Якименко Константин Николаевич. Десять тысяч

   – Идиотка! – амазонка с маху отвесила ей оплеуху.
   Инна подняла голову, раскрыла во всю ширь мокрые глаза. Ее спутница глядела вызывающе, как хищница, с чувством собственного превосходства и даже с каким-то укором. Это она-то ее укоряет! Она, которая только что без малейших колебаний и даже с удовольствием прикончила двоих!
   – Сука! – сказала Инна. – Это не они… это ты – сволочь!
   Амазонка нависла над ней сверху, придавила ту руку, в которой Инна все еще держала пистолет. Тут же отшлепала ее по щекам – резко, несколько раз без перерыва. Инна заморгала быстро-быстро, шмыгнула носом… Подумала: еще никто не смел со мной так обращаться. Вытянула вперед свободную руку: не позволю! Сейчас я до тебя доберусь, гадина!
   Амазонка чуть отодвинулась назад – и вдруг врезала Инне кулаком чуть пониже груди. Ох-х-х!.. Та захлопала ртом, как вытащенная на берег рыба, потом задышала прерывисто, сбивчиво.
   – Не смей, идиотка! – крик амазонки стоял в ушах, подавляя все прочие звуки. – Не смей!
   Слезы рвались наружу. Инна пыталась их подавить, ей не хотелось выглядеть нюней перед лицом этой бездушной воительницы – но она уже не могла. Амазонка сидела прямо у нее на ногах, своими руками прижимала к земле ее запястья; раскрашенное лицо заслоняло собой все остальное, в глазах горел огонь, как у разъяренной львицы. Что она собирается делать?! Пусти, думала Инна. Хорошо, я буду смирной, я буду слушаться, только не заставляй меня делать ничего такого, пожалуйста…
   Вдруг амазонка отодвинулась назад и выгнулась как-то неестественно. Потом охнула, отпустила Инну, быстро повернулась… В следующую секунду последовал удар, от которого она грохнулась затылком оземь. На ее месте возникла широкая бородатая физиономия с несколько тревожным взглядом. Голубые глаза бегло метнулись влево… вправо… На миг лицо исчезло из поля зрения, потом появилось вновь, чуть отдалилось… На передний план вышла мускулистая рука, сжимающая пистолет…
   – Нет! – крикнула Инна.
   – Еще чего. Она же явная маньячка, не фанатичка даже!
   – Не надо, – повторила она тихо, но настойчиво.
   – Да она тебя чуть не пришибла! – в голосе неожиданного спасителя чувствовалось удивление.
   – Все равно. Хватит на сегодня смертей.
   – Ну как скажешь… – определенно он был не очень доволен. – Давай руку.
   Инна протянула левую ладонь, и он помог ей подняться. Она тут же зашаталась, перед глазами все ходило ходуном. Никаких сил не осталось… Незнакомец подхватил ее за талию. В правой руке она все еще зачем-то сжимала рукоятку пистолета. Нащупала сумочку, сунула его туда и ухватилась освободившейся рукой за его крепкое тело.
   – Славик, – сказал мужчина, и до Инны не сразу дошло, что он назвал свое имя. – Идти сможешь?
   Она пожала плечами. Сказала:
   – Мне бы полежать…
   – Пойдем, поглядим, где есть место.
   Голос у него был ровный, удивительно спокойный, и Инна сразу почувствовала, как страх уходит. Она целиком доверилась своему новому спутнику. В общем-то, подумала, ничего другого мне сейчас и не остается.
   – А что значит – маньячка? – спросила чуть погодя. – Или фанатичка?
   – Ну, фанатики – это, в принципе, еще нормальные люди, – пояснил Славик, – только как бы одержимые. А вот маньяки… ну, это уже полный писец.
   Инна не поняла ничего, но переспрашивать не стала. Сообразила, что сама еще не представилась:
   – Инна.
   – А? – лицо повернулось к ней.
   – Говорю, меня зовут Инна.
   – А-а… Эх ты, Инка-Паутинка! – произнес он как-то укоряюще, но она от этих слов даже повеселела. – Новенькая?
   – В смысле? – она снова не поняла.
   – Давно ты здесь?
   – Не знаю… Несколько часов, наверное.
   – Нехило для нескольких часов, – сказал Славик задумчиво.
   Они шли медленно – спутник Инны подстраивался под удобный для нее ритм. Строения, замеченные ей сразу после подъема на стену, напоминали жилые бараки – вроде бытовок, которые можно встретить на любой стройке. Они размещались здесь невпопад, будто кто-то высыпал сверху кучу этих металлических коробок и они остались стоять так, как легли. Ни одного человека поблизости не было видно. Славик остановился возле темно-красного барака:
   – Постой здесь.
   Инна оперлась на стену. Он отошел, куда-то заглянул и несколько секунд не шевелился. Потом отрицательно покачал головой:
   – Идем дальше.
   Они обошли бытовку и продолжили путь. Инна спросила:
   – А эти люди… твои спутники…
   – Что?
   – Они погибли? – все-таки выговорила она.
   – Конечно, – он произнес это с полным спокойствием в голосе.
   – Кто они были?
   – Не важно. Просто случайные попутчики.
   Ей уже не хотелось ничего уточнять. Казалось, чем больше она будет узнавать об этом странном мире – тем более ужасным он будет представать перед ней. Они прошли еще некоторое расстояние, когда впереди показался дом. Это действительно был именно дом, маленький деревенский домик неопределенно-серого цвета с двумя дырами-окнами и провалившейся крышей. Домик под землей? Почему меня это не удивляет? – подумала Инна.
   – Если нам повезет… – неопределенно начал Славик. – Стой на месте. Не упадешь?
   – Да нет, – Инна слабо улыбнулась.
   Он отпустил ее и подошел к дому. Заглянул в окно и смотрел в него чуть подольше, чем в прошлый раз. Она молча ждала; голова все еще ходила по кругу. Наконец он повернулся к ней:
   – Все нормально, Инка. Устроимся здесь.
   Они обошли здание справа – там обнаружилась деревянная дверь, слегка покосившаяся – одна петля снизу отсутствовала. На двери была прибита металлическая табличка с выгравированным номером: "0769". Инна вздрогнула.
   – Сколько их? – спросила она.
   – Кого?
   Она указала на табличку.
   – А-а… По некоторым данным – 4761. По другим – 7830. А вообще-то не знаю. Скорее всего, и те и другие врут. А разве есть какая-то разница?
   – Нет, наверное, – сказала Инна и вдруг выдала неожиданно сама для себя: – Десять тысяч!
   – Что?
   – Не знаю… Нет, не важно.
   Они вошли в дом. В глаза сразу бросился валяющийся на деревянном полу стул со сломанной ножкой. Сам пол был выщерблен в нескольких местах – из-под дерева выступал твердый каменный фундамент. На столе была раскидана всякая посуда – целая и битая, чистая и грязная… в сравнении с этим жилище Этапа содержалось просто в идеальном порядке.
   Портьера рядом с одним из окон была наполовину сорвана и кое-где продырявлена, будто по ней неоднократно лазили коты. У другого окна таковая отсутствовала вообще. Возле стены стояла широкая кровать, подозрительно прогнувшаяся посредине.
   Инна сразу подошла к кровати. Осторожно присела: ничего, гнется, но вроде держит. Распустила волосы и улеглась – подушка выглядела не слишком чистой, но это сейчас беспокоило ее меньше всего. Легла – и сразу ощутила облегчение. Это все-таки не каменный или металлический холодный пол, а более-менее нормальная постель, люди здесь когда-то спали… Что с ними стало, интересно?
   – Я бы еще переоделась… – сказала тихонько.
   – Ты бы просто джинсы сняла, – посоветовал Славик.
   – Ага, разогналась!
   – Как знаешь. Отдохни сначала, потом об одежке будешь думать. Я бы и сам разделся тоже…
   Она и охнуть не успела, как он уже стоял в одних трусах:
   – Тепло здесь, почему бы и нет?
   – Ну-у… – она сама не знала, что хотела сказать.
   – Меня можешь не смущаться. Я голых девок повидал всяких. Если б ты мне нужна была для секса, я бы с тобой больно не церемонился.
   Инну передернуло:
   – Хорош кавалер мне попался!
   – Жаловаться будешь? Только кому? Кто другой на моем месте вообще бы разговоры разводить не стал. Использовал по назначению, да и шлепнул бы сразу, чтоб не мучилась – всех делов.
   Инна внутренне содрогнулась. Он хочет сказать, что такое здесь в порядке вещей? Впрочем, даже это ее уже не удивляло. Славик заметил ее испуг:
   – Извини, Инка-Паутинка. Но с волками жить – по волчьи выть. Помнишь такую поговорку?
   – Угу…
   – Вот тебе и угу. Жрать хочешь?
   – Не-а…
   – Ну тогда я сам поем. Ничего?
   – Да нет, конечно.
   – Сейчас поищу себе чего-нибудь.
   Славик скрылся из ее поля зрения; из угла комнаты, где-то у нее за головой, послышался стук и звон. Потом он снова появился, спиной к ней, и она вдруг заметила, что его правый бок в крови. Черт, вспомнила, точно, ведь это амазонка его тогда подстрелила! И сколько я с ним под руку шла – а только сейчас обратила внимание, эгоистка… Заодно на глаза попались несколько достаточно крупных шрамов на спине – один, самый большой, проходил от шеи до ягодиц.
   – Славик, да ты ранен!
   – Пустяки, – отмахнулся он. – До свадьбы заживет.
   – Но кровь же идет!
   – Уже почти не идет. Ребро сломано – вот это хуже… Ну ничего, переживу.
   – Ну как же так! – воскликнула Инна. – Черт, я же такая неумеха!
   А то я бы тебе какую-нибудь перевязку сделала.
   – Инка, ты сама пока отдыхай, ладно? За меня не волнуйся, мне не привыкать.
   – Хочешь сказать, это для тебя как бы обычное дело?
   – Ну почти.
   – Хм, ну ладно… Чего кушать собрался?
   – Да вот мясо нашел, вроде ничего с виду.
   – Не кошатина? – спросила Инна.
   – Не похоже, – добавил задумчиво: – Может быть, человечина…
   Она приподнялась на кровати:
   – Издеваешься, да?!
   – Извини, – сказал Славик. – Больше не буду.
   Инна легла обратно. Вот дела, подумала про себя. Пришло бы мне еще вчера в голову, что докачусь до жизни такой? Что буду вести такие странные разговоры в таких странных местах с такими странными людьми?
   Никогда в жизни не пришло бы… Славик сидел спиной к ней, громко жуя и изредка почавкивая. Удивительно, но к нему, при всем его раздражающем поведении, она чувствовала определенную симпатию. Не то что к Этапу, о котором и вспоминать даже не хотелось…
   Вдруг Инна подумала: а почему бы и нет? Спросила тут же:
   – Славик, а ты не знаешь, где выход?
   – Какой выход? – он явно не прикидывался, а действительно не понял, о чем речь.
   – Какой-какой… Выход из этого подземелья. Какой еще меня может интересовать?
   Он отставил мясо и повернулся к ней:
   – Что они тебе сказали? Получишь десять тысяч, если проведешь ночь в доме?
   – Ну да. Если не сбегу оттуда до рассвета.
   – А как тебя сюда занесло?
   – Как? Дура, потому что. Увидела дверь и захотела посмотреть, что за ней. А там еще и связка ключей висела…
   – Ясно. Наверное, все так попадают, – сказал Славик. – Одни сами приходят. Других заманивают. Кого на любопытстве, кого еще как…
   – Меня, значит, заманили?
   – Значит, да.
   – А потом? – спросила Инна.
   – Что – потом?
   – Нет, это я тебя спрашиваю! Что – потом?
   Он не ответил. Отвернулся и снова принялся жевать свое мясо. Инна привстала на кровати. Нет, она уже смирилась с его демонстративно прямолинейным спокойствием, но должны же быть какие-то границы… И ведь именно когда речь зашла о выходе! Вот и Этап тоже на этот счет все юлил-юлил… Хотя, он насчет всего юлил, это не показатель. И все-таки…
   – Славик, это что – какое-то табу?
   – Ты о чем?
   – О чем? О своем, о женском. О выходе, конечно же!
   Он встал, развернул стул и сел лицом к ней. Небритый, неухоженный… на левой щеке тоже был шрам… и на лбу… "На лицо ужасные, добрые внутри" – вспомнила Инна. Можно ли назвать Славика добрым?
   Наверное, нет. Несмотря даже на то, что с ней он поступил несомненно по-доброму.
   Он взял ее ладонь в свои руки – твердые, даже шершавые… и холодные. Или это ей только так кажется, потому что сама горячая, будто вышла прямо из костра? Во всяком случае, ей было приятно. Она ощущала исходящее от него спокойствие и какое-то умиротворение.
   – Знаешь, сколько я здесь? – спросил Славик.
   – И сколько?
   – Я и сам теперь не знаю. Здесь вообще время течет иначе.
   – Да, я уже заметила.
   Она вдруг подумала, что борода делает его гораздо старше. Так он выглядит лет на тридцать пять, а на самом деле? Пожалуй, если его побрить, ему не дашь больше тридцати. Может, даже и меньше… "Знаешь, сколько я здесь?" Прозвучало так, будто он здесь уже по крайней мере несколько лет. Несколько часов и несколько лет – почувствуй разницу, девочка!
   – Думаешь, это так просто, да? – говорил Славик. – Как в компьютерной игре: нажал "эскейп", вылетел в меню, там выбрал "Exit
   Game" – и всех делов?
   – Может, это и есть что-то вроде компьютерной игры? Этой, как ее… виртуальной реальности?
   – Ты это серьезно, Инка?
   Она задумалась.
   – Не знаю. Может, и серьезно.
   – Чепуха, – уверенно сказал он. – Видела ты здесь хоть что-нибудь, что в принципе нельзя сделать в реале?
   – Хм… не знаю. Кристаллы эти внизу – да и то, наверное, силикон какой-нибудь, или что там еще. А так… разве что размах всего этого?
   – Так что – размах? Дохренища денег, эксцентричность, богатое воображение… На первое место я бы наверное эксцентричность поставил.
   И никаких особых проблем.
   – Ну может быть, – согласилась она.
   – Хорошо. Дальше: твои ощущения как-то отличаются от реальных?
   Зрение, слух, осязание… Чувство боли…
   – Нет. Аж нисколько.
   – Вот видишь. Но даже это не важно, потому что есть главная причина.
   – Какая?
   – А вот такая. Нормальный человек никогда не сомневается в реальности окружающего мира. Во сне, к примеру, он может сомневаться, на самом деле все это или он только видит сон. В реальности – никогда.
   Теперь скажи: ты правда сомневаешься, или только хочешь себя в этом убедить?
   Хотелось бы мне, чтобы это оказался всего лишь сон, подумала Инна. Еще как хотелось бы…
   – Ни фига я не сомневаюсь, – сказала вслух.
   – Ну вот, что и требовалось доказать. Но если говорить о нашей жизни вообще… Знаешь, Инка, я уже давно начал понимать, что наш мир есть ничто иное как программная реализация охрененного моделирующего алгоритма.
   – Чего? – спросила Инна. – Это типа Матрицы всякой что ли?
   – Попсовый бред, – отрезал Славик. – Ты лучше лежи, а я расскажу.
   – А я лежу, – она расслабилась на кровати. Он все не отпускал ее ладонь, будто боялся потерять.
   – Хорошо. Тогда для начала скажи: у тебя бывает дежа вю?
   – Случается иногда.
   – Ты едешь в метро, – говорил он. – Видишь каких-то незнакомых людей. Слышишь совершенно ненужные тебе разговоры. Что-нибудь думаешь по этому поводу… И вдруг тебе кажется, что все это уже было. И люди, и разговоры, и мысли…
   – Угу, – сказала Инна.
   – Но ведь оно на самом деле уже было!
   – То есть как?
   – Очень просто. Ты только представь, что вся эта лабуда находится в памяти навороченного суперкомпьютера. А память, как известно, всегда дискретна…
   – О, мое любимое слово! – воскликнула Инна.
   – Вот и хорошо. Тогда ты понимаешь, что раз дискретна – значит, обязательно ограничена. Значит, в нее никогда не получится вместить все, что хочется. А раз так, то некритичные блоки приходится повторять. Один блок – а на него куча ссылок. Когда надо, старые ссылки отрубаются и подключаются новые. Вот сколько раз ты так ездила в метро, и ничего особенного не было? Ты все эти разы вспомнишь? В жизни не вспомнишь. Так на фига каждый раз по новой пересчет запускать, если можно только указатель на блок поставить да поменять в конце точку выхода – и всех делов? Потому и не вспомнишь, что тебе уже отрубили предыдущую ссылку, остались только левые ассоциативные связи. Через них и пролезают остаточные воспоминания.
   – Вот как, – сказала Инна. Объяснения казались запутанными, но она не очень-то в них вникала. В сущности, ей сейчас было совершенно все равно, о чем говорить. Она могла бы так лежать на кровати сколько угодно… целую вечность. Лишь бы только не вставать и никуда не идти.
   – Но это еще не все. Возьмем цикличность. Год, в каждом году четыре сезона… Триста шестьдесят пять дней, смена дня и ночи, все это так называемое движение по орбитам… Все построено на циклах, замечаешь? Если ты хоть что-нибудь смыслишь в программировании, то знаешь, что без циклов никакая приличная программа не обходится.
   – Ну да.
   – А отсюда опять вылазят сплошные повторы, повтор на повторе. На них, конечно, навешан какой-никакой рандомайзинг… Но, если разобраться, он крайне примитивный. Знаешь, чем отличается действительно случайный алгоритм от псевдослучайного? – Славик тут же ответил сам: – Псевдослучайный при одинаковом начальном раскладе всегда дает одну и ту же последовательность. Так и у них. Если условия одинаковые – ситуация развивается одинаково. Инка, я это все не просто с бодуна выдумал. Я проверял, можешь не сомневаться.
   – Я и не сомневаюсь, – сказала она.
   – Полной чистоты эксперимента, конечно, не было, но все-таки… Дальше: я почти уверен, что они туда засобачили контроль внимания.
   Знаешь, о чем я? У Лема было: как выглядит океан, когда на него никто не смотрит?
   – Наверное, точно так же.
   – А вот и нет! – воскликнул Славик. – Никак он не выглядит. Потому что если никто не смотрит, то на фига его рендерить? Представляешь, какая выходит экономия ресурсов?
   – А что значит "рендерить"? – спросила Инна.
   – Строить изображение.
   Она усмехнулась:
   – Это похоже на анекдот.
   – Прикалываешься, – слегка обиженно вздохнул Славик. – Но я тебе вот что скажу: дали бы мне деньги… не жалких каких-нибудь десять тысчонок, десять лимонов хотя бы – и то, наверное, маловато будет. Так я бы построил модель не хуже, чем у них. Ну, может, не такую красивую… Зато какие были бы алгоритмы! У них в сравнении с этим – просто жалкий примитив. Только никто мне таких бабок не даст, так что это всего лишь фантазии…
   – Вот именно, – сказала Инна.
   – Тебе не интересно? – спросил Славик. – Уже думаешь, как бы от меня отделаться?
   – Да нет! – она испугалась, что он в самом деле может уйти и бросить ее одну в этом покинутом доме. – Просто мне непонятно…
   – Что непонятно? Говори, сейчас все разъясню! – он, наверное, решил, что она не поняла что-то в его рассуждениях.
   – Нет, не то. Какая разница, Славик? У нас есть только один мир, другого не дано. Так не все ли равно, кто и как его смоделировал?
   Он вздохнул:
   – Ты права, Инка. Большинству людей в общем-то абсолютно все равно. А вот я, когда дошел до этого, как будто взглянул на мир другими глазами.
   – Почему?
   – Я начал понимать причины и следствия. Почему все есть именно такое, какое оно есть. Вот человек рождается; идет в детский сад, потом в школу. Потом в какой-нибудь вуз – ну, это в принципе не обязательно, смотря по интеллекту и по желанию закосить от армии… Потом на работу; заводит семью, детей, а там и внуков. Уходит на пенсию. В конце концов умирает. До хрена людей так живут – в сущности, одно и то же, вариации минимальны. Самую малость подумать головой – и можно предсказать все от начала до конца. И тем не менее они счастливы.
   Спрашивается: почему?
   – А почему вообще крокодилы? – спросила Инна.
   – Какие еще крокодилы?
   – Вот есть крокодилы. В общем-глобальном смысле они могут летать или не летать. Почему?
   – Теперь уже я чего-то не понимаю, – сказал Славик. – Это юморист какой-то? Или откуда?
   – Не экзистенционально. Так почему же люди счастливы?
   – Потому что они так запрограммированы. Это тоже часть алгоритма; вернее, это его направленность, конечная цель – всеобщее счастье. Так сказать, последняя ступень эволюции – homo felix, человек счастливый.
   – Так это же прекрасно! – воскликнула Инна.
   – Но ведь это счастье одинаковое на всех!
   – Ну и что? Какая разница, какое оно, одинаковое или нет? Это же счастье!
   Славик молчал. Глядел Инне в глаза покорно, как преданный пес смотрит на своего хозяина. Она засмущалась и отвернулась.
   – Что ты хочешь сказать? – спросила робко.
   – Хочу сказать, Инка-Паутинка, как это здорово, что я тебя встретил!
   – Правда?
   – Конечно. С тобой мы можем нормально поговорить, как белые люди.
   Мне уже давно не с кем было вот так поговорить.
   – Значит, это так сложно – найти с кем поговорить?
   – Поживешь здесь с мое – сама поймешь.
   Это "поживешь с мое" прозвучало для Инны, как удар хлыста. Не хочу я здесь жить с твое! Я хочу уйти! Разве это так трудно понять? Разве это так трудно… Мысль осталась незаконченной; она ничего не сказала вслух.
   – Всеобщее счастье, – продолжал Славик, – это и правда было бы прекрасно. Если бы программа иногда не ошибалась.
   – А она ошибается?
   – В любой программе есть ошибки. Это как аксиома. В ихней – тоже.
   Вот родился человек – что происходит? Берется голый паттерн и под него генерится хренова куча параметров. Может тысячи, может десятки тысяч… У каждого параметра – свой диапазон. А теперь дальше. Во-первых, я не уверен, что они правильно отслеживают все комбинации. А если из двух параметров каждый по отдельности допустимый, то еще не факт, что их сочетание будет допустимым. Во-вторых, просто случайный сбой.
   Бац! – и вот тебе какой-нибудь параметр зашкалил. Всего один на тысячи – но уже имеем брак. Человека, изначально непригодного для стандартного счастья. Причем я выделяю это слово: изначально!
   – То есть ошибку можно было бы с самого начала исправить?
   – Можно. Но фиг они тебе что исправят.
   – Почему?
   – А потому что они непогрешимы! Это тоже вроде аксиомы: они не могут ошибаться в принципе. Какая к черту ошибка? Это не ошибка, это высший замысел, который вашим примитивным умишкам не дано понять! Ну вот родился человечек, мог бы стать хорошим художником. Не гением, допустим, ничего чтобы из ряда вон – но жил бы себе спокойно, на хлеб своими картинами зарабатывал, и был бы счастлив. Так нет – случился у него баг в голове. И вместо одного стандартного счастья имеем тридцать миллионов стандартных трупов. Так что же – ошибка? Ничего подобного!
   Все это тоже часть их охренительного эксперимента, часть пути к всеобщему счастью!
   – Ты это о ком говоришь? – спросила Инна.
   – О Гитлере. Ну, тут пример как бы хрестоматийный… А скольким людям эти баги жизнь испоганили, так что никто об этом и не знает?
   – А почему бы тогда нам самим не исправлять их ошибки?
   – И это можно. Только не так, как хотелось бы им.
   – А как?
   – По всякому… Да вот хотя бы перед тобой живой пример сидит.
   – Хм… С тобой-то что не так?
   – Вот то и не так. Ты вот, к примеру, сюда за деньгами пришла?
   – Не для себя, – поспешно сказала Инна.
   – А для кого же?
   – Одного хорошего человека. Это просто как вопрос жизни и смерти.
   – Ясно, – сказал Славик. – Но, в сущности, не важно. Ты пришла, чтобы отстреляться, получить бабки и уйти на фиг – это главное. А я сюда убежал. Насовсем.
   – Во как? От ментов, что ли, ныкаешься?
   – Ничего подобного. От всеобщего универсального счастья.
   Инна раскрыла рот от изумления.
   – Ага, удивил! – радостно воскликнул Славик. – Так и знал, что ты удивишься. Ну я же когда-то жил обычной жизнью. Универ закончил по компьютерным наукам – между прочим, очень даже успешно. Работа у меня была вполне ничего себе, зарплата – даже более чем. Дальше: я был, можно сказать, без пяти минут женат. И вот однажды вечером я представил… Один день из жизни: подъем рано утром. Зарядка, душ, завтрак по-быстрому, что попадется под руку. Доброе утро, милая – как спалось?
   – спасибо, хорошо, а тебе? – просто замечательно – ну, мне пора! – поцелуй на прощание. Работа от звонка до звонка, обеденный перерыв, традиционные перекуры, традиционные сплетни о начальнике и его секретарше. Вечером – домой, по дороге – в магазин, купить хлеба и еще чего-нибудь, смотря по степени опустошенности холодильника. Привет, дорогая – как дела, какие новости? – ничего особенного, все в порядке, ты тут как? – у меня все замечательно! Скромный домашний ужин, телевизор, на выбор: сто первая серия бесконечного мыла – лохотрон для неудачников – футбольный матч – очередные политические разборки. А теперь в кроватку, устроим небольшую сексуальную оргию только для двоих.
   Собственно оргия – ах, мне никогда не было так хорошо! – да, это было прекрасно, но мне завтра утром рано вставать – конечно, милый, спокойной ночи! – и тебе спокойной ночи, моя крошка. Восемь часов нормального здорового сна, снова пробуждение – и опять все сначала. И так – каждый день, изо дня в день, десять лет подряд, двадцать, тридцать…
   – Ну и? – спросила Инна выжидающе.
   – Это же ужасно! – сказал Славик искренне.
   – Не вижу ничего ужасного.
   – Конечно, ты не видишь. Ты же нормальная девушка. А я, когда это все представил, то понял: надо немедленно что-то делать. Иначе не выдержу, и хана. Сказано – сделано. И вот я здесь.
   – Да-а-а… – только и протянула Инна.
   – И знаешь, Инка, я счастлив. Не по программе, не так, как нужно им, по-своему – но счастлив. По мне, счастье – это не то, чего ты можешь ждать каждый день. Его вообще не ждешь. Оно просто валится вдруг тебе на голову, огорошивает со страшной силой, и ты даже не знаешь, что с ним делать. Ты спрашиваешь: ну на фига мне это сдалось? – и вдруг понимаешь: черт меня на хрен раздери, ведь это же оно! Оно здесь и сейчас, и ты вцепляешься в него пальцами всех конечностей, потому что знаешь: такое больше никогда не повторится. Только сейчас, и никогда больше! Вот это – мой вариант счастья, и я нашел его здесь. У меня нет никаких постоянных обязанностей, никаких глупых каждодневных ритуалов. Я ни от кого не завишу и от меня никто не зависит. Я никому не нужен, никому ничего не должен, я свободен! Никаких претензий к миру, никаких претензий к людям, никаких претензий к себе. И самое главное: я не имею ни малейшего понятия, чем меня встретит завтрашний день. Разве это не прекрасно?