Страница:
Выход предложил декан юридического факультета. Нужно было вызвать на помощь тяжелую артиллерию. Неподалеку от их университета стоял в поле институт проблем медицинского приборостроения, в котором в те времена хозяйством ведала молодая женщина. Мария Владимировна Рокотова. Вот ее-то и вызвали для спасения утопающих.
Она приехала на «УАЗике» со своими сантехниками и запасной вахтершей тетей Розой. Рыкнула на главбуха Круглову, успокоила поставщиков и подрядчиков. Пощупала пульс Садовскому, сунула ему под язык валидол и отправила на машине домой. Потом оформилась в университет на полставки, и Садовский уже на следующий день вздохнул свободно. Рокотова успевала справляться и со своим институтом, и с университетом Садовского.
– Виктор Николаевич, нам нужно поговорить, – сказала она через пару недель работы. Он думал, что разговор пойдет о зарплате. Или, может, она станет проситься на постоянную работу?
Рокотова, как когда-то Морозов, тоже сказала Садовскому, что он дурак. Не прямо, конечно, сказала. Она просто открыла ему глаза на то, что происходит в его университете. Как бы ни прятался он за спину Давыдова, как бы ни доверял опыту и въедливости Кругловой, отвечать за все будет он один. И будет, за что отвечать!
Университет перспективных технологий, готовивший в числе прочих специалистов по экономике и праву, оказался беспомощным в области этих самых экономики и права, как дитя. Взятки брали все преподаватели, начиная со вступительных экзаменов и заканчивая защитой дипломов. На каждом факультете, в каждой студенческой группе обретались мертвые души, которые благополучно перешагивали с курса на курс и в результате получали дипломы. Куда текли от них деньги, а деньги, безусловно, текли, Садовский даже не подозревал. По адресу университета были зарегистрированы десятки фирм, за железными дверями арендаторов развернулись производства и лаборатории, по которым явно тосковала экологическая милиция.
Чем дальше она говорила, тем хуже чувствовал себя Садовский. До сих пор он тешил себя надеждой, что ничего ему не грозит именно потому, что он ничего не знает, но теперь пелена с его глаз спала, и ректор понял – когда жареный петух клюнет, то клюнет именно его!
Он просил Рокотову остаться, она не согласилась. Но как все хоть сколько-нибудь исправить и где подстелить соломки, расписала. Ее записи, помнится, до сих пор лежат у него в столе. Но вернулся Давыдов и в ответ на возмущение Садовского с укоризненной улыбкой махнул рукой. Баба, курица, что она понимает в делах? Везде все схвачено, всем заплачено, все улажено. И никакая ответственность Садовскому не грозит, никакая тюрьма на горизонте не маячит.
Ректор очень хотел поверить своему заместителю. И поверил. А Машины записи спрятал в стол. Действительно, что она понимает, курица…
А потом Садовский случайно узнал, что Рокотова больше не работает заместителем директора в своем институте. Говорили, сама ушла. Ну, конечно, кто ж сам уходит с такого теплого места. Мужиком ее заменили. Сняли, наверняка, сняли. Вот теперь она работает простым журналистом в областной газете.
Но с недавних пор все, о чем она предупреждала Виктора Николаевича, начало сбываться. Сначала на чертовой стройке погиб сторож. Сгорел, запекся, закоптился в своем вагончике. Пьяный. Садовский не знал даже, как сторожа звали. Он и вагончика-то этого в жизни не видел. Это Быр-Быр занимался охраной недостроя. Но в прокуратуре дело завели не на Давыдова, а на ректора, на Садовского.
Следователь прокуратуры прислал повестку. Ректор и проректор долго совещались и решили, что являться по повестке пока не стоит. На следующий день из прокуратуры прибыл вооруженный конвой. Садовский перепугался так, что сбежал через черный ход и в панике стал звонить Маше Рокотовой. Она выслушала, велела успокоиться и идти в прокуратуру самому. А в сопровождающие прислала своего знакомого, адвоката Камо Есакяна.
Садовский не то чтобы был националистом, нет, конечно, но лицам кавказской национальности как-то не доверял. Честно говоря, терпеть он их не мог! Но деваться было некуда: кроме Маши и этого Есакяна никто не рвался ему помогать. А Давыдов? Давыдов нажрался, как свинья, и, когда Садовский спасался бегством, спал в своем кабинете прямо на паркетном полу.
Адвокат Камо Есакян спас ректора Садовского и от позора, и от наказания. Каким-то чудом оказались на столе у следователя все нужные инструкции с подписями потерпевшего сторожа, результаты судебной экспертизы, подтверждавшие, что погибший был пьян, как заспиртованная вишня. Веским доводом в пользу невиновности ректора стала и коробка настоящего армянского коньяка. Садовский получил символический штраф, дело закрыли и о неприятном происшествии быстро забыли.
Садовский хотел взять на работу Есакяна, но тот запросил неподъемную цену за свои услуги. И еще посмеялся, сказал, мол, сапожник вы без сапог: правоведов учите, а сами без юриста обходитесь.
Понемногу все совсем было наладилось, юрисконсульт в университете появился, аренду взяли под контроль городские власти, на стройке доворовали все самое ценное, а с голых стен взять было уже нечего. Тут-то и произошло второе несчастье: на экзамене в зачетке одной не в меру продвинутой студентки оказались меченые купюры. Как только они перекочевали в карман экзаменатора, в аудиторию ворвалась милиция. Экзаменатором был – ни много, ни мало – проректор по научной работе. Сначала его даже арестовали, потом выпустили под подписку о невыезде. Трясли весь университет. Трясло и Садовского. Ведь он тоже брал, и со студентов, и с аспирантов, и у Давыдова. А нужно было ходить на работу, руководить, принимать решения и экзамены. А он мог только пить в компании Давыдова, которого трясло, пожалуй, даже больше, чем самого ректора.
Проректора по научной работе похоронили уже через неделю после того рокового экзамена. Не выдержав позора и угрозы судебного разбирательства, он застрелился у себя дома из охотничьего ружья.
Наверное, это был тот самый момент, когда Садовский окончательно выпустил из своих рук штурвал и перестал управлять университетом. Это почувствовали все, и ученый совет поставил вопрос ребром: либо проректором по научной работе будет назначен профессор Зайцев, либо совет инициирует перевыборы ректора досрочно, причин будет больше, чем достаточно. Виктор Николаевич понимал, что шансов победить в тот момент у него практически не было, и потому Зайцев стал проректором.
Через пару месяцев ректору стало просто нечем заняться. Зайцев и Давыдов разобрались с университетом без него. Он стал исполнять лишь представительскую, формальную роль. Пить он с тех пор стал один, запершись у себя в кабинете под предлогом работы над монографией.
Бог любит троицу. И вот теперь на голову Садовского свалилось третье бедствие: маньяк на недострое. И черт его дернул выбрать именно это место! Шел бы в какой-нибудь парк, к дачам, а еще лучше – к коттеджному поселку. Так нет же, принесло перед самыми выборами…
Трудно сказать, на что надеялся Садовский накануне этих выборов. Возможно, лишь на то, что не позволил Зайцеву провести сокращение и выпереть из университета всех тунеядцев. Или на тех, с кем проректор успел поссориться, расставляя на свой вкус руководителей на кафедры и факультеты. Недовольные были, и Садовский надеялся, что их достаточно для того, чтобы он победил с перевесом хотя бы в один голос. Впрочем, если Бог действительно любит троицу, то надежды все-таки нет, этот, катившийся к концу срок был именно третьим.
Цифра три почему-то не давала Садовскому покоя. Она мерещилась и маячила перед глазами. Третий срок заканчивается, третий раз вызывают его в прокуратуру, три недели осталось на подготовку к выборам. А потом все разбегутся в отпуска. Три жертвы маньяка… Хотя нет, жертв не три, а две, вспомнил Садовский, наливая себе уже третью рюмку из бутылки, которую открыл, обосновавшись на кухне. Вот если бы третьей жертвой стал Зайцев! Только как бы он попал на недострой? На работу он ездит на машине и мимо стройки, конечно, не ходит. Ягоды тоже не собирает. Как бы заманить его туда? Заманить. И что? Маньяка тоже надо будет заманить? Или… обойтись без маньяка? Просто инсценировать, сделать все так, чтобы милиция и это убийство списала на неизвестного преступника. Но кто это сделает? Ведь не сам же Садовский, честное слово, будет душить профессора Зайцева бельевой веревкой у трансформаторной будки? А кто? Нужно найти такого человека, решил ректор и отправился спать.
Всю ночь ему снилось, что он душит Зайцева, уговаривая его не сопротивляться, а тот услужливо подставляет шею и наклоняется пониже, чтобы Садовскому было удобнее затягивать веревку. Но веревка все рвется, крошится, рассыпается, превращаясь в пыль. И никак, ну никак не может Садовский справиться со своим противником. И вдруг чувствует он, что на его собственной шее – настоящая пеньковая веревка, завязанная жесткой петлей. И Зайцев обманывает его, издевается, подставляя свое горло, а сам неумолимо затягивает петлю на шее самого Садовского.
Виктору Николаевичу стало трудно дышать, и он проснулся в холодном поту. На его подушке безмятежно спал кот Марсик, подвернув к лицу хозяина толстый зад. Хвост Марсика лежал поперек шеи Садовского, как толстая веревка. Чертыхнувшись, Виктор Николаевич наподдал коту и спихнул обалдевшее спросонья животное на пол.
Глава 13
Глава 14
Она приехала на «УАЗике» со своими сантехниками и запасной вахтершей тетей Розой. Рыкнула на главбуха Круглову, успокоила поставщиков и подрядчиков. Пощупала пульс Садовскому, сунула ему под язык валидол и отправила на машине домой. Потом оформилась в университет на полставки, и Садовский уже на следующий день вздохнул свободно. Рокотова успевала справляться и со своим институтом, и с университетом Садовского.
– Виктор Николаевич, нам нужно поговорить, – сказала она через пару недель работы. Он думал, что разговор пойдет о зарплате. Или, может, она станет проситься на постоянную работу?
Рокотова, как когда-то Морозов, тоже сказала Садовскому, что он дурак. Не прямо, конечно, сказала. Она просто открыла ему глаза на то, что происходит в его университете. Как бы ни прятался он за спину Давыдова, как бы ни доверял опыту и въедливости Кругловой, отвечать за все будет он один. И будет, за что отвечать!
Университет перспективных технологий, готовивший в числе прочих специалистов по экономике и праву, оказался беспомощным в области этих самых экономики и права, как дитя. Взятки брали все преподаватели, начиная со вступительных экзаменов и заканчивая защитой дипломов. На каждом факультете, в каждой студенческой группе обретались мертвые души, которые благополучно перешагивали с курса на курс и в результате получали дипломы. Куда текли от них деньги, а деньги, безусловно, текли, Садовский даже не подозревал. По адресу университета были зарегистрированы десятки фирм, за железными дверями арендаторов развернулись производства и лаборатории, по которым явно тосковала экологическая милиция.
Чем дальше она говорила, тем хуже чувствовал себя Садовский. До сих пор он тешил себя надеждой, что ничего ему не грозит именно потому, что он ничего не знает, но теперь пелена с его глаз спала, и ректор понял – когда жареный петух клюнет, то клюнет именно его!
Он просил Рокотову остаться, она не согласилась. Но как все хоть сколько-нибудь исправить и где подстелить соломки, расписала. Ее записи, помнится, до сих пор лежат у него в столе. Но вернулся Давыдов и в ответ на возмущение Садовского с укоризненной улыбкой махнул рукой. Баба, курица, что она понимает в делах? Везде все схвачено, всем заплачено, все улажено. И никакая ответственность Садовскому не грозит, никакая тюрьма на горизонте не маячит.
Ректор очень хотел поверить своему заместителю. И поверил. А Машины записи спрятал в стол. Действительно, что она понимает, курица…
А потом Садовский случайно узнал, что Рокотова больше не работает заместителем директора в своем институте. Говорили, сама ушла. Ну, конечно, кто ж сам уходит с такого теплого места. Мужиком ее заменили. Сняли, наверняка, сняли. Вот теперь она работает простым журналистом в областной газете.
Но с недавних пор все, о чем она предупреждала Виктора Николаевича, начало сбываться. Сначала на чертовой стройке погиб сторож. Сгорел, запекся, закоптился в своем вагончике. Пьяный. Садовский не знал даже, как сторожа звали. Он и вагончика-то этого в жизни не видел. Это Быр-Быр занимался охраной недостроя. Но в прокуратуре дело завели не на Давыдова, а на ректора, на Садовского.
Следователь прокуратуры прислал повестку. Ректор и проректор долго совещались и решили, что являться по повестке пока не стоит. На следующий день из прокуратуры прибыл вооруженный конвой. Садовский перепугался так, что сбежал через черный ход и в панике стал звонить Маше Рокотовой. Она выслушала, велела успокоиться и идти в прокуратуру самому. А в сопровождающие прислала своего знакомого, адвоката Камо Есакяна.
Садовский не то чтобы был националистом, нет, конечно, но лицам кавказской национальности как-то не доверял. Честно говоря, терпеть он их не мог! Но деваться было некуда: кроме Маши и этого Есакяна никто не рвался ему помогать. А Давыдов? Давыдов нажрался, как свинья, и, когда Садовский спасался бегством, спал в своем кабинете прямо на паркетном полу.
Адвокат Камо Есакян спас ректора Садовского и от позора, и от наказания. Каким-то чудом оказались на столе у следователя все нужные инструкции с подписями потерпевшего сторожа, результаты судебной экспертизы, подтверждавшие, что погибший был пьян, как заспиртованная вишня. Веским доводом в пользу невиновности ректора стала и коробка настоящего армянского коньяка. Садовский получил символический штраф, дело закрыли и о неприятном происшествии быстро забыли.
Садовский хотел взять на работу Есакяна, но тот запросил неподъемную цену за свои услуги. И еще посмеялся, сказал, мол, сапожник вы без сапог: правоведов учите, а сами без юриста обходитесь.
Понемногу все совсем было наладилось, юрисконсульт в университете появился, аренду взяли под контроль городские власти, на стройке доворовали все самое ценное, а с голых стен взять было уже нечего. Тут-то и произошло второе несчастье: на экзамене в зачетке одной не в меру продвинутой студентки оказались меченые купюры. Как только они перекочевали в карман экзаменатора, в аудиторию ворвалась милиция. Экзаменатором был – ни много, ни мало – проректор по научной работе. Сначала его даже арестовали, потом выпустили под подписку о невыезде. Трясли весь университет. Трясло и Садовского. Ведь он тоже брал, и со студентов, и с аспирантов, и у Давыдова. А нужно было ходить на работу, руководить, принимать решения и экзамены. А он мог только пить в компании Давыдова, которого трясло, пожалуй, даже больше, чем самого ректора.
Проректора по научной работе похоронили уже через неделю после того рокового экзамена. Не выдержав позора и угрозы судебного разбирательства, он застрелился у себя дома из охотничьего ружья.
Наверное, это был тот самый момент, когда Садовский окончательно выпустил из своих рук штурвал и перестал управлять университетом. Это почувствовали все, и ученый совет поставил вопрос ребром: либо проректором по научной работе будет назначен профессор Зайцев, либо совет инициирует перевыборы ректора досрочно, причин будет больше, чем достаточно. Виктор Николаевич понимал, что шансов победить в тот момент у него практически не было, и потому Зайцев стал проректором.
Через пару месяцев ректору стало просто нечем заняться. Зайцев и Давыдов разобрались с университетом без него. Он стал исполнять лишь представительскую, формальную роль. Пить он с тех пор стал один, запершись у себя в кабинете под предлогом работы над монографией.
Бог любит троицу. И вот теперь на голову Садовского свалилось третье бедствие: маньяк на недострое. И черт его дернул выбрать именно это место! Шел бы в какой-нибудь парк, к дачам, а еще лучше – к коттеджному поселку. Так нет же, принесло перед самыми выборами…
Трудно сказать, на что надеялся Садовский накануне этих выборов. Возможно, лишь на то, что не позволил Зайцеву провести сокращение и выпереть из университета всех тунеядцев. Или на тех, с кем проректор успел поссориться, расставляя на свой вкус руководителей на кафедры и факультеты. Недовольные были, и Садовский надеялся, что их достаточно для того, чтобы он победил с перевесом хотя бы в один голос. Впрочем, если Бог действительно любит троицу, то надежды все-таки нет, этот, катившийся к концу срок был именно третьим.
Цифра три почему-то не давала Садовскому покоя. Она мерещилась и маячила перед глазами. Третий срок заканчивается, третий раз вызывают его в прокуратуру, три недели осталось на подготовку к выборам. А потом все разбегутся в отпуска. Три жертвы маньяка… Хотя нет, жертв не три, а две, вспомнил Садовский, наливая себе уже третью рюмку из бутылки, которую открыл, обосновавшись на кухне. Вот если бы третьей жертвой стал Зайцев! Только как бы он попал на недострой? На работу он ездит на машине и мимо стройки, конечно, не ходит. Ягоды тоже не собирает. Как бы заманить его туда? Заманить. И что? Маньяка тоже надо будет заманить? Или… обойтись без маньяка? Просто инсценировать, сделать все так, чтобы милиция и это убийство списала на неизвестного преступника. Но кто это сделает? Ведь не сам же Садовский, честное слово, будет душить профессора Зайцева бельевой веревкой у трансформаторной будки? А кто? Нужно найти такого человека, решил ректор и отправился спать.
Всю ночь ему снилось, что он душит Зайцева, уговаривая его не сопротивляться, а тот услужливо подставляет шею и наклоняется пониже, чтобы Садовскому было удобнее затягивать веревку. Но веревка все рвется, крошится, рассыпается, превращаясь в пыль. И никак, ну никак не может Садовский справиться со своим противником. И вдруг чувствует он, что на его собственной шее – настоящая пеньковая веревка, завязанная жесткой петлей. И Зайцев обманывает его, издевается, подставляя свое горло, а сам неумолимо затягивает петлю на шее самого Садовского.
Виктору Николаевичу стало трудно дышать, и он проснулся в холодном поту. На его подушке безмятежно спал кот Марсик, подвернув к лицу хозяина толстый зад. Хвост Марсика лежал поперек шеи Садовского, как толстая веревка. Чертыхнувшись, Виктор Николаевич наподдал коту и спихнул обалдевшее спросонья животное на пол.
Глава 13
Рано утром Кузя Ярочкин прибыл по месту прохождения практики. В детском доме пахло чуть пригоревшей кашей, кажется, пшенной, и немного – хлоркой. Запах Кузе не понравился и почему-то навеял самые нелепые мысли. Ведь он тоже мог в свое время оказаться в этом детском доме, если бы тетя Маша не взяла его к себе. Когда он был совсем маленьким, все «интернатики» ходили по поселку в одинаковых клетчатых пальто и овчинных шапках зимой, в одинаковых платьях и рубашках летом. Головы им брили наголо, чтобы не было вшей.
Кузя и Тимка, как и все «домашние» дети, не ходили в школу мимо детского дома-интерната, а делали большой крюк: «интернатики» караулили их в кустах, отбирали деньги и всякие детские сокровища.
Он заглянул в столовую: ребята сидели за небольшими столами с ярко-красными скатертями и быстро уплетали завтрак. Нормальные дети, никаких бритых голов и одинаковой одежды. Нормальные.
И тут Кузе стало не по себе, словно ушат холодной воды вылили ему на голову. На него смотрели волчьи глаза, злые, холодные. Острый, как осколок стекла, взгляд. Взгляд вспыхнул и погас под опущенными веками. Мальчишка лет тринадцати продолжал есть кашу вприкуску с ломтиком сыра.
Кузя передернул плечами, словно стряхнул колкие льдинки, и двинулся дальше по коридору, искать кабинет директора. Через полчаса он уже принимал хозяйство в медпункте. Работать ему предстояло с Тамарой Михайловной, женщиной лет шестидесяти, которая встретила его, как родного.
– Как много препаратов! – удивился Кузя, заглядывая в шкаф. – Я думал, в больницах лекарств не хватает.
– В больницах, может быть, и не хватает, а у нас – всего полно. Только смотри, – Тамара Михайловна предостерегающе подняла палец, – запирать не забывай! Ребятишки разные есть, глазом не моргнешь – утащат.
– Зачем? Тут разве наркотики есть? – Кузя вытащил одну коробочку.
– Наркотиков нет. Есть спирт и кое-что, из чего можно и наркотические вещества сделать. А ребятишки тащат, в основном, из баловства. Но по глупости могут и в еду кому-нибудь насыпать.
– Ничего себе – глупость!
Тамара Михайловна только рукой махнула.
– Не забывай запирать шкаф и все. Вот здесь шприцы, тут биксы с бинтами, ватой… В холодильник еду не клади, там тоже лекарства. Это вот, – она извлекала с полки коробку с ампулами, – реакцию Манту будем делать. Умеешь?
– Конечно!
– Ну и хорошо.
– А сейчас что делать?
– Да вон видишь карточки медицинские? Расставь на полки по годам рождения и по алфавиту. А всех 1994 года рождения выбери и сюда сложи, этим завтра и колем. Перед обедом пойдем на кухню пробу снимать.
Кузя взялся за карточки.
После шестого или седьмого кабинета, откуда его отфутболили, Тимур Каримов совсем было решил плюнуть на эту практику и вернуться домой. Он никак не мог найти Светлану Ивановну, с которой договорилась по телефону мама. И дернуло же его сказать, что он хотел бы пройти практику в райотделе милиции! Лучше бы отсидел, как обычно, в офисе у отца с документами. Может, действительно…
Но Тимур не привык сдаваться. Услышав в очередной раз, что Светлана Ивановна только что была, но вышла, он пошел прямо в кабинет начальника РОВД.
– Вы куда?.. – успела спросить секретарша. Тимура удивило, что у начальника райотдела была и приемная, и секретарша.
– Меня ждут, – бросил он первое, что пришло ему на ум, и вломился в кабинет.
За длинным столом было полно народу. У Тимура от собственной наглости даже в глазах потемнело. Отчетливо он видел только подполковника во главе стола совещаний, наверное, это и был начальник РОВД. Он удивленно уставился на пришельца поверх очков. Все молчали, пауза затянулась.
– Вы кто? – спросил, наконец, подполковник.
– Каримов Тимур Ильдарович, прибыл для прохождения практики. К Светлане Ивановне. Но ее нет!
Он выпалил все это, борясь с желанием зажмурить глаза и бежать отсюда прочь.
И тут грянул гром: сидевшие за столом хохотали, как сумасшедшие, некоторые даже утирали слезы. Тимур стоял по стойке «смирно», сначала ему было страшно, потом стыдно, наконец, просто смешно.
Подполковник, продолжая смеяться, поднял трубку телефона, набрал короткий номер.
– Света? Ага. Тут ко мне в кабинет террорист вломился. Каримов. Говорит, на практику к тебе. Приходи, забирай.
Потом он обратился к Тимуру:
– Молодой человек, скажите Светлане Ивановне, чтоб она вас на бумажную работу не сажала. Вас в опергруппу нужно. Коля, возьмешь такого?
– Возьму, – отозвался широкоплечий мужчина, одетый, несмотря на летнюю жару, в кожаную куртку.
Дверь отворилась, и в кабинет заглянула маленькая полная женщина.
– Извините, Петр Сергеевич, – сказала она и, ухватив Тимура за руку, вытащила его из кабинета в приемную и повела дальше по коридору, потом на третий этаж в малюсенький кабинет.
– Ох, свалился ты на мою голову, – вздохнула Светлана Ивановна, усадив Тимура.
– Вам работники не нужны? – удивился парень.
– Работники нужны, дети – нет.
– Я похож на ребенка? – заносчиво спросил Тимур.
Светлана Ивановна посмотрела на него оценивающе.
– Вообще-то не похож. Ладно, пойдешь в архив, будешь читать дела.
– Ваш начальник сказал, чтобы вы меня на бумажную работу не сажали.
– Ишь ты! Начальник ему сказал! И куда тебя? Может, прямо в патрульную машину посадить?
– Да.
– Что – да?! Иди, дела читай!
В кабинет вошел тот самый, в кожаной куртке, которого подполковник назвал Колей.
– Ну, куда ты этого террориста определила? – спросил он.
– Коль, а куда еще мне этот детский сад девать? Пусть дела посмотрит, а там…
– Отдай его мне. Шеф не против.
– Тебе!? С ума сошел! А если что случится?
– Не бойся, пистолет я ему не дам и денег за наставничество не попрошу. Все, Свет, я его забрал.
Он взял Тимура за плечо и заставил подняться. Светлана Ивановна пыталась еще что-то сказать, но мужчина в кожаной куртке уже вытащил растерявшегося парня в коридор. И долго его будут так таскать?
– Меня зовут Коля, – сказал Тимуру новый знакомый.
– Николай… А отчество?
– Коля.
– А я Тимур.
Коля на ходу протянул Каримову руку. Его рукопожатие было коротким и очень жестким.
– Мы сегодня до трех, а завтра заступаем на сутки. Тебе восемнадцать есть?
– Есть. В августе будет двадцать.
– Тогда ты тоже на сутки. Тебя оформят стажером. Да не дрейфь, не понравится – уйдешь.
– Не уйду, – отрезал Тимур.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Коля. – Сейчас едем на вызов, улица Парковая…
– Убийство?
– Нет, сарайку обокрали.
Кузя и Тимка, как и все «домашние» дети, не ходили в школу мимо детского дома-интерната, а делали большой крюк: «интернатики» караулили их в кустах, отбирали деньги и всякие детские сокровища.
Он заглянул в столовую: ребята сидели за небольшими столами с ярко-красными скатертями и быстро уплетали завтрак. Нормальные дети, никаких бритых голов и одинаковой одежды. Нормальные.
И тут Кузе стало не по себе, словно ушат холодной воды вылили ему на голову. На него смотрели волчьи глаза, злые, холодные. Острый, как осколок стекла, взгляд. Взгляд вспыхнул и погас под опущенными веками. Мальчишка лет тринадцати продолжал есть кашу вприкуску с ломтиком сыра.
Кузя передернул плечами, словно стряхнул колкие льдинки, и двинулся дальше по коридору, искать кабинет директора. Через полчаса он уже принимал хозяйство в медпункте. Работать ему предстояло с Тамарой Михайловной, женщиной лет шестидесяти, которая встретила его, как родного.
– Как много препаратов! – удивился Кузя, заглядывая в шкаф. – Я думал, в больницах лекарств не хватает.
– В больницах, может быть, и не хватает, а у нас – всего полно. Только смотри, – Тамара Михайловна предостерегающе подняла палец, – запирать не забывай! Ребятишки разные есть, глазом не моргнешь – утащат.
– Зачем? Тут разве наркотики есть? – Кузя вытащил одну коробочку.
– Наркотиков нет. Есть спирт и кое-что, из чего можно и наркотические вещества сделать. А ребятишки тащат, в основном, из баловства. Но по глупости могут и в еду кому-нибудь насыпать.
– Ничего себе – глупость!
Тамара Михайловна только рукой махнула.
– Не забывай запирать шкаф и все. Вот здесь шприцы, тут биксы с бинтами, ватой… В холодильник еду не клади, там тоже лекарства. Это вот, – она извлекала с полки коробку с ампулами, – реакцию Манту будем делать. Умеешь?
– Конечно!
– Ну и хорошо.
– А сейчас что делать?
– Да вон видишь карточки медицинские? Расставь на полки по годам рождения и по алфавиту. А всех 1994 года рождения выбери и сюда сложи, этим завтра и колем. Перед обедом пойдем на кухню пробу снимать.
Кузя взялся за карточки.
После шестого или седьмого кабинета, откуда его отфутболили, Тимур Каримов совсем было решил плюнуть на эту практику и вернуться домой. Он никак не мог найти Светлану Ивановну, с которой договорилась по телефону мама. И дернуло же его сказать, что он хотел бы пройти практику в райотделе милиции! Лучше бы отсидел, как обычно, в офисе у отца с документами. Может, действительно…
Но Тимур не привык сдаваться. Услышав в очередной раз, что Светлана Ивановна только что была, но вышла, он пошел прямо в кабинет начальника РОВД.
– Вы куда?.. – успела спросить секретарша. Тимура удивило, что у начальника райотдела была и приемная, и секретарша.
– Меня ждут, – бросил он первое, что пришло ему на ум, и вломился в кабинет.
За длинным столом было полно народу. У Тимура от собственной наглости даже в глазах потемнело. Отчетливо он видел только подполковника во главе стола совещаний, наверное, это и был начальник РОВД. Он удивленно уставился на пришельца поверх очков. Все молчали, пауза затянулась.
– Вы кто? – спросил, наконец, подполковник.
– Каримов Тимур Ильдарович, прибыл для прохождения практики. К Светлане Ивановне. Но ее нет!
Он выпалил все это, борясь с желанием зажмурить глаза и бежать отсюда прочь.
И тут грянул гром: сидевшие за столом хохотали, как сумасшедшие, некоторые даже утирали слезы. Тимур стоял по стойке «смирно», сначала ему было страшно, потом стыдно, наконец, просто смешно.
Подполковник, продолжая смеяться, поднял трубку телефона, набрал короткий номер.
– Света? Ага. Тут ко мне в кабинет террорист вломился. Каримов. Говорит, на практику к тебе. Приходи, забирай.
Потом он обратился к Тимуру:
– Молодой человек, скажите Светлане Ивановне, чтоб она вас на бумажную работу не сажала. Вас в опергруппу нужно. Коля, возьмешь такого?
– Возьму, – отозвался широкоплечий мужчина, одетый, несмотря на летнюю жару, в кожаную куртку.
Дверь отворилась, и в кабинет заглянула маленькая полная женщина.
– Извините, Петр Сергеевич, – сказала она и, ухватив Тимура за руку, вытащила его из кабинета в приемную и повела дальше по коридору, потом на третий этаж в малюсенький кабинет.
– Ох, свалился ты на мою голову, – вздохнула Светлана Ивановна, усадив Тимура.
– Вам работники не нужны? – удивился парень.
– Работники нужны, дети – нет.
– Я похож на ребенка? – заносчиво спросил Тимур.
Светлана Ивановна посмотрела на него оценивающе.
– Вообще-то не похож. Ладно, пойдешь в архив, будешь читать дела.
– Ваш начальник сказал, чтобы вы меня на бумажную работу не сажали.
– Ишь ты! Начальник ему сказал! И куда тебя? Может, прямо в патрульную машину посадить?
– Да.
– Что – да?! Иди, дела читай!
В кабинет вошел тот самый, в кожаной куртке, которого подполковник назвал Колей.
– Ну, куда ты этого террориста определила? – спросил он.
– Коль, а куда еще мне этот детский сад девать? Пусть дела посмотрит, а там…
– Отдай его мне. Шеф не против.
– Тебе!? С ума сошел! А если что случится?
– Не бойся, пистолет я ему не дам и денег за наставничество не попрошу. Все, Свет, я его забрал.
Он взял Тимура за плечо и заставил подняться. Светлана Ивановна пыталась еще что-то сказать, но мужчина в кожаной куртке уже вытащил растерявшегося парня в коридор. И долго его будут так таскать?
– Меня зовут Коля, – сказал Тимуру новый знакомый.
– Николай… А отчество?
– Коля.
– А я Тимур.
Коля на ходу протянул Каримову руку. Его рукопожатие было коротким и очень жестким.
– Мы сегодня до трех, а завтра заступаем на сутки. Тебе восемнадцать есть?
– Есть. В августе будет двадцать.
– Тогда ты тоже на сутки. Тебя оформят стажером. Да не дрейфь, не понравится – уйдешь.
– Не уйду, – отрезал Тимур.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Коля. – Сейчас едем на вызов, улица Парковая…
– Убийство?
– Нет, сарайку обокрали.
Глава 14
Садовский плохо слышал, о чем шла речь на ученом совете. С похмелья ужасно болела голова, и он мог думать только о том, остался еще коньяк в шкафу или он вчера все допил. Наверняка допил. Может, хоть полрюмочки?
– Виктор Николаевич, – услышал он голос Зайцева.
– Да, – невпопад ответил ректор.
– Что вы имеете в виду?
Вот черт, о чем это он? Садовский помялся.
– Вопрос надо поставить на голосование, – неуверенно пробормотал он.
Половина совета откровенно прыснула со смеху, остальные скривились. Только лицо профессора Жукова оставалось непроницаемым.
– Я говорю о том, что на недострое, скорее всего, не последнее убийство, – повторил Зайцев. – Что мы будем предпринимать?
– А что мы можем предпринять? – устало сказал Садовский.
– Вы ректор, вы и решайте.
Вы – ректор! А сам только и думает, как бы сесть в это кресло! Полагает вот так просто это – решать…
– Милиция ищет убийцу. Не можем же мы сами заниматься расследованием.
Зайцев удивился:
– Виктор Николаевич, речь не об этом. Мы должны обезопасить наших сотрудников и студентов, охрану поставить на стройке.
Конечно, он был прав. Больше всего Садовского злило, что проректор именно сейчас выступает с разумными предложениями, очки перед выборами зарабатывает.
– Не стоит волноваться, – сказал ректор. – Охрана обеспечена. Рабочий день будет временно сокращен. Все уже решено и сделано, так что ваше, Анатолий Иванович, предложение несколько запоздало.
Кого он будет ставить туда на охрану, Садовский ни малейшего понятия не имел. Этим придется заниматься Давыдову, а на месте ли он сейчас – не известно. Но Зайцев растерялся, не срубил очки-то!
– Коллеги, – Садовский тяжело поднялся с председательского места. – Прошу меня простить, но я хотел бы завершить заседание. Если все принципиальные вопросы решены, то давайте разойдемся. В сложившейся ситуации не место пустым разговорам. Сейчас необходимо помочь семье погибшей девушки с похоронами. С вашего позволения, я вас покину.
Без единого возражения он первым вышел из зала. Вот так, пусть все видят: все на нем, весь в заботах. За ним потянулись члены совета. Но отнюдь не все. По большому счету, их осталось больше половины, кворум, пусть и без председателя, но правомочный принимать решения. Зайцев, нисколько не задумавшись, пересел в председательское кресло. Песковский, выглянув в опустевший коридор, плотно притворил дверь.
– Совпадение, прости, Господи, такое удачное, что эти убийства стоило бы придумать и организовать, если бы они не произошли сами!
Зайцев сердито глянул на молодого преподавателя.
– В том-то и дело, что они не сами произошли, и не в наших силах этим управлять.
– Может, это судьба, – проговорил из угла зала Жуков.
Все обернулись. Удивительно, что он остался. Уж он-то всегда поддерживал Садовского. В университете шутили, что Жуков настолько консервативен, что даже ест одни консервы. И вдруг – остался с оппозицией. Не донесет ли?
– А вы, Павел Федорович… – начал было Зайцев.
Жуков предостерегающе поднял руку.
– Анатолий Иванович, не беспокойтесь, я буду голосовать за вас.
Зайцев не мог не беспокоиться, Жукову он не верил, но ведь не гнать же его, на самом деле.
– Пока все идет нормально, – осторожно начал проректор. – С казначейством я договорился, они придут с проверкой в понедельник. Это на неделю, не меньше, отвлечет Садовского. Ему ни до чего дела не будет, даже до этих убийств. Что с журналистами?
Песковский поднялся со своего места.
– Два материала выйдут в среду, один большой – в субботу.
– В «Бизнес-Ярославле»? Я слышал, от них приезжали вчера.
– Приезжали, – подтвердил Песковский. – Но тут нам не везет, если материал и выйдет, то скорее всего в поддержку Садовского.
– Это еще почему?
– Приезжала Рокотова. Та самая…
– Та-ак! И почему пропустили? – сдвинул брови Зайцев.
– Да мы даже не думали… Он же никого не принимал после милиции. Как-то просочилась.
– Просочилась! Рокотова куда угодно просочиться! Ее сын у нас все еще учится?
– Пока учится, – проскрипел Жуков. – Но, если сильно надо, можно и убрать.
– Как?
– Да просто. Он ко мне на пересдачу экзамена вчера не явился. Снова придет, а я его завалю.
– Он еще раз придет, – махнул рукой Зайцев.
– А я снова завалю.
– На комиссию выйдет.
– Ну уж тут вам и карты в руки. Вы проректор по науке, соберите такую комиссию, чтобы он не сдал, и отчисляйте на здоровье.
– Это ведь Тимур Каримов – сын Рокотовой, – подал голос заведующий кафедрой политологии Рицман.
– Каримов.
– Зачем же его отчислять? Он же умный парень, и зачетка у него неплохая…
– Николай Николаевич, – ответил ему Зайцев, – Рокотова один раз нам уже помешала, когда сгорел сторож. Казалось бы, все предусмотрели и просчитали, а она…
– Я так и думал, что сторож не сам сгорел, – задумчиво изрек Жуков.
Зайцева аж пот прошиб.
– Да сам! Сам! Сгорел он сам, мы только проверки поторопили, а инструкций никаких по технике безопасности не было… Мы ж не сомневались, что его снимут. А ему штраф дали, пятьсот рублей, смешно! Вот и сейчас она вмешается – и все прахом пойдет!
– Ничего не пойдет, – возразил декан экономического факультета Титов. – Все, дошла гиря до полу. Вмешается – не вмешается…Даже эти убийства уже ни при чем. Садовский и без них свалится. Хотя это, конечно, лишний толчок ему в спину. И заметьте, без всякого нашего участия. А журналистку надо просто на нашу сторону перетянуть. Может, заплатить?
– Не купится она, – сказал Зайцев. – Столько, чтоб она согласилась, нам не дать.
– Припугнуть тогда. Будет дергаться, сына отчислим. Дотянем до августа с комиссией, он никуда поступить не успеет, а с осенним призывом его в армию загребут.
– Если нужно будет, я с ней поговорю, – пообещал Песковский. – Как доброжелатель. Я ж у него ничего не преподаю, с меня и взятки гладки.
– Кстати, о взятках, – перебил проректор. – Никто ничего не берет. Переживем эту сессию, не надо делать страдальческие лица. Буду ректором – никого не забуду. А сейчас не брать. Студенты ушлые пошли, не рискуйте. Все. На сегодня закончим. Песковский и Зареев, зайдите, пожалуйста, ко мне.
– Даже разговора толком не получилось, – зло процедил Зайцев и жестом указал вошедшим с ним в кабинет на стулья.
Костя Песковский, долговязый младший научный сотрудник, м.н.с., «майонез», как называли его студенты, уселся за стол. Шарип Зареев, доцент экономического факультета, встал спиной к окну, скрестив на груди руки.
– Почему Жуков не ушел? – процедил проректор в пространство, а потом в селектор, – Кира, сделайте два кофе и чай.
Чай – это для Зареева. Зайцев знал, что Шарип кофе не пьет, специально для него держал лучший зеленый чай.
Больше всех других соратников проректор ценил этих двоих, совсем молодых, и именно на молодых делал ставку. Да что там, он и себя причислял к молодым. Для проректора сорок два года – это совсем не много. А для ректора, которым он скоро станет, даже и маловато. Надо, надо все менять, иначе эти старые развалины, Садовский и его гвардия, окончательно погубят университет. Зайцев много лет работал в Департаменте науки и образования, там у него остались друзья, и он лучше других знал, насколько косо смотрят там на их вуз. Негласно глава департамента уже дал указание проработать вопрос расформирования университета перспективных технологий, если ректором снова изберут Садовского. Но никто в это уже не верит. Ни в департаменте, ни в самом вузе.
Костя Песковский – душа молодежной компании, способный построить доверительные отношения с кем угодно, с кем – выпьет, с кем – пококетничает, немало сомневающихся он уже перетянул на сторону оппозиции.
Шарип – светлая голова, сам бизнесом занимается, университет у него для души, для самооценки. Шутка ли, именно к нему на семинары студенты-экономисты да и правоведы записываются в очередь. Его дипломники уезжают работать в Москву в крупные компании и на стажировки за границу. С его мнением считаются даже старые развалины, да и вездесущий и везде сующийся Давыдов уважает Шарипа и побаивается.
– Не трогайте студента Каримова, – сказал Зареев, допив свой чай.
– Шарип, ты же слышал, кто его мать…
– Я слышал, кто его мать. Я знаю, кто его отец. Странно, что вы не помните. Ильдар Каримов в прошлом году расправился с черными рейдерами, которые хотели сожрать его компанию. Теперь он владеет тем самым концерном, к которому его хотели присоединить. А Валерия Беловского, прежнего хозяина, из собственной машины по кускам доставали. Если Каримов за своего сына вступится – одним укусом нам горло вспорет. И не только за сына, но и за бывшую жену.
– Да, – протянул проректор. – Это серьезно. Я помню Каримова, историю с прошлогодним захватом в курс лекций включили. Но что этот студент – его сын, я как-то не связал…
– Ага, – ухмыльнулся Песковский. – Фамилия-то распространенная. Правда, при таком-то папе странно, что к нам поступил, мог бы и куда покруче замахнуться, в Оксфорд, например.
– Я сам нейтрализую Каримова и Рокотову, – перебил его Шарип. Он вообще редко ждал, когда собеседник закончит фразу, если имел, что сказать. – И об убийствах: нам не выгодно, чтобы убийцу поймали до выборов. Хорошо бы еще кого-нибудь убили. Это было бы идеально.
– Виктор Николаевич, – услышал он голос Зайцева.
– Да, – невпопад ответил ректор.
– Что вы имеете в виду?
Вот черт, о чем это он? Садовский помялся.
– Вопрос надо поставить на голосование, – неуверенно пробормотал он.
Половина совета откровенно прыснула со смеху, остальные скривились. Только лицо профессора Жукова оставалось непроницаемым.
– Я говорю о том, что на недострое, скорее всего, не последнее убийство, – повторил Зайцев. – Что мы будем предпринимать?
– А что мы можем предпринять? – устало сказал Садовский.
– Вы ректор, вы и решайте.
Вы – ректор! А сам только и думает, как бы сесть в это кресло! Полагает вот так просто это – решать…
– Милиция ищет убийцу. Не можем же мы сами заниматься расследованием.
Зайцев удивился:
– Виктор Николаевич, речь не об этом. Мы должны обезопасить наших сотрудников и студентов, охрану поставить на стройке.
Конечно, он был прав. Больше всего Садовского злило, что проректор именно сейчас выступает с разумными предложениями, очки перед выборами зарабатывает.
– Не стоит волноваться, – сказал ректор. – Охрана обеспечена. Рабочий день будет временно сокращен. Все уже решено и сделано, так что ваше, Анатолий Иванович, предложение несколько запоздало.
Кого он будет ставить туда на охрану, Садовский ни малейшего понятия не имел. Этим придется заниматься Давыдову, а на месте ли он сейчас – не известно. Но Зайцев растерялся, не срубил очки-то!
– Коллеги, – Садовский тяжело поднялся с председательского места. – Прошу меня простить, но я хотел бы завершить заседание. Если все принципиальные вопросы решены, то давайте разойдемся. В сложившейся ситуации не место пустым разговорам. Сейчас необходимо помочь семье погибшей девушки с похоронами. С вашего позволения, я вас покину.
Без единого возражения он первым вышел из зала. Вот так, пусть все видят: все на нем, весь в заботах. За ним потянулись члены совета. Но отнюдь не все. По большому счету, их осталось больше половины, кворум, пусть и без председателя, но правомочный принимать решения. Зайцев, нисколько не задумавшись, пересел в председательское кресло. Песковский, выглянув в опустевший коридор, плотно притворил дверь.
– Совпадение, прости, Господи, такое удачное, что эти убийства стоило бы придумать и организовать, если бы они не произошли сами!
Зайцев сердито глянул на молодого преподавателя.
– В том-то и дело, что они не сами произошли, и не в наших силах этим управлять.
– Может, это судьба, – проговорил из угла зала Жуков.
Все обернулись. Удивительно, что он остался. Уж он-то всегда поддерживал Садовского. В университете шутили, что Жуков настолько консервативен, что даже ест одни консервы. И вдруг – остался с оппозицией. Не донесет ли?
– А вы, Павел Федорович… – начал было Зайцев.
Жуков предостерегающе поднял руку.
– Анатолий Иванович, не беспокойтесь, я буду голосовать за вас.
Зайцев не мог не беспокоиться, Жукову он не верил, но ведь не гнать же его, на самом деле.
– Пока все идет нормально, – осторожно начал проректор. – С казначейством я договорился, они придут с проверкой в понедельник. Это на неделю, не меньше, отвлечет Садовского. Ему ни до чего дела не будет, даже до этих убийств. Что с журналистами?
Песковский поднялся со своего места.
– Два материала выйдут в среду, один большой – в субботу.
– В «Бизнес-Ярославле»? Я слышал, от них приезжали вчера.
– Приезжали, – подтвердил Песковский. – Но тут нам не везет, если материал и выйдет, то скорее всего в поддержку Садовского.
– Это еще почему?
– Приезжала Рокотова. Та самая…
– Та-ак! И почему пропустили? – сдвинул брови Зайцев.
– Да мы даже не думали… Он же никого не принимал после милиции. Как-то просочилась.
– Просочилась! Рокотова куда угодно просочиться! Ее сын у нас все еще учится?
– Пока учится, – проскрипел Жуков. – Но, если сильно надо, можно и убрать.
– Как?
– Да просто. Он ко мне на пересдачу экзамена вчера не явился. Снова придет, а я его завалю.
– Он еще раз придет, – махнул рукой Зайцев.
– А я снова завалю.
– На комиссию выйдет.
– Ну уж тут вам и карты в руки. Вы проректор по науке, соберите такую комиссию, чтобы он не сдал, и отчисляйте на здоровье.
– Это ведь Тимур Каримов – сын Рокотовой, – подал голос заведующий кафедрой политологии Рицман.
– Каримов.
– Зачем же его отчислять? Он же умный парень, и зачетка у него неплохая…
– Николай Николаевич, – ответил ему Зайцев, – Рокотова один раз нам уже помешала, когда сгорел сторож. Казалось бы, все предусмотрели и просчитали, а она…
– Я так и думал, что сторож не сам сгорел, – задумчиво изрек Жуков.
Зайцева аж пот прошиб.
– Да сам! Сам! Сгорел он сам, мы только проверки поторопили, а инструкций никаких по технике безопасности не было… Мы ж не сомневались, что его снимут. А ему штраф дали, пятьсот рублей, смешно! Вот и сейчас она вмешается – и все прахом пойдет!
– Ничего не пойдет, – возразил декан экономического факультета Титов. – Все, дошла гиря до полу. Вмешается – не вмешается…Даже эти убийства уже ни при чем. Садовский и без них свалится. Хотя это, конечно, лишний толчок ему в спину. И заметьте, без всякого нашего участия. А журналистку надо просто на нашу сторону перетянуть. Может, заплатить?
– Не купится она, – сказал Зайцев. – Столько, чтоб она согласилась, нам не дать.
– Припугнуть тогда. Будет дергаться, сына отчислим. Дотянем до августа с комиссией, он никуда поступить не успеет, а с осенним призывом его в армию загребут.
– Если нужно будет, я с ней поговорю, – пообещал Песковский. – Как доброжелатель. Я ж у него ничего не преподаю, с меня и взятки гладки.
– Кстати, о взятках, – перебил проректор. – Никто ничего не берет. Переживем эту сессию, не надо делать страдальческие лица. Буду ректором – никого не забуду. А сейчас не брать. Студенты ушлые пошли, не рискуйте. Все. На сегодня закончим. Песковский и Зареев, зайдите, пожалуйста, ко мне.
– Даже разговора толком не получилось, – зло процедил Зайцев и жестом указал вошедшим с ним в кабинет на стулья.
Костя Песковский, долговязый младший научный сотрудник, м.н.с., «майонез», как называли его студенты, уселся за стол. Шарип Зареев, доцент экономического факультета, встал спиной к окну, скрестив на груди руки.
– Почему Жуков не ушел? – процедил проректор в пространство, а потом в селектор, – Кира, сделайте два кофе и чай.
Чай – это для Зареева. Зайцев знал, что Шарип кофе не пьет, специально для него держал лучший зеленый чай.
Больше всех других соратников проректор ценил этих двоих, совсем молодых, и именно на молодых делал ставку. Да что там, он и себя причислял к молодым. Для проректора сорок два года – это совсем не много. А для ректора, которым он скоро станет, даже и маловато. Надо, надо все менять, иначе эти старые развалины, Садовский и его гвардия, окончательно погубят университет. Зайцев много лет работал в Департаменте науки и образования, там у него остались друзья, и он лучше других знал, насколько косо смотрят там на их вуз. Негласно глава департамента уже дал указание проработать вопрос расформирования университета перспективных технологий, если ректором снова изберут Садовского. Но никто в это уже не верит. Ни в департаменте, ни в самом вузе.
Костя Песковский – душа молодежной компании, способный построить доверительные отношения с кем угодно, с кем – выпьет, с кем – пококетничает, немало сомневающихся он уже перетянул на сторону оппозиции.
Шарип – светлая голова, сам бизнесом занимается, университет у него для души, для самооценки. Шутка ли, именно к нему на семинары студенты-экономисты да и правоведы записываются в очередь. Его дипломники уезжают работать в Москву в крупные компании и на стажировки за границу. С его мнением считаются даже старые развалины, да и вездесущий и везде сующийся Давыдов уважает Шарипа и побаивается.
– Не трогайте студента Каримова, – сказал Зареев, допив свой чай.
– Шарип, ты же слышал, кто его мать…
– Я слышал, кто его мать. Я знаю, кто его отец. Странно, что вы не помните. Ильдар Каримов в прошлом году расправился с черными рейдерами, которые хотели сожрать его компанию. Теперь он владеет тем самым концерном, к которому его хотели присоединить. А Валерия Беловского, прежнего хозяина, из собственной машины по кускам доставали. Если Каримов за своего сына вступится – одним укусом нам горло вспорет. И не только за сына, но и за бывшую жену.
– Да, – протянул проректор. – Это серьезно. Я помню Каримова, историю с прошлогодним захватом в курс лекций включили. Но что этот студент – его сын, я как-то не связал…
– Ага, – ухмыльнулся Песковский. – Фамилия-то распространенная. Правда, при таком-то папе странно, что к нам поступил, мог бы и куда покруче замахнуться, в Оксфорд, например.
– Я сам нейтрализую Каримова и Рокотову, – перебил его Шарип. Он вообще редко ждал, когда собеседник закончит фразу, если имел, что сказать. – И об убийствах: нам не выгодно, чтобы убийцу поймали до выборов. Хорошо бы еще кого-нибудь убили. Это было бы идеально.