Забирко Виталий. Слишком много привидений

   — Нам столько не осилить.
   — Что не осилим, домой унесу, — весело парировал я. Махмуд промолчал, но по насупленному виду я его понял.
   — Держи, — протянул я двадцать долларов, — новую сумку купишь.
   Махмуд взял деньги, пошуршал ими и с подозрением посмотрел на меня. За эти деньги можно было купить десяток таких сумок.
   Я беззаботно рассмеялся, сел на скамейку и, наклонившись к уху Махмуда, шепнул:
   — Знаешь, кто куш на ипподроме сорвал?
   Он отшатнулся. В зрачках вспыхнул огонек восхищения.
   —Ты?!
   Я кивнул.
   — Только не тридцать тысяч, а девять, — уточнил я тихо. — Молва любит преувеличивать. Но и это неплохо, как считаешь?
   — Неплохо… — эхом отозвался он и, оценив ситуацию, справедливо возмутился: — Что же пивом тогда угощаешь?!
   — А ты предлагаешь в таком виде и с твоим грузом в ресторан зайти? Или прямо здесь, на скамейке, коньяк распивать? Смотри, кто здесь гуляет.
   Мимо, обходя свой участок, неторопливо прошел дежурный милиционер, скользнув по нашим лицам оценивающим взглядом.
   — Уговорил, — кисло усмехнулся Махмуд.
   Я чуть расстегнул «молнию» на сумке, достал две бутылки пива.
   Солнце уже скрылось за коньком крыши вокзала, но жара не спала, поэтому по бутылке мы выпили сразу, не отрываясь от горлышек. Откуда ни возьмись появилась опрятная старушка и, униженно бубня, начала выпрашивать пустые бутылки. Мы отдали, я достал вторую пару пива, и старушка, вежливо извинившись, попросила никому, кроме нее, пустую тару не отдавать. Заручившись нашим согласием, она отошла метров на десять и уселась на соседнюю скамейку, не сводя с нас скорбных глаз. Не дай бог мне дожить до пенсии и очутиться на ее месте.
   Разговор не клеился. Больше всего хотелось встать и уйти подальше от вокзала, но как это сделать, не вызвав у Махмуда обоснованных подозрений, придумать я не мог. Махмуд тоже помалкивал, обескураженный известием о том, кто именно сорвал солидный куш в тотализатор.
   Обойдя привокзальную площадь, милиционер снова прошел мимо скамейки, задержав на нас взгляд. В глазах милиционера читалась зависть. В такую жару ему тоже хотелось холодного пива, но служба не позволяла.
   — Что, пустая тара нужна? — внезапно зацепил его Махмуд. — Опоздал, к нам уже очередь. — Он указал бутылкой на старушку на соседней скамейке.
   Щека у милиционера дернулась, лицо посуровело. Он остановился и вперился в Махмуда тяжелым взглядом.
   Я обомлел. Не хватало только, чтобы нас именно сейчас забрали в участок. Представляю, как там будет «весело», когда из сумки извлекут кейс и откроют.
   — Ты чего, Махмуд? — обозлился я. — Человек при исполнении, а ты его подначиваешь. Извините нас, — обратился уже к милиционеру. — Шутки у моего друга дурацкие.
   Милиционер мельком глянул на меня, подошел к тележке, заглянул в приоткрытый картонный ящик. Увидев книги, поморщился. Не стоил этот товар того, чтобы с нами связываться.
   — Шути лучше со своей женой, — посоветовал он Махмуду. — Если я пошучу, тебе будет не до веселья.
   Он развернулся и зашагал прочь. У меня отлегло от сердца.
   — В каталажку захотел? — прошипел я.
   — А… — пренебрежительно отмахнулся Махмуд. — В печенках менты у меня сидят. Дня не проходит, чтобы книгу с лотка не захапали. Хуже рэкетиров — те книжников не трогают.
   Предлог получился — лучше не придумаешь. Самое время напустить на лицо обиженный вид, подняться и уйти. Но я не успел. Вышло мое время.
   По асфальту прошуршали шины, и у обочины дороги, почти на том самом месте, где стоял «Мерседес» Порошина, остановилась темно-синяя «Тойота». Мне и оборачиваться было не нужно — картинка из будущего стояла перед глазами.
   Дверца машины распахнулась, из салона выбрался парень и деловым шагом направился к вокзалу.
   Я мельком глянул на часы, краем глаза зацепил парня и обмер. Надо же так опростоволоситься! Следователя из меня точно бы не получилось. Два раза «видел» этого парня в вещих видениях, один раз воочию, а сопоставил и то, и другое только сейчас. Новый ухажер Аллы. Отнюдь не случайно мне подумалось в кафе, что жизнь у него связана с криминалом, но я тогда на подсказку подсознания не обратил внимания. В одном, правда, ошибся — не «Мерседес» у него, а «Тойота»… Но зато теперь я полностью знал его подноготную. Егор Долгушин, двадцать шесть лет, родился в городе Томске. Отучился два курса на экономическом факультете Московского университета, затем бросил. Мастер спорта по пулевой стрельбе, оттачивал свое мастерство наемным снайпером в Приднестровье. Умный, расчетливый, беспринципный. Создал группу киллеров из таких же, как сам, ребят, основанную на жесткой дисциплине и строгой конспирации. Никто в группе не знает его прошлого — сейчас он Игорь Долгов, с соответствующими документами. А в машине сидят Павел Смирнов и Даниил Коровин — имена и фамилии подлинные, но ребята под стать своему шефу. Из новой популяции киллеров, для которых избранная профессия не развлечение, а серьезная работа. Еще почему-то в голове возникла информация о директоре ипподрома — Михаиле Александровиче Грызлове. Он тоже имел какое-то отношение к киллерам и мэру, но я отодвинул эту информацию на второй план. Связь Грызлова с киллерами была запутанной и как бы второстепенной — почему-то именно он являлся причиной непредвиденной задержки передачи денег на два дня, но мне сейчас было не до детального анализа.
   — Ждешь кого-то? — спросил Махмуд, заметив, как я посмотрел на часы.
   — Нет. Меня в гости ждут, — нашелся я. — Но минут десять еще есть.
   Долгушин-Долгов скрылся в здании вокзала, я допил пиво и кивком головы подозвал старушку.
   Внезапно дверцы «Тойоты» захлопали, из машины выскочили Смирнов и Коровин и почти бегом устремились к вокзалу. Коровин на ходу спрятал в карман сотовый телефон.
   «Началось», — похолодело в груди.
   Они встретились на высоком крыльце вокзала, быстро обменялись короткими фразами и тут же разбежались. Смирнов скрылся в здании, Коровин юркнул в подземный переход, ведущий на перрон, а Долгов-Долгушин остался на крыльце, пристальным взглядом обводя привокзальную площадь.
   Как хорошо, что я догадался взять у Махмуда сумку и спрятать в нее кейс! В два счета меня бы сейчас вычислили.
   Неторопливо развернувшись, я достал из сумки последние две бутылки, откупорил, передал одну Махмуду и в этот момент почувствовал, как ищущий взгляд Егора Долгушина прошелся по скамейке. Ощущение было настолько острым, что даже показалось, будто на секунду взгляд задержался именно на мне. Чего только не почудится в смятении — у страха глаза велики.
   — Значит, детективами приторговываешь? — спросил я, отхлебывая из бутылки и краем глаза косясь на крыльцо.
   — Ага, — равнодушно согласился Махмуд. От пива он разомлел и не обратил внимания на то, что эту тему мы уже обсуждали.
   Я помолчал, повертел бутылку в руках, снова отхлебнул и во время глотка бросил взгляд на здание вокзала. Не обнаружив ни у кого из пассажиров своего кейса, киллеры вновь собралась на крыльце. В этот раз обсуждение ситуации было еще короче, и они скорым шагом направились к машине.
   — И кто же из авторов пользуется наибольшим спросом? Чейз, Агата Кристи? — поинтересовался я, когда киллеры проходили мимо. Шли они столь стремительно, что я не в меру обостренным восприятием ощутил, как меня зацепило турбулентным потоком. Ох, не завидовал я Порошину!
   — Не котируются сейчас зарубежные детективы, — вздохнул Махмуд. Похоже, его турбулентный, поток не коснулся. Он даже не обратил внимания на трех спешащих мимо парней. — Хорошо покупают Маринину, Бушкова… Да, вот еще новый автор появился — Кондратьев. Тоже неплохо берут. Могу дать почитать.
   За спиной хлопнула дверца «Тойоты», и машина стремительно сорвалась с места. Я с трудом удержался, чтобы не посмотреть вслед.
   — Два романа у Кондратьева вышло, — продолжал Махмуд, — «Алиби для всех» и «Алиби для одного». Ты какое хочешь?
   Занятый своими мыслями, я не сразу уловил двоякий смысл фразы. А когда понял, вздрогнул. Но в темных раскосых глазах азиата мне опять ничего не удалось разглядеть. Как и в кафе на ипподроме, было неясно, вкладывал ли он подспудный смысл в свои слова, или это получилось неосознанно.
   — Так какое «Алиби» тебе дать? — повторил Махмуд, растягивая губы в неопределенной улыбке. — Или оба сразу?
   Ни выражения глаз, ни улыбки азиата европейцу понять не дано. Никогда откровенность не была у них в чести, веками воспитывались в расе сдержанность, скрытность, пока методом естественного отбора эти особенности прочно не закрепились на генетическом уровне. С одним и тем же выражением лица, с одной и той же улыбкой они и врага убивают, и харакири делают.
   — Спасибо, но мне сейчас не до чтива, — поблагодарил я, пытаясь ответить простоватой улыбкой. — Как-нибудь в другой раз.
   — Уже уходишь?
   — Да. Пора. — Я встал со скамейки, подал Махмуду руку. — До встречи.
   — А как же обещанный ресторан?
   Я заглянул в глаза Махмуда и снова не понял, хочется ли ему просто выпить за чужой счет, либо за этим скрывается нечто другое.
   — Возьми, — протянул я ему визитку. — Звони по домашнему номеру, с работы я недавно рассчитался. Когда будешь свободен, тогда и звони. Договоримся.

Глава 11

   Тихо и незаметно в подъезд проскользнуть не удалось. Стоило мне появиться во дворе, как бабушки, выбравшиеся под вечер из душных квартир на скамейки возле подъездов, перестали шушукаться и все как по команде осуждающе уставились на меня. Мало того, мужики, игравшие за столиком меж березок в домино, тоже прекратили свое занятие и повернули головы в мою сторону.
   — Смотри, Серега, вот он идет! — сказал кто-то. Серега Митюков, мой сосед этажом ниже, швырнул на стол костяшки домино, встал и враскорячку двинулся ко мне. Выглядел он грозно — колыхание непомерной, словно у борца сумо, туши не сдерживали ни линялые трикотажные шаровары, ни застиранная майка, открывавшая вырезом на груди патриотическую наколку: «Люби родину, мать твою!» Обычно добродушный, сейчас Серега был мрачнее тучи. Никогда прежде его таким не видел, даже когда ему шутки ради подарили бюстгальтер девятого размера, который, кстати, оказался мал.
   — Ты что же это, сосед, вытворяешь?! — забасил он, надвигаясь.
   Я недоуменно огляделся. В окна дома повысовывались жильцы, ожидая представления по непонятному мне поводу.
   — А в чем, собственно, дело? — попытался я интеллигентно выяснить суть проблемы.
   Интеллигентного разговора не получилось, поскольку самым высоким интеллектуальным показателем Митюкова был лозунг на груди.
   — Я тебе покажу, в чем дело! — взревел он, толкнул меня животом и, схватив за ворот рубашки, потащил к подъезду. — Сам сейчас все увидишь!
   Я не стал сопротивляться и послушно засеменил к крыльцу под одобрительное перешептывание старушек. Может быть, забыл утром кран в ванной закрыть и залил соседа? На лестнице я снова попытался выяснить, в чем дело, но Митюков не отвечал. Угрюмо сопел и пыхтел у меня за спиной, с трудом переставляя ноги по ступенькам.
   Дверь в квартиру Митюкова открыла его жена, Машка, по комплекции не уступающая супругу, разве что на голову ниже. Но в отличие от добродушного Сереги характер у нее был тяжелый, от чего на лице застыла гримаса вечного недовольства. В одной руке она держала веник, в другой — совок со строительным мусором, а платье, более похожее на балахон, было перепачкано мелом.
   — Здравствуйте, Маша, — сказал я.
   Она не ответила, одарила меня свирепым взглядом и попятилась на кухню. В прихожей мне с ней было не разминуться, не говоря уж о подпирающем сзади Сереге. Мужики во дворе иногда незлобиво интересовались у Митюкова, как он ухитряется заниматься с супругой сексом, но Серега лишь загадочно ухмылялся и стойко хранил свою «сладкую» тайну.
   Получив очередной толчок в спину, я влетел в прихожую и сразу понял причину переполоха во дворе. Нет, не залил я соседа, дела обстояли несколько хуже. Последовал еще один толчок в крестец Серегиным животом, и я очутился в комнате, в которой все: широченная двухспальная кровать, платяной шкаф, стол, стулья — было засыпано кусками обвалившейся с потолка штукатурки. Посреди комнаты валялась рухнувшая люстра с битыми плафонами, в углу зиял пустотой взорвавшегося кинескопа телевизор.
   — Хорошо, мы с женой на кухне были… — отдуваясь, пророкотал Митюков. — Не пришибло…
   Мучительный для его комплекции подъем по лестнице несколько поумерил раздражение Сереги.
   — Н-да… — только и Нашелся я что сказать, разглядывая обнажившиеся плиты перекрытия, испещренные ветвистыми трещинами. Как плиты выдержали удар тонны золота — уму непостижимо. Выиграй я вчера чуть побольше, и дождь золотых монет пронесся бы до первого этажа, круша на своем пути перекрытия и выплескиваясь в окна.
   — Что у тебя — землетрясение случилось?
   — Шкаф с книгами упал, — на ходу придумал я. — Ножки подломились.
   — Ну-ну… А мне что теперь делать?
   — Ремонт.
   Лучше бы я ничего не говорил. Митюков побагровел, глаза налились кровью — того и гляди, либо его апоплексический удар хватит, либо он меня в порошок сотрет.
   — За мой счет, разумеется, — поспешно добавил я.
   — А телевизор, а люстра, а сервиз столовый?! — визгливо выкрикнула Машка, выдвигая свои телеса из кухни.
   — Убытки тоже возмещу, — заверил я. — Сколько с меня за все причитается?
   Митюков задумался. Видимо, приготовился к длительному скандалу и не ожидал, что я так быстро сдамся.
   — Ну, думаю, тысячи три… — неуверенно протянул он и оглянулся на жену.
   — Какие три?! Что ты городишь?! — одернула его Машка. — Дай бог в пять уложиться!
   «Что это за такса у нас, в России, такая, — отстраненно подумал я, — операция — пять тысяч, ремонт — столько же…»
   — Пять так пять, — кивнул я, полез в карман, достал триста долларов и протянул Сереге. — Остальные завтра занесу.
   В самом деле, не здесь же доставать из сумки кейс, а из него деньги!
   Серега неуверенно взял купюры, повертел их в руках, пошуршал между пальцами.
   — Настоящие? — почему-то понизив голос, спросил он.
   — Нет, — фыркнул я и направился к двери. — Всю ночь рисовал.
   Серега как-то поспешно, с неестественной для его грузного тела прытью отпрянул в сторону, и я прошел мимо него в прихожую.
   — До свидания, — кивнул я Машке, застывшей в дверях кухни.
   Соседка не ответила. Как зачарованная, она круглыми глазами смотрела на зажатые в кулаке Митюкова доллары.
   Я вышел на площадку и только на лестничном марше, поднимаясь на свой этаж, понял соседей. Никогда долларов в руках не держали, разве что по телевизору видели. И цену за ремонт запросили в рублях, а не в валюте…
   Странно, но я даже не улыбнулся. Наоборот, горечь подступила к горлу. Отнюдь не смешно получилось.
   Вставляя ключ в замок, я услышал, как в комнате настойчивой трелью заходился телефон. Будто телефонистка вызывала по междугородной линии. Я уже не удивился, хотя прекрасно помнил, что утром в сердцах оборвал шнур. Навалившиеся события притупили способность удивляться.
   Дверь полностью не открылась — что-то попало под нее и заклинило на полпути. Протиснувшись в щель, я протащил за собой сумку и понял, в чем дело. На полу прихожей лежала россыпь золотых монет, выкатившихся из комнаты, одна или две из них попали под дверь и мешали ей открыться. Захлопнув дверь, я ногой отгреб монеты от порога и заглянул в комнату.
   Как я и предполагал, стол не выдержал веса золота, рухнул, и теперь монеты устилали пол, а из просевшей золотой горы посреди комнаты торчали сломанние ножки. В углу, возле телефонной розетки, пронзительно верещал красный телефон, которого у меня никогда не были. Он дрожал, подпрыгивал и даже вроде бы светился, словно раскаленный.
   Я поставил сумку на пол и опасливо уставился на аппарат.
   — Какого черта?! — заорал вдруг телефон голосом краба. — Ему весь день названивают, а он даже к телефону подойти не соизволит! Бери трубку!
   Трубка на телефоне приподнялась, и из-под нее как на пружинках выпрыгнули два крабьих глаза на тоненьких стебельках.
   — Кому говорю! — приказал краб, протягивая мне клешню-трубку.
   Щека у меня нервно дернулась, краб испуганно икнул, перестал верещать телефонным зуммером и присел.
   — Ты чего это? — настороженно спросил он, вращая глазами и быстро трансформируясь в свое настоящее обличье.
   Я молча пошел на него, хрустя подошвами по россыпи монет. Краб попытался бочком юркнуть под диван, но я успел поймать его за клешню и изо всей силы дернул. Клешня, оборвавшись, осталась в руке, а краб пролетел через всю комнату, сочно шмякнулся в стену и со звоном упал на монеты.
   — Вай-вай! — заорал он благим матом. — Членовредитель!
   — Эй, Роман, потише там, — внезапно услышал я четкий голос Сереги, будто он находился у меня в квартире. — Не ровен час, совсем потолок провалишь.
   Голос Митюкова подействовал отрезвляюще. И раньше звукоизоляция в квартире была ни к черту, а теперь предстояло жить как в общежитии. Я глубоко вздохнул, пододвинул к себе стул и сел. Повертел перед глазами клешню краба. Клешня как клешня, большая, красная, колющая руку бесчисленными острыми шипами.
   — Верни клешню, — заканючил краб. — По-ожалуйста…
   — Новую отрастишь, — буркнул я.
   — Она маленькая будет, — продолжал канючить краб. — Верни, а?
   Я бросил ему клешню. Он подпрыгнул, как собака поймал ее на лету и сунул оторванным сегментом куда-то под панцирь. Что-то хрустнуло, щелкнуло, и клешня стала на место.
   Своими манипуляциями краб больше походил на сборную механическую игрушку, чем на живое существо.
   — Нормально, — пробормотал он, осторожно пробуя двигать клешней. Координация движений была замедленной, но он остался доволен. — Дня через два все будет в порядке.
   — Если снова не оторву, — мрачно пообещал я. Краб испуганно присел и замер. Надолго ли, при его-то характере?
   Я встал, прошел к двери, взял сумку и вернулся к стулу. Достал из сумки кейс, положил на колени и попытался его открыть, вращая циферки на наборном замочке. Нахрапом ничего не получилось, хотя задача была не из особо трудных. Всего четыре цифры, значит, десять тысяч комбинаций. Если .тратить на каждую по секунде, это займет не более трех часов. Но стоило ли вообще возиться? Кейс — опасная улика. Лучше сломать замок, вытряхнуть содержимое, а кейс уничтожить. Хотя уничтожить вряд ли удастся — видел я рекламу на подобный чемоданчик: «КамАЗ» на него передним колесом наезжает, затем отъезжает, а кейсу хоть бы что.
   — Включи, пожалуйста, телефон, — внезапно тихим, униженным голосом попросил краб.
   Интонация просьбы настолько не соответствовала характеру краба, что я невольно вздрогнул. Краб застенчиво переминался на лапах и смотрел на меня умоляющим взглядом.
   — Включи, а?..
   Просьбам «мелких бесов» следовало верить. Никогда они не ошибались в своих прогнозах. Видимо, предстоял серьезный телефонный разговор. Вопрос только — с кем? Серебро позвонил бы по сотовому…
   Отставив кейс в сторону, я нагнулся и воткнул вилку шнура в розетку. И только затем запоздало удивился, что шнур целый, словно я его утром не обрывал. Эх, если бы только это удивляло меня в моей квартире…
   Телефон тотчас зазвонил, но обычным зуммером, а не междугородным, как почему-то ожидалось после разыгранного крабом спектакля. Я недоверчиво покосился на краба и снял трубку.
   — Слушаю.
   В трубке раздавался шорох помех, потрескивание.
   — Я слушаю!
   — Р-роман? 3-здравствуй… Это Люся…
   Голос у нее был робкий, заикающийся. Я метнул на краба испепеляющий взгляд, но он и глазом не повел. И без того был красный, будто ошпаренный.
   — Здравствуй. Я узнал.
   Снова в трубке треск и шорох помех.
   — Что случилось?
   — Рома… Ты у Владика в больнице был?
   — Нет. Извини, некогда, работу ищу, — соврал я. — Но в больницу регулярно позваниваю, справляюсь о его состоянии. Говорят, что поправляется. Или что-то не так?
   — Нет-нет, что ты, все нормально, — зачастила Люся. — Профессор сказал, что лучше и быть не может. Владик, говорит, в рубашке родился — даже частичной амнезии нет. То есть потери памяти…
   Я невольно улыбнулся. Наверное, сама в первый раз такой диагноз услышала и теперь всем объясняет его значение.
   — Вот и отлично! — нарочито бодрым голосом сказал я.
   — А… А ты завтра к нему не зайдешь?
   — Ох, Люсечка… — тяжело вздохнул я. — Боюсь, не получится. У меня завтра важные переговоры. Есть надежда, что возьмут на работу.
   — Жаль… — Ее голос дрогнул, и она опять сбивчиво зачастила: — Нет, не в смысле работы… Работа — это хорошо… А со мной не встретишься? В любое удобное для тебя время… Я сейчас свободна… Тоже без работы… Ремонт у Еси…
   Я скосил глаза на краба. Краб стоял на горе золотых монет и, подавшись в мою сторону на вытянутых лапках, прислушивался к разговору. Непроизвольно я развернулся на стуле к нему спиной, хотя почему-то был уверен, что это не поможет. Не знаю, чем там слушал краб, где у него уши, но мне показалось, что подслушивает он наш разговор не совсем обычным способом. Не ушами. Не зря же из себя телефон изображал.
   — Зачем? — глухо сказал я в трубку и почувствовал, что лицо у меня одеревенело. Однако отступать от своего намерения не собирался. Рвать нашу связь нужно было немедленно и бесповоротно. — Слушай, Люся, ни к чему хорошему это не приведет. Что было, то случилось, но, как говорится, секс — еще не повод для знакомства. Забудь.
   — Роман… — попыталась она что-то сказать, но я положил трубку.
   Черт бы побрал этих девственниц! Попробуют мужика в первый раз и думают, что на нем свет клином сошелся. Ничего, это быстро проходит…
   Но чувствовал я себя гадко. «Не повод для знакомства…» Меня передернуло. Так поступать с женщинами мне еще не приходилось.
   Телефон снова зазвонил, я рванул за шнур и выдернул вилку из розетки.
   — Зачем ты с ней так? — тихо пожурил краб.
   — Не твое дело! — огрызнулся я.
   Хотел запустить в него телефоном, но сдержался, вовремя вспомнив о соседях снизу. Не стоило лишний раз нервировать Митюкова — еще надумает заглянуть ко мне и посмотреть, что за «шкаф с книгами» на пол упал. Я отставил телефонный аппарат в сторону, вновь водрузил на колени кейс и занялся замком.
   — Помочь? — предложил краб.
   Я не ответил, пытаясь подобрать шифр. Хватило меня на пять минут, пока не понял, что в три часа никак не уложусь. Проверка каждой комбинации занимала три-пять секунд, а это означало, что нужную я могу найти и через сутки.
   — Принеси нож, — буркнул я.
   Краб с готовностью метнулся на кухню и вернулся с большим ножом. Я вогнал лезвие под замок и начал потихоньку отжимать. Замок стал понемногу поддаваться. Ободренный видимым успехом, я нажал чуть сильнее, раздался хруст, и кончик ножа обломился.
   — Черт! — прошипел я сквозь зубы.
   Обломок лезвия выскользнул из-под замка, и я увидел, что мои усилия были напрасны. Показалось мне, что замок поддается, на самом деле он не сдвинулся ни на йоту.
   — Давай я вскрою, — снова предложил краб. Я посмотрел на него исподлобья, пожал плечами. Затем положил кейс на пол.
   — Попробуй.
   Краб преобразился.
   — Эх-ма! — весело гикнул он, одним прыжком вскочил на кейс, как в картон воткнул клешню в бронированный пластик и лихо застрекотал, будто ножницами. Мелкие кусочки пластика брызгами полетели во все стороны.
   — Осторожнее! — крикнул я, представив, как его клешня вместе с пластиком кромсает в конфетти пачки долларов.
   — Не боись, все нормально! — успокоил краб. В одно мгновение он вскрыл кейс по периметру, будто консервную банку, соскочил на пол и отбросил в сторону вырезанный кусок пластика.
   В кейсе — один к одному, как в моем видении, только припорошенные пластиковой крошкой, — лежали десять пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке. Странно, но при виде денег я не испытал ровным счетом ничего. Ни душевного подъема, ни даже просто облегчения, что наконец добрался до них. Я взял пачку, отряхнул пластиковую крошку, вскрыл упаковку. Доллары как доллары, настоящие, да фальшивок в кейсе и быть не могло. Я равнодушно бросил пачку на пол, и купюры веером рассыпались поверх золотых монет.
   Парадоксальная ситуация. Вся квартира завалена золотом и долларами, а мне невесело. «Я выиграл столько денег, но почему мне так грустно?» — неожиданно всплыла в памяти чья-то фраза, но я даже не захотел задумываться, откуда она. На душе было тошно, хоть волком вой.
   За окном неторопливо, по-летнему сгущались сумерки, со двора все отчетливей доносились удары костяшек домино о деревянный стол и азартные выкрики игроков. Жизнь шла своим чередом, и никому не было дела до того, что в однокомнатной квартире на третьем этаже изнывал от безысходной тоски новоявленный Мидас. Чах над грудой злата и пачками долларов.
   В квартире Митюкова грохнула входная дверь, пол подо мной дрогнул, монеты жалобно звякнули.
   — Машка! — сипло заорал Серега, шумно отдуваясь после подъема по лестнице. — Настоящие… доллары… Только что… в обменном пункте… разменял… Смотри, сколько… всего накупил…
   Послышался характерный звон бутылок в авоське.
   — Тише ты! — зашипела Машка. — Он же все слышит…
   По шуму, долетевшему из квартиры Митюковых, я понял, что Машка затолкала мужа на кухню, вошла следом и плотно закрыла дверь.