Страница:
Завернув за угол, где коридор делал резкий поворот, переходя в другое крыло здания более поздней постройки, они буквально столкнулись с двумя миловидными служанками, спешившими куда-то по своим делам и без умолку разговаривавшими.
Одетые в длинные светлые платья, подчеркивавшие их стройные тела и нежную округлость форм, служанки держали по большой корзине с белоснежным бельем. В широких декольте были видны полные белые груди молодых женщин. Этим волнующим зрелищем монах с капитаном успели насладиться в полной мере, когда служанки поклонились им в знак приветствия, не столько из-за почтения, столько из-за того, чтобы показать содержимое лифов своих платьев.
— Куда спешите, прелестницы? — Капитан обнял одну из девиц, а другую игриво ущипнул за соблазнительно выступающий зад.
— Не распускай руки, — ее и без того румяное лицо зарделось от удовольствия и стало пунцовым, — старшая дама приказала накрыть столы в главном пиршественном зале для трапезы, которая состоится после казни. И мы сейчас спешим туда.
— Я загляну к вам сегодня вечером, когда проверю посты на стенах, улыбаясь произнес Хьюго, — а будет лучше, если вы сами заглянете ко мне. Компанией нам будет бочонок вина и мой старый товарищ Уиллик.
Вторая служанка, с черной родинкой на левой груди и копной золотистых волос, украшавших ее маленькую головку, все это время не отводила взгляда от крепко сбитой фигуры монаха. Она наклонилась к самому уху подруги и. что-то прошептала ей. Взрыв озорного смеха огласил коридоры.
— А святой отец тоже составит нам компанию? — игриво спросила она.
— Ничего не имею против отужинать в благочестивой компании приятных людей за стаканчиком хорошего вина, милые дамы. А уж наши грехи я постараюсь отмолить перед богами, тем более что это моя прямая обязанность, дети мои, — смиренно произнес монах, многозначительно поднимая глаза кверху.
— Да, вы, святой отец, за словом в карман не лезете! — воскликнул капитан. — А не поступить ли вам на службу к лорду Рэму армейским капелланом? Клянусь своим мечом, вы не пожалеете!
— Мы успеем еще поговорить об этом за ужином, сын мой.
— Значит, решено. Ждем вас сегодня вечером. Клянусь богами, мы весело проведем время. Поспешим же, святой отец, — обратился он к монаху, когда, шурша накрахмаленными юбками, служанки скрылись за поворотом коридора, — у нас еще очень много дел.
Спустившись вниз по выщербленным, покрытым трещинами каменным ступеням винтовой лестницы и потянув за кованое железное кольцо, прикрепленное квадратными медными заклепками к крепким толстым доскам, из которых была сколочена низенькая дверца, отворяющаяся вовнутрь, монах с капитаном оказались в просторном внутреннем дворике.
Дворик был зажат между высокой зубчатой стеной, трехэтажным зданием с островерхой черепичной крышей и приземистой восьмиугольной башней, словно вросшей в землю своим тяжелым основанием. Ее фундамент покрывали зеленый мох и лишайник, а на высоком, давно не смазанном шпиле красовался ржавый флюгер в форме летящего по небу трехглавого дракона. К крепостной стене, по верху которой шла открытая деревянная галерея, притулилось низкое одноэтажное строение без окон, с большими деревянными воротами на кованых засовах. Стены трехэтажного здания были сплошь увиты зелеными растениями, чья густая листва тянула свои щупальца к маленьким балкончикам и круглым окошкам, выполнявшим скорее декоративную, чем оборонительную роль. Оба крыла дома прорезали полукруглые арки, соединявшие дворик с остальным замком. Большие квадратные фонари, раскачивавшиеся от порывов ветра на массивных цепях, вместе с укрепленными на стенах факелами составляли все освещение ночью. А посередине утрамбованного земляного покрытия двора, мелодично журча струйками воды, бил небольшой фонтанчик, создавая своими свежими брызгами приятную прохладу в жаркие дни.
У низенькой двери, обитой толстым железом, стоял часовой и со скучающим видом чертил концом своей алебарды на земле какие-то рисунки. Солдат непрерывно что-то жевал, то и дело утирая рукой свою давно не стриженную черную бороду и отряхивая свой панцирь от крошек, которые сыпались на него.
Увидев капитана Хьюго, он встал навытяжку по стойке «смирно», поправив съехавший на затылок блестящий стальной шлем.
— Как дела, Сигурд? — спросил капитан Хьюго, остановившись рядом с солдатом. — Происшествий не было?
— Никак нет, капитан! Все было тихо — стражник пытался незаметно спрятать за свой щит кусок пирога с мясом, который до этого жевал.
— А где Абсолом?
— Он пошел проверить, все ли приготовили к казни его помощники, и уточнить у коменданта города точное время проведения церемонии.
— Давно он ушел?
— С полчаса назад, сэр, — посмотрев на огромные часы, висевшие на стене высокой узкой башни, ответил стражник.
— Тогда найди его и приведи сюда. Скажи ему, что я приказал. Передай Абсолому, что пришел монах ордена «Искатели истины» исповедать нечестивца. Да пускай поторопится и не забудет ключи от подземелья.
— Слушаюсь, капитан. — Солдат отдал честь и поспешил выполнить приказание. Поднимая клубы пыли, дворик пересекла кавалькада рыцарей в сопровождении свиты оруженосцев. Расшитые гербами яркие попоны коней, плащи рыцарей и разноцветные флаги на концах копий реяли на ветру, сверкали золотым шитьем в лучах солнца и пестрели всевозможными расцветками и оттенками.
Каждого знатного сеньора сопровождал отряд из оруженосцев и слуг, одетых в цвета дома, главой которого являлся их хозяин. Один слуга держал украшенный гербом щит господина; другой — длинное турнирное копье с цветным флажком на конце; а третий — начищенный до зеркального блеска стальной шлем с развевавшимся над ним плюмажем из разноцветных перьев.
— Поскакали на турнир, — сказал капитан Адрофт, провожая кавалькаду взглядом.
— А мы не пропустим это красивое зрелище, сын мой? — спросил брат Пурпас.
— Нет, святой отец, не пропустим. После поединков пеших воинов будут состязаться в меткости и ловкости лучники и арбалетчики. Так что мы еще успеем даже выпить по стаканчику—другому вина.
С пронзительным оглушительным свистом, который издавали раскаленные струи газа, вырывавшегося из хвостовых сопл, над замком пролетел боевой истребитель и, заложив крутой вираж, направился к скалистым отрогам гор.
— Освежиться добрым винцом было бы очень кстати, сын мой, — задумчиво произнес монах.
— «Стальная птица»! — восхищенно воскликнул капитан.
Хьюго Адрофт стоял, задрав голову к небу, пытаясь разглядеть боевую машину, которая уже успела отлететь на приличное расстояние и почти скрыться из поля зрения. Он не расслышал последней фразы монаха.
— Лорд Рэм купил «Стальную птицу» совсем недавно, — продолжал рассказывать капитан, — он даже специально выписал за большие деньги с другой планеты пилотов, которые могут управлять этим чудом. Воистину, клянусь рукоятью своего меча, скоро мы станем непобедимы.
— Почему горит свет в той башне, когда на улице уже рассвело? — неожиданно спросил монах капитана Хьюго, указывая на восьмиугольную башню.
В одном из окон ярко горел свет от зажженных свечей. Их трепещущий огонь был хорошо виден сквозь ажурное переплетение кованой оконной решетки, выполненной в виде ветвей деревьев. Цветные стекла, вставленные в переплет, придавали пляшущим огонькам свечей разноцветные оттенки.
— В этой башне живет наш придворный астролог и маг. Все свое время он проводит за опытами, вычислениями и наблюдениями за звездами. Ему отдали эту башню, когда наш господин переехал в новые покои. Колдун имеет очень преклонный возраст, зрение у него слабое, поэтому он и жжет свечи с утра до поздней ночи.
— А не великоваты ли такие огромные покои для одинокого старика?
— Что ты, преподобный! Ему там даже тесно. Я лично был в этой башне, чтобы узнать свою судьбу, перед предстоящим походом. Так вот, клянусь лезвием своего меча, все в башне от самого подвала до шпиля на крыше завалено книгами и разными хитроумными приборами. Я думаю, что ему там даже негде спать, если, конечно, маги когда-нибудь спят. Не удивлюсь, если в один прекрасный день он попросит! подарить ему еще одну башню.
— Чем же он так знаменит, что ему оказывают такую честь? — спросил монах. — Как же, преподобный! — Казалось, этот вопрос не на шутку удивил и чуть ли не обидел старого воина. — Ведь это он предсказал рождение нашего господина, доброго лорда Рэма. Но, в отличие от того нечестивца, которого сегодня должны казнить, наш колдун — белый маг и творит только добрые дела, — добавил Хьюго Адрофт после небольшой паузы.
В это время из-за угла башни появился человек. Увидев монаха и капитана Адрофта, он направился к ним торопливой шаркающей походкой. Это был пожилой мужчина, чуть сгорбленный прожитыми годами и одетый в алый кафтан свободного покроя с наглухо застегнутым стоячим воротником. Указательный палец его правой руки украшал большой золотой перстень-печать с замысловатым вензелем владельца, а на груди красовался большой красивый медальон, висевший на золотой цепи. Медальон был исписан непонятными рунами, а в центре его было отчеканено изображение веревки и меча. На бледном лице, испещренном сетью глубоких морщин, застыло выражение недовольства и скорби, а тонкие бескровные губы были плотно сжаты. Скорее всего этот человек большую часть своей жизни провел в сумрачных подземельях или за толщей каменных стен камер пыток на допросах обвиняемых.
— Абсолом, палач и надзиратель, — сказал, чуть поморщившись, капитан Хьюго.
— Приветствую вас, преподобный, и вас, благородный капитан, — резким, скрипучим голосом произнес палач, подойдя к капитану с монахом.
— Да не оставят тебя боги, сын мой, — благословил его монах.
— А?! Что?! — приставив ладонь к уху, переспросил палач. — Денек сегодня выдался превосходный, — Старик совсем оглох от криков тех несчастных, которых он замучил своими пытками, — обращаясь к монаху, пояснил капитан, — или, клянусь лезвием своего меча, его так наказывают боги за его грехи.
— Где Сигурд? — холодно спросил Хьюго, обращаясь к Абсолому.
— А?! Что?! Говорите громче, я плохо слышу!
— Где тот солдат, который ходил за тобой? — прокричал капитан палачу в самое ухо.
— Тот воин? Как же, мне ли не знать, куда отправился тот славный малый! Уж кто-кто, а папаша Абсолом лучше, чем кто другой, знает, что творится в замке и за его пределами. Ничто нельзя скрыть от меня. Не было еще случая за мою жизнь, чтобы кто-нибудь утаил от меня хоть крупицу правды. Все всегда рады поделиться со мной своими самыми сокровенными помыслами и тайнами. Здесь мы с вами чем-то похожи, преподобный, не так ли? — обратился палач к монаху. — Вам ведь тоже никогда не врут ваши подопечные, святой отец.
— Так куда же, разрази тебя гром, делся стражник Сигурд?! — Капитан начал терять терпение.
— Отправился выпить стаканчик—другой в кабачок. Да я сам отпустил его туда. «Иди, — говорю, — парень, выпей за здоровье папаши Абсолома», а узники, которых я люблю всем сердцем, никуда не удерут, раз сам папочка здесь. Да, у них, я ручаюсь, и в мыслях нет так огорчить меня. А вы, наверное, спешите, святой отец, завладеть поскорее душой моего подопечного? Пойдемте, преподобный, сейчас я покажу вам свое хозяйство, — сказал палач, отстегивая от пояса большую звенящую связку ключей различной длины.
Найдя нужный ключ, он не спеша вставил его в заржавленную прорезь замочного отверстия в двери. Щелкнул замок. Дверь заскрипела и отворилась. Из темного дверного проема повеяло холодом и сырой плесенью мрачного подземелья.
— Добро пожаловать в вотчину папаши Абсолома, — произнес палач, переступая низенький каменный порог.
Это было царство холода и мрака. Низкий коридор, которому, казалось, не будет конца, вел неуклонно вниз, в самое сердце подземелья. Свет ярко горевшего факела, который зажег шедший впереди палач, рассеивал своим колеблющимся пламенем сгущавшийся вокруг мрак и отбрасывал от фигур людей причудливые, неестественно вытянутые тени. Спутники осторожно спускались по крутой каменной лестнице, ведущей в подземелье замка. Идти приходилось очень медленно и постоянно смотреть себе под ноги, чтобы не оступиться, так как старые ступени были сплошь покрыты трещинами и выбоинами, а некоторые из плит давно превратились в прах от времени и сырости. Пламя факела освещало низкие, давящие со всех сторон каменные своды, капли воды, покрывающие стены, потолок и толстый прорезиненный электрический кабель, прикрепленный к стене железными скобами.
— Еще одно нововведение нашего господина, — сказал капитан монаху, указывая пальцем на кабель, — «Волшебный свет». Ричард считает, что и здесь не обошлось без колдовства. А порой и я думаю так же. Посуди сам, преподобный: стеклянная колба горит, как сотня свечей, а между тем, и что удивительно, в ней не видно ни свечи, ни факела! Пока что это чудо есть лишь в личных покоях лорда, но вскоре этими волшебными лампами будет освещаться весь замок.
— А?! Что вы сказали? — Палач вздрогнул и обернулся. — Где состоится казнь? Да, конечно же, в городе! Где же еще?! Не в замке же. Папаша Абсолом лучше, чем кто-либо, знает, где казнят всех врагов нашего доброго лорда. На центральной городской площади. Вот где! Мои помощники сейчас работают там, приготавливая место казни. Да разве эти бездельники что-нибудь умеют? Даже бензин достать и то не могут. Придется самому идти выклянчивать у пилотов. Все приходится делать самому. Везде нужно поспеть старому папаше Абсолому, бормотал палач, спускаясь по каменным ступеням лестницы и уже не думая о своих спутниках, а разговаривая сам с собой и углубляясь в свои собственные думы. — А заключенные? Такого неблагодарного и капризного народа нигде не найти, как у меня в подземелье. Особенно у них портится характер перед пыткой и казнью. Вот вы мне скажете, святой отец, что нехорошо пытать человека. Но вы же сами прекрасно знаете, что человек несовершенен. И как мне узнать, что у него на душе, пока огонь или железо не разомкнут ему уста. А между тем я люблю их, как своих собственных детей. И кормлю, и ухаживаю за ними. Вот вы, преподобный, любите своих прихожан? Конечно, любите, ибо каждый преподобный отец любит своих прихожан. А вы, капитан, любите своих солдат? Конечно, ведь командир для своих солдат словно отец родной. И я так же люблю своих подопечных. Но они мне за всю мою доброту и любовь к ним платят черной неблагодарностью и грубыми словами. А ведь годы у меня уже не те, и силы у меня уже не те, что были в молодости. Слишком все это стало хлопотно для такого немолодого человека, как я.
Слышавший этот монолог капитан Хьюго Адрофт презрительно сплюнул на каменную ступень. Если бы в тот момент палач увидел лицо капитана, то ничего бы не прочел в этих больших глазах, кроме брезгливого презрения. Этот грубый воин провел всю свою жизнь в ратных делах и не раз смотрел в лицо смерти и опасности. Сражаясь с такими же солдатами, как и он сам, Хьюго Адрофт честно прорубил своим мечом себе дорогу от бедного оруженосца до капитана личной охраны лорда Рэма. Конечно, и ему случалось приговаривать к повешению какого-нибудь мародера или обезглавливать неприятельского лазутчика. Но то была война. И, поступая так, капитан каждый раз действовал всего лишь по ее суровым законам. Но он никогда не позволял ни себе, ни кому-нибудь другому так цинично относиться к уже обреченному человеку.
Люди шаг за шагом осторожно спускались в холодный мрак подземелья, слушая невнятное бормотание полуглухого палача да звуки падавших с потолка капель, разбивающихся о каменные ступени лестницы. Капитан с монахом шли молча. Тяжесть низких сводов и затхлый спертый воздух давили на них. Удручающая обстановка подземелья не располагала к разговорам. Наконец они достигли самого дна этого каменного колодца. Глубже этого уровня не вела ни одна лестница. Подземелье бесчисленным лабиринтом темных переходов и подземных залов расстилалось перед ними, раскинув свои черные щупальца под башнями и стенами замка.
Они стояли на маленькой, узкой площадке, на плотно подогнанных друг к другу каменных плитах пола. В специальных подставках на стенах висели два факела, которые ярко вспыхнули, когда палач поднес к ним огонь. Дальше дорогу им преграждала массивная решетка из толстых и ржавых металлических прутьев, крепко сплетенных друг с другом. Абсолом протянул руку, нащупал небольшой рычаг вмонтированного в стену подъемного механизма и резко опустил его вниз.
Тяжелая решетка с грохотом и скрежетом медленно поползла вверх и скрылась в нависавших над ними каменных сводах.
Глава 4
Одетые в длинные светлые платья, подчеркивавшие их стройные тела и нежную округлость форм, служанки держали по большой корзине с белоснежным бельем. В широких декольте были видны полные белые груди молодых женщин. Этим волнующим зрелищем монах с капитаном успели насладиться в полной мере, когда служанки поклонились им в знак приветствия, не столько из-за почтения, столько из-за того, чтобы показать содержимое лифов своих платьев.
— Куда спешите, прелестницы? — Капитан обнял одну из девиц, а другую игриво ущипнул за соблазнительно выступающий зад.
— Не распускай руки, — ее и без того румяное лицо зарделось от удовольствия и стало пунцовым, — старшая дама приказала накрыть столы в главном пиршественном зале для трапезы, которая состоится после казни. И мы сейчас спешим туда.
— Я загляну к вам сегодня вечером, когда проверю посты на стенах, улыбаясь произнес Хьюго, — а будет лучше, если вы сами заглянете ко мне. Компанией нам будет бочонок вина и мой старый товарищ Уиллик.
Вторая служанка, с черной родинкой на левой груди и копной золотистых волос, украшавших ее маленькую головку, все это время не отводила взгляда от крепко сбитой фигуры монаха. Она наклонилась к самому уху подруги и. что-то прошептала ей. Взрыв озорного смеха огласил коридоры.
— А святой отец тоже составит нам компанию? — игриво спросила она.
— Ничего не имею против отужинать в благочестивой компании приятных людей за стаканчиком хорошего вина, милые дамы. А уж наши грехи я постараюсь отмолить перед богами, тем более что это моя прямая обязанность, дети мои, — смиренно произнес монах, многозначительно поднимая глаза кверху.
— Да, вы, святой отец, за словом в карман не лезете! — воскликнул капитан. — А не поступить ли вам на службу к лорду Рэму армейским капелланом? Клянусь своим мечом, вы не пожалеете!
— Мы успеем еще поговорить об этом за ужином, сын мой.
— Значит, решено. Ждем вас сегодня вечером. Клянусь богами, мы весело проведем время. Поспешим же, святой отец, — обратился он к монаху, когда, шурша накрахмаленными юбками, служанки скрылись за поворотом коридора, — у нас еще очень много дел.
Спустившись вниз по выщербленным, покрытым трещинами каменным ступеням винтовой лестницы и потянув за кованое железное кольцо, прикрепленное квадратными медными заклепками к крепким толстым доскам, из которых была сколочена низенькая дверца, отворяющаяся вовнутрь, монах с капитаном оказались в просторном внутреннем дворике.
Дворик был зажат между высокой зубчатой стеной, трехэтажным зданием с островерхой черепичной крышей и приземистой восьмиугольной башней, словно вросшей в землю своим тяжелым основанием. Ее фундамент покрывали зеленый мох и лишайник, а на высоком, давно не смазанном шпиле красовался ржавый флюгер в форме летящего по небу трехглавого дракона. К крепостной стене, по верху которой шла открытая деревянная галерея, притулилось низкое одноэтажное строение без окон, с большими деревянными воротами на кованых засовах. Стены трехэтажного здания были сплошь увиты зелеными растениями, чья густая листва тянула свои щупальца к маленьким балкончикам и круглым окошкам, выполнявшим скорее декоративную, чем оборонительную роль. Оба крыла дома прорезали полукруглые арки, соединявшие дворик с остальным замком. Большие квадратные фонари, раскачивавшиеся от порывов ветра на массивных цепях, вместе с укрепленными на стенах факелами составляли все освещение ночью. А посередине утрамбованного земляного покрытия двора, мелодично журча струйками воды, бил небольшой фонтанчик, создавая своими свежими брызгами приятную прохладу в жаркие дни.
У низенькой двери, обитой толстым железом, стоял часовой и со скучающим видом чертил концом своей алебарды на земле какие-то рисунки. Солдат непрерывно что-то жевал, то и дело утирая рукой свою давно не стриженную черную бороду и отряхивая свой панцирь от крошек, которые сыпались на него.
Увидев капитана Хьюго, он встал навытяжку по стойке «смирно», поправив съехавший на затылок блестящий стальной шлем.
— Как дела, Сигурд? — спросил капитан Хьюго, остановившись рядом с солдатом. — Происшествий не было?
— Никак нет, капитан! Все было тихо — стражник пытался незаметно спрятать за свой щит кусок пирога с мясом, который до этого жевал.
— А где Абсолом?
— Он пошел проверить, все ли приготовили к казни его помощники, и уточнить у коменданта города точное время проведения церемонии.
— Давно он ушел?
— С полчаса назад, сэр, — посмотрев на огромные часы, висевшие на стене высокой узкой башни, ответил стражник.
— Тогда найди его и приведи сюда. Скажи ему, что я приказал. Передай Абсолому, что пришел монах ордена «Искатели истины» исповедать нечестивца. Да пускай поторопится и не забудет ключи от подземелья.
— Слушаюсь, капитан. — Солдат отдал честь и поспешил выполнить приказание. Поднимая клубы пыли, дворик пересекла кавалькада рыцарей в сопровождении свиты оруженосцев. Расшитые гербами яркие попоны коней, плащи рыцарей и разноцветные флаги на концах копий реяли на ветру, сверкали золотым шитьем в лучах солнца и пестрели всевозможными расцветками и оттенками.
Каждого знатного сеньора сопровождал отряд из оруженосцев и слуг, одетых в цвета дома, главой которого являлся их хозяин. Один слуга держал украшенный гербом щит господина; другой — длинное турнирное копье с цветным флажком на конце; а третий — начищенный до зеркального блеска стальной шлем с развевавшимся над ним плюмажем из разноцветных перьев.
— Поскакали на турнир, — сказал капитан Адрофт, провожая кавалькаду взглядом.
— А мы не пропустим это красивое зрелище, сын мой? — спросил брат Пурпас.
— Нет, святой отец, не пропустим. После поединков пеших воинов будут состязаться в меткости и ловкости лучники и арбалетчики. Так что мы еще успеем даже выпить по стаканчику—другому вина.
С пронзительным оглушительным свистом, который издавали раскаленные струи газа, вырывавшегося из хвостовых сопл, над замком пролетел боевой истребитель и, заложив крутой вираж, направился к скалистым отрогам гор.
— Освежиться добрым винцом было бы очень кстати, сын мой, — задумчиво произнес монах.
— «Стальная птица»! — восхищенно воскликнул капитан.
Хьюго Адрофт стоял, задрав голову к небу, пытаясь разглядеть боевую машину, которая уже успела отлететь на приличное расстояние и почти скрыться из поля зрения. Он не расслышал последней фразы монаха.
— Лорд Рэм купил «Стальную птицу» совсем недавно, — продолжал рассказывать капитан, — он даже специально выписал за большие деньги с другой планеты пилотов, которые могут управлять этим чудом. Воистину, клянусь рукоятью своего меча, скоро мы станем непобедимы.
— Почему горит свет в той башне, когда на улице уже рассвело? — неожиданно спросил монах капитана Хьюго, указывая на восьмиугольную башню.
В одном из окон ярко горел свет от зажженных свечей. Их трепещущий огонь был хорошо виден сквозь ажурное переплетение кованой оконной решетки, выполненной в виде ветвей деревьев. Цветные стекла, вставленные в переплет, придавали пляшущим огонькам свечей разноцветные оттенки.
— В этой башне живет наш придворный астролог и маг. Все свое время он проводит за опытами, вычислениями и наблюдениями за звездами. Ему отдали эту башню, когда наш господин переехал в новые покои. Колдун имеет очень преклонный возраст, зрение у него слабое, поэтому он и жжет свечи с утра до поздней ночи.
— А не великоваты ли такие огромные покои для одинокого старика?
— Что ты, преподобный! Ему там даже тесно. Я лично был в этой башне, чтобы узнать свою судьбу, перед предстоящим походом. Так вот, клянусь лезвием своего меча, все в башне от самого подвала до шпиля на крыше завалено книгами и разными хитроумными приборами. Я думаю, что ему там даже негде спать, если, конечно, маги когда-нибудь спят. Не удивлюсь, если в один прекрасный день он попросит! подарить ему еще одну башню.
— Чем же он так знаменит, что ему оказывают такую честь? — спросил монах. — Как же, преподобный! — Казалось, этот вопрос не на шутку удивил и чуть ли не обидел старого воина. — Ведь это он предсказал рождение нашего господина, доброго лорда Рэма. Но, в отличие от того нечестивца, которого сегодня должны казнить, наш колдун — белый маг и творит только добрые дела, — добавил Хьюго Адрофт после небольшой паузы.
В это время из-за угла башни появился человек. Увидев монаха и капитана Адрофта, он направился к ним торопливой шаркающей походкой. Это был пожилой мужчина, чуть сгорбленный прожитыми годами и одетый в алый кафтан свободного покроя с наглухо застегнутым стоячим воротником. Указательный палец его правой руки украшал большой золотой перстень-печать с замысловатым вензелем владельца, а на груди красовался большой красивый медальон, висевший на золотой цепи. Медальон был исписан непонятными рунами, а в центре его было отчеканено изображение веревки и меча. На бледном лице, испещренном сетью глубоких морщин, застыло выражение недовольства и скорби, а тонкие бескровные губы были плотно сжаты. Скорее всего этот человек большую часть своей жизни провел в сумрачных подземельях или за толщей каменных стен камер пыток на допросах обвиняемых.
— Абсолом, палач и надзиратель, — сказал, чуть поморщившись, капитан Хьюго.
— Приветствую вас, преподобный, и вас, благородный капитан, — резким, скрипучим голосом произнес палач, подойдя к капитану с монахом.
— Да не оставят тебя боги, сын мой, — благословил его монах.
— А?! Что?! — приставив ладонь к уху, переспросил палач. — Денек сегодня выдался превосходный, — Старик совсем оглох от криков тех несчастных, которых он замучил своими пытками, — обращаясь к монаху, пояснил капитан, — или, клянусь лезвием своего меча, его так наказывают боги за его грехи.
— Где Сигурд? — холодно спросил Хьюго, обращаясь к Абсолому.
— А?! Что?! Говорите громче, я плохо слышу!
— Где тот солдат, который ходил за тобой? — прокричал капитан палачу в самое ухо.
— Тот воин? Как же, мне ли не знать, куда отправился тот славный малый! Уж кто-кто, а папаша Абсолом лучше, чем кто другой, знает, что творится в замке и за его пределами. Ничто нельзя скрыть от меня. Не было еще случая за мою жизнь, чтобы кто-нибудь утаил от меня хоть крупицу правды. Все всегда рады поделиться со мной своими самыми сокровенными помыслами и тайнами. Здесь мы с вами чем-то похожи, преподобный, не так ли? — обратился палач к монаху. — Вам ведь тоже никогда не врут ваши подопечные, святой отец.
— Так куда же, разрази тебя гром, делся стражник Сигурд?! — Капитан начал терять терпение.
— Отправился выпить стаканчик—другой в кабачок. Да я сам отпустил его туда. «Иди, — говорю, — парень, выпей за здоровье папаши Абсолома», а узники, которых я люблю всем сердцем, никуда не удерут, раз сам папочка здесь. Да, у них, я ручаюсь, и в мыслях нет так огорчить меня. А вы, наверное, спешите, святой отец, завладеть поскорее душой моего подопечного? Пойдемте, преподобный, сейчас я покажу вам свое хозяйство, — сказал палач, отстегивая от пояса большую звенящую связку ключей различной длины.
Найдя нужный ключ, он не спеша вставил его в заржавленную прорезь замочного отверстия в двери. Щелкнул замок. Дверь заскрипела и отворилась. Из темного дверного проема повеяло холодом и сырой плесенью мрачного подземелья.
— Добро пожаловать в вотчину папаши Абсолома, — произнес палач, переступая низенький каменный порог.
Это было царство холода и мрака. Низкий коридор, которому, казалось, не будет конца, вел неуклонно вниз, в самое сердце подземелья. Свет ярко горевшего факела, который зажег шедший впереди палач, рассеивал своим колеблющимся пламенем сгущавшийся вокруг мрак и отбрасывал от фигур людей причудливые, неестественно вытянутые тени. Спутники осторожно спускались по крутой каменной лестнице, ведущей в подземелье замка. Идти приходилось очень медленно и постоянно смотреть себе под ноги, чтобы не оступиться, так как старые ступени были сплошь покрыты трещинами и выбоинами, а некоторые из плит давно превратились в прах от времени и сырости. Пламя факела освещало низкие, давящие со всех сторон каменные своды, капли воды, покрывающие стены, потолок и толстый прорезиненный электрический кабель, прикрепленный к стене железными скобами.
— Еще одно нововведение нашего господина, — сказал капитан монаху, указывая пальцем на кабель, — «Волшебный свет». Ричард считает, что и здесь не обошлось без колдовства. А порой и я думаю так же. Посуди сам, преподобный: стеклянная колба горит, как сотня свечей, а между тем, и что удивительно, в ней не видно ни свечи, ни факела! Пока что это чудо есть лишь в личных покоях лорда, но вскоре этими волшебными лампами будет освещаться весь замок.
— А?! Что вы сказали? — Палач вздрогнул и обернулся. — Где состоится казнь? Да, конечно же, в городе! Где же еще?! Не в замке же. Папаша Абсолом лучше, чем кто-либо, знает, где казнят всех врагов нашего доброго лорда. На центральной городской площади. Вот где! Мои помощники сейчас работают там, приготавливая место казни. Да разве эти бездельники что-нибудь умеют? Даже бензин достать и то не могут. Придется самому идти выклянчивать у пилотов. Все приходится делать самому. Везде нужно поспеть старому папаше Абсолому, бормотал палач, спускаясь по каменным ступеням лестницы и уже не думая о своих спутниках, а разговаривая сам с собой и углубляясь в свои собственные думы. — А заключенные? Такого неблагодарного и капризного народа нигде не найти, как у меня в подземелье. Особенно у них портится характер перед пыткой и казнью. Вот вы мне скажете, святой отец, что нехорошо пытать человека. Но вы же сами прекрасно знаете, что человек несовершенен. И как мне узнать, что у него на душе, пока огонь или железо не разомкнут ему уста. А между тем я люблю их, как своих собственных детей. И кормлю, и ухаживаю за ними. Вот вы, преподобный, любите своих прихожан? Конечно, любите, ибо каждый преподобный отец любит своих прихожан. А вы, капитан, любите своих солдат? Конечно, ведь командир для своих солдат словно отец родной. И я так же люблю своих подопечных. Но они мне за всю мою доброту и любовь к ним платят черной неблагодарностью и грубыми словами. А ведь годы у меня уже не те, и силы у меня уже не те, что были в молодости. Слишком все это стало хлопотно для такого немолодого человека, как я.
Слышавший этот монолог капитан Хьюго Адрофт презрительно сплюнул на каменную ступень. Если бы в тот момент палач увидел лицо капитана, то ничего бы не прочел в этих больших глазах, кроме брезгливого презрения. Этот грубый воин провел всю свою жизнь в ратных делах и не раз смотрел в лицо смерти и опасности. Сражаясь с такими же солдатами, как и он сам, Хьюго Адрофт честно прорубил своим мечом себе дорогу от бедного оруженосца до капитана личной охраны лорда Рэма. Конечно, и ему случалось приговаривать к повешению какого-нибудь мародера или обезглавливать неприятельского лазутчика. Но то была война. И, поступая так, капитан каждый раз действовал всего лишь по ее суровым законам. Но он никогда не позволял ни себе, ни кому-нибудь другому так цинично относиться к уже обреченному человеку.
Люди шаг за шагом осторожно спускались в холодный мрак подземелья, слушая невнятное бормотание полуглухого палача да звуки падавших с потолка капель, разбивающихся о каменные ступени лестницы. Капитан с монахом шли молча. Тяжесть низких сводов и затхлый спертый воздух давили на них. Удручающая обстановка подземелья не располагала к разговорам. Наконец они достигли самого дна этого каменного колодца. Глубже этого уровня не вела ни одна лестница. Подземелье бесчисленным лабиринтом темных переходов и подземных залов расстилалось перед ними, раскинув свои черные щупальца под башнями и стенами замка.
Они стояли на маленькой, узкой площадке, на плотно подогнанных друг к другу каменных плитах пола. В специальных подставках на стенах висели два факела, которые ярко вспыхнули, когда палач поднес к ним огонь. Дальше дорогу им преграждала массивная решетка из толстых и ржавых металлических прутьев, крепко сплетенных друг с другом. Абсолом протянул руку, нащупал небольшой рычаг вмонтированного в стену подъемного механизма и резко опустил его вниз.
Тяжелая решетка с грохотом и скрежетом медленно поползла вверх и скрылась в нависавших над ними каменных сводах.
Глава 4
Дэвид Шайр протянул правую руку и дрожащими от холода пальцами взял мятую жестяную кружку с ледяной протухшей водой. Кружка стояла на низенькой, грубо обструганной скамеечке неподалеку от Дэвида. Сделав два больших глотка, он облизал потрескавшиеся, пересохшие губы и поставил кружку на место. Рядом была глиняная миска с остатками еды, которой побрезговала бы самая голодная и прожорливая крыса. Этого человека здесь, на планете, уже давно звали Отшельником, и даже он сам так: привык к новому имени, что если бы кто-нибудь назвал его Дэвидом Шайром, именем, которое он получил при рождении, то он сначала не понял бы, к кому обращаются.
Левая рука Отшельника была прикована длинной тяжелой цепью к большому ржавому кольцу, вмонтированному прямо в каменную кладку сырой, холодной стены подземелья. Цепь издавала жалобный звон, когда Отшельник ворочался на своей подстилке — грязной полусгнившей охапке соломы, небрежно брошенной надзирателем на грязный пол.
В подземелье было очень холодно. Небольшая жаровня, поставленная у стены, чтобы узник не замерз раньше времени, и служившая для раскаливания приспособлений для пыток, больше дымила, чем давала тепло. А некогда богатые одежды Шайра, успевшие превратиться в жалкие лохмотья, едва прикрывали тощее, тщедушное тело этого человека. Дэвид все время дрожал от холода и страха. Иногда узника начинали мучить приступы сухого кашля, не прекращавшегося по нескольку минут, после чего старик долго лежал, вытянувшись во весь рост на своей подстилке, восстанавливая утраченные силы.
Подземелье было освещено тусклым светом двух факелов, которые надзиратель менял каждое утро, принося узнику еду. Пламя отпугивало полчища крыс, которых здесь было множество. Алые бусинки глаз этих мерзких животных с ненавистью смотрели на единственного узника из темных углов подземелья. Отшельник до смерти боялся этих крыс. От одной мысли, что эти твари могут заживо съесть его, Дэвида охватывало состояние, близкое к умопомрачению. Он даже старался не спать, боясь, что во сне крысы отгрызут нос или ухо. Когда Отшельник смотрел на трепещущий огонь факела, он молился только об одном: чтобы пламя не погасло до прихода надзирателя, иначе в темноте он окажется целиком во власти этого серого воинства. И тогда его ждет такая лютая смерть, по сравнению с которой любые пытки кажутся детскими шалостями. В его воспаленном воображении возникали картины, как на него набрасываются крысы и по кусочку своими маленькими и острыми, как бритвы, зубками откусывают его теплую живую человеческую плоть. От таких дум Отшельнику иногда казалось, что он начинает сходить с ума.
По стенам подземелья были развешаны цепи и кандалы, а на противоположной стене был водружен опутанный цепями и саваном из густой паутины человеческий скелет, усмехавшийся своим зловещим оскалом смерти, наверное, не одно столетие. Этот мертвец был единственным, кто, не считая крыс, составлял компанию старику.
Временами от усталости он впадал в забытье. И тогда в его сознании ясно, во всех мельчайших подробностях вставала одна и та же картина: мощный взрыв, потрясший безжизненную, ледяную пустоту космоса и холодные, мерцающие звезды. В кроваво-оранжевых завихрениях пламени, ярких огненных протуберанцах эпицентра взрыва — огромный межгалактический корабль с разломанным надвое сигарообразным корпусом. Через миг на месте катастрофы то, что еще совсем недавно было живым обособленным миром, несшимся в пространстве, распалось и превратилось под действием страшной температуры в пульсирующее газовое облако, состоявшее из пыли и обломков. А в небольшом одноместном звездолете, стремительно удалявшемся из сектора, где произошел взрыв, за приборами управления сидит он, Дэвид Шайр, тогда еще не старый человек в полном расцвете сил и энергии.
Да, тогда он правильно поступил. Впоследствии он никогда, ни на секунду не жалел о случившемся.
Глупо было оставаться на обреченном звездолете;
Шайр всегда все делал правильно. Даже тогда, когда послал на костер того человека. Кажется, его звали… Нет, имя уже стерлось из памяти. Презренный. Он решил перейти дорогу ему, человеку, монополизировавшему и поставившему на современную деловую основу саму идею искусства врачевания на этой планете, да еще исхитрился сделать это так, что доверчивые местные жители так ничего и не поняли. А подданные лорда Эфа, на чьей территории находится город Вээс, с восторгом приняли новую религию, отцом и основателем которой он стал.
Нет, его не терзали обывательские угрызения совести за то, что он послал тогда на смерть того человека. Так избавлялись от своих конкурентов и неугодных компаньонов многие деловые люди, прилетевшие на Лектор в поисках наживы. А теперь настала и его очередь.
«Интересно, — подумал Отшельник, — что испытывал тот человек в день своей казни? Неужели мне придется узнать это на собственной шкуре?». Да, похоже, что теперь он погиб и ему не выбраться из этой западни.
Вот он один в этом каменном полутемном сыром мешке, вздрагивает при каждом шорохе, в страхе ждет приближения своего смертного часа. Того мига, когда железная решетка поднимется и за ним придут, чтобы отвести на эшафот. Он даже не знал, что лучше — остаться здесь навсегда, заживо погребенным в этом подземелье в компании мертвецов и крыс, или взойти на костер. Нет! Только не костер! Лучше уж медленная смерть здесь, когда каждая клеточка твоего сознания борется, цепляясь за жизнь. Только не жаркое пламя, которое превратит его, Дэвида Шайра, в горстку пепла.
Эта страшная мысль пронизывала сознание Отшельника, словно холодное острие кинжала. Он не хотел умирать. Теперь, когда, преодолев столько трудностей и препятствий на своем пути, он наконец достиг того, к чему стремился всю свою жизнь. Богатство и власть. Эти два понятия были неразделимы для него, ибо одно вытекало из другого. Вчера у него было все — слава и могущество на этой отсталой, раздираемой противоречиями планете. Власть, которая даже и не снилась этим кичливым и напыщенным лордам. Но фортуна — эта капризная и своенравная дама — словно в насмешку над ним швырнула его на эту гнилую солому, в это вонючее подземелье.
Неужели его покровитель лорд Эф не вытащит его отсюда? В самом начале заточения он был просто убежден, что его заключение продлится день, от силы два, но чем больше времени проходило, тем слабее становилась его уверенность.
При воспоминании о лорде Эфе, хозяине земель, на которых располагался космодром и город Вээс, растрескавшиеся губы Отшельника исказила кривая усмешка. Он вспомнил, каким жалким и потерянным был этот надменный и неприступный сеньор, когда впервые пришел к нему. Отшельник вылечил этого старого развратника специальными наркотическими антибиотиками, чье производство и употребление запретили в Межгалактическом Союзе более десяти лет назад. Но теперь старый лорд и дня не мог обойтись без этих маленьких белых шариков, доставлявших ему столько наслаждения. Отшельник. постоянно снабжал лорда Эфа требуемым количеством препарата, а взамен получал полную свободу для своей деятельности во владениях лорда и за их пределами.
И вот в одночасье он лишился всего своего богатства, а скоро лишится и жизни. Теперь ему осталось лишь вздрагивать от страха при каждом шорохе и новом звуке, раздававшемся в подземелье. Он боялся шагов надзирателя, так как каждый раз, когда этот человек входил в подземелье, Отшельник думал, что это пришли за ним и сейчас его поведут на эшафот. И в этот момент, когда его чуткий, до предела обостренный слух уловил шаги нескольких человек, спускавшихся вниз, все сжалось внутри от мрачного предчувствия.
Отшельник увидел, как осветилась светом факелов небольшая площадка перед входом в подземелье, как поднялась железная решетка и внутрь зашли три человека.
Папаша Абсолом — палач и надзиратель — сразу же бросился к жаровне и стал раздувать красноватые угли, чтобы в подземелье стало немного потеплей и его уважаемые спутники не замерзли за время пребывания там.
Другого Отшельник тоже хорошо знал. Хьюго Адрофт — капитан личной охраны лорда Рэма, человек, который неделю тому назад схватил его и в сопровождении десяти воинов доставил сюда, в замок.
Третьего он никогда не видел и отдал бы все на свете, чтобы никогда его не встречать. Это был монах ордена братства «Искатели истины», одетый в черную рясу, широкими складками ниспадавшую до самых подошв его сандалий. Голову монаха и его лицо скрывал капюшон, а на груди был вышит круг, в котором рука держала песочные часы. И этот рисунок показался Отшельнику в тот момент символичным.
Левая рука Отшельника была прикована длинной тяжелой цепью к большому ржавому кольцу, вмонтированному прямо в каменную кладку сырой, холодной стены подземелья. Цепь издавала жалобный звон, когда Отшельник ворочался на своей подстилке — грязной полусгнившей охапке соломы, небрежно брошенной надзирателем на грязный пол.
В подземелье было очень холодно. Небольшая жаровня, поставленная у стены, чтобы узник не замерз раньше времени, и служившая для раскаливания приспособлений для пыток, больше дымила, чем давала тепло. А некогда богатые одежды Шайра, успевшие превратиться в жалкие лохмотья, едва прикрывали тощее, тщедушное тело этого человека. Дэвид все время дрожал от холода и страха. Иногда узника начинали мучить приступы сухого кашля, не прекращавшегося по нескольку минут, после чего старик долго лежал, вытянувшись во весь рост на своей подстилке, восстанавливая утраченные силы.
Подземелье было освещено тусклым светом двух факелов, которые надзиратель менял каждое утро, принося узнику еду. Пламя отпугивало полчища крыс, которых здесь было множество. Алые бусинки глаз этих мерзких животных с ненавистью смотрели на единственного узника из темных углов подземелья. Отшельник до смерти боялся этих крыс. От одной мысли, что эти твари могут заживо съесть его, Дэвида охватывало состояние, близкое к умопомрачению. Он даже старался не спать, боясь, что во сне крысы отгрызут нос или ухо. Когда Отшельник смотрел на трепещущий огонь факела, он молился только об одном: чтобы пламя не погасло до прихода надзирателя, иначе в темноте он окажется целиком во власти этого серого воинства. И тогда его ждет такая лютая смерть, по сравнению с которой любые пытки кажутся детскими шалостями. В его воспаленном воображении возникали картины, как на него набрасываются крысы и по кусочку своими маленькими и острыми, как бритвы, зубками откусывают его теплую живую человеческую плоть. От таких дум Отшельнику иногда казалось, что он начинает сходить с ума.
По стенам подземелья были развешаны цепи и кандалы, а на противоположной стене был водружен опутанный цепями и саваном из густой паутины человеческий скелет, усмехавшийся своим зловещим оскалом смерти, наверное, не одно столетие. Этот мертвец был единственным, кто, не считая крыс, составлял компанию старику.
Временами от усталости он впадал в забытье. И тогда в его сознании ясно, во всех мельчайших подробностях вставала одна и та же картина: мощный взрыв, потрясший безжизненную, ледяную пустоту космоса и холодные, мерцающие звезды. В кроваво-оранжевых завихрениях пламени, ярких огненных протуберанцах эпицентра взрыва — огромный межгалактический корабль с разломанным надвое сигарообразным корпусом. Через миг на месте катастрофы то, что еще совсем недавно было живым обособленным миром, несшимся в пространстве, распалось и превратилось под действием страшной температуры в пульсирующее газовое облако, состоявшее из пыли и обломков. А в небольшом одноместном звездолете, стремительно удалявшемся из сектора, где произошел взрыв, за приборами управления сидит он, Дэвид Шайр, тогда еще не старый человек в полном расцвете сил и энергии.
Да, тогда он правильно поступил. Впоследствии он никогда, ни на секунду не жалел о случившемся.
Глупо было оставаться на обреченном звездолете;
Шайр всегда все делал правильно. Даже тогда, когда послал на костер того человека. Кажется, его звали… Нет, имя уже стерлось из памяти. Презренный. Он решил перейти дорогу ему, человеку, монополизировавшему и поставившему на современную деловую основу саму идею искусства врачевания на этой планете, да еще исхитрился сделать это так, что доверчивые местные жители так ничего и не поняли. А подданные лорда Эфа, на чьей территории находится город Вээс, с восторгом приняли новую религию, отцом и основателем которой он стал.
Нет, его не терзали обывательские угрызения совести за то, что он послал тогда на смерть того человека. Так избавлялись от своих конкурентов и неугодных компаньонов многие деловые люди, прилетевшие на Лектор в поисках наживы. А теперь настала и его очередь.
«Интересно, — подумал Отшельник, — что испытывал тот человек в день своей казни? Неужели мне придется узнать это на собственной шкуре?». Да, похоже, что теперь он погиб и ему не выбраться из этой западни.
Вот он один в этом каменном полутемном сыром мешке, вздрагивает при каждом шорохе, в страхе ждет приближения своего смертного часа. Того мига, когда железная решетка поднимется и за ним придут, чтобы отвести на эшафот. Он даже не знал, что лучше — остаться здесь навсегда, заживо погребенным в этом подземелье в компании мертвецов и крыс, или взойти на костер. Нет! Только не костер! Лучше уж медленная смерть здесь, когда каждая клеточка твоего сознания борется, цепляясь за жизнь. Только не жаркое пламя, которое превратит его, Дэвида Шайра, в горстку пепла.
Эта страшная мысль пронизывала сознание Отшельника, словно холодное острие кинжала. Он не хотел умирать. Теперь, когда, преодолев столько трудностей и препятствий на своем пути, он наконец достиг того, к чему стремился всю свою жизнь. Богатство и власть. Эти два понятия были неразделимы для него, ибо одно вытекало из другого. Вчера у него было все — слава и могущество на этой отсталой, раздираемой противоречиями планете. Власть, которая даже и не снилась этим кичливым и напыщенным лордам. Но фортуна — эта капризная и своенравная дама — словно в насмешку над ним швырнула его на эту гнилую солому, в это вонючее подземелье.
Неужели его покровитель лорд Эф не вытащит его отсюда? В самом начале заточения он был просто убежден, что его заключение продлится день, от силы два, но чем больше времени проходило, тем слабее становилась его уверенность.
При воспоминании о лорде Эфе, хозяине земель, на которых располагался космодром и город Вээс, растрескавшиеся губы Отшельника исказила кривая усмешка. Он вспомнил, каким жалким и потерянным был этот надменный и неприступный сеньор, когда впервые пришел к нему. Отшельник вылечил этого старого развратника специальными наркотическими антибиотиками, чье производство и употребление запретили в Межгалактическом Союзе более десяти лет назад. Но теперь старый лорд и дня не мог обойтись без этих маленьких белых шариков, доставлявших ему столько наслаждения. Отшельник. постоянно снабжал лорда Эфа требуемым количеством препарата, а взамен получал полную свободу для своей деятельности во владениях лорда и за их пределами.
И вот в одночасье он лишился всего своего богатства, а скоро лишится и жизни. Теперь ему осталось лишь вздрагивать от страха при каждом шорохе и новом звуке, раздававшемся в подземелье. Он боялся шагов надзирателя, так как каждый раз, когда этот человек входил в подземелье, Отшельник думал, что это пришли за ним и сейчас его поведут на эшафот. И в этот момент, когда его чуткий, до предела обостренный слух уловил шаги нескольких человек, спускавшихся вниз, все сжалось внутри от мрачного предчувствия.
Отшельник увидел, как осветилась светом факелов небольшая площадка перед входом в подземелье, как поднялась железная решетка и внутрь зашли три человека.
Папаша Абсолом — палач и надзиратель — сразу же бросился к жаровне и стал раздувать красноватые угли, чтобы в подземелье стало немного потеплей и его уважаемые спутники не замерзли за время пребывания там.
Другого Отшельник тоже хорошо знал. Хьюго Адрофт — капитан личной охраны лорда Рэма, человек, который неделю тому назад схватил его и в сопровождении десяти воинов доставил сюда, в замок.
Третьего он никогда не видел и отдал бы все на свете, чтобы никогда его не встречать. Это был монах ордена братства «Искатели истины», одетый в черную рясу, широкими складками ниспадавшую до самых подошв его сандалий. Голову монаха и его лицо скрывал капюшон, а на груди был вышит круг, в котором рука держала песочные часы. И этот рисунок показался Отшельнику в тот момент символичным.