Страница:
Вскоре Турция сумела обеспечить себе право проводить военные учения в международном воздушном и морском пространстве Эгейского моря. Характерной чертой внешней политики Турции этого периода являлось непризнание десятимильного воздушного пространства Греции и его систематическое нарушение. Анкара сохраняла в неизменном виде все свои претензии в районе Эгейского моря. Она продолжала отклонять предложения греческой стороны о передаче спора о делимитации континентального шельфа в Международный Суд в Гааге. Турция вновь поднимала вопрос о соблюдении прав турецкого меньшинства в Западной Фракии.
Она оставалась глухой ко всем призывам Афин о выводе, хотя бы частичном, турецких оккупационных войск с Кипра, находящихся там с 1974 года. Греческое предложение о демилитаризации восточных островов Эгейского моря с целью достижения прочного и справедливого урегулирования кипрской проблемы тоже осталось без ответа. Так, на страницах официальных газет Турции появилась географическая карта, где Эгейское море и Кипр были разделены пополам. Было очевидно, что разговор на разных языках продолжается даже после встречи в Давосе и установления прямой телефонной связи между правительственными кабинетами в целях предотвращения или хотя бы установления контроля над критической ситуацией, которая может возникнуть в двусторонних отношениях.
Очередной виток греко-турецких противоречий начался после окончания холодной войны. Теперь, как могло показаться, уже ни одна сторона не могла сослаться на фактор угрозы с севера. Исчезли также идеологические разногласия между Российской Федерацией и Грецией и Турцией. Каждая сторона этого геополитического треугольника стала чисто прагматически определять направления двусторонних отношений, но именно это и внесло в греко-турецкие отношения нечто новое.
Так, в Москве начали прорабатывать возможность поставок военной техники как в Турцию, так и Грецию. Тяжелое экономическое положение российского ВПК заставляло Москву искать новых партнеров на Баканах и Ближнем Востоке. Наиболее перспективным представлялась именно Греция. Последняя же увидела в военно-техническом сотрудничестве с Россией возможность укрепить оборону своих восточных островов в Эгейском море. В одном из интервью министр обороны Греции А. А. Цохадзопулос заявил, что его страна заинтересована "в приобретении оружия ПВО как малых, так и больших радиусов действия, военной авиации, скоростных кораблей для перевозки крупных воинских контингентов...". При этом министр заметил, что эти корабли "нужны для перевозки войск на острова Эгейского моря". *
Такие перспективы греко-российского военно-технического сотрудничества стали беспокоить Турцию, особенно после заключения в 1997 году между Россией и Кипром контракта на поставку на остров зенитно-ракетного комплекса С-300 ПМУ-1. Кипр, устанавливая связи с российским ВПК, получал дополнительную опору и одновременно оказывал поддержку Греции, которая не могла вести себя так свободно, так как имела определенные обязательства перед НАТО.
Вокруг этого контракта развернулась сложная и многоходовая политическая игра, в которой были задействованы не только подписавшие его государства. Как известно, в северной части Кипра находится воинский турецкий контингент (более 30 тысяч человек), который был введен туда в июле 1974 года с целью защиты турков-киприотов. В свою очередь, Афины неоднократно заявляли, что они гарантируют безопасность Кипрской Республики. По словам упомянутого министра обороны Греции, "любое турецкое нападение на Кипр означает состояние войны между Турцией и Грецией". Это соответствовало и обнародованной Афинами концепции "единого оборонного пространства эллинизма", интегрирующей оборонные усилия Греции и Кипра с целью противодействия турецкой угрозе.
Турция начала активно противодействовать реализации контракта по всем возможным направлениям. Напряжение нарастало по мере приближения срока поставок на Кипр комплекса С-300. Причем каждая сторона стремилась получить выгоду не только от подписания контракта и, наоборот, от его срыва, но и от самой возникшей ситуации вокруг него. Интрига принимала еще более запутанный характер. Поговаривали, что Анкара ввела в торг даже лидера турецких курдов А. Оджалана.
В конечном итоге всем пришлось пойти на компромисс. Контракт не был сорван, но комплекс было решено разместить не на Кипре, а на греческом острове Крит. Транспортировка С-300 велась в обстановке строгой секретности, ибо не исключалась возможность противодействия этому со стороны турецких силовых структур.
После размещения комплекса С-300 Греция выразила желание приобрести дополнительное количество мобильных зенитных ракетных комплексов (ЗРК) ближнего действия "Тор-М1" для их прикрытия. Такая закупка позволит создать на Крите эффективную эшелонированную оборону, в том числе с учетом противодействия низколетящим целям и высокоточному авиационному оружию, которое эффективно проявило себя в Югославии. Как известно, российский ВПК активно продвигал этот заказ. Он заинтересован в этом как с экономической стороны, так и с военно-политической.
Сложность греко-турецких отношений обусловлена еще и тем, что оба государства занимают разное положение в НАТО и Европе. Турция выступает как основная военная сила сдерживания на кавказском и южном направлениях. Можно также говорить об особых американо-турецких военно-политических отношениях, сложившихся после Второй мировой войны. Но Анкара не удовлетворяется ролью азиатского союзника НАТО. Турецкое государство, территориально расположенное и в Европе (Западная Фракия), претендует на идентичность, тождественную европейцам. Попытки Турции вступить в Европейское сообщество всякий раз встречают сопротивление Афин. ЕС высказывает Анкаре большие претензии в отношении прав человека в стране. В ответ Турция ставит вопрос о положении турецкого и мусульманского меньшинства на Балканах, в частности и в Греции.
Греция играет пассивную роль геостратегического плацдарма НАТО в регионе Восточного Средиземноморья и Балкан. Кроме того, внешняя политика Афин хотя на первоначальном этапе (от вступления в НАТО до свержения афинской хунты в 1974 году) и характеризовалась американской ориентацией, затем - после ослабления угрозы со стороны ее северных балканских соседей демонстрировала усиление независимых тенденций. Афины начинают все больше подозревать американцев в неискренности. За последние двадцать лет кризисные ситуации в греко-турецких отношениях, которые не раз угрожали перейти в вооруженные конфликты, показали Греции, что США и НАТО в этом регионе не могут дать надежные гарантии сохранения мира в Эгейском море и способствовать разрешению действительно важных и острых проблем ее отношений с Турцией так, как это понимают греки. В связи с этим Греция берет курс на укрепление связей с Европой, а сотрудничество с ЕЭС вносит новые элементы во внешнюю политику страны. Афины, считая себя колыбелью европейской цивилизации, стремятся на равных вести диалог с европейцами, одновременно претендуя на активную и самостоятельную политику на Балканах.
В конце 80-х годов ХХ века, когда в рамках СБСЕ развернулось балканское сотрудничество и была распущена организация Варшавского Договора, Греция также расширила свои связи с СССР, а затем с Россией. Причем теперь Афины рассчитывали, что сотрудничество с Москвой даст ей дополнительные гарантии безопасности на ее восточных границах, ибо Грецию беспокоил тот факт, что турецкая армия все еще оставалась одной из самых больших не только на Ближнем Востоке, но и на Балканах. К этому надо добавить, что эта армия хорошо обучена и вооружена современными образцами военной техники. Кроме того, Турция, которая в период войны в Персидском заливе сыграла немаловажную роль в достижении целей антииракской коалиции, продолжает оставаться более привилегированным союзником США, по сравнению с Грецией. В период конфронтации двух военно-политических блоков с таким положением еще как-то можно было мириться, а большая ответственность Анкары даже устраивала Афины. Сейчас ситуация изменилась и греко-турецкие противоречия имеют другое измерение. Сложное положение России на Кавказе и ее слабые позиции на Балканах уже не создают автоматически того необходимого Афинам баланса в греко-турецких отношениях, в то время как большинство потенциальных угроз для безопасности Греции все еще существует.
Озабоченность Греции своей безопасностью вызвана тем, что она окружена странами и районами, где у тюркоязычного и мусульманского населения исторически доминируют или весьма значительны протурецкие настроения. Это юго-восточная Болгарии, Македония, югославскок Косово и Албания. Причем ряд этих территорий примыкает непосредственно к границам Греции. Если же говорить о том, что НАТО фактически поддержало албанских сепаратистов, а ранее оказало поддержку боснийским мусульманам, то перспектива для Афин выстраивается не очень-то благоприятная.
Что касается будущего греко-турецких противоречий, то оно зависит от того, какая тенденция - на сближение или разобщение - возобладает в конечном счете, будут ли преодолены сложившиеся стереотипы и смогут ли Афины и Анкара реалистически подойти к устранению своих разногласий. Сама история развития Эгейского кризиса, греко-турецких противоречий в Западной Фракии и на Кипре показала, что первичным является не только реальное столкновение интересов. Греция и Турция строят свою политику в отношении друг друга в значительной степени на основе стереотипов, которые складывались в течение длительного исторического времени.
На настоящем этапе как для Греции, так и для Турции характерна примерно следующая логика: мы не хотим с ними ссориться, но они ведут против нас информационную войну, предъявляют нам территориальные претензии, настраивают против нас другие страны, увеличивают свой военный арсенал и проводят модернизацию своих вооружений, не соблюдают наш государственный суверенитет и осуществляют политику прямого и опосредованного вмешательства в наши внутренние дела. Такая философия отношений только способствует наращиванию военных арсеналов и создает условия, которые подменяют перспективы мирного урегулирования споров силовым равновесием.
Следовательно, чтобы добиться взаимоприемлемых решений спорных вопросов, необходимо посмотреть на конфликтную ситуацию другими глазами, под другим углом. Для этого нужно оценить свои интересы и существующие противоречия не с антагонистической позиции, а критически и прагматически. В условиях существующих реалий - границы, философские, религиозные, культурные, политические и экономические различия - надо, чтобы каждый переосмыслил то, что является угрозой для национальной безопасности и территориальной целостности страны, и приложил максимум усилий, чтобы освободиться от мифологических предрассудков и найти общее в ценностной системе другого.
Новая политическая ситуация требует, чтобы концепция национальной безопасности предусматривала не только превентивные меры по укреплению обороноспособности, но и наличие политических механизмов урегулирования и предотвращения конфликтов. В Греции и Турции понимают всю сложность современной ситуации. С одной стороны, пересматриваются роль и функции НАТО, а с другой - других гарантий национальной безопасности, которые ожидаются от внеблоковых балканских и общеевропейских структур, пока не существует, и этот факт порождает определенную неуверенность.
В развитии ситуации на Балканах наблюдается определенная закономерность. Так, после окончания европейских и мировых войн, ведущихся великими державами, на передний план международных отношений на Балканах каждый раз выходят этнические и территориальные проблемы, ибо они уже не сдерживаются опасностями глобального уровня. После окончания холодной войны опять на Балканах усиливаются националистические настроения, обостряются этнические и территориальные проблемы. При том, что до сих пор так и не выработана формула мира и стабильности для региона, не найдены оптимальные пути разрешения спорных вопросов между государствами.
ЮГОСЛАВИЯ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: ПОСТРОЕНИЕ СОЦИАЛИЗМА ИЛИ ЭТАПЫ РАСПАДА ГОСУДАРСТВА?
Упомянутая выше идея всебалканской федерации или федерации славянских народов как способа разрешения балканского вопроса реализовалась только частично в виде Федеративной Народной Республики Югославии. Причем это государство провозгласило курс на построение социалистического общества, которому, как предполагалось, будут чужды националистические предрассудки.
Изначально Югославия, несмотря на сильное давление со стороны СССР, стремилась осуществлять собственный независимый курс развития. Вскоре отказавшись от советской модели социализма, югославское руководство разработала концепцию самоуправленческого социализма, которая подразумевала децентрализацию политической и экономической жизни в том смысле, что центр предоставил большие полномочия субъектам федерации и трудовым коллективам.
Конституционные изменения 1968 года непосредственно распространили самоуправленческие принципы на федеративные отношения, то есть полнее и четче были сформулированы конституционные начала статуса республики, автономного края и федерации, а также принципы их взаимоотношений по вертикали и горизонтали. Было дано определение республики как государства, основанного на суверенитете народа и на власти и самоуправлении рабочего класса и всех трудящихся. Особо подчеркивалось, что республика является также социалистическим самоуправленческим демократическим содружеством трудящихся и граждан, равноправных народов и народностей. Автономные национальные края Воеводино и Косово теперь считались элементами югославского федерализма. Федерация уже определялась только как общий инструмент республик и автономных краев для решения точно зафиксированных в Конституции общих интересов. Изменения в Конституции явились реакцией на неожиданно обострившийся национальный вопрос в Югославии. Первоначально предполагалось, что в процессе утверждения социализма в стране, исчезновения эксплуататорских классов национальный вопрос будет решен и образуется единая югославская нация. Реально же оказалось, что при социализме национальная проблема по-прежнему не потеряла своей остроты. Причиной этого югославские лидеры посчитали теоретические недоработки национального вопроса и национальной политики и недостаточное внимание к межнациональным отношениям, а также слепое подражание советскому опыту построения социализма. С обычным для коммунистической бюрократии пафосом один из авторов конституционных поправок писал: произошло "окончательное освобождение" общества от пут советской модели и в области межнациональных отношений, и теперь Югославия уже не является "федерацией в классическом смысле этого слова, а специфическим содружеством самоуправленческих народов и народностей". * Позже оказалось, что принцип самоуправления республик и автономных краев, напротив, способствовал росту националистических настроений и амбиций местных элит.
В конце 1970-х годов Югославия начала вползать в экономический и политический кризис. Стала расти инфляция, обострились межнациональные отношения, начались взаимные упреки республики и края, обвиняли друг друга в причинах кризиса и спорили о том, кто за чей счет живет, упрекали в колониальной политике и т. д. Периодически и до этого возникали споры о союзе югославян. Так, еще 1960-е годы поднимался вопрос о замене федеративного устройства конфедеративным. Лишь авторитет Тито, его характер были способны удержать политический процесс и межнациональные отношения в определенных рамках. Этому способствовало особое международное положение Югославии.
После смерти общепризнанного национального лидера Тито различий в понимании перспектив развития Югославии стало еще больше. Стоит отметить, что этого ожидали. В 1983 году хорватский историк Душан Бибер, выступая перед группой ученых в Загребе, заявил, что, если наблюдающиеся центробежные процессы в рамках федерации будут продолжаться, "мы превратимся во второй Ливан". Приблизительно в то же время известный эксперт по Югославии Сабрина Петра Рамет, опираясь, в частности, на мнение упомянутого Д. Бибера, в своем исследовании по Югославии отмечала, что противоречия между двумя основными республиками югославской федерации настолько напряженны, что вопрос заключается лишь в том, сколько времени осталось до начала нового кровопролития между сербами и хорватами. *
Причиной обострения межэтнических противоречий являлись не только взаимные старые и новые обиды и предубеждения, но и различные социокультурные и политические ориентации республиканских элит. В Югославии возникло движение "Хорватская весна", которое выступало за либерализацию социальных и экономических отношений в стране. Это движение практически совпало по времени и целям с подобным в Чехословакии, что свидетельствовало еще и о наличии в республиках особых подходов к социальному устройству. И не случайно более близкая к Европе Хорватия стала инициатором либерализации политической жизни в Югославии.
Прологом распада СФРЮ стали дискуссии, начавшиеся в 1980-х годах между сторонниками углубления федерализации государства и его противниками по вопросу Конституции 1974 года. Сербские политики считали, что Конституция 1974 года способствовала юридическому и фактическому обособлению двух автономных образований в составе Сербии - краев Воеводины и Косово. Другой лагерь представляли политики из Словении и Хорватии, которые приветствовали новую Конституцию. Она, по их мнению, создавала условия перераспределения власти в пользу республик и краев и способствовала сдерживанию "сербского гегемонизма" в Югославии.
Спор о Конституции 1974 года лишь частная иллюстрация того, как трудно и болезненно складывались и развивались отношения между народами этой страны.
Югославский опыт показал, что опора на местные групповые интересы так же опасна, как жесткая централизация государства по советскому варианту. Последующая практика инициаторов советской перестройки, решивших перераспределить власть в СССР по вертикали и предоставить большие возможности союзным республиками, а фактически их национальным элитам, свидетельствует, что неизбежным результатом этого является распад государства. При таком перераспределении власти, когда интересы личности опять подавляются интересами группы, социально-политическая система остается малоподвижной и предрасположенной к воспроизведению внутренних межгрупповых конфликтов.
В середине 1980-х годов ситуация в Югославии была еще сравнительно спокойная. Разногласия между республиками по тем или иным вопросам еще не приобрели ожесточенный характер, а экономический кризис и инфляцию удалось более или менее благополучно пережить. Удалось скоординировать и внешнеэкономическую деятельность по включению СФРЮ в интеграционные процессы в Европе. И это в то время, когда в странах Восточной Европы и СССР обстановка накалялась с каждым годом. Но то, что началось в странах социалистического лагеря, очевидно, не могло не затронуть и Югославию. Так и произошло: социально-политический кризис в многонациональном государстве подстегнул развитие национализма.
Во второй половине 1980-х годов маховик сепаратизма в СФРЮ уже набрал большие обороты. Как правило, началом распада СФРЮ считают действия Словении и Хорватии. Но недовольство своим положением в Югославии высказывали и сербы. Первые говорили о гегемонии сербов в федерации, а вторые - об экономическом превосходстве Хорватии и Словении и их национальном эгоизме. Предпринимались различные попытки разрешить противоречия между республиками. Но, в конце концов, практически все пришли к выводу, что лучшим вариантом является независимость и самостоятельное развитие каждой республики. Лозунги типа "Все сербы в одной стране" или "Самостоятельная Словения или Хорватия" не сходили со страниц республиканских газет, скандировались на многолюдных митингах. Национализм в Словении и Хорватии причудливо переплетался с антикоммунизмом или становился подмогой в защите идей социализма в Сербии. В Сербии обращали внимание на то, что в послевоенный период реализация утопической идеи югославянской федерации была осуществлена за счет сербского народа. Главное, что он оказался разделенным.
Обиды и подозрения народов Югославии носили взаимный характер. Каждый находил свои аргументы, чтобы приступить к вытеснению представителей других национальностей из "своей" республики. Мусульмане Боснии и Герцеговины пытались создать свое этнически чистое государство. Албанцы в Косово и Македонии готовы были создать свое государство или объединиться с Албанией. Хорваты, словенцы, сербы стремились войти в состав одноименных республик. Республики все чаще упрекали друг друга в национализме и шовинизме. 28 июня 1989 года сербы собрались в Косово на празднование 600-й годовщины Косовской битвы. Празднование широко освещалось в прессе и по телевидению. Причем для описания героизма сербов и их предводителя не жалели красок, хотя на Косовом поле вместе с сербами сражались и другие югославские народы. Это стало поводом для того, чтобы хорватская пресса обвинила Белград в националистической истерии. В свою очередь, в столице Хорватии в Загребе в этом же году торжественно возвратили на прежнее место памятник хорватскому национальному герою бану Елачичу, который боролся за создание автономии хорватов в Автро-Венгерской империи. Этот памятник был демонтирован в 1974 году коммунистическими властями под предлогом того, что Елачич в составе имперской армии участвовал в подавлении венгерской революции 1848 года. В этом же году в Хорватии отметили 900-летнюю годовщину последнего короля хорватского средневекового государства Звонимира. Для хорватов это было особенно важно, так как сербская историография или отрицала исторический факт существования хорватской государственности или замалчивала его.
Информационная война способствовала возбуждению массового сознания. Начались общественные беспорядки, и направлены они были не только против официальной власти. Стихийные и организованные многотысячные митинги и собрания проходили уже под этническими лозунгами. На футбольных матчах между сербскими и хорватскими болельщиками случались ожесточенные стычки. На курортах Хорватии отдыхающих сербов хулиганы нередко забрасывали камнями, угрожали физической расправой, выбивали стекла в автомашинах и автобусах с сербскими номерами. Драки между сербскими и хорватскими отдыхающими стали настолько обычным явлением, что газеты стали выходить с заголовками подобно такому: "Национализм не берет отпуск".
Одновременно в каждой этнической общине и в каждой республике шла борьба за власть. Национальная карта была наиболее выигрышной в критике оппонентов и привлечении на свою сторону электората.
В самой Сербии вызрела идея объединения под своей крышей всех балканских сербов. Существовали подозрения, что к этому был причастен С. Милошевич. Вполне возможно - ведь таким способом он стремился сохранить свою власть. Ради этого он, как и многие другие бывшие коммунисты бывшей Югославии, стал национал-патриотом и готов был с помощью оружия отстаивать национальную идею точно так же, как готовился защищать социалистическую федерацию.
Такая возможность вскоре представилась. В 1991 году после поспешного признания Ватиканом и Германией независимости Словении и Хорватии и попыток Югославской народной армии удержать их силой началась война между славянскими республиками. По своей ожесточенности и игнорированию всяких международных норм и правил, она сопоставима, пожалуй, только с гражданской войной в России.
Наверное, югославское федеративное государство просуществовало бы дольше. Следует отметить, что Югославия Тито являлась своеобразным буфером между двумя военно-политическими блоками в балкано-карпатском регионе. В какой-то степени она выступала в роли своеобразного диссидента-медиатора, связывающего звена между двумя находящимися в конфликте системами. Но поражение социализма в "холодной войне" и сопровождавшей ее гонки вооружений, привело к распаду социалистического блока и объективно поставило под вопрос геополитическую необходимость существования объединенного югославянского государства.
РАСПАД ЮГОСЛАВИИ: ВОЙНА ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ
Окончательный, второй по счету распад Югославии произошел в 1991-1992 годы. О первом уже говорилось выше - он произошел в 1941 году и явился результатом поражения югославского королевства в начале Второй мировой войны. Второй был связан не только с кризисом социально-политического строя Югославии и ее федеративного устройства, но и с кризисом югославянского национального самосознания. Так, если объединение югославян проистекало из-за их неуверенности, что, находясь во враждебном окружении, они не смогут выстоять и самоутвердиться как самодостаточные нации, то второй распад явился результатом этого самоутверждения, которое, надо признать, произошло именно благодаря существованию федеративного государства. В то же время опыт 1945-1991 годов показал и то, что ставка на коллективистские интересы даже в мягком режиме югославского социализма не оправдала себя. Хотя рядом в Альпах основанное на других принципах швейцарское многонациональное общество смогло добиться большего как в плане межнационального консенсуса, так и экономического процветания.
Она оставалась глухой ко всем призывам Афин о выводе, хотя бы частичном, турецких оккупационных войск с Кипра, находящихся там с 1974 года. Греческое предложение о демилитаризации восточных островов Эгейского моря с целью достижения прочного и справедливого урегулирования кипрской проблемы тоже осталось без ответа. Так, на страницах официальных газет Турции появилась географическая карта, где Эгейское море и Кипр были разделены пополам. Было очевидно, что разговор на разных языках продолжается даже после встречи в Давосе и установления прямой телефонной связи между правительственными кабинетами в целях предотвращения или хотя бы установления контроля над критической ситуацией, которая может возникнуть в двусторонних отношениях.
Очередной виток греко-турецких противоречий начался после окончания холодной войны. Теперь, как могло показаться, уже ни одна сторона не могла сослаться на фактор угрозы с севера. Исчезли также идеологические разногласия между Российской Федерацией и Грецией и Турцией. Каждая сторона этого геополитического треугольника стала чисто прагматически определять направления двусторонних отношений, но именно это и внесло в греко-турецкие отношения нечто новое.
Так, в Москве начали прорабатывать возможность поставок военной техники как в Турцию, так и Грецию. Тяжелое экономическое положение российского ВПК заставляло Москву искать новых партнеров на Баканах и Ближнем Востоке. Наиболее перспективным представлялась именно Греция. Последняя же увидела в военно-техническом сотрудничестве с Россией возможность укрепить оборону своих восточных островов в Эгейском море. В одном из интервью министр обороны Греции А. А. Цохадзопулос заявил, что его страна заинтересована "в приобретении оружия ПВО как малых, так и больших радиусов действия, военной авиации, скоростных кораблей для перевозки крупных воинских контингентов...". При этом министр заметил, что эти корабли "нужны для перевозки войск на острова Эгейского моря". *
Такие перспективы греко-российского военно-технического сотрудничества стали беспокоить Турцию, особенно после заключения в 1997 году между Россией и Кипром контракта на поставку на остров зенитно-ракетного комплекса С-300 ПМУ-1. Кипр, устанавливая связи с российским ВПК, получал дополнительную опору и одновременно оказывал поддержку Греции, которая не могла вести себя так свободно, так как имела определенные обязательства перед НАТО.
Вокруг этого контракта развернулась сложная и многоходовая политическая игра, в которой были задействованы не только подписавшие его государства. Как известно, в северной части Кипра находится воинский турецкий контингент (более 30 тысяч человек), который был введен туда в июле 1974 года с целью защиты турков-киприотов. В свою очередь, Афины неоднократно заявляли, что они гарантируют безопасность Кипрской Республики. По словам упомянутого министра обороны Греции, "любое турецкое нападение на Кипр означает состояние войны между Турцией и Грецией". Это соответствовало и обнародованной Афинами концепции "единого оборонного пространства эллинизма", интегрирующей оборонные усилия Греции и Кипра с целью противодействия турецкой угрозе.
Турция начала активно противодействовать реализации контракта по всем возможным направлениям. Напряжение нарастало по мере приближения срока поставок на Кипр комплекса С-300. Причем каждая сторона стремилась получить выгоду не только от подписания контракта и, наоборот, от его срыва, но и от самой возникшей ситуации вокруг него. Интрига принимала еще более запутанный характер. Поговаривали, что Анкара ввела в торг даже лидера турецких курдов А. Оджалана.
В конечном итоге всем пришлось пойти на компромисс. Контракт не был сорван, но комплекс было решено разместить не на Кипре, а на греческом острове Крит. Транспортировка С-300 велась в обстановке строгой секретности, ибо не исключалась возможность противодействия этому со стороны турецких силовых структур.
После размещения комплекса С-300 Греция выразила желание приобрести дополнительное количество мобильных зенитных ракетных комплексов (ЗРК) ближнего действия "Тор-М1" для их прикрытия. Такая закупка позволит создать на Крите эффективную эшелонированную оборону, в том числе с учетом противодействия низколетящим целям и высокоточному авиационному оружию, которое эффективно проявило себя в Югославии. Как известно, российский ВПК активно продвигал этот заказ. Он заинтересован в этом как с экономической стороны, так и с военно-политической.
Сложность греко-турецких отношений обусловлена еще и тем, что оба государства занимают разное положение в НАТО и Европе. Турция выступает как основная военная сила сдерживания на кавказском и южном направлениях. Можно также говорить об особых американо-турецких военно-политических отношениях, сложившихся после Второй мировой войны. Но Анкара не удовлетворяется ролью азиатского союзника НАТО. Турецкое государство, территориально расположенное и в Европе (Западная Фракия), претендует на идентичность, тождественную европейцам. Попытки Турции вступить в Европейское сообщество всякий раз встречают сопротивление Афин. ЕС высказывает Анкаре большие претензии в отношении прав человека в стране. В ответ Турция ставит вопрос о положении турецкого и мусульманского меньшинства на Балканах, в частности и в Греции.
Греция играет пассивную роль геостратегического плацдарма НАТО в регионе Восточного Средиземноморья и Балкан. Кроме того, внешняя политика Афин хотя на первоначальном этапе (от вступления в НАТО до свержения афинской хунты в 1974 году) и характеризовалась американской ориентацией, затем - после ослабления угрозы со стороны ее северных балканских соседей демонстрировала усиление независимых тенденций. Афины начинают все больше подозревать американцев в неискренности. За последние двадцать лет кризисные ситуации в греко-турецких отношениях, которые не раз угрожали перейти в вооруженные конфликты, показали Греции, что США и НАТО в этом регионе не могут дать надежные гарантии сохранения мира в Эгейском море и способствовать разрешению действительно важных и острых проблем ее отношений с Турцией так, как это понимают греки. В связи с этим Греция берет курс на укрепление связей с Европой, а сотрудничество с ЕЭС вносит новые элементы во внешнюю политику страны. Афины, считая себя колыбелью европейской цивилизации, стремятся на равных вести диалог с европейцами, одновременно претендуя на активную и самостоятельную политику на Балканах.
В конце 80-х годов ХХ века, когда в рамках СБСЕ развернулось балканское сотрудничество и была распущена организация Варшавского Договора, Греция также расширила свои связи с СССР, а затем с Россией. Причем теперь Афины рассчитывали, что сотрудничество с Москвой даст ей дополнительные гарантии безопасности на ее восточных границах, ибо Грецию беспокоил тот факт, что турецкая армия все еще оставалась одной из самых больших не только на Ближнем Востоке, но и на Балканах. К этому надо добавить, что эта армия хорошо обучена и вооружена современными образцами военной техники. Кроме того, Турция, которая в период войны в Персидском заливе сыграла немаловажную роль в достижении целей антииракской коалиции, продолжает оставаться более привилегированным союзником США, по сравнению с Грецией. В период конфронтации двух военно-политических блоков с таким положением еще как-то можно было мириться, а большая ответственность Анкары даже устраивала Афины. Сейчас ситуация изменилась и греко-турецкие противоречия имеют другое измерение. Сложное положение России на Кавказе и ее слабые позиции на Балканах уже не создают автоматически того необходимого Афинам баланса в греко-турецких отношениях, в то время как большинство потенциальных угроз для безопасности Греции все еще существует.
Озабоченность Греции своей безопасностью вызвана тем, что она окружена странами и районами, где у тюркоязычного и мусульманского населения исторически доминируют или весьма значительны протурецкие настроения. Это юго-восточная Болгарии, Македония, югославскок Косово и Албания. Причем ряд этих территорий примыкает непосредственно к границам Греции. Если же говорить о том, что НАТО фактически поддержало албанских сепаратистов, а ранее оказало поддержку боснийским мусульманам, то перспектива для Афин выстраивается не очень-то благоприятная.
Что касается будущего греко-турецких противоречий, то оно зависит от того, какая тенденция - на сближение или разобщение - возобладает в конечном счете, будут ли преодолены сложившиеся стереотипы и смогут ли Афины и Анкара реалистически подойти к устранению своих разногласий. Сама история развития Эгейского кризиса, греко-турецких противоречий в Западной Фракии и на Кипре показала, что первичным является не только реальное столкновение интересов. Греция и Турция строят свою политику в отношении друг друга в значительной степени на основе стереотипов, которые складывались в течение длительного исторического времени.
На настоящем этапе как для Греции, так и для Турции характерна примерно следующая логика: мы не хотим с ними ссориться, но они ведут против нас информационную войну, предъявляют нам территориальные претензии, настраивают против нас другие страны, увеличивают свой военный арсенал и проводят модернизацию своих вооружений, не соблюдают наш государственный суверенитет и осуществляют политику прямого и опосредованного вмешательства в наши внутренние дела. Такая философия отношений только способствует наращиванию военных арсеналов и создает условия, которые подменяют перспективы мирного урегулирования споров силовым равновесием.
Следовательно, чтобы добиться взаимоприемлемых решений спорных вопросов, необходимо посмотреть на конфликтную ситуацию другими глазами, под другим углом. Для этого нужно оценить свои интересы и существующие противоречия не с антагонистической позиции, а критически и прагматически. В условиях существующих реалий - границы, философские, религиозные, культурные, политические и экономические различия - надо, чтобы каждый переосмыслил то, что является угрозой для национальной безопасности и территориальной целостности страны, и приложил максимум усилий, чтобы освободиться от мифологических предрассудков и найти общее в ценностной системе другого.
Новая политическая ситуация требует, чтобы концепция национальной безопасности предусматривала не только превентивные меры по укреплению обороноспособности, но и наличие политических механизмов урегулирования и предотвращения конфликтов. В Греции и Турции понимают всю сложность современной ситуации. С одной стороны, пересматриваются роль и функции НАТО, а с другой - других гарантий национальной безопасности, которые ожидаются от внеблоковых балканских и общеевропейских структур, пока не существует, и этот факт порождает определенную неуверенность.
В развитии ситуации на Балканах наблюдается определенная закономерность. Так, после окончания европейских и мировых войн, ведущихся великими державами, на передний план международных отношений на Балканах каждый раз выходят этнические и территориальные проблемы, ибо они уже не сдерживаются опасностями глобального уровня. После окончания холодной войны опять на Балканах усиливаются националистические настроения, обостряются этнические и территориальные проблемы. При том, что до сих пор так и не выработана формула мира и стабильности для региона, не найдены оптимальные пути разрешения спорных вопросов между государствами.
ЮГОСЛАВИЯ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: ПОСТРОЕНИЕ СОЦИАЛИЗМА ИЛИ ЭТАПЫ РАСПАДА ГОСУДАРСТВА?
Упомянутая выше идея всебалканской федерации или федерации славянских народов как способа разрешения балканского вопроса реализовалась только частично в виде Федеративной Народной Республики Югославии. Причем это государство провозгласило курс на построение социалистического общества, которому, как предполагалось, будут чужды националистические предрассудки.
Изначально Югославия, несмотря на сильное давление со стороны СССР, стремилась осуществлять собственный независимый курс развития. Вскоре отказавшись от советской модели социализма, югославское руководство разработала концепцию самоуправленческого социализма, которая подразумевала децентрализацию политической и экономической жизни в том смысле, что центр предоставил большие полномочия субъектам федерации и трудовым коллективам.
Конституционные изменения 1968 года непосредственно распространили самоуправленческие принципы на федеративные отношения, то есть полнее и четче были сформулированы конституционные начала статуса республики, автономного края и федерации, а также принципы их взаимоотношений по вертикали и горизонтали. Было дано определение республики как государства, основанного на суверенитете народа и на власти и самоуправлении рабочего класса и всех трудящихся. Особо подчеркивалось, что республика является также социалистическим самоуправленческим демократическим содружеством трудящихся и граждан, равноправных народов и народностей. Автономные национальные края Воеводино и Косово теперь считались элементами югославского федерализма. Федерация уже определялась только как общий инструмент республик и автономных краев для решения точно зафиксированных в Конституции общих интересов. Изменения в Конституции явились реакцией на неожиданно обострившийся национальный вопрос в Югославии. Первоначально предполагалось, что в процессе утверждения социализма в стране, исчезновения эксплуататорских классов национальный вопрос будет решен и образуется единая югославская нация. Реально же оказалось, что при социализме национальная проблема по-прежнему не потеряла своей остроты. Причиной этого югославские лидеры посчитали теоретические недоработки национального вопроса и национальной политики и недостаточное внимание к межнациональным отношениям, а также слепое подражание советскому опыту построения социализма. С обычным для коммунистической бюрократии пафосом один из авторов конституционных поправок писал: произошло "окончательное освобождение" общества от пут советской модели и в области межнациональных отношений, и теперь Югославия уже не является "федерацией в классическом смысле этого слова, а специфическим содружеством самоуправленческих народов и народностей". * Позже оказалось, что принцип самоуправления республик и автономных краев, напротив, способствовал росту националистических настроений и амбиций местных элит.
В конце 1970-х годов Югославия начала вползать в экономический и политический кризис. Стала расти инфляция, обострились межнациональные отношения, начались взаимные упреки республики и края, обвиняли друг друга в причинах кризиса и спорили о том, кто за чей счет живет, упрекали в колониальной политике и т. д. Периодически и до этого возникали споры о союзе югославян. Так, еще 1960-е годы поднимался вопрос о замене федеративного устройства конфедеративным. Лишь авторитет Тито, его характер были способны удержать политический процесс и межнациональные отношения в определенных рамках. Этому способствовало особое международное положение Югославии.
После смерти общепризнанного национального лидера Тито различий в понимании перспектив развития Югославии стало еще больше. Стоит отметить, что этого ожидали. В 1983 году хорватский историк Душан Бибер, выступая перед группой ученых в Загребе, заявил, что, если наблюдающиеся центробежные процессы в рамках федерации будут продолжаться, "мы превратимся во второй Ливан". Приблизительно в то же время известный эксперт по Югославии Сабрина Петра Рамет, опираясь, в частности, на мнение упомянутого Д. Бибера, в своем исследовании по Югославии отмечала, что противоречия между двумя основными республиками югославской федерации настолько напряженны, что вопрос заключается лишь в том, сколько времени осталось до начала нового кровопролития между сербами и хорватами. *
Причиной обострения межэтнических противоречий являлись не только взаимные старые и новые обиды и предубеждения, но и различные социокультурные и политические ориентации республиканских элит. В Югославии возникло движение "Хорватская весна", которое выступало за либерализацию социальных и экономических отношений в стране. Это движение практически совпало по времени и целям с подобным в Чехословакии, что свидетельствовало еще и о наличии в республиках особых подходов к социальному устройству. И не случайно более близкая к Европе Хорватия стала инициатором либерализации политической жизни в Югославии.
Прологом распада СФРЮ стали дискуссии, начавшиеся в 1980-х годах между сторонниками углубления федерализации государства и его противниками по вопросу Конституции 1974 года. Сербские политики считали, что Конституция 1974 года способствовала юридическому и фактическому обособлению двух автономных образований в составе Сербии - краев Воеводины и Косово. Другой лагерь представляли политики из Словении и Хорватии, которые приветствовали новую Конституцию. Она, по их мнению, создавала условия перераспределения власти в пользу республик и краев и способствовала сдерживанию "сербского гегемонизма" в Югославии.
Спор о Конституции 1974 года лишь частная иллюстрация того, как трудно и болезненно складывались и развивались отношения между народами этой страны.
Югославский опыт показал, что опора на местные групповые интересы так же опасна, как жесткая централизация государства по советскому варианту. Последующая практика инициаторов советской перестройки, решивших перераспределить власть в СССР по вертикали и предоставить большие возможности союзным республиками, а фактически их национальным элитам, свидетельствует, что неизбежным результатом этого является распад государства. При таком перераспределении власти, когда интересы личности опять подавляются интересами группы, социально-политическая система остается малоподвижной и предрасположенной к воспроизведению внутренних межгрупповых конфликтов.
В середине 1980-х годов ситуация в Югославии была еще сравнительно спокойная. Разногласия между республиками по тем или иным вопросам еще не приобрели ожесточенный характер, а экономический кризис и инфляцию удалось более или менее благополучно пережить. Удалось скоординировать и внешнеэкономическую деятельность по включению СФРЮ в интеграционные процессы в Европе. И это в то время, когда в странах Восточной Европы и СССР обстановка накалялась с каждым годом. Но то, что началось в странах социалистического лагеря, очевидно, не могло не затронуть и Югославию. Так и произошло: социально-политический кризис в многонациональном государстве подстегнул развитие национализма.
Во второй половине 1980-х годов маховик сепаратизма в СФРЮ уже набрал большие обороты. Как правило, началом распада СФРЮ считают действия Словении и Хорватии. Но недовольство своим положением в Югославии высказывали и сербы. Первые говорили о гегемонии сербов в федерации, а вторые - об экономическом превосходстве Хорватии и Словении и их национальном эгоизме. Предпринимались различные попытки разрешить противоречия между республиками. Но, в конце концов, практически все пришли к выводу, что лучшим вариантом является независимость и самостоятельное развитие каждой республики. Лозунги типа "Все сербы в одной стране" или "Самостоятельная Словения или Хорватия" не сходили со страниц республиканских газет, скандировались на многолюдных митингах. Национализм в Словении и Хорватии причудливо переплетался с антикоммунизмом или становился подмогой в защите идей социализма в Сербии. В Сербии обращали внимание на то, что в послевоенный период реализация утопической идеи югославянской федерации была осуществлена за счет сербского народа. Главное, что он оказался разделенным.
Обиды и подозрения народов Югославии носили взаимный характер. Каждый находил свои аргументы, чтобы приступить к вытеснению представителей других национальностей из "своей" республики. Мусульмане Боснии и Герцеговины пытались создать свое этнически чистое государство. Албанцы в Косово и Македонии готовы были создать свое государство или объединиться с Албанией. Хорваты, словенцы, сербы стремились войти в состав одноименных республик. Республики все чаще упрекали друг друга в национализме и шовинизме. 28 июня 1989 года сербы собрались в Косово на празднование 600-й годовщины Косовской битвы. Празднование широко освещалось в прессе и по телевидению. Причем для описания героизма сербов и их предводителя не жалели красок, хотя на Косовом поле вместе с сербами сражались и другие югославские народы. Это стало поводом для того, чтобы хорватская пресса обвинила Белград в националистической истерии. В свою очередь, в столице Хорватии в Загребе в этом же году торжественно возвратили на прежнее место памятник хорватскому национальному герою бану Елачичу, который боролся за создание автономии хорватов в Автро-Венгерской империи. Этот памятник был демонтирован в 1974 году коммунистическими властями под предлогом того, что Елачич в составе имперской армии участвовал в подавлении венгерской революции 1848 года. В этом же году в Хорватии отметили 900-летнюю годовщину последнего короля хорватского средневекового государства Звонимира. Для хорватов это было особенно важно, так как сербская историография или отрицала исторический факт существования хорватской государственности или замалчивала его.
Информационная война способствовала возбуждению массового сознания. Начались общественные беспорядки, и направлены они были не только против официальной власти. Стихийные и организованные многотысячные митинги и собрания проходили уже под этническими лозунгами. На футбольных матчах между сербскими и хорватскими болельщиками случались ожесточенные стычки. На курортах Хорватии отдыхающих сербов хулиганы нередко забрасывали камнями, угрожали физической расправой, выбивали стекла в автомашинах и автобусах с сербскими номерами. Драки между сербскими и хорватскими отдыхающими стали настолько обычным явлением, что газеты стали выходить с заголовками подобно такому: "Национализм не берет отпуск".
Одновременно в каждой этнической общине и в каждой республике шла борьба за власть. Национальная карта была наиболее выигрышной в критике оппонентов и привлечении на свою сторону электората.
В самой Сербии вызрела идея объединения под своей крышей всех балканских сербов. Существовали подозрения, что к этому был причастен С. Милошевич. Вполне возможно - ведь таким способом он стремился сохранить свою власть. Ради этого он, как и многие другие бывшие коммунисты бывшей Югославии, стал национал-патриотом и готов был с помощью оружия отстаивать национальную идею точно так же, как готовился защищать социалистическую федерацию.
Такая возможность вскоре представилась. В 1991 году после поспешного признания Ватиканом и Германией независимости Словении и Хорватии и попыток Югославской народной армии удержать их силой началась война между славянскими республиками. По своей ожесточенности и игнорированию всяких международных норм и правил, она сопоставима, пожалуй, только с гражданской войной в России.
Наверное, югославское федеративное государство просуществовало бы дольше. Следует отметить, что Югославия Тито являлась своеобразным буфером между двумя военно-политическими блоками в балкано-карпатском регионе. В какой-то степени она выступала в роли своеобразного диссидента-медиатора, связывающего звена между двумя находящимися в конфликте системами. Но поражение социализма в "холодной войне" и сопровождавшей ее гонки вооружений, привело к распаду социалистического блока и объективно поставило под вопрос геополитическую необходимость существования объединенного югославянского государства.
РАСПАД ЮГОСЛАВИИ: ВОЙНА ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ
Окончательный, второй по счету распад Югославии произошел в 1991-1992 годы. О первом уже говорилось выше - он произошел в 1941 году и явился результатом поражения югославского королевства в начале Второй мировой войны. Второй был связан не только с кризисом социально-политического строя Югославии и ее федеративного устройства, но и с кризисом югославянского национального самосознания. Так, если объединение югославян проистекало из-за их неуверенности, что, находясь во враждебном окружении, они не смогут выстоять и самоутвердиться как самодостаточные нации, то второй распад явился результатом этого самоутверждения, которое, надо признать, произошло именно благодаря существованию федеративного государства. В то же время опыт 1945-1991 годов показал и то, что ставка на коллективистские интересы даже в мягком режиме югославского социализма не оправдала себя. Хотя рядом в Альпах основанное на других принципах швейцарское многонациональное общество смогло добиться большего как в плане межнационального консенсуса, так и экономического процветания.