от нее на безопасном расстоянии.
В ее отсутствие эта идея казалась ему здравой, но когда Софи была рядом, и особенно в тот момент, когда она, выходя из туалетной комнаты, едва не коснулась его плечом, Криспин уже не был так в этом уверен.
— Если я правильно понял, вы согласны принять ванну? — заключил он, выходя следом за ней.
— Да, — натянуто ответила Софи, стараясь подчеркнуть сохранявшуюся между ними дистанцию. Она докажет ему, самой себе, преследующему ее голосу и всему миру, что вовсе не безнравственна. — Но только для того, чтобы потом скрыться.
— Хорошо. Идите следом за мной. — Криспин провел ее через спальню, отодвинул щеколду на огромном витраже, образующем ближайшую к кровати стену, и жестом предложил войти внутрь. Они вместе прошли по великолепно подстриженному газону висячего сада, который занимал весь второй этаж дома, потом по мощеной дорожке, ведущей из спальни и теряющейся в густых зарослях цветущей лаванды. Изумрудная листва была густо осыпана фиолетовыми цветами, наполнявшими воздух чарующим ароматом.
Криспин пропустил Софи вперед, и она, завернув за живую изгородь, онемела.
Все в этом саду было необычно, восхитительно и экзотично, но то, что предстало в этот миг взору Софи, просто потрясло ее. Она оказалась на берегу маленького пруда с прозрачной голубой водой, под которой поднимались клубы пара. Голова кружилась от смеси утонченных цветочных запахов — роз, львиного зева, гардений, флердоранжа и душистого горошка. Статуя богини Венеры словно парила в воздухе на противоположном берегу пруда, серебристые водяные струи мелодично низвергались с ее пьедестала, белый мрамор статуи приобретал пурпурно-розовый оттенок в густеющих сумерках.
Софи смотрела на фонтан как зачарованная. Влажный туман окутал ее, приглашая раствориться в неге, но она не могла шевельнуться. Отвращение к себе без остатка растворилось в окружении этой красоты, и Софи погрузилась в состояние блаженной истомы и немого восхищения.
— Что-нибудь не так, мисс Чампьон? — после продолжительного молчания спросил Криспин.
Его голос был холодным и резким, как удар кинжала. Он нарушил тишину и благолепие, разом напомнив Софи, где она находится и кто она есть. Она покачала головой и отвернулась от Криспина.
— Нет, — ответила она поспешно, но, не владея собой, тут же добавила: — Вернее, да. — Она снова повернулась к нему и решительно взглянула в глаза. — И вообще, что в моем положении «так»? Я здесь в заточении, меня обвиняют в убийстве, я бегу от королевского правосудия… — «Я пленница порочных желаний», — подумала она, но вслух сказала: — Я пленница человека, который меня ненавидит безо всякой…
— С чего вы взяли, что я вас ненавижу? — Глубокая морщина прорезала лоб Криспина.
— Вы даже не пытаетесь скрыть это, милорд.
— Это верно, — кивнул Криспин. — Продолжайте.
— Зачем? — Софи была раздосадована его бессердечностью и тем, что по щекам у нее текли слезы. Она была смущена и чувствовала себя глубоко несчастной. Она ненавидела Криспина за то, что он привел ее в это райское место и заставил расплакаться, она ненавидела себя за то, что снова попала в его ловушку. Она говорила, не слыша себя, ей казалось, что слова не слетают с ее губ, а доносятся откуда-то со стороны. — Зачем продолжать? Чтобы дать вам новый повод для насмешек? Чтобы вы в очередной раз могли убедиться в том, какая я дура? Чтобы стали презрительно рассматривать меня бесстрастными глазами? Чтобы снова дали мне понять, что я нежеланна? — Софи дрожала, и вместе с жестокими словами поток горечи изливался из ее души. — Чтобы показать вам, что вы заставили меня воспылать страстью, мучиться от желания отдаться вам и проснуться на рассвете в ваших объятиях? Чтобы потом вы стали говорить, какая я порочная и грязная…
Криспин шагнул к ней, обнял и заставил замолчать, крепко прижав губы к ее губам.
Глава 11
Софи не помнила, что случилось потом. Она пыталась кричать, драться и царапаться, но тщетно. Он добрался до нее, как и обещал, несмотря на все ее нечеловеческие усилия воспрепятствовать этому. Такова была ее последняя отчетливая мысль, когда она услышала его голос, и первая, когда несколько часов спустя она очнулась в чужой постели обнаженная и изнывающая от боли.
Софи разбудили чьи-то шаги по мраморному полу. Судя по приглушенному звуку, ходили не в комнате, а за ее пределами, но Софи все же боялась открыть глаза. Такого страха она не испытывала никогда в жизни. Она понимала, что ее спасение в том, чтобы как можно скорее бежать от этого человека. Но силы оставили ее, она не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть полной грудью.
Софи заставила себя открыть глаза и осмотреться в своей новой темнице, но вдруг услышала, что шаги за дверью стихли и кто-то вошел в комнату. Когда человек подошел к кровати, Софи уже успела перевернуться на бок и притвориться спящей.
— Я знаю, что вы не спите, — раздался знакомый голос. — Я догадался по вашему дыханию. Вы и вправду великая притворщица.
Софи открыла глаза и убедилась, что слух не подвел ее. Голос принадлежал графу Сандалу. Облегчение и радость при мысли, что он рисковал жизнью, чтобы спасти ее, заставили ее сердце забиться чаще. Однако эти положительные эмоции вскоре уступили место смущению, а затем и злости.
— Мерзавец! — возмущенно отрезала она и натянула на себя бордовое покрывало.
Криспин, скрыв радость по поводу того, что Софи пребывает в полном здравии и в своем обычном расположении духа, укоризненно покачал головой:
— Я надеялся, что вы пробудитесь с более оригинальной фразой. Например, «жалкий слизняк».
— Где он? — пропустив мимо ушей его остроумную реплику, резко спросила Софи.
— Эта уже немного лучше, — смиренно отозвался Криспин.
— Черт побери, отвечайте! Где он?
— Кто?
— Ваш хозяин. Или сообщник. Я не знаю, кем он вам приходится. Где тот человек, который притащил меня сюда из тюрьмы?
— Это был я, — ткнув себя пальцем в грудь, ответил Криспин, присаживаясь на край кровати. — Хотя, по-моему, слово «притащил» не вполне уместно. Скорее, я принес вас на руках.
— Вы лжете, — заявила она.
— Можете спросить у любой из тех женщин, которых мы освободили вместе с вами, — предложил Криспин, стараясь не поддаться странному чувству, охватившему его. — Хелена все еще в «Курятнике», и я могу в любой момент послать за ней, если вы по-прежнему считаете меня лжецом.
— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что вы освободили меня и всех этих женщин в одиночку? — спросила Софи, проигнорировав его предложение.
— Нет, со мной был Лоуренс.
— Лоуренс? — переспросила Софи со смешанным чувством недоверия и ненависти. — Значит, вы с Лоуренсом переоделись в подручных палача и…
— Нет, то были другие люди, — перебил ее Криспин. — Мы были одеты матросами.
— А кто тогда были те, другие?
— По правде говоря, мы не стали дожидаться, пока они придут в себя, чтобы выяснить их личность, — удивился такой настойчивости Криспин, — но могу сказать только, что один был лысым под колпаком, у другого была пышная темно-каштановая шевелюра.
— Это точно? Темно-каштановая?
— А почему вас так это интересует? Вы кого-то ждали? — Криспин несколько растерялся. — Обещаю в следующий раз обращать больше внимания на тех, с кем мне придется расправляться, освобождая вас из тюрьмы.
— Следующего раза не будет, — решительно заявила Софи.
— Почему вы так в этом уверены?
— Потому что я не повторю своей ошибки и не доверюсь больше ни вам, ни вашим друзьям, лорд Сандал. Вы находите это забавным? Завлечь женщину в свои сети, отправить ее в тюрьму, а затем устроить маскарад и освободить ее?
Криспину было неприятно это слышать, но он готов был понять причину ее гнева. Даже не зная, что ей пришлось пережить ночью в тюремной камере, он пришел в ярость, когда ему стало известно о ее аресте.
— У Лоуренса не было другого выхода, — объяснил он. — Королевские гвардейцы прибыли к нему за час до нашего прихода. Они догадались, что мы станем искать убежище у него. Переступив порог Пикеринг-Холла, мы оказались в ловушке. Они пригрозили убить вас, если Лоуренс попытается предупредить нас об опасности.
Софи засомневалась. Человек из ее кошмаров не был ни лысым, ни темноволосым. Возможно, голос одного из подручных палача показался ей знакомым, потому что она часто слышала его во сне. Хотя все же вряд ли. Поэтому она решила настаивать на своем недоверии.
— Вы с вашими сообщниками придумали очень интересную историю. Полагаю, вы считаете, что я должна быть вам благодарна. Как кстати вы оказались рядом, чтобы снова спасти меня! Но не рассчитывайте на то, что я попадусь на эту удочку во второй раз.
— Мисс Чампьон, даю вам слово, что никто ничего не придумывал.
— А почему я должна вам верить? — запальчиво спросила она.
— Потому что это правда, — просто ответил Криспин. «Потому что я вскипел от ярости, увидев вас в тюремной камере, — продолжал он мысленно. — Потому что я восхищался тем, как мужественно вы сопротивлялись стражникам. Потому что вы не хотели, чтобы я вас спасал, а мне хотелось быть вам нужным. Потому что я…» — Я понимаю, что вы огорчены, — сказал он, отгоняя докучливые мысли. — Но теперь вы в безопасности.
— Вы ничего не понимаете! — набросилась на него Софи. Как передать тот ужас, который ей пришлось пережить? Как он может ощутить то состояние, в которое ее повергает этот голос? Как передать чувство пустоты, охватывающее ее при мысли, что он ее предал? — Что вы можете понять? Вы, кто изматывает мне душу, кто играет со мной, сначала спасая, а потом выдав констеблям. Что вы понимаете? — кричала она, стуча кулаками по кровати. — Почему вы помогаете мне, а потом ввергаете в новые неприятности?
Черт побери, до чего она упряма.
И красива.
И опасна.
— В мои намерения входит только первое. А неприятности — это по вашей части, — ответил он холодно.
— Вот как? — Софи выпрямилась и прямо взглянула ему в лицо. — По-вашему, это я предложила поехать в дом Лоуренса? — К ее досаде, отвратительный червяк даже не дрогнул.
— Нет, — сказал Криспин, снова напоминая себе, что ей не следует доверять. Нельзя также ею восхищаться. И уж совсем недопустимым было возникшее вдруг у него желание бросить ее на кровать и овладеть ею. — Но если бы я не вмешался, вас арестовали бы гораздо раньше.
— Может быть, — насмешливо согласилась Софи. — А может быть, вообще не арестовали бы. В любом случае я не намерена больше попадать к ним в руки. Скажите, где моя одежда? Я хочу уйти отсюда.
— Нам пришлось выбросить вашу одежду. Во-первых, в ней успели завестись вши. А во-вторых, она ужасно выглядела.
— Интересно, как выглядели бы вы, проведя ночь в тюрьме? — Софи ткнула Криспина пальцем в грудь.
— Не знаю, — ответил он, поймав ее палец. — Я никогда не оказывался в тюрьме.
— А следовало бы. — Она придвинулась ближе. — Это трусость и подлость — отправлять меня туда, где вы сами никогда не были.
Криспин прилагал огромные усилия, чтобы сохранять спокойствие и отчужденность при такой близости их друг от друга.
— Ваша логика не устает поражать меня. Я не отправлял вас в тюрьму, мисс Чампьон, я освободил вас оттуда. Причем рискуя своей жизнью и репутацией.
Последнее его слово вызвало усмешку на ее лице, при этом Софи придвинулась к нему еще ближе, так что он ощущал ее дыхание на своей щеке.
— И что же послужило причиной такой жертвы? Вам захотелось еще раз увидеть меня обнаженной?
Ее голос возбуждал Криспина, и он резко отстранился от нее, отпустив ее палец.
— Заверяю вас, мисс Чампьон, мысль о вашем обнаженном теле никогда не приходила мне в голову.
Софи не заметила, каким напряженным был его тон, когда он отвечал ей. Она ощутила лишь острую боль в сердце от его слов, которая еще усилилась, когда он поспешно отстранился. Пока они сидели рядом, она не отдавала себе отчета в их близости, но теперь, когда он отодвинулся, почувствовала его отсутствие.
— Хорошо, — с усилием кивнула она и поднялась с кровати, прихватив с собой покрывало. — Я очень рада. А вы, я полагаю, будете рады, если мое обнаженное тело, мысль о котором не приходила вам в голову, покинет эту комнату. Обещаю вам, что вы никогда больше не увидите меня. Мне не нужна ваша помощь, я ее не хочу. И я больше не стану сидеть сложа руки и ждать, пока за мной снова придут констебли. — Закончив свою высокопарную речь, Софи прошла через библиотеку и скрылась за первой же обнаруженной ею дверью, захлопнув ее за собой.
Криспин даже не попытался догнать ее. И не потому, что скрыться от правосудия в голом виде, завернувшись в покрывало, достаточно трудно и в конце концов она поймет, что идти ей некуда. А просто потому, что ему вдруг стала безразлична ее судьба. Эта лживая женщина представляет угрозу для его рассудка, поэтому будет лучше, если она исчезнет из его жизни навсегда.
И еще потому, что она без разрешения ворвалась в его туалетную комнату.
Софи мысленно осыпала Криспина ругательствами, стремительно шагая из угла в угол по маленькой комнатке. Мерзавец, скотина, ублюдок, слизняк. Она была зла на Криспина за то, что по его вине оказалась в таком жалком положении, и на саму себя за то, что у нее не хватило ума этого избежать. Стоило разыгрывать такой драматический уход, чтобы в итоге оказаться запертой в туалетной комнате! Впрочем, комната была достаточно уютной — стульчак обит бархатом, серебряная ночная ваза в углу, душистые травы на полу, картины на стенах. И все же это была туалетная комната, и запах здесь стоял соответствующий. И единственный способ выбраться отсюда — это вернуться обратно и пройти через библиотеку, встретившись взглядом с ее злорадствующим хозяином.
Софи живо представила себе, как Криспин ожидает ее появления, чтобы с глумливой усмешкой остроумно заметить, что только что получил красноречивое подтверждение тому, как она умеет выпутываться из неприятностей, не прибегая к его помощи. Он станет издеваться над ней до тех пор, пока не явятся констебли — тогда он изобразит изумление — и, надев на нее наручники, не уведут ее. Софи изо всех сил пнула ногой ночную вазу, жалея, что это не голова Криспина. Или ее собственная. К чему ей голова, которая отказывается соображать! Женщины в тюрьме были правы, говоря, что Софи Чампьон никогда не оказалась бы в таком положении. Софи Чампьон повела бы себя разумнее.
А что значит разумнее? Это значит, что она не позволила бы снова арестовать себя только лишь из боязни насмешек отвратительного негодяя.
Софи плотнее завернулась в покрывало и решительно двинулась к двери, чтобы выйти, однако дверь оказалась распахнутой.
— Можно войти? — спросил Криспин с порога. Софи не сразу нашлась что ответить, потому что Криспин вовсе не был похож на отвратительного негодяя. Он снял камзол и остался в бриджах и тонкой сорочке. В этой домашней одежде его плечи казались еще шире, а ноги еще стройнее.
— Как вам угодно, — отозвалась она наконец.
— Я пришел сообщить, что ваша ванна готова, мисс Чампьон, — сказал Криспин, погасив невольно вспыхнувшие в глазах искорки.
Софи поймала себя на том, что ей ужасно хочется прикоснуться к золотистым волосам, виднеющимся в глубоком вырезе его сорочки. Это отвлекло ее, и она не сразу поняла смысл его слов. Когда же они дошли до ее сознания, она, запинаясь, вымолвила:
— Мне не нужна ванна. Кроме того, я ухожу.
— И все же я посоветовал бы вам принять ванну. Она освежит вас, вы почувствуете себя лучше и сможете спокойно поразмыслить о том, как быть дальше. Уверяю вас, вы получите большое удовольствие.
Последнюю фразу Криспин произнес таким вкрадчивым, соблазняющим тоном, что моментально сломил оборону Софи. Он вошел в комнатку, наполнив ее своим присутствием, запахом и ощущением двусмысленности своих слов. «Уверяю вас, вы получите большое удовольствие». Эта фраза продолжала звучать в ушах Софи, но теперь вместо ощущения неловкости ее будоражило вполне откровенное желание — желание попробовать на вкус его губы. Желание почувствовать его пальцы, ласкающие ее грудь, живот, бедра, ягодицы. Желание оказаться в его объятиях, прижаться к его жаркому, гибкому телу, услышать свое имя, слетающее с его губ. Внутренний голос кричал, что желания эти порочны. Желания развратной женщины.
— Я не могу, — твердо сказала она, холодея от отвращения к самой себе. — Я не могу принимать ванну вместе с вами.
— Со мной? Разумеется, нет. Вам нечего бояться. Я и пальцем не прикоснусь к вам, мисс Чампьон, — пожал плечами Криспин, неправильно истолковав натянутость ее тона.
Его слова причинили ей боль. Софи не догадывалась, что Криспин лишь повторяет вслух клятву, которую дал сам себе, пока она спала: не прикасаться к ней и не подходить ближе, чем это необходимо. Он убедил себя в том, что спас ее из тюрьмы, чтобы получить от нее информацию. А для этого нужны ясная голова, не замутненное ненужными мыслями сознание. Вот почему следует держаться от нее на безопасном расстоянии.
В ее отсутствие эта идея казалась ему здравой, но когда Софи была рядом, и особенно в тот момент, когда она, выходя из туалетной комнаты, едва не коснулась его плечом, Криспин уже не был так в этом уверен.
— Если я правильно понял, вы согласны принять ванну? — заключил он, выходя следом за ней.
— Да, — натянуто ответила Софи, стараясь подчеркнуть сохранявшуюся между ними дистанцию. Она докажет ему, самой себе, преследующему ее голосу и всему миру, что вовсе не безнравственна. — Но только для того, чтобы потом скрыться.
— Хорошо. Идите следом за мной. — Криспин провел ее через спальню, отодвинул щеколду на огромном витраже, образующем ближайшую к кровати стену, и жестом предложил войти внутрь. Они вместе прошли по великолепно подстриженному газону висячего сада, который занимал весь второй этаж дома, потом по мощеной дорожке, ведущей из спальни и теряющейся в густых зарослях цветущей лаванды. Изумрудная листва была густо осыпана фиолетовыми цветами, наполнявшими воздух чарующим ароматом.
Криспин пропустил Софи вперед, и она, завернув за живую изгородь, онемела.
Все в этом саду было необычно, восхитительно и экзотично, но то, что предстало в этот миг взору Софи, просто потрясло ее. Она оказалась на берегу маленького пруда с прозрачной голубой водой, под которой поднимались клубы пара. Голова кружилась от смеси утонченных цветочных запахов — роз, львиного зева, гардений, флердоранжа и душистого горошка. Статуя богини Венеры словно парила в воздухе на противоположном берегу пруда, серебристые водяные струи мелодично низвергались с ее пьедестала, белый мрамор статуи приобретал пурпурно-розовый оттенок в густеющих сумерках.
Софи смотрела на фонтан как зачарованная. Влажный туман окутал ее, приглашая раствориться в неге, но она не могла шевельнуться. Отвращение к себе без остатка растворилось в окружении этой красоты, и Софи погрузилась в состояние блаженной истомы и немого восхищения.
— Что-нибудь не так, мисс Чампьон? — после продолжительного молчания спросил Криспин.
Его голос был холодным и резким, как удар кинжала. Он нарушил тишину и благолепие, разом напомнив Софи, где она находится и кто она есть. Она покачала головой и отвернулась от Криспина.
— Нет, — ответила она поспешно, но, не владея собой, тут же добавила: — Вернее, да. — Она снова повернулась к нему и решительно взглянула в глаза. — И вообще, что в моем положении «так»? Я здесь в заточении, меня обвиняют в убийстве, я бегу от королевского правосудия… — «Я пленница порочных желаний», — подумала она, но вслух сказала: — Я пленница человека, который меня ненавидит безо всякой…
— С чего вы взяли, что я вас ненавижу? — Глубокая морщина прорезала лоб Криспина.
— Вы даже не пытаетесь скрыть это, милорд.
— Это верно, — кивнул Криспин. — Продолжайте.
— Зачем? — Софи была раздосадована его бессердечностью и тем, что по щекам у нее текли слезы. Она была смущена и чувствовала себя глубоко несчастной. Она ненавидела Криспина за то, что он привел ее в это райское место и заставил расплакаться, она ненавидела себя за то, что снова попала в его ловушку. Она говорила, не слыша себя, ей казалось, что слова не слетают с ее губ, а доносятся откуда-то со стороны. — Зачем продолжать? Чтобы дать вам новый повод для насмешек? Чтобы вы в очередной раз могли убедиться в том, какая я дура? Чтобы стали презрительно рассматривать меня бесстрастными глазами? Чтобы снова дали мне понять, что я нежеланна? — Софи дрожала, и вместе с жестокими словами поток горечи изливался из ее души. — Чтобы показать вам, что вы заставили меня воспылать страстью, мучиться от желания отдаться вам и проснуться на рассвете в ваших объятиях? Чтобы потом вы стали говорить, какая я порочная и грязная…
Криспин шагнул к ней, обнял и заставил замолчать, крепко прижав губы к ее губам.
Глава 11
Он целовал ее со страстностью, испугавшей их обоих, жадно впиваясь в ее губы и обволакивая ее жаром своих объятий. От его здравомыслия и попыток самоконтроля не осталось и следа.
Позже Криспин старался убедить себя, что сделал это лишь из стремления завоевать ее доверие, расположить к себе и вызвать на откровенность, чтобы получить ответы на свои вопросы. Позже он говорил себе, что действовал так, повинуясь профессиональному инстинкту, чтобы ускорить свое расследование. Но в тот момент он думал только о своем желании, которое всецело завладело им; о необходимости остановить поток ее горьких слов, стереть их следы с ее губ, избавить ее от боли, страха и стыда, которые слышались в ее голосе, защитить ее. Для него существовало лишь желание целовать, трогать, ласкать, любить эту женщину, познать ее близость.
Софи забыла себя в этом поцелуе. Казалось, будто искра обожгла ей губы, превратив в пепел ее страсть к самобичеванию, ненависть к себе, остатки прошлого и воспламенив кровь в жилах. Голос, звучавший в ее мозгу, смолк, вытесненный странными ощущениями, жаром, который распространился по всему телу.
Софи прижалась к Криспину, сосками сквозь покрывало ощущая его тепло. Ее губы раскрылись навстречу ему, она чувствовала, как его язык нежно щекочет ей небо, разжигая пламень желания. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, и, словно прочитав ее мысли, он медленно провел ладонями по гладкому шелку покрывала и остановился на груди, нащупав большими пальцами соски. Он ласково трогал их, отчего по ее груди волнами растекалось блаженное томление. Софи тихо застонала от наслаждения, поразившись тому, как его прикосновение отозвалось во всем ее теле.
Не отрываясь от губ Криспина, она сбросила с себя покрывало и оказалась перед ним полностью нагой.
Криспин не в силах был остановиться. Желание обладать Софи стало почти мучительным, когда она приникла к нему обнаженной грудью. Он проводил кончиком языка по контуру ее губ, одновременно лаская безупречные полусферы ее груди, изысканный изгиб талии, упиваясь атласной шелковистостью ее кожи. Ему казалось, что еще никогда он не касался такой мягкой и в то же время упругой женской плоти. Его мужскому естеству стало тесно в бриджах, оно напряглось и рвалось на свободу, с каждой секундой все больше твердея, особенно после того, как Софи провела ладонью по его груди и положила руку ему на живот.
Она была взволнована ранее не изведанным ощущением, тем, как выпуклость в его бриджах отвечала на ее прикосновения. Значит, ему нравится, когда она его трогает. Его возбуждение передавалось ей, удесятеряя сладостное томление в чреве. Криспин, угадав ее желание, стал ласкать ей ягодицы, постепенно охватывая бедра и устремляясь к их внутренней поверхности.
Криспин провел пальцами по контуру треугольника рыжеватых мягких волос, а затем его пальцы скользнули между ее ног, в горячую и влажную ложбинку, где притаилась маленькая жемчужина плоти, разбухшая от его прикосновения.
В этот момент Софи вздрогнула и тихо вскрикнула. Криспин внимательно посмотрел на нее.
— Что-нибудь не так? — спросил он с искренней озабоченностью, но не отнимая руки.
Софи не могла ответить. То, что он трогал ее там, то, как смотрел при этом на нее, лишило ее дара речи.
— Нет, — с трудом прошептала она. — Просто никто… — Ее шепот оборвался.
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — Криспин пытался встретиться с ней взглядом.
— Нет, пожалуйста, — с чувством ответила Софи. — Нет, милорд, прошу вас. — Она не отдавала себе отчета в том, что говорит, и только хотела, чтобы он не останавливался, а, напротив, ласкал ее еще более страстно, чтобы избавить от мучительного напряжения, от которого ее тело готово было разорваться на части. Она не переставала удивляться, насколько умелы и неспешны его пальцы: большой прочно утвердился на клиторе, а средний плавно скользил между ног.
В тот миг, когда Софи подумала, что ничего прекраснее, чем такие ласки, быть не может, Криспин стал настойчивее. Теперь все пять пальцев его левой руки принимали участие в игре: он то потирал клитор подушечкой большого пальца, то слегка сдавливал его указательным и средним пальцами. Он прижимался к ней членом, тем самым усиливая напряжение в ее чреве и приближая развязку. Видя, что она близка к оргазму, он стал покрывать жаркими поцелуями ее шею, грудь, живот, постепенно опускаясь ниже, и, наконец, его голова оказалась у нее между ног. Он потерся щекой о мягкие, ароматные кудряшки и обхватил горячими губами заветную жемчужину.
Софи показалось, что настал ее смертный час. Ничто на свете не могло заставить ее испытать такие чувства, только нереальностью происходящего можно было объяснить такое смешение жары и холода, истомы и напряжения, которые наполняли каждую клеточку ее тела. Его язык, нежный и вместе с тем настойчивый, пришел на смену губам. Он раздвигал пальцами влажные лепестки ее цветка, чтобы беспрепятственно добраться до самой сердцевины. И вдруг она почувствовала, как его палец проникает все глубже и глубже внутрь ее.
Палец Криспина то погружался, то снова выходил на поверхность, затрагивая самые чувствительные места ее влагалища. Он сильнее раздвинул ей ноги, и когда она посмотрела вниз, то увидела розовый кончик его языка, ласкающего клитор — медленно, быстрее, легко, настойчиво.
Смотреть на то, как он доставлял ей наслаждение, было еще мучительнее, чем чувствовать на себе и в себе его прикосновения, и у Софи закружилась голова, как будто она балансировала на краю пропасти или как будто ее медленно доводили до сумасшествия. Вместо того чтобы погасить пламя в ее чреве, Криспин раздувал его, и оно становилось неуправляемым. Всякий раз, когда она замирала в ожидании вулканического извержения, Криспин прекращал ласкать ее, ко не оставлял совсем, обдавая ее жарким дыханием, но ничего не предпринимая. И только когда Криспин решал, что она перестает кипеть, он возобновлял ласки, начиная с малого и кончая неистовством. Он словно дразнил ее, доводя до беспамятства и вынуждая изнывать от желания.
— Пожалуйста, Криспин. Прошу тебя, сделай что-нибудь, — стонала Софи, сильнее прижимаясь к нему, умоляя и настаивая. Она понимала, что проиграла этот поединок, полностью утратив контроль над собой, а он упрямо продолжал свою игру.
Софи почти в беспамятстве бормотала какие-то слова, тем более что в следующий момент Криспин приник губами к отверстию и стал жадно слизывать пахучую влагу.
Она почувствовала, что колени ее подгибаются, огненный шар, давно пульсирующий в ее чреве, вдруг разорвался на ослепительно белые пламенные полосы, которые окружили ее, завертели в гигантской воронке, обожгли грудь, лодыжки, бедра и губы. Она словно распалась на части, но в следующий миг все ее ощущения сосредоточились где-то в глубине чрева и вдруг разом вылились наружу.
Софи отталкивала Криспина от себя и одновременно притягивала его, пыталась вывернуться из его рук и крепче прижималась к ним. Она тихо застонала, потом ее стон превратился в конвульсивный, истеричный хохот, с которым она упала на землю, не чувствуя своих ног.
Криспин лег рядом и обнял ее. То, как Софи отвечала на его ласки, и более всего ее смех явились для него полной неожиданностью. Его переполняло чувство радости и гордости, неведомое ему прежде. И это не говоря о возбуждении, которое стало мучительным, когда Софи, немного придя в себя, прильнула к нему и стала ласково гладить его по шее и груди.
— Спасибо, — прошептала она. — Это было великолепно.
— Да, — признал Криспин. — А теперь пора принимать ванну.
— М-м, — отозвалась Софи, подкрадываясь к его животу. Она нащупала завязки бриджей и стала неумело с ними возиться, стараясь развязать. Теперь настала его очередь стонать от изнеможения, потому что Софи то и дело касалась его возбужденного члена. Наконец она проникла внутрь, взяла в руку его член и легонько сдавила.
Позже Криспин старался убедить себя, что сделал это лишь из стремления завоевать ее доверие, расположить к себе и вызвать на откровенность, чтобы получить ответы на свои вопросы. Позже он говорил себе, что действовал так, повинуясь профессиональному инстинкту, чтобы ускорить свое расследование. Но в тот момент он думал только о своем желании, которое всецело завладело им; о необходимости остановить поток ее горьких слов, стереть их следы с ее губ, избавить ее от боли, страха и стыда, которые слышались в ее голосе, защитить ее. Для него существовало лишь желание целовать, трогать, ласкать, любить эту женщину, познать ее близость.
Софи забыла себя в этом поцелуе. Казалось, будто искра обожгла ей губы, превратив в пепел ее страсть к самобичеванию, ненависть к себе, остатки прошлого и воспламенив кровь в жилах. Голос, звучавший в ее мозгу, смолк, вытесненный странными ощущениями, жаром, который распространился по всему телу.
Софи прижалась к Криспину, сосками сквозь покрывало ощущая его тепло. Ее губы раскрылись навстречу ему, она чувствовала, как его язык нежно щекочет ей небо, разжигая пламень желания. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, и, словно прочитав ее мысли, он медленно провел ладонями по гладкому шелку покрывала и остановился на груди, нащупав большими пальцами соски. Он ласково трогал их, отчего по ее груди волнами растекалось блаженное томление. Софи тихо застонала от наслаждения, поразившись тому, как его прикосновение отозвалось во всем ее теле.
Не отрываясь от губ Криспина, она сбросила с себя покрывало и оказалась перед ним полностью нагой.
Криспин не в силах был остановиться. Желание обладать Софи стало почти мучительным, когда она приникла к нему обнаженной грудью. Он проводил кончиком языка по контуру ее губ, одновременно лаская безупречные полусферы ее груди, изысканный изгиб талии, упиваясь атласной шелковистостью ее кожи. Ему казалось, что еще никогда он не касался такой мягкой и в то же время упругой женской плоти. Его мужскому естеству стало тесно в бриджах, оно напряглось и рвалось на свободу, с каждой секундой все больше твердея, особенно после того, как Софи провела ладонью по его груди и положила руку ему на живот.
Она была взволнована ранее не изведанным ощущением, тем, как выпуклость в его бриджах отвечала на ее прикосновения. Значит, ему нравится, когда она его трогает. Его возбуждение передавалось ей, удесятеряя сладостное томление в чреве. Криспин, угадав ее желание, стал ласкать ей ягодицы, постепенно охватывая бедра и устремляясь к их внутренней поверхности.
Криспин провел пальцами по контуру треугольника рыжеватых мягких волос, а затем его пальцы скользнули между ее ног, в горячую и влажную ложбинку, где притаилась маленькая жемчужина плоти, разбухшая от его прикосновения.
В этот момент Софи вздрогнула и тихо вскрикнула. Криспин внимательно посмотрел на нее.
— Что-нибудь не так? — спросил он с искренней озабоченностью, но не отнимая руки.
Софи не могла ответить. То, что он трогал ее там, то, как смотрел при этом на нее, лишило ее дара речи.
— Нет, — с трудом прошептала она. — Просто никто… — Ее шепот оборвался.
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — Криспин пытался встретиться с ней взглядом.
— Нет, пожалуйста, — с чувством ответила Софи. — Нет, милорд, прошу вас. — Она не отдавала себе отчета в том, что говорит, и только хотела, чтобы он не останавливался, а, напротив, ласкал ее еще более страстно, чтобы избавить от мучительного напряжения, от которого ее тело готово было разорваться на части. Она не переставала удивляться, насколько умелы и неспешны его пальцы: большой прочно утвердился на клиторе, а средний плавно скользил между ног.
В тот миг, когда Софи подумала, что ничего прекраснее, чем такие ласки, быть не может, Криспин стал настойчивее. Теперь все пять пальцев его левой руки принимали участие в игре: он то потирал клитор подушечкой большого пальца, то слегка сдавливал его указательным и средним пальцами. Он прижимался к ней членом, тем самым усиливая напряжение в ее чреве и приближая развязку. Видя, что она близка к оргазму, он стал покрывать жаркими поцелуями ее шею, грудь, живот, постепенно опускаясь ниже, и, наконец, его голова оказалась у нее между ног. Он потерся щекой о мягкие, ароматные кудряшки и обхватил горячими губами заветную жемчужину.
Софи показалось, что настал ее смертный час. Ничто на свете не могло заставить ее испытать такие чувства, только нереальностью происходящего можно было объяснить такое смешение жары и холода, истомы и напряжения, которые наполняли каждую клеточку ее тела. Его язык, нежный и вместе с тем настойчивый, пришел на смену губам. Он раздвигал пальцами влажные лепестки ее цветка, чтобы беспрепятственно добраться до самой сердцевины. И вдруг она почувствовала, как его палец проникает все глубже и глубже внутрь ее.
Палец Криспина то погружался, то снова выходил на поверхность, затрагивая самые чувствительные места ее влагалища. Он сильнее раздвинул ей ноги, и когда она посмотрела вниз, то увидела розовый кончик его языка, ласкающего клитор — медленно, быстрее, легко, настойчиво.
Смотреть на то, как он доставлял ей наслаждение, было еще мучительнее, чем чувствовать на себе и в себе его прикосновения, и у Софи закружилась голова, как будто она балансировала на краю пропасти или как будто ее медленно доводили до сумасшествия. Вместо того чтобы погасить пламя в ее чреве, Криспин раздувал его, и оно становилось неуправляемым. Всякий раз, когда она замирала в ожидании вулканического извержения, Криспин прекращал ласкать ее, ко не оставлял совсем, обдавая ее жарким дыханием, но ничего не предпринимая. И только когда Криспин решал, что она перестает кипеть, он возобновлял ласки, начиная с малого и кончая неистовством. Он словно дразнил ее, доводя до беспамятства и вынуждая изнывать от желания.
— Пожалуйста, Криспин. Прошу тебя, сделай что-нибудь, — стонала Софи, сильнее прижимаясь к нему, умоляя и настаивая. Она понимала, что проиграла этот поединок, полностью утратив контроль над собой, а он упрямо продолжал свою игру.
Софи почти в беспамятстве бормотала какие-то слова, тем более что в следующий момент Криспин приник губами к отверстию и стал жадно слизывать пахучую влагу.
Она почувствовала, что колени ее подгибаются, огненный шар, давно пульсирующий в ее чреве, вдруг разорвался на ослепительно белые пламенные полосы, которые окружили ее, завертели в гигантской воронке, обожгли грудь, лодыжки, бедра и губы. Она словно распалась на части, но в следующий миг все ее ощущения сосредоточились где-то в глубине чрева и вдруг разом вылились наружу.
Софи отталкивала Криспина от себя и одновременно притягивала его, пыталась вывернуться из его рук и крепче прижималась к ним. Она тихо застонала, потом ее стон превратился в конвульсивный, истеричный хохот, с которым она упала на землю, не чувствуя своих ног.
Криспин лег рядом и обнял ее. То, как Софи отвечала на его ласки, и более всего ее смех явились для него полной неожиданностью. Его переполняло чувство радости и гордости, неведомое ему прежде. И это не говоря о возбуждении, которое стало мучительным, когда Софи, немного придя в себя, прильнула к нему и стала ласково гладить его по шее и груди.
— Спасибо, — прошептала она. — Это было великолепно.
— Да, — признал Криспин. — А теперь пора принимать ванну.
— М-м, — отозвалась Софи, подкрадываясь к его животу. Она нащупала завязки бриджей и стала неумело с ними возиться, стараясь развязать. Теперь настала его очередь стонать от изнеможения, потому что Софи то и дело касалась его возбужденного члена. Наконец она проникла внутрь, взяла в руку его член и легонько сдавила.