Страница:
Но главный парадокс ситуации в том, что для общества за этими терминами стоит все меньшее содержание. Представляется, что последствия обрушения нравственных норм в последнее десятилетие пока слабо осознаны. Безнравственность почти всегда оказывалась в узко прагматическом смысле конкурентоспособнее нравственности (нигде нет такой “нормы прибыли”, как в уголовщине), однако лишь сегодня эта аномия перестает встречать серьезный отпор, легализуется и становится новой нормой. И естественно, что в условиях такой легализации аномии отечественное массовое правосознание, и без того крайне слабое, окончательно размывается. Самый, пожалуй, отчетливый индикатор данного обстоятельства — безучастное или даже одобрительное отношение большинства россиян к публичным неправосудным казням в Грозном.
А тогда властная драка наверху наблюдается массовым обывателем совершенно отстраненно и лишь с единственной позиции: как и где она ущемит мои интересы, среди которых, по данным опросов общественного мнения, на первых местах спокойствие (стабильность и отсутствие криминального беспредела) и доходы. И всяческое морализаторство вокруг событий и компроматов становится лишь фоном-декорацией политического процесса, а оценки властных игроков даются непосредственно с позиций их чистой эффективности по указанным параметрам.
Чубайса обвиняют то в либеральном корпоратизме, то в суперолигархических амбициях, то в рыночно-монетаристской зашоренности. Зряшный и несправедливый поклеп, господа и товарищи. Чубайс — радикальный реформатор, и этим все сказано. Поэтому он — до мозга костей революционный ревизионист всего, что мешает его представлениям о реформах. Любая теория или, тем более, идеология — лишь средство, любой союз или вражда — лишь инструмент достижения целей. Монетаризм помогает сломить сопротивление оппонентов — замечательно, да здравствует монетаризм. Крупный капитал и региональные главы “распоясались” и требуют больших кусков власти — вспомним о сильном центре, о госрегулировании и станем правоверным (правовернее Кейнса) государственником-ультрадирижистом. Окажется, что для борьбы с противниками собственного властного ресурса недостаточно — у Чубайса “не заржавеет” требовать социальной справедливости и искать тактических союзников в левом лагере.
В этом смысле Чубайс идеально дополняет “гения чистой власти” Ельцина эффективностью в сфере каждодневного практического государственного админист-рирования. А их дополнение “электорально привлекательным” для рыночно-демократического сегмента общества Немцовым плюс “духовно близким” для хозяйственной номенклатуры (любых идеологических оттенков) Черномырдиным — и создает ту “узкую команду”, которая сегодня в основном осуществляет Власть в России.
Беда этой команды в том, что она уже объективно властвует над “минимальным государством”, не имеющим достаточного экономического фундамента для реализации ключевых властных функций. И посему для данной команды сущностно невозможно вступить в антагонистический конфликт с теми крупными субъектами экономики и политики, которым она вручила госсобственность. А конфликт налицо и прорывается уже и ясными сигналами из недр госадминистрации — вроде демарша из Правового управления президента с рекомендацией отменить разрекламированную лично Ельциным деноминацию рубля.
Есть немало искушенных политических сил и фигур, рассчитывающих в мутной воде властного кризиса поймать крупную рыбу принципиальных (вплоть до кардинальных конституционных новаций) изменений конфигурации властного поля. Однако (что уже не раз приходилось с сожалением констатировать) сегодняшнее Федеральное собрание, с его множеством внутренних конфликтов и сложных политических и иных зависимостей, не является серьезным фактором во властной игре такого масштаба. Не является (в силу очень сходных причин) таким фактором и низовое протестное поле, расколотое по региональным, отраслевым и политико-идеологическим признакам.
В этой ситуации главная опасность для исполнительной власти исходит не от законодательной и неорганизованной (в худшем смысле этого слова) оппозиции, а от конфликта интересов внутри самой власти. И оказывается вполне естественно, что оппозиция (осознанно или стихийно — вопрос другой) становится прежде всего инструментом властной борьбы или, напротив, консолидации власти.
Наиболее яркий пример этого рода — президентские выборы 1996г. Политические аналитики, изумленные внезапным появлением “семибанкирщины” и знаменитым “письмом 13-ти”, тогда сразу отметили, что подобная консолидация либерального крыла власти оказалась реальна лишь перед лицом демаршей “команды Сосковца” и возможности выборной победы Зюганова. Сегодняшняя синхронизация забастовочной волны, новых попыток Госдумы “покачать” Конституцию, съезда рохлинского движения и ряда других политических акций, похоже, призвана напомнить “отвязавшемуся” банковскому сообществу, откуда следует ждать действительно катастрофических угроз и где находятся стратегические союзники. То есть — намекнуть на необходимость реанимировать “широкую команду”. А чтобы намек оказался понятнее, оппозиция провоцируется на “резкости” новым раундом дискуссий по “непроходному” договору СНВ-2 и проблеме купли-продажи земли.
Однако подобная технология “собирания союзников” методом “провоцирования общего врага” небезупречна даже с точки зрения тактической властной прагматики, только и принимаемой в расчет “молодыми реформаторами”. Прежде всего, происходит девальвация угроз в ходе их многократного инструментального использования — как в известной притче про мальчика, который не раз в шутку кричал: “Волки”, а когда действительно пришли волки — оказался один. А девальвированная угроза приглашает к размышлениям, и как знать, не окажется ли в какой-то момент властная команда жертвой аналогичных операций провоцирования или парадоксальных тактических союзов.
Кроме того, продажа госпакетов акций “Связьинвеста” и “Норникеля” — в известной мере тест на готовность России принимать крупные внешние деньги. Понятно, что их доля в этих сделках громадна, и что потенциальные инвесторы, давно зарящиеся на рентабельные сегменты российской экономики, напряженно ждут: сумеет правительство устоять против массированного давления “обиженных”, или же возможны всякие подвохи вроде отмены результатов аукционов, либо, не дай Бог, ренационализации. И данный пример (по крайней мере пока) этих инвесторов обнадеживает, хотя репутация “пионера процесса” — Дж.Сороса — вызывает понятную настороженность респектабельного иностранного капитала.
Но раз пример оказался позитивным, и крупные иностранные банки и фонды “вошли” в Россию через группу ОНЭКСИМ, ее оппоненты вряд ли будут спокойно и смиренно наблюдать, как этот суперконцерн и его зарубежные союзники заглатывают очередные куски экспортоспособной собственности. Оппоненты, естественно, имеют свои мощные экономические связи за рубежом и готовы эти связи задействовать на следующих этапах “большой приватизации”. А правительство, видимо, этим способом надеется спровоцировать активность крупнейших финансовых групп в привлечении иностранных инвестиций (пусть пока только таких и только таким парадоксальным образом), пытаясь проложить в Россию более или менее широкие инвестиционные тропинки до того момента, когда государству окажется уже нечего продавать.
И тогда становится понятнее, кто главный адресат компрометационных скандалов и громогласных призывов к законности. Адресат — не хорошо понимающие “что почем” граждане России, а те внешние экономические субъекты, для которых стабильная нормативная среда является необходимым условием для решения “войти”. Как в старой детской байке про надсадно кричащую девочку, которая отвечает удивленной маме: “Я не тебе плачу, а тете Тане”. И каждая из воюющих сторон заклинает: поставьте на меня, я самый “нормативный” и некоррумпированный.
Но одновременно — и это необходимо ясно осознавать — вошедшие в Россию ТНК, в силу противоречивости интересов и отсутствия механизмов их согласования на российской почве, почти неизбежно развернут “банковскую войну” уже между собой. Причем на новом, несопоставимом с нынешним уровне возможностей и ресурсов. И кто знает, как они станут реагировать на реальные или провоцированные угрозы, какого сорта и происхождения силы эти новые “игроки” изберут и используют для реализации своих целей…
Ельцин, по обыкновению, довел внутривластные “разводки” до такого градуса, когда каждая из групп недостаточно сильна для претензий на полную власть и существенно зависит от верховного арбитража. А затем объявил, что Лужков — молодец, что “реформаторов” президент не отдаст и Березовского не снимет, и рекомендовал банкирам прекратить нападки на Чубайса, а Чубайсу — привыкать терпеть критику и уважать свободу СМИ. Банкиры получили обещание встречаться чаще и совет “создать команду стратегического планирования”. Чубайс похвален за экономические результаты деятельности и отметился званием “лучшего минфина года”. А неизбежность предстоящих бюджетных баталий и осеннего наступления оппозиции, вероятно, вынудит либеральный истеблишмент к очередному тактическому “единению”. Чуть приглохнут взаимные обвинения в предательстве и мародерстве, несколько снизится риск получить от соратника пулю в спину. “Широкая команда” власти, спаянная общим страхом, будет готова выдержать ближайший “политический шторм”. Но — кому вести Россию через грядущие настоящие шторма? И… не дай Бог штиля…
Ю. БЯЛЫЙ
ТАДЖИКСКИЕ ИМЕНИНЫ ( РОССИЯ И СНГ )
БАЛКАНСКИЙ ЦУГЦВАНГ ( РОССИЯ И МИР )
А тогда властная драка наверху наблюдается массовым обывателем совершенно отстраненно и лишь с единственной позиции: как и где она ущемит мои интересы, среди которых, по данным опросов общественного мнения, на первых местах спокойствие (стабильность и отсутствие криминального беспредела) и доходы. И всяческое морализаторство вокруг событий и компроматов становится лишь фоном-декорацией политического процесса, а оценки властных игроков даются непосредственно с позиций их чистой эффективности по указанным параметрам.
Чубайса обвиняют то в либеральном корпоратизме, то в суперолигархических амбициях, то в рыночно-монетаристской зашоренности. Зряшный и несправедливый поклеп, господа и товарищи. Чубайс — радикальный реформатор, и этим все сказано. Поэтому он — до мозга костей революционный ревизионист всего, что мешает его представлениям о реформах. Любая теория или, тем более, идеология — лишь средство, любой союз или вражда — лишь инструмент достижения целей. Монетаризм помогает сломить сопротивление оппонентов — замечательно, да здравствует монетаризм. Крупный капитал и региональные главы “распоясались” и требуют больших кусков власти — вспомним о сильном центре, о госрегулировании и станем правоверным (правовернее Кейнса) государственником-ультрадирижистом. Окажется, что для борьбы с противниками собственного властного ресурса недостаточно — у Чубайса “не заржавеет” требовать социальной справедливости и искать тактических союзников в левом лагере.
В этом смысле Чубайс идеально дополняет “гения чистой власти” Ельцина эффективностью в сфере каждодневного практического государственного админист-рирования. А их дополнение “электорально привлекательным” для рыночно-демократического сегмента общества Немцовым плюс “духовно близким” для хозяйственной номенклатуры (любых идеологических оттенков) Черномырдиным — и создает ту “узкую команду”, которая сегодня в основном осуществляет Власть в России.
Беда этой команды в том, что она уже объективно властвует над “минимальным государством”, не имеющим достаточного экономического фундамента для реализации ключевых властных функций. И посему для данной команды сущностно невозможно вступить в антагонистический конфликт с теми крупными субъектами экономики и политики, которым она вручила госсобственность. А конфликт налицо и прорывается уже и ясными сигналами из недр госадминистрации — вроде демарша из Правового управления президента с рекомендацией отменить разрекламированную лично Ельциным деноминацию рубля.
Есть немало искушенных политических сил и фигур, рассчитывающих в мутной воде властного кризиса поймать крупную рыбу принципиальных (вплоть до кардинальных конституционных новаций) изменений конфигурации властного поля. Однако (что уже не раз приходилось с сожалением констатировать) сегодняшнее Федеральное собрание, с его множеством внутренних конфликтов и сложных политических и иных зависимостей, не является серьезным фактором во властной игре такого масштаба. Не является (в силу очень сходных причин) таким фактором и низовое протестное поле, расколотое по региональным, отраслевым и политико-идеологическим признакам.
В этой ситуации главная опасность для исполнительной власти исходит не от законодательной и неорганизованной (в худшем смысле этого слова) оппозиции, а от конфликта интересов внутри самой власти. И оказывается вполне естественно, что оппозиция (осознанно или стихийно — вопрос другой) становится прежде всего инструментом властной борьбы или, напротив, консолидации власти.
Наиболее яркий пример этого рода — президентские выборы 1996г. Политические аналитики, изумленные внезапным появлением “семибанкирщины” и знаменитым “письмом 13-ти”, тогда сразу отметили, что подобная консолидация либерального крыла власти оказалась реальна лишь перед лицом демаршей “команды Сосковца” и возможности выборной победы Зюганова. Сегодняшняя синхронизация забастовочной волны, новых попыток Госдумы “покачать” Конституцию, съезда рохлинского движения и ряда других политических акций, похоже, призвана напомнить “отвязавшемуся” банковскому сообществу, откуда следует ждать действительно катастрофических угроз и где находятся стратегические союзники. То есть — намекнуть на необходимость реанимировать “широкую команду”. А чтобы намек оказался понятнее, оппозиция провоцируется на “резкости” новым раундом дискуссий по “непроходному” договору СНВ-2 и проблеме купли-продажи земли.
Однако подобная технология “собирания союзников” методом “провоцирования общего врага” небезупречна даже с точки зрения тактической властной прагматики, только и принимаемой в расчет “молодыми реформаторами”. Прежде всего, происходит девальвация угроз в ходе их многократного инструментального использования — как в известной притче про мальчика, который не раз в шутку кричал: “Волки”, а когда действительно пришли волки — оказался один. А девальвированная угроза приглашает к размышлениям, и как знать, не окажется ли в какой-то момент властная команда жертвой аналогичных операций провоцирования или парадоксальных тактических союзов.
Кроме того, продажа госпакетов акций “Связьинвеста” и “Норникеля” — в известной мере тест на готовность России принимать крупные внешние деньги. Понятно, что их доля в этих сделках громадна, и что потенциальные инвесторы, давно зарящиеся на рентабельные сегменты российской экономики, напряженно ждут: сумеет правительство устоять против массированного давления “обиженных”, или же возможны всякие подвохи вроде отмены результатов аукционов, либо, не дай Бог, ренационализации. И данный пример (по крайней мере пока) этих инвесторов обнадеживает, хотя репутация “пионера процесса” — Дж.Сороса — вызывает понятную настороженность респектабельного иностранного капитала.
Но раз пример оказался позитивным, и крупные иностранные банки и фонды “вошли” в Россию через группу ОНЭКСИМ, ее оппоненты вряд ли будут спокойно и смиренно наблюдать, как этот суперконцерн и его зарубежные союзники заглатывают очередные куски экспортоспособной собственности. Оппоненты, естественно, имеют свои мощные экономические связи за рубежом и готовы эти связи задействовать на следующих этапах “большой приватизации”. А правительство, видимо, этим способом надеется спровоцировать активность крупнейших финансовых групп в привлечении иностранных инвестиций (пусть пока только таких и только таким парадоксальным образом), пытаясь проложить в Россию более или менее широкие инвестиционные тропинки до того момента, когда государству окажется уже нечего продавать.
И тогда становится понятнее, кто главный адресат компрометационных скандалов и громогласных призывов к законности. Адресат — не хорошо понимающие “что почем” граждане России, а те внешние экономические субъекты, для которых стабильная нормативная среда является необходимым условием для решения “войти”. Как в старой детской байке про надсадно кричащую девочку, которая отвечает удивленной маме: “Я не тебе плачу, а тете Тане”. И каждая из воюющих сторон заклинает: поставьте на меня, я самый “нормативный” и некоррумпированный.
Но одновременно — и это необходимо ясно осознавать — вошедшие в Россию ТНК, в силу противоречивости интересов и отсутствия механизмов их согласования на российской почве, почти неизбежно развернут “банковскую войну” уже между собой. Причем на новом, несопоставимом с нынешним уровне возможностей и ресурсов. И кто знает, как они станут реагировать на реальные или провоцированные угрозы, какого сорта и происхождения силы эти новые “игроки” изберут и используют для реализации своих целей…
Ельцин, по обыкновению, довел внутривластные “разводки” до такого градуса, когда каждая из групп недостаточно сильна для претензий на полную власть и существенно зависит от верховного арбитража. А затем объявил, что Лужков — молодец, что “реформаторов” президент не отдаст и Березовского не снимет, и рекомендовал банкирам прекратить нападки на Чубайса, а Чубайсу — привыкать терпеть критику и уважать свободу СМИ. Банкиры получили обещание встречаться чаще и совет “создать команду стратегического планирования”. Чубайс похвален за экономические результаты деятельности и отметился званием “лучшего минфина года”. А неизбежность предстоящих бюджетных баталий и осеннего наступления оппозиции, вероятно, вынудит либеральный истеблишмент к очередному тактическому “единению”. Чуть приглохнут взаимные обвинения в предательстве и мародерстве, несколько снизится риск получить от соратника пулю в спину. “Широкая команда” власти, спаянная общим страхом, будет готова выдержать ближайший “политический шторм”. Но — кому вести Россию через грядущие настоящие шторма? И… не дай Бог штиля…
Ю. БЯЛЫЙ
ТАДЖИКСКИЕ ИМЕНИНЫ ( РОССИЯ И СНГ )
М. Подкопаева
7 сентября — 206 бойцов оппозиции прибыли в Душанбе для охраны своих представителей в Комиссии по национальному примирению.
11 сентября — Лидер оппозиции Саид Абдулло Нури вернулся в Таджикистан после 5 лет изгнания. Возвращение Тураджонзоды признано преждевременным.
16 сентября — В Душанбе начала работу Комиссия по национальному примирению.
Таджикистан привык находиться под пристальным вниманием соседей и всего мира, и ни одно событие на его территории или его касающееся не проходит незамеченным. Он всегда в центре конфликтов (своих и чужих), радений, ревности и соперничества — и часто на грани распада. Участники его конфликтов смертельно серьезны и насквозь циничны. И сумасбродный выкрик полевого командира в дурноте наркотического транса здесь так же быстро становится известен всему миру, как эпохальный межгосударственный документ, ночное убийство на улице Душанбе или сугубо законспирированный приезд кого-либо из грозных соседей. Неослабевающая, изнурительная и всегда требующая последних сил необходимость выживать сосуществует здесь с распущенностью питомца семи нянек, который давно уже без глаза, но вооружен до зубов.
В последние годы печатью этой двойственности было отмечено все, связанное с Таджикистаном.
Раунды переговоров о мире, которые всем были нужны, как жизнь, но на которые все опаздывали, угрожая не прибыть вовсе и заставляя миротворцев ждать, как цепных псов.
Подписанные мирные соглашения, готовые обрушиться от одного взрыва в Таджкистане, в которые никто не верил, которых добивались, приступая с ножом к горлу, и которые до сих пор считаются безнадежно утопическими.
Уже начавшееся возвращение оппозиционеров из-за афганской границы, невозможное, неизбежное, опасное новым взрывом насилия и трагическое невозможностью забыть уже происшедший.
Странное положение российских миротворцев и пограничников, которых проклинают — и умоляют не уходить, обвиняют во вмешательстве — и в невмешательстве.
Таджикская вооруженная исламская оппозиция, обещающая не строить в Таджикистане исламского государства, но требующая одну из силовых структур, МИД, Минюст и контроля над министерствами образования, экономики, внешней торговли и над телевидением.
И, наконец, глава государства Эмомали Рахмонов, который, по соглашению с оппозицией, останется президентом до следующих выборов и сохранит своего премьер-министра, но, по требованию лидера оппозиции Тураджонзоды, должен отдать оппозиции посты первого вице-премьера и вице-премьера.
Таково лицо современного Таджикистана, за выражением которого неотрывно следят его ближние соседи в Центральной Азии.
Но лицо самой Центральной Азии видимо и необратимо меняется от первых признаков исчезновения естественного военного кордона между Афганистаном и среднеазиатскими республиками, который доселе оформлялся и удерживался отнюдь не только российскими пограничниками, но и таджикскими воюющими сторонами.
Поэтому летнее заявление Рахмонова о том, что “нет более слова “оппозиция” в политическом лексиконе Таджикистана, можно расценить как поспешное, но не как бессодержательное. А его содержание Би-Би-Си не раз за последние месяцы определила леденящими душу словами “уникальный эксперимент”, имея в виду, что после того, как целый ряд держав “держал свечку” при таджикском урегулировании, в Средней Азии, кажется, наконец впервые появится исламское государство, где исламская партия не только узаконена, но и войдет в правительство наряду с антиисламскими силами.
Наиболее остро на это новое, огосударствленное, проявление таджикской двойственности реагирует Узбекистан, в котором радикально исламская Ферганская долина ждет своего часа. Вполне понятна особая позиция узбекского лидера, отказавшегося войти в круг стран-гарантов выполнения межтаджикских мирных соглашений и требующего гаранта, аналогичного контингенту НАТО на Балканах. Узбекистан не хочет примерять эту двойственность на себя. Узбекский спикер парламента Халилов считает, что разрешение в Узбекистане партий религиозного толка приведет к тому, что “не станет цивилизации Центральной Азии”. Конечно, можно счесть это суждение скоропалительным, как и рахмоновское “нет более оппозиции”, но здесь важно выделение понятия “цивилизация Центральной Азии”.
Сам этот акцент появился после результативно проведенных таджикских раундов переговоров и с обозначением новой сверхтрудной задачи — замирения Афганистана.
В начинающейся кампании по афганскому урегулированию совершенно новую роль призван играть только что замиренный “именинник” Таджикистан. И неожиданная популярность этих таджикских именин в кругу стран-гарантов (то есть в основном стран-соседей вместе с Россией и Ираном) принуждает Пакистан даже в условиях военных успехов талибов обращаться не только к привычно дружественному Узбекистану, но проводить дипломатические турне по всем странам Центральной Азии, включая Таджикистан, признавая неизбежность их участия в разрешении афганской проблемы. Впрочем, хлопнем себя по лбу, и сам Пакистан уже не тот, что при Беназир Бхутто и военных, близких талибам. Да и США повели себя нейтрально, закрыв свое посольство для обеих сторон афганского конфликта.
Помимо возникшего специфического авторитета в афганской проблематике, к новым чертам Таджикистана (как и к новым возможностям Рахмонова) относится то, что, по мере раскрывания дверей в Таджикистан для оппозиции, для самого Таджикистана открываются двери в исламский мир. Ведь менее, чем через неделю после подписания в Москве 27 июня соглашения о национальном примирении, Рахмонов уже беседовал в Джидде с саудовским наследным принцем Амиром Абдулло, которого он призвал активизировать усилия в деле помощи афганскому урегулированию и пригласил в Душанбе. Это одновременно и исламский дебют Рахмонова, и формирование круга стран для решений по афганскому вопросу с опорой на политический капитал миротворчества, накопленный на таджикских раундах.
Однако не только это позволяет Таджикистану выступить в выгодной роли новообращенного миротворца. Пакистан давно перестал быть единственной страной, чья территория используется как “запасной аэродром” во внутриафганском конфликте. Сегодня, если судить по обвинениям талибов, у антиталибской коалиции большой выбор тылов. Гератский лидер Исмаил-хан скрывался и готовился к наступлению в Иране. Узбеков Дустума талибы неоднократно обвиняли в связях с Ташкентом, а Туркменбаши в том, что он пропустил прижатых к границе противников талибов через свою территорию. То, что афгано-узбекская граница не является защитой от чужой войны, показали недавние бои за Мазари-Шариф, во время которых реактивные снаряды залетали на узбекскую территорию, неся жертвы и разрушения. А ведь этого не было за все годы афганской войны.
Но самые сильные страсти кипят все же по поводу таджикских тылов Масуда (есть они или нет их). Официальный Душанбе последовательно отвергает все обвинения талибов и в укрывательстве Раббани, и в том, что бомбардировки позиций талибов ведутся с аэродрома в Таджикистане. Однако таджикская вооруженная оппозиция, получающая свою долю власти, должна будет как-то отдавать “долг гостеприимства” после многолетнего пребывания на афганской территории. Как? Если учесть, что из троих упомянутых афганских лидеров именно таджик Масуд считается наиболее реальным претендентом на общеафганскую роль, то и тут Таджикистан, разбивший лед в отношениях с Масудом разрешением инцидента с захватом заложников братьями Содировыми, оказывается в именинниках (равно как и в должниках).
Заложенные в этих взаимоотношениях опасности Душанбе пока старается обходить, подчеркнуто признавая законность власти Раббани в Афганистане и одновременно рекламируя свой, еще не до конца состоявшийся, вариант “худого мира”. А этот вариант обещает существенную долю власти и гарантии из-за кордона (то есть взаимный договор между перечисленными держателями тылов воюющих групп, а также США и Россией). Остается больной для Афганистана вопрос о том, кто должен сыграть там роль коллективных миротворческих сил СНГ, оказавших Душанбе решающую помощь в августе при подавлении мятежа полковника Худойбердыева, не признававшего договоренности Душанбе с оппозицией. Однако учитывая, насколько зависит внутриафганский конфликт от импорта оружия и экспорта наркотиков, спектр способов воздействия на Афганистан можно считать широким.
Тем временем национальное примирение в Таджикистане не только приоткрывает для него исламский мир, но и впускает в среднеазиатские республики Иран, что не было возможным многие годы. Теперь Иран входит туда с репутацией миротворца, а в Таджикистане создает совершенно новую опору. Начнем с того, что Рахмонов ехал в Саудовскую Аравию с афганской темой, имея за спиной не только подписанный таджикский мир, но и проведенную в Душанбе в мае встречу с Раббани и бывшим президентом Ирана Рафсанджани. Оттуда Раббани, в свою очередь, направился в Ашхабад на саммит Организации по экономическому сотрудничеству. Такая обстановка делает Душанбе чем-то вроде штаба трех союзников. Далее, Рафсанджани посещает Куляб, Иран предлагает помощь в восстановлении таджикской экономики и участие в строительстве стратегической приграничной дороги Куляб-Калаихумб. В июле в Казахстан с предложением инвестиций пребывает одна из ключевых фигур иранской политики Мохсен Рафикдуст, глава знаменитого “Фонда обездоленных и инвалидов исламской революции”, одного из крупнейших в Иране держателей капитала. Из Алма-Аты Рафикдуст вылетает в Душанбе.
Такая перемена атмосферы неизбежно должна заставить всех, имеющих собственную политику в регионе, подтвердить свое место в нем (и в том числе США, которые неизбежно столкнутся с Ираном на поприще миротворчества). Во всяком случае, в сентябре в Казахстане начались совместные военные учения с участием США, стран Центральной Азии, Турции и России.
Что касается их последнего участника, России, то перед нею на фоне сохраняющегося напряжения таджикского урегулирования, где она является гарантом, стоит вопрос о мере ее участия в разрешении афганского вопроса. По крайней мере, во время визита в Душанбе министра иностранных дел Пакистана Аюбхана он предложил (вновь именно в Душанбе Рахмонову!), помимо необходимой встречи всех участников афганского конфликта, в качестве стран-гарантов урегулирования выступить Таджикистану, Узбекистану, Туркмении, Ирану, Китаю и Пакистану (“тылам”), а в качестве стран-наблюдателей — США и России (“тылам тылов”).
Для России в этом есть шанс и положить конец бесконечным взаимным упрекам во вмешательстве в афганские дела, и расширить дипломатические контакты, наработанные в таджикском миротворчестве, и закрепить свое место в сложившемся круге участников международного диалога по афганской проблеме. Но ясно одно — сама возможность международного диалога напрямую зависит от того, сколь успешно и подлинно будет идти примирение враждующих групп в Таджикистане. Роль России в этом пугающем своей двойственностью и несбыточностью процессе по-прежнему невозможно преувеличить. Но если эта роль будет так же двойственна, как нынешний таджикский мирный процесс, то, возможно, вскоре нам придется уступить свое место на таджикских именинах совсем другим гостям.
М. ПОДКОПАЕВА
7 сентября — 206 бойцов оппозиции прибыли в Душанбе для охраны своих представителей в Комиссии по национальному примирению.
11 сентября — Лидер оппозиции Саид Абдулло Нури вернулся в Таджикистан после 5 лет изгнания. Возвращение Тураджонзоды признано преждевременным.
16 сентября — В Душанбе начала работу Комиссия по национальному примирению.
Таджикистан привык находиться под пристальным вниманием соседей и всего мира, и ни одно событие на его территории или его касающееся не проходит незамеченным. Он всегда в центре конфликтов (своих и чужих), радений, ревности и соперничества — и часто на грани распада. Участники его конфликтов смертельно серьезны и насквозь циничны. И сумасбродный выкрик полевого командира в дурноте наркотического транса здесь так же быстро становится известен всему миру, как эпохальный межгосударственный документ, ночное убийство на улице Душанбе или сугубо законспирированный приезд кого-либо из грозных соседей. Неослабевающая, изнурительная и всегда требующая последних сил необходимость выживать сосуществует здесь с распущенностью питомца семи нянек, который давно уже без глаза, но вооружен до зубов.
В последние годы печатью этой двойственности было отмечено все, связанное с Таджикистаном.
Раунды переговоров о мире, которые всем были нужны, как жизнь, но на которые все опаздывали, угрожая не прибыть вовсе и заставляя миротворцев ждать, как цепных псов.
Подписанные мирные соглашения, готовые обрушиться от одного взрыва в Таджкистане, в которые никто не верил, которых добивались, приступая с ножом к горлу, и которые до сих пор считаются безнадежно утопическими.
Уже начавшееся возвращение оппозиционеров из-за афганской границы, невозможное, неизбежное, опасное новым взрывом насилия и трагическое невозможностью забыть уже происшедший.
Странное положение российских миротворцев и пограничников, которых проклинают — и умоляют не уходить, обвиняют во вмешательстве — и в невмешательстве.
Таджикская вооруженная исламская оппозиция, обещающая не строить в Таджикистане исламского государства, но требующая одну из силовых структур, МИД, Минюст и контроля над министерствами образования, экономики, внешней торговли и над телевидением.
И, наконец, глава государства Эмомали Рахмонов, который, по соглашению с оппозицией, останется президентом до следующих выборов и сохранит своего премьер-министра, но, по требованию лидера оппозиции Тураджонзоды, должен отдать оппозиции посты первого вице-премьера и вице-премьера.
Таково лицо современного Таджикистана, за выражением которого неотрывно следят его ближние соседи в Центральной Азии.
Но лицо самой Центральной Азии видимо и необратимо меняется от первых признаков исчезновения естественного военного кордона между Афганистаном и среднеазиатскими республиками, который доселе оформлялся и удерживался отнюдь не только российскими пограничниками, но и таджикскими воюющими сторонами.
Поэтому летнее заявление Рахмонова о том, что “нет более слова “оппозиция” в политическом лексиконе Таджикистана, можно расценить как поспешное, но не как бессодержательное. А его содержание Би-Би-Си не раз за последние месяцы определила леденящими душу словами “уникальный эксперимент”, имея в виду, что после того, как целый ряд держав “держал свечку” при таджикском урегулировании, в Средней Азии, кажется, наконец впервые появится исламское государство, где исламская партия не только узаконена, но и войдет в правительство наряду с антиисламскими силами.
Наиболее остро на это новое, огосударствленное, проявление таджикской двойственности реагирует Узбекистан, в котором радикально исламская Ферганская долина ждет своего часа. Вполне понятна особая позиция узбекского лидера, отказавшегося войти в круг стран-гарантов выполнения межтаджикских мирных соглашений и требующего гаранта, аналогичного контингенту НАТО на Балканах. Узбекистан не хочет примерять эту двойственность на себя. Узбекский спикер парламента Халилов считает, что разрешение в Узбекистане партий религиозного толка приведет к тому, что “не станет цивилизации Центральной Азии”. Конечно, можно счесть это суждение скоропалительным, как и рахмоновское “нет более оппозиции”, но здесь важно выделение понятия “цивилизация Центральной Азии”.
Сам этот акцент появился после результативно проведенных таджикских раундов переговоров и с обозначением новой сверхтрудной задачи — замирения Афганистана.
В начинающейся кампании по афганскому урегулированию совершенно новую роль призван играть только что замиренный “именинник” Таджикистан. И неожиданная популярность этих таджикских именин в кругу стран-гарантов (то есть в основном стран-соседей вместе с Россией и Ираном) принуждает Пакистан даже в условиях военных успехов талибов обращаться не только к привычно дружественному Узбекистану, но проводить дипломатические турне по всем странам Центральной Азии, включая Таджикистан, признавая неизбежность их участия в разрешении афганской проблемы. Впрочем, хлопнем себя по лбу, и сам Пакистан уже не тот, что при Беназир Бхутто и военных, близких талибам. Да и США повели себя нейтрально, закрыв свое посольство для обеих сторон афганского конфликта.
Помимо возникшего специфического авторитета в афганской проблематике, к новым чертам Таджикистана (как и к новым возможностям Рахмонова) относится то, что, по мере раскрывания дверей в Таджикистан для оппозиции, для самого Таджикистана открываются двери в исламский мир. Ведь менее, чем через неделю после подписания в Москве 27 июня соглашения о национальном примирении, Рахмонов уже беседовал в Джидде с саудовским наследным принцем Амиром Абдулло, которого он призвал активизировать усилия в деле помощи афганскому урегулированию и пригласил в Душанбе. Это одновременно и исламский дебют Рахмонова, и формирование круга стран для решений по афганскому вопросу с опорой на политический капитал миротворчества, накопленный на таджикских раундах.
Однако не только это позволяет Таджикистану выступить в выгодной роли новообращенного миротворца. Пакистан давно перестал быть единственной страной, чья территория используется как “запасной аэродром” во внутриафганском конфликте. Сегодня, если судить по обвинениям талибов, у антиталибской коалиции большой выбор тылов. Гератский лидер Исмаил-хан скрывался и готовился к наступлению в Иране. Узбеков Дустума талибы неоднократно обвиняли в связях с Ташкентом, а Туркменбаши в том, что он пропустил прижатых к границе противников талибов через свою территорию. То, что афгано-узбекская граница не является защитой от чужой войны, показали недавние бои за Мазари-Шариф, во время которых реактивные снаряды залетали на узбекскую территорию, неся жертвы и разрушения. А ведь этого не было за все годы афганской войны.
Но самые сильные страсти кипят все же по поводу таджикских тылов Масуда (есть они или нет их). Официальный Душанбе последовательно отвергает все обвинения талибов и в укрывательстве Раббани, и в том, что бомбардировки позиций талибов ведутся с аэродрома в Таджикистане. Однако таджикская вооруженная оппозиция, получающая свою долю власти, должна будет как-то отдавать “долг гостеприимства” после многолетнего пребывания на афганской территории. Как? Если учесть, что из троих упомянутых афганских лидеров именно таджик Масуд считается наиболее реальным претендентом на общеафганскую роль, то и тут Таджикистан, разбивший лед в отношениях с Масудом разрешением инцидента с захватом заложников братьями Содировыми, оказывается в именинниках (равно как и в должниках).
Заложенные в этих взаимоотношениях опасности Душанбе пока старается обходить, подчеркнуто признавая законность власти Раббани в Афганистане и одновременно рекламируя свой, еще не до конца состоявшийся, вариант “худого мира”. А этот вариант обещает существенную долю власти и гарантии из-за кордона (то есть взаимный договор между перечисленными держателями тылов воюющих групп, а также США и Россией). Остается больной для Афганистана вопрос о том, кто должен сыграть там роль коллективных миротворческих сил СНГ, оказавших Душанбе решающую помощь в августе при подавлении мятежа полковника Худойбердыева, не признававшего договоренности Душанбе с оппозицией. Однако учитывая, насколько зависит внутриафганский конфликт от импорта оружия и экспорта наркотиков, спектр способов воздействия на Афганистан можно считать широким.
Тем временем национальное примирение в Таджикистане не только приоткрывает для него исламский мир, но и впускает в среднеазиатские республики Иран, что не было возможным многие годы. Теперь Иран входит туда с репутацией миротворца, а в Таджикистане создает совершенно новую опору. Начнем с того, что Рахмонов ехал в Саудовскую Аравию с афганской темой, имея за спиной не только подписанный таджикский мир, но и проведенную в Душанбе в мае встречу с Раббани и бывшим президентом Ирана Рафсанджани. Оттуда Раббани, в свою очередь, направился в Ашхабад на саммит Организации по экономическому сотрудничеству. Такая обстановка делает Душанбе чем-то вроде штаба трех союзников. Далее, Рафсанджани посещает Куляб, Иран предлагает помощь в восстановлении таджикской экономики и участие в строительстве стратегической приграничной дороги Куляб-Калаихумб. В июле в Казахстан с предложением инвестиций пребывает одна из ключевых фигур иранской политики Мохсен Рафикдуст, глава знаменитого “Фонда обездоленных и инвалидов исламской революции”, одного из крупнейших в Иране держателей капитала. Из Алма-Аты Рафикдуст вылетает в Душанбе.
Такая перемена атмосферы неизбежно должна заставить всех, имеющих собственную политику в регионе, подтвердить свое место в нем (и в том числе США, которые неизбежно столкнутся с Ираном на поприще миротворчества). Во всяком случае, в сентябре в Казахстане начались совместные военные учения с участием США, стран Центральной Азии, Турции и России.
Что касается их последнего участника, России, то перед нею на фоне сохраняющегося напряжения таджикского урегулирования, где она является гарантом, стоит вопрос о мере ее участия в разрешении афганского вопроса. По крайней мере, во время визита в Душанбе министра иностранных дел Пакистана Аюбхана он предложил (вновь именно в Душанбе Рахмонову!), помимо необходимой встречи всех участников афганского конфликта, в качестве стран-гарантов урегулирования выступить Таджикистану, Узбекистану, Туркмении, Ирану, Китаю и Пакистану (“тылам”), а в качестве стран-наблюдателей — США и России (“тылам тылов”).
Для России в этом есть шанс и положить конец бесконечным взаимным упрекам во вмешательстве в афганские дела, и расширить дипломатические контакты, наработанные в таджикском миротворчестве, и закрепить свое место в сложившемся круге участников международного диалога по афганской проблеме. Но ясно одно — сама возможность международного диалога напрямую зависит от того, сколь успешно и подлинно будет идти примирение враждующих групп в Таджикистане. Роль России в этом пугающем своей двойственностью и несбыточностью процессе по-прежнему невозможно преувеличить. Но если эта роль будет так же двойственна, как нынешний таджикский мирный процесс, то, возможно, вскоре нам придется уступить свое место на таджикских именинах совсем другим гостям.
М. ПОДКОПАЕВА
БАЛКАНСКИЙ ЦУГЦВАНГ ( РОССИЯ И МИР )
А. Кудинова
13-14 сентября — В Боснии и Герцеговине (БиГ) состоялись первые послевоенные муниципальные выборы.
19 сентября — В Мостаре произошел мощный взрыв. Из 50 пострадавших большинство хорваты.
21 сентября — В Сербии проходили президентские и парламентские выборы.
Итак, муниципальные выборы в Боснии и Герцеговине — “самые сложные в мире” — состоялись. Но они достигли цели, прямо противоположной той, что начертана на дейтонских знаменах. По замыслу устроителей, голосование сербов, хорватов и мусульман в местах довоенного проживания должно было привести к возникновению “этнически смешанных” местных советов, которые затем обеспечили бы десяткам тысяч беженцев безопасное возвращение к родным очагам. Однако на выборах в большинстве округов побеждают националистические силы. То есть вместо “воссоздания единого полиэтнического государства” бывшие участники конфликта легитимно закрепляют за собой территории в границах нынешнего проживания.
Выборы не только обрушили надежду на “единение” представителей трех этнических общин (впрочем, питал ли кто-нибудь когда-нибудь эту надежду всерьез?), но и окончательно погребли видимость единства самих “миротворцев”. Бодрые официальные заявления международных представителей о выборах как “огромном успехе” мирового сообщества резко контрастируют с кулуарными признаниями европейских дипломатов: “полный фарс”, правила проведения в угоду националистическим партиям менялись прямо на ходу — лишь бы выборы состоялись и в списке мер по реализации дейтонских соглашений появилась очередная галочка.
Необходимость следовать навязанной американцами игре все более раздражает европейских союзников. В возможность длительного сохранения БиГ в нынешнем виде не верит практически никто. Однако в соответствии с установленными правилами, участники игры продолжают делать вид, что дейтонская модель — не фиктивна. Хотя “сбои” дейтонской “машины” становятся все очевиднее. К 1 августа — оговоренному с “посредниками” сроку — боснийские стороны так и не договорились о введении единого гражданства, единых паспортов, единой валюты, единой телефонной системы. Не были распределены ими и посольские посты (за рубежом Босния оказалась представлена в основном мусульманами, что не устраивало сербов и хорватов). В начале августа очередная попытка вернуть беженцев-мусульман к месту довоенного проживания в г.Яйце Мусульмано-хорватской федерации (МХФ) в составе БиГ завершилась гибелью одного мусульманина и сожжением десяти домов “возвращенцев”.
“Сбои” Дейтона проявились и в нарастающей “самостоятельности” евросоюзников. Верховный представитель ООН по координации гражданских аспектов дейтонских соглашений испанец К.Вестендорп призвал мировое сообщество прервать все отношения с дипломатическими представительствами БиГ, поскольку к указанному сроку новые послы назначены не были. В нарушение укоренившейся традиции, предложенная Вестендорпом коллективная санкция, пусть и не слишком болезненная, впервые была направлена прежде всего против патронируемых США мусульман (прежние послы БиГ были назначены мусульманским правительством). На призыв стремительно откликнулась Германия. Министр иностранных дел ФРГ К.Кинкель заявил, что мировое сообщество не потерпит более деструктивную политику Сараево. В “дипломатической блокаде” приняли участие 12 стран ЕС и Швейцария.
Прибывшие на Балканы 6 августа специальный уполномоченный США в Боснии Р.Гелбард и “архитектор” Дейтона Р.Холбрук поспешно начали “приводить в чувство” всех “зарвавшихся” участников боснийской истории. Во-первых, “насильно” усадив за стол двусторонних переговоров президента Хорватии Ф.Туджмана и председателя Президиума БиГ А.Изетбеговича, “вынули” из них обещание крепить Мусульмано-хорватскую федерацию и содействовать возвращению беженцев. Во-вторых, собрав представителей уже всех трех общин, заставили их подписать требуемый пакет соглашений. В-третьих, назначили главным помощником Вестендорпа “благонадежного” Ж.Клейна, отозвав его с поста главы Временной администрации ООН в населенной сербами области Восточная Славония, Баранья и Западный Срем (Хорватия).
13-14 сентября — В Боснии и Герцеговине (БиГ) состоялись первые послевоенные муниципальные выборы.
19 сентября — В Мостаре произошел мощный взрыв. Из 50 пострадавших большинство хорваты.
21 сентября — В Сербии проходили президентские и парламентские выборы.
Итак, муниципальные выборы в Боснии и Герцеговине — “самые сложные в мире” — состоялись. Но они достигли цели, прямо противоположной той, что начертана на дейтонских знаменах. По замыслу устроителей, голосование сербов, хорватов и мусульман в местах довоенного проживания должно было привести к возникновению “этнически смешанных” местных советов, которые затем обеспечили бы десяткам тысяч беженцев безопасное возвращение к родным очагам. Однако на выборах в большинстве округов побеждают националистические силы. То есть вместо “воссоздания единого полиэтнического государства” бывшие участники конфликта легитимно закрепляют за собой территории в границах нынешнего проживания.
Выборы не только обрушили надежду на “единение” представителей трех этнических общин (впрочем, питал ли кто-нибудь когда-нибудь эту надежду всерьез?), но и окончательно погребли видимость единства самих “миротворцев”. Бодрые официальные заявления международных представителей о выборах как “огромном успехе” мирового сообщества резко контрастируют с кулуарными признаниями европейских дипломатов: “полный фарс”, правила проведения в угоду националистическим партиям менялись прямо на ходу — лишь бы выборы состоялись и в списке мер по реализации дейтонских соглашений появилась очередная галочка.
Необходимость следовать навязанной американцами игре все более раздражает европейских союзников. В возможность длительного сохранения БиГ в нынешнем виде не верит практически никто. Однако в соответствии с установленными правилами, участники игры продолжают делать вид, что дейтонская модель — не фиктивна. Хотя “сбои” дейтонской “машины” становятся все очевиднее. К 1 августа — оговоренному с “посредниками” сроку — боснийские стороны так и не договорились о введении единого гражданства, единых паспортов, единой валюты, единой телефонной системы. Не были распределены ими и посольские посты (за рубежом Босния оказалась представлена в основном мусульманами, что не устраивало сербов и хорватов). В начале августа очередная попытка вернуть беженцев-мусульман к месту довоенного проживания в г.Яйце Мусульмано-хорватской федерации (МХФ) в составе БиГ завершилась гибелью одного мусульманина и сожжением десяти домов “возвращенцев”.
“Сбои” Дейтона проявились и в нарастающей “самостоятельности” евросоюзников. Верховный представитель ООН по координации гражданских аспектов дейтонских соглашений испанец К.Вестендорп призвал мировое сообщество прервать все отношения с дипломатическими представительствами БиГ, поскольку к указанному сроку новые послы назначены не были. В нарушение укоренившейся традиции, предложенная Вестендорпом коллективная санкция, пусть и не слишком болезненная, впервые была направлена прежде всего против патронируемых США мусульман (прежние послы БиГ были назначены мусульманским правительством). На призыв стремительно откликнулась Германия. Министр иностранных дел ФРГ К.Кинкель заявил, что мировое сообщество не потерпит более деструктивную политику Сараево. В “дипломатической блокаде” приняли участие 12 стран ЕС и Швейцария.
Прибывшие на Балканы 6 августа специальный уполномоченный США в Боснии Р.Гелбард и “архитектор” Дейтона Р.Холбрук поспешно начали “приводить в чувство” всех “зарвавшихся” участников боснийской истории. Во-первых, “насильно” усадив за стол двусторонних переговоров президента Хорватии Ф.Туджмана и председателя Президиума БиГ А.Изетбеговича, “вынули” из них обещание крепить Мусульмано-хорватскую федерацию и содействовать возвращению беженцев. Во-вторых, собрав представителей уже всех трех общин, заставили их подписать требуемый пакет соглашений. В-третьих, назначили главным помощником Вестендорпа “благонадежного” Ж.Клейна, отозвав его с поста главы Временной администрации ООН в населенной сербами области Восточная Славония, Баранья и Западный Срем (Хорватия).