— Никаких расспросов.
— Да я рта не открою, — торжественно поклялась я, — просто посижу и посмотрю на него. Как-никак я его десять лет не видела.
Если у меня и были вопросы, то не к Парамонову, а к Сомову, и я воспользовалась представившейся оказией.
— Почему бы вам не приставить к Парамонову охрану? — набросилась я на него. — Мало ли кому еще вздумается его похищать!
— Думаю, это ни к чему, — на удивление легкомысленно отозвался он, — никто на него теперь не покусится.
— Но ведь… — растерянно пробормотала я.
Сомов махнул рукой:
— Это все старый авантюрист Палтус. Он запустил этот слух, и в Америку он звонил. И, в конце концов, сам себя переиграл…
— Как звонил?.. Вы хотите сказать, что он задумал похищение?..
— Да какое там похищение, он всего лишь воспользовался ситуацией. Запустил утку, потом предложил кое-кому свои услуги по поиску Парамонова. Естественно, деньги слупил за это дело. На это клюнул небезызвестный вам галантный господин, а также самодеятельные нефтяники из одной кавказской республики. Но не все оказались такими наивными, кое-кто на него рассердился и…
— Кто его взорвал, первые или вторые? — не утерпела я.
— Скорее уж третьи, — усмехнулся Сомов.
— Ничего не понимаю, — замотала я головой.
— Ладно, идите к Парамонову, — напомнил Сомов, — он вас ждет.
Парамонов лежал на кровати спокойный и благостный, будто спал с открытыми глазами. И свою реакцию на мое появление в палате он обозначил только улыбкой. «Наверное, его лекарствами накачали», — подумала я.
— Привет, — шепнула я и положила на тумбочку пакет с яблоками и апельсинами.
— А чего ты шепчешь? — спросил он.
— Потому что мне запрещено с тобой разговаривать. — Я покосилась на дверь. Вдруг заносчивая докторша подслушивает?
— А ты и не говори, ты слушай, а я буду рассказывать…
— Тебе нельзя, — испугалась я, — у тебя память не до конца восстановилась.
— Нет, ты слушай, слушай. — Я начинала понемногу узнавать Парамонова, которого когда-то любила. Тому упрямства было не занимать. — Слушай, я буду рассказывать кратко, но по порядку… Не знаю, когда это началось… Наверное, тогда, когда я окончательно понял, что наши расчеты не оправдались. Я тебе не рассказывал, но в одной из экспедиций мы с Аликом… Черт, у меня до сих в голове все перепутано. Вообще-то Нас было трое, еще Игорь Бражников. Короче, это была наша совместная идея, если можно так сказать. В той же экспедиции, в Новохатске, Игорь трагически погиб, сорвался с нефтяной вышки. — Парамонов перестал бесконечно сбиваться и заговорил быстро, даже очень быстро, словно опасаясь, что самая главная мысль все-таки ускользнет от него. — Мы с Аликом поклялись довести все до конца, но у нас не получалось. А потом он взял и женился, ну и начались у него семейные радости, короче, не до работы. Я назло укатил в Ульяновск, что было там, ты знаешь, я же тебе писал…
Когда речь зашла о письмах, я заволновалась, но перебивать его не стала, пусть выскажется, для него это очень важно, может, даже важнее, чем для меня.
— Ну вот, — продолжал Парамонов, — а потом вышла оказия перебраться в Штаты. Короче говоря, утек я туда вместе с мозгами. И хорошо устроился, условия для работы зашибенные, фундаментальные науки у них отлично финансируются, опять же в душу никто не лезет со всякой дурью. Я там много чего наворочал, но при этом и нашу идейку не забывал. Провел много экспериментов, расчетов… Ты знаешь, оказалось, что это все-таки утопия, а так, черт возьми, хотелось осчастливить все человечество… Ну и когда я это понял, меня такая тоска обуяла, ты не можешь себе представить. Надо же, думаю, десять лет жизни коту под хвост. И ты только не смейся, — он зыркнул на меня смущенными, почти детскими глазами, — так захотелось тебя увидеть. Потому что никто меня так не любил, только ты. — Он уставился в окно, за которым кружила декабрьская метель. — Что, скажешь, мелодрама, дешевые штучки?
Я только покачала головой. А Парамонов с размаху хлопнул кулаком по подушке:
— Не поверишь, но я так отчетливо увидел, как ты стоишь под окнами физического корпуса ищешь меня. Стоишь и ждешь, а я в это время воровато выглядываю из окошка: ушла или нет? И мне так захотелось тебя увидеть. Впрочем, это еще в Ульяновске началось, там я стал эти дурацкие письма писать. Писал, но не отправлял… Мне не хотелось, чтобы это кончилось, как у Алика, — бытом, дрязгами… У меня ведь была идея. Идея! И я не имел права ее загубить на корню.
Теперь уже я не удержалась от вопроса, буквально прикипевшего к языку:
— Те письма, что я в конце концов получила, они…
— Ну да, да, — подхватил Парамонов, — они те самые. Я их писал в Ульяновске, а потом таскал с собой все десять лет и в Россию с собой захватил… Это, конечно, детский сад, но я собирался их тебе продемонстрировать, чтобы доказать, как я в действительности к тебе относился. С этими письмами я притащился на твою старую квартиру, узнал, что ты там больше не живешь… Выяснил твой новый адрес и туда заявился с ними же, но тебя не было дома, и я оставил записку.
— Но не пришел, — отозвалась я эхом.
— Да я собирался прийти и пришел бы, если бы не стал искать Алика… Я ведь когда из Штатов ехал, у меня план был: встретиться с тобой, Аликом и съездить в Новохатск, ну, туда, где Игорь погиб. А тот день был такой суматошный… Сначала ко мне в гостиницу какой-то тип пришел, толстый такой и лысый. И понес такую чушь, про мое якобы открытие. Я ему говорю: чушь все это, блеф. А он в ответ: и плевать, главное, деньги заработать можно, продать технологию каким-то людям. Помню, он все повторял: пятьдесят на пятьдесят…
Боже, так ведь это он про Палтуса! Значит, Сомов был прав, утверждая, что эту кашу заварил старый проходимец.
А Парамонов продолжал:
— Короче, я его прогнал, конечно, а потом пошел к Алику домой. Но ни Алика, ни его жену не застал, а соседи сказали, что он теперь бомжует, а один подсказал, что он на свалке обретается, ну, и где эта свалка. Короче, я туда и отправился, думал, что до вечера вернусь в Москву, уже с Аликом, а там… Алика я не нашел, зато какие-то камуфлированные обезьяны меня там так отдубасили, что…
— Не стоит об этом, — возразила я, — я и так все знаю.
Но Парамонов уже не мог остановиться:
— А потом у меня в голове все переклинило. Так получилось, что весь американский период жизни как бы отошел на второй план, точнее, он вообще перестал существовать. Ну, после того как они, эти милиционеры, меня выбросили, у меня при себе ничего не осталось, кроме писем. Я помнил только одно: мне нужно съездить в Новохатск, а потом вернуться к тебе. Деньги они у меня отняли, про те, что остались в гостинице, я совершенно забыл, добирался до Новохатска на перекладных, кажется, продал что-то из одежды… Я был как в сумерках, когда эти письма отправлял, но там все правда, правда, как и десять лет назад. Ты мне веришь?
— Верю, — кивнула я, прислушалась к себе, и вот что я поняла: его слова были мне приятны, больше того, они мне льстили, но и только. Сердце мое уже не отбивало привычной чечетки, просто исправно качало кровь, как ему и положено.
— Сейчас я скажу одну вещь, сейчас… — заволновался Парамонов, а это ему было совершенно противопоказано. — Только прошу тебя, не смейся. Наверное, это прозвучит банально, но, собираясь осчастливить человечество, начинать нужно с себя. Как ты думаешь, у меня это получится?
— Конечно, получится, — пообещала я. Если я приврала, то самую малость.
— Да я рта не открою, — торжественно поклялась я, — просто посижу и посмотрю на него. Как-никак я его десять лет не видела.
Если у меня и были вопросы, то не к Парамонову, а к Сомову, и я воспользовалась представившейся оказией.
— Почему бы вам не приставить к Парамонову охрану? — набросилась я на него. — Мало ли кому еще вздумается его похищать!
— Думаю, это ни к чему, — на удивление легкомысленно отозвался он, — никто на него теперь не покусится.
— Но ведь… — растерянно пробормотала я.
Сомов махнул рукой:
— Это все старый авантюрист Палтус. Он запустил этот слух, и в Америку он звонил. И, в конце концов, сам себя переиграл…
— Как звонил?.. Вы хотите сказать, что он задумал похищение?..
— Да какое там похищение, он всего лишь воспользовался ситуацией. Запустил утку, потом предложил кое-кому свои услуги по поиску Парамонова. Естественно, деньги слупил за это дело. На это клюнул небезызвестный вам галантный господин, а также самодеятельные нефтяники из одной кавказской республики. Но не все оказались такими наивными, кое-кто на него рассердился и…
— Кто его взорвал, первые или вторые? — не утерпела я.
— Скорее уж третьи, — усмехнулся Сомов.
— Ничего не понимаю, — замотала я головой.
— Ладно, идите к Парамонову, — напомнил Сомов, — он вас ждет.
Парамонов лежал на кровати спокойный и благостный, будто спал с открытыми глазами. И свою реакцию на мое появление в палате он обозначил только улыбкой. «Наверное, его лекарствами накачали», — подумала я.
— Привет, — шепнула я и положила на тумбочку пакет с яблоками и апельсинами.
— А чего ты шепчешь? — спросил он.
— Потому что мне запрещено с тобой разговаривать. — Я покосилась на дверь. Вдруг заносчивая докторша подслушивает?
— А ты и не говори, ты слушай, а я буду рассказывать…
— Тебе нельзя, — испугалась я, — у тебя память не до конца восстановилась.
— Нет, ты слушай, слушай. — Я начинала понемногу узнавать Парамонова, которого когда-то любила. Тому упрямства было не занимать. — Слушай, я буду рассказывать кратко, но по порядку… Не знаю, когда это началось… Наверное, тогда, когда я окончательно понял, что наши расчеты не оправдались. Я тебе не рассказывал, но в одной из экспедиций мы с Аликом… Черт, у меня до сих в голове все перепутано. Вообще-то Нас было трое, еще Игорь Бражников. Короче, это была наша совместная идея, если можно так сказать. В той же экспедиции, в Новохатске, Игорь трагически погиб, сорвался с нефтяной вышки. — Парамонов перестал бесконечно сбиваться и заговорил быстро, даже очень быстро, словно опасаясь, что самая главная мысль все-таки ускользнет от него. — Мы с Аликом поклялись довести все до конца, но у нас не получалось. А потом он взял и женился, ну и начались у него семейные радости, короче, не до работы. Я назло укатил в Ульяновск, что было там, ты знаешь, я же тебе писал…
Когда речь зашла о письмах, я заволновалась, но перебивать его не стала, пусть выскажется, для него это очень важно, может, даже важнее, чем для меня.
— Ну вот, — продолжал Парамонов, — а потом вышла оказия перебраться в Штаты. Короче говоря, утек я туда вместе с мозгами. И хорошо устроился, условия для работы зашибенные, фундаментальные науки у них отлично финансируются, опять же в душу никто не лезет со всякой дурью. Я там много чего наворочал, но при этом и нашу идейку не забывал. Провел много экспериментов, расчетов… Ты знаешь, оказалось, что это все-таки утопия, а так, черт возьми, хотелось осчастливить все человечество… Ну и когда я это понял, меня такая тоска обуяла, ты не можешь себе представить. Надо же, думаю, десять лет жизни коту под хвост. И ты только не смейся, — он зыркнул на меня смущенными, почти детскими глазами, — так захотелось тебя увидеть. Потому что никто меня так не любил, только ты. — Он уставился в окно, за которым кружила декабрьская метель. — Что, скажешь, мелодрама, дешевые штучки?
Я только покачала головой. А Парамонов с размаху хлопнул кулаком по подушке:
— Не поверишь, но я так отчетливо увидел, как ты стоишь под окнами физического корпуса ищешь меня. Стоишь и ждешь, а я в это время воровато выглядываю из окошка: ушла или нет? И мне так захотелось тебя увидеть. Впрочем, это еще в Ульяновске началось, там я стал эти дурацкие письма писать. Писал, но не отправлял… Мне не хотелось, чтобы это кончилось, как у Алика, — бытом, дрязгами… У меня ведь была идея. Идея! И я не имел права ее загубить на корню.
Теперь уже я не удержалась от вопроса, буквально прикипевшего к языку:
— Те письма, что я в конце концов получила, они…
— Ну да, да, — подхватил Парамонов, — они те самые. Я их писал в Ульяновске, а потом таскал с собой все десять лет и в Россию с собой захватил… Это, конечно, детский сад, но я собирался их тебе продемонстрировать, чтобы доказать, как я в действительности к тебе относился. С этими письмами я притащился на твою старую квартиру, узнал, что ты там больше не живешь… Выяснил твой новый адрес и туда заявился с ними же, но тебя не было дома, и я оставил записку.
— Но не пришел, — отозвалась я эхом.
— Да я собирался прийти и пришел бы, если бы не стал искать Алика… Я ведь когда из Штатов ехал, у меня план был: встретиться с тобой, Аликом и съездить в Новохатск, ну, туда, где Игорь погиб. А тот день был такой суматошный… Сначала ко мне в гостиницу какой-то тип пришел, толстый такой и лысый. И понес такую чушь, про мое якобы открытие. Я ему говорю: чушь все это, блеф. А он в ответ: и плевать, главное, деньги заработать можно, продать технологию каким-то людям. Помню, он все повторял: пятьдесят на пятьдесят…
Боже, так ведь это он про Палтуса! Значит, Сомов был прав, утверждая, что эту кашу заварил старый проходимец.
А Парамонов продолжал:
— Короче, я его прогнал, конечно, а потом пошел к Алику домой. Но ни Алика, ни его жену не застал, а соседи сказали, что он теперь бомжует, а один подсказал, что он на свалке обретается, ну, и где эта свалка. Короче, я туда и отправился, думал, что до вечера вернусь в Москву, уже с Аликом, а там… Алика я не нашел, зато какие-то камуфлированные обезьяны меня там так отдубасили, что…
— Не стоит об этом, — возразила я, — я и так все знаю.
Но Парамонов уже не мог остановиться:
— А потом у меня в голове все переклинило. Так получилось, что весь американский период жизни как бы отошел на второй план, точнее, он вообще перестал существовать. Ну, после того как они, эти милиционеры, меня выбросили, у меня при себе ничего не осталось, кроме писем. Я помнил только одно: мне нужно съездить в Новохатск, а потом вернуться к тебе. Деньги они у меня отняли, про те, что остались в гостинице, я совершенно забыл, добирался до Новохатска на перекладных, кажется, продал что-то из одежды… Я был как в сумерках, когда эти письма отправлял, но там все правда, правда, как и десять лет назад. Ты мне веришь?
— Верю, — кивнула я, прислушалась к себе, и вот что я поняла: его слова были мне приятны, больше того, они мне льстили, но и только. Сердце мое уже не отбивало привычной чечетки, просто исправно качало кровь, как ему и положено.
— Сейчас я скажу одну вещь, сейчас… — заволновался Парамонов, а это ему было совершенно противопоказано. — Только прошу тебя, не смейся. Наверное, это прозвучит банально, но, собираясь осчастливить человечество, начинать нужно с себя. Как ты думаешь, у меня это получится?
— Конечно, получится, — пообещала я. Если я приврала, то самую малость.