12
Они снова очутились у Ущелья Кхорна. С другой его стороны, там, откуда упала Сильвана.
Для Доремуса это отныне место, где бродит ее дух.
При свете дня здесь все казалось другим, чем ночью. Искрился водопад, в воде играла радуга всех мыслимых цветов и оттенков. Бальфус стоял на четвереньках, обнюхивая землю. Его спина сделалась длиннее, натянув куртку, уши заострились и сдвинулись на затылок.
Это казалось вполне естественным. Даже Доремус чувствовал зов леса.
Он все еще видел странные вещи. И слышал их.
Деревья перешептывались, и падающая вода шипела и журчала, говоря с ним, напевая ему странные мелодии.
Это завораживало.
Ему хотелось сесть и вслушаться. Если у него хватит терпения, то, он был уверен, сумеет понять, что ему говорят.
В нем кровь единорога.
Бальфус уселся, отфыркиваясь и распустив слюни. Потом он прыжками понесся к лесу. Доремусу надо было бы последовать за ним, но по его телу расползалась странная усталость. Журчание воды держало его.
Бальфус стремглав уносился прочь.
Доремус пошел за проводником, положившись на его нюх. Бальфус взлаивал, словно гончая.
Пожалуй, сегодня ночью он запросится на псарню к Карлу и Францу, а вампирша останется в его постели в одиночестве.
Он отыскал Бальфуса замершим в стойке на краю поляны. Доремус прижался спиной к стволу и затаил дыхание.
Между деревьев что-то двигалось, блестела серебристо-белая шкура.
Доремус приготовил стрелу.
Он пнул Бальфуса, заставляя его бежать вправо, надеясь, что он привлечет внимание самки. Если она нападет на проводника, Доремус сумеет поточнее прицелиться. Стрелять следует в шею, в глаз или в холку. Потом в ход может пойти нож, чтобы докончить дело, если его нужно будет доканчивать.
Он предпочел бы убить ее с одного выстрела. Его отец гордился бы им.
Самка остановилась и вскинула голову, прислушиваясь. Доремус постиг истинное родство охотника и добычи и понял ее мысли.
Она подозревала ловушку, но взвешивала свои шансы. Достаточно ли она уверена в своих силах, чтобы атаковать в любом случае?
Бальфус залаял, и самка ринулась на него.
Единорог галопом вылетел из лесу и помчался по поляне, днем он выглядел больше, чем показалось Доремусу ночью. Доремус вышел из-за дерева и сделал несколько шагов, поднимая стрелу…
Земля под копытами единорога задрожала. Нарастающий грохот перешел в пронзительный, утробный стон земли.
Почва уходила из-под ног.
Доремус выстрелил, но его стрела ушла вверх, скользнула между глаз единорога и уже на излете лязгнула о рог.
Земля наклонилась, будто неустойчивый камень, и Доремус начал соскальзывать вниз. Единорог тоже лишился опоры и тихо заржал, ругаясь на своем лесном языке.
Доремус выронил лук и принялся карабкаться по ходящей ходуном земле, пытаясь выбраться из провала.
Самка, более тяжелая, чем он, и с копытами вместо пальцев, лишь билась и погружалась все глубже.
Обернувшись, Доремус увидел дергающуюся голову единорога, вздрагивающий рог, и потом все исчезло, провалившись в заброшенный гномами туннель.
Он упустил ее.
Для Доремуса это отныне место, где бродит ее дух.
При свете дня здесь все казалось другим, чем ночью. Искрился водопад, в воде играла радуга всех мыслимых цветов и оттенков. Бальфус стоял на четвереньках, обнюхивая землю. Его спина сделалась длиннее, натянув куртку, уши заострились и сдвинулись на затылок.
Это казалось вполне естественным. Даже Доремус чувствовал зов леса.
Он все еще видел странные вещи. И слышал их.
Деревья перешептывались, и падающая вода шипела и журчала, говоря с ним, напевая ему странные мелодии.
Это завораживало.
Ему хотелось сесть и вслушаться. Если у него хватит терпения, то, он был уверен, сумеет понять, что ему говорят.
В нем кровь единорога.
Бальфус уселся, отфыркиваясь и распустив слюни. Потом он прыжками понесся к лесу. Доремусу надо было бы последовать за ним, но по его телу расползалась странная усталость. Журчание воды держало его.
Бальфус стремглав уносился прочь.
Доремус пошел за проводником, положившись на его нюх. Бальфус взлаивал, словно гончая.
Пожалуй, сегодня ночью он запросится на псарню к Карлу и Францу, а вампирша останется в его постели в одиночестве.
Он отыскал Бальфуса замершим в стойке на краю поляны. Доремус прижался спиной к стволу и затаил дыхание.
Между деревьев что-то двигалось, блестела серебристо-белая шкура.
Доремус приготовил стрелу.
Он пнул Бальфуса, заставляя его бежать вправо, надеясь, что он привлечет внимание самки. Если она нападет на проводника, Доремус сумеет поточнее прицелиться. Стрелять следует в шею, в глаз или в холку. Потом в ход может пойти нож, чтобы докончить дело, если его нужно будет доканчивать.
Он предпочел бы убить ее с одного выстрела. Его отец гордился бы им.
Самка остановилась и вскинула голову, прислушиваясь. Доремус постиг истинное родство охотника и добычи и понял ее мысли.
Она подозревала ловушку, но взвешивала свои шансы. Достаточно ли она уверена в своих силах, чтобы атаковать в любом случае?
Бальфус залаял, и самка ринулась на него.
Единорог галопом вылетел из лесу и помчался по поляне, днем он выглядел больше, чем показалось Доремусу ночью. Доремус вышел из-за дерева и сделал несколько шагов, поднимая стрелу…
Земля под копытами единорога задрожала. Нарастающий грохот перешел в пронзительный, утробный стон земли.
Почва уходила из-под ног.
Доремус выстрелил, но его стрела ушла вверх, скользнула между глаз единорога и уже на излете лязгнула о рог.
Земля наклонилась, будто неустойчивый камень, и Доремус начал соскальзывать вниз. Единорог тоже лишился опоры и тихо заржал, ругаясь на своем лесном языке.
Доремус выронил лук и принялся карабкаться по ходящей ходуном земле, пытаясь выбраться из провала.
Самка, более тяжелая, чем он, и с копытами вместо пальцев, лишь билась и погружалась все глубже.
Обернувшись, Доремус увидел дергающуюся голову единорога, вздрагивающий рог, и потом все исчезло, провалившись в заброшенный гномами туннель.
Он упустил ее.
13
Они прибежали на шум и отыскали то место, где обрушилась земля. Доремус сидел на корточках возле провала.
- Самка там, - указал он.
Рудигер не нуждался в пояснениях. Он полез в дыру, призывая за собой остальных.
- Я могу видеть в темноте, - сказала Женевьева. - Вы - нет.
Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.
Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.
- Это, наверно, магистральный ход, - сказала Женевьева. - Достаточно высокий и для нас, и для самки.
От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.
- Легкий след, - сказал Рудигер. - Просто пойдем туда, где порвана паутина.
Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.
Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.
Снова граф шагал впереди, а они - за ним. Все это шло и шло по кругу - охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.
Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.
Эти штольни были заброшены со времен Сигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.
- Впереди свет, - сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.
- Этого не может быть, - фыркнул Рудигер.
Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.
- Видимо, может, - признал граф. - Мои извинения. Самка шла на свет.
Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.
Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.
- Мы с обратной стороны водопада! - прокричал Доремус.
Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.
- Самка, должно быть, проскочила сквозь это, - заметил Рудигер.
Это было великолепное зрелище.
- Пошли,- проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.
Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.
- Там должен быть выход в ущелье, - сказала Женевьева. - Он, наверно, выберется вслед за единорогом.
Бальфус прыгнул следом за хозяином.
- А ты из тех, кто не любит текущей воды? - спросил Доремус.
- Да вроде не замечала за собой.
Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.
- Ты можешь слышать голос воды?
Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.
- Я сегодня весь день это слышу.
- Они должны доноситься откуда-то поблизости.
Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее - светло, почти как днем.
- Погаси свечу, я буду лучше видеть, - велела она. Доремус послушался.
За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Сигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства - посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.
Вода бормотала, пела, плакала…
Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.
- Сильвана?
Женщина не откликнулась на свое имя.
- Она, наверно, мертва, - сказал Доремус. - Я видел, что отец выпустил две стрелы.
Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.
Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.
- Доремус, - прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей.- Доремус…
Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.
Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.
- Рудигер убил твою мать, - произнесла она.
Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.
Это явно уже приходило ему в голову.
- И твоего отца тоже, - добавила Женевьева.
Доремус широко раскрыл глаза, не понимая.
- Самка там, - указал он.
Рудигер не нуждался в пояснениях. Он полез в дыру, призывая за собой остальных.
- Я могу видеть в темноте, - сказала Женевьева. - Вы - нет.
Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.
Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.
- Это, наверно, магистральный ход, - сказала Женевьева. - Достаточно высокий и для нас, и для самки.
От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.
- Легкий след, - сказал Рудигер. - Просто пойдем туда, где порвана паутина.
Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.
Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.
Снова граф шагал впереди, а они - за ним. Все это шло и шло по кругу - охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.
Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.
Эти штольни были заброшены со времен Сигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.
- Впереди свет, - сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.
- Этого не может быть, - фыркнул Рудигер.
Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.
- Видимо, может, - признал граф. - Мои извинения. Самка шла на свет.
Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.
Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.
- Мы с обратной стороны водопада! - прокричал Доремус.
Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.
- Самка, должно быть, проскочила сквозь это, - заметил Рудигер.
Это было великолепное зрелище.
- Пошли,- проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.
Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.
- Там должен быть выход в ущелье, - сказала Женевьева. - Он, наверно, выберется вслед за единорогом.
Бальфус прыгнул следом за хозяином.
- А ты из тех, кто не любит текущей воды? - спросил Доремус.
- Да вроде не замечала за собой.
Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.
- Ты можешь слышать голос воды?
Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.
- Я сегодня весь день это слышу.
- Они должны доноситься откуда-то поблизости.
Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее - светло, почти как днем.
- Погаси свечу, я буду лучше видеть, - велела она. Доремус послушался.
За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Сигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства - посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.
Вода бормотала, пела, плакала…
Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.
- Сильвана?
Женщина не откликнулась на свое имя.
- Она, наверно, мертва, - сказал Доремус. - Я видел, что отец выпустил две стрелы.
Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.
Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.
- Доремус, - прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей.- Доремус…
Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.
Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.
- Рудигер убил твою мать, - произнесла она.
Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.
Это явно уже приходило ему в голову.
- И твоего отца тоже, - добавила Женевьева.
Доремус широко раскрыл глаза, не понимая.
14
- Ловко, ловко, - произнес голос позади них.
Перед водопадом стоял Рудигер. С него капала вода, в руке сверкал нож.
- Доремус, - сказал он, - подойди сюда. Я пришел за своей добычей.
Доремус застыл, не зная, что делать.
- Серафина? - спросил он. - Мама?
- Шлюха, как все женщины, - пожал плечами Рудигер.- Тебе повезло, что, когда ты рос, она не портила тебя своей опекой и суетой.
Женевьева медленно распрямилась. В темноте казалось, что ее глаза сверкают красным огнем.
- Я ждал вас снаружи, но пришел лишь верный пес.
То, что было Сильваной, съежилось, голова вжалась в зеленое ложе.
- Вот я и вернулся. - Он помахал ножом.
- Какое убожество, граф, - заметила Женевьева. - Где же ваше другое оружие?
Рудигер рассмеялся, так же как в разгар погони. Он похлопал по колчану.
- Здесь, вместе со стрелами.
- Отец, - заговорил Доремус, - что все это значит?
- Ты больше не должен называть меня так.
- Это был Магнус, - объяснила Женевьева. - Я прочла это по его лицу. У тебя его лицо.
Внезапно Доремус понял свое «дядя», понял заботу, которой всегда окружал его Магнус, понял взгляды, которые тот бросал на портрет Серафины.
- Он был хорошим другом, и его стоило винить в измене не больше, чем этого толстого идиота сегодня ночью, - сказал Рудигер. - Я просто женился на шлюхе, вот и все.
Женевьева подбиралась все ближе к Рудигеру, дюйм за дюймом, всякий раз, как граф переключал внимание на Доремуса. Тот не знал, кому помогать.
- Вампир, - бросил Рудигер. - Стой, где стоишь.
Женевьева замерла.
- Как ты узнала, что я сделал с Магнусом? - спросил он.
- Граф был убит рогом. Единорог пустил бы в ход и копыта тоже.
Рудигер улыбнулся:
- А, это наблюдательность охотника.
Он достал из колчана трофей своего деда.
- Такая красивая, такая умная, такая опасная, - произнес он, глядя на Женевьеву.
Рог был еще красным от крови Магнуса.
- Я не мог позволить ему отобрать у меня наследника, - объяснил Рудигер.- Род фон Унхеймлихов должен продолжаться, даже если кровная линия пресеклась. Честь важнее крови.
Доремус понял, что Магнус пытался объявить себя его отцом. Когда граф был ранен, он хотел, чтобы Доремус узнал об этом, хотел, чтобы тот помнил.
- Это грызло его изнутри, - продолжал Рудигер. - Он мог бы обьявить об этом публично, мог бы забрать тебя к себе, сделать своим наследником. Теперь этой опасности нет. Род уцелел.
Доремус отвернулся от графа и разрыдался, оплакивая отца.
Перед водопадом стоял Рудигер. С него капала вода, в руке сверкал нож.
- Доремус, - сказал он, - подойди сюда. Я пришел за своей добычей.
Доремус застыл, не зная, что делать.
- Серафина? - спросил он. - Мама?
- Шлюха, как все женщины, - пожал плечами Рудигер.- Тебе повезло, что, когда ты рос, она не портила тебя своей опекой и суетой.
Женевьева медленно распрямилась. В темноте казалось, что ее глаза сверкают красным огнем.
- Я ждал вас снаружи, но пришел лишь верный пес.
То, что было Сильваной, съежилось, голова вжалась в зеленое ложе.
- Вот я и вернулся. - Он помахал ножом.
- Какое убожество, граф, - заметила Женевьева. - Где же ваше другое оружие?
Рудигер рассмеялся, так же как в разгар погони. Он похлопал по колчану.
- Здесь, вместе со стрелами.
- Отец, - заговорил Доремус, - что все это значит?
- Ты больше не должен называть меня так.
- Это был Магнус, - объяснила Женевьева. - Я прочла это по его лицу. У тебя его лицо.
Внезапно Доремус понял свое «дядя», понял заботу, которой всегда окружал его Магнус, понял взгляды, которые тот бросал на портрет Серафины.
- Он был хорошим другом, и его стоило винить в измене не больше, чем этого толстого идиота сегодня ночью, - сказал Рудигер. - Я просто женился на шлюхе, вот и все.
Женевьева подбиралась все ближе к Рудигеру, дюйм за дюймом, всякий раз, как граф переключал внимание на Доремуса. Тот не знал, кому помогать.
- Вампир, - бросил Рудигер. - Стой, где стоишь.
Женевьева замерла.
- Как ты узнала, что я сделал с Магнусом? - спросил он.
- Граф был убит рогом. Единорог пустил бы в ход и копыта тоже.
Рудигер улыбнулся:
- А, это наблюдательность охотника.
Он достал из колчана трофей своего деда.
- Такая красивая, такая умная, такая опасная, - произнес он, глядя на Женевьеву.
Рог был еще красным от крови Магнуса.
- Я не мог позволить ему отобрать у меня наследника, - объяснил Рудигер.- Род фон Унхеймлихов должен продолжаться, даже если кровная линия пресеклась. Честь важнее крови.
Доремус понял, что Магнус пытался объявить себя его отцом. Когда граф был ранен, он хотел, чтобы Доремус узнал об этом, хотел, чтобы тот помнил.
- Это грызло его изнутри, - продолжал Рудигер. - Он мог бы обьявить об этом публично, мог бы забрать тебя к себе, сделать своим наследником. Теперь этой опасности нет. Род уцелел.
Доремус отвернулся от графа и разрыдался, оплакивая отца.
15
Женевьева кинулась на Рудигера и столкнулась с ним, обхватив его руками, оттолкнув смертоносный рог.
Вместе они рухнули в водяную завесу.
Она крепко цеплялась за него, пока они погружались в глубины озера на дне Ущелья Кхорна. Здесь, под водой, было тихо, все звуки доносились приглушенно.
Она могла оставаться под водой дольше, чем граф.
Она могла утопить его. Но он сопротивлялся, боролся с ней.
Под водой он был сильнее. Она почувствовала, как кончик рога царапнул ее по бедру, и серебро жгло кожу, словно в рану вгрызался хищный червь.
Они выскочили на поверхность, и там было невыносимо шумно. Кричал Рудигер, ревела вокруг вода.
Кругом была ее кровь.
Рудигер нырнул, и она увидела, как мелькнули в воздухе его сапоги. Она замолотила по воде руками.
Рудигер поднялся из воды, держа рог обеими руками, точно тяжелый меч, нацеленный в нее.
Она ударила по воде ногами и извернулась, и рог вонзился в воду.
Сжав кулак, она ударила Рудигера в бок, почувствовав, но не услышав, как ломаются его кости. Он взметнулся, словно раненая рыба, и снова нанес удар, зацепив ее спину. Волна боли обожгла ее, и она отшатнулась. Рог снова метнулся к ней, и она шарахнулась в сторону.
Позади нее обнаружился подводный камень, и поток воды прижал ее к нему.
Рудигер подошел, медленно, считая, что она пригвождена к валуну, готовясь вонзить рог ей в сердце.
- Умри, вампирская сука, - прорычал он.
Рог устремился вниз, и она нырнула.
Рудигер ударил рогом по камню, а она выбросила руку, вцепившись ему в горло, чувствуя под пальцами его жесткую мокрую бороду.
Рог сломался, и она всей тяжестью бросилась на графа.
Она врезалась в него, и он выронил обломок рога, его руки вцепились ей в волосы.
Она потеряла шапку, и волосы ее рассыпались.
Рудигер рвал ее волосы, но Женевьева не обращала внимания на боль. Он оказался под ней, и она поплыла к устью потока, продолжая удерживать графа под водой. Он хлебнул ледяной воды и задохнулся, пуская пузыри.
Теперь у нее под ногами была твердая скала, и она втащила на нее графа. На краю Ущелья Кхорна вода сливалась в реку, и здесь была твердая земля, на которой она могла драться.
Десны ее горели от боли, в ней опять проснулась кровавая ярость.
Она слышала, как бьется сердце графа, чувствовала, как пульсирует кровь у него в горле. Ее ногти ободрали ему кожу, и царапины кровоточили.
Падающая вода выбила в скале подобие желоба, и по краю его почти до поверхности шел гребень.
Женевьева с силой ударила Рудигера об этот гребень, ломая ему хребет.
Она поднялась и уставилась на свою добычу. С одежды ее стекала вода.
Он еще бился, но больше не мог причинить ей никакого зла.
Лук и колчан графа были смыты, унесены потоком. Его нож покоился на дне озера. Дедов трофей сломался. Он проиграл этот бой.
Позади них из-за водяной завесы появился Доремус.
Ее горло, ее сердце, желудок и чресла требовали своего.
Она бросилась на графа, как зверь, прижалась ртом к его шее, вгрызаясь в кожу, впиваясь острыми зубами в вены.
Кровь, ледяная, охладившаяся в воде, текущей вокруг, хлынула ей в рот, и она жадно глотала ее.
Это была не любовь, это была добыча.
Она пила долго, досуха высасывая раны, отворяя новые и осушая их тоже. Она сдирала с графа одежду и рвала его тело. Она чувствовала, как он исчезает в ней, вбирала в себя его страсти, и они гасли, стремилась поглотить его целиком и растворить без остатка.
Она слышала, как сердце его билось все тише и остановилось вовсе, ощутила, как спались его залитые водой легкие, как замедлился ток его крови…
И сразу же ее рот наполнился мертвой кровью, вкусом тлена. Она выплюнула ее и поднялась.
Графа Рудигера фон Унхеймлиха не смогли бы исцелить даже воды Ущелья Кхорна.
На берегу потока стояла самка единорога, не отводя взгляда янтарных глаз от своего преследователя.
Женевьева прочистила горло от последних остатков крови Рудигера и зашагала через поток, расталкивая волны. Самка ждала ее.
Выбравшись на берег, она подошла к единорогу.
Обе знали, что охота окончена.
Женевьева обняла самку за шею и прижалась лицом к ее морде, зарылась щекой в мех.
Она почувствовала, что самка стара, как она сама, и что это были ее последние самцы и ее последняя охота…
Глядя в ее глаза, Женевьева поняла, что сейчас все должно быть окончено. Внезапным рывком она свернула единорогу шею, слыша, как ломаются позвонки с хрустом, похожим на ружейный выстрел.
Старая самка опустилась на колени и упокоилась с миром.
И осталась еще последняя награда.
Она взялась за рог, чувствуя неприятное жжение его серебряных прожилок, и выдернула его изо лба самки. Он отделился легко, словно спелый плод от ветки.
Кровавая ярость улетучилась из нее, будто облако.
Вместе они рухнули в водяную завесу.
Она крепко цеплялась за него, пока они погружались в глубины озера на дне Ущелья Кхорна. Здесь, под водой, было тихо, все звуки доносились приглушенно.
Она могла оставаться под водой дольше, чем граф.
Она могла утопить его. Но он сопротивлялся, боролся с ней.
Под водой он был сильнее. Она почувствовала, как кончик рога царапнул ее по бедру, и серебро жгло кожу, словно в рану вгрызался хищный червь.
Они выскочили на поверхность, и там было невыносимо шумно. Кричал Рудигер, ревела вокруг вода.
Кругом была ее кровь.
Рудигер нырнул, и она увидела, как мелькнули в воздухе его сапоги. Она замолотила по воде руками.
Рудигер поднялся из воды, держа рог обеими руками, точно тяжелый меч, нацеленный в нее.
Она ударила по воде ногами и извернулась, и рог вонзился в воду.
Сжав кулак, она ударила Рудигера в бок, почувствовав, но не услышав, как ломаются его кости. Он взметнулся, словно раненая рыба, и снова нанес удар, зацепив ее спину. Волна боли обожгла ее, и она отшатнулась. Рог снова метнулся к ней, и она шарахнулась в сторону.
Позади нее обнаружился подводный камень, и поток воды прижал ее к нему.
Рудигер подошел, медленно, считая, что она пригвождена к валуну, готовясь вонзить рог ей в сердце.
- Умри, вампирская сука, - прорычал он.
Рог устремился вниз, и она нырнула.
Рудигер ударил рогом по камню, а она выбросила руку, вцепившись ему в горло, чувствуя под пальцами его жесткую мокрую бороду.
Рог сломался, и она всей тяжестью бросилась на графа.
Она врезалась в него, и он выронил обломок рога, его руки вцепились ей в волосы.
Она потеряла шапку, и волосы ее рассыпались.
Рудигер рвал ее волосы, но Женевьева не обращала внимания на боль. Он оказался под ней, и она поплыла к устью потока, продолжая удерживать графа под водой. Он хлебнул ледяной воды и задохнулся, пуская пузыри.
Теперь у нее под ногами была твердая скала, и она втащила на нее графа. На краю Ущелья Кхорна вода сливалась в реку, и здесь была твердая земля, на которой она могла драться.
Десны ее горели от боли, в ней опять проснулась кровавая ярость.
Она слышала, как бьется сердце графа, чувствовала, как пульсирует кровь у него в горле. Ее ногти ободрали ему кожу, и царапины кровоточили.
Падающая вода выбила в скале подобие желоба, и по краю его почти до поверхности шел гребень.
Женевьева с силой ударила Рудигера об этот гребень, ломая ему хребет.
Она поднялась и уставилась на свою добычу. С одежды ее стекала вода.
Он еще бился, но больше не мог причинить ей никакого зла.
Лук и колчан графа были смыты, унесены потоком. Его нож покоился на дне озера. Дедов трофей сломался. Он проиграл этот бой.
Позади них из-за водяной завесы появился Доремус.
Ее горло, ее сердце, желудок и чресла требовали своего.
Она бросилась на графа, как зверь, прижалась ртом к его шее, вгрызаясь в кожу, впиваясь острыми зубами в вены.
Кровь, ледяная, охладившаяся в воде, текущей вокруг, хлынула ей в рот, и она жадно глотала ее.
Это была не любовь, это была добыча.
Она пила долго, досуха высасывая раны, отворяя новые и осушая их тоже. Она сдирала с графа одежду и рвала его тело. Она чувствовала, как он исчезает в ней, вбирала в себя его страсти, и они гасли, стремилась поглотить его целиком и растворить без остатка.
Она слышала, как сердце его билось все тише и остановилось вовсе, ощутила, как спались его залитые водой легкие, как замедлился ток его крови…
И сразу же ее рот наполнился мертвой кровью, вкусом тлена. Она выплюнула ее и поднялась.
Графа Рудигера фон Унхеймлиха не смогли бы исцелить даже воды Ущелья Кхорна.
На берегу потока стояла самка единорога, не отводя взгляда янтарных глаз от своего преследователя.
Женевьева прочистила горло от последних остатков крови Рудигера и зашагала через поток, расталкивая волны. Самка ждала ее.
Выбравшись на берег, она подошла к единорогу.
Обе знали, что охота окончена.
Женевьева обняла самку за шею и прижалась лицом к ее морде, зарылась щекой в мех.
Она почувствовала, что самка стара, как она сама, и что это были ее последние самцы и ее последняя охота…
Глядя в ее глаза, Женевьева поняла, что сейчас все должно быть окончено. Внезапным рывком она свернула единорогу шею, слыша, как ломаются позвонки с хрустом, похожим на ружейный выстрел.
Старая самка опустилась на колени и упокоилась с миром.
И осталась еще последняя награда.
Она взялась за рог, чувствуя неприятное жжение его серебряных прожилок, и выдернула его изо лба самки. Он отделился легко, словно спелый плод от ветки.
Кровавая ярость улетучилась из нее, будто облако.
16
- Вот, магистр Доремус, - сказала Женевьева, протягивая ему рог. - Подарок. Взамен утраченного трофея.
Он дрожал, одежда отяжелела от воды.
Бальфус, уже совершенно собака, припал к земле возле мертвого единорога. Он скалился и терзал брюхо самки.
Женевьева пинком отбросила его прочь, и он, затявкав, скрылся в лесу. Теперь он был частью природы, как Сильвана. Драквальд всегда славился умением брать свое.
Вампирша стояла между своими жертвами, между самкой единорога и графом фон Унхеймлихом.
- Вот для чего нужны охотники, - сказала она, - убивать тех, кого нужно убить, тех, кто пережил свое время, пережил свою славу.
Рог в руках Доремуса был гладким и красивым.
- Отправляйся домой, Доремус, - продолжала Женевьева, - и похорони своего отца. Похорони его с почестями. Если хочешь, возьми его имя. Или графа Магнуса. В любом случае используй свое положение, чтобы сокрушить Морнана Тибальта…
Он был совсем сбит с толку всем этим.
- А что до него, - она кивнула на графа, лежавшего в воде лицом кверху, с разинутым ртом, - забудь, что он убил графа Магнуса. Помни, что он знал то, что знал, но позволил ему жить все эти годы. Это что-нибудь да значит.
Девушка-вампир была теперь совсем другой. Сильной, уверенной, властной. Он больше не испытывал к ней отвращения. Она была стара, но выглядела еще более юной, чем прежде.
- А ты? - спросил он.
Она на миг задумалась.
- Я ненадолго останусь тут и уйду в леса. Я ведь тоже дикое существо.
Женевьева потянулась к нему и поцеловала, прижавшись холодными губами к его губам. Доремус почувствовал, как по телу пробежала дрожь.
- Будь мужчиной, таким, каким хотел бы тебя видеть твой отец, - сказала она.
Он оставил ее и зашагал вдоль ручья.
Когда она уже не могла его видеть, он в последний раз взглянул на рог и бросил его в воду. Пуская пузырьки, тот опустился на дно, струи воды обтекали его. Это место больше подходит для него, чем пыльная стена.
Подходя к охотничьему домику, Доремус понял, как верна пословица: «Вернулся домой, а дом-то пустой».
Он дрожал, одежда отяжелела от воды.
Бальфус, уже совершенно собака, припал к земле возле мертвого единорога. Он скалился и терзал брюхо самки.
Женевьева пинком отбросила его прочь, и он, затявкав, скрылся в лесу. Теперь он был частью природы, как Сильвана. Драквальд всегда славился умением брать свое.
Вампирша стояла между своими жертвами, между самкой единорога и графом фон Унхеймлихом.
- Вот для чего нужны охотники, - сказала она, - убивать тех, кого нужно убить, тех, кто пережил свое время, пережил свою славу.
Рог в руках Доремуса был гладким и красивым.
- Отправляйся домой, Доремус, - продолжала Женевьева, - и похорони своего отца. Похорони его с почестями. Если хочешь, возьми его имя. Или графа Магнуса. В любом случае используй свое положение, чтобы сокрушить Морнана Тибальта…
Он был совсем сбит с толку всем этим.
- А что до него, - она кивнула на графа, лежавшего в воде лицом кверху, с разинутым ртом, - забудь, что он убил графа Магнуса. Помни, что он знал то, что знал, но позволил ему жить все эти годы. Это что-нибудь да значит.
Девушка-вампир была теперь совсем другой. Сильной, уверенной, властной. Он больше не испытывал к ней отвращения. Она была стара, но выглядела еще более юной, чем прежде.
- А ты? - спросил он.
Она на миг задумалась.
- Я ненадолго останусь тут и уйду в леса. Я ведь тоже дикое существо.
Женевьева потянулась к нему и поцеловала, прижавшись холодными губами к его губам. Доремус почувствовал, как по телу пробежала дрожь.
- Будь мужчиной, таким, каким хотел бы тебя видеть твой отец, - сказала она.
Он оставил ее и зашагал вдоль ручья.
Когда она уже не могла его видеть, он в последний раз взглянул на рог и бросил его в воду. Пуская пузырьки, тот опустился на дно, струи воды обтекали его. Это место больше подходит для него, чем пыльная стена.
Подходя к охотничьему домику, Доремус понял, как верна пословица: «Вернулся домой, а дом-то пустой».