Страница:
Продолжая обсуждать тактику в более широком смысле слова, затрону важнейший момент, казалось бы, понятный и известный с древнейших времен, а за два века до Бородино удачно сформулированный французским маршалом де Эстамп дела Ферте: «Бог всегда на стороне больших батальонов».
Вот давайте гармонию этой мысли проверим алгеброй, вернее арифметикой.
Предположим, у нас 100 солдат-роботов с одной и другой стороны, они стоят строем друг против друга (как реально и было в тех войнах) и стреляют друг в друга. Предположим также, что вероятность попадания с обеих сторон одинакова и равна 10 %. Посмотрим теперь, каковы будут потери сторон после 5 залпов. После 1-го залпа в строю каждой стороны останется по 90 солдат, после 2-го – по 81, после 3-го – по 73, после 4-го – по 66, после 5-го – меньше 60. То есть потери будут около 41 солдата. А теперь представим, что одна из сторон имеет не 100, а 200 солдат. Тогда после 1-го залпа у этой стороны в строю останется 190 солдат, а у противника – 80. После 2-го – 182 и 61, после 3-го – 176 и 43, после 4-го – 172 и 26, после 5-го – 169 и 9. Потери «большого батальона» – 31 солдат, «малого» – 91 солдат. Не только слабые потеряли более чем в два раза больше, но и сильные потеряли существенно меньше, чем в случае сражения равными силами.
А если это будут не роботы, а люди? Тогда солдаты большого батальона будут уверены, что победят, это даст им спокойствие и уверенность при прицеливании, они будут более точны и будут наносить более чем 10 % потери, а солдаты «малых батальонов» отчаются, будут думать, как бы отступить, сбежать, их огонь будет неточен.
Следовательно, главным в искусстве тактики является создание численного перевеса в бою. Кредо Наполеона: «Военное искусство – это умение быть сильнее противника е нужном месте и в нужное время». Как это сделать с точки зрения тактики всего боя? Если твоя армия численно больше, то тогда понятно, но тогда и противник будет избегать боя. А за счет чего создается численный перевес при равных силах? За счет того, что в армии называется инициативой, – это ты, а не противник, выбираешь место удара и численный состав ударных войск.
Наполеон был генералом ИНИЦИАТИВЫ. Инициатива была источником его побед.
В отличие от него, в русской армии господствовала оборонительная тактика. Да, были исключения даже в войне с французами, и тогда тоже добивались успеха, как, скажем, Милорадович под Кремсом в 1805 г. или Беннигсен под Пултуском в 1806-м, но в основном русские войска ожидали французов на оборонительных позициях.
Удивительно, но к тому времени и для пехотных полков оборонительный пехотный огонь по уставу стал основным. На штыковую атаку смотрели, как на вредное исключение. Причина была, полагаю, в слабом обучении войск маневрированию. Дело в том, что по уставу тех времен боевой порядок пехотного батальона представлял из себя три шеренги, простирающиеся на длину до 300 м. Эти шеренги во время боя должны были сохранять равнение, чтобы двигаться в указанном направлении и вести в этом направлении огонь. Шаг в строю был установлен не более 45–55 см (это при обычном шаге мужчины в 70 см) и тоже исключительно для того, чтобы не поломать строй. И штыкового удара, при котором батальон должен был рвануть вперед, боялись потому, что он сломает строй и превратит батальон в неуправляемые разрозненные кучи солдат.
Тут надо оговориться. Линия в три шеренги пехоты была наиболее эффективной по использованию солдат: при таком построении максимальное их количество стреляло и минимальное гибло от артиллерийского огня противника при сближении с ним. Так воевали несколько веков – полки и дивизии подходили к полю боя колоннами, но перед боем строились в несколько таких трехшереножных линий. Но при всей эффективности пехоты сами линии были крайне неповоротливы на поле боя, и было практически невозможно выполнить войсками при таком построении какой-либо маневр. И когда Фридрих II ввел «косую атаку» – атаку теми же линиями, но по флангу противника, – это в принципе ничего не меняло. Революцию в тактике сделал Наполеон.
Беннигсен рассказывает об этом так:
«Император Наполеон, этот великий полководец, очень хорошо рассчитал выгоду глубоких колонн для атаки перед системой тонких линий в три шеренги, от которой не хотели до сих пор отказаться. Он весьма легко опрокидывал и совершенно разбивал все армии, с которыми до настоящего времени вступал в сражение. При первом столкновении эти густые колонны, конечно, должны терять много людей от выстрелов неприятельской артиллерии, но коль скоро боевая линия прорвана этими массами, то ей нет более спасения». Обратите внимание, что до соприкосновения с линией противника атакующий колоннами несет большие, несоразмерные с линейным построением потери, которые тем больше, чем больше артиллерийского огня его встречает. «Эти колонны подвигаются вперед, не давая разорванным и рассеянным линиям время собраться и сомкнуться вновь. Ничто не может остановить наступления подобных колонн. Армия, раз уже порванная ими и не имеющая других масс, готовых удержать наступление этих сильных колонн, всегда будет совершенно разбита. По этой же системе тактики Наполеон, во всех своих предшествовавших войнах, разбивал до того сильно и окончательно все армии своих противников при первой с ними встрече, что для него было вполне достаточно одного сражения, чтобы принудить противника просить мира с величайшими пожертвованиями; этому можно привести очень много примеров».
Чтобы противодействовать такой атаке, Беннигсен применял следующую тактику (он и намека не делает, что он пионер, надо думать, что то же делал и Суворов):
«Я заключаю, следовательно, из этого, что для успешного сопротивления атакам таких больших колонн не существует другого начала, как действовать так же массами, как и французы, и всегда иметь под рукою наготове сильные резервы». Но какими массами? Беннигсен поясняет:
«Боевой порядок, мною устроенный, состоял в следующем. В первой линии каждый полк ставил свой третий батальон в резерв, на расстоянии ста шагов позади первых двух своих батальонов. Во второй линии каждый полк стоял в развернутых батальонных колоннах. Этим путем третьи батальоны первой линии, стоявшие в резерве, могли явиться на помощь этой линии весьма быстро, везде, где бы это оказалось необходимым, не прерывая линии.
Во всех сражениях я замечал преимущества этого боевого порядка перед обыкновенно приятой системой густых колонн, которую французская армия приняла для своих атак». Итак, встречал французов трехшереночный строй – наиболее эффективный для ведения пехотой ружейного огня и наименее уязвимый для вражеской артиллерии. Но затем стояли батальоны в колоннах – они-то, легко маневрирующие, и обрушивались на колонны французов, прорывающих боевые линии русских войск.
Напомню, что происходило в центре битвы под Прейсиш-Эйлау, в которой Беннигсен русские войска так и выстроил: «Генерал Дохтуров выслал им навстречу генерала Запольского с колонной из резерва. Она развернулась, и оба фронта очень близко подошли друг к другу, поддерживая беспрерывный огонь. Заметив, что неприятель остановился, генерал Запольский ударил в штыки, смял его и преследовал на значительное расстояние. Эта колонна французов потеряла очень много людей убитыми и ранеными. Кроме того, она лишилась орла и ста тридцати человек пленными. В то же самое время часть неприятельской колонны, поддержанная другою, подошла опять к первой линии нашего центра. Наши полки, наиболее близкие к ней, храбро встретили их штыками и обратили в бегство. Несколько полков, находившихся в резерве позади центра, воспользовались этой минутой и уничтожили большую часть этой колонны».
И, как вы увидите дальше, под Бородино русская армия именно так, как и считал нужным Беннигсен, и была построена.
Пожалуй, обзор тактических приемов надо закончить общими сведениями о пехоте и кавалерии.
В общем, пехотинец того времени – это солдат, вооруженный ружьем со штыком. Калибр в 1808 г. был стандартизирован и принят в 7 линий – 17,8 мм, вес пули – 25 г. Длина ружья со штыком – 189 см, вес около 4,5 кг. Но на самом деле применялись ружья самых разнообразных калибров и видов. Ружье заряжалось с дула, замок был кремневый, прицел постоянный, поэтому при стрельбе на предельную дальность в 200 м нужно было целиться «в шляпу», при дальности в 150 м – в пояс, начиная со 100 м – в колени или ниже. При трех шеренгах боевого порядка пехотного батальона в ряду было три солдата в затылок друг другу. Обычно они шли в двух шагах друг за другом, но при действии штыками задние прижимались к передним, чтобы помочь передним действовать штыками.
Пехотинцы делились по качеству и специализации. Лучшие по храбрости и опыту солдаты у себя в полку переводились в гренадеры, а каждый полк должен был ежегодно дать на комплектование гвардейских частей по 6 гренадеров, причем командиры полков предупреждались, что речь идет не о самых высоких солдатах, а о самых лучших.
Молодые, «проворные» и ростом не более 160 см солдаты направлялись в егеря. Егеря были во всех полках и в каждом батальоне, и в бою, при определении командиром батальона противника, с которым будет бой, егеря выбегали из боевых порядков батальона вперед и обстреливали этого противника, отступая к своему батальону, если противник наступал, или преследуя отступающего противника. Естественно, их обучали метко стрелять. Действовали егеря рассыпным строем, парами, на расстоянии 5 шагов от соседних пар, обычно в две шеренги. Взвод егерей в развернутом строю пехотного батальона был на левом фланге батальона. На правом фланге был взвод стрелков – самых метких солдат батальона. Эти тоже действовали, как и егеря. В батальоне было 8 взводов, остальные взводы были гренадерскими и просто пехотой, которая в пехотных батальонах называлась мушкетерами, а в гренадерских – фузилерами.
Гренадеры составляли и отдельные части и соединения – ударные войска. Были также и чисто егерские полки, задачей которых, помимо описанной, была защита лесов, в которых строй пехоты был невозможен, и вообще егеря действовали в труднодоступных местах, не позволявших пехоте действовать строем.
Мушкетеры, фузилеры и гренадеры часто стреляли (особенно залпом), практически не целясь – «в сторону противника». И хотя французы по стрелковой подготовке превосходили русскую армию, но, видимо, и у них целились только стрелки и егеря. Такая вот статистика. Под Бородино русская армия потеряла, скорее всего, 45 тыс. человек. Эти потери вызваны ружейным огнем, артиллерией и холодным оружием. Положим, что на ружейный огонь падает треть потерь, то есть 15 тыс. человек. Так вот, французы израсходовали в Бородинском сражении 1,5 млн патронов, то есть формальная эффективность ружейного огня даже у них была в пределах 1 % (на самом деле несколько больше, если учесть потерю патронов у убитых солдат). Кстати, французы в Бородинском сражении израсходовали и 60 тыс. артиллерийских снарядов. Тоже, надо сказать, эффективность артиллерии на первый взгляд не впечатляет, хотя в боях Второй мировой она была еще меньше.
И немного о кавалерии. Это самый дорогой род войск, эффективность которого со временем неуклонно падала. Так-сяк кавалерия еще могла бороться с кавалерией противника, но чем дальше, тем меньше она могла что-либо предпринять против пехоты.
Применительно к началу войны 1812 года и собственно к Бородинской битве русская регулярная кавалерия (без казаков) оказалась даже численно в два раза меньше наполеоновской, кроме этого, французы были представлены кирасирами – всадниками, у которых тело защищено стальной кирасой, а голова – стальным шлемом. По этой причине казаки, к примеру, должны были атаковать кирасира вдвоем: один стремился дротиком (коротким копьем) сбить кирасиру шлем, а второй – саблей поразить его в обнажившуюся голову.
И совсем бесперспективной была атака кавалерии на готовую к атаке пехоту. Вообще, как ни в каком другом роде войск, успех кавалерийской атаки определялся командиром. Во-первых, кавалерийский командир должен был быть безусловно дерзким храбрецом, чтобы без приказа сверху решиться на атаку Неудивительно, что прославленные в Великую Отечественную войну маршалы были, как минимум командирами кавалерийских полков в Гражданскую войну, к примеру, Буденный, Тимошенко, Рокоссовский, Горбатов. Во-вторых, кавалерийские командиры должны были иметь такое свойство, как глазомер, в данном случае они должны были чувствовать, успеют ли их конники доскакать до пехоты еще до того, как пехота подготовится к отражению атаки. Если успевали, то разгром пехоты был оглушительный (даже в Великую Отечественную войну), если не успевали – разгром кавалерии был оглушительный.
Приведу несколько примеров кавалерийских атак на пехоту войны 1812 года.
Первые два примера касаются Бородинской битвы.
Вот цитата из рапорта Барклая де Толли Кутузову о подробностях сражения под Бородино: «Во время сего происшествия (одной из атак французской кавалерии на батарею Раевского. – Ю.М.) неприятельская конница, кирасиры и уланы повели атаку на пехоту 4-го корпуса, но сия храбрая пехота встретила оную с удивительной твердостию, подпустила ее на 60 шагов, а потом открыла такой деятельный огонь, что неприятель совершенно был опрокинут и в большом расстройстве искал спасение свое в бегстве.
При сем особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки, коим в каждую роту назначил по 3 знака отличия».
А вот из воспоминаний командира батальона о том, как лейб-гвардии Измайловский и Литовский пехотные полки приняли на себя атаку французской тяжелой кавалерии. Командир одного из батальонов В. Тимофеев приказал своим солдатам, перестроившимся в каре (прямоугольник из 4 рот), не стрелять, а лишь «махать штыками» (лошади боялись сверкающего металла) и «колоть в морду тех лошадей, которых кирасиры принудили бы приблизиться к фронту». Французы сначала замешкались перед каре, но пехота не стала ждать: «Я, – вспоминал Тимофеев, – скомандовав «ура», бросился с батальоном в штыки. Передние кирасиры были жертвою наших штыков, опрокинулись на свою колонну, смешали еще более оную и обратились все в бегство. Тогда я приказал открыть по ним батальный огонь, и тем было довершено поражение». (Батальный огонь – это огонь пехотинцев без команды, когда каждый солдат стреляет, когда хорошо прицелится.)
А вот эпизод воспоминаний прославленного партизана, профессионального кавалериста Дениса Давыдова, и в этом эпизоде кавалерист Давыдов восхищается гвардией Наполеона, хотя на самом деле это восхищение кавалериста хорошо обученной пехотой.
Начало ноября 1812-го, войска Наполеона бегут из России, а партизаны потрошат их колонны.
«Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашею ордою все пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего во всю прыть для сомкнутия. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало нам почти беспрепятственно затоптать ее и захватить в плен генералов Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество обоза». То есть прекрасный результат атаки на не подготовившуюся к атаке пехоту. Однако далее: «Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то, как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.
Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отставшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.
Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского полка вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались со стрелками и составляли, так сказать, авангард французской армии.
Я, как теперь, вижу Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, – но все было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством.
В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество обозов и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками».
Я завел разговор о кавалерии и привел эти эпизоды, собственно, с одной целью – заставить задуматься над тем, почему Наполеон, прекрасный знаток военного дела, в Бородинском сражении посылал свою кавалерию атаковать русскую пехоту, готовую к бою? Ведь после этих атак батарея Раевского в наполеоновской армии получила название «кладбище французской кавалерии». Зачем он губил свой подвижный род войск в заведомо гибельных атаках? Полагаю, что это был жест отчаяния.
Но вернемся к Кутузову и рассмотрим его как тактика.
Выбор поля боя и расстановка сил
Вот давайте гармонию этой мысли проверим алгеброй, вернее арифметикой.
Предположим, у нас 100 солдат-роботов с одной и другой стороны, они стоят строем друг против друга (как реально и было в тех войнах) и стреляют друг в друга. Предположим также, что вероятность попадания с обеих сторон одинакова и равна 10 %. Посмотрим теперь, каковы будут потери сторон после 5 залпов. После 1-го залпа в строю каждой стороны останется по 90 солдат, после 2-го – по 81, после 3-го – по 73, после 4-го – по 66, после 5-го – меньше 60. То есть потери будут около 41 солдата. А теперь представим, что одна из сторон имеет не 100, а 200 солдат. Тогда после 1-го залпа у этой стороны в строю останется 190 солдат, а у противника – 80. После 2-го – 182 и 61, после 3-го – 176 и 43, после 4-го – 172 и 26, после 5-го – 169 и 9. Потери «большого батальона» – 31 солдат, «малого» – 91 солдат. Не только слабые потеряли более чем в два раза больше, но и сильные потеряли существенно меньше, чем в случае сражения равными силами.
А если это будут не роботы, а люди? Тогда солдаты большого батальона будут уверены, что победят, это даст им спокойствие и уверенность при прицеливании, они будут более точны и будут наносить более чем 10 % потери, а солдаты «малых батальонов» отчаются, будут думать, как бы отступить, сбежать, их огонь будет неточен.
Следовательно, главным в искусстве тактики является создание численного перевеса в бою. Кредо Наполеона: «Военное искусство – это умение быть сильнее противника е нужном месте и в нужное время». Как это сделать с точки зрения тактики всего боя? Если твоя армия численно больше, то тогда понятно, но тогда и противник будет избегать боя. А за счет чего создается численный перевес при равных силах? За счет того, что в армии называется инициативой, – это ты, а не противник, выбираешь место удара и численный состав ударных войск.
Наполеон был генералом ИНИЦИАТИВЫ. Инициатива была источником его побед.
В отличие от него, в русской армии господствовала оборонительная тактика. Да, были исключения даже в войне с французами, и тогда тоже добивались успеха, как, скажем, Милорадович под Кремсом в 1805 г. или Беннигсен под Пултуском в 1806-м, но в основном русские войска ожидали французов на оборонительных позициях.
Удивительно, но к тому времени и для пехотных полков оборонительный пехотный огонь по уставу стал основным. На штыковую атаку смотрели, как на вредное исключение. Причина была, полагаю, в слабом обучении войск маневрированию. Дело в том, что по уставу тех времен боевой порядок пехотного батальона представлял из себя три шеренги, простирающиеся на длину до 300 м. Эти шеренги во время боя должны были сохранять равнение, чтобы двигаться в указанном направлении и вести в этом направлении огонь. Шаг в строю был установлен не более 45–55 см (это при обычном шаге мужчины в 70 см) и тоже исключительно для того, чтобы не поломать строй. И штыкового удара, при котором батальон должен был рвануть вперед, боялись потому, что он сломает строй и превратит батальон в неуправляемые разрозненные кучи солдат.
Тут надо оговориться. Линия в три шеренги пехоты была наиболее эффективной по использованию солдат: при таком построении максимальное их количество стреляло и минимальное гибло от артиллерийского огня противника при сближении с ним. Так воевали несколько веков – полки и дивизии подходили к полю боя колоннами, но перед боем строились в несколько таких трехшереножных линий. Но при всей эффективности пехоты сами линии были крайне неповоротливы на поле боя, и было практически невозможно выполнить войсками при таком построении какой-либо маневр. И когда Фридрих II ввел «косую атаку» – атаку теми же линиями, но по флангу противника, – это в принципе ничего не меняло. Революцию в тактике сделал Наполеон.
Беннигсен рассказывает об этом так:
«Император Наполеон, этот великий полководец, очень хорошо рассчитал выгоду глубоких колонн для атаки перед системой тонких линий в три шеренги, от которой не хотели до сих пор отказаться. Он весьма легко опрокидывал и совершенно разбивал все армии, с которыми до настоящего времени вступал в сражение. При первом столкновении эти густые колонны, конечно, должны терять много людей от выстрелов неприятельской артиллерии, но коль скоро боевая линия прорвана этими массами, то ей нет более спасения». Обратите внимание, что до соприкосновения с линией противника атакующий колоннами несет большие, несоразмерные с линейным построением потери, которые тем больше, чем больше артиллерийского огня его встречает. «Эти колонны подвигаются вперед, не давая разорванным и рассеянным линиям время собраться и сомкнуться вновь. Ничто не может остановить наступления подобных колонн. Армия, раз уже порванная ими и не имеющая других масс, готовых удержать наступление этих сильных колонн, всегда будет совершенно разбита. По этой же системе тактики Наполеон, во всех своих предшествовавших войнах, разбивал до того сильно и окончательно все армии своих противников при первой с ними встрече, что для него было вполне достаточно одного сражения, чтобы принудить противника просить мира с величайшими пожертвованиями; этому можно привести очень много примеров».
Чтобы противодействовать такой атаке, Беннигсен применял следующую тактику (он и намека не делает, что он пионер, надо думать, что то же делал и Суворов):
«Я заключаю, следовательно, из этого, что для успешного сопротивления атакам таких больших колонн не существует другого начала, как действовать так же массами, как и французы, и всегда иметь под рукою наготове сильные резервы». Но какими массами? Беннигсен поясняет:
«Боевой порядок, мною устроенный, состоял в следующем. В первой линии каждый полк ставил свой третий батальон в резерв, на расстоянии ста шагов позади первых двух своих батальонов. Во второй линии каждый полк стоял в развернутых батальонных колоннах. Этим путем третьи батальоны первой линии, стоявшие в резерве, могли явиться на помощь этой линии весьма быстро, везде, где бы это оказалось необходимым, не прерывая линии.
Во всех сражениях я замечал преимущества этого боевого порядка перед обыкновенно приятой системой густых колонн, которую французская армия приняла для своих атак». Итак, встречал французов трехшереночный строй – наиболее эффективный для ведения пехотой ружейного огня и наименее уязвимый для вражеской артиллерии. Но затем стояли батальоны в колоннах – они-то, легко маневрирующие, и обрушивались на колонны французов, прорывающих боевые линии русских войск.
Напомню, что происходило в центре битвы под Прейсиш-Эйлау, в которой Беннигсен русские войска так и выстроил: «Генерал Дохтуров выслал им навстречу генерала Запольского с колонной из резерва. Она развернулась, и оба фронта очень близко подошли друг к другу, поддерживая беспрерывный огонь. Заметив, что неприятель остановился, генерал Запольский ударил в штыки, смял его и преследовал на значительное расстояние. Эта колонна французов потеряла очень много людей убитыми и ранеными. Кроме того, она лишилась орла и ста тридцати человек пленными. В то же самое время часть неприятельской колонны, поддержанная другою, подошла опять к первой линии нашего центра. Наши полки, наиболее близкие к ней, храбро встретили их штыками и обратили в бегство. Несколько полков, находившихся в резерве позади центра, воспользовались этой минутой и уничтожили большую часть этой колонны».
И, как вы увидите дальше, под Бородино русская армия именно так, как и считал нужным Беннигсен, и была построена.
Пожалуй, обзор тактических приемов надо закончить общими сведениями о пехоте и кавалерии.
В общем, пехотинец того времени – это солдат, вооруженный ружьем со штыком. Калибр в 1808 г. был стандартизирован и принят в 7 линий – 17,8 мм, вес пули – 25 г. Длина ружья со штыком – 189 см, вес около 4,5 кг. Но на самом деле применялись ружья самых разнообразных калибров и видов. Ружье заряжалось с дула, замок был кремневый, прицел постоянный, поэтому при стрельбе на предельную дальность в 200 м нужно было целиться «в шляпу», при дальности в 150 м – в пояс, начиная со 100 м – в колени или ниже. При трех шеренгах боевого порядка пехотного батальона в ряду было три солдата в затылок друг другу. Обычно они шли в двух шагах друг за другом, но при действии штыками задние прижимались к передним, чтобы помочь передним действовать штыками.
Пехотинцы делились по качеству и специализации. Лучшие по храбрости и опыту солдаты у себя в полку переводились в гренадеры, а каждый полк должен был ежегодно дать на комплектование гвардейских частей по 6 гренадеров, причем командиры полков предупреждались, что речь идет не о самых высоких солдатах, а о самых лучших.
Молодые, «проворные» и ростом не более 160 см солдаты направлялись в егеря. Егеря были во всех полках и в каждом батальоне, и в бою, при определении командиром батальона противника, с которым будет бой, егеря выбегали из боевых порядков батальона вперед и обстреливали этого противника, отступая к своему батальону, если противник наступал, или преследуя отступающего противника. Естественно, их обучали метко стрелять. Действовали егеря рассыпным строем, парами, на расстоянии 5 шагов от соседних пар, обычно в две шеренги. Взвод егерей в развернутом строю пехотного батальона был на левом фланге батальона. На правом фланге был взвод стрелков – самых метких солдат батальона. Эти тоже действовали, как и егеря. В батальоне было 8 взводов, остальные взводы были гренадерскими и просто пехотой, которая в пехотных батальонах называлась мушкетерами, а в гренадерских – фузилерами.
Гренадеры составляли и отдельные части и соединения – ударные войска. Были также и чисто егерские полки, задачей которых, помимо описанной, была защита лесов, в которых строй пехоты был невозможен, и вообще егеря действовали в труднодоступных местах, не позволявших пехоте действовать строем.
Мушкетеры, фузилеры и гренадеры часто стреляли (особенно залпом), практически не целясь – «в сторону противника». И хотя французы по стрелковой подготовке превосходили русскую армию, но, видимо, и у них целились только стрелки и егеря. Такая вот статистика. Под Бородино русская армия потеряла, скорее всего, 45 тыс. человек. Эти потери вызваны ружейным огнем, артиллерией и холодным оружием. Положим, что на ружейный огонь падает треть потерь, то есть 15 тыс. человек. Так вот, французы израсходовали в Бородинском сражении 1,5 млн патронов, то есть формальная эффективность ружейного огня даже у них была в пределах 1 % (на самом деле несколько больше, если учесть потерю патронов у убитых солдат). Кстати, французы в Бородинском сражении израсходовали и 60 тыс. артиллерийских снарядов. Тоже, надо сказать, эффективность артиллерии на первый взгляд не впечатляет, хотя в боях Второй мировой она была еще меньше.
И немного о кавалерии. Это самый дорогой род войск, эффективность которого со временем неуклонно падала. Так-сяк кавалерия еще могла бороться с кавалерией противника, но чем дальше, тем меньше она могла что-либо предпринять против пехоты.
Применительно к началу войны 1812 года и собственно к Бородинской битве русская регулярная кавалерия (без казаков) оказалась даже численно в два раза меньше наполеоновской, кроме этого, французы были представлены кирасирами – всадниками, у которых тело защищено стальной кирасой, а голова – стальным шлемом. По этой причине казаки, к примеру, должны были атаковать кирасира вдвоем: один стремился дротиком (коротким копьем) сбить кирасиру шлем, а второй – саблей поразить его в обнажившуюся голову.
И совсем бесперспективной была атака кавалерии на готовую к атаке пехоту. Вообще, как ни в каком другом роде войск, успех кавалерийской атаки определялся командиром. Во-первых, кавалерийский командир должен был быть безусловно дерзким храбрецом, чтобы без приказа сверху решиться на атаку Неудивительно, что прославленные в Великую Отечественную войну маршалы были, как минимум командирами кавалерийских полков в Гражданскую войну, к примеру, Буденный, Тимошенко, Рокоссовский, Горбатов. Во-вторых, кавалерийские командиры должны были иметь такое свойство, как глазомер, в данном случае они должны были чувствовать, успеют ли их конники доскакать до пехоты еще до того, как пехота подготовится к отражению атаки. Если успевали, то разгром пехоты был оглушительный (даже в Великую Отечественную войну), если не успевали – разгром кавалерии был оглушительный.
Приведу несколько примеров кавалерийских атак на пехоту войны 1812 года.
Первые два примера касаются Бородинской битвы.
Вот цитата из рапорта Барклая де Толли Кутузову о подробностях сражения под Бородино: «Во время сего происшествия (одной из атак французской кавалерии на батарею Раевского. – Ю.М.) неприятельская конница, кирасиры и уланы повели атаку на пехоту 4-го корпуса, но сия храбрая пехота встретила оную с удивительной твердостию, подпустила ее на 60 шагов, а потом открыла такой деятельный огонь, что неприятель совершенно был опрокинут и в большом расстройстве искал спасение свое в бегстве.
При сем особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки, коим в каждую роту назначил по 3 знака отличия».
А вот из воспоминаний командира батальона о том, как лейб-гвардии Измайловский и Литовский пехотные полки приняли на себя атаку французской тяжелой кавалерии. Командир одного из батальонов В. Тимофеев приказал своим солдатам, перестроившимся в каре (прямоугольник из 4 рот), не стрелять, а лишь «махать штыками» (лошади боялись сверкающего металла) и «колоть в морду тех лошадей, которых кирасиры принудили бы приблизиться к фронту». Французы сначала замешкались перед каре, но пехота не стала ждать: «Я, – вспоминал Тимофеев, – скомандовав «ура», бросился с батальоном в штыки. Передние кирасиры были жертвою наших штыков, опрокинулись на свою колонну, смешали еще более оную и обратились все в бегство. Тогда я приказал открыть по ним батальный огонь, и тем было довершено поражение». (Батальный огонь – это огонь пехотинцев без команды, когда каждый солдат стреляет, когда хорошо прицелится.)
А вот эпизод воспоминаний прославленного партизана, профессионального кавалериста Дениса Давыдова, и в этом эпизоде кавалерист Давыдов восхищается гвардией Наполеона, хотя на самом деле это восхищение кавалериста хорошо обученной пехотой.
Начало ноября 1812-го, войска Наполеона бегут из России, а партизаны потрошат их колонны.
«Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашею ордою все пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего во всю прыть для сомкнутия. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало нам почти беспрепятственно затоптать ее и захватить в плен генералов Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество обоза». То есть прекрасный результат атаки на не подготовившуюся к атаке пехоту. Однако далее: «Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то, как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.
Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отставшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.
Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского полка вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались со стрелками и составляли, так сказать, авангард французской армии.
Я, как теперь, вижу Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, – но все было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством.
В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество обозов и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками».
Я завел разговор о кавалерии и привел эти эпизоды, собственно, с одной целью – заставить задуматься над тем, почему Наполеон, прекрасный знаток военного дела, в Бородинском сражении посылал свою кавалерию атаковать русскую пехоту, готовую к бою? Ведь после этих атак батарея Раевского в наполеоновской армии получила название «кладбище французской кавалерии». Зачем он губил свой подвижный род войск в заведомо гибельных атаках? Полагаю, что это был жест отчаяния.
Но вернемся к Кутузову и рассмотрим его как тактика.
Выбор поля боя и расстановка сил
Итак, Кутузов принял армию и сразу же начал искать место будущего генерального сражения. Вообще-то, место поля боя подобрали еще до приезда Кутузова, в том числе и с точки зрения эффективности действия артиллерией, и даже начали строить укрепления, но Кутузову это поле боя не понравилось: «Князь Кутузов вознамерился дать сражение близ Колоцкого монастыря. Также производилось построение укреплений и также позиция оставлена. Она имела свои выгоды и не менее недостатков. Правый фланг, составляя важнейшие возвышения, господствовал местами на протяжении всей линии, но если бы невозможно было удержать его, отступление делалось затруднительным, тем более что в тылу лежала тесная и заселенная долина».
Как видите, Кутузов не руководствовался мыслью «сжечь за собою мосты», для него выгоды занятия «важнейших возвышений» меркли перед затруднениями отступления. И вот если эту мысль не проследить, то мы не поймем, какими критериями руководствовался Кутузов, выбрав для сражения местность за селом Бородино на Смоленской дороге.
В Интернете у одного из апологетов Кутузова прочел: «Выбирая позицию, Кутузов – один из самых блестящих тактиков военной истории – главным образом выбирал ее с точки зрения маневрирования и ведения прицельного огня артиллерией». Вывод поразителен уже тем, что даже этот источник сообщает, что половина артиллерии русской армии не была установлена на этих «прекрасных артиллерийских позициях» ни для «ведения прицельного огня», ни для какого иного и находилась к началу боя в резерве, черт знает где от места событий.
Бородинское поле удивило даже артиллерийского офицера Л. Толстого, и удивило именно несуразностью этого выбора: «Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему-нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте».
Возникает вопрос: почему Кутузов не дал сражение на более сильной позиции? Ответа у историков нет. И напрашивается первая беспокоящая мысль о том, что у Кутузова были какие-то свои резоны, о которых история умалчивает.
Позиция русской армии по условной прямой с северо-востока на юго-запад пересекала новую Смоленскую дорогу на Москву, идущую с запада на восток. Длина фронта была примерно 10 км (по прямой) от деревни Маслово до деревни Шевардино. По полю предстоящего боя протекала река Колоча – правый рукав Москвы-реки – и впадала в Москву-реку за правым флангом русских позиций. Правая половина фронта шла вдоль Колочи, имевшей очень крутой правый (русский) берег и низкий левый (французский) берег. Правда, и на левом берегу были возвышенности, однако они отстояли далеко от реки, образуя до воды низкий берег и болотистую пойму. Но далее, к левому флангу, позиции русских войск. Колоча текла с запада, поэтому линия фронта на левом фланге от реки отклонялась, оставляя между берегом и позициями достаточно пространства для действий французских войск – до 2 км в районе левого фланга.
Поперек русских позиций, из их тыла к реке Колоче, с расстояния примерно 5 (южный) и 8 (северный) километров шли два глубоких оврага, практически соединяющихся у реки, по дну оврагов к реке текли ручьи. Овраги были проходимы, но с точки зрения маневра русских войск это было очень неудобно. Ермолов вспоминает: «Рано утром князь Кутузов осматривал армию. Не всюду могли проходить большие дрожки, в которых его возили». А пушки везде могли проходить?
Итак, правый фланг русской армии с севера был защищен Москвой-рекой, с фронта крутым (метров 10–15) обрывом правого берега Колочи, слева (от левого фланга русской армии) правый фланг был отгорожен глубоким и длинным оврагом. Правый фланг фактически был крепостью, через которую и проходила новая Смоленская дорога. Скажем так, была прекрасная возможность пострелять по французам с высокого берега правого фланга и удобно отступать по этой дороге дальше на Москву и за Москву.
Схема Бородинского сражения
А левый фланг шел через чистое поле, упираясь в очень условное препятствие – леса, скорее даже рощи. Поскольку эти рощи защищали фланг уж очень условно, то у деревни Шевардино 6 тыс. рабочих построили полевую земляную крепость – редут. Смысл Шевардинского редута многим историкам непонятен, поскольку он никак не защищал выхода французов в тыл левого фланга с юга, а сам редут, открытый со всех сторон, защитить было очень тяжело. Это было попыткой хоть как-то улучшить заведомо негодное для битвы поле боя.
Что еще важно понимать: на юге, параллельно новой Смоленской дороге, из Ельни шла старая (почтовая)
Смоленская дорога, а километрах в 10 в тылу нашей армии старая дорога почти вплотную подходила к новой Смоленской дороге. То есть если бы Наполеону не нужно было разгромить русскую армию, а просто быстро дойти до Москвы, и если бы он пошел по старой дороге, то обошел бы русскую армию, оказавшись у нее в тылу. И возможность каким-то соединениям французской армии (той же коннице) выйти в тыл Кутузову по этой дороге у французов сохранялась все сражение, и они пытались это сделать.
Что вообще становится понятным после обозрения карты Бородинской битвы? Что не только Наполеон, но и никакой дурак не стал бы атаковать правый фланг русской армии. Ведь атаковать пришлось бы под русским огнем с высокого берега. Правый фланг был заведомо бездействующим, и было совершенно понятно, что все события обязаны были происходить на левом фланге.
Так оно и было. 24 августа подошел французский авангард и ударил по Шевардинскому редуту, который мешал переправе и развертыванию французской армии. Разгорелся ожесточенный бой, в ходе которого редут переходил из рук в руки и в конце концов остался в наших руках, но, ввиду его изначальной бесполезности, редут ночью оставили.
Правда, уже к этому времени стало понятно, что выходу французов через левый фланг в тыл противопоставить нечего, и фронт русских войск загнули на юг. У деревни Семеновское спешно строились полевые укрепления – флеши, названные впоследствии «Багратионовы», – это был центр левого фланга. Левой оконечностью фланга была стоящая на старой Смоленской дороге деревня Утица, а правой – высота с батареей, впоследствии названной «батареей Раевского». В этом месте фронт всей армии ломался, выдаваясь углом вперед, – заведомо убийственное для армии построение. А в тылу фланга оказался южный (Семеновский) овраг, мешавший быстро подать в передовую линию большую массу войск, – опять убийственное построение.
Правый (русский) берег р. Колочи уд. Горки. На берегу русскими было выстроено 4 батареи (на 34 орудия)
Таким образом, позиция была исключительно мерзкой – такой, на которой местность никак не используется для повышения эффективности своего оружия, а конфигурация фронта дает преимущество противнику, особенно в артиллерии. Опытный артиллерист Ермолов написал о получившейся на начало битвы позиции: «Но в то же время преломление линии, образуя исходящий угол, давало неприятелю выгоду продольных рикошетных выстрелов». И какую выгоду!
Как видите, Кутузов не руководствовался мыслью «сжечь за собою мосты», для него выгоды занятия «важнейших возвышений» меркли перед затруднениями отступления. И вот если эту мысль не проследить, то мы не поймем, какими критериями руководствовался Кутузов, выбрав для сражения местность за селом Бородино на Смоленской дороге.
В Интернете у одного из апологетов Кутузова прочел: «Выбирая позицию, Кутузов – один из самых блестящих тактиков военной истории – главным образом выбирал ее с точки зрения маневрирования и ведения прицельного огня артиллерией». Вывод поразителен уже тем, что даже этот источник сообщает, что половина артиллерии русской армии не была установлена на этих «прекрасных артиллерийских позициях» ни для «ведения прицельного огня», ни для какого иного и находилась к началу боя в резерве, черт знает где от места событий.
Бородинское поле удивило даже артиллерийского офицера Л. Толстого, и удивило именно несуразностью этого выбора: «Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему-нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте».
Возникает вопрос: почему Кутузов не дал сражение на более сильной позиции? Ответа у историков нет. И напрашивается первая беспокоящая мысль о том, что у Кутузова были какие-то свои резоны, о которых история умалчивает.
Позиция русской армии по условной прямой с северо-востока на юго-запад пересекала новую Смоленскую дорогу на Москву, идущую с запада на восток. Длина фронта была примерно 10 км (по прямой) от деревни Маслово до деревни Шевардино. По полю предстоящего боя протекала река Колоча – правый рукав Москвы-реки – и впадала в Москву-реку за правым флангом русских позиций. Правая половина фронта шла вдоль Колочи, имевшей очень крутой правый (русский) берег и низкий левый (французский) берег. Правда, и на левом берегу были возвышенности, однако они отстояли далеко от реки, образуя до воды низкий берег и болотистую пойму. Но далее, к левому флангу, позиции русских войск. Колоча текла с запада, поэтому линия фронта на левом фланге от реки отклонялась, оставляя между берегом и позициями достаточно пространства для действий французских войск – до 2 км в районе левого фланга.
Поперек русских позиций, из их тыла к реке Колоче, с расстояния примерно 5 (южный) и 8 (северный) километров шли два глубоких оврага, практически соединяющихся у реки, по дну оврагов к реке текли ручьи. Овраги были проходимы, но с точки зрения маневра русских войск это было очень неудобно. Ермолов вспоминает: «Рано утром князь Кутузов осматривал армию. Не всюду могли проходить большие дрожки, в которых его возили». А пушки везде могли проходить?
Итак, правый фланг русской армии с севера был защищен Москвой-рекой, с фронта крутым (метров 10–15) обрывом правого берега Колочи, слева (от левого фланга русской армии) правый фланг был отгорожен глубоким и длинным оврагом. Правый фланг фактически был крепостью, через которую и проходила новая Смоленская дорога. Скажем так, была прекрасная возможность пострелять по французам с высокого берега правого фланга и удобно отступать по этой дороге дальше на Москву и за Москву.
А левый фланг шел через чистое поле, упираясь в очень условное препятствие – леса, скорее даже рощи. Поскольку эти рощи защищали фланг уж очень условно, то у деревни Шевардино 6 тыс. рабочих построили полевую земляную крепость – редут. Смысл Шевардинского редута многим историкам непонятен, поскольку он никак не защищал выхода французов в тыл левого фланга с юга, а сам редут, открытый со всех сторон, защитить было очень тяжело. Это было попыткой хоть как-то улучшить заведомо негодное для битвы поле боя.
Что еще важно понимать: на юге, параллельно новой Смоленской дороге, из Ельни шла старая (почтовая)
Смоленская дорога, а километрах в 10 в тылу нашей армии старая дорога почти вплотную подходила к новой Смоленской дороге. То есть если бы Наполеону не нужно было разгромить русскую армию, а просто быстро дойти до Москвы, и если бы он пошел по старой дороге, то обошел бы русскую армию, оказавшись у нее в тылу. И возможность каким-то соединениям французской армии (той же коннице) выйти в тыл Кутузову по этой дороге у французов сохранялась все сражение, и они пытались это сделать.
Что вообще становится понятным после обозрения карты Бородинской битвы? Что не только Наполеон, но и никакой дурак не стал бы атаковать правый фланг русской армии. Ведь атаковать пришлось бы под русским огнем с высокого берега. Правый фланг был заведомо бездействующим, и было совершенно понятно, что все события обязаны были происходить на левом фланге.
Так оно и было. 24 августа подошел французский авангард и ударил по Шевардинскому редуту, который мешал переправе и развертыванию французской армии. Разгорелся ожесточенный бой, в ходе которого редут переходил из рук в руки и в конце концов остался в наших руках, но, ввиду его изначальной бесполезности, редут ночью оставили.
Правда, уже к этому времени стало понятно, что выходу французов через левый фланг в тыл противопоставить нечего, и фронт русских войск загнули на юг. У деревни Семеновское спешно строились полевые укрепления – флеши, названные впоследствии «Багратионовы», – это был центр левого фланга. Левой оконечностью фланга была стоящая на старой Смоленской дороге деревня Утица, а правой – высота с батареей, впоследствии названной «батареей Раевского». В этом месте фронт всей армии ломался, выдаваясь углом вперед, – заведомо убийственное для армии построение. А в тылу фланга оказался южный (Семеновский) овраг, мешавший быстро подать в передовую линию большую массу войск, – опять убийственное построение.
Таким образом, позиция была исключительно мерзкой – такой, на которой местность никак не используется для повышения эффективности своего оружия, а конфигурация фронта дает преимущество противнику, особенно в артиллерии. Опытный артиллерист Ермолов написал о получившейся на начало битвы позиции: «Но в то же время преломление линии, образуя исходящий угол, давало неприятелю выгоду продольных рикошетных выстрелов». И какую выгоду!