Юрий Никитин. Истребивший магию

   – Зато ничего больше не оттоптал, – сообщил он скромно.
   Она сказала радостно:
   – Но-но, не намекивай!.. Я девушка гордая. И твои зеленые глаза на меня не действуют. Не вздумай лезть ко мне ночью.
   – Хорошо, – согласился он оскорбительно легко. – Не вздумаю. И ты тоже.
   – Что-о?
   – Не лезь ко мне, – объяснил он. – У меня обет целомудрия.
   Она охнула в великом возмущении:
   – Я лезть к тебе?.. Да что ты о себе возомнил? Я вообще рыжих не выношу!
   Она легла поближе к костру, хотя не зябко, но страшно, вдруг из темноты протянется хищная лапа и цапнет ее за ногу, потому она старательно подгибала их, подтягивала к подбородку и скручивалась так, что только спина горбиком со всех сторон, а она внутри, как свернувшийся клубочком еж.
   Олег, к ее разочарованию, лег по другую сторону костра, хотя ничто не мешало лечь рядом, а там мог бы словно невзначай, якобы во сне, закинуть на нее руку, и тогда бы она могла с возмущением ее сбросить, как отвратительную змею, и покричать о мужском скотстве, о грубости, о дикости…
   Правда, потом и она, уже в глубоком сне, во сне можно, могла бы прижаться к нему, сильному и надежному, этого у него не отнимешь, несмотря на все его недостатки, и даже если бы обнял ее за плечо, сделала бы вид, что крепко спит и не чувствует, зато так намного защищеннее и уютнее, чем сейчас, когда от костра слишком жарко, можно вообще загореться, а со спины не только холодно, но и страшно.
   И все-таки даже на расстоянии она чувствовала исходящую от него уверенность и защиту, повозилась, заворачиваясь в одеяло, как гусеница в кокон, а уснула быстро и неожиданно.
 
   Проснулась, чувствуя себе свеженькой, отдохнувшей и даже не голодной. Что-то есть в присутствии большого сильного мужчины, когда если умом и страшишься, но верный женский инстинкт говорит, что на такого можно положиться, все сделает и обо всем позаботится.
   Даже конь спокойно дремлет, как только его не увели эти разбойники. У них же расчет был и на то, что от волчьего запаха кони в ужасе безумеют и разбегаются, обрывая любую привязь.
   От костра идет надежное сухое тепло. Толстый слой серого пепла, легчайшего и просто невесомого, покрывает крупные комья углей, и когда легкий утренний ветерок сдул с боковых серое покрывало, обнажились с кулак размером пурпурные раскаленные комья.
   Послышались шаги, волхв вышел из-за дуба, такой же широкий в плечах, невозмутимый и вообще чем-то похожий, хотя, конечно, назвать его дубом – обидится. Так что надо попробовать.
   – Доброе утро, – сказал он.
   – Утро доброе, – ответила она. – Ты что, на охоту ходил?
   – Не люблю зверей бить, – ответил он. – Да и зачем?
   – Как зачем? – переспросила она. – А ваши звериные мужские инстинкты тешить?.. Заодно и на жаркое добыть…
   – По ночам сплю, – сообщил он. – А еды у нас хватит.
   Она кивнула:
   – Да, после вчерашнего застолья как раз осталось на скромный завтрак…
   Он молча вытащил из мешка и развернул сверток с едой. Она широко распахнула глаза: вчера казалось, что опустошили припасы больше чем наполовину, но сегодня все цело.
   – У тебя что, – спросила она с тайной надеждой, – волшебная сума?
   Он коротко усмехнулся:
   – Это из второго мешка. Будь повнимательнее, ты бы заметила, что у меня их два.
   Она промолчала. Вообще-то видела оба, равномерно с двух сторон позади седла, но полагала, что там только одеяла, огниво и прочие необходимые в путешествии вещи.
   – Ты запасливый, – похвалила она. – Хозяйственный даже.
   Он изумился:
   – Я?
   – Что, никогда не слышал?
   – Впервые, – признался он. – Как только меня не обзывали, но чтоб еще и хозяйственным…
   Он не стал бросать в костер оставшийся хворост, только взмахнул широкой ладонью, и пепел послушно улетел, обнажив крупные алые угли.
   Она смотрела, как он умело разогревает мясо, по скупым движениям чувствуется опыт, долгие годы путешествий и ночных бдений перед костром.
   – Тебе хорошо, – сказала она со вздохом.
   – Хорошо, – согласился он, посмотрел на нее и поинтересовался: – Чем мне так хорошо?
   – Не сидишь на месте, – пояснила она. – А вот меня хотели заставить. Уже и жениха нашли… Родовитого, богатого. Отвертеться никак не удавалось…
   – Пришлось удрать? – поинтересовался он с сочувствием.
   Она кивнула.
   – Как ты догадался?
   – Да ты вся удратая, – пояснил он. – Бери вот сыр, пока свежий. И мясо… а то клюешь, как воробей.
   – Спасибо, – ответила она польщенно.
   Он добавил:
   – Вчера жрала в три горла, как свинья ненасытная, а сегодня какая-то вялая. Не заболела?
   – Я сама лекарь, – огрызнулась она.
   – Болеют и лекари, – сказал он рассудительно.
   Остатки завтрака не стал бережно собирать в узелок, а разложил вокруг костра. Пусть, дескать, муравьи полакомятся, а там и другие зверушки попробуют городской еды, надо делиться с малыми и сирыми…
   Конь подошел на свист, Олег взгромоздил ему на спину седло, Барвинок собрала и завязала потуже мешки. Наконец Олег поднялся в седло, протянул ей руку, и снова она удивилась, с какой легкостью он поднял ее, хотя, увы, даже не сделал вид, что забыл, где она сидит, и не попытался посадить впереди себя.
   Сердитая, она молча держалась за его пояс, конь сперва шел неторопливой рысью, а потом она обнаружила, что встречный ветер ревет справа и слева с такой мощью, словно она, уцепившись за волхва, падает с ним с горы.
   Ее подмывало спросить ехидно, как он заставляет коня мчаться так шибко, бедное животное падет скоро, не жалко ли такому сердобольному, что даже муравьев жалеет, но волхв выглядит таким серьезным и сосредоточенным, что так и не решилась раскрыть рот.
   Впереди выросла гряда зеленых, как лягушки, холмов, приблизилась. Она рассмотрела множество овец, покрывающих подножья, как снег. Конь бодро промчался между двумя изумрудными горами, пахнущими свежей травой и цветами, она за спиной Олега ахнула и приподнялась, стараясь рассмотреть через плечо.
   За холмами цветущая и широкая долина, а в ней богатейшее село, что уже не село, а город, хотя возле каждого дома немалый огород, роскошный сад, во дворе из сараев выглядывают коровы, козы, овцы. Посреди села большое озеро, берега выложены камнем, утки и гуси плещутся на одном конце, на другом – детвора визжит и брызгает друг в друга водой.
   Дома все как один каменные, с трубами, крыши из празднично-красной черепицы, у многих по стенам взбирается виноград. Конь все еще двигался ровным галопом, она рассмотрела крупные, налитые соком гроздья. Между домами широкие дорожки, одни вымощены камнем, другие просто посыпаны песком золотистого цвета. Немногочисленные люди на улице одеты непривычно богато. Богато и чисто, словно и не в селе живут, где коровы, навоз, работа с землей, а в прекрасном краю сплошного праздника…
   – Прекрасно, – выдохнула она, – просто прекрасно! Это еще лучше, чем то село, которое ты так хвалил!
   – Да, – ответил Олег без улыбки, – село просто изумительно. Это же надо так…
   Она с некоторым сомнением смотрела в его прямую спину, как-то сказал без восторга, хотя такого в самом деле замечательного села она еще не видела.
   Олег начал придерживать коня, вертел головой, она дышала глубоко и мерно, наполняя легкие чистым воздухом, пропитанным ароматом цветов.
   – И люди, – сказала она. – Наконец-то увидела счастливых людей! И счастливую жизнь.
   – Счастливой жизни не бывает, – пробормотал он. – Бывают только счастливые дни.
   Она отмахнулась и первой соскочила на землю.
   – Думаю, – сказала она уверенно, – здесь и я смогу купить коня.
   – Да, – согласился он, – село выглядит, да.
   Из домов выходили люди, деликатно останавливались на крыльце, на пороге, давая гостям осмотреться. От группы рассматривающих немолодых крестьян, которых и крестьянами не назовешь, отделился плотно сбитый мужчина средних лет, чисто и опрятно одетый, выбритый до синевы, волосы тщательно промыты и аккуратно подстрижены. На входящих в село посмотрел со странным выражением удовольствия, надежды и ожидания.
   – Приветствую гостей, – сказал он приятным уверенным голосом, – я Кондратий, деревенский староста.
   Она сказала весело:
   – Деревня такая большая, что вы уже сельский староста, а не деревенский!.. Меня зовут Барвинок, а этого молчуна – Олег. Мы едем в Коростень, но будем рады переночевать здесь…
   Староста вежливо поклонился, голос его прозвучал бархатно, в нем слышались сила и достоинство:
   – Будем рады. Добро пожаловать в Цветущий Край.
   – Цветущий Край, – повторила она счастливо. – Это ваше село так называется?
   Он ответил с поклоном, полным достоинства:
   – Да, так называется наша деревня.
   – Даже название какое милое, – сказала она с чувством. – Ох, как я вам завидую!
   Староста сдержанно улыбнулся. Олег наконец спрыгнул на землю, за ним наблюдали с интересом. Она ревниво бросила взгляд по сторонам, но местные женщины смотрят тепло и дружески, однако ни одна почему-то не строит ему глазки, что вообще-то как-то даже не по-женски.
   Олег поинтересовался:
   – Кто может принять гостей на одну ночь?.. И еще, было бы просто замечательно, если бы в селе нашлась свободная лошадь для продажи.
   Староста покосился на его спутницу:
   – Для вашей… попутчицы?
   – Да, – подтвердил Олег. – Ездит она просто замечательно, так что ей можно и дикую, необъезженную!
   – У нас есть всякие, – заверил староста. – Вас будут рады принять в любом доме, гостей у нас любят, но я бы советовал дом Феофила, видите, с двумя флюгерами на крыше?.. Феофил сейчас один, а дом просторный…
   – Спасибо, – ответил Олег, – мы сошлемся на вас…
   – Да, – ответил староста, – конечно… хотя и не обязательно, Феофил вон идет… Феофил, быстрее сюда! К тебе гости!
   Феофил, высокий и худой, одетый в умопомрачительно дорогие ткани, почти подбежал, сразу заулыбался с таким теплом, что даже недоверчивый Олег ощутил, как тает ледок недоверия и подозрительности.
   – Я рад, – сказал Феофил быстро. – Пойдемте, пойдемте!
   – Да, – сказал староста уже без улыбки, – а то другие перехватят.
   Олег двинулся следом, ведя коня в поводу, Барвинок счастливо щебетала, радовалась, хихикала, ей тоже улыбались по дороге и отвечали радостными голосами.
   Дом у Феофила в самом деле просторный, чистый, с хорошей, добротной мебелью, большая печь, а через широкие окна хорошо виден роскошный огород. Чуть дальше – сад, ветви гнутся под гроздьями яблок, груш, налитых соком слив, а между деревьями бродят толстые сытые гуси и лениво поклевывают упавшие груши, сливы.
   – Располагайтесь, – сказал Феофил, – я во второй половине за стеной. Если что нужно, зовите без стеснения.
   – Спасибо, – ответил Олег степенно и добавил медленно, как бы с сомнением: – Добрый человек.
   Барвинок бросила взгляд, полный раздражения, а сама сказала самым сладеньким голоском:
   – Спасибо, Феофил!.. Мы не привередливые.
   – Через час ужин, – сказал Феофил уже от порога, – не набивайте желудки своим дорожным харчем.
   Он вышел, она сказала восхищенно:
   – Какой деликатный! Не лезет с расспросами, но намекнул, что ужин у него будет получше того, что путники носят в мешках.
   – Деликатный, – согласился Олег. – Мне такие тоже нравятся. И кровать здесь широкая…
   Она оглянулась, глаза расширились при виде отделенной широкой занавеской части комнаты.
   – Там кровать? Вот что вы все в первую очередь замечаете!.. И не мечтай, я не терплю, когда рядом сопят, храпят и чешутся.
   Олег хмыкнул, но смолчал, прошелся по комнате. Зеленые глаза без всякого выражения осматривали мебель, отделку стен, широкие добротные подоконники, похожие на добавочные столы, открыл окно и выглянул в сад.
   – До ужина час, – напомнила она.
   Он кивнул.
   – Да, иди пройдись. А я посмотрю коня для тебя.
   – Я сама выберу!
   – Разбираешься? – спросил он. – Не возьмешь такого, что с виду бодр, а через версту падет бездыханным?
   Она поморщилась.
   – Ладно, посмотри ты. Тебе с твоим конем повезло. Вот деньги, возьми.
   Он отмахнулся:
   – На мелочи у меня всегда при себе.
   Вышел, чуть согнувшись под не для его роста низкой притолокой, а она сердито смотрела вслед. Снова этот гад показал себя небрежно великодушным, не только взявшись заплатить за нее, но и заранее отвергнув любые благодарности.

Глава 11

   Она вышла на порог и сразу ощутила себя радостной и счастливой в таком селе и среди таких людей, умеют же люди жить, не то что в других, здесь даже дорога уложена крупным и мелким камнем, не пожалели труда, зато после любого дождя можно пройти из одного конца села в другой конец, не переходя глубокие лужи, не пачкая грязью башмаки и подол платья.
   Даже чуточку жаль, что совсем нет больных, ее умение лечить осталось невостребованным. Все здоровые, румяные, сытые, хорошо одеты, у всех ухоженные огороды и сады, заборы не высокие, а только чтоб козы не перепрыгивали, по улицам ходят к озеру неподалеку и обратно большие стада откормленных гусей, им почтительно уступают дорогу даже коровы, тоже упитанные, с отвисающим до земли раздутым от молока выменем.
   Волхв исчез, однажды только слышала его сильный, размеренный голос. Он выбирал коня, но даже торговался слишком уж равнодушно, хотя говорил то громче, то тише, однако она чувствовала, что цена его вообще-то заботит мало, хотя не могла понять почему.
   Потом увидела его издали, как он входит в местную корчму, небольшой и тоже очень опрятный домик. Удивительно, никто не валяется пьяным сбоку от крыльца, а сверху никто не мочится на них, нет слишком громкого гвалта, когда никто не слушает других, а только талдычит свое, даже подумала насчет того, чтобы и самой войти вслед за Олегом, нечего все интересное присваивать мужчинам, но заколебалась: не чересчур ли, такую отважную перестанут воспринимать как женщину…
   А Олег в корчме огляделся с порога, удивления чистотой и вкусными запахами не выразил, за двумя широкими столами всего трое, два за одним и один, лохматый и с неухоженной бородкой, за другим.
   Он подсел к одинокому.
   – Не помешаю? – спросил он дружелюбно.
   Селянин взглянул на него исподлобья. Перед ним уже пустой кувшин и большая чашка, тоже пустая, но выглядит трезвым и несчастным.
   – Мне? – переспросил он потерянным голосом. – Мне уже ничего не мешает. А вот тебе…
   – А что мне? – спросил Олег. Он оглянулся, помахал рукой в сторону кухни. Вышел крепкого сложения мужчина. Олег снова повернулся с бородачу: – Чем мне тут плохо?
   Бородач внезапно поморщился, словно дико заболели все зубы.
   – Хорошо, хорошо, – проговорил он сипло, – здесь всем хорошо. Тебе здесь понравится.
   Его багровая рожа стала белой, он некоторое время тяжело дышал, но боль отпустила, посмотрел на Олега хмуро и с непонятной злостью.
   Подошел хозяин, Олег сказал строго:
   – Жареного мяса мне и моему другу. И вина. Кувшин.
   Хозяин поклонился:
   – Все будет через минуту.
   Олег повернулся к бородачу, тот с несчастным видом вертел в пальцах кружку.
   – Сейчас принесет, – сказал Олег успокаивающе.
   – Уже несет, – сообщил тот безучастно.
   Олег в удивлении обернулся. Хозяин с широчайшей улыбкой приближался с огромным подносом в руках, на нем две широкие тарелки с горками поджаренного мяса, аромат, просто сшибающий с ног, и медный кувшин с сургучной печатью на горлышке.
   – Быстро, – пробормотал Олег.
   – У нас так, – ответил хозяин гордо.
   Бородач посмотрел на него почти с ненавистью, поморщился.
   – Сами откроете? – спросил хозяин Олега. – Могу помочь, но многие любят сами…
   – Не доверяют, наверное, – пробормотал Олег.
   Он взял кувшин, зажал горлышко в ладони. Послышался треск, а когда убрал руку, весь сургуч осыпался, пробка торчит наполовину. Хозяин вскинул брови, когда Олег пару раз хлопнул ладонью по донышку и пробка послушно выползла наверх.
   – Я так не пробовал, – признался он. – Здорово! Хочешь, возьму в напарники?
   – Спасибо, – ответил Олег, – но дела зовут в дорогу.
   Хозяин ушел, Олег налил вина бородачу и себе, тот с безучастным видом пригубил, больше из вежливости, лицо оставалось хмурым.
   Олег отпил сразу половину, вино просто удивительное, поинтересовался:
   – Не нравится вино?
   Бородач пробормотал:
   – А что толку, если не пьянеешь… Какое удовольствие от такого вина? Тот же компот. Ты в самом деле проездом?
   – Да, – ответил Олег. – Утром отправимся дальше. Дела, дела… Но все равно жаль, что побудем у вас одну ночь. Тут у вас замечательно. Моя спутница вообще в восторге!
   Бородач кивнул.
   – Здорово, – сказал он, хотя лицо говорило обратное. – Замечательно! У нас все хорошо.
   Олег отхлебывал вино, наблюдая за бородачом и поглядывая на двух других. Эти не только в богатой и опрятной одежде, но и чисто выбриты, волосы блестят маслом, аккуратно подстриженные и приглаженные.
   – Приятно встретить такое богатое село, – заметил Олег, – и счастливых людей. Даже трудно поверить, что все сами, без магии.
   На него посматривали с интересом, как на всякого нового, но и с некоторой непонятной Олегу опаской. Один из-за соседнего стола проговорил во вздохом:
   – Цены поднялись, поднялись… Старики говорят, раньше за одну серебряную монету можно было все тучи перегнать со своего поля на огород соседа, а теперь что?.. Кончилась магия, кончилась…
   – Но есть счастливцы, – заметил Олег очень спокойно, даже лениво, – все еще пользуются?
   Мужики переглянулись, лица довольные, только бородач за столом Олега оставался мрачным. За окном сгущались сумерки, длинно и голосисто пропели петухи.
   – Сейчас, – произнес один из аккуратных, – про магию стало и говорить опасно…
   Олег удивился:
   – Почему?
   – По слухам, – пояснил его сосед, – появился некий злодей неслыханной силы и ростом с дерево… убивает колдунов.
   Олег спросил недоверчиво:
   – Воин? Таких огромных не бывает. А вообще-то ничего удивительного, герои всегда дрались с колдунами. Это у них дело чести. Сначала колдунов, потом драконов.
   – Не совсем воин, – проговорил мужик с неуверенностью. – Вроде бы не воин и вовсе.
   – А кто?
   Мужик ответил со вздохом:
   – Непонятно.
   – А что хочет?
   – Тоже непонятно. Просто убивает колдунов. А еще уничтожает запасы колдовской воды.
   Олег задумался.
   – Колдунов – понятно, это у воинов принято. А запасы колдовской воды… зачем?
   Мужик сказал чуточку раздраженно:
   – Чтоб другой кто колдовать не стал! Когда есть волшебная вода, научиться легко.
   – А-а-а, – протянул Олег, – тогда ты прав, то не воин. Воин не додумается еще и воду спустить в землю.
   – Я и говорю! Воин убил, пограбил и пошел дальше. Нет, это не воин, не воин… А вот кто – непонятно. И зачем?.. Воду-то зачем портить?.. Это ж найти сундуки с золотом и превратить все добро в свинец! Даже не в свинец, а… даже не знаю, в сухие листья! Или вообще в дым. Дурак какой-то.
   Его собеседник прислушивался и кивал, потом заговорил тоже, поддерживая друга, что дурак, ясно, что дурак.
   Олег слушал-слушал, тоже кивал, наконец сказал:
   – Да, вы правы. Раз непонятно – то дурак.
   – Вот-вот, – сказал первый одобрительно, – наконец-то ты все понял!
   – Ты хорошо объяснил, – ответил Олег вежливо. – Я вообще-то понятливый, только до меня доходит медленно. Я не понимаю, если объясняли мало или всего один раз.
   Мужик сказал понимающе:
   – Мы все здесь такие. Зато основательные. Когда что поймем – уже никаким поленом не выбьешь.
   На этот раз выпили за то, чтобы магия никогда не кончалась, но Олег наконец-то ощутил, что прекрасное вино хоть и обладает дивным вкусом, совсем не туманит голову.
 
   Барвинок вернулась в дом с ворохом цветов и фруктами в плетенной из свежих прутьев корзинке, довольная и счастливая. Олег явился позже, все такой же неторопливый, и не подумаешь, что может двигаться стремительно и точно. Сейчас чуть ли не засыпает, настолько ушел в свои мысли, хотя о чем может думать мужчина?
   Следом за ним, застенчиво улыбаясь, в комнату вошла моложавая женщина, полная, но очень приятная лицом и голосом, в руках корзинка из прутьев лозы.
   Пожелала доброго здоровья и начала выкладывать на стол свежий хлеб и сыр. Аромат потек по комнате и заставил желудок Барвинок радостно квакнуть и в нетерпении завозиться, довольно потирая лапки.
   – Сейчас принесу борщ, – сказала хозяйка. – А вы пока попробуйте с нашего огорода…
   – Куда уж разжигать аппетит, – сказал Олег то, о чем подумала и Барвинок. – И так готовы сожрать целую лошадь! Вот моя спутница слопает и копыта…
   Женщина исчезла, а спустя минуту внесла две глубокие миски, полные до краев наваристого борща. Барвинок, забыв ответить колкостью на бессовестное предположение волхва, едва дождалась, пока посудина опустится перед нею на стол, торопливо схватила деревянную расписную ложку.
   – Как вкусно пахнет!
   – Еще не то скажете, – ответила женщина с мягкой улыбкой, – когда отведаете…
   Исчезла она тихо и неслышно, деликатно оставив гостей наедине. Барвинок торопливо хлебала борщ, восторгалась, нахваливала, Олег ел молча, не смаковал, что слегка задело Барвинок, будто она сама все приготовила и потому ждет заслуженных похвал.
   Он посмотрел на нее поверх миски, на губах проступила улыбка, но глаза остались строгими и серьезными.
   – Вообще-то мне село тоже понравилось, – произнес он задумчиво. – Ни единой шуточки… Люблю сурьезных.
   Она едва не уронила ложку.
   – Что?
   Он пожал плечами.
   – Да меня упрекали как-то, что шуток не понимаю. А здесь, как вижу, никто не понимает. Или все не понимают, как правильнее?
   Она старательно работала ложкой, едва нашла момент, чтобы возразить быстро и уверенно:
   – Да какая разница? Говоришь, ни единой шуточки не услышал? Ну ты и чурбан…
   – А ты?
   – Я? – спросила она обиженно и опустила ложку. – Я похожа на чурбан? Это у меня фигура, по-твоему, чурбанистая или я вся чурбан? Что ты хотел сказать?
   Он напомнил сдержанно:
   – Говоришь, шуточки слышала?
   – Ну конечно! – воскликнула она.
   – Например?
   – Да пожалуйста!
   Она запнулась на полуслове, нахмурилась. Он наблюдал, как на ее лобике собирались морщинки, теснили одна другую, брови то поднимались, то сдвигались на переносице.
   – Ну-ну, – подбодрил он.
   Она сказала растерянно:
   – Я просто не запомнила. У меня такая память, шутки люблю, но запомнить не удается.
   – Так-так…
   – Не может быть, – заговорила она горячо, – чтобы не было шуток! Я просто не запомнила, вот и все. У меня память такая, особенная.
   – Ты ешь-ешь, – сказал он и указал взглядом на тарелку. – А то остынет. Я тоже не запомнил, но еще и не слышал. А память у меня, знаешь ли, как у большого и очень голодного слона. Еще много поместится в такую голову. Не отвлекайся, не отвлекайся. Как-нибудь потом объясню. Это такие звери, единственные на белом свете, что не умеют прыгать. Даже подпрыгивать. Так вот, шуток не было вовсе. Хотя в таком богатом и сытом селе… гм…
   Она сказала в тарелку:
   – Глупости! Вот выйдем сейчас на улицу, сам убедишься.
   После борща было жареное мясо только что со сковородки и с ароматно пахнущей гречневой кашей, а потом охлажденный в глубоком погребе компот из яблок.
   Из-за стола поднялись настолько отяжелевшие, что Барвинок украдкой посмотрела на роскошно широкую кровать. Если волхв предложит отдохнуть после такой обильной трапезы, отказываться глупо, все-таки они не только что с постели, а проделали долгий путь, устали, как набегавшиеся волки…
   – Ну вот, – произнес он с удовлетворением, – наконец-то закончили. Жаль, уже темнеет, а то бы самое время в дорогу.
   Она поежилась, здесь так тепло и уютно, а за окном словно бы поплыл незримый туман, все теряет четкость, краски, становится серым и размытым, оттого опасным и пугающим.
   – Что ты так рвешься в дорогу?
   – Дорога, – ответил он нравоучительно, – это жизнь. Самая короткая обычно самая грязная, да и длинная немногим чище. Но идти надо.
   – Какой ты скучный!
   – И не остроумный, – согласился он. – Но вешаться пока не буду. И топиться.
   Она не успела ответить ехидностью, он потянул носом, поморщился.
   – Что тебе опять не так? – спросила она сердито.
   – Свечи, – буркнул он. – Светильники с маслом надежнее. Слышишь, одна упала прямо на пол?
   Барвинок насторожилась, тоже потянула носом, но запахи в комнате все те же.
   – Не слышу.
   – А она все-таки упала, – сказал он равнодушно. – Если не докатилась до ковра, ничего не случится.
   Барвинок вскочила, распахнула дверь в соседнюю комнату и только там уловила слабый запах гари. Свеча в самом деле, выпав из подсвечника в стене, докатилась до ковра, там от нее тлеет краешек, несколько ворсинок уже ярко-красные, как накаленная проволока для кольчуги.
   Поплевав на кончики пальцев, она прижала чадящий сизым дымком фитиль, тот зашипел едва слышно и стих, а она взобралась на сундук с погасшей свечой в руке, зажгла ее от второй, туго вбитой в заплывшую воском чашечку, другая лунка уже успела остыть, воска там почти нет, пришлось наклонить свечу так, чтобы воск покапал туда и чтоб его хватило для удерживания свечи, когда застынет…
   Наконец, вдавив свечу в горячий воск основанием, она соскочила на пол и подумала, что в самом деле много суеты для тех, кому достаточно щелкнуть пальцами, чтобы во всем доме появился яркий свет.