Страница:
Трудно представить, как это – быть цыганкой и жить по каким-то не тобой придуманным правилам. Цыгане вообще странные люди.
Я шла и мысленно готовилась к встрече с бабкой. Побаивалась, упиваясь этим волнующим ощущением. Такое острое чувство тревоги и предвкушения. Арсений не понимал моего состояния и подсмеивался:
– У тебя даже глаза вытаращились! Гляди – черная кошка! Бежим обратно!
Кошка действительно была черная, но я ее за примету не считала – кошки не могут быть приметой. Они просто кошки. Другое дело числа…
Трижды каркнула ворона. И Арсений тут же запел про черного ворона над головой.
От его выходок у меня напрочь пропало предвкушение чуда и тайны. Я не выдержала и наподдала ему коленкой под зад. Он не обиделся.
Бабкино жилище по вечерам выглядело пугающе. Не знаю, может, работала фантазия, подсказывающая, что вот он – дом настоящей колдуньи. Дом умел выразительно скрипеть ступеньками, свет в окнах выглядел жидким мерцающим пятном, на фоне которого мерещились непонятные тени. Арсений уверял меня, что сам видел у некоторых теней рога.
Глава 7
Глава 8
Я шла и мысленно готовилась к встрече с бабкой. Побаивалась, упиваясь этим волнующим ощущением. Такое острое чувство тревоги и предвкушения. Арсений не понимал моего состояния и подсмеивался:
– У тебя даже глаза вытаращились! Гляди – черная кошка! Бежим обратно!
Кошка действительно была черная, но я ее за примету не считала – кошки не могут быть приметой. Они просто кошки. Другое дело числа…
Трижды каркнула ворона. И Арсений тут же запел про черного ворона над головой.
От его выходок у меня напрочь пропало предвкушение чуда и тайны. Я не выдержала и наподдала ему коленкой под зад. Он не обиделся.
Бабкино жилище по вечерам выглядело пугающе. Не знаю, может, работала фантазия, подсказывающая, что вот он – дом настоящей колдуньи. Дом умел выразительно скрипеть ступеньками, свет в окнах выглядел жидким мерцающим пятном, на фоне которого мерещились непонятные тени. Арсений уверял меня, что сам видел у некоторых теней рога.
Совет
Для тех у кого есть недоброжелатели или враги. Способов оградить себя от их негативного влияния предостаточно. Радикальных и не очень. Но если вам важнее всего свое душевное спокойствие, тогда научитесь «обратке», или «возврату». Делается это так. Когда вам поплохело от разговора с человеком, найдите уединенное место и мысленно проговорите трижды: «Кто мне плохого пожелал – пускай себе обратно заберет. Мне плохого не надо».
Если вам совсем скверно – говорите: «Пускай себе обратно дважды заберет». Гуманно – вы не называете имени, то есть никому конкретно не желаете зла. Это очень важно.
Глава 7
Беда, которая рядом. Первый урок
– О, у нее снова посетители, – шепотом проворчал Арсений, изобразив лицо почтительного внука, преисполненного уважения к старшему поколению.
Он вообще артист еще тот. Особенно когда зрители взрослые. Старается соответствовать ситуации. Правда, чаще всего переигрывает. Глупо это. Зачем сиять зубами перед незнакомой теткой, которую он больше не увидит? Или он надеется, что тетка потом скажет его бабке, какие у него классные зубы? Хотя он искренне старается. Ему кажется, что это правильно. Я вот, если не рада человеку, лыбиться не стану. По-честному, я вообще опасаюсь приветливых людей, вооруженных улыбочкой. Обычно так себя жулье ведет. И вдруг я поймала себя на мысли, что бессовестно вру. Даже покраснела так, что Арсений заметил. Вот ужас-то какой – я ведь тоже могу изображать доброжелательность, улыбаться ради нормализации отношений.
– Дай бог вам здоровья, – попрощалась последняя посетительница, с которой мы столкнулись на крыльце.
Она чуть не кланялась, семеня задом наперед.
– И передай своему, чтоб на неделе ко мне зашел, – напомнила бабка счастливой тетке и впустила нас внутрь.
Маленькая прихожая, в которой стояла обувь на все сезоны и висел кошмарный плащ. За прихожей – непонятного назначения комнатка. В которой развешано много веников из трав, среди которых я узнала только зверобой и тысячелистник. В углу – иконы. Вроде как нестарые. И бумажные пыльные цветы, которые были разложены даже между окнами. У меня они вызывали твердые ассоциации с кладбищенской помойкой.
Арсений на мелочи внимания не обращал. Его в бабкином доме ничего не раздражало. Кроме подпола – он его до усеру боялся. Даже если бабка просила достать оттуда очередную банку с маринованными огурцами, подаренными благодарными клиентками. На чердак мы как-то лазали вместе – там было почти не страшно.
– Я тебе квитанции принес, – Арсений выложил на стол оплаченные матерью счета.
Бабка выглядела усталой, глаза красные, при ходьбе она поскрипывала в районе коленок, почти как ступеньки на крыльце.
– Всё ходят и ходят. Время такое неустойчивое. Кто в долги полез, а расплатиться не может. Кто в долг дал, а ему не возвращают. Умные загодя приходят, спрашивают – стоит ли в авантюры лезть. Да много ли их, умных? Хрен да ни хрена.
Обычно она не распространялась о своих делах. Мне тут же стало интересно, а как же получается помогать в таких ситуациях.
– Сложно, но можно. Всегда есть шанс подправить судьбу. Коли в долгах, надо сделать так, чтобы заработок увеличился. Но тут одна загвоздка есть. Вот я поначалу без оговорок действовала. И тут случай такой – проигрался один мужик в пух и прах. Пришел ко мне за помощью. А через день его родители в квартире угорели. Там пожар был…
Мы во все глаза уставились на расстроенную бабку, заподозрив ее в преднамеренном убийстве с корыстными целями.
– Квартиру родительскую продал, из долгов вылез, а теперь мучается от сиротства своего. Вот так оно бывает, – подытожила она и оглушительно хлопнула ладонью по столу.
Отчего мы сиганули как зайцы.
Пока бабка возилась у вполне современной газовой плиты, я рассматривала затейливый дубовый буфет. Отдаленно напоминающий замок, с двумя застекленными башенками по бокам. Мне казалось, что на самом верху спрятано самое интересное. Даже снилось потом, что я лезу на буфет как на гору, а там шкатулка с сокровищами.
– Арсений, послушай меня внимательно. Я уже много раз предлагала тебе научиться всему, что сама знаю.
Арсений мгновенно поскучнел. Я нервно попинала его ногой под столом, призывая не быть хамлом и не отказываться от предложения. Идея у меня была такая – бабка учит дедку, тьфу, внука, а он учит меня. Ему фиолетово, а мне очень хочется.
Пинки по ноге – убедительный аргумент.
– Я подумаю, – пообещал Арсений.
– Ага. Когда рак на горе свистнет.
Она явно хотела что-то прибавить к сказанному, но снова передумала. Я даже решила, что мешаю ей быть откровенной. И напросилась на экскурсию в «приемную».
– Только не трогай ничего там, поняла? А то нос до пола вырастет, – предупредила бабка. – Ну и видок у твоей подружки. Модно сейчас так одеваться?
– Она ведьмой стать хочет.
– И что с того?
– Ну, ведьмы, они как-то по-особенному выглядят, – осторожно предположил Арсений.
– На костре сложно выглядеть обычно.
– Да ну тебя! Это неактуально, – фантазии Арсения набрали обороты. – Хорошо быть настоящей ведьмой. Можно сделать всех людей счастливыми…
– Фигня.
– Как это – фигня?
– Фиговатая фигня! Люди и без колдовства это умеют.
– Ты неправа! На сто лет жизни – день счастья. Мне этого мало.
– Что б ты понимал!
Я стояла в темноте и подслушивала.
– Одно дело выглядеть как ведьма, совсем другое – быть ею, – внезапно заорала бабка чуть ли не прямо в мое ухо. – А некоторым только метлы не хватает…
Арсений буркнул что-то невразумительное, а я, поняв, что меня застукали, на цыпочках пошла рассматривать бабкину приемную.
Хорошенькое дело! На кой фиг мне метла! Я же не дворник!
– Не трогай там ничего! – снова завопила бабка.
Да я и не собиралась ни к чему прикасаться.
В приемную была переоборудованная маленькая комнатушка, света – всего одна лампочка в сорок ватт. Бабка во время приема зажигала свечи, и их запах насквозь пропитал даже обои. Со стены из полутьмы смотрят черные иконы, почти безликие. Только глаза не закоптились. От суровых взглядов становилось не по себе и хотелось прочитать «Отче наш», но я слов не помнила. И кто эти молитвы выдумал? Та еще абракадабра. Как можно что-то просить у Бога и целой армии святых при помощи непонятных слов? Если они такие всемогущие – должны понимать обычную человеческую речь, а не ждать от нас каких-то словесных формул. А если формулы так важны, возникает вопрос – как быть с не-славянами? Ведь если задуматься, то тут без переводчика не обойтись. Ага! Значит, они нас по-любому понимают…
Извинившись перед святыми на иконах за крамольные мысли, я попыталась рассмотреть предметы, разложенные на столе. Их прикрывала отутюженная холстина, которую пришлось приподнять. Библия. Трепаная-перетрепанная. С закладками. Еще какие-то книги с «ятями», ни фига не понять, что написано, я ж говорила – переводчик нужен. Еще на столе сиротливо пристроился заляпанный отпечатками хрустальный шарик средних размеров. Никудышный. У меня раза в три больше.
На щербатой тарелочке прилипли кусочки чего-то неприятного с виду с острым незнакомым запахом. Рядом – блюдце, покрытое черным расплавленным нечто. И столовая ложка, в которой это нечто расплавляли на огне свечи. Сначала я заподозрила бабку в склонности к наркомании. Я по телику видела, что наркоманы просто обожают ложки. Но тут было явно что-то другое. Если вглядеться в пятна на блюдце, то расплавленное образовывало затейливый рисунок. Я всмотрелась. Похоже на пасть с зубами, а еще какие-то кракозябрики, типа бегущих человечков.
– Дурной Варваре нос оторвали.
– Любопытной, – машинально уточнила я, от испуга уронив тарелочку на пол.
– Руками не трогай, дура! – заорала бабка.
– Я нечаянно, – пятясь, оправдывалась я.
– Разве можно хватать руками чужое предсказание? Хочешь ее горести на себя взвалить? Ум у тебя где? В жопе? Ведьма хренова.
Потерев руки об штаны, я выскочила из приемной, слегка оттолкнув сердитую бабку.
– Нет! Она определенно дура. Грабли свои об штаны вытерла! Нужно руки мыть только проточной водой! Запомни! Даже если день не задался, пришла домой и мигом в ванную, руки да лицо сполоснуть. А еще лучше, чтоб полотенце красное было. Трижды по часовой стрелке оттереть…
– А потом отнести в полночь на перекресток и выбросить через левое плечо! – так же громко заорала я, решив блеснуть своими познаниями.
– Я же говорю – дура и есть! На перекресток – от порчи. Или когда дите внезапно заболело.
– А когда домой с перекрестка возвращаешься, надо глядеть, не выскочит ли кто из соседей… Кто выскочит – тот и сглазил, – козырнула я сведениями полученными от деревенской знахарки.
– Устарели твои сведения. Теперь другие времена. Они и на следующий день позвонить могут с пустыми разговорами. Сами не будут понимать, зачем позвонили…
– Спасибо. Я запомню! – мстительно ухмыляясь, поблагодарила я за первый полученный урок.
Арсений сидел понурый, не реагируя на мое позорное возвращение.
– Что она тебе такого сказала? – выведывала я по дороге домой.
– Не скажу. Не спрашивай. Похоже, если что-то пойдет не так, меня ждут капитальные неприятности. Но от меня ничего не зависит.
– Если не зависит – чего париться? Живи себе припеваючи.
– Фигово, когда тебя пугают, но не объясняют чем. Бабка утверждает, что она уже раз десять беду отводила.
Меня с ним летом не было, поэтому я не могла знать, что происходило, а сам Арсений ничего опасного не заметил.
На улице почти стемнело, даже фонари уже загорелись. Чтобы хоть как-то подбодрить Арсения, я взяла его за руку. Которая была сухая, горячая и недружелюбная. Я в книжках читала, как это бывает – дружеское пожатие, крепко взялись за руки и все такое прочее, обнадеживающее. Топ-топ, ручки в бок, веселей, малышка… Но Арсений брел, как будто не замечая меня. Пришлось сделать вид, что я поскользнулась и случайно подержалась за него, чтобы не свалиться. Фонари, как и прежде, гасли при моем приближении, и, как и прежде, никто не желал этого замечать.
Мелкие цыганята азартно гоняли мяч, вереща от восторга. Я им рукой помахала. А они в ответ, не сговариваясь, изобразили много неприличных жестов. В ответ я показала язык. Веселые цыганята закричали мне всякие слова на непонятном языке. Полиглоты хреновы.
Мимо шествовала пожилая цыганка, чем-то похожая на нашу учительницу по алгебре. Некрасивая, веснушчатая и бородавчатая, в многих разноцветных юбках. Сверху – мужская куртка и платок. Она вообще на меня не смотрела. Просто шла себе домой на полу спать. И тут в меня словно черт вселился. Я подскочила к ней и выпалила:
– Хотите, я вам погадаю?
Арсений охнул и прибавил скорости, оставив меня наедине с цыганкой. Она остановилась, посмотрела на меня самым что ни на есть черным глазом, а потом засмеялась. Нехорошо так. Как вороны каркают.
– Эй! Догоняй! – Арсений топтался поодаль на перекрестке, не решаясь вернуться за мной.
Цыганка мелкими шажками приблизилась и пристально заглянула мне в глаза. Не на ту напала! Я в ответ тоже на нее уставилась, даже дышать перестала. Чтоб взгляд стал уверенный. Глаза были не черные. Скорее, цвета сваренных папирос, почти карие с мелкими черными крапинками, хорошее дополнение к рябому лицу. Но в тот момент мне было не до расцветки цыганской кожи. Она не мигала. Я – тоже. Две гадюки на узкой тропе. Но она, в отличие от меня, дышала как английский бульдог. Мой кислород заканчивался, и в голову пришла дельная мысль – цапнуть ее за нос.
От неприятностей меня спас милицейский «уазик». Который прямиком промчался к цыганскому дому.
– Ступай куда шла, – сквозь зубы недовольно проворчала цыганка и жизнерадостно заверещала, приветствуя милицию.
Хорошо, что Арсений был далеко. Пока я до него дошла – успела надышаться всласть.
– Они наркотой торгуют, а менты у них типа крыши. А бабка права – дура ты. И какого фига ты к ней пристала?
– А ты – трус! – Я все равно не смогла бы объяснить, зачем докопалась до этой цыганки.
На меня находит иногда. Вытворяю фиг знает что. Арсений должен был бы меня понять – он сам временами такой.
– Я не трус! Но бабка мне велела быть осторожнее. Можно сказать – просила.
Наверное, она была чрезвычайно убедительна, раз с того дня Арсений стал чаще заходить к ней в гости, а иногда и оставался ночевать.
– Она даже раскошелилась на ремонт. В комнате, где я обычно сплю, когда у нее ночую. Каких-то алконавтов наняла. Обои переклеили и все такое. И стол компьютерный купила. Ты заходи.
От таких предложений не отказываются. При первом удобном случае я прибежала гостевать. А бабки нет – вот незадача. Арсений мелочно суетился, бесцельно топчась по комнате. Высокий, тощий, почти красивый с почти длинными волосами. Он их отращивал, невзирая на явный школьный запрет и обещание репрессий в виде завуча, вооруженной портновскими ножницами.
– Сто тысяч опасностей. И все они подстерегают меня на каждом шагу. Так она сказала! – выкрикнул он, заметив мою ухмылку.
– Ага. Вот они – смотри! За дерево спрятались и ржут как кони.
– Кто?
– Да опасности твои. Смешной ты, делать им больше нечего.
– Побыла бы на моем месте – не смеялась бы.
– Да ладно тебе. Нравится трусить – трусь. А бабка где?
– Щас придет. Ее клиенты задолбали. Ушла проветриться. Не поверишь – с утра как начнут приходить, так чуть в очередь не становятся. Двор вытоптали – даже травы нет. А бабка себя не жалеет – никому не отказывает. Вчера парень приходил. Прикинь, пару лет назад только в инвалидной коляске ездил, а теперь – своими ногами. Он ей поклонился, вот так. – Арсений изобразил поясной поклон. – Наверное, она все-таки уникальная. Типа Ванги.
– Это вряд ли. Кстати говоря, наша церковь считает, что сила Ванги от дьявола. Кроме того, к Ванге правительство ходило. А я пока здесь президента не вижу. Президент, ты где? Наверное, под кроватью спрятался. – Я заглянула под кровать и радостно сообщила: – Нету его.
– Дурная ты все-таки. Не зря бабка про тебя говорит, что на тебя черт плюнул, когда ты родилась.
Новость меня поразила больше, чем я показала. Ни фига себе заявочки! Вообразить, как мама меня рожает, а у кровати черт рогатый караулит, слюни копит, я не сумела. Мама ему бы так между рогов закатала, что они мигом бы отвалились. Ко всему прочему, она у меня крещеная. Папа тоже. Вроде бы. Не помню. Надо спросить будет.
– А что она еще про меня говорит?
Арсений уловил мой неподдельный интерес и сразу стал довольный. Сейчас выпендриваться начнет. Артист фигов. Спорим – ни за что сразу не скажет? Вот удавится, а сначала на нервах побренчит.
– Так я тебе и сказал!
– Значит, больше ничего не говорила, – равнодушно заявила я.
– Знаю я твои штучки – меня на слабо не возьмешь!
– А я и не беру. Больно надо. Просто ты ляпнул не подумав, а теперь выкручиваешься.
– Ничего я не выкручиваюсь!
– Да ладно тебе, – сказала я ну очень добрым голосом. – Ты и про плюющегося черта только что сам придумал. Лишь бы меня расстроить.
Зная Арсения, я не сомневалась, что долго он молчать не будет.
– Ну, ты только не обижайся, она как-то сказала, что ты только с мальчишками дружить умеешь…
И хотелось бы возразить, но крыть нечем.
– А это при чем?
– И что мы на тебя плохо влияем.
– Это кто это «мы»? И как ты на меня влияешь?
– Ну, ты стала изгоем среди девочек.
– Изгой. Гой. Гой еси, добрый молодец…
– Не огрызайся. В общем, ты стала одиночкой и не сумеешь быть как все нормальные девчонки…
Мысли одна кошмарнее другой полезли мне в голову. Ведь мне и правда скучно с девчонками. Мне неинтересны их «бла-бла». И какой вывод? Если бы у бабушки были яйца, она была бы трамваем. Черт! Там не так – она была бы дедушкой!
– Я не могу быть изгойкой! – обрадовалась я. – Изгой – это тот тип, которого послали, а он мечтает вернуться к пославшему!
– Шутит он, все не так плохо. – Бабка, приветливо улыбаясь, вошла в комнату.
Ходит бесшумно как кошка. Мы даже не услышали, как дверь отворилась. Раньше ее за сто метров слышно было, а теперь – ни звука. Или она, только когда хочет, скрипит?
– Вот, я тут вам к чаю принесла, – злобно сообщила я и принялась шуршать пакетом, чтоб скрыть замешательство.
Мне так хотелось понравиться бабке, что я всегда приносила конфеты и рвалась прибраться в доме. Конфеты мы съедали сами, а из уборки мне доверяли вынос мусора. Шансов доказать вредной старухе, что я тоже кое-что могу, не предоставлялось. Как только удавалось завести разговор на вожделенную тему, бабка отмахивалась от меня как от назойливой мухи и делала непроницаемое лицо. Даже когда я про денежный заговор хвасталась. Мне казалось, она удивится – я же про него у Бреннана вычитала, а бабка такие книжки точно не читает. Но она рот поджала и сказала только, что заговоров на приманивание денег множество, а этот даже не самый лучший. Но, пока мы это обсуждали, она вовсе не на меня смотрела, а на Арсения. Ему явно интересно было. Еще бы – всем нравится стать везунчиком. Но когда он узнал, какую сумму в итоге я насобирала, интерес пропал.
Именно в этот день бабка дважды изменила своим привычкам, съела пару конфет, а потом потребовала:
– Руку покажи!
Я с готовностью протянула ладонь.
– Не ту. Левую.
Схватив меня за пальцы, она пристально уставилась на линии, проворчала что-то себе под нос и сообщила:
– Дрянь дело. Никакой силы воли. Побросает тебя жизнь.
– А как она меня бросать будет? – Отсутствие силы воли меня мало интересовало.
– Как-как – каком! По-честному, я от тебя такого не ожидала.
Кто бы мог подумать! Моя рука способна удивлять. Я даже немного загордилась, лишний раз убеждаясь в своей уникальности. Но меня быстро спустили с небес на землю самым бесцеремонным образом.
– Странная рука. Впервые такие линии вижу. Точнее сказать – во второй раз. У Арсения почти такая же. Существует много разновидностей линий судьбы. Иногда ее нет вовсе. А у вас – по три. Вот она началась, длилась, прервалась, а теперь их две.
– Как у черта рожки, – моя неудачная шутка осталась безответной.
Признаюсь честно – я не поняла, как один человек может исхитрится и отхватить себе несколько разных судеб. Бабка вцепилась мне во вторую руку и на обеих больно выгнула пальцы.
– Это – предначертанное от рождения, а на правой – результат твоих стараний.
Интересное кино – оказывается, я была к чему-то изначально предрасположена. Бабка вскользь намекнула на бурную фантазию и ясный ум, назвав это гремучей смесью. Линия счастья мелковата. Линия здоровья ничего так себе. Пояс Венеры обычный, без закидонов. Зато линия сердца четкая, нужного размера и конфигурации. По идее, на правой руке должно быть то же самое. Но не тут-то было. Линии настолько отличались, что даже я это видела с первого взгляда. Возникало стойкое подозрение, что это и есть результат моих стараний. Честное слово – я не хотела!
Вспомнив, как одноклассницы выискивали на своих руках «детей» и «мужей», я забеспокоилась. Нежелательно бы при Арсении раскрывать все личные секреты.
– Руки у вас похожие только в отношении линии судьбы, – продолжала бабка. – Почти. У него потери, а у тебя закидоны. А вот с определенного момента – как под кальку нарисованы. Но не брак. Тут не семья, знать бы, что это такое?
Пришлось изобразить живейший интерес и выдернуть руки из цепкого бабкиного захвата. Она проводила мои ладони взглядом, судя по всему, запомнив их досконально.
– Ты помрешь, но и не помрешь тоже. Линия-то дальше пошла, только как бы в другую строну, с отклонением. Двойная такая. Видишь? Скорее всего, не помрешь. И у него так же. Тут что-то иное. Какой-то шанс, но он не от тебя зависит. Подкинет тебе судьба лотерейный билет, а уж как ты им воспользуешься – даже я не знаю.
У меня от ее слов челюсть отвисла. Она ведь должна все-все знать, иначе и быть не может!
– Рот закрой, дура. Совет тебе от меня: ты с мужиками поосторожнее. Много не всегда хорошо. И запомни – линии меняются. Захочешь – сама свою судьбу нарисуешь. Если силы воли хватит.
Меня ее намеки привели в дикое замешательство. На данном этапе с мужиками у меня было просто никак. Мужикам было не старше семнадцати, и они сливались после первого свидания. Напуганные моим юмором. Гоша не в счет – я его как друг интересую. Или как красивый аксессуар, типа собачки.
Бабка права – дура и есть.
– Главное, запомни. Есть два типа дур. Одни мечтают, чтобы их любили. А вторые хотят любить сами. А как только к ним привязываются – бросают своих любимых как использованную туалетную бумагу. Так вот – ты ни к одному типу не относишься. Ты привязанности боишься как огня, а любовь без нее редкая птица. Сейчас тебе моих слов не понять. Ты их просто запомни. Потом пригодится. И прекрати изображать роковую ведьму. Тебе не к лицу. На покойницу с придурью похожа.
С придурью или нет, но я тем же вечером нарисовала себе новые линии на руке. Красным фломастером. Сначала в Инете про хиромантию почитала. Там – мрак и пудра для мозга, но главное я уяснила. Линии начертила ровные. На судьбе – веточки вверх, к пальцам. Чтоб счастья вдоволь. И вокруг запястья – четыре неразрывных круга по спирали. Чтоб прожить сто двадцать лет. С мужьями было хуже – их, паразитов, не сотрешь. Пришлось выделить одного. Чтоб он самый главный был. Я на него долго любовалась. Такой крупный муж получился. Сразу видно – главарь всей этой банды.
Потом я немного одумалась. Стерла один тридцатилетний круг. Меня девяносто лет вполне устраивают. Особенно при такой офигенной линии здоровья.
Он вообще артист еще тот. Особенно когда зрители взрослые. Старается соответствовать ситуации. Правда, чаще всего переигрывает. Глупо это. Зачем сиять зубами перед незнакомой теткой, которую он больше не увидит? Или он надеется, что тетка потом скажет его бабке, какие у него классные зубы? Хотя он искренне старается. Ему кажется, что это правильно. Я вот, если не рада человеку, лыбиться не стану. По-честному, я вообще опасаюсь приветливых людей, вооруженных улыбочкой. Обычно так себя жулье ведет. И вдруг я поймала себя на мысли, что бессовестно вру. Даже покраснела так, что Арсений заметил. Вот ужас-то какой – я ведь тоже могу изображать доброжелательность, улыбаться ради нормализации отношений.
– Дай бог вам здоровья, – попрощалась последняя посетительница, с которой мы столкнулись на крыльце.
Она чуть не кланялась, семеня задом наперед.
– И передай своему, чтоб на неделе ко мне зашел, – напомнила бабка счастливой тетке и впустила нас внутрь.
Маленькая прихожая, в которой стояла обувь на все сезоны и висел кошмарный плащ. За прихожей – непонятного назначения комнатка. В которой развешано много веников из трав, среди которых я узнала только зверобой и тысячелистник. В углу – иконы. Вроде как нестарые. И бумажные пыльные цветы, которые были разложены даже между окнами. У меня они вызывали твердые ассоциации с кладбищенской помойкой.
Арсений на мелочи внимания не обращал. Его в бабкином доме ничего не раздражало. Кроме подпола – он его до усеру боялся. Даже если бабка просила достать оттуда очередную банку с маринованными огурцами, подаренными благодарными клиентками. На чердак мы как-то лазали вместе – там было почти не страшно.
– Я тебе квитанции принес, – Арсений выложил на стол оплаченные матерью счета.
Бабка выглядела усталой, глаза красные, при ходьбе она поскрипывала в районе коленок, почти как ступеньки на крыльце.
– Всё ходят и ходят. Время такое неустойчивое. Кто в долги полез, а расплатиться не может. Кто в долг дал, а ему не возвращают. Умные загодя приходят, спрашивают – стоит ли в авантюры лезть. Да много ли их, умных? Хрен да ни хрена.
Обычно она не распространялась о своих делах. Мне тут же стало интересно, а как же получается помогать в таких ситуациях.
– Сложно, но можно. Всегда есть шанс подправить судьбу. Коли в долгах, надо сделать так, чтобы заработок увеличился. Но тут одна загвоздка есть. Вот я поначалу без оговорок действовала. И тут случай такой – проигрался один мужик в пух и прах. Пришел ко мне за помощью. А через день его родители в квартире угорели. Там пожар был…
Мы во все глаза уставились на расстроенную бабку, заподозрив ее в преднамеренном убийстве с корыстными целями.
– Квартиру родительскую продал, из долгов вылез, а теперь мучается от сиротства своего. Вот так оно бывает, – подытожила она и оглушительно хлопнула ладонью по столу.
Отчего мы сиганули как зайцы.
Пока бабка возилась у вполне современной газовой плиты, я рассматривала затейливый дубовый буфет. Отдаленно напоминающий замок, с двумя застекленными башенками по бокам. Мне казалось, что на самом верху спрятано самое интересное. Даже снилось потом, что я лезу на буфет как на гору, а там шкатулка с сокровищами.
– Арсений, послушай меня внимательно. Я уже много раз предлагала тебе научиться всему, что сама знаю.
Арсений мгновенно поскучнел. Я нервно попинала его ногой под столом, призывая не быть хамлом и не отказываться от предложения. Идея у меня была такая – бабка учит дедку, тьфу, внука, а он учит меня. Ему фиолетово, а мне очень хочется.
Пинки по ноге – убедительный аргумент.
– Я подумаю, – пообещал Арсений.
– Ага. Когда рак на горе свистнет.
Она явно хотела что-то прибавить к сказанному, но снова передумала. Я даже решила, что мешаю ей быть откровенной. И напросилась на экскурсию в «приемную».
– Только не трогай ничего там, поняла? А то нос до пола вырастет, – предупредила бабка. – Ну и видок у твоей подружки. Модно сейчас так одеваться?
– Она ведьмой стать хочет.
– И что с того?
– Ну, ведьмы, они как-то по-особенному выглядят, – осторожно предположил Арсений.
– На костре сложно выглядеть обычно.
– Да ну тебя! Это неактуально, – фантазии Арсения набрали обороты. – Хорошо быть настоящей ведьмой. Можно сделать всех людей счастливыми…
– Фигня.
– Как это – фигня?
– Фиговатая фигня! Люди и без колдовства это умеют.
– Ты неправа! На сто лет жизни – день счастья. Мне этого мало.
– Что б ты понимал!
Я стояла в темноте и подслушивала.
– Одно дело выглядеть как ведьма, совсем другое – быть ею, – внезапно заорала бабка чуть ли не прямо в мое ухо. – А некоторым только метлы не хватает…
Арсений буркнул что-то невразумительное, а я, поняв, что меня застукали, на цыпочках пошла рассматривать бабкину приемную.
Хорошенькое дело! На кой фиг мне метла! Я же не дворник!
– Не трогай там ничего! – снова завопила бабка.
Да я и не собиралась ни к чему прикасаться.
В приемную была переоборудованная маленькая комнатушка, света – всего одна лампочка в сорок ватт. Бабка во время приема зажигала свечи, и их запах насквозь пропитал даже обои. Со стены из полутьмы смотрят черные иконы, почти безликие. Только глаза не закоптились. От суровых взглядов становилось не по себе и хотелось прочитать «Отче наш», но я слов не помнила. И кто эти молитвы выдумал? Та еще абракадабра. Как можно что-то просить у Бога и целой армии святых при помощи непонятных слов? Если они такие всемогущие – должны понимать обычную человеческую речь, а не ждать от нас каких-то словесных формул. А если формулы так важны, возникает вопрос – как быть с не-славянами? Ведь если задуматься, то тут без переводчика не обойтись. Ага! Значит, они нас по-любому понимают…
Извинившись перед святыми на иконах за крамольные мысли, я попыталась рассмотреть предметы, разложенные на столе. Их прикрывала отутюженная холстина, которую пришлось приподнять. Библия. Трепаная-перетрепанная. С закладками. Еще какие-то книги с «ятями», ни фига не понять, что написано, я ж говорила – переводчик нужен. Еще на столе сиротливо пристроился заляпанный отпечатками хрустальный шарик средних размеров. Никудышный. У меня раза в три больше.
На щербатой тарелочке прилипли кусочки чего-то неприятного с виду с острым незнакомым запахом. Рядом – блюдце, покрытое черным расплавленным нечто. И столовая ложка, в которой это нечто расплавляли на огне свечи. Сначала я заподозрила бабку в склонности к наркомании. Я по телику видела, что наркоманы просто обожают ложки. Но тут было явно что-то другое. Если вглядеться в пятна на блюдце, то расплавленное образовывало затейливый рисунок. Я всмотрелась. Похоже на пасть с зубами, а еще какие-то кракозябрики, типа бегущих человечков.
– Дурной Варваре нос оторвали.
– Любопытной, – машинально уточнила я, от испуга уронив тарелочку на пол.
– Руками не трогай, дура! – заорала бабка.
– Я нечаянно, – пятясь, оправдывалась я.
– Разве можно хватать руками чужое предсказание? Хочешь ее горести на себя взвалить? Ум у тебя где? В жопе? Ведьма хренова.
Потерев руки об штаны, я выскочила из приемной, слегка оттолкнув сердитую бабку.
– Нет! Она определенно дура. Грабли свои об штаны вытерла! Нужно руки мыть только проточной водой! Запомни! Даже если день не задался, пришла домой и мигом в ванную, руки да лицо сполоснуть. А еще лучше, чтоб полотенце красное было. Трижды по часовой стрелке оттереть…
– А потом отнести в полночь на перекресток и выбросить через левое плечо! – так же громко заорала я, решив блеснуть своими познаниями.
– Я же говорю – дура и есть! На перекресток – от порчи. Или когда дите внезапно заболело.
– А когда домой с перекрестка возвращаешься, надо глядеть, не выскочит ли кто из соседей… Кто выскочит – тот и сглазил, – козырнула я сведениями полученными от деревенской знахарки.
– Устарели твои сведения. Теперь другие времена. Они и на следующий день позвонить могут с пустыми разговорами. Сами не будут понимать, зачем позвонили…
– Спасибо. Я запомню! – мстительно ухмыляясь, поблагодарила я за первый полученный урок.
Арсений сидел понурый, не реагируя на мое позорное возвращение.
– Что она тебе такого сказала? – выведывала я по дороге домой.
– Не скажу. Не спрашивай. Похоже, если что-то пойдет не так, меня ждут капитальные неприятности. Но от меня ничего не зависит.
– Если не зависит – чего париться? Живи себе припеваючи.
– Фигово, когда тебя пугают, но не объясняют чем. Бабка утверждает, что она уже раз десять беду отводила.
Меня с ним летом не было, поэтому я не могла знать, что происходило, а сам Арсений ничего опасного не заметил.
На улице почти стемнело, даже фонари уже загорелись. Чтобы хоть как-то подбодрить Арсения, я взяла его за руку. Которая была сухая, горячая и недружелюбная. Я в книжках читала, как это бывает – дружеское пожатие, крепко взялись за руки и все такое прочее, обнадеживающее. Топ-топ, ручки в бок, веселей, малышка… Но Арсений брел, как будто не замечая меня. Пришлось сделать вид, что я поскользнулась и случайно подержалась за него, чтобы не свалиться. Фонари, как и прежде, гасли при моем приближении, и, как и прежде, никто не желал этого замечать.
Мелкие цыганята азартно гоняли мяч, вереща от восторга. Я им рукой помахала. А они в ответ, не сговариваясь, изобразили много неприличных жестов. В ответ я показала язык. Веселые цыганята закричали мне всякие слова на непонятном языке. Полиглоты хреновы.
Мимо шествовала пожилая цыганка, чем-то похожая на нашу учительницу по алгебре. Некрасивая, веснушчатая и бородавчатая, в многих разноцветных юбках. Сверху – мужская куртка и платок. Она вообще на меня не смотрела. Просто шла себе домой на полу спать. И тут в меня словно черт вселился. Я подскочила к ней и выпалила:
– Хотите, я вам погадаю?
Арсений охнул и прибавил скорости, оставив меня наедине с цыганкой. Она остановилась, посмотрела на меня самым что ни на есть черным глазом, а потом засмеялась. Нехорошо так. Как вороны каркают.
– Эй! Догоняй! – Арсений топтался поодаль на перекрестке, не решаясь вернуться за мной.
Цыганка мелкими шажками приблизилась и пристально заглянула мне в глаза. Не на ту напала! Я в ответ тоже на нее уставилась, даже дышать перестала. Чтоб взгляд стал уверенный. Глаза были не черные. Скорее, цвета сваренных папирос, почти карие с мелкими черными крапинками, хорошее дополнение к рябому лицу. Но в тот момент мне было не до расцветки цыганской кожи. Она не мигала. Я – тоже. Две гадюки на узкой тропе. Но она, в отличие от меня, дышала как английский бульдог. Мой кислород заканчивался, и в голову пришла дельная мысль – цапнуть ее за нос.
От неприятностей меня спас милицейский «уазик». Который прямиком промчался к цыганскому дому.
– Ступай куда шла, – сквозь зубы недовольно проворчала цыганка и жизнерадостно заверещала, приветствуя милицию.
Хорошо, что Арсений был далеко. Пока я до него дошла – успела надышаться всласть.
– Они наркотой торгуют, а менты у них типа крыши. А бабка права – дура ты. И какого фига ты к ней пристала?
– А ты – трус! – Я все равно не смогла бы объяснить, зачем докопалась до этой цыганки.
На меня находит иногда. Вытворяю фиг знает что. Арсений должен был бы меня понять – он сам временами такой.
– Я не трус! Но бабка мне велела быть осторожнее. Можно сказать – просила.
Наверное, она была чрезвычайно убедительна, раз с того дня Арсений стал чаще заходить к ней в гости, а иногда и оставался ночевать.
– Она даже раскошелилась на ремонт. В комнате, где я обычно сплю, когда у нее ночую. Каких-то алконавтов наняла. Обои переклеили и все такое. И стол компьютерный купила. Ты заходи.
От таких предложений не отказываются. При первом удобном случае я прибежала гостевать. А бабки нет – вот незадача. Арсений мелочно суетился, бесцельно топчась по комнате. Высокий, тощий, почти красивый с почти длинными волосами. Он их отращивал, невзирая на явный школьный запрет и обещание репрессий в виде завуча, вооруженной портновскими ножницами.
– Сто тысяч опасностей. И все они подстерегают меня на каждом шагу. Так она сказала! – выкрикнул он, заметив мою ухмылку.
– Ага. Вот они – смотри! За дерево спрятались и ржут как кони.
– Кто?
– Да опасности твои. Смешной ты, делать им больше нечего.
– Побыла бы на моем месте – не смеялась бы.
– Да ладно тебе. Нравится трусить – трусь. А бабка где?
– Щас придет. Ее клиенты задолбали. Ушла проветриться. Не поверишь – с утра как начнут приходить, так чуть в очередь не становятся. Двор вытоптали – даже травы нет. А бабка себя не жалеет – никому не отказывает. Вчера парень приходил. Прикинь, пару лет назад только в инвалидной коляске ездил, а теперь – своими ногами. Он ей поклонился, вот так. – Арсений изобразил поясной поклон. – Наверное, она все-таки уникальная. Типа Ванги.
– Это вряд ли. Кстати говоря, наша церковь считает, что сила Ванги от дьявола. Кроме того, к Ванге правительство ходило. А я пока здесь президента не вижу. Президент, ты где? Наверное, под кроватью спрятался. – Я заглянула под кровать и радостно сообщила: – Нету его.
– Дурная ты все-таки. Не зря бабка про тебя говорит, что на тебя черт плюнул, когда ты родилась.
Новость меня поразила больше, чем я показала. Ни фига себе заявочки! Вообразить, как мама меня рожает, а у кровати черт рогатый караулит, слюни копит, я не сумела. Мама ему бы так между рогов закатала, что они мигом бы отвалились. Ко всему прочему, она у меня крещеная. Папа тоже. Вроде бы. Не помню. Надо спросить будет.
– А что она еще про меня говорит?
Арсений уловил мой неподдельный интерес и сразу стал довольный. Сейчас выпендриваться начнет. Артист фигов. Спорим – ни за что сразу не скажет? Вот удавится, а сначала на нервах побренчит.
– Так я тебе и сказал!
– Значит, больше ничего не говорила, – равнодушно заявила я.
– Знаю я твои штучки – меня на слабо не возьмешь!
– А я и не беру. Больно надо. Просто ты ляпнул не подумав, а теперь выкручиваешься.
– Ничего я не выкручиваюсь!
– Да ладно тебе, – сказала я ну очень добрым голосом. – Ты и про плюющегося черта только что сам придумал. Лишь бы меня расстроить.
Зная Арсения, я не сомневалась, что долго он молчать не будет.
– Ну, ты только не обижайся, она как-то сказала, что ты только с мальчишками дружить умеешь…
И хотелось бы возразить, но крыть нечем.
– А это при чем?
– И что мы на тебя плохо влияем.
– Это кто это «мы»? И как ты на меня влияешь?
– Ну, ты стала изгоем среди девочек.
– Изгой. Гой. Гой еси, добрый молодец…
– Не огрызайся. В общем, ты стала одиночкой и не сумеешь быть как все нормальные девчонки…
Мысли одна кошмарнее другой полезли мне в голову. Ведь мне и правда скучно с девчонками. Мне неинтересны их «бла-бла». И какой вывод? Если бы у бабушки были яйца, она была бы трамваем. Черт! Там не так – она была бы дедушкой!
– Я не могу быть изгойкой! – обрадовалась я. – Изгой – это тот тип, которого послали, а он мечтает вернуться к пославшему!
– Шутит он, все не так плохо. – Бабка, приветливо улыбаясь, вошла в комнату.
Ходит бесшумно как кошка. Мы даже не услышали, как дверь отворилась. Раньше ее за сто метров слышно было, а теперь – ни звука. Или она, только когда хочет, скрипит?
– Вот, я тут вам к чаю принесла, – злобно сообщила я и принялась шуршать пакетом, чтоб скрыть замешательство.
Мне так хотелось понравиться бабке, что я всегда приносила конфеты и рвалась прибраться в доме. Конфеты мы съедали сами, а из уборки мне доверяли вынос мусора. Шансов доказать вредной старухе, что я тоже кое-что могу, не предоставлялось. Как только удавалось завести разговор на вожделенную тему, бабка отмахивалась от меня как от назойливой мухи и делала непроницаемое лицо. Даже когда я про денежный заговор хвасталась. Мне казалось, она удивится – я же про него у Бреннана вычитала, а бабка такие книжки точно не читает. Но она рот поджала и сказала только, что заговоров на приманивание денег множество, а этот даже не самый лучший. Но, пока мы это обсуждали, она вовсе не на меня смотрела, а на Арсения. Ему явно интересно было. Еще бы – всем нравится стать везунчиком. Но когда он узнал, какую сумму в итоге я насобирала, интерес пропал.
Именно в этот день бабка дважды изменила своим привычкам, съела пару конфет, а потом потребовала:
– Руку покажи!
Я с готовностью протянула ладонь.
– Не ту. Левую.
Схватив меня за пальцы, она пристально уставилась на линии, проворчала что-то себе под нос и сообщила:
– Дрянь дело. Никакой силы воли. Побросает тебя жизнь.
– А как она меня бросать будет? – Отсутствие силы воли меня мало интересовало.
– Как-как – каком! По-честному, я от тебя такого не ожидала.
Кто бы мог подумать! Моя рука способна удивлять. Я даже немного загордилась, лишний раз убеждаясь в своей уникальности. Но меня быстро спустили с небес на землю самым бесцеремонным образом.
– Странная рука. Впервые такие линии вижу. Точнее сказать – во второй раз. У Арсения почти такая же. Существует много разновидностей линий судьбы. Иногда ее нет вовсе. А у вас – по три. Вот она началась, длилась, прервалась, а теперь их две.
– Как у черта рожки, – моя неудачная шутка осталась безответной.
Признаюсь честно – я не поняла, как один человек может исхитрится и отхватить себе несколько разных судеб. Бабка вцепилась мне во вторую руку и на обеих больно выгнула пальцы.
– Это – предначертанное от рождения, а на правой – результат твоих стараний.
Интересное кино – оказывается, я была к чему-то изначально предрасположена. Бабка вскользь намекнула на бурную фантазию и ясный ум, назвав это гремучей смесью. Линия счастья мелковата. Линия здоровья ничего так себе. Пояс Венеры обычный, без закидонов. Зато линия сердца четкая, нужного размера и конфигурации. По идее, на правой руке должно быть то же самое. Но не тут-то было. Линии настолько отличались, что даже я это видела с первого взгляда. Возникало стойкое подозрение, что это и есть результат моих стараний. Честное слово – я не хотела!
Вспомнив, как одноклассницы выискивали на своих руках «детей» и «мужей», я забеспокоилась. Нежелательно бы при Арсении раскрывать все личные секреты.
– Руки у вас похожие только в отношении линии судьбы, – продолжала бабка. – Почти. У него потери, а у тебя закидоны. А вот с определенного момента – как под кальку нарисованы. Но не брак. Тут не семья, знать бы, что это такое?
Пришлось изобразить живейший интерес и выдернуть руки из цепкого бабкиного захвата. Она проводила мои ладони взглядом, судя по всему, запомнив их досконально.
– Ты помрешь, но и не помрешь тоже. Линия-то дальше пошла, только как бы в другую строну, с отклонением. Двойная такая. Видишь? Скорее всего, не помрешь. И у него так же. Тут что-то иное. Какой-то шанс, но он не от тебя зависит. Подкинет тебе судьба лотерейный билет, а уж как ты им воспользуешься – даже я не знаю.
У меня от ее слов челюсть отвисла. Она ведь должна все-все знать, иначе и быть не может!
– Рот закрой, дура. Совет тебе от меня: ты с мужиками поосторожнее. Много не всегда хорошо. И запомни – линии меняются. Захочешь – сама свою судьбу нарисуешь. Если силы воли хватит.
Меня ее намеки привели в дикое замешательство. На данном этапе с мужиками у меня было просто никак. Мужикам было не старше семнадцати, и они сливались после первого свидания. Напуганные моим юмором. Гоша не в счет – я его как друг интересую. Или как красивый аксессуар, типа собачки.
Бабка права – дура и есть.
– Главное, запомни. Есть два типа дур. Одни мечтают, чтобы их любили. А вторые хотят любить сами. А как только к ним привязываются – бросают своих любимых как использованную туалетную бумагу. Так вот – ты ни к одному типу не относишься. Ты привязанности боишься как огня, а любовь без нее редкая птица. Сейчас тебе моих слов не понять. Ты их просто запомни. Потом пригодится. И прекрати изображать роковую ведьму. Тебе не к лицу. На покойницу с придурью похожа.
С придурью или нет, но я тем же вечером нарисовала себе новые линии на руке. Красным фломастером. Сначала в Инете про хиромантию почитала. Там – мрак и пудра для мозга, но главное я уяснила. Линии начертила ровные. На судьбе – веточки вверх, к пальцам. Чтоб счастья вдоволь. И вокруг запястья – четыре неразрывных круга по спирали. Чтоб прожить сто двадцать лет. С мужьями было хуже – их, паразитов, не сотрешь. Пришлось выделить одного. Чтоб он самый главный был. Я на него долго любовалась. Такой крупный муж получился. Сразу видно – главарь всей этой банды.
Потом я немного одумалась. Стерла один тридцатилетний круг. Меня девяносто лет вполне устраивают. Особенно при такой офигенной линии здоровья.
Совет
Если вы беспокоитесь о своем доме и тех, кто в нем живет, укройте свое жилище от невзгод. Когда никого, кроме вас, в доме не будет, возьмите церковную свечу, зажгите ее, стоя у входной двери, и молча, ни о чем не думая, обойдите дом, двигаясь вдоль стены по часовой стрелке. Оказавшись снова у двери, вы замкнете защитный контур. Свечу можно теперь задуть и убрать до следующего раза.
Если ваш дом велик – купите свечу потолще, не то она догорит раньше, чем вы закончите обход.
И самое главное – будьте осторожны, не сожгите все на фиг.
Глава 8
Руфинг
С такими обнадеживающими линиями на руке я могла позволить себе все. Например, слетать на Луну или стать рок-звездой. Но меня такие перспективы не вдохновляли даже в детстве.
Решено. Выйду из дома на ночь глядя и буду глядеть на ночь. Настроение – зашибись. На небе совершенно вампирская луна. Воздух теплый, и абсолютное безветрие. Такой расклад располагал к длительным прогулкам по старому городу. Именно так и не иначе.
– Сама она дура, – рявкнула я в кромешную тьму подворотни.
– Дура, дура, дура, – откликнулось эхо.
По всей видимости, за подворотней шли лабиринты проходных дворов. Эхо «дуры» гуляло долго, постепенно затухая.
– Че орешь? – Мимо меня прошла странная компания.
Три парня и девушка. Одеты как в поход, даже с рюкзаками. Что-то меня в них зацепило. Какая-то целеустремленность и тайна. Словно только им принадлежал этот ночной город. Им, но не мне. Это здорово задевало.
Предупредив по телефону маму, что заночую у подруги, которой у меня отродясь не было, но пришлось ее выдумать именно для таких случаев, я осторожно пошла вслед за ребятами. Сама не знаю зачем, но жутко заинтригованная. Изредка они перекидывались короткими фразами. Их волновал какой-то выброс, отчего я начала подумывать, не террористы ли они. Но потом заговорили про торт. Что наводило на более приятные мысли. Едва ли террористам придет в голову взрывать торт. Они же не клоуны?
Город дремал. Внимательно приглядывая за своими обитателями. Отдыхал от шума и машин. Он устал. Но его усталость была мудрой. Как у гор. Или реки. Или пустыни. Но в отличие от них ему досталась другая участь. Он прекрасно понимал, что обречен. Но так же знал – с этим ничего не поделаешь. И поэтому спокойно доживал свой век. Без спешки и ненужных эмоций.
Думаю, если мир доживет до 2110 года, никто не захочет повторить мой маршрут. Будет ли смысл прогуливаться по тупым новостройкам, между которыми укромно спрятан Исаакий и прочие достопримечательности? Город станет похожим на батон с изюмом. Вопрос – сколько изюма удастся сохранить?
Решено. Выйду из дома на ночь глядя и буду глядеть на ночь. Настроение – зашибись. На небе совершенно вампирская луна. Воздух теплый, и абсолютное безветрие. Такой расклад располагал к длительным прогулкам по старому городу. Именно так и не иначе.
– Сама она дура, – рявкнула я в кромешную тьму подворотни.
– Дура, дура, дура, – откликнулось эхо.
По всей видимости, за подворотней шли лабиринты проходных дворов. Эхо «дуры» гуляло долго, постепенно затухая.
– Че орешь? – Мимо меня прошла странная компания.
Три парня и девушка. Одеты как в поход, даже с рюкзаками. Что-то меня в них зацепило. Какая-то целеустремленность и тайна. Словно только им принадлежал этот ночной город. Им, но не мне. Это здорово задевало.
Предупредив по телефону маму, что заночую у подруги, которой у меня отродясь не было, но пришлось ее выдумать именно для таких случаев, я осторожно пошла вслед за ребятами. Сама не знаю зачем, но жутко заинтригованная. Изредка они перекидывались короткими фразами. Их волновал какой-то выброс, отчего я начала подумывать, не террористы ли они. Но потом заговорили про торт. Что наводило на более приятные мысли. Едва ли террористам придет в голову взрывать торт. Они же не клоуны?
Город дремал. Внимательно приглядывая за своими обитателями. Отдыхал от шума и машин. Он устал. Но его усталость была мудрой. Как у гор. Или реки. Или пустыни. Но в отличие от них ему досталась другая участь. Он прекрасно понимал, что обречен. Но так же знал – с этим ничего не поделаешь. И поэтому спокойно доживал свой век. Без спешки и ненужных эмоций.
Думаю, если мир доживет до 2110 года, никто не захочет повторить мой маршрут. Будет ли смысл прогуливаться по тупым новостройкам, между которыми укромно спрятан Исаакий и прочие достопримечательности? Город станет похожим на батон с изюмом. Вопрос – сколько изюма удастся сохранить?