Страница:
Сидящий рядом Махмуд сунул пистолет в карман куртки, затем нагнулся, разорвал окровавленную брючину на голени и приложил к ране платок.
— Сильно зацепило? — посочувствовал я.
— Нет, — поморщился Махмуд. — По касательной… Больше крови, чем раны.
— Книгами торговать и ментов на хрен посылать у тебя лучше получается, — съязвил я. Махмуд промолчал.
— Я ментов поганых тоже не люблю, — развязно продолжил я. — Не только книжных торговцев и меня достают. До самых печенок.
В зеркальце заднего вида я поймал сердитый взгляд сидевшего за рулем молодого парня. Тоже мент, понял я, и это меня окончательно раззадорило. Захотелось дурным голосом бесшабашно заорать блатную песню: «Скрутили урку волчары драные и в каталажку его везут…»
— Роман Анатольевич, ты только здесь балаган не устраивай, — осадил меня Серебро, словно прочитав мои мысли. — Давай говорить по существу дела.
— По существу? Вначале своему оперу бинт дайте, а то кровью изойдет.
Николай Иванович без лишних слов достал из бардачка аптечку, передал Махмуду.
— Сам справишься?
— Справлюсь, — пробурчал Махмуд. — Больше разговоров…
— Ну, а тебе что подать? — натянуто обратился ко мне Серебро. — Водочку с грибочками?
Фамильярный тон резанул меня. С каких это, спрашивается, пор мы на «ты» перешли?
— Доброхотов, желающих рюмку поднести, у меня, Коля, и без тебя хватает, — отрезал я. — Лучше скажи, зачем ты интермедию с перестрелкой в кафе устроил? Своих людей не жалко?
Серебро нахмурился, но сдержался.
— Это не инсценировка. На вас устроили охоту боевики Грызлова. Говорит вам что-нибудь эта фамилия?
— Говорит. Но и своя голова на плечах имеется, кое-что соображаю. Если вам было известно о готовящемся покушении, то почему боевиков нельзя было тихо-мирно взять на подходе к кафе с оружием в карманах, не подвергая опасности ни своих сотрудников, ни тем более ни в чем не повинных граждан?
Лицо Серебро совсем окаменело.
— Во-первых, операцию планировал не я. Это прямые функции УБОП. Во-вторых, если боевиков взять не на деле, а только с оружием в карманах, то через неделю они будут на свободе. Не мне вас, Роман, учить, что за демократия в стране.
— И вы решили убить двух зайцев — и боевиков убрать, и меня припугнуть, — усмехнулся я. — Чтобы стал сговорчивее.
Серебро промолчал. Я выглянул в окно и увидел, что мы выехали за город и мчимся по магистральному шоссе на юг. Где-то здесь находился весьма памятный поворот к Павловой роще.
— Куда мы едем?
— К нам на базу. И нам, и вам там будет спокойнее.
Я засмеялся.
— Без меня меня женили… Послушайте, еще совсем недавно, то бишь вчера, вы были убеждены, что в букмекерском зале ипподрома именно я убил трех парней из банды того же Грызлова. Так?
—Так.
— А если так, то почему я должен был бояться двух его боевиков? Неувязочка получается.
— Никакой неувязки. Ситуации кардинально разные. Я вам уже объяснял: никто бы сегодня с вами драться или вступать в разговор не стал. Походя застрелили бы, и все.
— Нет, все-таки вы меня не понимаете, — покачал я головой и протянул Серебро фотографии. — Вам известно, кому принадлежат эти три могилки?
Серебро выжидательно молчал.
— Что же вы, на откровенность меня вызываете, а сами?.. Тут ведь на крестах имена и фамилии выбиты. «Покойся с миром…» и минимальные анкетные данные.
—Да, известно, — решившись открыть карты, кивнул Николай Иванович. — Могилы принадлежат трем заезжим профессиональным киллерам, нанятым мэром вашего города Ираклием Колубаем для устранения Ураловича и Шерези.
— Вот… — протянул я. — Знаете. Значит, знаете и то, что эти самые киллеры были сегодня ночью у меня на квартире. Судя по фотографиям краба, слежка за квартирой вами ведется постоянно.
Серебро не ответил. Что отвечать — вопросы задавались риторические.
— Тогда скажите, если мне без труда удалось справиться с тремя профессиональными киллерами, что для меня могут означать боевики-самоучки какого-то Грызлова? Зачем мне нужна ваша опека?
Такой растерянности на лице Серебро я еще не видел. Даже когда по его столу в кабинете прошелся беспородный пегий пес и окропил бумаги чернилами. Предъявил он мне карту, думал, на руках козырный туз, а оказалась обыкновенная шестерка, к тому же в масть.
И вдруг я понял, почему перед разборкой в кафе «Баюн» напрочь отказал дар предвидения. Нет, не исчез он, не испарился без следа, просто он не являлся тем самым волшебным даром, которым я мог распоряжаться по собственному усмотрению. Кто-то из мира Рыжей Хари экспериментировал со мной, выдавая дар на время и преследуя свои цели. Исследовал мое сознание приблизительно так, как собиралась исследовать его же группа «Кси». Не знаю, может быть, этот кто-то специально передал меня «ксенологам», чтобы посмотреть на их возможности, но меня это абсолютно не устраивало. Не собирался я быть подопытным кроликом сразу для двух миров. И если от «исследователей» из мира Рыжей Хари мне, похоже, никак не отвертеться, то я приложу максимум усилий, чтобы отбиться хотя бы от доморощенных ксенологов.
— Отставить поездку на базу! — гаркнул я. — Поворачивай!
Водитель вздрогнул от моего крика, машина вильнула, но Серебро не отреагировал. Он опять полностью владел собой, а криков, по всей видимости, в своей жизни наслушался предостаточно.
— Зачем же сразу так, Роман Анатольевич? — примирительно сказал он. — Давайте съездим, посмотрите. Не понравится — вернетесь. Никто вас неволить не собирается.
Кажется, он на что-то надеялся. То ли на психотропные препараты, то ли еще на что-то… Почувствовал я эту надежду вдруг снова возникшим даром предвидения и оправдывать ее не захотел.
— Поворачивай! — зло процедил я водителю и сделал движение, будто сам сидел за рулем и круто разворачивал машину.
И машину действительно на полной скорости развернуло на сто восемьдесят градусов. Против всех законов физики ее не закрутило, не перевернуло, не закувыркало — она намертво застыла на шоссе. Зато инерция полностью отыгралась на пассажирах. Нас сначала швырнуло к правой дверце, затем прижало к спинкам сиденьев. Серебро ударился затылком в боковое стекло, оно хрустнуло и покрылось мелкой сетью трещин.
— Четче всех среагировал Махмуд. Я и пошевелиться не успел после крутого разворота, как почувствовал, что под ребра упирается ствол пистолета.
— Не дергайся, — тихо посоветовал Махмуд. — Сиди спокойно.
— Это… Это не я… — растерянно дал о себе знать шофер. Серебро приподнялся, потер ушибленный затылок, осмотрел всех.
— Отставить, — сказал он Махмуду, и тот убрал пистолет. Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза, и снова в них, как вчера при прощании в кафе «Баюн», я уловил жесткую неприязнь, чуть ли не ненависть. Причем в этот раз Серебро прятать свои чувства не собирался. Лишь убедившись, что я его понял, он отвернулся и устало откинулся на спинку сиденья.
— Поехали, Сережа, в город, — тихо сказал он шоферу. — Только теперь не гони так,..
Во двор водитель заезжать не стал, и меня высадили на обочине улицы неподалеку от дома. Всю обратную дорогу ехали молча, и даже когда я выходил, никто не то что слова не сказал, но и не посмотрел в мою сторону. Но я не выдержал.
— Я свои обещания выполняю, — сказал, вылезая из машины, и сунул в карман Махмуду сто долларов. — Отметите с Андреем мою «удачу» без меня. Не люблю водку пить, когда вокруг пули свистят. Пищеварение нарушается.
Но и на эту выходку никто не отреагировал.
Из-за полуденной жары во дворе никого не было. Зато из открытых окон Митюковых нестройными голосами широко, вольготно, исконно по-нашенски, выплывала протяжная застольная песня: «По буяркам, по мшистым буярочечкам, ляти, ляти мое пясьмо к тябе…» Оттаяли после вчерашнего шока мои соседи, гостей пригласили, ремонт обмывают.
Я вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Дверь в квартиру Митюковых была приоткрыта, и я на цыпочках прошмыгнул мимо. Не хотелось, чтобы меня заметили и, как благодетеля, затащили в гости. Выпить я был не прочь, но в тихой и спокойной обстановке, здесь же опять окажусь в центре внимания. А вниманием я сегодня был обделен выше всякой меры. Поэтому я тихонько вставил ключ в замок собственной квартиры, открыл дверь… и застыл на пороге.
У меня тоже были гости. Сидели на кухне, вполголоса переговаривались, в узорчатом стекле закрытой двери колебались их тени. И еще меня поразила необычайная чистота в квартире. Пол в прихожей был до блеска, как никогда, вымыт, россыпь монет исчезла. Я аккуратно переступил порог, прикрыл дверь и заглянул в комнату. Комната тоже сияла чистотой и необычайной опрятностью. Ни пылинки, ни соринки, постель убрана, диван-кровать собран, дисплей компьютера протерт, а посреди комнаты стоял стол в своем первозданном, словно никогда не ломался, виде. Аккуратной стопкой на нем лежали пачки долларов, но ни одной монеты нигде не было видно. Зато в углу добавилась мебель — громадный, кованый сундук, один к одному, как в фильмах о пиратских кладах.
Я посмотрел на дверь кухни — за нею, похоже, никто не догадывался о появлении хозяина, — подошел к сундуку, приподнял резную, стянутую потускневшими медными полосами крышку. Сундук, как я и предполагал, оказался доверху заполнен золотыми монетами «One dollar». Выходит, не боевики Грызлова ожидали меня на кухне… Но кто? С «ксенологами» мы только что расстались, значит, тоже не они. И дар предвидения опять застопорило, как на ипподроме или в кафе«Баюн».
Делать было нечего, и я, вовсе не таясь, подошел к двери на кухню и распахнул ее.
— А вот и хозяин, — констатировала Рыжая Харя, сидевшая спиной к двери. Ей и оборачиваться было не нужно, уж она-то точно знала, когда я появился в квартире.
Зато сидевшую за кухонным столиком Люсю мое появление застало врасплох. Она как раз что-то с улыбкой рассказывала Рыжей Харе, но при виде меня осеклась, улыбка покинула лицо, Люся густо покраснела и потупилась.
Казалось, уже ничто на свете не могло меня поразить, но появление Люси в моей квартире повергло в ступор. А она каким образом здесь оказалась? Да еще в компании Рыжей Хари. Сидят, чай попивают, мило беседуют…
— Присаживайся, — предложила Рыжая Харя, выдвигая из-под стола табуретку. — Тебе чай, кофе?
На столе стояли три прибора, заварочный чайник, банка растворимого кофе, два блюдца: с гренками и ломтиками швейцарского сыра.
«Черт, — совсем некстати пронеслось в голове, — опять продукты забыл купить…»
— Здравствуй, Роман, — тихо пролепетала Люся, не поднимая глаз.
Я наконец вспомнил, кто здесь хозяин.
— Здравствуй. — Уселся на табурет и вперился в нее сердитым взглядом. — Каким образом ты здесь оказалась?
— Я… — Люсины ресницы дрогнули. — Через справочную узнала адрес… Пришла, позвонила… Твоя домоправительница открыла…
Рыжая Харя была сама невозмутимость. Домоправительница! Слово-то нашла какое, откуда только выкопала!
— Твоя работа? — желчно спросил я ее.
— Ты это имеешь в виду? — наивно поинтересовалась Рыжая Харя, обводя лапой стол. — Нет, что ты! Кое-чему уже научены. Это все настоящее, из соседнего магазина. Вот, смотри…
Она распахнула дверцу холодильника, и у меня зарябило в глазах от пестрых упаковок деликатесных продуктов.
— Реквизировала? — уточнил я и тут вспомнил, откуда мне известно слово «домоправительница». — Или Карлсон с пропеллером по воздуху принес?
— Зачем же Карлсон, — обиделась Рыжая Харя. — Сама купила на твои деньги. Правда, продавец сдачи не смог дать — на полу в беспамятстве лежал. Пришлось на прилавке деньги оставить и уйти.
— Ты мне зубы не заговаривай! — повысил я тон. — Не о продуктах спрашиваю!
— О квартире? — В багровом глазу Рыжей Хари блеснула хитроватая искорка. — Ну прибрали мы вдвоем немножко… А что, не нравится?
Толку от нее, как всегда, было не добиться. Будет юлить, темнить и правды не скажет. Я перевел взгляд на Люсю и понял, что поразило меня своей несуразностью, когда вошел на кухню. Я-то привык к виду Рыжей Хари, но нормальный человек без содрогания видеть ее не мог. Не зря продавец в обморок грохнулся. А Люся с ней запросто, по-приятельски пила чай, доверительно беседовала…
Рыжая Харя хмыкнула, прочитав мои мысли, развела лапами.
— Мой шарм и обаяние не знают границ, — грассируя, сообщила она ангельским голоском.
И я поверил. Не в шарм и обаяние, а в ее возможности влиять на психику. В два счета адаптировала Люсю к нормальному восприятию своей особы. Какая она, к черту, домоправительница? Душеприказчица, причем во всех лингвистических смыслах — кому желание исполняет, кому душу калечит, кого на тот свет отправляет.
Я снова повернулся к Люсе. Хотел грубо спросить, зачем она сюда пришла, но не смог. Одно дело — хамить по телефону, совсем другое — говорить в глаза. И я пошел обходным путем.
— На кого ты Владика в больнице оставила?
— На сестру… Она у него дежурит…
Люся подняла глаза. В них застыла безмерная мука непонимания, почему я с ней так поступаю. Вечная проблема людского треугольника: сейчас она на меня так смотрит, завтра — Владик на нее.
Я не выдержал ее взгляда, отвернулся, забарабанил по столу пальцами.
— Медсестра… — пренебрежительно процедил я. — Разве она может заменить близкого человека?
— Какая медсестра? Это моя родная сестра, — чуть не плача, выдавила из себя Люся. — Они через месяц должны пожениться…
— Что? — Меня словно током ударило. Похлеще, чем молнией на даче Популенкова. — Так это не ты его невеста?!
Люся смотрела на меня во все глаза, полные несорвавшихся слез. Губы у нее дрожали, похоже, она не сразу поняла вопрос. Наконец уголки губ сдвинулись в слабой улыбке.
—Нет…
— А где же она раньше была? — по инерции спросил я.
— В Оммане. Она стюардесса.
— Трам-пам-пам-пам, трам-парим-папам! — бравурным маршем пропела Рыжая Харя. — Не желаете ли шампанского?
— Сгинь! — во всю мощь легких гаркнул я.
Глава 15
— Сильно зацепило? — посочувствовал я.
— Нет, — поморщился Махмуд. — По касательной… Больше крови, чем раны.
— Книгами торговать и ментов на хрен посылать у тебя лучше получается, — съязвил я. Махмуд промолчал.
— Я ментов поганых тоже не люблю, — развязно продолжил я. — Не только книжных торговцев и меня достают. До самых печенок.
В зеркальце заднего вида я поймал сердитый взгляд сидевшего за рулем молодого парня. Тоже мент, понял я, и это меня окончательно раззадорило. Захотелось дурным голосом бесшабашно заорать блатную песню: «Скрутили урку волчары драные и в каталажку его везут…»
— Роман Анатольевич, ты только здесь балаган не устраивай, — осадил меня Серебро, словно прочитав мои мысли. — Давай говорить по существу дела.
— По существу? Вначале своему оперу бинт дайте, а то кровью изойдет.
Николай Иванович без лишних слов достал из бардачка аптечку, передал Махмуду.
— Сам справишься?
— Справлюсь, — пробурчал Махмуд. — Больше разговоров…
— Ну, а тебе что подать? — натянуто обратился ко мне Серебро. — Водочку с грибочками?
Фамильярный тон резанул меня. С каких это, спрашивается, пор мы на «ты» перешли?
— Доброхотов, желающих рюмку поднести, у меня, Коля, и без тебя хватает, — отрезал я. — Лучше скажи, зачем ты интермедию с перестрелкой в кафе устроил? Своих людей не жалко?
Серебро нахмурился, но сдержался.
— Это не инсценировка. На вас устроили охоту боевики Грызлова. Говорит вам что-нибудь эта фамилия?
— Говорит. Но и своя голова на плечах имеется, кое-что соображаю. Если вам было известно о готовящемся покушении, то почему боевиков нельзя было тихо-мирно взять на подходе к кафе с оружием в карманах, не подвергая опасности ни своих сотрудников, ни тем более ни в чем не повинных граждан?
Лицо Серебро совсем окаменело.
— Во-первых, операцию планировал не я. Это прямые функции УБОП. Во-вторых, если боевиков взять не на деле, а только с оружием в карманах, то через неделю они будут на свободе. Не мне вас, Роман, учить, что за демократия в стране.
— И вы решили убить двух зайцев — и боевиков убрать, и меня припугнуть, — усмехнулся я. — Чтобы стал сговорчивее.
Серебро промолчал. Я выглянул в окно и увидел, что мы выехали за город и мчимся по магистральному шоссе на юг. Где-то здесь находился весьма памятный поворот к Павловой роще.
— Куда мы едем?
— К нам на базу. И нам, и вам там будет спокойнее.
Я засмеялся.
— Без меня меня женили… Послушайте, еще совсем недавно, то бишь вчера, вы были убеждены, что в букмекерском зале ипподрома именно я убил трех парней из банды того же Грызлова. Так?
—Так.
— А если так, то почему я должен был бояться двух его боевиков? Неувязочка получается.
— Никакой неувязки. Ситуации кардинально разные. Я вам уже объяснял: никто бы сегодня с вами драться или вступать в разговор не стал. Походя застрелили бы, и все.
— Нет, все-таки вы меня не понимаете, — покачал я головой и протянул Серебро фотографии. — Вам известно, кому принадлежат эти три могилки?
Серебро выжидательно молчал.
— Что же вы, на откровенность меня вызываете, а сами?.. Тут ведь на крестах имена и фамилии выбиты. «Покойся с миром…» и минимальные анкетные данные.
—Да, известно, — решившись открыть карты, кивнул Николай Иванович. — Могилы принадлежат трем заезжим профессиональным киллерам, нанятым мэром вашего города Ираклием Колубаем для устранения Ураловича и Шерези.
— Вот… — протянул я. — Знаете. Значит, знаете и то, что эти самые киллеры были сегодня ночью у меня на квартире. Судя по фотографиям краба, слежка за квартирой вами ведется постоянно.
Серебро не ответил. Что отвечать — вопросы задавались риторические.
— Тогда скажите, если мне без труда удалось справиться с тремя профессиональными киллерами, что для меня могут означать боевики-самоучки какого-то Грызлова? Зачем мне нужна ваша опека?
Такой растерянности на лице Серебро я еще не видел. Даже когда по его столу в кабинете прошелся беспородный пегий пес и окропил бумаги чернилами. Предъявил он мне карту, думал, на руках козырный туз, а оказалась обыкновенная шестерка, к тому же в масть.
И вдруг я понял, почему перед разборкой в кафе «Баюн» напрочь отказал дар предвидения. Нет, не исчез он, не испарился без следа, просто он не являлся тем самым волшебным даром, которым я мог распоряжаться по собственному усмотрению. Кто-то из мира Рыжей Хари экспериментировал со мной, выдавая дар на время и преследуя свои цели. Исследовал мое сознание приблизительно так, как собиралась исследовать его же группа «Кси». Не знаю, может быть, этот кто-то специально передал меня «ксенологам», чтобы посмотреть на их возможности, но меня это абсолютно не устраивало. Не собирался я быть подопытным кроликом сразу для двух миров. И если от «исследователей» из мира Рыжей Хари мне, похоже, никак не отвертеться, то я приложу максимум усилий, чтобы отбиться хотя бы от доморощенных ксенологов.
— Отставить поездку на базу! — гаркнул я. — Поворачивай!
Водитель вздрогнул от моего крика, машина вильнула, но Серебро не отреагировал. Он опять полностью владел собой, а криков, по всей видимости, в своей жизни наслушался предостаточно.
— Зачем же сразу так, Роман Анатольевич? — примирительно сказал он. — Давайте съездим, посмотрите. Не понравится — вернетесь. Никто вас неволить не собирается.
Кажется, он на что-то надеялся. То ли на психотропные препараты, то ли еще на что-то… Почувствовал я эту надежду вдруг снова возникшим даром предвидения и оправдывать ее не захотел.
— Поворачивай! — зло процедил я водителю и сделал движение, будто сам сидел за рулем и круто разворачивал машину.
И машину действительно на полной скорости развернуло на сто восемьдесят градусов. Против всех законов физики ее не закрутило, не перевернуло, не закувыркало — она намертво застыла на шоссе. Зато инерция полностью отыгралась на пассажирах. Нас сначала швырнуло к правой дверце, затем прижало к спинкам сиденьев. Серебро ударился затылком в боковое стекло, оно хрустнуло и покрылось мелкой сетью трещин.
— Четче всех среагировал Махмуд. Я и пошевелиться не успел после крутого разворота, как почувствовал, что под ребра упирается ствол пистолета.
— Не дергайся, — тихо посоветовал Махмуд. — Сиди спокойно.
— Это… Это не я… — растерянно дал о себе знать шофер. Серебро приподнялся, потер ушибленный затылок, осмотрел всех.
— Отставить, — сказал он Махмуду, и тот убрал пистолет. Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза, и снова в них, как вчера при прощании в кафе «Баюн», я уловил жесткую неприязнь, чуть ли не ненависть. Причем в этот раз Серебро прятать свои чувства не собирался. Лишь убедившись, что я его понял, он отвернулся и устало откинулся на спинку сиденья.
— Поехали, Сережа, в город, — тихо сказал он шоферу. — Только теперь не гони так,..
Во двор водитель заезжать не стал, и меня высадили на обочине улицы неподалеку от дома. Всю обратную дорогу ехали молча, и даже когда я выходил, никто не то что слова не сказал, но и не посмотрел в мою сторону. Но я не выдержал.
— Я свои обещания выполняю, — сказал, вылезая из машины, и сунул в карман Махмуду сто долларов. — Отметите с Андреем мою «удачу» без меня. Не люблю водку пить, когда вокруг пули свистят. Пищеварение нарушается.
Но и на эту выходку никто не отреагировал.
Из-за полуденной жары во дворе никого не было. Зато из открытых окон Митюковых нестройными голосами широко, вольготно, исконно по-нашенски, выплывала протяжная застольная песня: «По буяркам, по мшистым буярочечкам, ляти, ляти мое пясьмо к тябе…» Оттаяли после вчерашнего шока мои соседи, гостей пригласили, ремонт обмывают.
Я вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Дверь в квартиру Митюковых была приоткрыта, и я на цыпочках прошмыгнул мимо. Не хотелось, чтобы меня заметили и, как благодетеля, затащили в гости. Выпить я был не прочь, но в тихой и спокойной обстановке, здесь же опять окажусь в центре внимания. А вниманием я сегодня был обделен выше всякой меры. Поэтому я тихонько вставил ключ в замок собственной квартиры, открыл дверь… и застыл на пороге.
У меня тоже были гости. Сидели на кухне, вполголоса переговаривались, в узорчатом стекле закрытой двери колебались их тени. И еще меня поразила необычайная чистота в квартире. Пол в прихожей был до блеска, как никогда, вымыт, россыпь монет исчезла. Я аккуратно переступил порог, прикрыл дверь и заглянул в комнату. Комната тоже сияла чистотой и необычайной опрятностью. Ни пылинки, ни соринки, постель убрана, диван-кровать собран, дисплей компьютера протерт, а посреди комнаты стоял стол в своем первозданном, словно никогда не ломался, виде. Аккуратной стопкой на нем лежали пачки долларов, но ни одной монеты нигде не было видно. Зато в углу добавилась мебель — громадный, кованый сундук, один к одному, как в фильмах о пиратских кладах.
Я посмотрел на дверь кухни — за нею, похоже, никто не догадывался о появлении хозяина, — подошел к сундуку, приподнял резную, стянутую потускневшими медными полосами крышку. Сундук, как я и предполагал, оказался доверху заполнен золотыми монетами «One dollar». Выходит, не боевики Грызлова ожидали меня на кухне… Но кто? С «ксенологами» мы только что расстались, значит, тоже не они. И дар предвидения опять застопорило, как на ипподроме или в кафе«Баюн».
Делать было нечего, и я, вовсе не таясь, подошел к двери на кухню и распахнул ее.
— А вот и хозяин, — констатировала Рыжая Харя, сидевшая спиной к двери. Ей и оборачиваться было не нужно, уж она-то точно знала, когда я появился в квартире.
Зато сидевшую за кухонным столиком Люсю мое появление застало врасплох. Она как раз что-то с улыбкой рассказывала Рыжей Харе, но при виде меня осеклась, улыбка покинула лицо, Люся густо покраснела и потупилась.
Казалось, уже ничто на свете не могло меня поразить, но появление Люси в моей квартире повергло в ступор. А она каким образом здесь оказалась? Да еще в компании Рыжей Хари. Сидят, чай попивают, мило беседуют…
— Присаживайся, — предложила Рыжая Харя, выдвигая из-под стола табуретку. — Тебе чай, кофе?
На столе стояли три прибора, заварочный чайник, банка растворимого кофе, два блюдца: с гренками и ломтиками швейцарского сыра.
«Черт, — совсем некстати пронеслось в голове, — опять продукты забыл купить…»
— Здравствуй, Роман, — тихо пролепетала Люся, не поднимая глаз.
Я наконец вспомнил, кто здесь хозяин.
— Здравствуй. — Уселся на табурет и вперился в нее сердитым взглядом. — Каким образом ты здесь оказалась?
— Я… — Люсины ресницы дрогнули. — Через справочную узнала адрес… Пришла, позвонила… Твоя домоправительница открыла…
Рыжая Харя была сама невозмутимость. Домоправительница! Слово-то нашла какое, откуда только выкопала!
— Твоя работа? — желчно спросил я ее.
— Ты это имеешь в виду? — наивно поинтересовалась Рыжая Харя, обводя лапой стол. — Нет, что ты! Кое-чему уже научены. Это все настоящее, из соседнего магазина. Вот, смотри…
Она распахнула дверцу холодильника, и у меня зарябило в глазах от пестрых упаковок деликатесных продуктов.
— Реквизировала? — уточнил я и тут вспомнил, откуда мне известно слово «домоправительница». — Или Карлсон с пропеллером по воздуху принес?
— Зачем же Карлсон, — обиделась Рыжая Харя. — Сама купила на твои деньги. Правда, продавец сдачи не смог дать — на полу в беспамятстве лежал. Пришлось на прилавке деньги оставить и уйти.
— Ты мне зубы не заговаривай! — повысил я тон. — Не о продуктах спрашиваю!
— О квартире? — В багровом глазу Рыжей Хари блеснула хитроватая искорка. — Ну прибрали мы вдвоем немножко… А что, не нравится?
Толку от нее, как всегда, было не добиться. Будет юлить, темнить и правды не скажет. Я перевел взгляд на Люсю и понял, что поразило меня своей несуразностью, когда вошел на кухню. Я-то привык к виду Рыжей Хари, но нормальный человек без содрогания видеть ее не мог. Не зря продавец в обморок грохнулся. А Люся с ней запросто, по-приятельски пила чай, доверительно беседовала…
Рыжая Харя хмыкнула, прочитав мои мысли, развела лапами.
— Мой шарм и обаяние не знают границ, — грассируя, сообщила она ангельским голоском.
И я поверил. Не в шарм и обаяние, а в ее возможности влиять на психику. В два счета адаптировала Люсю к нормальному восприятию своей особы. Какая она, к черту, домоправительница? Душеприказчица, причем во всех лингвистических смыслах — кому желание исполняет, кому душу калечит, кого на тот свет отправляет.
Я снова повернулся к Люсе. Хотел грубо спросить, зачем она сюда пришла, но не смог. Одно дело — хамить по телефону, совсем другое — говорить в глаза. И я пошел обходным путем.
— На кого ты Владика в больнице оставила?
— На сестру… Она у него дежурит…
Люся подняла глаза. В них застыла безмерная мука непонимания, почему я с ней так поступаю. Вечная проблема людского треугольника: сейчас она на меня так смотрит, завтра — Владик на нее.
Я не выдержал ее взгляда, отвернулся, забарабанил по столу пальцами.
— Медсестра… — пренебрежительно процедил я. — Разве она может заменить близкого человека?
— Какая медсестра? Это моя родная сестра, — чуть не плача, выдавила из себя Люся. — Они через месяц должны пожениться…
— Что? — Меня словно током ударило. Похлеще, чем молнией на даче Популенкова. — Так это не ты его невеста?!
Люся смотрела на меня во все глаза, полные несорвавшихся слез. Губы у нее дрожали, похоже, она не сразу поняла вопрос. Наконец уголки губ сдвинулись в слабой улыбке.
—Нет…
— А где же она раньше была? — по инерции спросил я.
— В Оммане. Она стюардесса.
— Трам-пам-пам-пам, трам-парим-папам! — бравурным маршем пропела Рыжая Харя. — Не желаете ли шампанского?
— Сгинь! — во всю мощь легких гаркнул я.
Глава 15
Проснулся я поздним утром от прямых лучей солнца, заглядывавшего в окно. Сдвинул голову подстенку, куда лучи не доставали, открыл глаза. Люси рядом не было, в ванной комнате шумел душ, а из кухни доносилось мерное клацанье ножа по деревянной досочке. Раздвоилась она, что ли, — и под душем плещется, и завтрак готовит? Настроение было радужным, душа пела. Кажется, я по-настоящему влюбился, никогда раньше так себя не чувствовал.
Бодро вскочив с дивана, натянул плавки, выглянул на кухню. На кухонном столе восседал краб в ерническом поварском колпаке, торчащем на панцире скособоченной пароходной трубой, и клешней нарезал овощи для салата. Я не стал отвлекать его от работы, прикрыл дверь на кухню и вошел в ванную комнату.
Люся стояла под душем. Увидев меня, она ойкнула, приседа и прикрылась ладонями.
— Роман, — свистящим шепотом произнесла она, — что ты здесь делаешь? А ну выйди!
— Что делаю, что делаю… — с напускной строгостью сказал я, плотно закрыл дверь и стащил с себя плавки. — Помыться собираюсь.
Шагнув через бортик ванны, я взял ее за руки, отвел их в стороны и привлек Люсю к себе.
— Роман… — обмякнув, прошептала она.
Она податливо таяла в моих руках, и я вдруг почувствовал, что за нами вновь наблюдают. Как и весь вчерашний вечер, и всю ночь. Но мне на это было наплевать. Чувство, что Люся безраздельно принадлежит мне и только мне, хочет только меня и других мужчин для нее в мире не существует, привносило в секс что-то необычное, которое не выскажешь словами. И откуда только она взялась со своей старомодной любовью, когда в наше время даже малолетки владеют техникой секса, как прожженные проститутки, однако совокупляются с прагматичностью технологического процесса? Люся же со мной теряла голову, бормотала что-то бессвязное, вскрикивала и отдавалась полностью, исступленно, до потери сознания.
Обмякшую, обессиленную, я вынес ее из ванной комнаты и уложил на постель.
— Кушать подано! — проорал краб из кухни.
— Успеем, — ответил я.
— Остынет все. — Кухонная дверь приоткрылась, и в проем боком протиснулся краб. — А вам скоро ехать.
Я схватил кроссовку и запустил ее в краба. Но не попал, краб стремглав юркнул назад, и кроссовка врезалась в стену.
— Всегда так, — обиженно забормотал он из кухни. — Стараешься для них, стараешься… Хочешь как лучше, а в тебя обувью швыряют…
Люся томно потянулась, открыла затуманенные глаза.
— Голова кружится…
Я присел на постель, ладонью коснулся ее бедра и медленно провел вверх до талии. Тело под рукой дрогнуло.
— Завтракать будем?
— Не знаю… Не хочется. Я такая слабая сейчас…
— Тогда продолжим?
Двумя пальцами, едва касаясь кожи, я «зашагал» по ее животу от пупка вниз. Люся дернулась, перехватила мои пальцы.
— Роман… Мне кажется, он смотрит.
Она кивнула в сторону кухни. И я вновь ощутил на себе холодный, внимательный взгляд. Словно некто со стороны изучал нас с беспристрастностью зоолога, анализируя повадки приматов в период брачных игр.
— Краб с кухни не выйдет, — твердо сказал я, стряхивая с себя наваждение, будто мы находимся в роли подопытных кроликов. — Больно нужно ему подглядывать.
В неподвижных расширенных зрачках Люси читались и желание, и стыд. Я освободил свои пальцы и прижал ее руку к постели.
— Не делай ничего, — тихо сказал я. — Просто лежи.
В этот раз я действовал медленно, нежно, приучая ее тело к мужским ласкам. Люся вздрагивала, охала, стонала, порываясь оттолкнуть меня, но тут же спохватывалась и отводила руки.
— Не смотри… не смотри на меня… — задыхалась она, но я Не отвечал.
Ее реакция на ласки напоминала движение створок устрицы, которая пытается судорожно схлопнуться, но почему-то не может и тут же медленно, как бы вопреки своему желанию, распахивает створки еще шире. И когда на вершине пароксизма она приняла меня, это произошло настолько бурно и неистово, словно она хотела поглотить меня всего и навсегда захлопнуть створки.
Кажется, Люся потеряла сознание. Лежала измученная, неподвижная, еле слышно дышала, и только сердце все еще бешено колотилось.
— Люся, — тихо позвал я и поцеловал ее в мягкие, истерзанные губы. — Лю-ся…
Она чуть слышно простонала, ресницы дрогнули.
— Что ты со мной делаешь… — Из закрытых глаз вдруг покатились слезы. — Рома, я тебя так люблю… Не бросай меня, пожалуйста…
— Что ты, глупая, — делано засмеялся я, но от безмерной искренности ее слов мороз пробежал по коже.
— Эй вы, там! — заорал краб из кухни трубным гласом. — В больницу опоздаете!
— Ой, и правда! — Люся подхватилась с постели и нетвердой походкой направилась в ванную комнату. — Надо поторапливаться…
— Зачем? — глупо спросил я, садясь на диване. Люся плотно притворила за собой дверь и не услышала;
Вместо нее ответила Рыжая Харя, дымом из лампы Аладдина сконденсировавшаяся посреди комнаты.
— Владика сегодня выписывают.
— Почему? — удивился я. — А как же реабилитационный период?
Рыжая Харя загадочно хмыкнула, и я понял, что столь быстрое выздоровление Владика не обошлось без ее магии.
— Твоя работа?
— Ну, как тебе сказать… — опять заюлила она.
Я махнул рукой. Устал от ее туманных объяснений.
— Хоть бы постыдилась. Видишь, голый сижу. Выйди.
— Подумаешь, — фыркнула Рыжая Харя. — Что я, голых мужиков не видела?
Но все же послушно ретировалась на кухню.
Когда мы с Люсей оделись и вошли на кухню, краб уже места себе не находил. Сидел на холодильнике и нервно пощелкивал клешнями.
— Явились наконец-то! — забрюзжал он. — Кофе остыл, новый готовить надо…
— Не надо, — успокоила его Люся. — Мы по-быстрому перехватим и побежим. А то не успеем.
— Успеете, — сказала Рыжая Харя, вставая с подоконника. — Без вас Владика не выпишут.
— Правда?
— Правда, — заверил я. — Если Рыж… гм… моя домоправительница сказала, значит, так и будет. Садись. Мы сели за стол.
— А вы? — обратилась Люся к «мелким бесам», увидев, что на столе всего два прибора.
— А мы уже, — быстро ответила Рыжая Харя и дернула за клешню краба, собиравшегося обрадованно сигануть с холодильника прямо на стол.
— М-да, — прогундосил краб, переминаясь на лапах и со щелчком вправляя вывернутую клешню на место. — То есть ага. Мы сыты.
— Шампанского? — предложила Рыжая Харя, сглаживая неловкость.
— Да! — не сговариваясь, в унисон сказали мы с Люсей, переглянулись и рассмеялись.
— Вот это дело! — обрадовалась Рыжая Харя. — Люблю, когда у людей хорошее настроение.
Она открыла холодильник, извлекла бутылку, с грацией вышколенного гарсона сорвала пробку и наполнила бокалы.
— За нас! — сказал я, поднимая бокал.
Люся посмотрела мне в глаза, улыбка сошла с ее лица. Видимо, многое значил для нее этот тост. Не зря говорят, что мужчины любят глазами, а женщины — ушами.
— За нас… — тихим эхом отозвалась она.
Мы сдвинули бокалы и выпили. Я положил на тарелку немного салата, взял с блюда бутерброд с сырокопченой колбасой, ломтиком лимона, тертым сыром и зеленью. Разнообразных бутербродов (по-моему, ни один из них не повторялся) краб наготовил целую гору — и пятерым не съесть.
— А ты «грызуна» кормил? — спросила Люся краба.
— Еще чего! — сварливо отозвался тот с холодильника. — Знать его не желаю. Он мне половину клешни откусил!
— Не половину, а только кончик, — поправил я.
— Все равно красоту попортил! — не согласился краб, демонстрируя нам надкушенную клешню.
Люся положила на блюдце три бутерброда и поставила под стол. Оттуда сразу же донеслось голодное чавканье.
Я чуть отстранился от стола и посмотрел под ноги. Невидимый «грызун» рос как на дрожжах. Он уже откусывал сразу по половине бутерброда. Интересно, до каких размеров вырастают «грызуны»? Не хотелось содержать в доме вечно голодного невидимого тираннозавра.
— Проглот, — недовольно пробурчал краб с высоты холодильника в адрес «грызуна».
Люся, похоже, не очень поверила Рыжей Харе и ела торопливо. Пришлось и мне поспешать.
— Кофе приготовить? — предложил краб.
— Нет-нет, спасибо, — поблагодарила Люся, вытирая салфеткой рот и отодвигая тарелку. — А ты будешь? — спросила она у меня.
Я отрицательно помотал головой, дожевывая бутерброд.
— Тогда — шампанского! — торжественно провозгласила Рыжая Харя, поднося бутылку к бокалам.
— Нет-нет, не надо, — поспешно отказалась Люся. — Мы побежим. Еще такси поймать надо… Спасибо за завтрак.
Она отодвинула табуретку и встала.
— А тебе? — спросила Рыжая Харя, глядя на меня. Я сокрушенно развел руками и тоже поднялся.
— Эх, жалко такой продукт выливать… — разочарованно вздохнула Рыжая Харя и вдруг бесшабашно махнула лапой. — Где наша не пропадала!
Она заткнула бутылку пробкой, взболтала, а затем, открыв пасть, запрокинула бутылку. Пробка выстрелила, в горло ударила пенная струя, и бутылка за пару секунд опустела. Ни капли шампанского не упало на пол — все содержимое бутылки вместе с пробкой кануло в безразмерную утробу Рыжей Хари.
— Ха-ороший напиток, — удовлетворенно констатировала «домоправительница», конфузливо прикрыла пасть лапой и громогласно отрыгнула углекислым газом.
— Да-а… — раздумчиво произнес я. — Теперь верю, что среди своих ты не раз на подиуме первые места занимала.
— Это что! — хвастливо заявила Рыжая Харя. — Мы и не такое могем!
Она еще шире распахнула пасть, швырнула в нее пустую бутылку, лязгнула челюстями и сглотнула. И все услышали, как бутылка, проскользнув сквозь горло, мягко шлепнулась где-то внутри.
Меня передернуло, я сокрушенно покачал головой и резюмировал:
— Но целоваться бы с тобой не стал.
— Ишь, размечтался! — оскорбленно фыркнула Рыжая Харя.
В это время «грызун» покончил с угощением, перебрался на стол и приступил к поглощению бутербродов с блюда.
— Пошел вон, проглот! — замахал клешнями краб, зорко наблюдавший за порядком. Однако на стол на всякий случай не спрыгнул.
— Идем, — задергала меня за руку Люся.
— Вызови такси, — сказал я Рыжей Харе.
Вместо ответа она протянула знакомый ключ от темно-синей «Тойоты» киллеров и отвернулась. Оскорбил я ее в лучших чувствах до глубины души.
— Машина во дворе стоит? — догадался я. Не оборачиваясь. Рыжая Харя кивнула.
— Вот спасибо!
Подхватив под локоть Люсю, я увлек ее из кухни.
— Как за машину — так спасибо, а как за завтрак — так фигушки! — крикнул краб в спину.
Бодро вскочив с дивана, натянул плавки, выглянул на кухню. На кухонном столе восседал краб в ерническом поварском колпаке, торчащем на панцире скособоченной пароходной трубой, и клешней нарезал овощи для салата. Я не стал отвлекать его от работы, прикрыл дверь на кухню и вошел в ванную комнату.
Люся стояла под душем. Увидев меня, она ойкнула, приседа и прикрылась ладонями.
— Роман, — свистящим шепотом произнесла она, — что ты здесь делаешь? А ну выйди!
— Что делаю, что делаю… — с напускной строгостью сказал я, плотно закрыл дверь и стащил с себя плавки. — Помыться собираюсь.
Шагнув через бортик ванны, я взял ее за руки, отвел их в стороны и привлек Люсю к себе.
— Роман… — обмякнув, прошептала она.
Она податливо таяла в моих руках, и я вдруг почувствовал, что за нами вновь наблюдают. Как и весь вчерашний вечер, и всю ночь. Но мне на это было наплевать. Чувство, что Люся безраздельно принадлежит мне и только мне, хочет только меня и других мужчин для нее в мире не существует, привносило в секс что-то необычное, которое не выскажешь словами. И откуда только она взялась со своей старомодной любовью, когда в наше время даже малолетки владеют техникой секса, как прожженные проститутки, однако совокупляются с прагматичностью технологического процесса? Люся же со мной теряла голову, бормотала что-то бессвязное, вскрикивала и отдавалась полностью, исступленно, до потери сознания.
Обмякшую, обессиленную, я вынес ее из ванной комнаты и уложил на постель.
— Кушать подано! — проорал краб из кухни.
— Успеем, — ответил я.
— Остынет все. — Кухонная дверь приоткрылась, и в проем боком протиснулся краб. — А вам скоро ехать.
Я схватил кроссовку и запустил ее в краба. Но не попал, краб стремглав юркнул назад, и кроссовка врезалась в стену.
— Всегда так, — обиженно забормотал он из кухни. — Стараешься для них, стараешься… Хочешь как лучше, а в тебя обувью швыряют…
Люся томно потянулась, открыла затуманенные глаза.
— Голова кружится…
Я присел на постель, ладонью коснулся ее бедра и медленно провел вверх до талии. Тело под рукой дрогнуло.
— Завтракать будем?
— Не знаю… Не хочется. Я такая слабая сейчас…
— Тогда продолжим?
Двумя пальцами, едва касаясь кожи, я «зашагал» по ее животу от пупка вниз. Люся дернулась, перехватила мои пальцы.
— Роман… Мне кажется, он смотрит.
Она кивнула в сторону кухни. И я вновь ощутил на себе холодный, внимательный взгляд. Словно некто со стороны изучал нас с беспристрастностью зоолога, анализируя повадки приматов в период брачных игр.
— Краб с кухни не выйдет, — твердо сказал я, стряхивая с себя наваждение, будто мы находимся в роли подопытных кроликов. — Больно нужно ему подглядывать.
В неподвижных расширенных зрачках Люси читались и желание, и стыд. Я освободил свои пальцы и прижал ее руку к постели.
— Не делай ничего, — тихо сказал я. — Просто лежи.
В этот раз я действовал медленно, нежно, приучая ее тело к мужским ласкам. Люся вздрагивала, охала, стонала, порываясь оттолкнуть меня, но тут же спохватывалась и отводила руки.
— Не смотри… не смотри на меня… — задыхалась она, но я Не отвечал.
Ее реакция на ласки напоминала движение створок устрицы, которая пытается судорожно схлопнуться, но почему-то не может и тут же медленно, как бы вопреки своему желанию, распахивает створки еще шире. И когда на вершине пароксизма она приняла меня, это произошло настолько бурно и неистово, словно она хотела поглотить меня всего и навсегда захлопнуть створки.
Кажется, Люся потеряла сознание. Лежала измученная, неподвижная, еле слышно дышала, и только сердце все еще бешено колотилось.
— Люся, — тихо позвал я и поцеловал ее в мягкие, истерзанные губы. — Лю-ся…
Она чуть слышно простонала, ресницы дрогнули.
— Что ты со мной делаешь… — Из закрытых глаз вдруг покатились слезы. — Рома, я тебя так люблю… Не бросай меня, пожалуйста…
— Что ты, глупая, — делано засмеялся я, но от безмерной искренности ее слов мороз пробежал по коже.
— Эй вы, там! — заорал краб из кухни трубным гласом. — В больницу опоздаете!
— Ой, и правда! — Люся подхватилась с постели и нетвердой походкой направилась в ванную комнату. — Надо поторапливаться…
— Зачем? — глупо спросил я, садясь на диване. Люся плотно притворила за собой дверь и не услышала;
Вместо нее ответила Рыжая Харя, дымом из лампы Аладдина сконденсировавшаяся посреди комнаты.
— Владика сегодня выписывают.
— Почему? — удивился я. — А как же реабилитационный период?
Рыжая Харя загадочно хмыкнула, и я понял, что столь быстрое выздоровление Владика не обошлось без ее магии.
— Твоя работа?
— Ну, как тебе сказать… — опять заюлила она.
Я махнул рукой. Устал от ее туманных объяснений.
— Хоть бы постыдилась. Видишь, голый сижу. Выйди.
— Подумаешь, — фыркнула Рыжая Харя. — Что я, голых мужиков не видела?
Но все же послушно ретировалась на кухню.
Когда мы с Люсей оделись и вошли на кухню, краб уже места себе не находил. Сидел на холодильнике и нервно пощелкивал клешнями.
— Явились наконец-то! — забрюзжал он. — Кофе остыл, новый готовить надо…
— Не надо, — успокоила его Люся. — Мы по-быстрому перехватим и побежим. А то не успеем.
— Успеете, — сказала Рыжая Харя, вставая с подоконника. — Без вас Владика не выпишут.
— Правда?
— Правда, — заверил я. — Если Рыж… гм… моя домоправительница сказала, значит, так и будет. Садись. Мы сели за стол.
— А вы? — обратилась Люся к «мелким бесам», увидев, что на столе всего два прибора.
— А мы уже, — быстро ответила Рыжая Харя и дернула за клешню краба, собиравшегося обрадованно сигануть с холодильника прямо на стол.
— М-да, — прогундосил краб, переминаясь на лапах и со щелчком вправляя вывернутую клешню на место. — То есть ага. Мы сыты.
— Шампанского? — предложила Рыжая Харя, сглаживая неловкость.
— Да! — не сговариваясь, в унисон сказали мы с Люсей, переглянулись и рассмеялись.
— Вот это дело! — обрадовалась Рыжая Харя. — Люблю, когда у людей хорошее настроение.
Она открыла холодильник, извлекла бутылку, с грацией вышколенного гарсона сорвала пробку и наполнила бокалы.
— За нас! — сказал я, поднимая бокал.
Люся посмотрела мне в глаза, улыбка сошла с ее лица. Видимо, многое значил для нее этот тост. Не зря говорят, что мужчины любят глазами, а женщины — ушами.
— За нас… — тихим эхом отозвалась она.
Мы сдвинули бокалы и выпили. Я положил на тарелку немного салата, взял с блюда бутерброд с сырокопченой колбасой, ломтиком лимона, тертым сыром и зеленью. Разнообразных бутербродов (по-моему, ни один из них не повторялся) краб наготовил целую гору — и пятерым не съесть.
— А ты «грызуна» кормил? — спросила Люся краба.
— Еще чего! — сварливо отозвался тот с холодильника. — Знать его не желаю. Он мне половину клешни откусил!
— Не половину, а только кончик, — поправил я.
— Все равно красоту попортил! — не согласился краб, демонстрируя нам надкушенную клешню.
Люся положила на блюдце три бутерброда и поставила под стол. Оттуда сразу же донеслось голодное чавканье.
Я чуть отстранился от стола и посмотрел под ноги. Невидимый «грызун» рос как на дрожжах. Он уже откусывал сразу по половине бутерброда. Интересно, до каких размеров вырастают «грызуны»? Не хотелось содержать в доме вечно голодного невидимого тираннозавра.
— Проглот, — недовольно пробурчал краб с высоты холодильника в адрес «грызуна».
Люся, похоже, не очень поверила Рыжей Харе и ела торопливо. Пришлось и мне поспешать.
— Кофе приготовить? — предложил краб.
— Нет-нет, спасибо, — поблагодарила Люся, вытирая салфеткой рот и отодвигая тарелку. — А ты будешь? — спросила она у меня.
Я отрицательно помотал головой, дожевывая бутерброд.
— Тогда — шампанского! — торжественно провозгласила Рыжая Харя, поднося бутылку к бокалам.
— Нет-нет, не надо, — поспешно отказалась Люся. — Мы побежим. Еще такси поймать надо… Спасибо за завтрак.
Она отодвинула табуретку и встала.
— А тебе? — спросила Рыжая Харя, глядя на меня. Я сокрушенно развел руками и тоже поднялся.
— Эх, жалко такой продукт выливать… — разочарованно вздохнула Рыжая Харя и вдруг бесшабашно махнула лапой. — Где наша не пропадала!
Она заткнула бутылку пробкой, взболтала, а затем, открыв пасть, запрокинула бутылку. Пробка выстрелила, в горло ударила пенная струя, и бутылка за пару секунд опустела. Ни капли шампанского не упало на пол — все содержимое бутылки вместе с пробкой кануло в безразмерную утробу Рыжей Хари.
— Ха-ороший напиток, — удовлетворенно констатировала «домоправительница», конфузливо прикрыла пасть лапой и громогласно отрыгнула углекислым газом.
— Да-а… — раздумчиво произнес я. — Теперь верю, что среди своих ты не раз на подиуме первые места занимала.
— Это что! — хвастливо заявила Рыжая Харя. — Мы и не такое могем!
Она еще шире распахнула пасть, швырнула в нее пустую бутылку, лязгнула челюстями и сглотнула. И все услышали, как бутылка, проскользнув сквозь горло, мягко шлепнулась где-то внутри.
Меня передернуло, я сокрушенно покачал головой и резюмировал:
— Но целоваться бы с тобой не стал.
— Ишь, размечтался! — оскорбленно фыркнула Рыжая Харя.
В это время «грызун» покончил с угощением, перебрался на стол и приступил к поглощению бутербродов с блюда.
— Пошел вон, проглот! — замахал клешнями краб, зорко наблюдавший за порядком. Однако на стол на всякий случай не спрыгнул.
— Идем, — задергала меня за руку Люся.
— Вызови такси, — сказал я Рыжей Харе.
Вместо ответа она протянула знакомый ключ от темно-синей «Тойоты» киллеров и отвернулась. Оскорбил я ее в лучших чувствах до глубины души.
— Машина во дворе стоит? — догадался я. Не оборачиваясь. Рыжая Харя кивнула.
— Вот спасибо!
Подхватив под локоть Люсю, я увлек ее из кухни.
— Как за машину — так спасибо, а как за завтрак — так фигушки! — крикнул краб в спину.