Зальтен Феликс. Бемби

   Незнакомец долго оставался недвижимым. Затем он поднял верхнюю ногу, расположенную так близко от лица, что Бемби поначалу даже не заметил ее. Но сейчас он вдруг увидел эту странную ногу, простертую в воздухе, и одного этого движения незнакомца было достаточно, чтобы Бемби сдунуло в сторону, как пушинку. Он и сам не заметил, как оказался в чаще. Откуда-то возникла мать и помчалась с ним рядом. Они мчались бок о бок сквозь кусты и валежник, мчались изо всех сил. Мать вела по одной ей ведомой тропе. Они сдержали шаг лишь у порога своей хижины.
   - Ты видел?.. - тихо спросила мать.
   Бемби не мог ответить, у него сперло дыхание. Он лишь кивнул головой.
   - Это был... Он! - сказала мать. И обоих пронизала дрожь...
   Теперь Бемби все чаще приходилось оставаться одному, но он уже не испытывал прежнего страха. Мать исчезала, он мог звать ее сколько душе угодно, она все равно не приходила. Но неожиданно она появлялась и снова была с ним, как прежде.
   Однажды ночью, вновь покинутый, Бемби одиноко бродил по лесу. Тьма уже проредилась в близости рассвета, на серо-сизом фоне неба зыбко обрисовались верхушки деревьев. Что-то зашуршало в кустах, шорох прокатился по листве, все ближе, ближе и вдруг обернулся матерью. Она была не одна. Кто был этот второй, Бемби не сумел разглядеть, но мать он узнал сразу, хотя она лишь на краткий миг мелькнула мимо него и с громким криком внеслась прочь. Все сжалось в Бемби - так непонятны были ему и этот странный галоп сквозь кусты, и этот ликующий, но с оттенком страха крик матери.
   Еще более удивительный случай произошел с ним однажды днем. Он долго плутал по лесу без цели и смысла. Не выбирая дороги, он сворачивал то влево, то вправо, то возвращался вспять, то снова брел вперед. А затем в какой-то момент он остановился и звонким, отчаянным голосом стал звать маму. Не то чтобы он испугался - он просто не мог больше оставаться один, ему не под силу стало одиночество. И вдруг рядом с ним оказался один из отцов. Бемби не слышал его приближения и сильно струхнул. Этот старый олень был самым мощным из всех виденных Бемби, самым рослым и горделивым. Шуба его полыхала ярко-красным пламенем, от лица исходило серебристо-серое мерцание, развесистые, в темных буграх рога высоко возносились над чутко прядающими ушами.
   Он смерил Бемби суровым взглядом.
   - Чего ты кричишь? - произнес он. - Ты что же, не можешь быть один? Стыдись!
   Бемби хотел сказать, что ему уже не раз приходилось оставаться одному, что он привык быть один, но язык словно прилип к гортани. Жгучий стыд охватил все его маленькое существо. А старый олень повернулся и вмиг исчез, будто провалился сквозь землю. Это было невероятно: как ни прислушивался Бемби, его слух не уловил ни топота копыт, ни хотя бы слабого шороха потревоженного кустарника. Бемби обнюхивал воздух - никого. Он вздохнул облегченно, и все же он бы много дал, чтобы еще раз увидеться со старым оленем и снискать его расположение.
   Бемби ни слова не сказал матери об этой встрече. Но теперь он уже не кричал, не звал ее, когда она исчезала. Бродя в одиночестве, он страстно мечтал о встрече со старым оленем. Он бы сказал ему: "Видишь, я больше не боюсь". И тогда старый олень, может, похвалил бы его.
   Но с Гобо и Фалиной Бемби поделился своей тайной. Друзья слушали его затаив дыхание. Это действительно необычная встреча, у них в жизни не случалось ничего подобного.
   - Ты, наверно, здорово испугался? - сочувственно сказал Гобо.
   Еще бы! Конечно, Бемби испугался, но совсем немножечко.
   - Я бы на твоем месте умер от страха! - признался Гобо.
   Нет, большого страха Бемби не испытывал: старый олень держался так сердечно.
   - Это немного ободряет меня, - сказал Гобо. - Мне кажется, я бы не смел поднять на него взгляд. Когда мне страшно, у меня все расплывается в глазах, а сердце колотится так сильно, что я задыхаюсь.
   Фалину рассказ Бемби заставил глубоко задуматься, но она сохранила свои мысли про себя.
   Когда им снова довелось встретиться, Гобо и Фалина бросились к Бемби со всех ног. Они, как и Бемби, опять были одни.
   - Мы тебя все время ищем! - воскликнул Гобо.
   - Да, - важно подтвердила Фалина. - Мы знаем теперь, с кем ты встретился.
   Бемби подскочил:
   - С кем?
   Фалина чуть помолчала, затем сказала значительно:
   - Это был старый вожак.
   - Откуда ты знаешь?..
   - От нашей матери, - заявила Фалина.
   Бемби изумился:
   - Вы рассказали ей мою историю?
   Оба кивнули.
   - Но это же тайна! - возмущенно воскликнул Бемби.
   Гобо тут же принялся извиняться:
   - Я ни при чем, это все Фалина...
   Но Фалина вскричала весело:
   - Ах, что тайна! Мне хотелось знать, кто это был! Теперь мы знаем, и так гораздо интересней!
   С этим Бемби не мог не согласиться. Фалина охотно удовлетворила его любопытство.
   Это самый благородный из всех оленей. Он вожак. Ему нет равного. Никто не знает, сколько ему лет. Лишь немногим посчастливилось видеть его хоть раз. Нередко по лесу проходит молва, что он умер, - так долго отсутствует он порой. Но затем он покажется на миг, и таким образом все узнают, что он жив. Никто не осмеливается спросить, где он пропадал, - ведь он ни с кем не разговаривает и никто не решится заговорить с ним первым. Его пути никому не ведомы, но знают, что он исходил лес до самых дальних далей. Он презирает опасность. Бывает, олени борются друг с другом, иногда играючи, иногда всерьез, но с ним никто не вступал в единоборство с незапамятных времен. Из его давних соперников ни один не остался в живых. Он великий вождь.
   Бемби охотно простил Фалине и Гобо, что они проболтались о его тайне, иначе он никогда не узнал бы столько важных вещей. Но хорошо, что Гобо и Фалине известно не все. Так, они не знают, что великий вождь сказал Бемби: "Ты не можешь быть один? Стыдись!" Да, Бемби поступил правильно, умолчав об этом: ведь Гобо и Фалина все равно проболтались бы, он стал бы посмешищем всего леса.
   В эту ночь, когда взошел месяц, вернулась мать. Нежданно появилась она у высокой сосны. Она тихо стояла там и смотрела на Бемби. Он кинулся к ней. Эта ночь принесла Бемби новое переживание.
   Мать вернулась усталой и голодной, и они сократили свою обычную прогулку. Они пошли на поляну. Мать стала пощипывать влажную, прохладную ночную траву. Потом они оба принялись за молодые побеги и за этим занятием незаметно углубились в лес. Нежданно и грозно зашумели кусты. Прежде чем Бемби что-нибудь сообразил, мать закричала в смятении и страхе.
   - А-о-о! - кричала она. - А-о-о!
   Из-за кустов в ровном и сильном шуме, словно гигантские призраки, выступили какие-то невиданные существа. Они походили и на мать, и на тетю Энну, и на других сородичей Бемби, но были такого богатырского роста, что Бемби пришлось сильно задрать голову, чтобы целиком охватить их. И тогда Бемби тоже вдруг закричал во все горло:
   - А-о-о!.. Ба-о-о! - Он не понимал, почему кричит, но не кричать не мог.
   Процессия медленно прошествовала мимо. Три, четыре богатыря друг за другом. Напоследок появился еще один. Он был еще выше, еще мощнее, с его шеи спускалась густая грива, а голову венчало целое дерево.
   Что-то клокотало, рвалось в груди у Бемби, так жутко на душе у него еще не было. Это не было страхом, но никогда еще не казался он себе таким маленьким и ничтожным. Даже мать и та как-то жалко умалилась в его представлении. Стыдясь своего странного чувства, он трубил:
   - Ба-а-о-о! Ба-о-о!
   Крик приносил некоторое облегчение. Процессия скрылась из виду. Стало тихо. Лишь Бемби время от времени издавал короткий трубный звук.
   - Да успокойся же, - сказала мать, - они ушли.
   - О мама! - пролепетал Бемби. - Кто они такие?
   - Ах, это совсем не так опасно, - сказала мать. - Это наши рослые северные родичи... Да, они велики и благородны, еще благороднее нас.
   - И они не опасны? - спросил Бемби.
   - По-моему, нет, - ответила мать. - Об этом говорят разное, но стоит ли придавать значение слухам? Мне и моим знакомым они не сделали ничего худого.
   - А почему они должны делать нам худое? - размышлял вслух Бемби. - Ведь они наши родственники.
   - Да ничего они нам не сделают, - сказала мать. И после короткого молчания добавила: - Я сама не знаю, почему их появление так пугает. Я теряю над собой всякую власть. И так всегда...
   Разговор заставил Бемби задуматься. Как раз в эту минуту в ветвях ольхи появился сыч и, по свойственной ему привычке, оповестил о себе душераздирающим воплем. Но Бемби был так погружен в свои мысли, что, вопреки обыкновению, забыл испугаться. Сыч слетел на нижнюю ветку и осведомился:
   - Я вас, наверно, испугал?
   - Конечно, - ответил Бемби. - Вы меня всегда пугаете.
   Сыч тихонько засмеялся.
   - Надеюсь, вы на меня не в обиде? - сказал он. - Такая уж у меня повадка!
   Он раздулся, став похожим на шарик, погрузил клюв в пушистые грудные перышки и сделал удивительно милое и серьезное лицо.
   - Знаете, - доверительно сказал Бемби, - совсем недавно я испугался куда сильнее.
   - Что-о? - произнес сыч недовольно.
   Бемби рассказал ему о своей встрече с могучими родичами.
   - Ох, уж эти родственники! - проворчал сыч. - У меня тоже полно родственников. Стоит мне только показаться днем, как от них отбою нет. А есть ли на свете что-либо столь же ненужное, как родственники? Ведь если они знатнее вас, вам нечего с ними делать, а если нет, то и подавно. Первых мы терпеть не можем за гордость, вторых - за ничтожество. Словом, от родственников лучше держаться подальше.
   - Но... я совсем не знаю своих родичей, - робко сказал Бемби.
   - Не заботьтесь об этой публике, - прохрипел сыч. - Поверьте мне, - для вящей убедительности сыч закатил глаза, - поверьте доброму совету. Родственники не стоят друзей. Вот мы с вами просто добрые знакомые, и это так приятно для нас обоих.
   Бемби хотел было вставить слово, но сыч ему не дал:
   - Вы еще так молоды, доверьтесь моему опыту. Я понимаю толк в этих вещах. Впрочем, мне не просто вмешиваться в ваши семейные отношения.
   Он глубокомысленно закатил глаза, и его лицо стало таким отрешенным и значительным, что Бемби не отважился возражать...
   Однажды случилось страшное...
   Утро этого дня выдалось свежее и росистое, на небе ни облачка. Кажется, сильнее обычного благоухал освеженный влагой ночи кустарник, и поляна широкими волнами слала во все концы свои пряные запахи.
   - Пи-и! - сказали синицы проснувшись.
   Сказали совсем тихо, ведь по земле еще стелился сероватый сумрак. Снова надолго воцарилась тишина. Затем откуда-то сверху прозвучали резкие гортанные голоса ворон. Тотчас откликнулась сорока:
   - Ча-ча-га-ра! Уж не думает ли кто, что я сплю?
   И тут на разные лады защебетали сотни тоненьких голосов:
   - Пиу, пиу, тью, тюить, тюить, тюить, тью!
   В этом гомоне еще чувствовались и сон и сумерки, но с каждой минутой он звучал свежее и радостнее.
   Но вот прилетел черный дрозд и уселся на верхушке бука. Он выбрал самую высокую веточку, тоненькую и остро прорезавшую голубоватый воздух, и, оглядев простор поверх деревьев, увидел на востоке палево-серое, будто усталое, небо, зацветающее молодой зарей. И дрозд начал свою приветственную песнь. Он был лишь чуть темнее веточки, на которой сидел, его маленькое черное тельце напоминало увядший листок, но его песня ликующим гимном разливалась над лесом.
   Все ожило.
   Забили зяблики, защелкали малиновки и щеглы. Громко хлопая крыльями, голуби перелетали с ветки на ветку. Орали фазаны, словно у них разрывалось горло. С тугим и мягким шорохом слетали они с деревьев, служивших им для ночлега, и, разорвав гортань металлическим воплем, начинали тихо ворковать. Высоко в небе воинственно и ликующе взывали соколы:
   - Йя-йя-йя!.. Взошло солнце.
   - Дью, дью! - звонко пропела иволга.
   Она летала меж ветвей взад и вперед, и ее желтенькое кругленькое тельце сверкало в лучах золотым бликом.
   Бемби вышел из-за старого дуба на поляну. Она сверкала росой, благоухала влажной травой, землей и цветами. В ней ощущался трепет бесчисленных жизней.
   Много знакомых собралось сейчас на поляне. Там сидел друг-приятель заяц и, казалось, раздумывал о каких-то важных вещах. Не спеша прогуливался благородный фазан; он поклевывал в траве и порой сторожко озирался, его изумрудное горло сверкало на солнце.
   А почти рядом с Бемби стоял незнакомый молодой олень. Впервые в жизни оказался Бемби так близко от взрослого оленя. Чуть заслоненный кустами бузины, стоял он недвижимо против Бемби. Бемби тоже замер.
   А что, если олень совсем выйдет из кустов - посмеет ли Бемби заговорить с ним?
   Надо посоветоваться с матерью. Бемби оглянулся, но мать была далеко, она разговаривала с тетей Энной. Бемби не двигался, он переживал мучительные сомнения. Чтобы попасть к матери, он должен был пройти мимо молодого оленя. Бемби находил это неприличным.
   "Ах, - думал он, - зачем мне спрашивать маму! Ведь говорил же со мной старый вождь, а я и словечком не обмолвился маме. Попробую сам заговорить с молодым оленем. Пусть все увидят, как я с ним разговариваю. Я скажу: "С добрым утром, господин!" Не может же он рассердиться на это. А если рассердится, я удеру..."
   И все же Бемби продолжал колебаться.
   Но вот молодой олень выступил из-за кустов бузины.
   "Сейчас я скажу ему..." - подумал Бемби.
   И тут ударил гром.
   Бемби весь сжался, не понимая, что случилось. Он видел только, что молодой олень высоко подпрыгнул и кинулся в чащу. Он пронесся совсем близко от Бемби...
   Бемби растерянно озирался. Страшный раскат грома еще звучал в его теле. Он видел, как мать, тетя Энна, Гобо и Фалина кинулись к лесу, как после короткого замешательства поскакал туда же друг-приятель заяц и вдогон ему, высоко задирая голенастые ноги, помчался фазан. Ощутил он и мгновенную цепенящую тишину, охватившую поляну и лес, подобрался и прыгнул в чащу.
   Бемби не сделал и трех прыжков, как наткнулся на молодого оленя, простертого на земле. Широкая рваная рана зияла на его плече, из раны струилась кровь.
   - Не останавливайся! - услышал он рядом с собой. Это была мать. - Беги! кричала она. - Беги что есть силы!
   Отчаянный зов матери сорвал Бемби с места, он устремился вперед.
   - Что это было, мама? - спросил он на бегу. - Что это было?
   И, задохнувшись, мать ответила:
   - Это был... Он!..
   Наконец они остановились в изнеможении.
   - Что вы сказали? Я прошу повторить, что вы сказали? - донесся сверху голосок.
   Бемби поднял голову и увидел спускающуюся по ветвям белочку.
   - Я следовала за вами! - кричала она. - Нет, это ужасно!
   - Вы были при этом? - спросила мать.
   - Само собой разумеется! - ответила белочка. - Я до сих пор вся дрожу!
   Она уселась столбиком, опершись на свой пушистый хвост и выставив узенькую белую грудку; передние лапки она прижала к груди, словно клятвенно подтверждая истинность своих слов:
   - Я вне себя, я потрясена до глубины души!
   - Это непостижимо! - сказала мать. - Никто из нас не видел Его.
   - Ну? - горячо вскричала белочка. - Вы ошибаетесь, я заметила Его давным-давно!
   - Я тоже! - прокричал другой голос.
   Это была сорока, она подлетела и опустилась на ветку.
   - Я тоже! - раздалось где-то еще выше: там на сучке сидела сойка.
   А с верхушек деревьев мрачно прокаркали две вороны:
   - Мы тоже видели Его!
   Так говорили лесные обитатели, напуганные и обозленные.
   - Я приложила огромные усилия, - говорила белочка, клятвенно прижимая к груди лапки, - да, огромные усилия, чтобы предупредить бедного юношу.
   - И я, - присоединилась сойка, - я кричала ему, но он не хотел меня слушать.
   - Меня он тоже не послушал, - затараторила сорока. - А я ли не кричала, я ли не старалась! Я уже хотела подлететь к нему, но тут-то как раз все и случилось.
   - Мой голос громче, чем у вас всех, вместе взятых, и я кричала во всю мочь, - горько сказала ворона, - но их высочество обращают слишком мало внимания на таких, как мы.
   - Действительно, слишком мало, - подтвердила белочка.
   - Мы сделали что могли, - забисерила сорока, - и если случилось несчастье, то нас ни в чем нельзя обвинить.
   - Такой красивый юноша! - сокрушенно сказала белочка. - В самом расцвете лет!..
   - Гха! - проскрипела сойка. - Был бы он не таким заносчивым и побольше слушал бы нас...
   - Да он вовсе не заносчивый, - возразила белочка. - Не более, чем другие принцы из его рода.
   - И столь же глуп! - засмеялась сойка.
   - Ты сама глупа! - закричала ворона сверху. - Всему лесу известна твоя глупость!
   - Я? - остолбенело повторила сойка. - Я глупа? Первый раз слышу! Быть может, немного забывчива, но глупа - это невероятно!
   - Как вам угодно, - сказала ворона со вздохом. - Забудьте все, что я сказала. Но одно запомните: принц погиб не потому, что был глуп или заносчив, а потому, что никто не может противостоять Ему!
   - Гха! - скрипнула сойка. - Не выношу подобных разговоров! - И улетела.
   Ворона продолжала:
   - И в моем клане Он уничтожил многих. Он убивает когда захочет. И ничто не может помочь нам...
   - Мы все должны быть настороже, - заметила сорока.
   - Разумеется, - печально согласилась ворона. - До свиданья.
   Она полетела прочь, а вслед за ней и вся воронья стая.
   Бемби огляделся. Матери не было рядом.
   "О чем они говорили? - думал Бемби. - Кто такой Он, о котором они твердят? Не тот ли Он, которого я встретил однажды на прогалине? Но ведь меня-то Он не убил?.."
   И тут Бемби представился молодой олень, лежащий в луже собственной крови. Мертвый, недвижный...
   А лес снова разливался на тысячи голосов, и солнце пронизывало его прямыми, широкими лучами. Всюду царил свет, благоухала листва, вверху звенел клич сокола, внизу рассыпался хохоток дятла, будто ничего и не случилось. Но все это не радовало Бемби: что-то темное навалилось на душу. Он не понимал, как могут другие быть беззаботны и веселы. Ведь жизнь так трудна и опасна! Укрыться бы в лесной глухомани, в потайном, никому не доступном убежище, скоротать там жизнь тихо и неприметно. Зачем ему поляна со всеми своими радостями, если за них приходится так жестоко расплачиваться?..
   Что-то зашуршало в кустах. Бемби быстро обернулся: перед ним стоял старый вожак.
   Бемби сжался, готовый обратиться в бегство. Старый вождь глядел на него своими огромными, глубокими, пронзительными глазами.
   - Ты был при этом?
   - Да, - сдавленно проговорил Бемби: его сердце билось почти у самого горла.
   - Где твоя мать? - спросил старый вожак.
   - Я не знаю, - грустно ответил Бемби.
   Старый вожак сверлил его своим взглядом:
   - И ты не зовешь ее?
   Бемби взглянул на полную достоинства мерцающую серебром голову, на венчающую ее царственную корону, и сердце его вдруг исполнилось мужества.
   - Я могу быть один, - сказал он.
   Старый некоторое время держал его на прицеле своих удивительных глаз, затем чуть мягче спросил:
   - Ты тот самый малыш, который плакал, оставшись без матери?
   Бемби смутился, но сразу овладел собой:
   - Да, это я.
   Старый смотрел на него молча, но Бемби почудилась ласка в глубине его взгляда.
   - Ты выбранил меня тогда, старый вождь! - воскликнул он порывисто. - Ведь я боялся оставаться один. А теперь я не боюсь больше!
   Старый смотрел все так же испытующе, но Бемби показалось, что он чуть приметно улыбнулся.
   - Старый вождь, - осмелев, сказал Бемби, - что случилось сегодня? Кто такой этот Он, о котором все говорят?.. - Бемби осекся под взглядом старого, сверкнувшим темным огнем.
   Старый смотрел мимо Бемби, вдаль, затем медленно проговорил:
   - Умей слушать, умей чуять, умей смотреть. Умей сам познавать жизнь. - Он поднял венчанную голову. - Будь счастлив. - И, не прибавив ни слова, исчез...
   Бемби остался один, ему снова взгрустнулось, но тут в ушах его прозвучали прощальные слова старого вождя: "Будь счастлив!.."
   И незнакомое чувство гордости вошло ему в душу. Да, жизнь трудна и полна опасностей, но что бы ни ждало его впереди, он не боится жизни.
   Бемби не спеша углубился в лес...
   Со старого дуба, преграждавшего выход на поляну, медленно кружась, слетел лист. И с других деревьев то раздумчиво-плавно, то стремительно ввинчиваясь в воздух, облетали красные, желтые, в мрамористых разводах листья.
   День за днем, день за днем...
   Высоко над остальными ветвями, достигая чуть ли не середины поляны, простирался могучий сук старого дуба. На самом его конце, чуть покачиваясь на ослабевших черенках, два листка вели тихий разговор.
   - Как все изменилось! - сказал один лист другому.
   - Да, - подтвердил другой. - Многие ушли сегодня ночью. Кажется, мы последние остались на нашем суку.
   - Никто не ведает, когда придет к нему конец, - сказал первый. - Помнишь, еще было тепло и ясно светило солнышко, и вдруг порыв ветра или хлест ливня нежданно-негаданно приносили гибель многим из нас, молодым и крепким. Разве знаешь, близок ли, далек ли твой конец?
   - Сейчас солнце светит так редко, - вздохнул второй. - И свет его не прибавляет сил.
   - Правда ли, - сказал первый, - правда ли, что, когда мы опадем, наше место займут другие листья, а за ними еще другие, и так без конца?
   - Правда, - прошептал второй лист. - Но не стоит думать об этом, это выше нашего понимания.
   - И от этого становится так грустно... - добавил первый.
   Они помолчали, затем первый, словно про себя, сказал:
   - Но почему же мы должны опасть?
   Другой спросил:
   - А что будет с нами, когда мы опадем?
   - Мы окажемся внизу.
   - А что там, внизу?
   - Не знаю, - отвечал первый. - Одни говорят одно, другие - другое. Разве узнаешь, где правда?
   Они вновь помолчали, затем второй спросил:
   - А там, внизу, мы будем что-нибудь чувствовать, сознавать?
   - Кто может это сказать? Ни один не вернулся оттуда...
   И снова наступило молчание. Затем первый лист с нежностью сказал:
   - Не грусти так. Ты весь трепещешь.
   - Ах нет! Я только чуть-чуть подрагиваю. Но ведь не чувствуешь себя так прочно, как прежде...
   - Оставим этот разговор, - сказал первый лист.
   - Что ж... оставим. Но о чем же нам тогда говорить?
   Он умолк, затем проговорил тихо:
   - И наш черед близок... Чей же раньше наступит черед?..
   - Не будем об этом, - сказал первый лист. - Давай лучше вспомним, как хорошо, как удивительно хорошо было нам раньше! Помнишь, как грело солнце, как бурлили в нас соки жизни? Помнишь? А живительная роса в утренние часы? А мягкие, чудесные ночи?..
   - Сейчас ночи ужасны, - заметил второй. - И длятся бесконечно.
   - Мы не должны жаловаться, - сказал первый лист, - ведь мы всех пережили.
   - Я правда очень изменился? - жалобно спросил второй лист.
   - Нисколько! - убежденно сказал первый. - Ты нисколько не изменился. Это я пожелтел и сморщился, а ты - ты все такой же красавец.
   - Ах, оставь! - прервал первый.
   - Нет, правда! - пылко воскликнул второй. - Ты красив, как в первый день. А маленькие желтые прожилочки, еле-еле приметные, очень тебе идут. Уж поверь мне!
   - Спасибо тебе, - растроганно прошептал второй. - Я тебе не верю... не совсем верю... Но спасибо за твою доброту. Ты всегда был так добр ко мне! Я только сейчас понял, какой ты добрый.
   - Замолчи! - сказал первый и замолчал сам, потому что боль его была слишком сильна. Так, в молчании, прошли часы. Порыв мокрого ветра просквозил лес.
   - Ах, вот оно!.. - проговорил второй лист. - Я... - Он потерял голос и, мягко оторвавшись от сука, полетел вниз.
   Настала зима...
   Мир неузнаваемо изменился. И нелегко было Бемби приспособиться к этому изменившемуся миру. На смену прежнему богатству пришла нищета. Бемби считал чем-то само собой разумеющимся, что его окружали избыток и довольство, что он никогда не знал недостатка в еде, что спал он в прекрасной, убранной зеленью хижине и разгуливал в красивой, гладенькой красной шубке. Но теперь все стало по-иному...
   Правда, перемена шла исподволь и поначалу даже радовала Бемби. Он с удовольствием наблюдал, как густой белый туман, по утрам окутывающий поляну, медленно таял с первыми лучами солнца и уносился в чуть голубеющее рассветное небо. Ему нравился иней, заботливо украшавший своей колючей бахромкой все веточки и травинки. С острым волнением прислушивался Бемби к реву своих могучих родичей, северных богатырей. Весь лес содрогался от громовых кличей высокородных. Сладкий трепет охватывал сердце Бемби. "Как все огромно, величественно у высокородных! - думал он. - Их короны - под стать развесистым деревьям, их голоса могут поспорить с громом". Заслышав очередной клич, он замирал в недвижности. Властное желание звучало в том кличе, неистовая тоска, гневное, гордое нетерпение.
   И в какой-то момент страх охватывал Бемби. Против воли, эти голоса подавляли его. И хотя он гордился своей благородной родней, их недоступность вызывала в нем раздражение. Он чувствовал себя оскорбленным, униженным, сам не отдавая себе отчета почему. Нет, он никогда не станет искать с ними близости.
   Когда же миновала пора любви высокородных и замолк громовый раскат их призывов, Бемби стал примечать и другие вещи. Бродя ночью по лесу или лежа в своей хижине, он слышал неумолчный шорох опадающих листьев. Шуршало, шелестело, потрескивало во всех уголках леса. Нежный серебристый звон беспрестанно изливался с верхушек деревьев на землю. Было удивительно приятно слышать его, просыпаясь, и так хорошо было засыпать под это таинственное, чудесное перешептывание!
   Теперь листва покрывала всю землю и при каждом шаге громко хрускала. Весело было расшвыривать ее ногами в разные стороны. Листва шелестела: "Ш-ш-ш-ш!" - нежно, светло, серебристо. Чуткий шорох листвы был не только приятен - он приносил немалую пользу. В эти дни не к чему стало напрягать чутье и слух. Зачем внюхиваться, вслушиваться, если листва издалека предупреждает о всяком подозрительном движении в лесу. "Ш-ш-ш! - сухо и звонко шуршат опавшие листья. - Попробуй кто подкрасться незамеченным!"