Страница:
Метнер, будучи в эмиграции, мог не знать, что в 1924 году в Москве вышло
сокращенное издание "Психологических типов" под ред. И. Д. Ермакова. - прим.
ред.)] несмотря на тяжелые времена, наверное состоятся независимо от
какой-либо поддержки.
Застигнутый войной в Мюнхене, я был выселен из Германии в Швейцарию.
Выбрав Цюрих своим местопребыванием, я познакомился с Юнгом и принялся за
изучение его работ. По его предложению русское издание было поручено мне.
Русское издание начало выходить в свет в конце 1916 года. (Имеется в виду
четырехтомник. - прим. ред.) <...> Треть первых трех томов была
отчасти набрана, отчасти уже отпечатана, когда новая русская орфография была
еще только введена. Особенности и содержание и изложение трудов Юнга
требовали не только основательного знания психоанализа и, в частности, его
терминологии, но и углубленного понимания идей Юнга: кроме того, тем
большего переводческого навыка, что Юнг поставил непременным условием
авторизации:
"Перевод, по возможности, буквальный, пусть даже в ущерб легкости, а
тем более изяществу слога..." Кто знаком с этими делами, легко может
вообразить себе все трудности данного случая, приняв, конечно, во внимание
условия времени и места, при которых должна была выполняться работа. К
счастью, нашлись в Цюрихе типография, держащая русский шрифт, и наборщик,
знающий русский язык. Те или другие несовершенства издания являются
результатом совокупности неизбежных - в данном случае - условий, при которых
это издание и переводилось, и печаталось.
Имеют свою судьбу книги... Не только по выходе в свет, но и задолго до
предполагаемого и не всегда осуществимого своего появления в печати свою
судьбу имело и русское издание: несколько лет тому назад пришлось отказаться
от доведения его до конца согласно предначертанному плану. [То есть от
одновременного выпуска четырех томов. (Т.1: все работы до книги "Либидо: его
метаморфозы и символы". Т.II: "Либидо" и "Об энергетике души". Т. III: все
остальные работы до и после "Психологических типов". Т. IV: "Психологические
типы".) К каждому из томов было написано мною, согласно желанию самого
автора, по обширному введению с целью не только внутренне объединить
содержание всех в хронологическом порядке отпечатываемых трудов, но и
вскрыть причины отпадения цюрихской школы от школы венской, сопоставить
основные идеи той и другой, проследить генезис аналитической психологии
Юнга, указать на ее соотношения с некоторыми другими направлениями
современной психологии, а также и на то место, которое аналитическая
психология, в том виде, как она ныне сложилась под влиянием долгой
практической деятельности ее создателя, занимает в системе наук вообще. Этим
введениям, конечно, нет уже места в новом, значительно сокращенном издании.]
Так как намерение выпустить сразу четырехтомное издание оказалось
неосуществимым, то я предпочел познакомить русского читателя прежде всего со
вторым большим трудом Юнга, который я считаю и самым значительным плодом
аналитической психологии, и произведением наиболее характерным для его
автора. Начать русское издание Юнга с его "Психологических типов" побуждает
меня еще и то обстоятельство, что это единственное из уже переведенных
крупных произведений его, которое согласно установленной /26- Т.1. С.59/
программе "Мусагета" я считаю себя вправе, несмотря на несовершенство его
русской передачи, издать под знаком "Мусагета" - без подробной мотивировки.
Независимо от дальнейшей судьбы издательства "Мусагет", которое имеет по
идее своей задание непрекращающееся и может приостанавливать свою
деятельность лишь внешне, следует признать, что было бы жаль, если бы тема
психоанализа в ее наиболее глубоком и в то же время многообъемлющем
проведении так и не прозвучала бы ни разу в "Мусагете". Отрицать
культуро-созидающее значение "Психологических типов", как подлинной
психологии индивидуации, не кадящей индивидуализму, как идолу, немыслимо. С
другой стороны, огорчаться или радоваться тому, что в этой книге все взято с
точки зрения психологической, взято намеренно и беспощадно, было бы наивным
недоразумением, именно смешением субъективности психического отношения к той
или другой сущности с объективностью самой сущности. Впрочем, как раз
релятивизм (точнее, реляционизм) "Психологических типов" не может
ускользнуть даже от невнимательного читателя, и ни один из основополагающих
трудов Юнга не служит в такой мере, как "Психологические типы", оправданием
именно юнговского психологизма, нашедшего недавно в одной из лучших его
публичных лекций "Душевная проблематика современного человека" следующую
заостренную формулировку: "Мой голос есть только один из голосов - мой опыт
только капля в море - мои знания так велики, как размеры микроскопического
полезрения, - мое духовное око - зеркальце, отображающее один из мельчайших
уголков этого мира, - наконец, моя идея есть субъективная исповедь".
Проблема "Психологизма" [Под этим смутным термином я разумею здесь
результат такого вмешательства психологии в другие области познания, которое
ведет к отрицанию автономности этих областей, - законы их сводятся к законам
психологическим. Равным образом и в том же смысле психологизмом является
попытка "объяснить", и притом безостаточно, всякий жизненный процесс от
прозябания до философствования психическими мотивами.] вообще, правильный
реляционизм и антифилософский догматизм в психологии, с одной стороны,
казуистика этих проблем в аналитической психологии Юнга, с другой стороны,
это - не такие вопросы, на которые может быть дан краткий ответ. Вот почему
я не могу не сожалеть, что напечатать мои введения оказалось невозможным.
Жалея об этом, я имею особенно в виду сплоченное большинство тех критиков,
которые спешат подводить свои итоги на основании дюжины прочитанных страниц.
Если бы эти критики, поскольку они пожелали бы заявить себя противниками
психологизма, могли познакомиться с собранным во введениях материалом
соответствующих цитат из различных работ Юнга на протяжении 25-летия, они
убедились бы, что с "психологизмом" и Юнга, и его аналитической психологии
дело обстоит не так просто, как с психологизмами у Фрейда или, например, у
Циэна и многих других. Юнг не занимается методологическими вопросами
наукоучения, - как почти все эмпирические исследователи, Юнг проходит мимо
или касается попутно, а потому иногда недостаточно осторожно тех философски
принципиальных вопросов, которые встают на пограничных линиях между
отдельными областями жизни и таковыми же познания. Надо прочитать все
написанное Юнгом, чтобы вычертить среднюю линию уклонов его мысли в сторону
к правильному психологизму и от него. Эти же критики увидели бы, как я,
именно в качестве антипсихологиста, одобряю бесстрашие освободительного
юнговского психологизма, рассматривая его выпады как борьбу с врагом его же
оружием, - причем я вовсе не защищаю соскальзываний этого психологизма, а
тем более не принимаю безусловно всего мировоззрения Юнга, которое стоит за
его теорией.
Четырехтомное собрание трудов Юнга уже чисто формально вышло бы из
пределов мусагетской программы, являясь заданием специального научного
издательства, - но, кроме того, многое, в особенности из первых работ Юнга,
где он еще находился под сравнительно большим [Под большим влиянием Фрейда
Юнг никогда не был.] влиянием Фрейда, просто по содержанию своему не
соответствует идеям "Мусагета". Вот почему, давая в 1917 году свое согласие
все-таки издать это собрание трудов под маркой "Мусагета", я обусловил это
согласие помещением моих введений. От успеха "Психологических типов" будет
зависеть издание других трех книг в том незаконченном виде, в каком их
застала приостановка предприятия. <...>
Наш перевод сделан Софией Антоновной Лорие (с первого издания) и
авторизован.
Эмилий Метнер
Цюрих, июль 1929 г.
Эта книга является плодом моей почти двадцатилетней работы в области
практической психологии. Мысли, нашедшие свое выражение в этой книге,
возникали постепенно, прежде всего из бесчисленных впечатлений и опытов,
практически приобретенных мною в качестве психиатра и врача-невролога, равно
как и из моего общения с людьми самых разнообразных социальных кругов;
дальнейшим материалом послужили обмен мнений в личных беседах с друзьями и
противниками и, наконец, критика моей собственной психологической
своеобразности. Я заранее решил не утруждать моих читателей казуистикой, но,
с другой стороны, мне было важно исторически и терминологически причленить
мои абстрагированные от опыта мысли к имеющемуся уже налицо познанию. В
проведении этого плана мной руководила не столько потребность исторической
справедливости, сколько желание вывести опыт врача-специалиста из
узкопрофессиональных рамок, привести его в более широкую связь с иными
областями, дающую возможность и образованному неспециалисту воспользоваться
опытными данными специальной области. Я никогда не решился бы на такое
причленение, которое, по недоразумению, легко можно принять за вторжение в
чужие области, если бы не был убежден, что психологические точки зрения,
приведенные в этом моем труде, имеют всеобщее значение, всеобщую
применяемость и поэтому могут обсуждаться целесообразнее и лучше в общей
связи, нежели в форме специально-научных гипотез. Согласно с этим моим
намерением я ограничился изложением идей отдельных личностей, потрудившихся
над данной проблемой, и отказался от перечисления и приведения всего, что
вообще говорилось по интересующему нас вопросу. Такое исчерпывающее
изложение материала и мнений, относящихся к области этого вопроса,
во-первых, безусловно превысило бы мои силы и, кроме того, не внесло бы
ничего основательного в разъяснение и развитие проблемы. Поэтому я не
пожалел выбросить большое количество материала, собранного мною в течение
долгих лет, и постарался, по возможности, ограничиться главными пунктами.
При этом мне пришлось пожертвовать также и одним весьма ценным документом,
бывшим для меня большим подспорьем во время моих предварительных работ, а
именно обширной перепиской по вопросу о типах, которую я вел с моим другом,
д-ром медицины Шмидом в Базеле. Благодаря этому обмену мыслей мне многое
стало яснее, и многое из этой переписки вошло в мою книгу, хотя и в
измененной форме. В главных чертах эта переписка принадлежит к
предварительным работам, опубликование которых породило бы скорее смутность,
нежели ясность. Однако я чувствую себя обязанным высказать тут благодарность
моему другу за его труды и помощь.
Д-р К. Г. Юнг
Кюснахт-Цюрих. Весна 20-го года
Это новое издание выходит неизмененным, хотя нельзя сказать, что сама
книга не нуждается в некоторых дальнейших дополнениях, улучшениях и
привлечении нового материала. В особенности несколько сжатое описание типов
могло бы быть расширено. Желательно также и рассмотрение психологических
работ по типологии, написанных уже после появления данной книги в свет. Но
уже и нынешний объем книги столь велик, что расширять его без особой на то
необходимости не следует. А кроме того, практической пользы в еще большем
усложнении проблемы типологии не так уж много, когда даже ее элементы еще
поняты далеко не должным образом. Критики обычно впадают в ошибку, полагая,
что сами типы явились, так сказать, плодом свободного воображения и были
насильственно "навязаны" эмпирическому материалу. Перед лицом такого
предположения я должен подчеркнуть, что моя типология является результатом
многолетнего практического опыта - опыта, который остается совершенно
закрытым для академического психолога. Я прежде всего врач и практикующий
психотерапевт, и все мои психологические формулировки основаны на опыте
тяжелой каждодневной профессиональной работы. Поэтому то, что я должен был
сказать в данной книге, было стократно проверено - слово за словом -
практическим лечением больных и изначально было от них и получено.
Естественно, этот медицинский опыт доступен и постигаем лишь теми, кто
профессионально нацелен на лечение психических осложнений. Так что я не вижу
никакой вины для непрофессионала, если некоторые из моих рассуждений
покажутся ему странными или если он подумает, что моя типология является
продуктом идиллически безмятежных часов, проведенных уединенно в кабинете. Я
сомневаюсь, однако, что подобное чистосердечное заявление является условием
для компетентного критического разбора.
К. Г. Юнг
Сентябрь 1937 г.
Ни одна книга, вносящая существенно новый вклад в копилку знания, не
может рассчитывать на привилегию быть всецело понятой. Возможно, это
наиболее трудное из всего для новых психологических прозрений в их
продвижении вперед. Психология, основанная на опыте, всегда добирается до
сути личных и интимных вопросов и, таким образом, пробуждает все, что есть
противоречивого и непроясненного в человеческой психике. Если кто-либо в
силу профессиональных причин погрузился, подобно мне, в хаос психологических
мнений, предрассудков, обидчивости и восприимчивости, то он непременно
получит глубокое и неизгладимое впечатление о многообразии индивидуальных
психических характеров, тенденций и убеждений, и одновременно с этим он
почувствует все возрастающую потребность в известном порядке среди
хаотического нагромождения точек зрения. Эта потребность требует критической
ориентации и общих принципов и критериев, не слишком специфичных в своих
формулировках, которые могли бы служить опорными точками (points de repere)
в отсортировке эмпирического материала. То, что я попытался сделать в данной
книге, и есть, в сущности, критическая психология.
Эта основная (фундаментальная) тенденция в моей работе часто остается
незамеченной, и слишком много читателей впадают в одну и ту же ошибку,
думая, что глава X ("Общее описание типов") репрезентирует квинтэссенцию и
цель всей книги в том смысле, что она дает систему классификации и
практическое руководство к достаточному суждению о человеческом характере. В
самом деле, даже в медицинских кругах бытует мнение о том, что мой метод
лечения заключается в подгонке пациентов под мою систему и выдаче им
соответствующего "совета". Это, достойное сожаления, непонимание совершенно
игнорирует тот факт, что подобный вид классификации является не чем иным,
как салонной детской игрой, каждый элемент которой столь же пустячен, как
деление человечества на брахи- и долихоцефалов. Моя типология перво-наперво
представляет критический аппарат, служащий распределению и организации
сумбура эмпирического материала, но ни в каком смысле не предназначена для
навешивания на людей ярлыков, как это может показаться с первого взгляда.
Это не физиогномия и не антропологическая система, а критическая психология,
имеющая дело с организацией и определением психических процессов, которые -
что и демонстрируется - могут быть типическими. По этой причине я поместил
общую типологию и определение терминов в конец книги, вслед за описанием, в
главах I - IX обсуждаемых процессов с помощью многочисленных примеров.
Поэтому я мог бы порекомендовать читателю, который действительно хочет
понять мою книгу, углубиться прежде всего в главы II и V. Он получит больше
из них, чем из любой поверхностно подобранной типологической терминологии,
поскольку последнее служит ничему другому, как совершенно бесполезному
желанию навешивать ярлыки.
К. Г. Юнг
Кюснахт-Цюрих. Октябрь 1934 г.
Платон и Аристотель! Это не только две системы, но и типы двух
различных человеческих натур, которые, с незапамятных времен облаченные во
всевозможные одеяния, в той или иной степени противостоят друг другу. Они
ожесточенно состязаются, в особенности с начала Средневековья, и ведут свою
борьбу до наших дней - и эта борьба составляет самое существенное содержание
истории христианской Церкви. Какие бы имена ни возникали на авансцене
истории, речь неизменно идет о Платоне и Аристотеле. Натуры мечтательные,
мистические, платоновские, из недр своей души выявляют христианские идеи и
соответствующие им символы. Натуры практические, приводящие все в порядок,
аристотелевские, созидают из этих идей и символов прочную систему, догматику
и культ. В конечном итоге Церковь замыкает в себе обе натуры, из которых
одни укрываются в священничестве, а другие - в монашестве, однако все время
не переставая враждовать друг с другом.
Г. Гейне
Германия, III
В своей практической врачебной работе с нервными больными я уже давно
заметил, что помимо множества индивидуальных различий в человеческой
психологии существует также и целый ряд типических различий. Прежде всего
выделяются два различных типа, которые я назвал типом интровертным и типом
экстравертным.
Наблюдая за течением человеческой жизни, мы замечаем, что судьба одного
человека более обусловлена объектами его интереса, тогда как судьба другого
более обусловлена его собственной внутренней жизнью, его собственным
субъектом. И так как мы все, в известной степени, отклоняемся в ту или иную
сторону, то мы естественным образом всегда склонны понимать все в смысле
своего собственного типа.
Я с самого начала упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы заранее
предотвратить возможные недоразумения. Разумеется, это обстоятельство
значительно затрудняет попытку общего описания типов. Мне следует
рассчитывать на большое расположение моего читателя, если я желаю, чтобы
меня правильно поняли. Было бы сравнительно просто, если бы каждый читатель
знал сам, к какой категории он принадлежит. Но определить, к какому типу
принадлежит человек, оказывается делом весьма трудным, в особенности если
речь идет о нас самих и о нашем самоопределении. Суждения о собственной
личности всегда чрезвычайно трудны. Затемнение суждений о себе встречается
так часто потому, что каждому выраженному типу свойственна особая тенденция
к компенсации односторонности своего типа, - тенденция биологически
целесообразная, ибо она вызвана стремлением поддержать психическое
равновесие. Благодаря компенсации возникают вторичные характеры или типы,
представляющие собой картину чрезвычайно загадочную, - разгадать ее подчас
бывает настолько трудно, что иногда склоняешься даже к отрицанию и самого
существования типов и ограничиваешься признанием одних лишь индивидуальных
различий.
Все эти затруднения я должен подчеркнуть для оправдания некоторой
своеобразности в своем дальнейшем изложении. Со стороны, конечно, может
показаться, что проще всего было бы описать пару конкретных случаев,
расчленить их и поставить рядом. Но каждому человеку присущи оба механизма,
экстраверсии и интроверсии, и лишь относительный перевес того или другого
определяет тип. Чтобы придать картине необходимый рельеф, пришлось бы ее
сильно ретушировать, а это ведет уже к более или менее благочестивому
обману. К этому присоединяется еще и чрезвычайная сложность психологической
реакции человека - эта реакция столь сложна и многообразна, что мне вряд ли
удалось бы в полной мере и абсолютно верно изобразить ее. Поэтому я вынужден
ограничиться изложением принципов, выведенных мной из множества единичных
фактов, которые мне приходилось наблюдать. При этом речь идет не об
априорной дедукции, как это может показаться, а о дедуктивном изложении
эмпирически приобретенных взглядов и прозрений (инсайтов). Такое
проникновение в суть положения дел, как я надеюсь, послужит некоторому
разъяснению дилеммы, которая не только в аналитической психологии, но и в
других областях науки, равно как и в личных отношениях между людьми, вела и
продолжает вести к недоразумениям и раздорам. Отсюда выясняется, почему
существование двух различных типов есть, собственно, уже давно известный
факт, который в той или другой форме уже давно известен и наблюден знатоками
человеческой природы и отрефлектирован глубокими мыслителями, в частности
Гете, могучей интуицией которого данный факт воспринимается как общий
принцип систолы и диастолы. Термины и понятия, под которыми понимался
механизм интроверсии и экстраверсии, очень различны и всегда приспособлены к
точке зрения индивидуального наблюдателя. Несмотря на различие формулировок,
мы постоянно видим один и тот же общий принцип в основном понимании вопроса,
а именно: в одном случае движение интереса направлено на объект, а в другом
случае оно отвращается от объекта и направляется к субъекту, на его
собственные психические процессы. В первом случае объект действует на
тенденции субъекта подобно магниту: объект притягивает их и в значительной
мере обусловливает субъекта, - более того, он настолько отчуждает субъекта
от самого себя, так изменяет его качества в смысле приравнения к объекту,
что можно подумать, будто объект имеет большее и в конечном счете решающее
значение для субъекта, будто полное подчинение субъекта объекту является, в
известной мере, абсолютным предопределением и особым смыслом жизни и судьбы.
Во втором случае, наоборот, субъект является и остается центром всех
интересов. Создается впечатление, будто вся жизненная энергия направлена в
сторону субъекта и поэтому, всегда препятствует тому, чтобы объект приобрел
какое бы то ни было влияние на субъекта. Кажется, будто энергия уходит от
объекта, будто субъект есть магнит, стремящийся притянуть к себе объект.
Такое противоположное отношение к объекту очень трудно определить и
описать в удобопонятной и ясной форме - мы при этом рискуем дойти до
совершенно парадоксальных формулировок, которые могут скорее затемнить,
нежели разъяснить вопрос. В самых общих чертах можно было бы сказать, что
интровертная точка зрения есть та, которая всегда и при всех обстоятельствах
стремится поставить эго и субъективный психологический процесс над объектом
или, по крайней мере, утвердить их по отношению к объекту. Такая установка
придает поэтому ценность субъекту большую, чем объекту. Следовательно,
уровень ценности объекта всегда будет ниже уровня ценности субъекта -
объект, таким образом, имеет лишь второстепенное значение - можно даже
сказать, что он подчас является лишь внешним объективным знаком для
субъективного содержания, так сказать, воплощением идеи, причем существенным
всегда остается сама идея - или же объект является предметом какого-либо
чувства, причем, однако, главную роль играет переживание чувства, а не сам
объект в его собственной реальности. Экстравертная точка зрения, напротив,
ставит субъекта в подчинение объекту, причем объекту принадлежит
преобладающая ценность. Субъект имеет всегда второстепенное значение, и
субъективный процесс иногда даже мешает или является лишним придатком к
объективным событиям. Ясно, что психология, исходящая из этих
противоположных точек зрения, должна разделиться на две части, диаметрально
противоположные по своему ориентированию. Одна рассматривает все под углом
зрения своей собственной ситуации, а другая - под углом зрения объективных
событий.
Эти противоположные установки - не что иное, как противоположные
механизмы: в одном случае диастолическое расширение, выход из себя к объекту
и его захват, в другом - систолическая концентрация и отделение энергии от
захваченного объекта. Каждому человеку свойственны оба механизма, а
соединение их является выражением его естественного жизненного ритма - и,
наверное, не случайность, что Гете образно выразил этот ритм понятием,
характеризующим сердечную деятельность. Ритмическая смена обеих форм
психической деятельности должна была бы соответствовать нормальному течению
жизненного процесса. Однако сложные внешние условия, в которых мы живем,
равно как и еще более сложные условия нашего индивидуального психического
устройства и предрасположения, редко допускают вполне гармоничное течение
психической энергии. Внешние обстоятельства и внутренняя диспозиция очень
часто благоприятствуют работе одного механизма в ущерб другому. Естественно,
что это влечет за собой перевес в сторону работы одного механизма. И если
такое состояние по определенным причинам становится преобладающим, то
вследствие этого и возникает тип, то есть привычная установка, в которой
один механизм постоянно господствует, хотя и не будучи в состоянии полностью
подавить другой, поскольку и этот другой механизм составляет безусловную
принадлежность всего психического хозяйства. Поэтому никогда и не может быть
чистого типа в том смысле, чтобы в нем правил исключительно один механизм
при полной атрофии другого. Типическая установка есть не что иное, как
относительный перевес одного механизма.
Гипотеза об интроверсии и экстраверсии позволяет нам прежде всего
сокращенное издание "Психологических типов" под ред. И. Д. Ермакова. - прим.
ред.)] несмотря на тяжелые времена, наверное состоятся независимо от
какой-либо поддержки.
Застигнутый войной в Мюнхене, я был выселен из Германии в Швейцарию.
Выбрав Цюрих своим местопребыванием, я познакомился с Юнгом и принялся за
изучение его работ. По его предложению русское издание было поручено мне.
Русское издание начало выходить в свет в конце 1916 года. (Имеется в виду
четырехтомник. - прим. ред.) <...> Треть первых трех томов была
отчасти набрана, отчасти уже отпечатана, когда новая русская орфография была
еще только введена. Особенности и содержание и изложение трудов Юнга
требовали не только основательного знания психоанализа и, в частности, его
терминологии, но и углубленного понимания идей Юнга: кроме того, тем
большего переводческого навыка, что Юнг поставил непременным условием
авторизации:
"Перевод, по возможности, буквальный, пусть даже в ущерб легкости, а
тем более изяществу слога..." Кто знаком с этими делами, легко может
вообразить себе все трудности данного случая, приняв, конечно, во внимание
условия времени и места, при которых должна была выполняться работа. К
счастью, нашлись в Цюрихе типография, держащая русский шрифт, и наборщик,
знающий русский язык. Те или другие несовершенства издания являются
результатом совокупности неизбежных - в данном случае - условий, при которых
это издание и переводилось, и печаталось.
Имеют свою судьбу книги... Не только по выходе в свет, но и задолго до
предполагаемого и не всегда осуществимого своего появления в печати свою
судьбу имело и русское издание: несколько лет тому назад пришлось отказаться
от доведения его до конца согласно предначертанному плану. [То есть от
одновременного выпуска четырех томов. (Т.1: все работы до книги "Либидо: его
метаморфозы и символы". Т.II: "Либидо" и "Об энергетике души". Т. III: все
остальные работы до и после "Психологических типов". Т. IV: "Психологические
типы".) К каждому из томов было написано мною, согласно желанию самого
автора, по обширному введению с целью не только внутренне объединить
содержание всех в хронологическом порядке отпечатываемых трудов, но и
вскрыть причины отпадения цюрихской школы от школы венской, сопоставить
основные идеи той и другой, проследить генезис аналитической психологии
Юнга, указать на ее соотношения с некоторыми другими направлениями
современной психологии, а также и на то место, которое аналитическая
психология, в том виде, как она ныне сложилась под влиянием долгой
практической деятельности ее создателя, занимает в системе наук вообще. Этим
введениям, конечно, нет уже места в новом, значительно сокращенном издании.]
Так как намерение выпустить сразу четырехтомное издание оказалось
неосуществимым, то я предпочел познакомить русского читателя прежде всего со
вторым большим трудом Юнга, который я считаю и самым значительным плодом
аналитической психологии, и произведением наиболее характерным для его
автора. Начать русское издание Юнга с его "Психологических типов" побуждает
меня еще и то обстоятельство, что это единственное из уже переведенных
крупных произведений его, которое согласно установленной /26- Т.1. С.59/
программе "Мусагета" я считаю себя вправе, несмотря на несовершенство его
русской передачи, издать под знаком "Мусагета" - без подробной мотивировки.
Независимо от дальнейшей судьбы издательства "Мусагет", которое имеет по
идее своей задание непрекращающееся и может приостанавливать свою
деятельность лишь внешне, следует признать, что было бы жаль, если бы тема
психоанализа в ее наиболее глубоком и в то же время многообъемлющем
проведении так и не прозвучала бы ни разу в "Мусагете". Отрицать
культуро-созидающее значение "Психологических типов", как подлинной
психологии индивидуации, не кадящей индивидуализму, как идолу, немыслимо. С
другой стороны, огорчаться или радоваться тому, что в этой книге все взято с
точки зрения психологической, взято намеренно и беспощадно, было бы наивным
недоразумением, именно смешением субъективности психического отношения к той
или другой сущности с объективностью самой сущности. Впрочем, как раз
релятивизм (точнее, реляционизм) "Психологических типов" не может
ускользнуть даже от невнимательного читателя, и ни один из основополагающих
трудов Юнга не служит в такой мере, как "Психологические типы", оправданием
именно юнговского психологизма, нашедшего недавно в одной из лучших его
публичных лекций "Душевная проблематика современного человека" следующую
заостренную формулировку: "Мой голос есть только один из голосов - мой опыт
только капля в море - мои знания так велики, как размеры микроскопического
полезрения, - мое духовное око - зеркальце, отображающее один из мельчайших
уголков этого мира, - наконец, моя идея есть субъективная исповедь".
Проблема "Психологизма" [Под этим смутным термином я разумею здесь
результат такого вмешательства психологии в другие области познания, которое
ведет к отрицанию автономности этих областей, - законы их сводятся к законам
психологическим. Равным образом и в том же смысле психологизмом является
попытка "объяснить", и притом безостаточно, всякий жизненный процесс от
прозябания до философствования психическими мотивами.] вообще, правильный
реляционизм и антифилософский догматизм в психологии, с одной стороны,
казуистика этих проблем в аналитической психологии Юнга, с другой стороны,
это - не такие вопросы, на которые может быть дан краткий ответ. Вот почему
я не могу не сожалеть, что напечатать мои введения оказалось невозможным.
Жалея об этом, я имею особенно в виду сплоченное большинство тех критиков,
которые спешат подводить свои итоги на основании дюжины прочитанных страниц.
Если бы эти критики, поскольку они пожелали бы заявить себя противниками
психологизма, могли познакомиться с собранным во введениях материалом
соответствующих цитат из различных работ Юнга на протяжении 25-летия, они
убедились бы, что с "психологизмом" и Юнга, и его аналитической психологии
дело обстоит не так просто, как с психологизмами у Фрейда или, например, у
Циэна и многих других. Юнг не занимается методологическими вопросами
наукоучения, - как почти все эмпирические исследователи, Юнг проходит мимо
или касается попутно, а потому иногда недостаточно осторожно тех философски
принципиальных вопросов, которые встают на пограничных линиях между
отдельными областями жизни и таковыми же познания. Надо прочитать все
написанное Юнгом, чтобы вычертить среднюю линию уклонов его мысли в сторону
к правильному психологизму и от него. Эти же критики увидели бы, как я,
именно в качестве антипсихологиста, одобряю бесстрашие освободительного
юнговского психологизма, рассматривая его выпады как борьбу с врагом его же
оружием, - причем я вовсе не защищаю соскальзываний этого психологизма, а
тем более не принимаю безусловно всего мировоззрения Юнга, которое стоит за
его теорией.
Четырехтомное собрание трудов Юнга уже чисто формально вышло бы из
пределов мусагетской программы, являясь заданием специального научного
издательства, - но, кроме того, многое, в особенности из первых работ Юнга,
где он еще находился под сравнительно большим [Под большим влиянием Фрейда
Юнг никогда не был.] влиянием Фрейда, просто по содержанию своему не
соответствует идеям "Мусагета". Вот почему, давая в 1917 году свое согласие
все-таки издать это собрание трудов под маркой "Мусагета", я обусловил это
согласие помещением моих введений. От успеха "Психологических типов" будет
зависеть издание других трех книг в том незаконченном виде, в каком их
застала приостановка предприятия. <...>
Наш перевод сделан Софией Антоновной Лорие (с первого издания) и
авторизован.
Эмилий Метнер
Цюрих, июль 1929 г.
Эта книга является плодом моей почти двадцатилетней работы в области
практической психологии. Мысли, нашедшие свое выражение в этой книге,
возникали постепенно, прежде всего из бесчисленных впечатлений и опытов,
практически приобретенных мною в качестве психиатра и врача-невролога, равно
как и из моего общения с людьми самых разнообразных социальных кругов;
дальнейшим материалом послужили обмен мнений в личных беседах с друзьями и
противниками и, наконец, критика моей собственной психологической
своеобразности. Я заранее решил не утруждать моих читателей казуистикой, но,
с другой стороны, мне было важно исторически и терминологически причленить
мои абстрагированные от опыта мысли к имеющемуся уже налицо познанию. В
проведении этого плана мной руководила не столько потребность исторической
справедливости, сколько желание вывести опыт врача-специалиста из
узкопрофессиональных рамок, привести его в более широкую связь с иными
областями, дающую возможность и образованному неспециалисту воспользоваться
опытными данными специальной области. Я никогда не решился бы на такое
причленение, которое, по недоразумению, легко можно принять за вторжение в
чужие области, если бы не был убежден, что психологические точки зрения,
приведенные в этом моем труде, имеют всеобщее значение, всеобщую
применяемость и поэтому могут обсуждаться целесообразнее и лучше в общей
связи, нежели в форме специально-научных гипотез. Согласно с этим моим
намерением я ограничился изложением идей отдельных личностей, потрудившихся
над данной проблемой, и отказался от перечисления и приведения всего, что
вообще говорилось по интересующему нас вопросу. Такое исчерпывающее
изложение материала и мнений, относящихся к области этого вопроса,
во-первых, безусловно превысило бы мои силы и, кроме того, не внесло бы
ничего основательного в разъяснение и развитие проблемы. Поэтому я не
пожалел выбросить большое количество материала, собранного мною в течение
долгих лет, и постарался, по возможности, ограничиться главными пунктами.
При этом мне пришлось пожертвовать также и одним весьма ценным документом,
бывшим для меня большим подспорьем во время моих предварительных работ, а
именно обширной перепиской по вопросу о типах, которую я вел с моим другом,
д-ром медицины Шмидом в Базеле. Благодаря этому обмену мыслей мне многое
стало яснее, и многое из этой переписки вошло в мою книгу, хотя и в
измененной форме. В главных чертах эта переписка принадлежит к
предварительным работам, опубликование которых породило бы скорее смутность,
нежели ясность. Однако я чувствую себя обязанным высказать тут благодарность
моему другу за его труды и помощь.
Д-р К. Г. Юнг
Кюснахт-Цюрих. Весна 20-го года
Это новое издание выходит неизмененным, хотя нельзя сказать, что сама
книга не нуждается в некоторых дальнейших дополнениях, улучшениях и
привлечении нового материала. В особенности несколько сжатое описание типов
могло бы быть расширено. Желательно также и рассмотрение психологических
работ по типологии, написанных уже после появления данной книги в свет. Но
уже и нынешний объем книги столь велик, что расширять его без особой на то
необходимости не следует. А кроме того, практической пользы в еще большем
усложнении проблемы типологии не так уж много, когда даже ее элементы еще
поняты далеко не должным образом. Критики обычно впадают в ошибку, полагая,
что сами типы явились, так сказать, плодом свободного воображения и были
насильственно "навязаны" эмпирическому материалу. Перед лицом такого
предположения я должен подчеркнуть, что моя типология является результатом
многолетнего практического опыта - опыта, который остается совершенно
закрытым для академического психолога. Я прежде всего врач и практикующий
психотерапевт, и все мои психологические формулировки основаны на опыте
тяжелой каждодневной профессиональной работы. Поэтому то, что я должен был
сказать в данной книге, было стократно проверено - слово за словом -
практическим лечением больных и изначально было от них и получено.
Естественно, этот медицинский опыт доступен и постигаем лишь теми, кто
профессионально нацелен на лечение психических осложнений. Так что я не вижу
никакой вины для непрофессионала, если некоторые из моих рассуждений
покажутся ему странными или если он подумает, что моя типология является
продуктом идиллически безмятежных часов, проведенных уединенно в кабинете. Я
сомневаюсь, однако, что подобное чистосердечное заявление является условием
для компетентного критического разбора.
К. Г. Юнг
Сентябрь 1937 г.
Ни одна книга, вносящая существенно новый вклад в копилку знания, не
может рассчитывать на привилегию быть всецело понятой. Возможно, это
наиболее трудное из всего для новых психологических прозрений в их
продвижении вперед. Психология, основанная на опыте, всегда добирается до
сути личных и интимных вопросов и, таким образом, пробуждает все, что есть
противоречивого и непроясненного в человеческой психике. Если кто-либо в
силу профессиональных причин погрузился, подобно мне, в хаос психологических
мнений, предрассудков, обидчивости и восприимчивости, то он непременно
получит глубокое и неизгладимое впечатление о многообразии индивидуальных
психических характеров, тенденций и убеждений, и одновременно с этим он
почувствует все возрастающую потребность в известном порядке среди
хаотического нагромождения точек зрения. Эта потребность требует критической
ориентации и общих принципов и критериев, не слишком специфичных в своих
формулировках, которые могли бы служить опорными точками (points de repere)
в отсортировке эмпирического материала. То, что я попытался сделать в данной
книге, и есть, в сущности, критическая психология.
Эта основная (фундаментальная) тенденция в моей работе часто остается
незамеченной, и слишком много читателей впадают в одну и ту же ошибку,
думая, что глава X ("Общее описание типов") репрезентирует квинтэссенцию и
цель всей книги в том смысле, что она дает систему классификации и
практическое руководство к достаточному суждению о человеческом характере. В
самом деле, даже в медицинских кругах бытует мнение о том, что мой метод
лечения заключается в подгонке пациентов под мою систему и выдаче им
соответствующего "совета". Это, достойное сожаления, непонимание совершенно
игнорирует тот факт, что подобный вид классификации является не чем иным,
как салонной детской игрой, каждый элемент которой столь же пустячен, как
деление человечества на брахи- и долихоцефалов. Моя типология перво-наперво
представляет критический аппарат, служащий распределению и организации
сумбура эмпирического материала, но ни в каком смысле не предназначена для
навешивания на людей ярлыков, как это может показаться с первого взгляда.
Это не физиогномия и не антропологическая система, а критическая психология,
имеющая дело с организацией и определением психических процессов, которые -
что и демонстрируется - могут быть типическими. По этой причине я поместил
общую типологию и определение терминов в конец книги, вслед за описанием, в
главах I - IX обсуждаемых процессов с помощью многочисленных примеров.
Поэтому я мог бы порекомендовать читателю, который действительно хочет
понять мою книгу, углубиться прежде всего в главы II и V. Он получит больше
из них, чем из любой поверхностно подобранной типологической терминологии,
поскольку последнее служит ничему другому, как совершенно бесполезному
желанию навешивать ярлыки.
К. Г. Юнг
Кюснахт-Цюрих. Октябрь 1934 г.
Платон и Аристотель! Это не только две системы, но и типы двух
различных человеческих натур, которые, с незапамятных времен облаченные во
всевозможные одеяния, в той или иной степени противостоят друг другу. Они
ожесточенно состязаются, в особенности с начала Средневековья, и ведут свою
борьбу до наших дней - и эта борьба составляет самое существенное содержание
истории христианской Церкви. Какие бы имена ни возникали на авансцене
истории, речь неизменно идет о Платоне и Аристотеле. Натуры мечтательные,
мистические, платоновские, из недр своей души выявляют христианские идеи и
соответствующие им символы. Натуры практические, приводящие все в порядок,
аристотелевские, созидают из этих идей и символов прочную систему, догматику
и культ. В конечном итоге Церковь замыкает в себе обе натуры, из которых
одни укрываются в священничестве, а другие - в монашестве, однако все время
не переставая враждовать друг с другом.
Г. Гейне
Германия, III
В своей практической врачебной работе с нервными больными я уже давно
заметил, что помимо множества индивидуальных различий в человеческой
психологии существует также и целый ряд типических различий. Прежде всего
выделяются два различных типа, которые я назвал типом интровертным и типом
экстравертным.
Наблюдая за течением человеческой жизни, мы замечаем, что судьба одного
человека более обусловлена объектами его интереса, тогда как судьба другого
более обусловлена его собственной внутренней жизнью, его собственным
субъектом. И так как мы все, в известной степени, отклоняемся в ту или иную
сторону, то мы естественным образом всегда склонны понимать все в смысле
своего собственного типа.
Я с самого начала упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы заранее
предотвратить возможные недоразумения. Разумеется, это обстоятельство
значительно затрудняет попытку общего описания типов. Мне следует
рассчитывать на большое расположение моего читателя, если я желаю, чтобы
меня правильно поняли. Было бы сравнительно просто, если бы каждый читатель
знал сам, к какой категории он принадлежит. Но определить, к какому типу
принадлежит человек, оказывается делом весьма трудным, в особенности если
речь идет о нас самих и о нашем самоопределении. Суждения о собственной
личности всегда чрезвычайно трудны. Затемнение суждений о себе встречается
так часто потому, что каждому выраженному типу свойственна особая тенденция
к компенсации односторонности своего типа, - тенденция биологически
целесообразная, ибо она вызвана стремлением поддержать психическое
равновесие. Благодаря компенсации возникают вторичные характеры или типы,
представляющие собой картину чрезвычайно загадочную, - разгадать ее подчас
бывает настолько трудно, что иногда склоняешься даже к отрицанию и самого
существования типов и ограничиваешься признанием одних лишь индивидуальных
различий.
Все эти затруднения я должен подчеркнуть для оправдания некоторой
своеобразности в своем дальнейшем изложении. Со стороны, конечно, может
показаться, что проще всего было бы описать пару конкретных случаев,
расчленить их и поставить рядом. Но каждому человеку присущи оба механизма,
экстраверсии и интроверсии, и лишь относительный перевес того или другого
определяет тип. Чтобы придать картине необходимый рельеф, пришлось бы ее
сильно ретушировать, а это ведет уже к более или менее благочестивому
обману. К этому присоединяется еще и чрезвычайная сложность психологической
реакции человека - эта реакция столь сложна и многообразна, что мне вряд ли
удалось бы в полной мере и абсолютно верно изобразить ее. Поэтому я вынужден
ограничиться изложением принципов, выведенных мной из множества единичных
фактов, которые мне приходилось наблюдать. При этом речь идет не об
априорной дедукции, как это может показаться, а о дедуктивном изложении
эмпирически приобретенных взглядов и прозрений (инсайтов). Такое
проникновение в суть положения дел, как я надеюсь, послужит некоторому
разъяснению дилеммы, которая не только в аналитической психологии, но и в
других областях науки, равно как и в личных отношениях между людьми, вела и
продолжает вести к недоразумениям и раздорам. Отсюда выясняется, почему
существование двух различных типов есть, собственно, уже давно известный
факт, который в той или другой форме уже давно известен и наблюден знатоками
человеческой природы и отрефлектирован глубокими мыслителями, в частности
Гете, могучей интуицией которого данный факт воспринимается как общий
принцип систолы и диастолы. Термины и понятия, под которыми понимался
механизм интроверсии и экстраверсии, очень различны и всегда приспособлены к
точке зрения индивидуального наблюдателя. Несмотря на различие формулировок,
мы постоянно видим один и тот же общий принцип в основном понимании вопроса,
а именно: в одном случае движение интереса направлено на объект, а в другом
случае оно отвращается от объекта и направляется к субъекту, на его
собственные психические процессы. В первом случае объект действует на
тенденции субъекта подобно магниту: объект притягивает их и в значительной
мере обусловливает субъекта, - более того, он настолько отчуждает субъекта
от самого себя, так изменяет его качества в смысле приравнения к объекту,
что можно подумать, будто объект имеет большее и в конечном счете решающее
значение для субъекта, будто полное подчинение субъекта объекту является, в
известной мере, абсолютным предопределением и особым смыслом жизни и судьбы.
Во втором случае, наоборот, субъект является и остается центром всех
интересов. Создается впечатление, будто вся жизненная энергия направлена в
сторону субъекта и поэтому, всегда препятствует тому, чтобы объект приобрел
какое бы то ни было влияние на субъекта. Кажется, будто энергия уходит от
объекта, будто субъект есть магнит, стремящийся притянуть к себе объект.
Такое противоположное отношение к объекту очень трудно определить и
описать в удобопонятной и ясной форме - мы при этом рискуем дойти до
совершенно парадоксальных формулировок, которые могут скорее затемнить,
нежели разъяснить вопрос. В самых общих чертах можно было бы сказать, что
интровертная точка зрения есть та, которая всегда и при всех обстоятельствах
стремится поставить эго и субъективный психологический процесс над объектом
или, по крайней мере, утвердить их по отношению к объекту. Такая установка
придает поэтому ценность субъекту большую, чем объекту. Следовательно,
уровень ценности объекта всегда будет ниже уровня ценности субъекта -
объект, таким образом, имеет лишь второстепенное значение - можно даже
сказать, что он подчас является лишь внешним объективным знаком для
субъективного содержания, так сказать, воплощением идеи, причем существенным
всегда остается сама идея - или же объект является предметом какого-либо
чувства, причем, однако, главную роль играет переживание чувства, а не сам
объект в его собственной реальности. Экстравертная точка зрения, напротив,
ставит субъекта в подчинение объекту, причем объекту принадлежит
преобладающая ценность. Субъект имеет всегда второстепенное значение, и
субъективный процесс иногда даже мешает или является лишним придатком к
объективным событиям. Ясно, что психология, исходящая из этих
противоположных точек зрения, должна разделиться на две части, диаметрально
противоположные по своему ориентированию. Одна рассматривает все под углом
зрения своей собственной ситуации, а другая - под углом зрения объективных
событий.
Эти противоположные установки - не что иное, как противоположные
механизмы: в одном случае диастолическое расширение, выход из себя к объекту
и его захват, в другом - систолическая концентрация и отделение энергии от
захваченного объекта. Каждому человеку свойственны оба механизма, а
соединение их является выражением его естественного жизненного ритма - и,
наверное, не случайность, что Гете образно выразил этот ритм понятием,
характеризующим сердечную деятельность. Ритмическая смена обеих форм
психической деятельности должна была бы соответствовать нормальному течению
жизненного процесса. Однако сложные внешние условия, в которых мы живем,
равно как и еще более сложные условия нашего индивидуального психического
устройства и предрасположения, редко допускают вполне гармоничное течение
психической энергии. Внешние обстоятельства и внутренняя диспозиция очень
часто благоприятствуют работе одного механизма в ущерб другому. Естественно,
что это влечет за собой перевес в сторону работы одного механизма. И если
такое состояние по определенным причинам становится преобладающим, то
вследствие этого и возникает тип, то есть привычная установка, в которой
один механизм постоянно господствует, хотя и не будучи в состоянии полностью
подавить другой, поскольку и этот другой механизм составляет безусловную
принадлежность всего психического хозяйства. Поэтому никогда и не может быть
чистого типа в том смысле, чтобы в нем правил исключительно один механизм
при полной атрофии другого. Типическая установка есть не что иное, как
относительный перевес одного механизма.
Гипотеза об интроверсии и экстраверсии позволяет нам прежде всего