Тут же распахнулась и передняя дверь, еще один человек вскочил на сидение и приказал водителю:
   – Заводи, быстрее!
   Мимо нас в сгущавшейся синеве проносились со свистом автомобили.
   Шофер-кореец уже оклемался, послушно включил зажигание, и наша «тюремная камера» на колесах понеслась дальше.
   – Вот мы с вами снова встретились, мистер Олех Романко! – услышал я знакомый до боли голос. Я поднял тяжелую, плавающую в полубеспамятстве голову и увидел прямо перед собой улыбающееся лицо седобородого… Питера
   Скарлборо. – Келли чрезвычайно жалел, что не сможет лично встретить вас, увы, у него дела в городе. Ну да вы не грустите – вы еще увидите его…
   Но Майкл Дивер не подавал признаков жизни.
   – Не помер ли часом? – сказал здоровяк, вспотев от бесполезного трясения обмякшего тела Майкла Дивера.
   – Такой помрет, как бы не так. Этот тип прошел сто километров по раскаленной пустыне в Мексике – без капли воды! Проверь-ка его карманы!
   Страж послушно и поспешно стал обшаривать Майкла. А какие у него карманы – один на рубашке, и невооруженным глазом видно, что, кроме пачки «мальборо», выступающей над краешком, там ничего нет. Да и задний карман джинсов – тоже не лучшее место, чтоб хранить оружие.
   – Пуст он.
   – Ноги проверь, не закреплено что под штанинами…
   – Пусто…
   – Сумку подай-ка!
   Синяя сумка Дивера с эмблемой «Пан-америкен» перекочевала с заднего сидения в руки Питера Скарлборо. Тот решительно дернул змейку. Стал шарить внутри руками. Вдруг на его лице расцвела злорадная улыбка и он извлек на свет небольшой продолговатый пластмассовый пенал.
   – Вот оно, а ты искал, – процедил он язвительно и самодовольно, раскрывая пенал. – Так и есть: пистолетик с глушилкой, да еще в антимагнитном футляре. Никакой контроль в аэропорту не найдет!
   Машина остановилась в каком-то пустынном месте, где одноэтажный дом, окруженный садом, за высоким деревянным забором прятался одиноко, очень похожий на один из тех домов, что мне довелось увидеть в музее народной архитектуры под открытым небом, куда возили журналистов хозяева концерна «Самсунг» после посещения цехов этого гигантского предприятия.
   Нас с Майклом бросили в темный подвал. Вернее будет сказать – я сошел по крупной кирпичной лесенке сам, подталкиваемый в спину моим стражем, а Майкла Дивера снесли на руках – второй бронеподросток и Питер Скарлборо.
   И оставили одних…

8

   Как только за Питером Скарлборо тяжело, с глухим скрипом, закрылась дверь и мы утонули в кромешной тьме, я услышал, как Майкл тихонько, едва различимым шепотом, произнес:
   – Наклонитесь ко мне, Олег…
   – Как вы себя чувствуете, Майкл? – прошептал я, наклонившись к самому лицу Дивера.
   – О'кей. – Голос его звучал бодро, без каких-либо признаков растерянности, что, кажется, явственно прозвучала в моем вопросе. Я действительно не видел выхода из создавшегося положения, тем паче что имел уже счастье познакомиться с методами Питера Скарлборо. И если тогда, в Лондоне, руки у него в определенной степени были связаны пребыванием на воле Майкла Дивера, где, без сомнения, и находилось искомое, Питер Скарлборо уж слишком затянул развязку. Как бы там ни было, но захват двух заложников – пусть даже никем не замеченный, хотя кто станет утверждать, что не оказалось случайных свидетелей происшедшего? – в стране, где служба безопасности поставлена на высочайшем уровне, в чем могли убедиться многочисленные участники и гости Олимпиады, – дело не только не простое, но и по-настоящему опасное.
   – Можете не сомневаться, Олег, – все так же шепотом продолжал Дивер, – Скарлборо, он же Флавио Котти, продумал операцию до мелочей – видите, машину и ту сумели нам подставить, что, скажу вам, не так уж просто. Свободных такси в Ким-по хоть отбавляй и появление нахала, начхавшего на очередь и в наглую выхватившего пассажиров, не прошло незамеченным. Во всяком случае, номер машины наверняка отложился в чьей-то памяти…
   – Толку-то с этого? Ну, послали нашего водилу коллеги в сердцах подальше и тут же забыли, ведь у каждого свой интерес: побыстрее взять клиента и в город… – прервал я Майкла Дивера.
   – Не так-то и просто, как вам кажется, – не согласился Дивер. Он уже поднялся с пола и теперь сидел рядом, прижавшись к моему левому плечу. – Это элементарно, поверьте мне: каждый водитель такси – это, ну, если не добровольный помощник полиции, то, по меньшей мере, ее приверженец на время Игр. Все они, как и представители иных служб быта, проинструктированы, что вместе с олимпийцами и туристами на подобные мероприятия со всего света слетается разная не ладящая с законом публика – здесь есть где поживиться. А кому охота стать жертвой нападения? Значит, будем считать, что номер нашего авто не остался незамеченным…
   – Допустим. – Майкл Дивер был спокоен, и его настроение передалось и мне, и я стал внимательно вслушиваться в его слова, убедившись, что Дивер ведет не пустой разговор, а выстраивает логическую цепочку, хотя, судя по тому, как издалека он начал, пока не имеет четкой концепции такого решения, чтобы появился свет в конце темного тоннеля. – Допустим, – повторил Дивер, – что Котти предусмотрел и этот вариант, и номера такси – фальшивые. С одной стороны, это вроде бы начисто заметает следы, а с другой – звучит сигналом тревоги для службы безопасности. Вы спросите: каким образом? Просто: допустим, кто-то из водителей такси, а там их было не меньше полусотни, запомнил номера наглеца и пожаловался ближайшему полицейскому, что у него из-под носа увели пассажиров. Страж порядка, тоже нашпигованный различными инструкциями и указаниями, тут же сообщает эту незначительную на первый взгляд новость в центр. Оператор нажимает на клавиши, вводя информацию в ЭВМ, та проверяет свою магнитную память и выдает новость: такое такси во всем Сеуле не числится. Дело начинает набирать обороты: переодетые агенты расспрашивают таксистов, выискивая тех, кто в это время находился в районе Ким-по. Сделать это просто: такси, как вы, наверное, успели заметить, оборудованы рациями…
   – Послушайте, Майкл, пока они доберутся до нашего подвала, мы с вами успеем перебраться в мир иной, – мрачно отшутился я, чувствуя, как разочарование и апатия снова охватывают меня.
   Дивер не возразил, и в сырой, липкой тишине подвала было слышно лишь, как скреблась мышь.
   Я подумал о том, что где-то затихают проспекты олимпийской деревни, в олимпийской же деревне прессы в эти поздние вечерние часы жизнь только начинает набирать обороты: не протолпиться, видать, в пивной бар, что у северного выхода – день-деньской там никого с огнем не сыщешь, но стоит лишь ночному небу опуститься над Сеулом и опустеть спортивным аренам, как толпы возбужденных, перенасыщенных отзвуками отбушевавших страстей, рыцарей пера, – пожилых и совсем молодых, никогда не выходивших на старт, и тех, у кого за плечами и годы тренировок и выступления на чемпионатах мира и предыдущих Олимпиадах, – стекаются в этот вселенский клуб, где до первых петухов спорят и говорят о том, что уже случилось, или о том, что только еще должно быть. Наверняка, не раз и не два возникает в разговоре имя Джона Бенсона, чей поединок с Карлом Льюисом да, наверное, и с Федором Нестеренко ожидается здесь едва ль не как самое выдающееся событие Игр ХХIV Олимпиады.
   Что делает сейчас Вадим Крюков – он, как заноза, в моем сердце?
   – Да, пожалуй, отсюда и следует ожидать атаку, – произнес Майкл Дивер, прерывая мои нескучные мысли.
   – Какую атаку?
   – Нет, Олег, это я своим мыслям. Разное лезет в голову, как тут не заговориться… Впрочем, это не самый выгодный путь для Котти.
   – Да о чем вы, Майкл?
   – Я пытаюсь поставить себя на место этого типа и проанализировать, что он станет делать.
   – А зачем ему что-то делать, если то, что он искал, в его руках?
   – Вы так полагаете, Олег?
   – А как еще, если сумка-то ваша и пистолетик у него? В сумке, я так думаю, и есть искомое?
   – В чем-то вы правы, Олег. У Флавио Котти в руках документы…
   – Значит, я прав?
   – Документы у него, это бесспорно, как и то, что Котти не дурак и не расправился с нами потому, что не уверен, все ли он захватил. Ключ от этих бумаг – вот здесь! – Я услышал, как Майкл Дивер постучал костяшкой пальца по лбу.
   – Следовательно, ему остается лишь выбить ключик из ваших, а заодно и моих мозгов. Уж поверьте, они это умеют делать первостатейно!
   – Никогда не следует торопить, а тем паче обгонять события, Олег. Быть готовым к ним – это совсем другое дело. Наша с вами задача сейчас, пока Котти анализирует мои бумаги, предусмотреть возможные вопросы и необходимые ответы. Это нужно будет делать не спонтанно, а имея рабочие заготовки. Итак, начнем с того, чего мы не успели сделать там, в такси…

9

   Питер Скарлборо, он же Флавио Котти, восседал на старинном резном стуле с низкой спинкой. Он явно пребывал в отличном расположении духа. Перед ним, как гарантия его спокойствия и уверенности, на таком же резном столике на львиных ножках лежала сумка Майкла Дивера и тоненькая серая папочка на змейке.
   Когда нас втолкнули в комнату, Котти приветливо помахал рукой и изрек самодовольно:
   – Слава Богу, вы оба живы и здоровы! Это как раз то, что нам нужно! Не ожидая нашей реакции, Флавио продолжил:
   – Вы таки здорово покопали, Дивер, чувствуется школа, ничего не скажешь. Признаюсь, я ожидал от вас меньшего, а тут, – он ткнул длинным пальцем с наманикюренным ногтем в папочку, – просто целое исследование. Откровенно, Дивер: предложи вы нам эти бумаги, так сказать, добровольно, мы выложили бы столько, сколько вам и не снилось. А теперь, увы, эти бумаги ничего не стоят, потому что они у меня в руках, не так ли?
   – Не так, Питер Скарлборо. Я вам действительно предлагаю купить эти сведения!
   Котти, кажется, просто-таки задохнулся от такой несусветной наглости. Во всяком случае, какое-то время он вздымал в стороны руки, а на лице его было написано искреннее изумление и он безмолвно призывал в свидетели двух молчаливых парней, замерших у двери, как истуканы. Те, как в рот воды набрали, и Скарлборо наконец вынужден был вытолкнуть из себя застрявшие в глотке слова:
   – Вы что, рехнулись, Дивер? Вы окиньте взглядом обстановочку! Где вы находитесь? Отсюда только один путь для вас – в никуда! Скажите спасибо, что вы вообще еще в состоянии что-то бормотать: после того, как документики попали мне в руки, а, видит бог, да и мистер Олех Романко не позволит соврать! – я за ними охочусь едва ль не три года, – после всего этого вы мне вообще не нужны. Не нужны! Есть вы, и вот вас уже нет!
   – Вы совершили бы самую большую ошибку в своей жизни, Котти! – сказал Дивер.
   – А, вы знаете и это имя, – несколько иным тоном, где проскользнула нотка недовольства, сказал Питер. – Впрочем, это ничего не меняет…
   – Так вот, Котти, – снова подчеркнул Дивер, – вам бы не простили такой чудовищной ошибки. Нет, это не ошибка – это был бы ваш полный крах. Вам же известно не хуже моего, что случается с людьми вашего круга, которые своими действиями – вольными или невольными – ставят под удар организацию…
   – Что ты плетешь, ублюдок? – поднимаясь со своего места и прямо на глазах зверея, прошипел Питер Скарлборо.
   – А только то, что ключ к записям, что лежат перед тобой, Котти, в другом месте!
   – Что? – У Флавио Котти отвисла нижняя челюсть и как-то враз посерело, вдруг стало старческим лицо, еще секунду назад блиставшее тщательно выбритыми подбородком и щеками. Котти, кажется, и я вместе с ним стал догадываться, о чем речь. Но если во мне родилась светлая надежда, переплетенная неудержимым злорадством по отношению к поверженному противнику (я уже решил, что Скарлборо сломлен), то Флавио Котти увидел свой конец. И хотя он все еще не мог окончательно поверить, что его игра проиграна и на руках у него не козыри – шестерки, дело было сделано.
   Я, кажись, улыбнулся непроизвольно, и Котти уловил эту торжествующую нотку на моем лице, и она окончательно добила его.
   – Нет, как бы там ни было, но ты – ты, Дивер, у меня в руках! И я раздавлю тебя, как гада… безжалостно! – Рано было сбрасывать Питера Скарлборо со счетов, и тут я поторопился.
   – Знаю, – спокойно согласился Майкл Дивер. – Потому и говорю: я готов продать ключ…
   Тут уж пришел черед растеряться мне. Я не мог поверить собственным ушам – это говорит Майкл Дивер?!
   – Жизнь все же дороже истины, Дивер? – стал снова обретать себя Котти.
   – Жизнь – одна, – философски подвел итог беседы Майкл Дивер.
   – Хорошо, каковы гарантии?
   – Я собственной персоной…
   – Немало, – согласился Котти. – Итак, каковы условия?
   – Первое: вы отпускаете мистера Олега Романько. Второе: чек на миллион долларов на мое имя. Третье: билет на самолет до Рио. В аэропорту я передам вам ключ, он в сейфе в камере хранения Кимпо.
   Так вот почему так долго не появлялся Майкл Дивер в аэропорту?
   – Густо замешано, Дивер. Ничего не скажешь… Но номер твой не пройдет – я выбью из тебя этот вонючий ключ, коего вообще в природе не существует, и ты мне выложишь вместе со своим поганым языком, а если понадобится, – и с потрохами то, чего недостает в этих бумагах! Понял?
   В следующий момент дверь распахнулась и в комнату влетел Келли. Это был разъяренный тигр в посудной лавке. Я вообще ничего не успел сообразить, как уже отлетел в дальний угол комнаты от молниеносного, с лета, удара Келли.
   Очнулся я в темноте. Рядом кто-то тяжело, хрипло дышал.
   – Майкл? Жив?
   – Еще жив, Олег… Но так можно и богу душу отдать… Почему он не поверил мне? Почему… он уже был готов… я видел, и такой резкий поворот назад… что я сморозил лишнего?
   – Первое ваше требование, Майкл, я думаю, и выдало с головой… Когда человек спасает себя, он никогда не думает о ближнем… А ведь вы хотели сыграть на спасении собственной шкуры… Не логично и противоречит той маске, которую вы выбрали…
   – Пожалуй, вы правы, Олег… Но у меня не было выхода. Я не имел никакого права хоть не секунду забыть о вас…
   – Спасибо, Майкл… Однако отделали они нас прилично… Келли по этой части мастак, я вам рассказывал… А что, действительно существует ключ к тем бумагам?
   – Да, Олег, и он у меня в голове… и в руках Дейва Дональдсона…
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Только то, что направляясь сюда, в Сеул, на всякий пожарный обезопасил себя… Расшифровка кода нового допинга – в руках Дональдсона. Самое печальное же состоит в том, что он даже не догадывается об этом и вряд ли, как порядочный человек, станет вскрывать пакет – я просил передать в случае чего вам и только вам в тот день, когда будет бежать Джон Бенсон…
   – Таки Джон, – едва слышно прошептал я. Со словами Майкла Дивера исчезла последняя надежда, что история эта обойдет и моего парня. Мне стало так больно, словно сердце сдавили раскаленными тисками.

10

   Когда нас с Майклом Дивером в третий раз вытащили на свет божий – солнце ярко светило сквозь чисто вымытые окна. Питер Скарлборо уже тоже успел потерять свой блеск. Он то ли не успел, то ли не придавал значения, но клочковатая борода, обычно ухоженная и тщательно расчесанная, торчала в разные стороны клоками свалявшейся грязной шерсти, под глазами налились синие мешки, ворот расстегнутой рубахи был мят и несвеж. И без того темные, непрозрачные глаза Питера Скарлборо превратились в два черных, злых угля на пепельно-сером лице, лишенном малейших признаков жизни – ни дать, ни взять посмертная маска.
   Скарлборо восседал по-прежнему на том же резном стуле, но теперь он словно потерял внутренний стержень – сгорбился, оплыл, как сгоревшая свеча, и у меня где-то в глубине истекающей души проскользнуло что-то похожее на сочувствие, – мол, не одним нам нынче несладко. Можно было догадаться, что эти дни Питера Скарлборо не покидала точившая, как червь дерево, мысль о том, что время ускользает, а результатов, кои так нужны – и не ему одному! – нет и нет. Он, кажется, увидел наяву собственный конец, и это открытие если не раздавило, то, по меньшей мере, лишило его уверенности в собственном будущем.
   На сей раз Келли не бил Майкла Дивера.
   Когда нас привели в знакомую комнату, Келли с помощью двух молчаливых – за все это время я не услышал от них ни слова! – парней усадил Дивера в неизвестно откуда появившееся тяжелое, похожее на царский трон, дубовое кресло с высокой спинкой. Тонким нейлоновым шнуром они прочно прикрутили Майкла к спинке, да так, что он едва мог вздохнуть…
   Какие-то посторонние звуки долетели в комнату, заставив замереть на месте Питера Скарлборо, а Келли вскочить со своего кресла.
   В следующий миг дверь комнаты распахнулась, выбитая сильным ударом ноги, и в проеме появился во всей своей красе… Алекс Разумовский. Он был в светло-голубом отглаженном костюме, в ослепительно белой рубашке с черной кокетливой бабочкой, – словно только-только с приема у английской королевы.
   Но пистолет в его руке недвусмысленно говорил, что он не намерен вести светские беседы.
   – Алекс?! – у Скарлборо оборвался голос и смертельная бледность залила его и без того бледное лицо. – Вы?
   – Не двигаться, – тихо, но с такой убедительностью сказал Алекс Разумовский, что бронеподросток Келли дернулся, как марионетка на ниточке, и окаменел.
   – Что ж, Разумовский, ваша взяла… Откуда только вы свалились на мою голову? – В голосе Питера Скарлборо я услышал обреченность…
   – Не искал я вас, Котти, хотя знал давно, если увижу – живым не выпущу…
   – Зачем же так, Алекс?
   – Вы запамятовали о нашей последней встрече в Гонконге, Котти…
   – В Гонконге? Но вас там не было, Алекс!
   – Поэтому вы до сих пор и живы, Котти… Но там была Мария… Разве вы не помните этого?
   – О, боже! – как стон вырвалось из глотки Питера Скарлборо.
   – Да, да, Котти, вы полагали, что это осталось тайной… Но я был там спустя несколько минут после того, как сделав грязное, подлое дело, вы укатили в машине, за рулем которой сидел этот подонок… Келли…
   – Я ни при чем, я не был в комнате, это – Флавио, он, он! – Келли орал как сумасшедший.
   – Не пускай пену, Келли… – с омерзением сказал Алекс и повернулся ко мне, спросил участливо: – Вы можете встать, Олег?
   – Могу…
   Меня покачивало из стороны в сторону.
   – Развяжите вашего товарища, а Келли и этого, молчаливого, свяжите. Да покрепче, чтоб рукой не могли пошевелить. – И к Келли: – Не вздумайте дурить, ребята…
   Майкл Дивер, когда я его развязал, стал массировать затекшие кисти.
   Когда Келли и второй подручный Питера Скарлборо оказались надежно связаны, точнее, привязаны руками, сведенными за спиной друг к другу, Алекс Разумовский приблизился к Питеру Скарлборо.
   – Вот мы и свиделись, Флавио…
   – Ты не посмеешь стрелять! – отпрянул назад Питер.
   – Посмею, потому что для тебя же лучше исчезнуть здесь, чем угодить в руки полиции, да и твои дружки не простят тебе этого провала и рассчитаются сполна. Разве не так?
   – Что тебе от моей смерти, Алекс? – взмолился Питер Скарлборо. – Дело прошлое, Мария слишком много знала, ей бы несдобровать, ну, не я, так кто-то другой, но она не ушла бы… ее бы из-под земли вытащили…
   – Врешь, ты думал прежде всего о себе, о своих ощущениях, Флавио, ты этим хотел меня достать… убить морально. Тебе это удалось… почти удалось.
   – Алекс, я готов отдать тебе все, что имею, только отпусти! Я сгину с глаз, уйду на дно, и никто и никогда не увидит меня! Ты не можешь взять на себя грех убийства! Убийства безоружного человека!
   – Я бы расстрелял тебя, Флавио, как бешеную собаку, и человечество только бы возблагодарило меня! Но ты прав, я не смогу убить безоружного, даже такого, как ты… Я сдам тебя Интерполу, а уж они решат, куда тебя отправить – в Штаты, где тебя ждет электрический стул, в Австралию ли, где по тамошним законам тебе грозит пожизненное заключение, в Колумбию ли, где за тобой тянется кровавая цепь преступлений, в том числе убийство прокурора республики… А может быть, проще – ты сам лишишь себя никому не нужной жизни? Я готов дать тебе один патрон…
   – Нет, Алекс, нет, ты не сделаешь этой глупости! Какая тебе выгода от моей смерти? У меня есть… есть деньги… и большие деньги! Отдам до последнего цента, пойду голым и босым, но подумай, Алекс, ведь мы были друзьями!
   – Я давно проклял тот час, когда ты втянул меня в свои дела…
   – Хорошо, я согласен, виноват перед тобой… прости!
   – Не передо мной – перед людьми, отравленными тобой наркотиками, совращенными и убитыми… Неужели ты, Флавио, так жалок, что не можешь остаться мужчиной даже перед лицом смерти? Уймись…
   – Нет! Нет! – Питера Скарлборо била истерика.
   – Олег, займись вашим другом, – сказал Алекс Разумовский, наклонившись над Майклом Дивером. – Здесь рядом – ванная, там, кажись, есть аптечка…
   Едва я дотронулся к нему ватой, обильно смоченной одеколоном, Майкл Дивер дернул головой и открыл глаза. Еще несколько мгновений он беспамятно смотрел мне в лицо, потом его взор обрел осмысленность, и он сказал, да что там – едва слышно прошептал:
   – Олег…
   – Все будет в порядке, Майкл! Все будет о'кей! – вскричал я.
   И тут же услышал какой-то удар, вскрик и шум борьбы. Я поспешно оглянулся и увидел Питера Скарлборо, навалившегося на Алекса Разумовского и тянущегося к руке с пистолетом. Я окаменел и не сразу бросился на помощь. Но Алекс сам успел вывернуться, и вот уже Котти лежит под ним. Но они борются, и пистолет все еще в руке у Алекса, хотя Питер Скарлборо тянет его к себе.
   Выстрел прозвучал глухо, и Котти как-то неестественно дернулся и замер.
   – Вы убили его? – закричал я.
   – Нет, это он от страха, – сказал Алекс Разумовский, поднимаясь с пола и отряхивая чуть помявшийся костюм. – Сейчас придет в себя.
   И действительно, Питер Скарлборо зашевелился, открыл глаза и… я невольно отвернулся – столько омерзительного страха выплеснулось на его лицо.
   …У дома нас поджидало такси с невозмутимым темноволосым водителем. Он совершенно не удивился, обнаружив трех новых пассажиров, один из которых был основательно забрызган кровью, обе руки неумело, но плотно забинтованы.
   – А что будет с Келли и его подручным? – спросил я.
   – Я сдам Флавио Котти полиции, а заодно сообщу, где взять остальных. Но прежде отвезем в клинику мистера Дивера.
   – Нет, – подал голос все это время молчавший Майкл Дивер. – В полицию отвезете и меня, я кое-что должен передать Интерполу. Я так решил!
   – Ну, что ж, тогда забросим мистера Олега Романько в олимпийскую деревню прессы – ему нужно побриться да привести себя в порядок. Завтра большой день на Играх – в финале встречаются Джон Бенсон и Карл Льюис! – сказал Алекс Разумовский. – Жаль, но мы, видимо, туда не успеем – Интерпол нас не отпустит, пока мы не выложим все, что нам известно…
   Когда мы прощались у северного входа олимпийской деревни прессы, Майкл Дивер сказал:
   – Не забудьте, Олег, забрать письмо у Дейва Дональдсона. До скорой встречи!

11

   Мое отсутствие если и было кем замечено, так это невысоким, легким на
   ногу пареньком с трудно произносимым именем Ким Чже-жу, студентом одного из сеульских университетов, а на время Олимпиады – стюардом нашего 122-го корпуса. Мы познакомились с ним еще в первый день.
   – О, Олег Романько! – только и сумел простонать Ким Чже-жу, когда я протянул руку за ключом от комнаты.
   – Меня не искали, Ким? – спросил я.
   – О, нет, искал, искал! Я искал, очень трудно беспокоился. Вы ничего не сказал, – совсем зарапортовался мой собеседник и что-то выпалил по-корейски. Двух девчушек в форме, вместе с ним сидевших за столом, как ветром сдуло. Через минуту они возвратились с подносом с двумя банками «максвелла», банкой сухих сливок, горкой сахарных пакетиков, сендвичами и еще чем-то в ярких упаковках. Ким взял принесенное и почтительно подождал, пока я войду в лифт, и лишь после того вступил в кабинку следом. Он довез меня до квартиры, поднос поставил на стол и сказал:
   – Отдыхайте на здоровье!
   – Спасибо, Ким. Знаешь что, принеси-ка мне газеты за последние дни…
   Я медленно, растягивая удовольствие, брился, потом чистил зубы сладковатой пастой с олимпийскими кольцами на тубе, долго плескался под душем. Все, что произошло в эти дни, могло показаться дурным сном, кошмаром, если б реальные следы на лице и ссадины на ребрах не свидетельствовали об обратном.
   Я почувствовал страшную усталость. Она навалилась вдруг, точно невидимая, неосязаемая свинцовая гора обрушилась на меня, и опустошенность – эта спутница душевных перегрузок, – подавила, лишила воли и желания действовать. У меня не нашлось сил, чтобы насухо вытереться, я, как был мокрый, что зюзя, свалился на неразобранную постель и точно провалился в сон.
   Разбудили долгие телефонные звонки. Я слышал их, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А звонки буквально разрывались.
   Я наконец протянул руку и поднял трубку.
   – Мистер Олех Романко, здесь Дейв Дональдсон, вы слышите меня, здесь Дейв, я знаю, что вы дома, мне сказали внизу, портье, мистер Олех Романко, вы слышите, вы слышите, почему вы молчите? – строчил, как из пулемета, Дейв, и в голосе его пробилось отчаяние.
   Оно-то и дало мне силы.