Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Софокл. Драмы.
В переводе Ф. Ф. Зелинского, О. В. Смыки и В. Н. Ярхо
под ред. М. Л. Гаспарова и В. Н. Ярхо
Издание подготовили М. Л. Гаспаров и В. Н. Ярхо
Серия "Литературные памятники". М., "Наука", 1990
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Если собрать вместе все мнения о Софокле, высказанные на протяжении
одного лишь XX в. в специальных и общих работах по древнегреческой
литературе, то возникнет своего рода радуга, в конечных пунктах которой
окажутся две взаимоисключающие точки зрения. Для одних Софокл -
богобоязненный консерватор, с недоверием встречающий все то новое, что несет
с собой афинская демократия, и больше всего озабоченный сохранением
старинной веры в извечную мудрость богов. Для других он - вдохновенный певец
свободного в своих решениях и поступках человека, прославляющий его
героические дерзания и готовность перед лицом богов и людей взять на себя
ответственность даже за те деяния, в которых он субъективно нисколько не
виновен.
Каждая из этих точек зрения явно страдает односторонностью, не учитывая
всей сложности творчества Софокла. Невозможно примирить столь
противоположные оценки и спасительной апелляцией к мысли, что правда
находится где-то посередине: где и кто сможет найти середину между
патриархальной консервативностью и верой в возможности человека? Однозначные
характеристики типа "Софокл - пессимист" или "Софокл - поэт страдания" тоже
не исчерпывают сути дела, так как неоправданно выдвигают в центр оценки
древнего трагика какую-то одну, и притом не лишенную противоречивости, черту
его мировоззрения или дарования.
Для раскрытия сущности драматургии Софокла первостепенное значение
имеет понимание общенародного характера древнегреческого театра. В Афинах в
V в. до н. э. {В дальнейшем в статье и комментариях даты, относящиеся ко
времени до нашей эры, дополнительным указанием не снабжаются.} (да и во всем
античном мире) не было театра в современном смысле слова, который давал бы
регулярно спектакли с объявленным на неделю или месяц репертуаром, Трагедии
показывали в Афинах во время Великих Дионисий - празднества, справлявшегося
в конце марта - начале апреля и посвященного богу производительных сил
Дионису. (С 433 г. трагедии начали ставить и на другом празднике в честь
Диониса - Ленеях; их отмечали в конце января - начале февраля.)
При этом, поскольку исполняемые пьесы считались подарком богу Дионису,
каждый раз надо было ставить новые произведения. Таким образом, с самого
начала трагедия предназначалась для одноразового исполнения.
Каждый автор представлял предварительно комплекс, состоявший из трех
трагедий (трилогии) и примыкавшей к ним сатировской драмы; вместе они
составляли тетралогию. У Эсхила тетралогии обычно были связаны единством
сюжета, Софокл от этой практики отошел, и любая из сохранившихся его
трагедий является законченным целым. Отбор трех тетралогий для постановки их
на празднике осуществлял один из девяти архонтов, избиравшихся ежегодно для
руководства государственной жизнью.
Важным моментом афинской театральной практики было художественное
состязание между драматургами, в результате чего специальная судейская
коллегия определяла место, занятое каждым из соревнующихся поэтов. Первая
награда обозначала неоспоримый успех, вторая - относительное признание,
третья - при трех соревнующихся - решительный провал. Лавры победителя
разделял также хорег - богатый гражданин, который, исполняя общественную
повинность, должен был оплатить наставника хора и костюмы - как для хора,
так и для отдельных исполнителей - актеров, число которых не превышало трех.
Источником сюжетов афинских трагиков служила, за редчайшим исключением,
богатая сокровищница мифов. Герои древнегреческих сказаний, по глубокому
убеждению и зрителей, и самих поэтов, реально существовали несколько
столетий тому назад, - это придавало достоверность повествованию поэта и
заставляло задуматься над тем, как соотнести жизнь и деяния героев прошлого
с собственным общественным опытом зрителей.
Вместе с тем, греческая мифология не была собранием канонизированных
назиданий; об одном и том же событии могли рассказывать по-разному, и
драматическим поэтам это давало огромные преимущества: история, изображенная
однажды Эсхилом, могла быть несколько десятилетий спустя совсем иначе
воспроизведена Софоклом или Еврипидом. Впрочем, не обязательна была и столь
длительная дистанция во времени: обе "Электры", Софокла и Еврипида, созданы
в пределах одного и того же десятилетия, но одна из них явно полемически
направлена против другой. Важно, что мифологическая ситуация допускала
наполнение актуальным идейным содержанием, и драматургам предстояло ответить
на множество вопросов. Существует ли божественное управление миром и какими
нормами оно руководствуется? Как получается, что самые разумные человеческие
планы постигает неожиданная неудача? Как соотносятся требования
общественного целого с интересами отдельно взятой личности, - идет ли речь
об их беспрекословном подчинении целому или ему на пользу максимальная
самостоятельность мышления его членов?
Однозначного ответа на эти вопросы жизнь не давала. Больше того: в них
самих могла быть заложена противоречивость, способная принять трагический
характер. Не всякому суждено было ее увидеть - для этого требовался такой
масштаб драматического таланта, какой порождают воистину великие эпохи.
Одной из таких эпох в истории человечества был V век в Афинах, и одним из
детей этой эпохи был Софокл.
Жизненный путь Софокла, насколько мы знаем о нем из сохранившихся
античных источников, был на редкость благополучен. Ему не пришлось, как
Сервантесу, быть проданным в рабство на галеры и изнывать под бичом
надсмотрщика. Ему не приходилось, как Мольеру, зависеть от милостей и
капризов королевского двора. Ему не довелось даже ни разу испытать на себе
охлаждение афинских зрителей {См. Ж 8; АС 33.}, - случай достаточно редкий,
если мы вспомним, что два драматурга, определившие на века пути развития
европейской драмы, - Еврипид и Менандр - не слишком часто добивались успеха
у своей публики. Сама судьба, казалось, уготовила Софоклу путь успехов и
славы, которой не могли омрачить никакие случайности. Сын богатого владельца
оружейной мастерской, он получил прекрасное образование, позволившее ему
развить все его умственные и физические возможности. 16-ти лет от роду он
возглавлял хор юношей, славивших победу над персами в морской битве при
Саламине (Ж 3; АС 2). От поздней античности, любившей находить всякого рода
совпадения на жизненном пути великих людей, дошел рассказ, согласно которому
первое же выступление Софокла на афинской сцене (в 468 г.) стало его
триумфом: он-де одержал победу над признанным главой трагических поэтов -
Эсхилом (АС 34, 35). Более достоверным, однако, представляется, что Софокл
впервые принял участие в состязании трагических поэтов за два года до этого
и что Эсхил не имел никакого отношения к началу его творческого пути.
Выступая вначале в качестве исполнителя главных ролей в своих драмах, Софокл
очаровывал зрителей то искусством игры на кифаре, то изяществом, с которым
он играл в мяч (АС 3, 4, 47). Широкие духовные запросы сблизили его с кругом
лучших умов того времени, группировавшихся вокруг вождя афинской демократии
Перикла; вместе с ним Софокл был избран одним из десяти стратегов - высших
должностных лиц в государстве, которым поручалась защита его интересов в дни
мира и войны (АС 25-27). И хотя судьба не одарила Софокла еще и военными
талантами, в его честности и глубокой преданности отечеству никто в Афинах
не сомневался - достаточно напомнить, что незадолго до избрания стратегом
ему было поручено возглавить коллегию эллинотамиев - казначеев Афинского
морского союза, ведавших получением взносов от государств-союзников и их
распределением в интересах афинского полиса.
Зарекомендовал себя Софокл и в религиозной жизни родного города. Когда
в конце 20-х годов V в. афиняне заимствовали в Эпидавре культ бога-целителя
Асклепия, в доме у Софокла, избранного жрецом нового божества, некоторое
время хранилась доставленная из Эпидавра его статуя, пока для нее не было
построено святилище. Соответственно после смерти Софокла он был героизирован
под именем Дексиона - "принявшего бога", и ему воздавались почести наряду с
Асклепием еще в середине IV в., а, возможно, и много позже: культ Асклепия,
начиная с середины IV в., в течение многих столетий пользовался широчайшей
популярностью во всех греческих государствах, в том числе и в Афинах, и
написанный Софоклом пеан в честь Асклепия исполнялся, во всяком случае, еще
во II в. н. э. Вероятно, до этих же пор продолжалось и поклонение его автору
(Ж 17; АС 30-32, 85).
Античная традиция донесла до нас, кажется, одно-единственное
свидетельство о домашних неурядицах Софокла: малодостоверный анекдот о
привлечении его к суду сыном Иофонтом по обвинению в старческом слабоумии и
небрежении хозяйственными заботами. Однако и из этого испытания
девяностолетний поэт вышел с честью: прочитав знаменитый впоследствии первый
стасим из только что написанного "Эдипа в Колоне", он был с восторгом принят
судьями и окружающей их публикой (АС 15-17). Судьба даровала Софоклу и свою
последнюю милость: он умер в конце 405 г., не дожив нескольких месяцев до
окончательного поражения Афин в Пелопоннесской войне и установления жестокой
диктатуры 30 олигархов, грозившей уничтожить столь милое Софоклу афинское
демократическое устройство. Прав был комический поэт Фриних, который подвел
итог жизненного пути Софокла в лаконичном четверостишии:
Блажен Софокл. Он прожил жизнь и долгую,
И счастьем полную. И умер праведным.
Трагедий много написал прекраснейших.
Скончался мирно он, беды не ведая.
(АС 52, см. также 18, 20 21).
Итак, благополучнейшая жизнь, полная гармонии между личным успехом и
общественным служением; неугасающая, пронесенная через десятилетия любовь к
родным Афинам и вера в их историческое предназначение, - и наряду с этим
немеркнущая слава трагического поэта, поднявшего в своем творчестве самые
глубокие проблемы человеческого существования. Образцовой трагедией считал
"Царя Эдипа" свыше двух тысячелетий тому назад Аристотель, - и поныне нет,
наверное, ни одной работы по теории драмы, которая не вела бы историю
европейского театра от этого бессмертного творения Софокла. Из написанных им
девяти десятков трагедий {Всего Софокл написал около 120 произведений для
театра, но примерно четвертую часть из них составляли так называемые
сатировские драмы.} полностью сохранились только семь, но до сих пор каждое
новое поколение ищет в них разгадки "феномена Софокла", объяснения той
диалектике художественного, при которой его гармоничнейшие создания несут в
себе конфликт огромного драматического напряжения. Какие силы породили эти
вершины трагического в творчестве Софокла?
Софокла принято называть поэтом расцвета афинской демократии, - и в
самом деле, вершина его творчества по времени совпала со знаменитым "веком
Перикла", когда началось возведение грандиозного архитектурного ансамбля на
афинском акрополе, появился исторический труд Геродота, в Афинах стали
возникать собственные философские школы. Между тем само слово "расцвет"
носит однозначный характер чего-то абсолютно совершенного, в то время как в
действительности идеологии афинской демократии был присущ целый ряд
серьезных внутренних противоречий.
Как всякое древнегреческое государство, Афины испокон веков считали
свое благополучие делом рук богов, - на укрепление их авторитета было
направлено, в частности, и сооружение Парфенона - храма Афины-Девы.
Бесчисленное количество праздников было связано с почитанием того или иного
божества - Зевса, Посидона, Афины, Аполлона, Деметры, Персефоны, Диониса - и
с принесением им жертв, имевших целью обеспечить благосклонность богов.
Существовало также множество местных культов и алтарей, почитавшихся людьми,
которых объединяли родственные или соседские связи. С возлияния богам и
подобающей случаю молитвы начинался и званый обед, и рядовая пирушка.
Без совета с оракулом Аполлона в Дельфах не полагалось предпринимать ни
одно сколько-нибудь серьезное дело, - так, незадолго до Саламинского
сражения Фемистокл сумел истолковать полученное из Дельфов пророчество в
пользу создания афинского морского флота. Так и Перикл, задумав
распространить влияние Афин на запад, заручился согласием дельфийского
жречества для основания на юге Италии города Фурий. Словом, общественный и
частный быт афинян, казалось бы, можно охарактеризовать известным русским
выражением: "Без бога ни до порога".
Вместе с тем, очень интенсивная публичная жизнь афинян делала
невозможной постоянную оглядку на авторитет богов и старинные нравственные
нормы, требуя от граждан готовности к формированию и выражению собственного
мнения.
По характеру своего государственного устройства Афины в середине V в.
были наиболее передовым из древнегреческих рабовладельческих полисов.
Законодательная власть принадлежала всему коллективу свободных граждан,
регулярно созываемых на народное собрание. Подготовку к нему осуществлял
Совет пятисот, составлявшийся из равного числа представителей от десяти фил
- административно-территориальных единиц, на которые делилась Аттика. Члены
Совета пятисот избирались жребием, как и многочисленные члены судейских
коллегий и сотни должностных лиц для наблюдения за порядком в городе и в
гаванях, на базарах и в тюрьмах, за ремонтом храмов и состоянием дорог, и т.
д. Только для выборов на должности, связанные с материальной
ответственностью (в частности, стратегов) требовался определенный
имущественный ценз, и пригодность кандидатуры решалась не жребием, а
голосованием. Следовательно, от каждого афинского гражданина требовался
известный уровень общественного сознания и достаточная доля ответственности
за исполнение доверенных ему обязанностей, которую нельзя было переложить на
богов. Из этой практики афинской демократии возник известный тезис,
сформулированный софистом Протагором, - "Человек есть мера всех вещей", т.
е. в меру своего разумения он судит об окружающей его действительности и
принимает свое решение - один ли, вместе ли со своими согражданами в суде
или в народном собрании.
Особенно часто пришлось афинянам рассчитывать на собственное разумение
с началом Пелопоннесской войны, разгоревшейся в 431 г. между двумя
крупнейшими военно-политическими группировками. Одну из них возглавляли
Афины, другую - Спарта, и военные действия поначалу складывались не слишком
благоприятно для Афин. Уступая спартанцам в сухопутном войске, жители Аттики
вынуждены были перебраться в Афины и укрыться за городскими стенами, в то
время как враги у них на глазах опустошали брошенные на произвол судьбы
угодья. Разгоревшаяся в условиях страшной перенаселенности эпидемия нанесла
новый удар по афинянам, - между тем, глубоко почитаемая ими богиня Афина не
делала ничего для спасения своих граждан, а из Дельфов шли одно за другим
пророчества, предсказывавшие победу спартанцам. Вера в божественный промысел
начала колебаться.
Убеждение в благодатном покровительстве богов, стремление заручиться их
поддержкой, с одной стороны, и необходимость принимать под свою
ответственность собственное решение, отстаивать его и добиваться его
осуществления, - с другой, таково было первое противоречие в общественном
сознании афинян.
Этим двусмысленным положением богов объяснялась и достаточно широкая
шкала представлений об их участии в управлении миром, - причем весьма
различного мнения на этот счет придерживались люди, входившие в один и тот
же кружок Перикла. Так, Геродот, оставивший грандиозную картину восточного
Средиземноморья в эпоху греко-персидских войн и захвативший заодно множество
предшествовавших событий, был уверен в непосредственном вмешательстве
божества в исполнение людских планов. Иногда оно носило благодетельный
характер - так, по сообщению историка, за несколько дней до Саламинской
битвы афинянам явилось знамение, несомненно подтверждавшее, что симпатии
местных богов на их стороне (Геродот VIII, 65). Чаще, однако, божеству
свойственно испытывать зависть к чрезмерному возвышению, славе, богатству
смертных и стремиться губить все выдающееся. С точки же зрения Прогагора, о
богах вообще нельзя сказать, существуют они или нет, - решению этого вопроса
препятствует его неясность и краткость человеческой жизни. Огромное
большинство афинян таких рассуждений не понижало, Протагор был со временем
обвинен в нечестивости и погиб при кораблекрушении, спасаясь от судебного
преследования. Заметим, однако, что еще за 20 лет до этого Перикл, выступая
несколько раз перед согражданами в начале Пелопоннесской войны, тоже отнюдь
не думал апеллировать к проблематичной помощи божества, а обосновывал свой
план ведения войны совершенно рациональными аргументами.
Итак, боязнь вызвать зависть и гнев богов, убеждение в необходимости
почитать их и ублажать, - с одной стороны, и полное безразличие к их
существованию, опора человека на собственные интеллектуальные возможности и
рациональное мышление, - с другой, - таково было второе противоречие в
идеологии афинской демократии.
Третье противоречие, имевшее часто довольно конкретные последствия для
внутри- и внешнеполитической обстановки в Афинах, заключалось в отношении
афинян к своим лидерам.
Как во всех древних государствах, возникших непосредственно из родового
строя, в Афинах высоко ценилась знатность происхождения, которая создавала
достаточно благоприятные условия для выдвижения выходцев из
аристократических семей к руководству общественной жизнью. Так,
организатором победы над персами при Марафоне был Мильтиад, чей род возводил
себя к легендарному Аяксу; в 60-е годы стратегом многократно избирался сын
Мильтиада Кимон, сумевший серьезно потеснить персидский флот у берегов Малой
Азии и этим подготовить окончательную победу греков; к знатнейшему афинскому
роду Алкмеонидов принадлежал и Перикл. Казалось естественным, что именно эти
люди, славящиеся благородным происхождением, предназначены отстаивать
интересы своих сограждан в области внутренней и внешней политики. Эту мысль
всячески поддерживали приверженцы аристократической идеологии в поэзии, - в
первую очередь знаменитый лирический поэт Пиндар. В его представлении,
доблесть - врожденное свойство, ему нельзя научиться, и только тот, кто
наделен им от природы, заслуживает почета и уважения. В глазах Пиндара,
"природа" - гарантия высокой нравственности и залог благополучия.
Между тем, афинская демократия, охотно выдвигавшая знатных к
руководству, еще охотнее пользовалась всяким случаем их низвергнуть.
Мильтиад вскоре после марафонской победы был заподозрен в предательстве при
неудачном ведении осады о-ва Пароса, приговорен к огромному штрафу и умер в
тюрьме, не имея средств его выплатить. Кимон, возглавивший неудачный поход
афинского войска на помощь спартанцам против восставших илотов, был
приговорен к изгнанию. Дольше всех пользовался расположением народа Перикл,
но и он вследствие неблагоприятного начала Пелопоннесской войны был
отстранен афинянами от должности стратега, которую занимал не менее 15 лет
подряд. Похоже, что афинская демократия придерживалась иных взглядов на
природу доблести, чем Пиндар, и явно предпочитала реальный успех врожденному
благородству. Что же касается человеческой природы, то Пелопоннесская война
дала множество примеров ее проявления совсем в ином направлении, чем этого
требовала аристократическая концепция доблести: предательство и измена,
корыстолюбие и вымогательство оттеснили далеко на задний план благородство и
элементарную порядочность.
Итак, что важнее для человека, что обеспечивает ему положение в
обществе - нравственный максимализм, следование нормам природной доблести
или откровенный прагматизм, обычно прикрываемый видимостью общей пользы, -
вот еще одна трудная проблема, возникавшая перед современниками Софокла.
Конечно, ни от самого драматурга, ни от его героев мы не должны ожидать
прямого ответа на подобные вопросы индивидуального поведения его сограждан,
но ни один из этих вопросов не окажется безразличным для объяснения образа
действия его персонажей.
Хотя семь трагедий, дошедших от Софокла, составляют ничтожную часть его
художественного наследия, в них все же определяются общие черты,
характерные, по-видимому, для всего его творчества. Лучше всего они
выявляются при сравнении идеологии Софокла с мировоззрением его
непосредственного предшественника, "отца трагедии" Эсхила. Как и Эсхил,
Софокл был убежден в существовании справедливых, хотя и требовательных
богов, но божественное управление миром представлялось ему большей частью
фоном, на котором раскрывается самостоятельная деятельность человека. Так,
прорицания, полученные героями Софокла, всегда сбываются, но только дважды
боги непосредственно вмешиваются в их осуществление: первый раз - в
"Филоктете", где обожествленный Геракл разрешает все сомнения своего друга,
направляя его под Трою; второй раз - в "Эдипе в Колоне", когда голос с небес
призывает героя к месту его последнего упокоения и перед страдальцем
разверзается поглощающая его заживо земля. Во всех других случаях только
собственная деятельность человека помогает исполниться божественному
пророчеству.
В "Аяксе" вестник приносит предупреждение Калханта, напоминающее
близким к герою людям о необходимости следить за ним до окончания текущего
дня, - предупреждение запаздывает, потому что Аякс успевает покончить с
собой. Но он делает это отнюдь не потому, что знает о прорицании, а потому
что считает для себя невозможным хоть еще на один день продлить жизнь. В
"Трахинянках" Гераклу сужден отдых после совершения всех его подвигов, -
этим отдыхом становится смерть, после которой действительно не существует ни
забот, ни трудов. Но и здесь конец наступает в результате обстоятельств,
никем не детерминированных, а вызванных только естественным стремлением
Деяниры вернуть себе мужа.
Самостоятельность в своих решениях, готовность нести ответственность за
свои действия составляют основу нормативности героев Софокла. Сам он, по
преданию, утверждал, что создает людей такими, "какими они должны быть" (АС
44, 54), и две трагедии, отделенные в творчестве Софокла примерно четырьмя
десятилетиями, позволяют нам проникнуть в сущность этой нормативности.
Первая из них - "Аякс" {Сведения о датировке и история мифа дается в
преамбулах комментария к каждой трагедии.}, в основе которой лежит широко
известный в античности эпизод из троянского цикла мифов: негодование Аякса
на ахейских вождей, присудивших доспехи убитого Ахилла не ему, а Одиссею, и
последствия этого гнева, обратившегося против самого героя.
При толковании образа Аякса надо прежде всего избавиться от
современного представления о некоем патриотическом долге, будто бы
объединявшем в походе под Трою ахейских вождей. Возможность такой
интерпретации, вообще говоря, содержалась в мифе и могла быть по-разному
использована и до софокловского "Аякса" и много лет спустя после него: во
всеобъемлющей картине мира, созданной Эсхилом в "Орестее", на поведение
Агамемнона накладывает несомненный отпечаток его долг перед союзным войском,
готовящимся отмстить за осквернение домашнего очага Менелая, и в идеальном
образе еврипидовской Ифигении (в Авлиде), созданном уже в самом конце
Пелопоннесской войны, мы видим призыв к объединению всех эллинов против
надменных варваров. В "Аяксе" ничего этого нет: саламинский герой, как и
многие другие участники похода, принял в нем участие только потому, что был
верен клятве, данной однажды всеми претендентами на руку Елены (1113). В
остальном он ни в коей мере не признает над собой господства Атридов, и
задуманная им месть находится в полном соответствии с исконной обязанностью
эпического героя защищать всеми доступными средствами свою рыцарскую честь.
Присуждение Ахилловых доспехов Одиссею Аякс рассматривает как позорное для
себя и, следовательно, имеет такое же право мстить, как гомеровский Ахилл,
устранившийся от боев после нанесенного ему бесчестья. Добавим, что
готовность всячески помогать другу и вредить врагу считали естественным
стремлением человека не только гомеровские герои, но и афиняне V в. Таким
образом, трагедия Аякса вовсе не в том, что он покусился на жизнь обидчиков,
а в том, что месть его - не по его вине! - приняла такую форму, которая
сделала его предметом позора и осмеяния.
Насланное Афиной на Аякса помрачение разума, ведущее его к нападению на
ахейский скот, дает нам еще один повод осознать все различие в нравственных
Софокл. Драмы.
В переводе Ф. Ф. Зелинского, О. В. Смыки и В. Н. Ярхо
под ред. М. Л. Гаспарова и В. Н. Ярхо
Издание подготовили М. Л. Гаспаров и В. Н. Ярхо
Серия "Литературные памятники". М., "Наука", 1990
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Если собрать вместе все мнения о Софокле, высказанные на протяжении
одного лишь XX в. в специальных и общих работах по древнегреческой
литературе, то возникнет своего рода радуга, в конечных пунктах которой
окажутся две взаимоисключающие точки зрения. Для одних Софокл -
богобоязненный консерватор, с недоверием встречающий все то новое, что несет
с собой афинская демократия, и больше всего озабоченный сохранением
старинной веры в извечную мудрость богов. Для других он - вдохновенный певец
свободного в своих решениях и поступках человека, прославляющий его
героические дерзания и готовность перед лицом богов и людей взять на себя
ответственность даже за те деяния, в которых он субъективно нисколько не
виновен.
Каждая из этих точек зрения явно страдает односторонностью, не учитывая
всей сложности творчества Софокла. Невозможно примирить столь
противоположные оценки и спасительной апелляцией к мысли, что правда
находится где-то посередине: где и кто сможет найти середину между
патриархальной консервативностью и верой в возможности человека? Однозначные
характеристики типа "Софокл - пессимист" или "Софокл - поэт страдания" тоже
не исчерпывают сути дела, так как неоправданно выдвигают в центр оценки
древнего трагика какую-то одну, и притом не лишенную противоречивости, черту
его мировоззрения или дарования.
Для раскрытия сущности драматургии Софокла первостепенное значение
имеет понимание общенародного характера древнегреческого театра. В Афинах в
V в. до н. э. {В дальнейшем в статье и комментариях даты, относящиеся ко
времени до нашей эры, дополнительным указанием не снабжаются.} (да и во всем
античном мире) не было театра в современном смысле слова, который давал бы
регулярно спектакли с объявленным на неделю или месяц репертуаром, Трагедии
показывали в Афинах во время Великих Дионисий - празднества, справлявшегося
в конце марта - начале апреля и посвященного богу производительных сил
Дионису. (С 433 г. трагедии начали ставить и на другом празднике в честь
Диониса - Ленеях; их отмечали в конце января - начале февраля.)
При этом, поскольку исполняемые пьесы считались подарком богу Дионису,
каждый раз надо было ставить новые произведения. Таким образом, с самого
начала трагедия предназначалась для одноразового исполнения.
Каждый автор представлял предварительно комплекс, состоявший из трех
трагедий (трилогии) и примыкавшей к ним сатировской драмы; вместе они
составляли тетралогию. У Эсхила тетралогии обычно были связаны единством
сюжета, Софокл от этой практики отошел, и любая из сохранившихся его
трагедий является законченным целым. Отбор трех тетралогий для постановки их
на празднике осуществлял один из девяти архонтов, избиравшихся ежегодно для
руководства государственной жизнью.
Важным моментом афинской театральной практики было художественное
состязание между драматургами, в результате чего специальная судейская
коллегия определяла место, занятое каждым из соревнующихся поэтов. Первая
награда обозначала неоспоримый успех, вторая - относительное признание,
третья - при трех соревнующихся - решительный провал. Лавры победителя
разделял также хорег - богатый гражданин, который, исполняя общественную
повинность, должен был оплатить наставника хора и костюмы - как для хора,
так и для отдельных исполнителей - актеров, число которых не превышало трех.
Источником сюжетов афинских трагиков служила, за редчайшим исключением,
богатая сокровищница мифов. Герои древнегреческих сказаний, по глубокому
убеждению и зрителей, и самих поэтов, реально существовали несколько
столетий тому назад, - это придавало достоверность повествованию поэта и
заставляло задуматься над тем, как соотнести жизнь и деяния героев прошлого
с собственным общественным опытом зрителей.
Вместе с тем, греческая мифология не была собранием канонизированных
назиданий; об одном и том же событии могли рассказывать по-разному, и
драматическим поэтам это давало огромные преимущества: история, изображенная
однажды Эсхилом, могла быть несколько десятилетий спустя совсем иначе
воспроизведена Софоклом или Еврипидом. Впрочем, не обязательна была и столь
длительная дистанция во времени: обе "Электры", Софокла и Еврипида, созданы
в пределах одного и того же десятилетия, но одна из них явно полемически
направлена против другой. Важно, что мифологическая ситуация допускала
наполнение актуальным идейным содержанием, и драматургам предстояло ответить
на множество вопросов. Существует ли божественное управление миром и какими
нормами оно руководствуется? Как получается, что самые разумные человеческие
планы постигает неожиданная неудача? Как соотносятся требования
общественного целого с интересами отдельно взятой личности, - идет ли речь
об их беспрекословном подчинении целому или ему на пользу максимальная
самостоятельность мышления его членов?
Однозначного ответа на эти вопросы жизнь не давала. Больше того: в них
самих могла быть заложена противоречивость, способная принять трагический
характер. Не всякому суждено было ее увидеть - для этого требовался такой
масштаб драматического таланта, какой порождают воистину великие эпохи.
Одной из таких эпох в истории человечества был V век в Афинах, и одним из
детей этой эпохи был Софокл.
Жизненный путь Софокла, насколько мы знаем о нем из сохранившихся
античных источников, был на редкость благополучен. Ему не пришлось, как
Сервантесу, быть проданным в рабство на галеры и изнывать под бичом
надсмотрщика. Ему не приходилось, как Мольеру, зависеть от милостей и
капризов королевского двора. Ему не довелось даже ни разу испытать на себе
охлаждение афинских зрителей {См. Ж 8; АС 33.}, - случай достаточно редкий,
если мы вспомним, что два драматурга, определившие на века пути развития
европейской драмы, - Еврипид и Менандр - не слишком часто добивались успеха
у своей публики. Сама судьба, казалось, уготовила Софоклу путь успехов и
славы, которой не могли омрачить никакие случайности. Сын богатого владельца
оружейной мастерской, он получил прекрасное образование, позволившее ему
развить все его умственные и физические возможности. 16-ти лет от роду он
возглавлял хор юношей, славивших победу над персами в морской битве при
Саламине (Ж 3; АС 2). От поздней античности, любившей находить всякого рода
совпадения на жизненном пути великих людей, дошел рассказ, согласно которому
первое же выступление Софокла на афинской сцене (в 468 г.) стало его
триумфом: он-де одержал победу над признанным главой трагических поэтов -
Эсхилом (АС 34, 35). Более достоверным, однако, представляется, что Софокл
впервые принял участие в состязании трагических поэтов за два года до этого
и что Эсхил не имел никакого отношения к началу его творческого пути.
Выступая вначале в качестве исполнителя главных ролей в своих драмах, Софокл
очаровывал зрителей то искусством игры на кифаре, то изяществом, с которым
он играл в мяч (АС 3, 4, 47). Широкие духовные запросы сблизили его с кругом
лучших умов того времени, группировавшихся вокруг вождя афинской демократии
Перикла; вместе с ним Софокл был избран одним из десяти стратегов - высших
должностных лиц в государстве, которым поручалась защита его интересов в дни
мира и войны (АС 25-27). И хотя судьба не одарила Софокла еще и военными
талантами, в его честности и глубокой преданности отечеству никто в Афинах
не сомневался - достаточно напомнить, что незадолго до избрания стратегом
ему было поручено возглавить коллегию эллинотамиев - казначеев Афинского
морского союза, ведавших получением взносов от государств-союзников и их
распределением в интересах афинского полиса.
Зарекомендовал себя Софокл и в религиозной жизни родного города. Когда
в конце 20-х годов V в. афиняне заимствовали в Эпидавре культ бога-целителя
Асклепия, в доме у Софокла, избранного жрецом нового божества, некоторое
время хранилась доставленная из Эпидавра его статуя, пока для нее не было
построено святилище. Соответственно после смерти Софокла он был героизирован
под именем Дексиона - "принявшего бога", и ему воздавались почести наряду с
Асклепием еще в середине IV в., а, возможно, и много позже: культ Асклепия,
начиная с середины IV в., в течение многих столетий пользовался широчайшей
популярностью во всех греческих государствах, в том числе и в Афинах, и
написанный Софоклом пеан в честь Асклепия исполнялся, во всяком случае, еще
во II в. н. э. Вероятно, до этих же пор продолжалось и поклонение его автору
(Ж 17; АС 30-32, 85).
Античная традиция донесла до нас, кажется, одно-единственное
свидетельство о домашних неурядицах Софокла: малодостоверный анекдот о
привлечении его к суду сыном Иофонтом по обвинению в старческом слабоумии и
небрежении хозяйственными заботами. Однако и из этого испытания
девяностолетний поэт вышел с честью: прочитав знаменитый впоследствии первый
стасим из только что написанного "Эдипа в Колоне", он был с восторгом принят
судьями и окружающей их публикой (АС 15-17). Судьба даровала Софоклу и свою
последнюю милость: он умер в конце 405 г., не дожив нескольких месяцев до
окончательного поражения Афин в Пелопоннесской войне и установления жестокой
диктатуры 30 олигархов, грозившей уничтожить столь милое Софоклу афинское
демократическое устройство. Прав был комический поэт Фриних, который подвел
итог жизненного пути Софокла в лаконичном четверостишии:
Блажен Софокл. Он прожил жизнь и долгую,
И счастьем полную. И умер праведным.
Трагедий много написал прекраснейших.
Скончался мирно он, беды не ведая.
(АС 52, см. также 18, 20 21).
Итак, благополучнейшая жизнь, полная гармонии между личным успехом и
общественным служением; неугасающая, пронесенная через десятилетия любовь к
родным Афинам и вера в их историческое предназначение, - и наряду с этим
немеркнущая слава трагического поэта, поднявшего в своем творчестве самые
глубокие проблемы человеческого существования. Образцовой трагедией считал
"Царя Эдипа" свыше двух тысячелетий тому назад Аристотель, - и поныне нет,
наверное, ни одной работы по теории драмы, которая не вела бы историю
европейского театра от этого бессмертного творения Софокла. Из написанных им
девяти десятков трагедий {Всего Софокл написал около 120 произведений для
театра, но примерно четвертую часть из них составляли так называемые
сатировские драмы.} полностью сохранились только семь, но до сих пор каждое
новое поколение ищет в них разгадки "феномена Софокла", объяснения той
диалектике художественного, при которой его гармоничнейшие создания несут в
себе конфликт огромного драматического напряжения. Какие силы породили эти
вершины трагического в творчестве Софокла?
Софокла принято называть поэтом расцвета афинской демократии, - и в
самом деле, вершина его творчества по времени совпала со знаменитым "веком
Перикла", когда началось возведение грандиозного архитектурного ансамбля на
афинском акрополе, появился исторический труд Геродота, в Афинах стали
возникать собственные философские школы. Между тем само слово "расцвет"
носит однозначный характер чего-то абсолютно совершенного, в то время как в
действительности идеологии афинской демократии был присущ целый ряд
серьезных внутренних противоречий.
Как всякое древнегреческое государство, Афины испокон веков считали
свое благополучие делом рук богов, - на укрепление их авторитета было
направлено, в частности, и сооружение Парфенона - храма Афины-Девы.
Бесчисленное количество праздников было связано с почитанием того или иного
божества - Зевса, Посидона, Афины, Аполлона, Деметры, Персефоны, Диониса - и
с принесением им жертв, имевших целью обеспечить благосклонность богов.
Существовало также множество местных культов и алтарей, почитавшихся людьми,
которых объединяли родственные или соседские связи. С возлияния богам и
подобающей случаю молитвы начинался и званый обед, и рядовая пирушка.
Без совета с оракулом Аполлона в Дельфах не полагалось предпринимать ни
одно сколько-нибудь серьезное дело, - так, незадолго до Саламинского
сражения Фемистокл сумел истолковать полученное из Дельфов пророчество в
пользу создания афинского морского флота. Так и Перикл, задумав
распространить влияние Афин на запад, заручился согласием дельфийского
жречества для основания на юге Италии города Фурий. Словом, общественный и
частный быт афинян, казалось бы, можно охарактеризовать известным русским
выражением: "Без бога ни до порога".
Вместе с тем, очень интенсивная публичная жизнь афинян делала
невозможной постоянную оглядку на авторитет богов и старинные нравственные
нормы, требуя от граждан готовности к формированию и выражению собственного
мнения.
По характеру своего государственного устройства Афины в середине V в.
были наиболее передовым из древнегреческих рабовладельческих полисов.
Законодательная власть принадлежала всему коллективу свободных граждан,
регулярно созываемых на народное собрание. Подготовку к нему осуществлял
Совет пятисот, составлявшийся из равного числа представителей от десяти фил
- административно-территориальных единиц, на которые делилась Аттика. Члены
Совета пятисот избирались жребием, как и многочисленные члены судейских
коллегий и сотни должностных лиц для наблюдения за порядком в городе и в
гаванях, на базарах и в тюрьмах, за ремонтом храмов и состоянием дорог, и т.
д. Только для выборов на должности, связанные с материальной
ответственностью (в частности, стратегов) требовался определенный
имущественный ценз, и пригодность кандидатуры решалась не жребием, а
голосованием. Следовательно, от каждого афинского гражданина требовался
известный уровень общественного сознания и достаточная доля ответственности
за исполнение доверенных ему обязанностей, которую нельзя было переложить на
богов. Из этой практики афинской демократии возник известный тезис,
сформулированный софистом Протагором, - "Человек есть мера всех вещей", т.
е. в меру своего разумения он судит об окружающей его действительности и
принимает свое решение - один ли, вместе ли со своими согражданами в суде
или в народном собрании.
Особенно часто пришлось афинянам рассчитывать на собственное разумение
с началом Пелопоннесской войны, разгоревшейся в 431 г. между двумя
крупнейшими военно-политическими группировками. Одну из них возглавляли
Афины, другую - Спарта, и военные действия поначалу складывались не слишком
благоприятно для Афин. Уступая спартанцам в сухопутном войске, жители Аттики
вынуждены были перебраться в Афины и укрыться за городскими стенами, в то
время как враги у них на глазах опустошали брошенные на произвол судьбы
угодья. Разгоревшаяся в условиях страшной перенаселенности эпидемия нанесла
новый удар по афинянам, - между тем, глубоко почитаемая ими богиня Афина не
делала ничего для спасения своих граждан, а из Дельфов шли одно за другим
пророчества, предсказывавшие победу спартанцам. Вера в божественный промысел
начала колебаться.
Убеждение в благодатном покровительстве богов, стремление заручиться их
поддержкой, с одной стороны, и необходимость принимать под свою
ответственность собственное решение, отстаивать его и добиваться его
осуществления, - с другой, таково было первое противоречие в общественном
сознании афинян.
Этим двусмысленным положением богов объяснялась и достаточно широкая
шкала представлений об их участии в управлении миром, - причем весьма
различного мнения на этот счет придерживались люди, входившие в один и тот
же кружок Перикла. Так, Геродот, оставивший грандиозную картину восточного
Средиземноморья в эпоху греко-персидских войн и захвативший заодно множество
предшествовавших событий, был уверен в непосредственном вмешательстве
божества в исполнение людских планов. Иногда оно носило благодетельный
характер - так, по сообщению историка, за несколько дней до Саламинской
битвы афинянам явилось знамение, несомненно подтверждавшее, что симпатии
местных богов на их стороне (Геродот VIII, 65). Чаще, однако, божеству
свойственно испытывать зависть к чрезмерному возвышению, славе, богатству
смертных и стремиться губить все выдающееся. С точки же зрения Прогагора, о
богах вообще нельзя сказать, существуют они или нет, - решению этого вопроса
препятствует его неясность и краткость человеческой жизни. Огромное
большинство афинян таких рассуждений не понижало, Протагор был со временем
обвинен в нечестивости и погиб при кораблекрушении, спасаясь от судебного
преследования. Заметим, однако, что еще за 20 лет до этого Перикл, выступая
несколько раз перед согражданами в начале Пелопоннесской войны, тоже отнюдь
не думал апеллировать к проблематичной помощи божества, а обосновывал свой
план ведения войны совершенно рациональными аргументами.
Итак, боязнь вызвать зависть и гнев богов, убеждение в необходимости
почитать их и ублажать, - с одной стороны, и полное безразличие к их
существованию, опора человека на собственные интеллектуальные возможности и
рациональное мышление, - с другой, - таково было второе противоречие в
идеологии афинской демократии.
Третье противоречие, имевшее часто довольно конкретные последствия для
внутри- и внешнеполитической обстановки в Афинах, заключалось в отношении
афинян к своим лидерам.
Как во всех древних государствах, возникших непосредственно из родового
строя, в Афинах высоко ценилась знатность происхождения, которая создавала
достаточно благоприятные условия для выдвижения выходцев из
аристократических семей к руководству общественной жизнью. Так,
организатором победы над персами при Марафоне был Мильтиад, чей род возводил
себя к легендарному Аяксу; в 60-е годы стратегом многократно избирался сын
Мильтиада Кимон, сумевший серьезно потеснить персидский флот у берегов Малой
Азии и этим подготовить окончательную победу греков; к знатнейшему афинскому
роду Алкмеонидов принадлежал и Перикл. Казалось естественным, что именно эти
люди, славящиеся благородным происхождением, предназначены отстаивать
интересы своих сограждан в области внутренней и внешней политики. Эту мысль
всячески поддерживали приверженцы аристократической идеологии в поэзии, - в
первую очередь знаменитый лирический поэт Пиндар. В его представлении,
доблесть - врожденное свойство, ему нельзя научиться, и только тот, кто
наделен им от природы, заслуживает почета и уважения. В глазах Пиндара,
"природа" - гарантия высокой нравственности и залог благополучия.
Между тем, афинская демократия, охотно выдвигавшая знатных к
руководству, еще охотнее пользовалась всяким случаем их низвергнуть.
Мильтиад вскоре после марафонской победы был заподозрен в предательстве при
неудачном ведении осады о-ва Пароса, приговорен к огромному штрафу и умер в
тюрьме, не имея средств его выплатить. Кимон, возглавивший неудачный поход
афинского войска на помощь спартанцам против восставших илотов, был
приговорен к изгнанию. Дольше всех пользовался расположением народа Перикл,
но и он вследствие неблагоприятного начала Пелопоннесской войны был
отстранен афинянами от должности стратега, которую занимал не менее 15 лет
подряд. Похоже, что афинская демократия придерживалась иных взглядов на
природу доблести, чем Пиндар, и явно предпочитала реальный успех врожденному
благородству. Что же касается человеческой природы, то Пелопоннесская война
дала множество примеров ее проявления совсем в ином направлении, чем этого
требовала аристократическая концепция доблести: предательство и измена,
корыстолюбие и вымогательство оттеснили далеко на задний план благородство и
элементарную порядочность.
Итак, что важнее для человека, что обеспечивает ему положение в
обществе - нравственный максимализм, следование нормам природной доблести
или откровенный прагматизм, обычно прикрываемый видимостью общей пользы, -
вот еще одна трудная проблема, возникавшая перед современниками Софокла.
Конечно, ни от самого драматурга, ни от его героев мы не должны ожидать
прямого ответа на подобные вопросы индивидуального поведения его сограждан,
но ни один из этих вопросов не окажется безразличным для объяснения образа
действия его персонажей.
Хотя семь трагедий, дошедших от Софокла, составляют ничтожную часть его
художественного наследия, в них все же определяются общие черты,
характерные, по-видимому, для всего его творчества. Лучше всего они
выявляются при сравнении идеологии Софокла с мировоззрением его
непосредственного предшественника, "отца трагедии" Эсхила. Как и Эсхил,
Софокл был убежден в существовании справедливых, хотя и требовательных
богов, но божественное управление миром представлялось ему большей частью
фоном, на котором раскрывается самостоятельная деятельность человека. Так,
прорицания, полученные героями Софокла, всегда сбываются, но только дважды
боги непосредственно вмешиваются в их осуществление: первый раз - в
"Филоктете", где обожествленный Геракл разрешает все сомнения своего друга,
направляя его под Трою; второй раз - в "Эдипе в Колоне", когда голос с небес
призывает героя к месту его последнего упокоения и перед страдальцем
разверзается поглощающая его заживо земля. Во всех других случаях только
собственная деятельность человека помогает исполниться божественному
пророчеству.
В "Аяксе" вестник приносит предупреждение Калханта, напоминающее
близким к герою людям о необходимости следить за ним до окончания текущего
дня, - предупреждение запаздывает, потому что Аякс успевает покончить с
собой. Но он делает это отнюдь не потому, что знает о прорицании, а потому
что считает для себя невозможным хоть еще на один день продлить жизнь. В
"Трахинянках" Гераклу сужден отдых после совершения всех его подвигов, -
этим отдыхом становится смерть, после которой действительно не существует ни
забот, ни трудов. Но и здесь конец наступает в результате обстоятельств,
никем не детерминированных, а вызванных только естественным стремлением
Деяниры вернуть себе мужа.
Самостоятельность в своих решениях, готовность нести ответственность за
свои действия составляют основу нормативности героев Софокла. Сам он, по
преданию, утверждал, что создает людей такими, "какими они должны быть" (АС
44, 54), и две трагедии, отделенные в творчестве Софокла примерно четырьмя
десятилетиями, позволяют нам проникнуть в сущность этой нормативности.
Первая из них - "Аякс" {Сведения о датировке и история мифа дается в
преамбулах комментария к каждой трагедии.}, в основе которой лежит широко
известный в античности эпизод из троянского цикла мифов: негодование Аякса
на ахейских вождей, присудивших доспехи убитого Ахилла не ему, а Одиссею, и
последствия этого гнева, обратившегося против самого героя.
При толковании образа Аякса надо прежде всего избавиться от
современного представления о некоем патриотическом долге, будто бы
объединявшем в походе под Трою ахейских вождей. Возможность такой
интерпретации, вообще говоря, содержалась в мифе и могла быть по-разному
использована и до софокловского "Аякса" и много лет спустя после него: во
всеобъемлющей картине мира, созданной Эсхилом в "Орестее", на поведение
Агамемнона накладывает несомненный отпечаток его долг перед союзным войском,
готовящимся отмстить за осквернение домашнего очага Менелая, и в идеальном
образе еврипидовской Ифигении (в Авлиде), созданном уже в самом конце
Пелопоннесской войны, мы видим призыв к объединению всех эллинов против
надменных варваров. В "Аяксе" ничего этого нет: саламинский герой, как и
многие другие участники похода, принял в нем участие только потому, что был
верен клятве, данной однажды всеми претендентами на руку Елены (1113). В
остальном он ни в коей мере не признает над собой господства Атридов, и
задуманная им месть находится в полном соответствии с исконной обязанностью
эпического героя защищать всеми доступными средствами свою рыцарскую честь.
Присуждение Ахилловых доспехов Одиссею Аякс рассматривает как позорное для
себя и, следовательно, имеет такое же право мстить, как гомеровский Ахилл,
устранившийся от боев после нанесенного ему бесчестья. Добавим, что
готовность всячески помогать другу и вредить врагу считали естественным
стремлением человека не только гомеровские герои, но и афиняне V в. Таким
образом, трагедия Аякса вовсе не в том, что он покусился на жизнь обидчиков,
а в том, что месть его - не по его вине! - приняла такую форму, которая
сделала его предметом позора и осмеяния.
Насланное Афиной на Аякса помрачение разума, ведущее его к нападению на
ахейский скот, дает нам еще один повод осознать все различие в нравственных