Страница:
— Господи, — говорит, — раз угодно тебе было так, то принимаю я это и не ропщу. Только Ирину прости и не отдавай ему И его прости, потому что все что творит он — от гордыни своей глупой и страха перед тобой Ты же велик, ты же простить должен Я старая женщина и всю свою жизнь тебе служила, хотя знаю, велик мой грех — и нет мне прощения так за себя я не прощу, пусть мне воздастся, как если бы только что согрешила я и не искупала греха своего вовсе Но его прости. Он маленький и слабый, Господи И без твоего прощения столько душ погубит еще от слабости своей и от страха. Его прости и успокой и слуг его, ибо кому же остановить их, если не тебе Но ведь ты только прощением своим остановить их можешь… "
Такие странные слова говорила матушка так словно видела перед собой того, к кому обращалась Однако и сатана слушал ее, а потом закричал вдруг Не как человек, закричал словно зверь, которого подстрелили сильно Страшно закричал и выстрелил в матушку прямо стрелял в упор Однако не упала она и не было видно новой раны на ее израненной груди Снова выстрелил он и опять осталась она стоять, как был на коленях и все повторяла: " Прости его, останови его Господи " Тут закричал он солдатам своим и они подбежали к ней и все уже стали стрелять в нее и как стали они кругом, так и не стало мне видна матушка Но после расступились они и некоторые побросали винтовки свои и побежали прочь крича что-то, как безумные И тогда увидела я — как прежде стоит матушка наша на коленях, как и стояла, только кровь течет уж по телу ее не ручьями даже, а сплошной рекой и вокруг уж на земле огромная лужа из крови и те солдаты, что остались и он сатана стоят в той крови и уж не стреляют, а колют ее штыками, а она все шевелит губами, однако слов мне уже не слышно и смотрит куда-то в бок, в сторону и вроде видит так кого, но никого не было там, а если и был, то мне не открылся И потом совершили они страшное дело свое до конца, подхватили ее под руки и поволокли к колодцу И когда уж стали переваливать тело ее через ограду колодезную, тут изловчилась она как-то ловко так, вроде и не терзали ее тело душегубы и обернувшись вдруг осенила их крестным знамением Однако совладали они с ней все ж и сбросили матушку, живую еще в колодец И слышно мне снова было как упало тело ее и плеснула водичка, громко, гулко так плеснула Глубокий колодец наш, монастырский, водичка в нем чистая, студеная, от вех болезней и хворей лечит, раны заживляет и язвы Святая та водичка, вы про это обязательно напишите, чтобы люди знали Это были последние слова в тексте Очевидно, что далее он не представлял интереса и Леха копировать весь протокол не стал Беслан аккуратно положил листы на стол и взглянул на часы — выходило так, что он читал эти три листа около часа, но его это почему-то не удивило Посидев некоторое время неподвижно и молча, он снова подвинул к себе бумаги и начал все читать сначала.
Когда через полчаса после звонка, Микаэль Куракин появился в его номере, непривычно серьезный, собранный в дорогу и благословленный, как с гордостью сообщил он Полякову, на это путешествие бабушкой, Поляков раздираемый сомнениями и угрызениями совести, про сон ему ничего не рассказал. Он и сам не знал почему поступил так, а вернее почему не поступил, как подсказывали ему и интуиция, и совесть Впрочем, это тоже было не совсем так — он знал, просто ему стыдно было в этом признаться и самому себе и уж тем более неожиданно обретенному товарищу Причина была все та же, о которой так горячо говорил Поляков накануне — он не до конца справился еще с процессом выдавливания из себя «совка» и теперь этот самый треклятый « совок», упакованный в тонны и мегатонны материалистической шелухи, огромной инерционной массой своей тянул его назад в то его прошлое состояние души, при котором рассказать почти постороннему человеку содержание увиденного ночью — то ли сна, то ли видения было бабством и смешным недостойным мужчины суеверием. А признаться в детском страхе перед дедом, да и вообще рассуждать о славной дедовой биографии, которая ( от еще не понял, но уже и не чувствовал, а знал это наверняка! ) имеет самое непосредственное отношение к тому, что приключилось с ним — считалось бы предательством семейных традиций и вообще оскорблением семейной чести и памяти умерших предков. Он был еще недостаточно нравственно силен, чтобы противостоять этой чудовищной массе, хотя и сознавал уже необходимость этого противостояния, а слабости своей внутренне стыдился.
Короче, он промолчал. И позже многократно раскаялся и обвинил себя в этом. Но теперь уста его словно сомкнула какая-то проклятая печать. Всю дорогу до аэропорта, и потом в самолете они говорили ни о чем. Микаэль словно почувствовал его скованность и отнес ее на счет неловкости от вчерашнего порыва. Так долетели они до России и благополучно высадились в Питерском аэропорту « Пулково». Решение лететь сразу в Санкт-Петербург принято было накануне. И Поляков с вечера несколькими звонками организовал там достойный прием и встречи с людьми, которые могли бы оказаться полезными.
Аполлон Моисеевич Штеенгард был в этом смысле человеком номер один Профессор, доктор юридических наук, он не далее как в прошлом году выпустил свет книгу " Сыск в дореволюционной России ", которая несмотря не несколько неуклюжее и явно непрезентабельное, с точки зрения маркетинга книжного рынка, название стала подлинным бестселлером, особенно в среде истинных знатоков и ценителей жанра. Для Аполлона Моисеевича это было совершенной и приятной неожиданностью, поскольку писал он отчасти научно-публицистическое произведение, делясь с широкой общественностью тем, что уже использовано было в обеих его диссертациях или, напротив, не вошло в научные труды, в силу того, что в их канву не укладывалось. Но получился бестселлер, и Аполлон Моисеевич искренне радовался обрушившейся на него вдруг славе, и некоторым даже нежданным деньгам, посему пребывал в отличном расположении духа и охотно согласился принять про просьбе крупного питерского предпринимателя двух молодых людей, один из которых к тому же был иностранный подданный и русский князь — Дело об убийстве семьи фон Палленов? Молодые люди, вы обратились по адресу И по весьма точному адресу, скажу я вам. Я не включил новеллу об этом потрясающем преступлении в книгу только лишь потому, что думал писать о нем отдельно. Впрочем, что значит думал? Я и теперь думаю, просто теперь я думаю, что о таких делах писать должен не я, ученый сухарь, а человек, обладающий литературным даром. Ко мне, знаете ли, уже обратилось несколько литераторов и предложили сотрудничество. Весьма, весьма достойных литераторов, скажу я вам, так что я теперь как богатая девица на выданье пребываю в сладостном процессе выбора Таким вот образом. Так что книга будет, можете не сомневаться. Однако у вас, как я понимаю интерес не литературный? А то — в очередь, в очередь соискателей и на общих основаниях, даром, что из Парижа! Шучу, разумеется. Так, чем могу?
— Интерес, действительно не литературный и мы со своей стороны готовы дать любые гарантии, что информация полученная от вас не будет использована… — Поляков реплику профессора воспринял абсолютно всерьез и действительно готов был предоставить любые гарантии К тому же ощущение, что они действительно попали в точку было у него настолько острым и так волновало его, что он боялся ошибиться и потерять еще не обретенное.
Заговорил потому быстро и даже несколько сбивчиво, но был остановлен…
— Нет, как излагает, а? Как вышивает, а вышивает, как шьет, а шьет как готовит… Это моя мама, светлая ей память, так приговаривала Так постойте, молодой человек. В вашей чести, как где-то поется, сомнения нет…
А про соискателей — это я так, цену себе набиваю. Материалы-то у меня самые обычные, архивные и каждый желающий ныне приложив некоторое усердие и потратив некоторое количество времени может с ними без всяческих ограничений ознакомится. Так, чтобы более я вас не пугал, может изложите уже суть вопроса?
— Да собственно нас интересует все. Поскольку конечная цель наша — разыскать потомков семейства фон Палленов, если таковые остались — Неужели наследство открылось? Ай-ай-ай, как повезло людям В наше время, когда все теряют, даже то, что только что прибрали к рукам, что-то найти, да еще на таких законных основаниях. Это, скажу я вам… Но — можете не отвечать Вот эту информацию действительно надо обеспечивать гарантиями, а поскольку их я вам никогда не дам, то и знать мне про это незачем Знаете, как у Эклезиаста? Да? По глазам вижу, что знаете… Так вас интересует все… Ну всего я, конечно, не знаю потому как в знаниях своих опираюсь на материалы следствия, а оно по этому делу так и осталось не завершено.
Причем, в одной своей статье я писал, что процент раскрываемости у царских сыщиков, я имею виду, разумеется, уголовные дела, был высок, не в пример нынешним, не особо повлияла и мировая война, и брожения внутри империи, исключение составляет лишь год 1917 Тут началась такая неразбериха…. ну да про нее вы наверняка что-то слышали. Так вот, в той же статье я взял на себя смелость утверждать, что неуспех питерского сыска в деле фон Палленов семнадцатым годом объяснять нельзя. Дело было уж слишком запутано и чувствовалось, к тому же, что в царской России, опять же не в пример нам, грешным, являлось большой редкостью, вмешательство очень высоких особ, которые, мягко говоря, на дальнейшем проведении расследования не очень настаивали — Чем это объяснялось, по вашему мнению?
— Думаю, состраданием Да-да не удивляйтесь Девица фон Паллен, единственная свидетельница и судя по всему также и участница преступления По крайней мере, все указывало на то что именно она застрелила брата своего — Степана. Так вот девица та после всего увиденного и содеянного лишилась рассудка. Однако сочувствие у высоких персон вызывала не она. Та барышня, как следует из многочисленных свидетельств, собранных в ходе следствия, вообще мало у кого вызывала сочувствие…
Далее все развивалось совершенно не так, как с некоей даже долей восторженности поначалу рассчитывал Поляков. Можно было сказать и так, что по мере того как в большой совершенно классически профессорской причем старо-профессорской квартире Штеенгарда на Гороховой сгущались питерские сумерки, мрачнел и Дмитрий Поляков, расставаясь в радужными и трепетными даже надеждами первых минут пребывания в доме профессора Сумерки были традиционные совершенно питерские — унылые, наполненные влагой скорого дождя и не такие как в большинстве городов мира — лениво убаюкивающие, а тревожные, словно посланные как предвестие чего-то страшного, зябкой и скрывающей черт знает что ночи. Квартира тоже была очень типичной и хотя Полякову, а уж тем более Куракину не часто доводилось бывать дома у настоящих, старых, да еще и питерских к тому же профессоров, а быть может, в силу именно этого обстоятельства, она казалась им совершенным воплощением того, какой должна быть старопрофессорская квартира в Питере, огромной, немного захламленной, пыльной, с огромным количеством книг, причем размещенных повсюду, в том числе и самых неподходящих для этих целей местах, слабоосвещенной и что-то там еще… Словом, целый букет необходимых атрибутов был вероятнее всего заложен в их подсознании литературными и кинематографическими произведениями. Однако несмотря на все эти совершенно подлинные атрибуты и занимательный во всех отношениях рассказ Аполлона Моисеевича, которому тот предавался с большим жаром и искусством — оба — и Поляков, и Куракин медленно, неотвратимо начинали приходить к выводу, что день потрачен зря. Аполлон Михайлович не рассказал им в сущности ничего нового — это были хорошо структурированные и снабженные множеством действительно неизвестных им подробностей и деталей, парижские сплетни.
Следовало видимо аккуратно сворачивать беседу со словоохотливым профессором и вежливо прощаться Однако провидение на этот раз видимо решило проверить их выдержу, а быть может просто куражилось, как любит иногда, чаще зло и обидно Но как бы там ни было, Штееенгард вдруг, едва ли не перебивая себя но полуслове, заметил:
— Да, был там еще одни прелюбопытнейший персонаж, который попал в поле зрения полиции и подозрения вызывал самые серьезные — но, как в воду канул, разыскать его не удалось Вот ему-то, возможно, смута семнадцатого года, оказалась, как раз, очень на руку — Кто это был?
— Пиит. Именно так хочется сказать о сей персоне — пиит. Не поэт.
Сейчас имени, а уж тем более виршей его не назовет вам пожалуй, ни один самый взыскательный исследователь литературы, я, по крайней мере упоминания о нем нигде не встречал. Что тоже крайне странно, знаете ли молодые люди, причем мысль эта только сейчас меня посетила Похоже, что скрылся он как бы весь, вместе со своими творениями и даже памятью о них Странная, право, коллизия Здесь непременно надо будет покопаться, непременно Да. Ну так вот, блистал, сиял и был всячески прославлен в среде питерской богемы в ту пору некто — Ворон. Это был разумеется псевдоним, но придуманный этим шельмецом очень удачно — он, как бы, это поточнее выразиться, судя по воспоминаниям о нем, которые сохранились, заметьте! опять же только в уголовном деле, — все время действительно каркал — и все предвещал в своих виршах самые разные пакости и напасти, которые в самое ближайшее время падут на грешную землю, опять же, заметьте! по сути подлец — таки накаркал. Ну прибавьте к этому изрядную долю мистики, каких-то там мрачных средневековых аристократов, глодающих хладные трупы в подземельях своих замков… Одним словом, чувствительные барышни падали в обморок, мужчины завидовали и искали дружбы, а все вместе рукоплескали возносили этого стервеца чуть ли не до небес Должен сказать, что популярность, да что там популярность — слава этого деятеля в ту пору была такова, что его персонажем своих воистину — теперь уже можно смело констатировать — великих произведений вывели даже некоторые знаменитые русские литераторы Так что подступиться к нему было не так — то просто, а полиции, например, доподлинно было известно, что в своей квартире на Васильевских линиях он устроил истинный вертеп и пристанище разврата, где предавались всем модным в ту пору порокам включая курение опиума и прочей дряни, о кокаине я уж и не говорю — в ту пору в богемной среде это было в порядке вещей. Среди посетителей, а можно сказать, что и что завсегдатаев этого притона замечены были отнюдь не только представители питерской богемы, коим предаваться всяческим порокам и излишествам в ту пору было можно и едва ли не должно, но и персоны, которым в такие места путь был строго-настрого заказан — политические деятели, члены блестящих аристократических фамилий, вплоть до царствующей — Романовых. По меньшей мере известно было о посещении вакханалий у Ворона даже двумя великими князьями Полиция в этой связи оказалась в ситуации, описанной в известной басне, когда видит око да зуб неймет. Словом, скрипя зубами, терпели Но приглядывали И замечать стали, что помимо сановных отпрысков и сумбурной богемы наведываются к Ворону и людишки находящиеся можно сказать, под пристальным наблюдением полицейского ведомства — разбойнички, причемкрупноговесьма полета, господа-революционеры из наиболее радикальных — словом, публика в своем жанре серьезная и весьма опасная. Это было уже кое — что для полицейских чинов и можно было с большой причем долей вероятности предположить, что над головой господина Ворона начали сгущаться тучи На самом деле, звали этого господина Рысевым Андреем Валентиновичем, принадлежал он к мещанскому сословию и происходил из семьи скромной, ничем себя не прославившей, которой очевидно стеснялся и ничего никому не рассказывал. Рысев, по наблюдению полицейских соглядатаев вообще был человеком скрытным, о себе рассказывал редко и скупо, а если и говорил, то напускал обычно такого мистического туману, что впору было почитать его чуть ли не пришельцем из иных, неведомых человечеству миров и пространств Мода на все непонятное и мистическое, надо отметить тогда была чрезвычайной, как впрочем и сейчас… Хм, забавное совпадение не правда ли? Однако оно имеет строго научное объяснение — в смутные времена люди более всего склонны искать опоры в областях неизведанных, поскольку известные структуры и личности, совершенно очевидно, ничего хорошего не изобретут и на светлый путь уж точно не выведут Но это так, лирическое отступление в жанре старого диссидента. Так вот тучи над головой господина Рысева ощутимо сгущались и он, очевидно не слишком уповая на свои мистически возможности и сверхъестественные силы, с коими, как утверждали находился в постоянном сношении, решил исчезнуть Однако для этого требовались средства и немалые — посему сочинитель Рысев и решился на откровенно уголовное преступление, причем в сообщниках у него по этому дел был самый настоящий бандит по кличке Каин, или Ванька-Каин, питерским сыскарям очень хорошо известный. Тот и вовсе был разбойник с большой дороги и числи за собой не одно, кровавое причем, деяние. Какова же связь этих душегубов с семейством фон Палленов и их трагической гибели, хотите вы спросить меня? И давно хотите, по глазам вижу А вот какова — следствию доподлинно стало известно, что часть новогодней ночи, а если быть точным, то ее остаток вплоть до рассвета сестра и брат фон Паллены провели в той самой зловещей квартире Ворона на Васильевских линиях. Там пировала большая довольно и разномастная весьма компания, но под утро все разъехались, те же кто не мог этого сделать по причине невменяемого состояния, разлеглись спать Однако кто-то из них сознания лишен был все же не до конца, и допрошенный как следует полицейским следователем, вспомнил-таки, что уже на рассвете Ворон и молодые фон Паллены квартиру ту покинули, причем девица фон Паллен была вроде как не в себе, и все выкрикивала какие-то странные слова, будто командовала войском или еще кем, но господин Ворон ее буйству всячески потворствовал и даже изображал из себя то ли солдата, то ли какого другого воителя, словом — куражился. В полиции рассудили потом, что юная баронесса просто перенюхала кокаину, до которого, как утверждали, была большая охотница. Брат же ее, напротив, был тих и робок, вроде бы даже чем-то сильно напуган и действовал как бы по принуждению Ту же компанию выходящей их дома Ворона заприметил и дворник, однако он утверждал, что господ было четверо.
Четвертый был по его описаниям точь — в-точь Ванька-Каин, как есть собственной персоной. Большего однако полиции установить не удалось, по той простой причине, что сразу же после совершенного злодеяния и сочинитель Ворон, и бандит Каин исчезли, словно растворились в извечных наших питерских туманах. Поймать их не удалось, хотя некоторые усилия на этот счет прилагались, ну а там наступил уже и февраль года 1917 со всеми вытекающими из него прискорбными весьма для России последствиями.
Вот такое было вам мое последнее сказание и с чистой совестью вослед за известным персонажем могу заметить: « Летопись закончена моя» Однако, не сочтите за нескромность, — большего вам вряд ли где и кто поведает разве что и вправду отыщутся потомки, которым семейная тайна открыта была более полно Ну на то — дай Бог вам удачи!
— Простите нас, Аполлон Моисеевич, мы и так без всякой меры злоупотребили вашим временем, но вот, пожалуйста, один только еще, последний вопрос Нет ли у вас каких фотографий, или копий тех фото, что связаны были бы с делом фон Палленов?
— О, молодой человек, своим вопросом вы не только не обременили меня, но и пролили бальзам на раны моей души. Фотографии! Ведь я писал документальную повесть, вернее сборник документальных новелл и без фотографий, сами понимаете, он смотрелся бы совершенно не так И вот представьте! Когда книга уже готова была к публикации, архивное начальство вдруг встает в позу и не желает фотографиями делится вовсе, вернее желает конечно но за отдельные и совершенно немыслимые для меня деньги! Рассказать вам все, молодые люди — так это будет материал для отдельной эпопеи, причем эпопеи героической. Героем конечно был я! Я их уломал! Это было что-то, это была битва слонов в Месопотамии, но я их уломал! Фотографии, разумеется, копии их у меня есть! Правда, сдается мне, что по делу фон Палленов их не так уж и много, но что-то определенно есть От вас потребуется еще некоторое терпение — я пойду их искать и может статься, что найду не сразу. Но найду, можете не сомневаться Когда профессор весьма бодро, словно и не было двухчасовой беседы, более впрочем походящей на лекцию, удалился, насвистывая даже что-то бравурное себе под нос, Куракин, не особо впрочем заинтересованно, поскольку, вероятнее всего, сам знал ответ, поинтересовался у Полякова:
— Что ты надеешься обнаружить в этих фотографиях?
— Честно, сам не знаю. Но после истории с фото Ирэн, которое передала нам старушка в Сент-Женевьев, прости, я никак не могу запомнить ее имени, я готов к любому повороту событий Короче я сам не знаю, почему я поинтересовался фотографиями Может быть, чтобы еще раз взглянуть на нее в другом ракурсе, например. Или на брата? Не знаю.
— Я, в принципе, понимаю тебя. Да и вообще любопытно А старушку, запомни все-таки, зовут Нетта Казимировна Белевич и род ее восходит к самому королю Радзивиллу, был такой в истории Речи Посполитой Поляков уже собрался еще раз извиниться за плохую память, отметив при этом, что о династии Радзивиллов он тоже кое-что слышал, хоть и не имеет чести принадлежать к высоким сословиям, но дверь отворилась и Аполлон Моисееевич, преклонных лет господин, профессор юриспруденции и вот теперь вдобавок еще и популярный писатель, появился на пороге весьма несолидно подпрыгивая и потрясая над головой тонким коричневым конвертом — Вот пляшите, пляшите! Кто из вас больше заинтересован в фотографиях?
Вы, молодой человек, или вы, князь? Тот пускай и пляшет Впрочем не дожидаясь танцев, он жестом фокусника вытряхнул содержимое конверта на стол. Фотографий действительно оказалось немного — на коричневую с золотом бархатную скатерть стола выпало несколько небольших квадратиков плотной бумаги. Профессор щелкнул выключателем и высоко под потолком вспыхнула искрясь и сверкая тяжелая явно парадная бронзовая люстра с хрустальными подвесками, заливая комнату ярким светом. Все трое тут же склонились над фотографиями, изображение которых было довольно четким и прекрасно просматривалось в ярком свете профессорской люстры. Два фото запечатляли особняк фон Палленов, снятый с разных точек, очевидно перед полицейским фотографом стояла задача зафиксировать все двери, ведущие в дом.
Четыре были собственно фотографиями места преступления Они мало чем отличались от тех, что делают на месте преступления и нынешние фотографы-криминалисты — так же — общий вид огромной гостиной, где и разворачивалось страшное действо, несколько крупных планов отдельных предметов, очевидно представляющих интерес для следствия. Тела убитых, видимо уже увезли, и совершенно точно так же, как делают это современные криминалисты, места, где они лежали были обведены меловым контуром, смешным и неуклюжим, как будто рисовал ребенок. Кроме того в числе фотографий, приобщенных следствием к делу, были фотографические портреты самой баронессы, ее старшего сына и младшей дочери Взглянув лишь мельком на два первых — у родственников Ирэн были обычные лица, с характерными для фотографий того времени застывшими выражениями, «стеклянными» глазами прямо уставленными в объектив, и картинными несколько неестественными позами, которые они принимали в момент съемки, от чего напоминали то ли больших кукол, то ли манекенов, Поляков буквально впился глазами в фотографию Ирэн.
Однако ничего нового для себя не открыла Это была другая фотография, чем та, что предала ему старая дама из потомков короля Рдзивилла, но изображенная на ней юная женщина была также поразительно похожа на ту, его парижскую Ирэн, которую он никогда не любил и почти все время их знакомства ненавидел, находясь одновременно под властью ее почти сверхъестественных чар, за что едва не поплатился жизнью. Увлеченный созерцанием этого лица в обрамлении темных вьющихся волос ( у его парижской пассии волосы были тяжелыми и прямыми, но чего не сделают нынче в модных парикмахерских салонах! ) с тонкими точеными чертами лица и огромными, на фотографии не различить было цвета, но он точно знал теперь, что тоже фиолетовыми глазами опушенными длинными густыми ресницами, он не сразу обратил внимание на еще одно фото которое рассеянно вертел в руках Куракин, очевидно просто дожидаясь пока его приятель налюбуется на прообраз, а быть может, что и прабабушку своей отравительницы — А кто это у тебя? — полюбопытствовал Поляков также без особого интереса, поскольку уже ничего большего от посещения гостеприимного профессора уже не ждал, был к тому же изрядно вымотан двухчасовой лекцией последнего, а более того испытывал страшное внутреннее опустошение из-за несбывшихся надежд, столь радостных и трепетных поначалу и даже детское какое-то чувство обиды — словно поманил некто конфетой в ярком фантике, и пошутил зло, как шутят иногда над детьми очень глупые люди — фантик оказался пустым.
Такие странные слова говорила матушка так словно видела перед собой того, к кому обращалась Однако и сатана слушал ее, а потом закричал вдруг Не как человек, закричал словно зверь, которого подстрелили сильно Страшно закричал и выстрелил в матушку прямо стрелял в упор Однако не упала она и не было видно новой раны на ее израненной груди Снова выстрелил он и опять осталась она стоять, как был на коленях и все повторяла: " Прости его, останови его Господи " Тут закричал он солдатам своим и они подбежали к ней и все уже стали стрелять в нее и как стали они кругом, так и не стало мне видна матушка Но после расступились они и некоторые побросали винтовки свои и побежали прочь крича что-то, как безумные И тогда увидела я — как прежде стоит матушка наша на коленях, как и стояла, только кровь течет уж по телу ее не ручьями даже, а сплошной рекой и вокруг уж на земле огромная лужа из крови и те солдаты, что остались и он сатана стоят в той крови и уж не стреляют, а колют ее штыками, а она все шевелит губами, однако слов мне уже не слышно и смотрит куда-то в бок, в сторону и вроде видит так кого, но никого не было там, а если и был, то мне не открылся И потом совершили они страшное дело свое до конца, подхватили ее под руки и поволокли к колодцу И когда уж стали переваливать тело ее через ограду колодезную, тут изловчилась она как-то ловко так, вроде и не терзали ее тело душегубы и обернувшись вдруг осенила их крестным знамением Однако совладали они с ней все ж и сбросили матушку, живую еще в колодец И слышно мне снова было как упало тело ее и плеснула водичка, громко, гулко так плеснула Глубокий колодец наш, монастырский, водичка в нем чистая, студеная, от вех болезней и хворей лечит, раны заживляет и язвы Святая та водичка, вы про это обязательно напишите, чтобы люди знали Это были последние слова в тексте Очевидно, что далее он не представлял интереса и Леха копировать весь протокол не стал Беслан аккуратно положил листы на стол и взглянул на часы — выходило так, что он читал эти три листа около часа, но его это почему-то не удивило Посидев некоторое время неподвижно и молча, он снова подвинул к себе бумаги и начал все читать сначала.
Дмитрий Поляков
Когда через полчаса после звонка, Микаэль Куракин появился в его номере, непривычно серьезный, собранный в дорогу и благословленный, как с гордостью сообщил он Полякову, на это путешествие бабушкой, Поляков раздираемый сомнениями и угрызениями совести, про сон ему ничего не рассказал. Он и сам не знал почему поступил так, а вернее почему не поступил, как подсказывали ему и интуиция, и совесть Впрочем, это тоже было не совсем так — он знал, просто ему стыдно было в этом признаться и самому себе и уж тем более неожиданно обретенному товарищу Причина была все та же, о которой так горячо говорил Поляков накануне — он не до конца справился еще с процессом выдавливания из себя «совка» и теперь этот самый треклятый « совок», упакованный в тонны и мегатонны материалистической шелухи, огромной инерционной массой своей тянул его назад в то его прошлое состояние души, при котором рассказать почти постороннему человеку содержание увиденного ночью — то ли сна, то ли видения было бабством и смешным недостойным мужчины суеверием. А признаться в детском страхе перед дедом, да и вообще рассуждать о славной дедовой биографии, которая ( от еще не понял, но уже и не чувствовал, а знал это наверняка! ) имеет самое непосредственное отношение к тому, что приключилось с ним — считалось бы предательством семейных традиций и вообще оскорблением семейной чести и памяти умерших предков. Он был еще недостаточно нравственно силен, чтобы противостоять этой чудовищной массе, хотя и сознавал уже необходимость этого противостояния, а слабости своей внутренне стыдился.
Короче, он промолчал. И позже многократно раскаялся и обвинил себя в этом. Но теперь уста его словно сомкнула какая-то проклятая печать. Всю дорогу до аэропорта, и потом в самолете они говорили ни о чем. Микаэль словно почувствовал его скованность и отнес ее на счет неловкости от вчерашнего порыва. Так долетели они до России и благополучно высадились в Питерском аэропорту « Пулково». Решение лететь сразу в Санкт-Петербург принято было накануне. И Поляков с вечера несколькими звонками организовал там достойный прием и встречи с людьми, которые могли бы оказаться полезными.
Аполлон Моисеевич Штеенгард был в этом смысле человеком номер один Профессор, доктор юридических наук, он не далее как в прошлом году выпустил свет книгу " Сыск в дореволюционной России ", которая несмотря не несколько неуклюжее и явно непрезентабельное, с точки зрения маркетинга книжного рынка, название стала подлинным бестселлером, особенно в среде истинных знатоков и ценителей жанра. Для Аполлона Моисеевича это было совершенной и приятной неожиданностью, поскольку писал он отчасти научно-публицистическое произведение, делясь с широкой общественностью тем, что уже использовано было в обеих его диссертациях или, напротив, не вошло в научные труды, в силу того, что в их канву не укладывалось. Но получился бестселлер, и Аполлон Моисеевич искренне радовался обрушившейся на него вдруг славе, и некоторым даже нежданным деньгам, посему пребывал в отличном расположении духа и охотно согласился принять про просьбе крупного питерского предпринимателя двух молодых людей, один из которых к тому же был иностранный подданный и русский князь — Дело об убийстве семьи фон Палленов? Молодые люди, вы обратились по адресу И по весьма точному адресу, скажу я вам. Я не включил новеллу об этом потрясающем преступлении в книгу только лишь потому, что думал писать о нем отдельно. Впрочем, что значит думал? Я и теперь думаю, просто теперь я думаю, что о таких делах писать должен не я, ученый сухарь, а человек, обладающий литературным даром. Ко мне, знаете ли, уже обратилось несколько литераторов и предложили сотрудничество. Весьма, весьма достойных литераторов, скажу я вам, так что я теперь как богатая девица на выданье пребываю в сладостном процессе выбора Таким вот образом. Так что книга будет, можете не сомневаться. Однако у вас, как я понимаю интерес не литературный? А то — в очередь, в очередь соискателей и на общих основаниях, даром, что из Парижа! Шучу, разумеется. Так, чем могу?
— Интерес, действительно не литературный и мы со своей стороны готовы дать любые гарантии, что информация полученная от вас не будет использована… — Поляков реплику профессора воспринял абсолютно всерьез и действительно готов был предоставить любые гарантии К тому же ощущение, что они действительно попали в точку было у него настолько острым и так волновало его, что он боялся ошибиться и потерять еще не обретенное.
Заговорил потому быстро и даже несколько сбивчиво, но был остановлен…
— Нет, как излагает, а? Как вышивает, а вышивает, как шьет, а шьет как готовит… Это моя мама, светлая ей память, так приговаривала Так постойте, молодой человек. В вашей чести, как где-то поется, сомнения нет…
А про соискателей — это я так, цену себе набиваю. Материалы-то у меня самые обычные, архивные и каждый желающий ныне приложив некоторое усердие и потратив некоторое количество времени может с ними без всяческих ограничений ознакомится. Так, чтобы более я вас не пугал, может изложите уже суть вопроса?
— Да собственно нас интересует все. Поскольку конечная цель наша — разыскать потомков семейства фон Палленов, если таковые остались — Неужели наследство открылось? Ай-ай-ай, как повезло людям В наше время, когда все теряют, даже то, что только что прибрали к рукам, что-то найти, да еще на таких законных основаниях. Это, скажу я вам… Но — можете не отвечать Вот эту информацию действительно надо обеспечивать гарантиями, а поскольку их я вам никогда не дам, то и знать мне про это незачем Знаете, как у Эклезиаста? Да? По глазам вижу, что знаете… Так вас интересует все… Ну всего я, конечно, не знаю потому как в знаниях своих опираюсь на материалы следствия, а оно по этому делу так и осталось не завершено.
Причем, в одной своей статье я писал, что процент раскрываемости у царских сыщиков, я имею виду, разумеется, уголовные дела, был высок, не в пример нынешним, не особо повлияла и мировая война, и брожения внутри империи, исключение составляет лишь год 1917 Тут началась такая неразбериха…. ну да про нее вы наверняка что-то слышали. Так вот, в той же статье я взял на себя смелость утверждать, что неуспех питерского сыска в деле фон Палленов семнадцатым годом объяснять нельзя. Дело было уж слишком запутано и чувствовалось, к тому же, что в царской России, опять же не в пример нам, грешным, являлось большой редкостью, вмешательство очень высоких особ, которые, мягко говоря, на дальнейшем проведении расследования не очень настаивали — Чем это объяснялось, по вашему мнению?
— Думаю, состраданием Да-да не удивляйтесь Девица фон Паллен, единственная свидетельница и судя по всему также и участница преступления По крайней мере, все указывало на то что именно она застрелила брата своего — Степана. Так вот девица та после всего увиденного и содеянного лишилась рассудка. Однако сочувствие у высоких персон вызывала не она. Та барышня, как следует из многочисленных свидетельств, собранных в ходе следствия, вообще мало у кого вызывала сочувствие…
Далее все развивалось совершенно не так, как с некоей даже долей восторженности поначалу рассчитывал Поляков. Можно было сказать и так, что по мере того как в большой совершенно классически профессорской причем старо-профессорской квартире Штеенгарда на Гороховой сгущались питерские сумерки, мрачнел и Дмитрий Поляков, расставаясь в радужными и трепетными даже надеждами первых минут пребывания в доме профессора Сумерки были традиционные совершенно питерские — унылые, наполненные влагой скорого дождя и не такие как в большинстве городов мира — лениво убаюкивающие, а тревожные, словно посланные как предвестие чего-то страшного, зябкой и скрывающей черт знает что ночи. Квартира тоже была очень типичной и хотя Полякову, а уж тем более Куракину не часто доводилось бывать дома у настоящих, старых, да еще и питерских к тому же профессоров, а быть может, в силу именно этого обстоятельства, она казалась им совершенным воплощением того, какой должна быть старопрофессорская квартира в Питере, огромной, немного захламленной, пыльной, с огромным количеством книг, причем размещенных повсюду, в том числе и самых неподходящих для этих целей местах, слабоосвещенной и что-то там еще… Словом, целый букет необходимых атрибутов был вероятнее всего заложен в их подсознании литературными и кинематографическими произведениями. Однако несмотря на все эти совершенно подлинные атрибуты и занимательный во всех отношениях рассказ Аполлона Моисеевича, которому тот предавался с большим жаром и искусством — оба — и Поляков, и Куракин медленно, неотвратимо начинали приходить к выводу, что день потрачен зря. Аполлон Михайлович не рассказал им в сущности ничего нового — это были хорошо структурированные и снабженные множеством действительно неизвестных им подробностей и деталей, парижские сплетни.
Следовало видимо аккуратно сворачивать беседу со словоохотливым профессором и вежливо прощаться Однако провидение на этот раз видимо решило проверить их выдержу, а быть может просто куражилось, как любит иногда, чаще зло и обидно Но как бы там ни было, Штееенгард вдруг, едва ли не перебивая себя но полуслове, заметил:
— Да, был там еще одни прелюбопытнейший персонаж, который попал в поле зрения полиции и подозрения вызывал самые серьезные — но, как в воду канул, разыскать его не удалось Вот ему-то, возможно, смута семнадцатого года, оказалась, как раз, очень на руку — Кто это был?
— Пиит. Именно так хочется сказать о сей персоне — пиит. Не поэт.
Сейчас имени, а уж тем более виршей его не назовет вам пожалуй, ни один самый взыскательный исследователь литературы, я, по крайней мере упоминания о нем нигде не встречал. Что тоже крайне странно, знаете ли молодые люди, причем мысль эта только сейчас меня посетила Похоже, что скрылся он как бы весь, вместе со своими творениями и даже памятью о них Странная, право, коллизия Здесь непременно надо будет покопаться, непременно Да. Ну так вот, блистал, сиял и был всячески прославлен в среде питерской богемы в ту пору некто — Ворон. Это был разумеется псевдоним, но придуманный этим шельмецом очень удачно — он, как бы, это поточнее выразиться, судя по воспоминаниям о нем, которые сохранились, заметьте! опять же только в уголовном деле, — все время действительно каркал — и все предвещал в своих виршах самые разные пакости и напасти, которые в самое ближайшее время падут на грешную землю, опять же, заметьте! по сути подлец — таки накаркал. Ну прибавьте к этому изрядную долю мистики, каких-то там мрачных средневековых аристократов, глодающих хладные трупы в подземельях своих замков… Одним словом, чувствительные барышни падали в обморок, мужчины завидовали и искали дружбы, а все вместе рукоплескали возносили этого стервеца чуть ли не до небес Должен сказать, что популярность, да что там популярность — слава этого деятеля в ту пору была такова, что его персонажем своих воистину — теперь уже можно смело констатировать — великих произведений вывели даже некоторые знаменитые русские литераторы Так что подступиться к нему было не так — то просто, а полиции, например, доподлинно было известно, что в своей квартире на Васильевских линиях он устроил истинный вертеп и пристанище разврата, где предавались всем модным в ту пору порокам включая курение опиума и прочей дряни, о кокаине я уж и не говорю — в ту пору в богемной среде это было в порядке вещей. Среди посетителей, а можно сказать, что и что завсегдатаев этого притона замечены были отнюдь не только представители питерской богемы, коим предаваться всяческим порокам и излишествам в ту пору было можно и едва ли не должно, но и персоны, которым в такие места путь был строго-настрого заказан — политические деятели, члены блестящих аристократических фамилий, вплоть до царствующей — Романовых. По меньшей мере известно было о посещении вакханалий у Ворона даже двумя великими князьями Полиция в этой связи оказалась в ситуации, описанной в известной басне, когда видит око да зуб неймет. Словом, скрипя зубами, терпели Но приглядывали И замечать стали, что помимо сановных отпрысков и сумбурной богемы наведываются к Ворону и людишки находящиеся можно сказать, под пристальным наблюдением полицейского ведомства — разбойнички, причемкрупноговесьма полета, господа-революционеры из наиболее радикальных — словом, публика в своем жанре серьезная и весьма опасная. Это было уже кое — что для полицейских чинов и можно было с большой причем долей вероятности предположить, что над головой господина Ворона начали сгущаться тучи На самом деле, звали этого господина Рысевым Андреем Валентиновичем, принадлежал он к мещанскому сословию и происходил из семьи скромной, ничем себя не прославившей, которой очевидно стеснялся и ничего никому не рассказывал. Рысев, по наблюдению полицейских соглядатаев вообще был человеком скрытным, о себе рассказывал редко и скупо, а если и говорил, то напускал обычно такого мистического туману, что впору было почитать его чуть ли не пришельцем из иных, неведомых человечеству миров и пространств Мода на все непонятное и мистическое, надо отметить тогда была чрезвычайной, как впрочем и сейчас… Хм, забавное совпадение не правда ли? Однако оно имеет строго научное объяснение — в смутные времена люди более всего склонны искать опоры в областях неизведанных, поскольку известные структуры и личности, совершенно очевидно, ничего хорошего не изобретут и на светлый путь уж точно не выведут Но это так, лирическое отступление в жанре старого диссидента. Так вот тучи над головой господина Рысева ощутимо сгущались и он, очевидно не слишком уповая на свои мистически возможности и сверхъестественные силы, с коими, как утверждали находился в постоянном сношении, решил исчезнуть Однако для этого требовались средства и немалые — посему сочинитель Рысев и решился на откровенно уголовное преступление, причем в сообщниках у него по этому дел был самый настоящий бандит по кличке Каин, или Ванька-Каин, питерским сыскарям очень хорошо известный. Тот и вовсе был разбойник с большой дороги и числи за собой не одно, кровавое причем, деяние. Какова же связь этих душегубов с семейством фон Палленов и их трагической гибели, хотите вы спросить меня? И давно хотите, по глазам вижу А вот какова — следствию доподлинно стало известно, что часть новогодней ночи, а если быть точным, то ее остаток вплоть до рассвета сестра и брат фон Паллены провели в той самой зловещей квартире Ворона на Васильевских линиях. Там пировала большая довольно и разномастная весьма компания, но под утро все разъехались, те же кто не мог этого сделать по причине невменяемого состояния, разлеглись спать Однако кто-то из них сознания лишен был все же не до конца, и допрошенный как следует полицейским следователем, вспомнил-таки, что уже на рассвете Ворон и молодые фон Паллены квартиру ту покинули, причем девица фон Паллен была вроде как не в себе, и все выкрикивала какие-то странные слова, будто командовала войском или еще кем, но господин Ворон ее буйству всячески потворствовал и даже изображал из себя то ли солдата, то ли какого другого воителя, словом — куражился. В полиции рассудили потом, что юная баронесса просто перенюхала кокаину, до которого, как утверждали, была большая охотница. Брат же ее, напротив, был тих и робок, вроде бы даже чем-то сильно напуган и действовал как бы по принуждению Ту же компанию выходящей их дома Ворона заприметил и дворник, однако он утверждал, что господ было четверо.
Четвертый был по его описаниям точь — в-точь Ванька-Каин, как есть собственной персоной. Большего однако полиции установить не удалось, по той простой причине, что сразу же после совершенного злодеяния и сочинитель Ворон, и бандит Каин исчезли, словно растворились в извечных наших питерских туманах. Поймать их не удалось, хотя некоторые усилия на этот счет прилагались, ну а там наступил уже и февраль года 1917 со всеми вытекающими из него прискорбными весьма для России последствиями.
Вот такое было вам мое последнее сказание и с чистой совестью вослед за известным персонажем могу заметить: « Летопись закончена моя» Однако, не сочтите за нескромность, — большего вам вряд ли где и кто поведает разве что и вправду отыщутся потомки, которым семейная тайна открыта была более полно Ну на то — дай Бог вам удачи!
— Простите нас, Аполлон Моисеевич, мы и так без всякой меры злоупотребили вашим временем, но вот, пожалуйста, один только еще, последний вопрос Нет ли у вас каких фотографий, или копий тех фото, что связаны были бы с делом фон Палленов?
— О, молодой человек, своим вопросом вы не только не обременили меня, но и пролили бальзам на раны моей души. Фотографии! Ведь я писал документальную повесть, вернее сборник документальных новелл и без фотографий, сами понимаете, он смотрелся бы совершенно не так И вот представьте! Когда книга уже готова была к публикации, архивное начальство вдруг встает в позу и не желает фотографиями делится вовсе, вернее желает конечно но за отдельные и совершенно немыслимые для меня деньги! Рассказать вам все, молодые люди — так это будет материал для отдельной эпопеи, причем эпопеи героической. Героем конечно был я! Я их уломал! Это было что-то, это была битва слонов в Месопотамии, но я их уломал! Фотографии, разумеется, копии их у меня есть! Правда, сдается мне, что по делу фон Палленов их не так уж и много, но что-то определенно есть От вас потребуется еще некоторое терпение — я пойду их искать и может статься, что найду не сразу. Но найду, можете не сомневаться Когда профессор весьма бодро, словно и не было двухчасовой беседы, более впрочем походящей на лекцию, удалился, насвистывая даже что-то бравурное себе под нос, Куракин, не особо впрочем заинтересованно, поскольку, вероятнее всего, сам знал ответ, поинтересовался у Полякова:
— Что ты надеешься обнаружить в этих фотографиях?
— Честно, сам не знаю. Но после истории с фото Ирэн, которое передала нам старушка в Сент-Женевьев, прости, я никак не могу запомнить ее имени, я готов к любому повороту событий Короче я сам не знаю, почему я поинтересовался фотографиями Может быть, чтобы еще раз взглянуть на нее в другом ракурсе, например. Или на брата? Не знаю.
— Я, в принципе, понимаю тебя. Да и вообще любопытно А старушку, запомни все-таки, зовут Нетта Казимировна Белевич и род ее восходит к самому королю Радзивиллу, был такой в истории Речи Посполитой Поляков уже собрался еще раз извиниться за плохую память, отметив при этом, что о династии Радзивиллов он тоже кое-что слышал, хоть и не имеет чести принадлежать к высоким сословиям, но дверь отворилась и Аполлон Моисееевич, преклонных лет господин, профессор юриспруденции и вот теперь вдобавок еще и популярный писатель, появился на пороге весьма несолидно подпрыгивая и потрясая над головой тонким коричневым конвертом — Вот пляшите, пляшите! Кто из вас больше заинтересован в фотографиях?
Вы, молодой человек, или вы, князь? Тот пускай и пляшет Впрочем не дожидаясь танцев, он жестом фокусника вытряхнул содержимое конверта на стол. Фотографий действительно оказалось немного — на коричневую с золотом бархатную скатерть стола выпало несколько небольших квадратиков плотной бумаги. Профессор щелкнул выключателем и высоко под потолком вспыхнула искрясь и сверкая тяжелая явно парадная бронзовая люстра с хрустальными подвесками, заливая комнату ярким светом. Все трое тут же склонились над фотографиями, изображение которых было довольно четким и прекрасно просматривалось в ярком свете профессорской люстры. Два фото запечатляли особняк фон Палленов, снятый с разных точек, очевидно перед полицейским фотографом стояла задача зафиксировать все двери, ведущие в дом.
Четыре были собственно фотографиями места преступления Они мало чем отличались от тех, что делают на месте преступления и нынешние фотографы-криминалисты — так же — общий вид огромной гостиной, где и разворачивалось страшное действо, несколько крупных планов отдельных предметов, очевидно представляющих интерес для следствия. Тела убитых, видимо уже увезли, и совершенно точно так же, как делают это современные криминалисты, места, где они лежали были обведены меловым контуром, смешным и неуклюжим, как будто рисовал ребенок. Кроме того в числе фотографий, приобщенных следствием к делу, были фотографические портреты самой баронессы, ее старшего сына и младшей дочери Взглянув лишь мельком на два первых — у родственников Ирэн были обычные лица, с характерными для фотографий того времени застывшими выражениями, «стеклянными» глазами прямо уставленными в объектив, и картинными несколько неестественными позами, которые они принимали в момент съемки, от чего напоминали то ли больших кукол, то ли манекенов, Поляков буквально впился глазами в фотографию Ирэн.
Однако ничего нового для себя не открыла Это была другая фотография, чем та, что предала ему старая дама из потомков короля Рдзивилла, но изображенная на ней юная женщина была также поразительно похожа на ту, его парижскую Ирэн, которую он никогда не любил и почти все время их знакомства ненавидел, находясь одновременно под властью ее почти сверхъестественных чар, за что едва не поплатился жизнью. Увлеченный созерцанием этого лица в обрамлении темных вьющихся волос ( у его парижской пассии волосы были тяжелыми и прямыми, но чего не сделают нынче в модных парикмахерских салонах! ) с тонкими точеными чертами лица и огромными, на фотографии не различить было цвета, но он точно знал теперь, что тоже фиолетовыми глазами опушенными длинными густыми ресницами, он не сразу обратил внимание на еще одно фото которое рассеянно вертел в руках Куракин, очевидно просто дожидаясь пока его приятель налюбуется на прообраз, а быть может, что и прабабушку своей отравительницы — А кто это у тебя? — полюбопытствовал Поляков также без особого интереса, поскольку уже ничего большего от посещения гостеприимного профессора уже не ждал, был к тому же изрядно вымотан двухчасовой лекцией последнего, а более того испытывал страшное внутреннее опустошение из-за несбывшихся надежд, столь радостных и трепетных поначалу и даже детское какое-то чувство обиды — словно поманил некто конфетой в ярком фантике, и пошутил зло, как шутят иногда над детьми очень глупые люди — фантик оказался пустым.