Страница:
Виктор ВИТКОВИЧ, Григорий ЯГДФЕЛЬД
ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА АЛАДДИНА
«Что за история? Я сплю или не сплю?»
«Тысяча и одна ночь»
В такое мгновение на одной из уличек Багдада появился таинственный всадник в магрибских одеждах. Он покачивался на черном верблюде. Его тень плыла по неясным глиняным стенам.
Залаяла собака. Всадник остановил верблюда и замер. Где-то отозвалась другая собака. Еще одна… Всадник ждал. Собаки полаяли-полаяли и умолкли. Тогда магрибинец сошел с верблюда, обмотал все четыре верблюжьих копыта шелковыми платками и, сев на верблюда, бесшумно двинулся дальше.
Он проехал по мостику через широкий арык, где струилась и ворковала вода. Поглядел вверх…
Высоко в воздух вознесся силуэт дворцового шпиля, увенчанного полумесяцем из чистого серебра.
Магрибинец, как призрак, проследовал мимо.
На базаре во мраке, поджав костлявые ноги, дремали верблюды караванщиков: силуэты их горбов почти сливались с ночью. Внезапно раздался стук колотушки.
Всадник проворчал проклятие на странном магрибском чернокнижном языке и замер возле горшков у лавки. Ночной сторож завопил под самым его ухом:
– Спите, жители Багдада! Все спокойно!
Шаркая сваливающимися туфлями, сторож прошел, не заметив ночного гостя. И если кто из жителей и проснулся от его вопля, тут же он перевернулся на другой бок и, пробормотав «слава аллаху!», с легким сердцем опять провалился в сновидения.
Дойдя до подножия минарета, верблюд магрибинца лег, подогнув колени. Ночной гость ступил на землю и постоял, прислушиваясь к тишине. Где-то заплакал ребенок, но тотчас умолк. Донесся крик сторожа – слов уже нельзя было разобрать, однако и так было понятно, что в Багдаде все спокойно.
Магрибинец шагнул в темноту и скрылся в низеньких дверях минарета.
Он поднимался, считая ступеньки, штопором уходящие в небо. Изредка в узком окошечке загоралась звезда и сразу же исчезала вместе с окном.
– Семьсот семьдесят семь… – проворчал магрибинец, когда его голова показалась на вершине минарета.
Он поднял к небу непроницаемое, похожее на маску лицо.
Сверху смотрели золотые глаза звезд. Их было столько, что от них некуда было спрятаться. Некоторые подмигивали…
Магрибинец поежился и обратил взор на Багдад.
В городе нельзя было разглядеть ни крыши, ни дерева, ни верблюда. И нигде не горело ни одного огня.
– Да будет эта ночь ночью проникновения в тайну! – прошептал магрибинец, отвязал мешочек – один из трех, висевших на его поясе, и высыпал на ладонь порошок.
Он стоял на минарете и не решался. Ветер чуть не сдул порошок с его ладони. И тогда, собравшись с духом, магрибинец зажмурился и швырнул порошок в небо.
Вспышка красного огня озарила минарет, взлетело облако багрового дыма. И когда дым рассеялся, магрибинец увидел, что небо преобразилось. Вокруг звезд проступили знаки зодиака: Змея, и Семь Братьев, и Скорпион, и Рысь, и Шапка Пастуха, и Козерог с Водоносом… – все созвездия арабского неба. И – о великое чудо! – небесная твердь сдвинулась с места, и звезды медленно потекли по кругу.
Глаза магрибинца вспыхнули от жадности. Водя дрожащими пальцами по небу, он зашептал слова из древней книги предзнаменований:
– «В тот час, когда Дракон войдет в дом Сатурна, а созвездие Рака будет ему противостоять, поднимись на главный минарет Багдада и отмерь три четверти от хвоста Дракона к звезде счастья Сухейль, и от трех четвертей отсчитай семь локтей вниз…»
Костлявый палец магрибинца отмерил от хвоста Дракона три четверти и отсчитал семь локтей вниз.
– «…И ты увидишь место, где есть вход под землю, а под землей – о тайна среди тайн! – в пещере на самом дне хранится медная лампа: кто ею владеет – тот повелитель мира!..»
Палец магрибинца остановился, и он увидел то, что так жаждал увидеть: контуры каких-то развалин на светлеющем горизонте.
А губы магрибинца продолжали шептать слова из книги предзнаменований:
– «…Только перед одним человеком распахнутся врата удачи и счастья! Лишь одному человеку суждено вернуться живым с волшебной лампой в руках! Имя его Аладдин, сын Али аль-Маруфа!»
Хорошенько запомнив руины, Худайдан-ибн-Худайдан (так звали магрибинца) воздел руки ввысь:
– О звезда Сухейль!
Магрибинец задумался.
«Отыскать в таком большом городе человека – все равно что нырнуть в реку и под водой вдеть нитку в иголку…» – подумал он.
А над Багдадом уже занималась заря. Розовая дымка рассвета плыла над куполами мечетей. Из тумана и тьмы выступили кровли домов. И на минарет рядом с магрибинцем вдруг выскочил запыхавшийся муэдзин.
Худайдан-ибн-Худайдан завернулся в свои одежды и словно провалился внутрь минарета. Муэдзин отшатнулся, поглядел ему вслед. Откашлялся. И завопил не своим голосом:
– Ля-Илляга-Иль-Алла-а-а!..
С дальнего минарета откликнулся другой муэдзин, третий… Луч солнца упал на золотой купол главной мечети. Где-то поднялся аист и полетел над крышами Багдада.
И Багдад ожил. Кузнецы начали раздувать горны. Медники и лудильщики ударили молотками в кастрюли, и их звонкие удары присоединились к вдохам и выдохам кузнечных мехов. Караванщики крикливыми возгласами стали поднимать верблюдов, зазвякали колокольцы…
Однако поспешим за магрибинцем. А то мы того и гляди потеряем его в толпе, в гаме, давке и суматохе.
* * *
Мы не станем описывать базар в Багдаде, об этом можно прочесть где угодно. Скажем только, что Худайдан-ибн-Худайдан на базаре прежде всего обратился к двум дервишам: они ехали на осле и играли в шахматы, сидя лицом друг к другу. Белыми играл тот, кто сидел у хвоста. В те времена партия, как правило, продолжалась от двух до пяти верст.
Игравший черными загадочно сказал:
– Беру слона башней!
И ударил осла пяткой.
Магрибинец злобно пробормотал:
– Чтоб вы оба проиграли друг другу!
Сменив выражение злобы на маску любезности, он спросил у кузнеца:
– Уважаемый мастер огня и копыт, не видел ли ты Аладдина, сына Али аль-Маруфа?
Однако кузнец был занят огнем и копытами и тоже не повернул головы.
В какой-то кофейне сидел крошечный старичок. Перед ним дымилась чашечка кофе. Худайдан-ибн-Худайдан сел рядом:
– О мудрый знаток сорока радостей жизни! Уж ты-то, надеюсь, скажешь, где найти Аладдина, сына Али аль-Маруфа?
Старичок поглядел на магрибинца и благосклонно кивнул:
– Понимаю. Тебе нужен Карим, который поссорился с женой, залез в арык и прожил там три дня, не вылезая?
– Какой Карим? При чем тут Карим? Я спрашиваю об Аладдине!
Старичок удивился:
– Так бы сразу и сказал! С ним случилось вот что. Он затащил своего осла на минарет, и аллах покарал его, сделав кривым на один глаз.
Магрибинец оторопело смотрел на него:
– У Аладдина один глаз?
Старичок обиделся насмерть:
– У какого Аладдина? Я тебе целый час твержу про Хусейна, а ты не можешь понять! И откуда берутся такие болваны?
Магрибинец не нашелся что сказать, плюнул и вскочил. Но тут пронзительно заревели трубы…
На площадь выехал глашатай.
– Эй, жители Багдада! Знайте! Великий султан и несравненная царевна Будур почтили базар своим гулянием!..
И на базаре будто кто-то воткнул палку в муравейник – все забегали. Матери утаскивали детей в калитки. Торговцы закрывали лавки.
Глашатай орал:
– …Ни один взор не должен коснуться божественной красоты царевны Будур! А кто осмелится поднять голову, потеряет ее один раз и навсегда!
Глашатай уехал орать в другое место. А на базарную площадь вступили стражники с копьями и щитами. И кто не успел убежать, упали носами в пыль.
Крошечный старичок схватил магрибинца за ногу.
– Ложись, бестолковый! А то останешься без головы!
Худайдан-ибн-Худайдан лег на землю и прикрыл голову руками.
Ему, однако, удалось увидеть из-под руки, как на базар вышли барабанщики, затем поливальщики и подметальщики, затем слуги с курильницами благовоний, от которых у магрибинца зачесалось в носу, и он чихнул прямо в пыль так громко, что подбежал стражник и замахнулся копьем.
Он увидел и сверкнувшие золотом одежды – это был сам великий султан на коне.
Уткнувшись носом в песок, Худайдан-ибн-Худайдан прошипел:
– Скорей бы шайтан унес султана вместе с его конями и дочерьми!
Как раз в эту секунду позади султана, из-за хвоста его жеребца, показались четыре евнуха: они несли под балдахином царевну Будур. За нею на расстоянии брошенного копья следовали стражники, прикрыв глаза щитами, словно боялись ослепнуть от красоты царевны.
Царевна и на самом деле была красива. Но чтобы быть более точными, скажем так: царевна Будур была похожа сразу на Нефертити и на стрекозу. Обведя глазами подданных, лежавших в пыли, она вздохнула и сказала голосом, зазвеневшим, будто шарик в бубенчике:
– Как я несчастна!
– Что с тобой, дочь моя?
– Я такая красавица, а на меня никто не смотрит… – сказала царевна. – Я хочу… – Она медленно обвела глазами базар, не зная сама, чего хочет. – Хочу… Хочу…
И ткнула пальцем в какого-то юношу, валявшегося в трех шагах от магрибинца.
– Пусть он на меня посмотрит!
– Но ему отрубят голову! – сказал султан.
– Ну и что? – безмятежно спросила царевна.
Султан слез с коня, подошел к лежащему.
– Эй ты! – и вышитой туфлей перевернул его.
Теперь юноша, зажмурившись, лежал на спине.
– Юноша! Открой глаза! – сказала царевна чарующим голосом.
– Открой, открой, – сказал султан, – и останешься без головы!
– Боишься? – спросила царевна.
Юноша не выдержал, открыл свои широко расставленные глаза. И сел, потрясенный, не в силах оторвать взгляда от царевны.
– Кто ты? – спросила она.
Он молчал, не спуская с нее глаз.
– Ты не научился еще говорить? – улыбнулась царевна.
Юноша прошептал:
– Ты царевна или пери?
– Какие ты знаешь красивые слова… – сказала царевна.
Султан, моргая, смотрел то на того, то на другого.
– Как тебя зовут? – спросила царевна голосом ручья и ветерка.
– Аладдин, сын Али аль-Маруфа…
Услышав это имя, магрибинец чуть не подскочил. Метнув из-под руки на юношу пронзительный взгляд, он вновь уткнулся носом в землю.
А юноша сказал такое, от чего не только султан, даже царевна Будур и та раскрыла рот. Вот что он сказал:
– Я хотел бы, чтобы на тебя в пустыне напал лев и я тебя спас!.. И чтобы весь Багдад загорелся и я тебя вытащил из огня!.. И чтобы – землетрясение! И все провалились! И остались только ты и я!
При этих словах он коснулся руки царевны, Будур ахнула:
– Царевну нельзя брать за руку!
– Но я уже взял…
Вспыхнув, царевна вырвала руку.
Стражники, стоявшие в отдалении, выхватили мечи.
А султан завопил:
– Неслыханная дерзость! Отрубить ему голову!
Стражники бросились на Аладдина. Еще мгновение – и юноша и его голова расстались бы друг с другом.
Но тут магрибинец, приподнявшись на локте, швырнул порошок из второго мешочка и воскликнул:
– О порошок, отшиби у них память на целых полчаса!
Всех мгновенно окутало облако черного дыма. А когда дым рассеялся, все совершенно забыли про Аладдина – такое свойство было у порошка: забыли на целых полчаса.
Султан сказал:
– Чего мы стоим?
И царевна сказала:
– А правда, чего мы стоим?
Евнухи подняли ее носилки с балдахином. Султан влез на коня. Шествие двинулось дальше.
Но жители Багдада продолжали лежать. И лежали бы, наверное, еще целых полчаса, если бы не тот крошечный старичок из кофейни. Как вы догадываетесь, у него нельзя было отшибить память, потому что памяти у него просто-напросто не было. Поправив тюрбан, съехавший набок, он сказал:
– Вставайте! Чего вы лежите?
И жители Багдада стали подниматься, отряхивая халаты и бороды.
Только Аладдин стоял как потерянный, глядя вслед царевне.
– А ты чего? – сказал старичок, в недоумении ткнув Аладдина палкой.
И Аладдин сорвался с места и побежал.
За ним как тень последовал чужеземец в магрибской одежде.
* * *
Ну, а теперь отдохнем от приключений и тихо посидим во дворике Аладдина. Это дворик как дворик. На заборе стоит коза, глядя вдаль зелеными глазами. По веткам тутового дерева прыгают воробьи, а на его макушке чистит клюв аист, высовывая голову из гнезда.Под деревом на старой циновке сидели мать Аладдина и сторож Абд аль-Кадир. Радом с ним лежала колотушка, отдыхая после ночных странствий. Каждое утро Абд аль-Кадир приходил сюда выпить чашку козьего молока, а также дать мудрый житейский совет.
Мать жаловалась на сына:
– …Вместо того чтобы учиться делу его отца, его деда и прадеда, он читает сказки! Как будто он сын султана!
И всхлипнула, показав сторожу потрепанную книжку с картинками.
Абд аль-Кадир сказал:
– Твой муж, да почтится его память, был моим лучшим другом. Когда Азраил унес его душу, я дал клятву, что не оставлю Аладдина и сделаю его человеком…
Мать зарыдала:
– А он все читает и читает!..
– Его отец тоже умел читать, – сказал Абд аль-Кадир. – Но искусством чтения он овладел, когда ему сделалось сорок два года. А у меня такая большая семья, – гордо добавил старик, – что я до сих пор не знаю букв.
С грохотом распахнулась калитка, и вбежал Аладдин. Он долго не мог отдышаться. А когда смог – сказал:
– Я держал за руку царевну Будур!
Мать посмотрела на Абд аль-Кадира:
– Это что-то новое. Вчера он сказал, что летал на драконе.
– Клянусь! Я держал ее за руку! – сияя, воскликнул Аладдин.
– Что мне с ним делать? – горестно вздохнула мать.
Сторож взял в руки колотушку, опять положил. И сказал:
– Твой отец всю жизнь делал кувшины, а не летал на драконах. И он женился на достойной женщине – твоей матери…
Но Аладдин, как видно, все еще держал за руку царевну Будур.
– Я слышал, что царевнам надо дарить рубины и изумруды…
– Какие рубины и изумруды?! Опомнись! – поразился старик.
И старая Зубейда опять запричитала:
– Нет, он не хочет слушать, когда говорят старшие… Он хочет быть нищим!
– И он будет нищим! – подтвердил Абд аль-Кадир.
И надо же случиться такому – едва он произнес эти слова, как в калитку постучали. И во дворик шагнул человек с подносом на голове и громко спросил:
– Не здесь ли живет избранник счастья и хан удачи Аладдин?
Зубейда прошептала:
– Аладдин… Мой сын…
Посыльный опустил к ногам Аладдина поднос, уставленный яствами. На нем были миндаль, и рахат-лукум, и фисташки, и халва, и всякие диковинные плоды.
– Это посылает тебе твой дядя, – сказал посыльный.
Мать робко сказала:
– У него никогда не было дяди…
Посыльный ничего не ответил и ушел.
Все молчали, глядя с опаскою на поднос.
– Наверно, это стоит сорок дирхемов, – почтительно сказал сторож.
Аладдин протянул руку – взять кусочек халвы. Мать ударила его по руке.
– Никакого дяди у тебя нет и никогда не было! Они перепутали! Сейчас за этим придут, и надо, чтобы все было цело.
Калитка распахнулась опять, и вошли еще двое посыльных. У одного в руках был кальян чеканной работы и дамасская сабля, осыпанная бирюзой, у другого – тюк шелковых материй и связка туфель с загнутыми концами:
Старик и мать, потрясенные, молчали. Аладдин весело спросил:
– От дяди?
– От дяди! – сказали посыльные, сложили дары к его ногам и ушли.
– Что это? – жалобно спросила Зубейда у сторожа.
Тот долго думал, переводя озабоченный взгляд с кальяна на саблю, с сабли на козу, и наконец остановил взгляд на Аладдине:
– А может, у него правда есть дядя?
– Никогда не было – твердо сказала мать.
В это время над забором появилась голова верблюда и черный горб. Верблюд загадочно глядел на Аладдина.
Калитка распахнулась, в нее вошел чужеземец в магрибской одежде. На его лице была маска необычайной сладости.
– Где мой брат Али аль-Маруф? – вскричал он и раскрыл объятия, пытаясь в них заключить Абд аль-Кадира.
Старик ошеломленно отпрянул:
– Али умер и погребен три года назад…
Маска сладости на лице магрибинца сменилась маской отчаяния.
– О несчастный мой брат! – И слезы выступили на его глазах. – Сколь горька и жестока моя судьба! Сорок лет у лучших магов Магриба я обучался магии и колдовству…
При этих словах сторож несколько отступил к калитке. А магрибинец продолжал:
– …Сорок лет я потратил на то, чтобы сделать три волшебных снадобья! Первый порошок – приводящий в движение небосвод. И второй порошок – отшибающий на целых полчаса у людей память. И третий порошок… Но о третьем потом! И все сорок лет я думал только о том, как возвращусь и заключу брата в объятия…
– Я не знала, что у моего Али был брат, – пролепетала мать Аладдина.
Магрибинец горестно вздохнул:
– Это целая история, почему он думал, что я умер, а также о том, почему он меня не вспоминал. Когда-нибудь ее расскажу…
И спросил дрогнувшим голосом:
– Где было любимое место покойного?
– Здесь, – сказала Зубейда, указывая под тутовое дерево.
Магрибинец подошел и поцеловал землю.
Улучив удобный момент, сторож шмыгнул в калитку. А Худайдан-ибн-Худайдан выпрямился. Теперь его лицо сияло добродушием.
– Где мой племянник Аладдин?
И широко раскрыл объятия, заключив в них юношу.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы это трогательное объятие, если бы не коза. Никто не видел, как она разбежалась, но все увидели, что из этого вышло. Она поддала дядю рогами так, что тот повалился на стену вместе с племянником.
– Пошла вон! – сказала Зубейда и привязала козу.
– Ну, а теперь, возлюбленный племянник, – сказал магрибинец, потирая зад, – скажи мне самое сокровенное свое желание, и я его исполню.
– Что его спрашивать, – сказала мать, хлопоча по хозяйству. – Он попросит у вас луну с неба! Только что он собирался сватать, кого бы подумали? Царевну Будур!
Худайдан-ибн-Худайдан внимательно посмотрел на Аладдина и сказал:
– Сегодня в полночь, о возлюбленный племянник, я покажу тебе то, чего не видел никто из живущих. Я и ты – мы оба отправимся в путь, как только солнце спрячется вот за этот забор. Ты меня слушаешь?
– Слушаю, – сказал Аладдин.
На самом деле он не слушал, а смотрел в свою книжку, где был нарисован дворец.
Худайдан-ибн-Худайдан тоже заглянул в книжку: теперь они оба смотрели на дворец.
Аладдин сказал:
– Я подарю ей вот такой дворец.
– Кому?
– Царевне Будур.
– Я так и думала, – сказала Зубейда, подошла и дала сыну подзатыльник. – Иди за водой, бездельник!
Аладдин со вздохом взял кожаное ведро и скрылся в калитке.
* * *
Один говорит «было», другой говорит «не было», а вы послушайте, что расскажем. Было вот как.Едва пришла ночь, Худайдан-ибн-Худайдан, как и обещал, привел Аладдина за город, чтобы показать то, чего не видел никто из живущих.
Древние руины спали в лунном свете, кой-где поблескивали осыпающиеся изразцы. Пели цикады, их звоном полно все пространство. Летящие серебристые облака закрывали луну, и тогда все погружалось во мрак. А потом опять заливалось мертвым светом.
Магрибинец начал шептать заклинания. Аладдин с любопытством смотрел на дядю. Оба старались не нарушать безмолвия ночи. Даже черный верблюд был неподвижен, на камнях лежала его длинная изломанная тень.
Неожиданно откуда-то сверху послышались свист и вой. Магрибинец рухнул среди камней, прикрыв голову руками, – Аладдин отступил в тень древней гробницы.
С нарастающим воем приближался огненный смерч, дьявольски крутясь. Он на мгновение замер, и Аладдин увидел ужасное лицо огненного чудовища.
Оно покачивалось, а внутри его туловища медленно извивались прозрачные пламенные части его одежды. Это был дэв – злой дух волшебных сказок.
С пронзительным стоном огненный дэв провалился сквозь землю. И воцарилась мертвая тишина.
Худайдан-ибн-Худайдан осторожно поднял голову, его лицо было искажено страхом. Он прислушался. Руины спали в вековой тишине. Тогда он стал отползать на четвереньках, вздрагивая при каждом шорохе. Потом поднялся и подошел к Аладдину.
– Кто это? – спросил тот.
– А куда он летает?
– В кратер вулкана… купаться… – шепотом сообщил магрибинец.
И стал бормотать свои заклинания сначала. Аладдин смотрел на дядю. Из третьего и последнего мешочка, что висел на его поясе, Худайдан-ибн-Худайдан высыпал на ладонь порошок. Швырнул порошок на камни.
И мир вздрогнул. Загрохотал гром. Хвост лилового дыма взлетел к облакам. От страха Аладдин закрыл лицо руками. Только верблюд оставался бесстрастен.
Земля затряслась и разверзлась. И перед глазами Аладдина открылась бездонная пещера. Ее ступеньки терялись во мраке. Аладдин заглянул в бездну и отшатнулся.
– Боишься? – усмехнулся магрибинец.
– Немножко… – сказал Аладдин.
Худайдан-ибн-Худайдан отстегнул меч и протянул Аладдину. Тот заткнул меч за пояс.
– Слушай и запомни, – сказал магрибинец. – Ты спустишься в эту пещеру. Там, под землей, ты увидишь волшебный сад. На деревьях растут рубины, сапфиры и изумруды. Повтори!
– Рубины, сапфиры и изумруды…
– Возьмешь их, сколько можешь унести. Это все для тебя!
– А что принести тебе, дядя?
– Мне ничего не надо. Мне нужна только старая медная лампа… Повтори!
– Старая медная лампа.
– Вот-вот… – Худайдан-ибн-Худайдан помолчал и добавил: – От нее зависит моя жизнь. И твоя!
Аладдин вздрогнул и посмотрел на магрибинца. Вместо доброго дяди перед ним был страшный человек с лицом, искаженным дьявольской злобой.
– Иди! – сказал Худайдан-ибн-Худайдан, и на его лицо вернулась доброта. – И да будет с тобою аллах!
Аладдин заглянул в пещеру еще раз. Бросил в нее камень: слышно было, как камень катился все дальше и наконец, замолк где-то в глубине.
В последний раз Аладдин посмотрел на летящую луну, на руины и камни, на серебряные облака. Он услышал далекий вопль сторожа о том, что в Багдаде все спокойно. Поколебался и, решившись, шагнул в темноту.
Едва дыша, вглядываясь во мрак и придерживаясь за стены, спускался Аладдин по скользким, выщербленным ступеням, но поскользнулся, потерял равновесие и покатился вниз.
Кубарем влетел он в пещеру, залитую призрачным светом. И встал, потирая колено.
Начал осматриваться. В пещере не было ничего. Стояла очень странная тишина, как будто он приложил ухо к раковине.
Вдруг совсем рядом раздался смешок.
– Кто тут? – затаив дыхание спросил Аладдин.
Никто не ответил.
Аладдин постоял. И только хотел шагнуть, как кто-то чихнул. Эхо повторило этот звук тысячу раз. Аладдин сказал неуверенно:
– Кто чихнул? Выходи!
Никого.
Аладдин постоял еще. Увидел в конце пещеры проход. И – будь что будет! – двинулся по нему.
И сразу же вокруг раздались визги, скрежет, вой, трепет невидимых крыльев, нечеловеческий хохот. Но Аладдин упрямо шел вперед.
Он вступил во вторую пещеру – такую же пустую, залитую ртутным светом. И все мгновенно умолкло.
А голос такой низкий, какого не бывает на свете, спросил:
– Зачем ты пришел?
– За лампой.
В ответ в пещере зашелестел хор шепотов:
– Удивительно!.. Необыкновенно!.. Неслыханно!.. Он сказал правду!.. Невиданно!.. Невероятно!..
– Что ж тут невероятного? – сказал Аладдин. – Мне нужна лампа, и я про это сказал.
Шепоты продолжали:
– Сказал правду… А другие не говорили!.. Другие хитрили!.. Другие лгали!.. Что делать?.. Что делать?..
И низкий голос – тот самый, ниже которого нет, – сказал:
– Думайте!
И опять наступила тишина. Аладдин ждал.
– Эй! – сказал он, потеряв терпение. – Где вы там? Куда вы все подевались?
Низкий голос сказал:
– Молчи! Не мешай им думать!
Делать нечего. Аладдин уселся на камень и стал ждать. Наконец, низкий голос спросил: