Страница:
Мэри Джейн оказалась сообразительной. Быстро попрощавшись, она моментально растворилась в воздухе, прямо перед носом у Улы, оставив бедного парня яростно клацать зубами и тыкать кулаками в воздух. Я попыталась успокоить своего Помощника:
— Да ладно, не злись. Все-таки местами она очень хорошая. Вот даже ключик нам принесла… А что она тебя обижает, так это ей, суфражистке, по штату положено. Планида у них такая.
Ула популярно объяснил мне, куда бы он засунул всех суфражисток и иже с ними, если б на то была его воля.
— Все там не поместятся, — резонно заметила я. — И вообще, хватит изображать в лицах избиение феминисток. Нужно валить отсюда и по-быстрому. А не то нас еще раз сто успеют запереть и даже замок привесить сверху.
Ула послушался меня, и мы в рекордно короткие сроки покинули злополучную комнату. Я тотчас же отправила Улу переодеваться, а сама завладела заветной тетрадкой и предвкушала интересное чтение на сон грядущий.
Тетрадь оказалась Жужиным дневником. Много страниц было вырвано или запачкано кровью, так что разобрать мне удалось немногое. В основном уцелевшие страницы были посвящены описанию достоинств некоего кавалера, мол, какой он красивый, образованный, добрый, предупредительный. Имя не указывалось, но я сообразила, что это может быть кто угодно, но только не граф Басор. Если он добрый, воспитанный красавец, то я вообще юная чаровница. Значит, Жужа кого-то привечала тайком от муженька. Или не тайком? Одна из последних записей содержала подробный отчет о том, как вышеозначенный молодец просил Жужиной руки, сердца и приданого. Значит, Жужа в это время еще не была замужем. Но почему тогда она вышла за Басора, а не за милого ее сердцу кавалера? Последняя запись, как мне показалось, многое прояснила:
“17 июля 1764 года.
Я ненавижу этого ужасного человека. У него змеиные глаза и отвратительный шипящий голос. Сегодня я переезжаю в его замок. Я не вынесу этого! Как ужасно, что мне придется жить там!”
Это была последняя запись. Скорее всего, она была сделана перед самым отъездом — буквы разъезжались в разные стороны, было видно, что Жужа очень спешила, когда писала эти строки. Значит, ее выдали замуж против воли. Обычное явление в те времена. Несомненно, человеком-змеей, так красочно описанным Жужей, был граф Басор. Сходство графа с упомянутым земноводным или пресмыкающимся (не сильна в зоологии) было просто-таки родственным, а если подумать, то и наследственным.
Дверь моей гардеробной открылась, и вошел Ула в новом костюмчике, старательно расправляя кружева на рукавах сорочки.
— Есть что-то интересное? — кивнул он в сторону тетрадки.
— А то! — порадовала его я. — Похоже, у Жужи был хахаль, который незадолго до ее свадьбы с Басором сам намеревался стать ее мужем. Больше мне разобрать не удалось — тетрадь в жутком состоянии.
Ула пролистал тетрадь, пытаясь прочитать хоть какие-нибудь слова на испачканных страницах.
— Смотри, — сказал он, тыкая пальцем в предпоследнюю страницу, густо измазанную кровью. — Здесь, кажется, слово “венчание”.
Я пригляделась. Точно “венчание”!
— Значит, они обвенчались и уехали сюда, в замок Басор, — сделала я умное заключение. — Вопрос в том, мог ли Жужин возлюбленный последовать за ними? А вдруг они тайно встречались и граф об этом узнал? И Жужа убежала вовсе не с цыганами, а с поклонником своим?
— Вполне вероятно, — задумчиво покивал Ула, — но как-то слишком мелодраматично. И потом, ты сама говорила, что возможность побега исключена.
— Не я, а Шандор. Но он говорил, что Жужа не могла убежать с цыганами, потому что любила комфорт, а с поклонником это вполне возможно.
— Что возможно? Комфорт? — удивился Ула. — Какой же это комфорт — жить где-то под чужим именем, скрываться ото всех и к тому же не иметь возможности пожениться?
Я приуныла. Действительно, сбежать Жужа могла только в результате сильного и буйного помешательства на любовной почве, а такое, по рассказам, на нее похоже не было.
— И при чем здесь тогда это спрятанное платье и дневник? — гнул свою линию Ула. — Чья на них кровь? И почему их спрятали, а не уничтожили? Платье вообще можно было постирать…
— Может, думали, что пригодится, — предположила я. — Вон, Моника Левински два года платье не стирала, и пригодилось ведь!
— С тобой невозможно серьезно разговаривать! — Ула театрально воздел к небу руки. — Ты можешь рассуждать нормально?
— Не могу, — честно призналась я. — Меня еще в школе за это из класса выгоняли.
Ула только горестно вздохнул. Видно, тогда ему пришлось попотеть, чтобы уладить все с директорским Помощником. Я благоразумно сменила тему:
— Тут есть одна горничная. Ее зовут Тамила. Так вот, она знает, что случилось с Жужей, и на сто процентов уверена, что ее нет в живых. Надо бы ее расспросить об этом, но я не знаю, с какой стороны к ней подступиться. Не могу же я вот так промаршировать к ней и как ни в чем не бывало спросить, что она делала одной темной ночью четыре года назад.
— А ты все-таки попробуй, — посоветовал Ула. — Вдруг она просто жаждет с кем-то поделиться своими переживаниями. Вчера вот, например, была ночь проводов привидения, все были очень откровенны друг с другом. Вдруг она там начала делиться со всеми описанием своей встречи со сверхъестественным…
Я некультурно зевнула. Мы проторчали в комнате Жужи достаточно много времени, так что сейчас была уже глубокая ночь. Ула понял намек и удалился, прихватив с собой тетрадь.
Я подумала и дернула за шнурок колокольчика. В конце концов, лакеев все равно в семнадцатом году отменили, так что сейчас еще можно попользоваться. На шум явилась заспанная служанка, имя которой я до сих пор не удосужилась узнать. Выдергиваясь из платья, я спросила девицу:
— Как себя чувствует Фанни?
— Ей уже лучше, — охотно ответила девица, — правда, она еще немного нервная.
— Ну, будешь тут нервной, — заметила я. — Небось, вчера каждый вспомнил какую-нибудь жуткую историю.
— Ваша правда, — оживилась девица. — Вот кухарка рассказывала…
— А неужели Тамила ничего не рассказывала? Она ж у вас славится своим знанием страшных историй.
— Господь с вами, — уставилась на меня девица. — Вы, верно, перепутали ее с Маркой.
— Почтовой? — спросила я.
— Не, свинячьей.
— Какой? — с ужасом спросила я.
— Ну она дочь местного свинопаса, — пояснила горничная, расправляя мое платье. — Вот она-то всегда и рассказывает всякие страшные истории. И про черта в церкви, и про попа, который летал по ночам, и про заколдованный кабак… А Тамила никаких историй не знает, правда, все время намекает, что видела нечто такое, что и рядом не стоит со всеми страшными историями.
Я подскочила на кровати:
— Что же это она видела? Ты знаешь?
Служанка покачала головой и зевнула:
— Нет, госпожа княгиня, не знаю. Вот только вчера она вдруг разговорилась и стала рассказывать что-то про то, как видела какую-то женщину в церкви поздно ночью несколько лет назад, но тут Марка начала историю про заколдованный кабак, и мы перестали ее слушать.
Я отпустила горничную, сердито задула свечу и приготовилась в кои-то веки провести ночь как обычный нормальный человек в своей постели.
Не тут-то было. Где-то заскрипела дверь. Через несколько секунд я сообразила, что это скрипит дверь моей гардеробной, и подскочила на кровати. Из гардеробной высунулся насмерть перепуганный Ула в ночной рубашке и со свечой в трясущейся руке. Аккуратно прилепив свечу на мой столик, он ринулся к моей кровати и попытался заползти под нее. Поскольку расстояние от кровати до пола было максимум десять-пятнадцать сантиметров, я некоторое время с интересом наблюдала, как Ула изображает из себя перекормленного ужа, а затем спросила:
— Тебе понравилось застревать или то, как я тебя выдергиваю?
Ула поднял на меня перепуганные глазки и пролепетал:
— Кто-то ломится в мою комнату!
— Вампир! — обрадовалась я. — Пошли, позырим!
Ула побледнел еще сильнее и возобновил свои попытки пролезть под мою кровать, приговаривая:
— Я еще жить хочу… В кои-то веки мне тело дали, и все норовят его попортить.
Я решительно слезла с кровати и отправилась в комнату Улы, чтобы проверить, кто там к нему ломится. Лично у меня были свои подозрения на этот счет.
И правда, в дверь комнаты кто-то скребся. Мягко так, деликатно, ненавязчиво. Я поборола сильнейшее желание открыть дверь и посмотреть на ночного гостя и вернулась к себе. Ула уже успел заползти где-то между первой и второй перинами и тихо стучал зубами от страха. Я присела в кресло и сообщила:
— Если это и вампир, то очень воспитанный. Он не делает попыток взломать дверь, не зовет тебя замогильным голосом, а просто намекает на возможность более тесного контакта.
Ула всхлипнул от ужаса. Я пригорюнилась, подперла щеку ладошкой и жалобно уставилась на своего Помощника. И как это я забыла, что он немного трусоват? Вообще-то глядеть, как двухметровый мужик корчится от ужаса у тебя под матрасом, было довольно занятно с точки зрения сюрреалистического экспрессионизма. Кафка, наверное, от счастья сразу бы настрочил что-нибудь с расчетом на Нобелевскую премию. Причем ему бы дали столько денег, сколько бы он смог унести, только бы он больше не писал ничего подобного. Но Кафка Кафкой, амне наблюдать за Улой было не так весело. Если твой Помощник постоянно прячется то в кустах, то у тебя на груди или под твоим матрасом, это наводит на неприятные мысли. Как говорили древние викинги, Ула мало мухоморов ел. И правда, еще в первый день нашего визуального знакомства Ула признался мне, что никакие мухоморы не смогли вывести у него желания уползать куда подальше всякий раз, когда его воинственные сородичи начинали похваляться остротой своих боевых топоров на соседских черепушках.
Ула немножко угрелся под периной, осмелел и подал голос:
— Может, он ушел?
Я прислушалась. Нет, в коридоре до сих пор раздавалось тоскливое царапанье в дверь. Я подумала, взяла свечу, отворила свою дверь и выглянула в коридор.
Перед комнатой Улы сидел Шандор в небесной красоты ночной рубашке, розовом халате и колпачке с кисточкой. В одной руке он держал небольшую книжицу, а другой скребся в дверь.
— Шандор, кисуля, что вы здесь делаете? — спросила я.
Парнишка перевел на меня невозмутимый взгляд и застенчиво ответил:
— Такая луна. Я подумал, может быть граф Ингерманланде захочет насладиться прекрасной любовной лирикой в загадочном мистичном свете.
Мои нервы не выдержали. Я прислонилась к косяку и захохотала, как стадо бешеных гиен. Шандор непонимающе моргал, Ула трясся под матрасом, а я смеялась так, что начала икать.
— Идите спать, милый… ик! Шандор! — попыталась я воззвать к рассудку моего теоретического жениха. — Наверное, сегодня граф не хочет любоваться луной и слушать стихи… ик!
Шандор настырно раскрыл свою книжонку и решил взять Улу штурмом. Громко и заунывно он забубнил, прижав губки к замочной скважине:
Моя любовь, не описать словами,
Как мне приятно любоваться вами…
— Особенно, когда в натуре являетесь вы мне, влюбленной дуре! — громко закончила я поэтические изыскания Шандора. — Идите спать, мой милый. Право, вам не стоит тревожить графа. Скорее всего он… ик, крепко спит. И не сидите на холодном полу — застудите попу и все… ик! остальное, если оно вам, конечно, нужно.
Шандор насупился и завздыхал подобно потревоженному самцу лося в период обрастания рогами, но подчинился моему суровому приказу и встал с пола, прижимая к сердцу заветную книжку.
— Спокойной ночи, милая Павла! — грустно сказал он. — Быть может, в другой раз…
— Спокойной ночи, Шандор, лапушка! — откликнулась я. — Не унывайте.
Проводив взглядом розовый халатик и поникшую голову Шандора, я захлопнула дверь и вернулась к Уле, который уже осмелел настолько, что робко высовывал голову из-под перин.
— Отбой! — обрадовала его я. — Это всего лишь Шандор. Он хотел почитать тебе стихи про любовь, а ты не оценил его поэтического порыва.
— О-ох! — облегченно вздохнул Ула. — А я — то думал…
— Что ты думал? Что все местные вампиры развернули целую кампанию под лозунгом “Лучшая кровь — скандинавского разлива”? — поинтересовалась я, залезая на кровать и попирая Улу, торчавшего снизу. — Кстати, ты что, надумал всерьез окопаться под периной? А ну брысь отсюда! Я, конечно, не принцесса, но и ты не горошинка. Еще осанку испорчу.
Ула покорно вылез из перин, одернул рубашку, завернулся в какой-то плед и залез с ногами в большое кресло. Я уже закрыла глаза и приготовилась заснуть, но, видя, что Ула не уходит, приоткрыла один глаз и недовольно спросила:
— Ты что, ночевать тут собрался?
Ула виновато глянул на меня и выдохнул:
— Я боюсь… А вдруг он снова придет?
— Кто, вампир? — спросила я полусонно. — Ну зови меня, я ему клыки бантиком завяжу…
— Да нет — Шандор! — Ула потупился.
Я открыла второй глаз и удивленно вылупилась на рыжего двухметрового парня, скрючившегося в моем кресле:
— Ты что, боишься этого безобидного парнишку?! Да малыша Шандора при желании плевком перешибить можно… К тому же он вполне безобиден. Стихи читает, о прекрасном рассуждает… Что ж ему еще делать, если из красивых баб здесь только я да портрет какой-то девы на стене рядом с рогами? А твоя красота сразу произвела на него неизгладимое впечатление…
Ула глянул на меня как-то диковато, внезапно вскочил с кресла и с воплем: “Эврика!” — убежал к себе в комнату. Последней моей мыслью, перед тем как я заснула, было решение непременно найти хорошего психиатра.
Наутро я проснулась в гадком настроении. Оно не улучшилось даже после того, как горничная сообщила мне, что малыш Шандор после завтрака собирается учинить прилюдно розыск могилы Жужи. Выглянув в окно, я убедилась, что зрители уже начали собираться. У кладбища торчало не менее трех десятков решительно настроенных мужиков и баб, вооруженных на всякий пожарный топорами, метлами и пучками чеснока. Вдалеке одиноко топталась белая лошадка, по одному виду которой можно было с уверенностью сказать, что нас сегодня ждет бо-ольшой цирк. Даже стоя на месте, это животное умудрялось цеплять само себя копытами. Что же будет, когда ей на хребет взгромоздят какого-нибудь деревенского живчика? Хотя живчиков до такого дела не допустят, выберут самого блаженненького.
Нет, несмотря ни на какое настроение, такую потеху упустить было нельзя. Я быстро позавтракала, неменее быстро облачилась в соответствующее случаю темное немаркое платье и привела в порядок лицо и волосы. Горничная, помогавшая мне, тоже очень спешила, из чего я заключила, что на представление соберется и вся прислуга. Интересно, кто-нибудь додумался продавать билеты? Озолотиться ведь можно на этом деле…
Шандора я нашла в библиотеке, где он мужественно отражал нападки благоразумных папы и брата. Граф Басор выглядел еще зеленее, чем обычно, и вопил, театрально хватая себя за парик и другие части тела:
— Ты с ума сошел! Зачем тебе надо устраивать этот спектакль и потакать суевериям местных неграмотных крестьян!
Золтан вторил папе:
— Шандор, одумайся. Что о нас скажет местное общество?!
Шандор обмахнулся платочком и неожиданно ясным и звонким голосом, не похожим на его обычное мурлыканье, заявил:
— Плевать я хотел на местное общество, папа! — Граф побледнел и, кажется, надолго отключился от земной суеты в ближайшем кресле. — Развлекаюсь я так, понятно?
Золтан ломанулся ко мне и призвал повлиять на Шандора. Я изобразила общую недоразвитость, закатила глазки и ответила, как подобает приличной девушке восемнадцатого века:
— Да забей ты на все… Ой, то есть, как я могу что-то приказывать взрослому самостоятельному мужчине?
Золтан скис. Шандор победно замахал платочком и старательно облобызал мою ручку:
— Милая Павла, я знал, что вы меня поддержите!
— Шандор, пуся, не стоит благодарностей!
Тут в библиотеку вошел позевывающийУла. Золтан кинулся к нему и так вцепился в полу его камзола, что я испугалась, что и второй костюмчик моего Помощника прикажет долго жить.
— О, граф, вы как раз вовремя! — взвыл Золтан, впервые изменив своей традиционной сдержанности. Ула, который с трудом выносил Шандора, изумленно воззрился на Золтана и попытался выдрать свою полу изего цепких рук. Не тут-то было. Пока Ула с вытаращенными глазами и застывшей светской улыбкой выцарапывал злосчастный кафтанчик, Золтан умолял его вразумить глупого брата и не позволить свершиться великому позору рода Басоров.
Ула проявил недостойное аристократа малодушие и заявил, что жаждет полюбоваться старинным венгерским обычаем, так сказать, на практике. Мол, он ради этого и приехал. Золтан, видя, что его инициативу не поддержали, аккуратно впал в ступор рядом с отцом.
Шандор скромно поторжествовал победу, помахал платочком над поверженными противниками и отправился к ждущей развлечения толпе. Мы с Улой последовали за ним, однако на улице постарались держаться в стороне.
Шандор же развлекался вовсю и уж, конечно, не намерен был скромно стоять в сторонке. Первым делом, он залез на какой-то холмик и оттуда обратился к народу с прочувствованным спичем о необходимости и важности ежегодного перетряхивания могил с целью обнаружения кровососущих диверсантов, маскирующихся под мирных покойников. Толпа согласно поревела, подкрепляя свое краткое и эмоциональное выступление демонстрацией топоров и связок чеснока. Тут же вертелся и церковный сторож с неизменной берданкой на плече. (Наконец-то я узнала, что его зовут Миклош.) Так вот, этот самый Миклош принародно заявил, что по такому случаю зарядил свой музейный обрез серебряной пуговицей и что ежели какой вампир только высунется из могилы, то получит серебряной пулей в… ну, куда попадет, туда и получит.
Немножко в стороне я заметила насупленную группу местных аборигенов, вооруженную чуть ли не до зубов. Не хватало только пулеметной установки. Возглавляла эту группу мрачная баба с вилами наперевес и топором у пояса, за ней маячил тихий мужик с косой и штук восемь разнокалиберных дев в возрасте от восьми до восьмидесяти, все с серпами и молотами.
Мне стало интересно, почему это бандформирование окопалось в углу, и я спросила свою горничную, которая торчала неподалеку:
— А почему вон те люди стоят в стороне?
Горничная зыркнула глазами в их сторону и доложила:
— Так это Йожкова баба с детьми, кумом и свекрухой своей полоумной. В прошлом году лошадь споткнулась на могиле старого Йожкова, но тогда свекруха сама его могилу отстояла. Как начала косой махать и выть — все и разбежались. Вместо Йожкова разрыли старую Вандиху и успокоились.
— А почему в этом году свекруха привела подкрепление? — заинтересовалась я местными разборками. — Сдает старушка, силы уже не те?
Горничная кивнула:
— Почти, но дело не в этом. Дочь старой Вандихи поклялась с косой в руках отстоять честное имя матери и вырыть в этом году старого Йожкова, чего бы ей это ни стоило, и желательно закопать вместе с ним всех остальных Йожковых. Вот поэтому и народу-то так много собралось. Всем охота посмотреть, как молодая Вандиха Йожкову охаживать будет. Хозяин деревенской гостиницы даже ставки принимает…
— Ух ты! — восхитилась я. — И че? Кто котируется выше?
— Вообще все ставят на Йожкову, — доверительно сообщила мне горничная. — Уж больно она хорошо с вилами управляется, а топор с размаху всаживает до половины в толстенный пень. Но и Вандиха не промах. Ей под косу лучше не попадаться… Да вон она и сама стоит.
И вправду, в другом углу грозно торчала вторая могучая баба с косой и набором вооруженных родственников за спиной. По ее виду можно было с уверенностью сказать, что баба настроена биться до последнего Йожкова. Я оживилась: похоже, представление будет с размахом, главное, ничего не упустить.
Шандор наконец закончил свое выступление, которое считал произведением ораторского искусства, и скромно откланялся. Из толпы выдвинули зареванного ребенка в белом балахоне, нежный возраст которого тщательно скрывал его пол. Группировка Вандихи тут же начала качать права и заявила, что дите — ставленник Йожковых и к тому же, прости Господи, девка. Йожковы привычно обиделись и посоветовали Вандюкам разуть зенки. Ребенка зажали в толпе, проверили на наличие необходимого пола и популярно доказали его родственные связи. Убедившись, что Йожковых там не было и в десятом колене, Вандюки разрешили усадить пацана на лошадь и пустить по кладбищу.
Дальше была просто потеха. Лошадка, которая, видно, выполняла этот маршрут уже раз десять, привычно протрюхала к могиле Йожкова и старательно там споткнулась, непрозрачно намекая на то, что там лежит что-то интересное. Вандюки, как стая безработных могильщиков, кинулись к могиле с лопатами, но натолкнулись на стену из Йожковых. Свекруха оседлала могильную плиту дорогого мужа и заявила, размахивая косой, что если какая-нибудь зараза из Вандюков только копнет лопатой в районе могилы ее любимого муженька, то получит в рыло без всяких базаров. Вандиха подняла в воздух свою косу и произнесла заготовленный манифест, весь смысл которого сводился к тому, что она и сама, абсолютно без всяких базаров может налупить старой Йожковой в пятак, так что мало не покажется. За козла, как говорится, пришлось отвечать…
Зрители разделились на два лагеря и стали активно болеть. Хозяин деревенской гостиницы исправно выполнял роль рефери и принимал последние ставки. Тем временем в районе могилы старого Йожкова поднялась пыль столбом, слышался только визг и сопение дерущихся, да иногда в стороны летели волосы и клочья одежды.
Поскольку зрители не обращали на то, что творится вокруг, никакого внимания, Шандор тихонько взял под уздцы лошадку и повел ее дальше. Мы с Улой с трудом оторвались от увлекательного зрелища, где Йожкова наматывала на вилы юбку Вандихи, и последовали за ним, с сожалением оставляя поле боя. Шандор, правда, заверил нас, что это мочилово будет продолжаться еще долго. Хорошая драка в этих краях — единственное развлечение.
Лошадка покорно обошла все кладбище, но более нигде не споткнулась. Тогда Шандор, воровато оглядевшись по сторонам, повел лошадку дальше в лес. Малец на лошади начал было возмущаться, но, получив горсть конфет, благополучно заткнул себе ими рот.
— Шандор, вы что, хотите искать могилу Жужи в лесу? — поинтересовалась я, бросая последний взгляд на свекруху Йожкову, окучивающую кого-то из Вандюков подручным инвентарем.
— Разумеется, моя дорогая, — кивнул Шандор. — Нельзя было ожидать, что Жужу похоронят на кладбище. Скорее всего, ее зарыли где-нибудь в лесу.
Зарытую в лесу Жужу мы искали долго. При этом дитя на лошади нажралось сладостей на всю оставшуюся жизнь. Хитрый маленький вымогатель начинал реветь, как только пережевывал очередную порцию сладостей. Приходилось срочно пихать ему в рот новую.
Между прочим, не только мы с Улой плелись за Шандором и белой лошадкой с пацаном на холке. От кладбища за нами увязались диковатого вида мужичок в красных шароварах под цвет носа и приплясывающая дева в длинной рубахе и валенках.
— Кто это? — тихо спросила я у Шандора. Шандор оглянулся, увидел сладкую парочку, кинул им пару грошей на опохмелку и ответил:
— Да это дурачки местные. Рудя-цыган и Марушка. Рудя, кстати, отстал от цыганского табора в ту самую ночь, когда исчезла Жужа. Я думал, что Рудя увидел нечто жуткое, отчего его разум помутился, и пытался поговорить с ним, но он постоянно бормочет что-то о пожаре. Я не смог добиться от него ничего, что навело бы меня на след Жужи.
Я вдруг вспомнила про огуречный лосьон. Интересно, а это поможет разговорить Рудю? Надо проверить.
Лошадка послушно обошла все окрестные кусты, но ни разу не споткнулась и даже не заржала. Шандор сник. Я попыталась его утешить:
— Не переживайте, Шандор, зайка. Наверное, могила находится подальше отсюда.
— Вся надежда теперь на спиритический сеанс, — вздохнул малыш. — Милая Павла, я знаю, вы придете. Могу ли я рассчитывать и на вас, граф?
Ула неожиданно бодренько согласился. Пообвык, видно, парнишка, притерся. Уже не вздрагивает от томных взглядов Шандора.
Мы добрели до разрушенной церкви. Поскольку Миклош со своей берданкой, заряженной серебряной пулей, рубился в самой гуще сражения на могиле старого Йожкова, все подходы к церкви были свободны. Я очень хотела плюнуть на приличия и исследовать руины изнутри, но прекрасно понимала, что за последние два дня уже так заплевала и опустила свою (то есть не свою, а Павлы) репутацию. Лучше залезть в эту археологическую мечту без свидетелей. Ула, наверное, подумал о чем-то сходном, но на всякий случай предостерегающе ухватил меня сзади за подол.
Кроме деревенских дурачков за нами увязались еще и все деревенские собаки. Радостные оттого, что грозный сторож далеко, они с визгом и лаем носились вокруг. Две самые активные дворняжки решили пометить развалины как свою территорию и залезли на обгорелый кирпичный столбик. Внезапно одна из них застыла с поднятой задней лапой и удивленным выражением на морде. Вторая собака тоже начала проявлять признаки беспокойства. Дворняжки старательно обнюхали кирпичи и затем, как по команде, подняли головы и протяжно завыли.
— Да ладно, не злись. Все-таки местами она очень хорошая. Вот даже ключик нам принесла… А что она тебя обижает, так это ей, суфражистке, по штату положено. Планида у них такая.
Ула популярно объяснил мне, куда бы он засунул всех суфражисток и иже с ними, если б на то была его воля.
— Все там не поместятся, — резонно заметила я. — И вообще, хватит изображать в лицах избиение феминисток. Нужно валить отсюда и по-быстрому. А не то нас еще раз сто успеют запереть и даже замок привесить сверху.
Ула послушался меня, и мы в рекордно короткие сроки покинули злополучную комнату. Я тотчас же отправила Улу переодеваться, а сама завладела заветной тетрадкой и предвкушала интересное чтение на сон грядущий.
Тетрадь оказалась Жужиным дневником. Много страниц было вырвано или запачкано кровью, так что разобрать мне удалось немногое. В основном уцелевшие страницы были посвящены описанию достоинств некоего кавалера, мол, какой он красивый, образованный, добрый, предупредительный. Имя не указывалось, но я сообразила, что это может быть кто угодно, но только не граф Басор. Если он добрый, воспитанный красавец, то я вообще юная чаровница. Значит, Жужа кого-то привечала тайком от муженька. Или не тайком? Одна из последних записей содержала подробный отчет о том, как вышеозначенный молодец просил Жужиной руки, сердца и приданого. Значит, Жужа в это время еще не была замужем. Но почему тогда она вышла за Басора, а не за милого ее сердцу кавалера? Последняя запись, как мне показалось, многое прояснила:
“17 июля 1764 года.
Я ненавижу этого ужасного человека. У него змеиные глаза и отвратительный шипящий голос. Сегодня я переезжаю в его замок. Я не вынесу этого! Как ужасно, что мне придется жить там!”
Это была последняя запись. Скорее всего, она была сделана перед самым отъездом — буквы разъезжались в разные стороны, было видно, что Жужа очень спешила, когда писала эти строки. Значит, ее выдали замуж против воли. Обычное явление в те времена. Несомненно, человеком-змеей, так красочно описанным Жужей, был граф Басор. Сходство графа с упомянутым земноводным или пресмыкающимся (не сильна в зоологии) было просто-таки родственным, а если подумать, то и наследственным.
Дверь моей гардеробной открылась, и вошел Ула в новом костюмчике, старательно расправляя кружева на рукавах сорочки.
— Есть что-то интересное? — кивнул он в сторону тетрадки.
— А то! — порадовала его я. — Похоже, у Жужи был хахаль, который незадолго до ее свадьбы с Басором сам намеревался стать ее мужем. Больше мне разобрать не удалось — тетрадь в жутком состоянии.
Ула пролистал тетрадь, пытаясь прочитать хоть какие-нибудь слова на испачканных страницах.
— Смотри, — сказал он, тыкая пальцем в предпоследнюю страницу, густо измазанную кровью. — Здесь, кажется, слово “венчание”.
Я пригляделась. Точно “венчание”!
— Значит, они обвенчались и уехали сюда, в замок Басор, — сделала я умное заключение. — Вопрос в том, мог ли Жужин возлюбленный последовать за ними? А вдруг они тайно встречались и граф об этом узнал? И Жужа убежала вовсе не с цыганами, а с поклонником своим?
— Вполне вероятно, — задумчиво покивал Ула, — но как-то слишком мелодраматично. И потом, ты сама говорила, что возможность побега исключена.
— Не я, а Шандор. Но он говорил, что Жужа не могла убежать с цыганами, потому что любила комфорт, а с поклонником это вполне возможно.
— Что возможно? Комфорт? — удивился Ула. — Какой же это комфорт — жить где-то под чужим именем, скрываться ото всех и к тому же не иметь возможности пожениться?
Я приуныла. Действительно, сбежать Жужа могла только в результате сильного и буйного помешательства на любовной почве, а такое, по рассказам, на нее похоже не было.
— И при чем здесь тогда это спрятанное платье и дневник? — гнул свою линию Ула. — Чья на них кровь? И почему их спрятали, а не уничтожили? Платье вообще можно было постирать…
— Может, думали, что пригодится, — предположила я. — Вон, Моника Левински два года платье не стирала, и пригодилось ведь!
— С тобой невозможно серьезно разговаривать! — Ула театрально воздел к небу руки. — Ты можешь рассуждать нормально?
— Не могу, — честно призналась я. — Меня еще в школе за это из класса выгоняли.
Ула только горестно вздохнул. Видно, тогда ему пришлось попотеть, чтобы уладить все с директорским Помощником. Я благоразумно сменила тему:
— Тут есть одна горничная. Ее зовут Тамила. Так вот, она знает, что случилось с Жужей, и на сто процентов уверена, что ее нет в живых. Надо бы ее расспросить об этом, но я не знаю, с какой стороны к ней подступиться. Не могу же я вот так промаршировать к ней и как ни в чем не бывало спросить, что она делала одной темной ночью четыре года назад.
— А ты все-таки попробуй, — посоветовал Ула. — Вдруг она просто жаждет с кем-то поделиться своими переживаниями. Вчера вот, например, была ночь проводов привидения, все были очень откровенны друг с другом. Вдруг она там начала делиться со всеми описанием своей встречи со сверхъестественным…
Я некультурно зевнула. Мы проторчали в комнате Жужи достаточно много времени, так что сейчас была уже глубокая ночь. Ула понял намек и удалился, прихватив с собой тетрадь.
Я подумала и дернула за шнурок колокольчика. В конце концов, лакеев все равно в семнадцатом году отменили, так что сейчас еще можно попользоваться. На шум явилась заспанная служанка, имя которой я до сих пор не удосужилась узнать. Выдергиваясь из платья, я спросила девицу:
— Как себя чувствует Фанни?
— Ей уже лучше, — охотно ответила девица, — правда, она еще немного нервная.
— Ну, будешь тут нервной, — заметила я. — Небось, вчера каждый вспомнил какую-нибудь жуткую историю.
— Ваша правда, — оживилась девица. — Вот кухарка рассказывала…
— А неужели Тамила ничего не рассказывала? Она ж у вас славится своим знанием страшных историй.
— Господь с вами, — уставилась на меня девица. — Вы, верно, перепутали ее с Маркой.
— Почтовой? — спросила я.
— Не, свинячьей.
— Какой? — с ужасом спросила я.
— Ну она дочь местного свинопаса, — пояснила горничная, расправляя мое платье. — Вот она-то всегда и рассказывает всякие страшные истории. И про черта в церкви, и про попа, который летал по ночам, и про заколдованный кабак… А Тамила никаких историй не знает, правда, все время намекает, что видела нечто такое, что и рядом не стоит со всеми страшными историями.
Я подскочила на кровати:
— Что же это она видела? Ты знаешь?
Служанка покачала головой и зевнула:
— Нет, госпожа княгиня, не знаю. Вот только вчера она вдруг разговорилась и стала рассказывать что-то про то, как видела какую-то женщину в церкви поздно ночью несколько лет назад, но тут Марка начала историю про заколдованный кабак, и мы перестали ее слушать.
Я отпустила горничную, сердито задула свечу и приготовилась в кои-то веки провести ночь как обычный нормальный человек в своей постели.
Не тут-то было. Где-то заскрипела дверь. Через несколько секунд я сообразила, что это скрипит дверь моей гардеробной, и подскочила на кровати. Из гардеробной высунулся насмерть перепуганный Ула в ночной рубашке и со свечой в трясущейся руке. Аккуратно прилепив свечу на мой столик, он ринулся к моей кровати и попытался заползти под нее. Поскольку расстояние от кровати до пола было максимум десять-пятнадцать сантиметров, я некоторое время с интересом наблюдала, как Ула изображает из себя перекормленного ужа, а затем спросила:
— Тебе понравилось застревать или то, как я тебя выдергиваю?
Ула поднял на меня перепуганные глазки и пролепетал:
— Кто-то ломится в мою комнату!
— Вампир! — обрадовалась я. — Пошли, позырим!
Ула побледнел еще сильнее и возобновил свои попытки пролезть под мою кровать, приговаривая:
— Я еще жить хочу… В кои-то веки мне тело дали, и все норовят его попортить.
Я решительно слезла с кровати и отправилась в комнату Улы, чтобы проверить, кто там к нему ломится. Лично у меня были свои подозрения на этот счет.
И правда, в дверь комнаты кто-то скребся. Мягко так, деликатно, ненавязчиво. Я поборола сильнейшее желание открыть дверь и посмотреть на ночного гостя и вернулась к себе. Ула уже успел заползти где-то между первой и второй перинами и тихо стучал зубами от страха. Я присела в кресло и сообщила:
— Если это и вампир, то очень воспитанный. Он не делает попыток взломать дверь, не зовет тебя замогильным голосом, а просто намекает на возможность более тесного контакта.
Ула всхлипнул от ужаса. Я пригорюнилась, подперла щеку ладошкой и жалобно уставилась на своего Помощника. И как это я забыла, что он немного трусоват? Вообще-то глядеть, как двухметровый мужик корчится от ужаса у тебя под матрасом, было довольно занятно с точки зрения сюрреалистического экспрессионизма. Кафка, наверное, от счастья сразу бы настрочил что-нибудь с расчетом на Нобелевскую премию. Причем ему бы дали столько денег, сколько бы он смог унести, только бы он больше не писал ничего подобного. Но Кафка Кафкой, амне наблюдать за Улой было не так весело. Если твой Помощник постоянно прячется то в кустах, то у тебя на груди или под твоим матрасом, это наводит на неприятные мысли. Как говорили древние викинги, Ула мало мухоморов ел. И правда, еще в первый день нашего визуального знакомства Ула признался мне, что никакие мухоморы не смогли вывести у него желания уползать куда подальше всякий раз, когда его воинственные сородичи начинали похваляться остротой своих боевых топоров на соседских черепушках.
Ула немножко угрелся под периной, осмелел и подал голос:
— Может, он ушел?
Я прислушалась. Нет, в коридоре до сих пор раздавалось тоскливое царапанье в дверь. Я подумала, взяла свечу, отворила свою дверь и выглянула в коридор.
Перед комнатой Улы сидел Шандор в небесной красоты ночной рубашке, розовом халате и колпачке с кисточкой. В одной руке он держал небольшую книжицу, а другой скребся в дверь.
— Шандор, кисуля, что вы здесь делаете? — спросила я.
Парнишка перевел на меня невозмутимый взгляд и застенчиво ответил:
— Такая луна. Я подумал, может быть граф Ингерманланде захочет насладиться прекрасной любовной лирикой в загадочном мистичном свете.
Мои нервы не выдержали. Я прислонилась к косяку и захохотала, как стадо бешеных гиен. Шандор непонимающе моргал, Ула трясся под матрасом, а я смеялась так, что начала икать.
— Идите спать, милый… ик! Шандор! — попыталась я воззвать к рассудку моего теоретического жениха. — Наверное, сегодня граф не хочет любоваться луной и слушать стихи… ик!
Шандор настырно раскрыл свою книжонку и решил взять Улу штурмом. Громко и заунывно он забубнил, прижав губки к замочной скважине:
Моя любовь, не описать словами,
Как мне приятно любоваться вами…
— Особенно, когда в натуре являетесь вы мне, влюбленной дуре! — громко закончила я поэтические изыскания Шандора. — Идите спать, мой милый. Право, вам не стоит тревожить графа. Скорее всего он… ик, крепко спит. И не сидите на холодном полу — застудите попу и все… ик! остальное, если оно вам, конечно, нужно.
Шандор насупился и завздыхал подобно потревоженному самцу лося в период обрастания рогами, но подчинился моему суровому приказу и встал с пола, прижимая к сердцу заветную книжку.
— Спокойной ночи, милая Павла! — грустно сказал он. — Быть может, в другой раз…
— Спокойной ночи, Шандор, лапушка! — откликнулась я. — Не унывайте.
Проводив взглядом розовый халатик и поникшую голову Шандора, я захлопнула дверь и вернулась к Уле, который уже осмелел настолько, что робко высовывал голову из-под перин.
— Отбой! — обрадовала его я. — Это всего лишь Шандор. Он хотел почитать тебе стихи про любовь, а ты не оценил его поэтического порыва.
— О-ох! — облегченно вздохнул Ула. — А я — то думал…
— Что ты думал? Что все местные вампиры развернули целую кампанию под лозунгом “Лучшая кровь — скандинавского разлива”? — поинтересовалась я, залезая на кровать и попирая Улу, торчавшего снизу. — Кстати, ты что, надумал всерьез окопаться под периной? А ну брысь отсюда! Я, конечно, не принцесса, но и ты не горошинка. Еще осанку испорчу.
Ула покорно вылез из перин, одернул рубашку, завернулся в какой-то плед и залез с ногами в большое кресло. Я уже закрыла глаза и приготовилась заснуть, но, видя, что Ула не уходит, приоткрыла один глаз и недовольно спросила:
— Ты что, ночевать тут собрался?
Ула виновато глянул на меня и выдохнул:
— Я боюсь… А вдруг он снова придет?
— Кто, вампир? — спросила я полусонно. — Ну зови меня, я ему клыки бантиком завяжу…
— Да нет — Шандор! — Ула потупился.
Я открыла второй глаз и удивленно вылупилась на рыжего двухметрового парня, скрючившегося в моем кресле:
— Ты что, боишься этого безобидного парнишку?! Да малыша Шандора при желании плевком перешибить можно… К тому же он вполне безобиден. Стихи читает, о прекрасном рассуждает… Что ж ему еще делать, если из красивых баб здесь только я да портрет какой-то девы на стене рядом с рогами? А твоя красота сразу произвела на него неизгладимое впечатление…
Ула глянул на меня как-то диковато, внезапно вскочил с кресла и с воплем: “Эврика!” — убежал к себе в комнату. Последней моей мыслью, перед тем как я заснула, было решение непременно найти хорошего психиатра.
Наутро я проснулась в гадком настроении. Оно не улучшилось даже после того, как горничная сообщила мне, что малыш Шандор после завтрака собирается учинить прилюдно розыск могилы Жужи. Выглянув в окно, я убедилась, что зрители уже начали собираться. У кладбища торчало не менее трех десятков решительно настроенных мужиков и баб, вооруженных на всякий пожарный топорами, метлами и пучками чеснока. Вдалеке одиноко топталась белая лошадка, по одному виду которой можно было с уверенностью сказать, что нас сегодня ждет бо-ольшой цирк. Даже стоя на месте, это животное умудрялось цеплять само себя копытами. Что же будет, когда ей на хребет взгромоздят какого-нибудь деревенского живчика? Хотя живчиков до такого дела не допустят, выберут самого блаженненького.
Нет, несмотря ни на какое настроение, такую потеху упустить было нельзя. Я быстро позавтракала, неменее быстро облачилась в соответствующее случаю темное немаркое платье и привела в порядок лицо и волосы. Горничная, помогавшая мне, тоже очень спешила, из чего я заключила, что на представление соберется и вся прислуга. Интересно, кто-нибудь додумался продавать билеты? Озолотиться ведь можно на этом деле…
Шандора я нашла в библиотеке, где он мужественно отражал нападки благоразумных папы и брата. Граф Басор выглядел еще зеленее, чем обычно, и вопил, театрально хватая себя за парик и другие части тела:
— Ты с ума сошел! Зачем тебе надо устраивать этот спектакль и потакать суевериям местных неграмотных крестьян!
Золтан вторил папе:
— Шандор, одумайся. Что о нас скажет местное общество?!
Шандор обмахнулся платочком и неожиданно ясным и звонким голосом, не похожим на его обычное мурлыканье, заявил:
— Плевать я хотел на местное общество, папа! — Граф побледнел и, кажется, надолго отключился от земной суеты в ближайшем кресле. — Развлекаюсь я так, понятно?
Золтан ломанулся ко мне и призвал повлиять на Шандора. Я изобразила общую недоразвитость, закатила глазки и ответила, как подобает приличной девушке восемнадцатого века:
— Да забей ты на все… Ой, то есть, как я могу что-то приказывать взрослому самостоятельному мужчине?
Золтан скис. Шандор победно замахал платочком и старательно облобызал мою ручку:
— Милая Павла, я знал, что вы меня поддержите!
— Шандор, пуся, не стоит благодарностей!
Тут в библиотеку вошел позевывающийУла. Золтан кинулся к нему и так вцепился в полу его камзола, что я испугалась, что и второй костюмчик моего Помощника прикажет долго жить.
— О, граф, вы как раз вовремя! — взвыл Золтан, впервые изменив своей традиционной сдержанности. Ула, который с трудом выносил Шандора, изумленно воззрился на Золтана и попытался выдрать свою полу изего цепких рук. Не тут-то было. Пока Ула с вытаращенными глазами и застывшей светской улыбкой выцарапывал злосчастный кафтанчик, Золтан умолял его вразумить глупого брата и не позволить свершиться великому позору рода Басоров.
Ула проявил недостойное аристократа малодушие и заявил, что жаждет полюбоваться старинным венгерским обычаем, так сказать, на практике. Мол, он ради этого и приехал. Золтан, видя, что его инициативу не поддержали, аккуратно впал в ступор рядом с отцом.
Шандор скромно поторжествовал победу, помахал платочком над поверженными противниками и отправился к ждущей развлечения толпе. Мы с Улой последовали за ним, однако на улице постарались держаться в стороне.
Шандор же развлекался вовсю и уж, конечно, не намерен был скромно стоять в сторонке. Первым делом, он залез на какой-то холмик и оттуда обратился к народу с прочувствованным спичем о необходимости и важности ежегодного перетряхивания могил с целью обнаружения кровососущих диверсантов, маскирующихся под мирных покойников. Толпа согласно поревела, подкрепляя свое краткое и эмоциональное выступление демонстрацией топоров и связок чеснока. Тут же вертелся и церковный сторож с неизменной берданкой на плече. (Наконец-то я узнала, что его зовут Миклош.) Так вот, этот самый Миклош принародно заявил, что по такому случаю зарядил свой музейный обрез серебряной пуговицей и что ежели какой вампир только высунется из могилы, то получит серебряной пулей в… ну, куда попадет, туда и получит.
Немножко в стороне я заметила насупленную группу местных аборигенов, вооруженную чуть ли не до зубов. Не хватало только пулеметной установки. Возглавляла эту группу мрачная баба с вилами наперевес и топором у пояса, за ней маячил тихий мужик с косой и штук восемь разнокалиберных дев в возрасте от восьми до восьмидесяти, все с серпами и молотами.
Мне стало интересно, почему это бандформирование окопалось в углу, и я спросила свою горничную, которая торчала неподалеку:
— А почему вон те люди стоят в стороне?
Горничная зыркнула глазами в их сторону и доложила:
— Так это Йожкова баба с детьми, кумом и свекрухой своей полоумной. В прошлом году лошадь споткнулась на могиле старого Йожкова, но тогда свекруха сама его могилу отстояла. Как начала косой махать и выть — все и разбежались. Вместо Йожкова разрыли старую Вандиху и успокоились.
— А почему в этом году свекруха привела подкрепление? — заинтересовалась я местными разборками. — Сдает старушка, силы уже не те?
Горничная кивнула:
— Почти, но дело не в этом. Дочь старой Вандихи поклялась с косой в руках отстоять честное имя матери и вырыть в этом году старого Йожкова, чего бы ей это ни стоило, и желательно закопать вместе с ним всех остальных Йожковых. Вот поэтому и народу-то так много собралось. Всем охота посмотреть, как молодая Вандиха Йожкову охаживать будет. Хозяин деревенской гостиницы даже ставки принимает…
— Ух ты! — восхитилась я. — И че? Кто котируется выше?
— Вообще все ставят на Йожкову, — доверительно сообщила мне горничная. — Уж больно она хорошо с вилами управляется, а топор с размаху всаживает до половины в толстенный пень. Но и Вандиха не промах. Ей под косу лучше не попадаться… Да вон она и сама стоит.
И вправду, в другом углу грозно торчала вторая могучая баба с косой и набором вооруженных родственников за спиной. По ее виду можно было с уверенностью сказать, что баба настроена биться до последнего Йожкова. Я оживилась: похоже, представление будет с размахом, главное, ничего не упустить.
Шандор наконец закончил свое выступление, которое считал произведением ораторского искусства, и скромно откланялся. Из толпы выдвинули зареванного ребенка в белом балахоне, нежный возраст которого тщательно скрывал его пол. Группировка Вандихи тут же начала качать права и заявила, что дите — ставленник Йожковых и к тому же, прости Господи, девка. Йожковы привычно обиделись и посоветовали Вандюкам разуть зенки. Ребенка зажали в толпе, проверили на наличие необходимого пола и популярно доказали его родственные связи. Убедившись, что Йожковых там не было и в десятом колене, Вандюки разрешили усадить пацана на лошадь и пустить по кладбищу.
Дальше была просто потеха. Лошадка, которая, видно, выполняла этот маршрут уже раз десять, привычно протрюхала к могиле Йожкова и старательно там споткнулась, непрозрачно намекая на то, что там лежит что-то интересное. Вандюки, как стая безработных могильщиков, кинулись к могиле с лопатами, но натолкнулись на стену из Йожковых. Свекруха оседлала могильную плиту дорогого мужа и заявила, размахивая косой, что если какая-нибудь зараза из Вандюков только копнет лопатой в районе могилы ее любимого муженька, то получит в рыло без всяких базаров. Вандиха подняла в воздух свою косу и произнесла заготовленный манифест, весь смысл которого сводился к тому, что она и сама, абсолютно без всяких базаров может налупить старой Йожковой в пятак, так что мало не покажется. За козла, как говорится, пришлось отвечать…
Зрители разделились на два лагеря и стали активно болеть. Хозяин деревенской гостиницы исправно выполнял роль рефери и принимал последние ставки. Тем временем в районе могилы старого Йожкова поднялась пыль столбом, слышался только визг и сопение дерущихся, да иногда в стороны летели волосы и клочья одежды.
Поскольку зрители не обращали на то, что творится вокруг, никакого внимания, Шандор тихонько взял под уздцы лошадку и повел ее дальше. Мы с Улой с трудом оторвались от увлекательного зрелища, где Йожкова наматывала на вилы юбку Вандихи, и последовали за ним, с сожалением оставляя поле боя. Шандор, правда, заверил нас, что это мочилово будет продолжаться еще долго. Хорошая драка в этих краях — единственное развлечение.
Лошадка покорно обошла все кладбище, но более нигде не споткнулась. Тогда Шандор, воровато оглядевшись по сторонам, повел лошадку дальше в лес. Малец на лошади начал было возмущаться, но, получив горсть конфет, благополучно заткнул себе ими рот.
— Шандор, вы что, хотите искать могилу Жужи в лесу? — поинтересовалась я, бросая последний взгляд на свекруху Йожкову, окучивающую кого-то из Вандюков подручным инвентарем.
— Разумеется, моя дорогая, — кивнул Шандор. — Нельзя было ожидать, что Жужу похоронят на кладбище. Скорее всего, ее зарыли где-нибудь в лесу.
Зарытую в лесу Жужу мы искали долго. При этом дитя на лошади нажралось сладостей на всю оставшуюся жизнь. Хитрый маленький вымогатель начинал реветь, как только пережевывал очередную порцию сладостей. Приходилось срочно пихать ему в рот новую.
Между прочим, не только мы с Улой плелись за Шандором и белой лошадкой с пацаном на холке. От кладбища за нами увязались диковатого вида мужичок в красных шароварах под цвет носа и приплясывающая дева в длинной рубахе и валенках.
— Кто это? — тихо спросила я у Шандора. Шандор оглянулся, увидел сладкую парочку, кинул им пару грошей на опохмелку и ответил:
— Да это дурачки местные. Рудя-цыган и Марушка. Рудя, кстати, отстал от цыганского табора в ту самую ночь, когда исчезла Жужа. Я думал, что Рудя увидел нечто жуткое, отчего его разум помутился, и пытался поговорить с ним, но он постоянно бормочет что-то о пожаре. Я не смог добиться от него ничего, что навело бы меня на след Жужи.
Я вдруг вспомнила про огуречный лосьон. Интересно, а это поможет разговорить Рудю? Надо проверить.
Лошадка послушно обошла все окрестные кусты, но ни разу не споткнулась и даже не заржала. Шандор сник. Я попыталась его утешить:
— Не переживайте, Шандор, зайка. Наверное, могила находится подальше отсюда.
— Вся надежда теперь на спиритический сеанс, — вздохнул малыш. — Милая Павла, я знаю, вы придете. Могу ли я рассчитывать и на вас, граф?
Ула неожиданно бодренько согласился. Пообвык, видно, парнишка, притерся. Уже не вздрагивает от томных взглядов Шандора.
Мы добрели до разрушенной церкви. Поскольку Миклош со своей берданкой, заряженной серебряной пулей, рубился в самой гуще сражения на могиле старого Йожкова, все подходы к церкви были свободны. Я очень хотела плюнуть на приличия и исследовать руины изнутри, но прекрасно понимала, что за последние два дня уже так заплевала и опустила свою (то есть не свою, а Павлы) репутацию. Лучше залезть в эту археологическую мечту без свидетелей. Ула, наверное, подумал о чем-то сходном, но на всякий случай предостерегающе ухватил меня сзади за подол.
Кроме деревенских дурачков за нами увязались еще и все деревенские собаки. Радостные оттого, что грозный сторож далеко, они с визгом и лаем носились вокруг. Две самые активные дворняжки решили пометить развалины как свою территорию и залезли на обгорелый кирпичный столбик. Внезапно одна из них застыла с поднятой задней лапой и удивленным выражением на морде. Вторая собака тоже начала проявлять признаки беспокойства. Дворняжки старательно обнюхали кирпичи и затем, как по команде, подняли головы и протяжно завыли.