Страница:
Такими причинами являются:
Во-первых, противодействие церковного священноначалия любым попыткам православных мирян объединиться в дееспособную и прочную общественно-политическую организацию.
На то есть свой резон. Прежде всего, руководители РПЦ вполне обоснованно опасаются излишней политизации такого движения. Опыт показывает, что к руководству в подобных организациях, как правило, приходят люди весьма радикально настроенные. Учитывая нынешнее засилье русофобов и инородцев во властных структурах России, это вполне объяснимо и понятно, но совершенно неприемлемо для иерархов, стремящихся ни с кем не обострять отношений и потому поставленных перед необходимостью сохранять с антинациональным кланом в российском руководстве бесконфликтные отношения.
Кроме того, целый ряд архиереев как в Москве, так и в провинции весьма удобно «вписался» в нынешнюю ситуацию, резко повысив свой личный уровень благосостояния. Эти люди, будучи вполне довольны своим нынешним положением, вовсе не желают участвовать в какой бы то ни было деятельности, грозящей подорвать основы существующего политического режима.
Далее. Сегодня священноначалие РПЦ имеет практически монопольное право говорить от имени миллионов верующих и представлять их интересы перед государственной властью. Если же в стране сформируется достаточно мощная организация православных мирян, такая монополия будет нарушена, что приведет к существенному падению личного влияния высших церковных иерархов в кремлевских кабинетах.
И наконец, нынешнее руководство РПЦ практически полностью состоит из выдвиженцев митрополита Никодима (Ротова), пришедших к власти в 6070-х годах в результате своего рода «обновленческой революции», совершенной им при помощи и поддержке «компетентных органов» СССР. Для этих иерархов характерны тяготение к либеральным «ценностям», приверженность к экуменизму, восприятие попыток защиты полноты святоотеческого православия как «фанатизма» и пренебрежительное отношение к массе «темных и отсталых» прихожан.
Сегодня, понимая, что такого рода взгляды совершенно чужды не только подавляющему большинству мирян, но большинству священников и даже епископов, «никодимовцы» не могут проводить активной внутрицерковной политики. Тем не менее, как показывают Архиерейские Соборы 1994 и 1997 годов (да и вообще течение церковной жизни последних лет), они делают все, чтобы удержать ситуацию под своим контролем. В этих условиях появление на церковно-политической сцене мощного движения православных мирян, которое, безусловно, будет более консервативно, чем нынешнее священноначалие РПЦ, грозит серьезно нарушить тот хрупкий внутрицерковный баланс сил, который с таким тщанием выстраивают московские иерархи.
КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ?
Еще одна причина неудач - отсутствие у православных мирян необходимого политического опыта.
Следует смотреть печальной правде в глаза: в стране сегодня просто-напросто нет православных политиков. Политическая элита ельцинской России состоит либо из вчерашней партийной номенклатуры, успевшей вовремя перекраситься из правоверных коммунистов в радикальных демократов, либо из ловких дельцов, сумевших безмерно обогатиться на разграблении государственного имущества в процессе «приватизации».
Что касается номенклатурных перевертышей, то они откровенно циничны и не верят ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. Они готовы красоваться перед телекамерами в церкви, в мечети, в синагоге - где угодно, лишь бы это сулило им практические выгоды. В среде российских нуворишей, в последнее время отвоевывающих себе все большее и большее политическое влияние, непропорционально большую часть составляют инородцы и иноверцы, традиционно оккупировавшие банковский бизнес и сферу средств массовой информации. Излишне говорить, что никакой симпатии к православию эти люди не питают и питать не могут.
Между тем современная политика является чрезвычайно специфической областью человеческой деятельности. Ее основные законы сплошь и рядом вступают в прямое противоречие с православным мировоззрением и нравственным учением Церкви. И, главное, - помимо определенного набора качеств - она требует значительного опыта и основанной на таком опыте интуиции. Радикальное обновление политической элиты происходит лишь во время революций. В остальное время едва ли не единственным путем обретения политического влияния является постепенное «врастание» во власть.
В таких условиях попытки «с нуля» создать православно-патриотическое общественное движение, которое самостоятельно было бы способно эффективно действовать на политической сцене нынешней России, следует признать заведомо неосуществимыми. Наиболее реальной возможностью постепенно «врасти» в политический процесс пока является развитие собственных структур под прикрытием какой-либо мощной политической силы. Эта сила, в свою очередь, должна быть заинтересована в национальном - духовном и нравственно-религиозном - возрождении России и готова в обмен на помощь в этом направлении учесть интересы своих православных партнеров.
Если такое объединение состоится, оно сможет со временем очень серьезно повлиять на весь политический процесс в России. Господи, подай нам терпения и сил, мудрости и последовательности на этом пути! Аминь.
ГЛАС НАРОДА - ГЛАС БОЖИЙ?
“И ВСЕ ЖЕ ВЕРИТЬ…”
ПСИХ ФИЛИПП И ДРУГИЕ ( РАССКАЗ )
Александр Брежнев ПОСЛЕ ПЯТОГО КУРСА я проходил практику в маленькой районной психбольнице в семи километрах от города и в километре от шоссе, уходящего далеко за горизонт. Одноэтажные больничные корпуса не имели заборов; да что там корпуса, вся территория была “распахнутой”, то есть не имела железобетонной ограды, какие обычно бывают в больницах такого типа. Больные спокойно ходили по двору, по околобольничному саду, спускались даже к маленькому мелкому прудику, но убегать не убегали и, мало того, не буянили. Окружающая природа, а точнее, такая вот свобода, их успокаивала. Я был в подчинении молодого врача Никиты Никитыча. Высокий, худой, сосредоточенный, он почти постоянно курил трубку. Психиатрия ему крепко нравилась. Никита Никитыч заканчивал писать кандидатскую и через год собирался защищаться. В первый же день он доверил мне самому собрать психстатус у вновь поступившего буйного больного, на второй - назначить лечение и, убедившись, что у меня более-менее все получается, на третий день разрешил мне самостоятельно вести несколько больных-хроников, которые не были буйными и лечились в больнице по нескольку лет. Я старался, как мог, я “обсасывал” своих больных, я изучал их души, я мечтал понять их мир. А как я порой сочувствовал их горю! Я плакал, замечая, что некоторые из них были равнодушны ко всем моим стараниям; они могли по нескольку суток кряду сидеть неподвижно, как каменные изваяния, и сотню раз, да какой там сотню - тысячу раз на одной тональности шептать: “Здравствуйте!.. Здравствуйте!..” И тогда всему персоналу казалось, что у этих больных давным-давно нет души. Нет, у них были души. Но точно глухие. Только как, как до них докричаться? Я старался лечить их. Я прописывал им наисовременнейшие лекарства. Я ходил вместе с ними на прогулки. И часто, порой присев рядом с ними у старых больничных порожков, пытался поддерживать их компанию, окаменело шепча: “Здравствуйте!.. Здравствуйте!…” Этим приемом я пытался войти в больного, стать его другом. Мои старания в психиатрии были небезынтересны для администрации. И часто молодая главврачиха, остановив меня на больничном дворе, клала свою тоненькую наманикюренную ручку на мое плечо и серьезно-медленно, без всякой там грубости, которая порой так характерна была для нее, говорила: - Вы мне нравитесь, вы хороший мальчик. Да и больные в вас души не чают… Полуотвернувшись от нее, я растерянно моргал глазами. Она мне нравилась, ибо нежность ее была не фальшивой. А в таких случаях мужчина безоговорочно подчиняется женщине. - Поднимите глаза и посмотрите на меня… - просила она. И, подняв глаза, я гордо смотрел на нее. - Ишь ты!.. - шептала она. Ей дышалось легко. А я задыхался. Ибо, кроме запаха пудры и губной помады, меня оглушал сверхаромат ее французских духов. И, не выдержав, я сказал ей: - Извините, но у меня аллергия на духи… На что она улыбнулась и сказала: - Вы бедный, и вам еще многого не понять… А затем, вдруг став крайне серьезной, она подперла руками бока и грозно топнула ножкой: - Ступайте работать. Через час я приду и проверю все ваши истории. И если что будет не так, то я вас вздерну… Поняли? - Понял… - пробормотал я. ПЕРЕД НОЧНЫМИ дежурствами, прогуливаясь по двору, я часто кланялся ей издали. И она тоже кланялась и, раскланявшись, говорила: - У меня сегодня пустошный день, так что после обеда приходите пить кофе. Я до этого не любил пить кофе. Но она меня научила. И если раньше этот напиток был для меня мучительно горек, то теперь я с необыкновенной радостью мог выпивать его по нескольку чашек кряду, при этом лишь чуть добавляя сахар. И стоило мне как следует вглядеться в ее лицо, как она, покраснев, останавливала у полураскрытых губ дымящуюся чашечку, смотрела в приоткрытое окно так, как будто бы ждала кого-то. - Здоровую душу нельзя полностью понять, а больную тем более… - как-то сказала главврачиха. В эти минуты всю ее красоту как рукой сняло. Ее взгляд, остановившийся на мне, трогал меня - столько врачебной энергии в нем было. Женщина, которую я все время считал ветреной, вдруг переменилась: сила, ум и даже сметливость - все было в ее взгляде. - За мою жизнь не одна сотня больных в этой больнице перебывала. И что вы думаете? Хоть один из них вылечился? Нет.. Больная душа, она как камень. Не подпускает к себе… За окном шумел ветер. Перезревшие яблоки на ветвях деревьев хоть и болтались из стороны в сторону, но на землю не падали. Мимо окна прошел больной, на вид не городской, деревенский. Страшно исхудавший. Он как-то странно поднимал к небу голову, несколько в сторону отводя глаза, словно этим самым прерывал какие-то свои тайные размышления. Он вдруг громко восклицал: - Серафиме, моли Бога о нас!.. - Как холодно мне бывает на свете от таких вот больных… - вздохнула главврач и тут же встрепенулась, - Да вы кофе-то пейте, а то, глядишь, отстынет. На меня не обращайте внимания. - А я и не обращаю… - ответил я ей тихо. - Ба, ругается… - посмотрев в окно, встрепенулась она вновь. - Надо позвонить санитарам, пусть они поскорее отведут его в корпус… - И, взяв трубку, начала набирать номер дежурки. - Не надо, не делайте этого, - остановил я ее. - Ему надо высказаться. Поругается, поругается и перестанет. Она закрыла окно. - Нет, вы просто не представляете, как мне тут жутко работать… - ее лицо было строгим и сосредоточенным. Вот она подошла ко мне и остановилась. Ее руки легли мне на плечи. Я покраснел. - Где же вы раньше были… - в волнении прошептала она. - Как жаль, жаль… - И вздохнула. - Рано или поздно, а я все равно отсюда уеду. Я поцеловал ее. А после она, точно школьница, плакала, и я успокаивал ее. Мне было жаль, что мы не пара. - Успокойтесь… - тихо говорил я ей. - Вы такая славная… Я считаю, что вы нисколечко не разочаровались в своей профессии, наоборот, вы так, так переживаете… - Нет, вы всего не знаете… - и спрятала глаза. - Вам хочется спать? - спросил я ее. - Что-о? - вспыхнула вдруг она, превратившись в какой-то бешеный вихрь. “Да она же сама больная, - подумал я. - Ведь не зря же говорят, что почти все психиатры - немножечко чокнутые…” - Да какой же ты врач? Да какой же ты мужик, если ты душу женщины распознать не можешь? - запричитала она. - Нет, избави Бог такого.. Лучше совсем без мужа, чем такого… Конечно, не очень приятны были мне эти ее слова. Ну а еще я понял, что разонравился ей. И, не глядя больше на нее, я встал и пошел к выходу. Шел и шел, покуда не пришел к дежурке. Здесь я временно живу. В соседней комнате днюет и ночует Никита Никитыч. Он любит дежурить, потому что за дежурство платят. Сорок рэ; стаж работы и плюс у него высшая категория, вот и набегает. Я тихонько пробрался в свою комнату и, не раздеваясь, лег на постель. Где-то в полуспокойном корпусе кричал вновь поступивший больной. Но Никита Никитыч спокойно храпел во всю ивановскую. Постепенно заснул и я. На другой день шел мелкий дождь. И главврачиха, помирившись со мной, шутя говорила: - Я не подпишу тебе практику, покуда ты не образумишься… На ней была шелковая голубая кофточка и дорогие разноцветные бусы. И хотя все эти цвета были нежными, холода в них хоть отбавляй, потому что сама главврачиха, как обычно и все старые девы, была не в меру строга, да в придачу нервная. Она вновь приглашала на кофе. И я обещал прийти. МЫ С НИКИТОЙ НИКИТЫЧЕМ просматривали истории болезни, когда к нам зашел посторонний. Это был мужичок - маленький, толстенький, с добрыми глазками. В руках держал конверт и узелок с вещами. Увидев Никиту Никитыча, восторженно произнес: - Вот, доктор, как вы и велели, справку привез… - и улыбнулся тихо и очень даже как-то выстраданно. - Ладно, давай сюда… - буркнул Никита Никитыч и, раскрыв конверт, достал справку. Однако не справка это была, а направление на ВТЭК. Наша больница обслуживала несколько районов, больной был из самого дальнего района, находившегося примерно в ста километрах от нас. - Ишь ты, еще молодой, а уже группу захотел! - воскликнул Никита Никитыч и хитро-прехитро оглядел больного. Тот сидел перед ним неуклюже, терпеливо уставившись на конверт. Руки его обхватывали кепку - засаленную, старую, но держал он ее так, словно цены ей не было. Дышал шумно, через рот. Подбородок и щеки его были гладко выбриты. - Кем работаешь?.. - спросил Никита Никитыч. - Пастух, - вытирая слюну с губ, произнес мужичок, и тут его понесло: - Доктор, меня снег окаянный замучил. Он и на меня, и на коров день и ночь валит, точно падун какой. Порой от него и не пройти, и не проехать, и иногда по пояс как выпадет, так одно мученье, да какое мученье, сущая каторга по полю идти. Мне за коровами надо бегать, а тут какие могут быть бега, если ты сам словно в яме, а выкарабкаться не можешь… Я начальству своему говорю, мол, как же мне коров пасти, если снег густой идет, а они меня посылают на три буквы, мол, иди, и все… Один председатель умный оказался. Расспросил меня как следует и сразу же к врачу направил. Помните, доктор, я прошлый раз приезжал… - Помню, помню, - буркнул Никита Никитыч. И каким-то непонятным показался мне этот его ответ. Да и раньше таким я его никогда не видел. То ли зол он был, то ли не в настроении, ибо я вдруг понял, что на контакт с больным он не желает идти и не пойдет; а в итоге получается, что ждать больному помощи от него не следует. - Тяжелый снег, ну просто спасу от него нет! - торопливо проговорил больной и, заметив, что Никита Никитыч смотрит на него очень строго, поджал губы. - А чем я тебе помогу?.. - спросил доктор. - Жалкенький, миленький, доктор дорогой, дайте мне группу. - закричал больной. - Говорят, если вы мне группу дадите, то мне враз и полегчает. От этого снега голова у меня день и ночь болит. Я даже соображать разучился, раньше хоть хитрить мог, а теперь вот стал как тряпка. Из-за снега потерялся я весь как-то. Даже маманька на меня злится, говорит, родился нормальным, а вот вырос и дураком стал… Эх, доктор, думаешь, этак-то все просто. Я и запивал, а снег все равно идет и идет, коров облепляет, траву облепляет и все, все вокруг облепляет.
Во-первых, противодействие церковного священноначалия любым попыткам православных мирян объединиться в дееспособную и прочную общественно-политическую организацию.
На то есть свой резон. Прежде всего, руководители РПЦ вполне обоснованно опасаются излишней политизации такого движения. Опыт показывает, что к руководству в подобных организациях, как правило, приходят люди весьма радикально настроенные. Учитывая нынешнее засилье русофобов и инородцев во властных структурах России, это вполне объяснимо и понятно, но совершенно неприемлемо для иерархов, стремящихся ни с кем не обострять отношений и потому поставленных перед необходимостью сохранять с антинациональным кланом в российском руководстве бесконфликтные отношения.
Кроме того, целый ряд архиереев как в Москве, так и в провинции весьма удобно «вписался» в нынешнюю ситуацию, резко повысив свой личный уровень благосостояния. Эти люди, будучи вполне довольны своим нынешним положением, вовсе не желают участвовать в какой бы то ни было деятельности, грозящей подорвать основы существующего политического режима.
Далее. Сегодня священноначалие РПЦ имеет практически монопольное право говорить от имени миллионов верующих и представлять их интересы перед государственной властью. Если же в стране сформируется достаточно мощная организация православных мирян, такая монополия будет нарушена, что приведет к существенному падению личного влияния высших церковных иерархов в кремлевских кабинетах.
И наконец, нынешнее руководство РПЦ практически полностью состоит из выдвиженцев митрополита Никодима (Ротова), пришедших к власти в 6070-х годах в результате своего рода «обновленческой революции», совершенной им при помощи и поддержке «компетентных органов» СССР. Для этих иерархов характерны тяготение к либеральным «ценностям», приверженность к экуменизму, восприятие попыток защиты полноты святоотеческого православия как «фанатизма» и пренебрежительное отношение к массе «темных и отсталых» прихожан.
Сегодня, понимая, что такого рода взгляды совершенно чужды не только подавляющему большинству мирян, но большинству священников и даже епископов, «никодимовцы» не могут проводить активной внутрицерковной политики. Тем не менее, как показывают Архиерейские Соборы 1994 и 1997 годов (да и вообще течение церковной жизни последних лет), они делают все, чтобы удержать ситуацию под своим контролем. В этих условиях появление на церковно-политической сцене мощного движения православных мирян, которое, безусловно, будет более консервативно, чем нынешнее священноначалие РПЦ, грозит серьезно нарушить тот хрупкий внутрицерковный баланс сил, который с таким тщанием выстраивают московские иерархи.
КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ?
Еще одна причина неудач - отсутствие у православных мирян необходимого политического опыта.
Следует смотреть печальной правде в глаза: в стране сегодня просто-напросто нет православных политиков. Политическая элита ельцинской России состоит либо из вчерашней партийной номенклатуры, успевшей вовремя перекраситься из правоверных коммунистов в радикальных демократов, либо из ловких дельцов, сумевших безмерно обогатиться на разграблении государственного имущества в процессе «приватизации».
Что касается номенклатурных перевертышей, то они откровенно циничны и не верят ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. Они готовы красоваться перед телекамерами в церкви, в мечети, в синагоге - где угодно, лишь бы это сулило им практические выгоды. В среде российских нуворишей, в последнее время отвоевывающих себе все большее и большее политическое влияние, непропорционально большую часть составляют инородцы и иноверцы, традиционно оккупировавшие банковский бизнес и сферу средств массовой информации. Излишне говорить, что никакой симпатии к православию эти люди не питают и питать не могут.
Между тем современная политика является чрезвычайно специфической областью человеческой деятельности. Ее основные законы сплошь и рядом вступают в прямое противоречие с православным мировоззрением и нравственным учением Церкви. И, главное, - помимо определенного набора качеств - она требует значительного опыта и основанной на таком опыте интуиции. Радикальное обновление политической элиты происходит лишь во время революций. В остальное время едва ли не единственным путем обретения политического влияния является постепенное «врастание» во власть.
В таких условиях попытки «с нуля» создать православно-патриотическое общественное движение, которое самостоятельно было бы способно эффективно действовать на политической сцене нынешней России, следует признать заведомо неосуществимыми. Наиболее реальной возможностью постепенно «врасти» в политический процесс пока является развитие собственных структур под прикрытием какой-либо мощной политической силы. Эта сила, в свою очередь, должна быть заинтересована в национальном - духовном и нравственно-религиозном - возрождении России и готова в обмен на помощь в этом направлении учесть интересы своих православных партнеров.
Если такое объединение состоится, оно сможет со временем очень серьезно повлиять на весь политический процесс в России. Господи, подай нам терпения и сил, мудрости и последовательности на этом пути! Аминь.
ГЛАС НАРОДА - ГЛАС БОЖИЙ?
К. Д.
Ярким свидетельством того, что основная масса верующих Русской Церкви отвергает либерализм, обновленчество и экуменизм, является резкая потеря авторитета и популярности епископов-экуменистов и обновленцев.
Так, известный своими прокатолическими симпатиями епископ Новосибирский и Бердский Сергий (Соколов) после того, как направил католикам Новосибирска поздравление в связи с освящением нового кафедрального собора, подвергся за это резкой критике со стороны собственной паствы. «Верю, писал в этом поздравлении, адресованном папскому архиерею Йозефу Верту, владыка Сергий, что Христово благовестие, глашатаем которого являетесь Вы и Ваши помощники, станет для жителей нашего региона новым источником духовного преображения».
Подобное вероотступничество вызвало глубокое возмущение в среде православных новосибирцев. В день освящения католического храма молодежь города устроила пикет. В храмах Новосибирска стало распространяться «Воззвание к русским людям», в котором, в частности, отмечалось, что «Все слова о проповеди католическим священством учения Христова не более, чем прикрытие духовной экспансии Рима». Цитируя Оптинского старца Амвросия, который обличал католиков в том, что «они стараются не ко Христу обращать и приводить людей, а к своему папе», авторы листовки отмечают агрессивную сущность замыслов Ватикана.
«Зачем в Новосибирск приехал личный представитель папы? Зачем освящают в центре России католический престол?» Отвечая на эти вопросы, воззвание говорит о продолжении инославной охоты «за душами русских людей».
Не менее показателен и скандал, случившийся недавно в Петербурге в день именин митрополита Владимира (Котлярова), правящего архиерея Санкт-Петербургской епархии. В этот день перед воротами Александро-Невской Лавры собрались православные верующие, требовавшие ухода владыки Владимира на покой. Перед началом Божественной Литургии на паперти Свято-Троицкого Собора пикетчики развернули плакаты: «Митрополит-еретик, уходи от нас», «Анафема» и им подобные.
В листовках под названием «Избави нас от лукавого», которые раздавали участники пикета, говорилось:
«Скоро исполнится два года, как нашей епархией управляет митрополит Владимир (Котляров), сменивший уже 17 кафедр и известный своей экуменической деятельностью. За время правления митр. Владимира город стал центром миссии воинствующих католических орденов. Католики открыли новые костелы и новые учебные заведения. Неоднократно митр. Владимир ездил к протестантам, а летом 1997 года самолично приветствовал с амвона в Никольском соборе женщину-«епископа» из Гамбурга. Город стал за это время центром сектантства и местом вседозволенного разгула заезжих проповедников.
С подачи митр. Владимира злые семена экуменизма расцвели пышным цветом на приходах: католик-иезуит Мигель Арранц открыто проповедует в храме у Варшавского вокзала (и не только там). Сослужение с еретиками и их причащения стали практиковаться в целом ряде храмов Петербурга и пригородов. За время его правления замерла или была разрушена приходская жизнь в десятках церквей и соборов. Бессмысленные кадровые перемещения и мздоимство, коррупция и полное пренебрежение интересами паствы при единственном интересе к деньгам и «гуманитарной помощи» экуменистов вызывают у народа церковного возмущение или ведут к апатии, полному замиранию приходской жизни.
Два года достаточный срок для экспериментов заезжего архиерея над церковным народом и петербургской паствой. Хватит! Мы не желаем дальнейшего осквернения наших святынь! Ради церковного блага и сохранения единства мы просим и требуем удаления митр. Владимира с петербургской кафедры!
Владыка Владимир! Уйдите на покой, уезжайте за границу, куда угодно, только избавьте нас от своего присутствия. Духовенство наше, настрадавшееся от вас, не любит вас, народ не любит и не принимает. Не доводите дело до открытого возмущения, уйдите сами…»
Вскоре после начала пикетирования верующих окружили милиционеры. Впрочем, после предъявления документов, убедившись в мирных намерениях собравшихся, они ушли, потребовав, однако, прекратить раздачу листовок. Зато вскоре появились представители личной охраны митрополита, которые вытеснили пикетчиков с паперти и потребовали от них покинуть территорию Лавры.
Очевидно, в епархии сильно обеспокоились происходящим и задействовали все имеющиеся возможности для удаления протестующих. Не прошло и получаса, как у пикета появились люди в штатском, предъявившие документы ГУВД и представившиеся оперативными работниками. Они заявили собравшимся, что получили категорический приказ очистить территорию Лавры, а в случае сопротивления пикетчиков арестовать их. Не желая стать виновниками беспорядков, верующие, так и не дождавшись митрополита, которому они хотели вручить свою петицию, прекратили пикетирование.
Сам митрополит Владимир, несмотря на усиленную охрану, так и не решился войти в храм, пока пикет не вытеснили из Лавры. Что ни говори, а это весьма характерная и показательная деталь! Экуменисты-вероотступники чувствуют свою обреченность.
К. Д.
Ярким свидетельством того, что основная масса верующих Русской Церкви отвергает либерализм, обновленчество и экуменизм, является резкая потеря авторитета и популярности епископов-экуменистов и обновленцев.
Так, известный своими прокатолическими симпатиями епископ Новосибирский и Бердский Сергий (Соколов) после того, как направил католикам Новосибирска поздравление в связи с освящением нового кафедрального собора, подвергся за это резкой критике со стороны собственной паствы. «Верю, писал в этом поздравлении, адресованном папскому архиерею Йозефу Верту, владыка Сергий, что Христово благовестие, глашатаем которого являетесь Вы и Ваши помощники, станет для жителей нашего региона новым источником духовного преображения».
Подобное вероотступничество вызвало глубокое возмущение в среде православных новосибирцев. В день освящения католического храма молодежь города устроила пикет. В храмах Новосибирска стало распространяться «Воззвание к русским людям», в котором, в частности, отмечалось, что «Все слова о проповеди католическим священством учения Христова не более, чем прикрытие духовной экспансии Рима». Цитируя Оптинского старца Амвросия, который обличал католиков в том, что «они стараются не ко Христу обращать и приводить людей, а к своему папе», авторы листовки отмечают агрессивную сущность замыслов Ватикана.
«Зачем в Новосибирск приехал личный представитель папы? Зачем освящают в центре России католический престол?» Отвечая на эти вопросы, воззвание говорит о продолжении инославной охоты «за душами русских людей».
Не менее показателен и скандал, случившийся недавно в Петербурге в день именин митрополита Владимира (Котлярова), правящего архиерея Санкт-Петербургской епархии. В этот день перед воротами Александро-Невской Лавры собрались православные верующие, требовавшие ухода владыки Владимира на покой. Перед началом Божественной Литургии на паперти Свято-Троицкого Собора пикетчики развернули плакаты: «Митрополит-еретик, уходи от нас», «Анафема» и им подобные.
В листовках под названием «Избави нас от лукавого», которые раздавали участники пикета, говорилось:
«Скоро исполнится два года, как нашей епархией управляет митрополит Владимир (Котляров), сменивший уже 17 кафедр и известный своей экуменической деятельностью. За время правления митр. Владимира город стал центром миссии воинствующих католических орденов. Католики открыли новые костелы и новые учебные заведения. Неоднократно митр. Владимир ездил к протестантам, а летом 1997 года самолично приветствовал с амвона в Никольском соборе женщину-«епископа» из Гамбурга. Город стал за это время центром сектантства и местом вседозволенного разгула заезжих проповедников.
С подачи митр. Владимира злые семена экуменизма расцвели пышным цветом на приходах: католик-иезуит Мигель Арранц открыто проповедует в храме у Варшавского вокзала (и не только там). Сослужение с еретиками и их причащения стали практиковаться в целом ряде храмов Петербурга и пригородов. За время его правления замерла или была разрушена приходская жизнь в десятках церквей и соборов. Бессмысленные кадровые перемещения и мздоимство, коррупция и полное пренебрежение интересами паствы при единственном интересе к деньгам и «гуманитарной помощи» экуменистов вызывают у народа церковного возмущение или ведут к апатии, полному замиранию приходской жизни.
Два года достаточный срок для экспериментов заезжего архиерея над церковным народом и петербургской паствой. Хватит! Мы не желаем дальнейшего осквернения наших святынь! Ради церковного блага и сохранения единства мы просим и требуем удаления митр. Владимира с петербургской кафедры!
Владыка Владимир! Уйдите на покой, уезжайте за границу, куда угодно, только избавьте нас от своего присутствия. Духовенство наше, настрадавшееся от вас, не любит вас, народ не любит и не принимает. Не доводите дело до открытого возмущения, уйдите сами…»
Вскоре после начала пикетирования верующих окружили милиционеры. Впрочем, после предъявления документов, убедившись в мирных намерениях собравшихся, они ушли, потребовав, однако, прекратить раздачу листовок. Зато вскоре появились представители личной охраны митрополита, которые вытеснили пикетчиков с паперти и потребовали от них покинуть территорию Лавры.
Очевидно, в епархии сильно обеспокоились происходящим и задействовали все имеющиеся возможности для удаления протестующих. Не прошло и получаса, как у пикета появились люди в штатском, предъявившие документы ГУВД и представившиеся оперативными работниками. Они заявили собравшимся, что получили категорический приказ очистить территорию Лавры, а в случае сопротивления пикетчиков арестовать их. Не желая стать виновниками беспорядков, верующие, так и не дождавшись митрополита, которому они хотели вручить свою петицию, прекратили пикетирование.
Сам митрополит Владимир, несмотря на усиленную охрану, так и не решился войти в храм, пока пикет не вытеснили из Лавры. Что ни говори, а это весьма характерная и показательная деталь! Экуменисты-вероотступники чувствуют свою обреченность.
К. Д.
“И ВСЕ ЖЕ ВЕРИТЬ…”
Валентина Коростелева
* * * Так что опять преподнесет нам Завтра: Уж кажется, все беды - с нами, тут. Но велики у дьявола затраты, Еще доплатит за надежность пут. Такого бесконечного болота, Наверно, не бывало на Руси. Опять себе решает Дума что-то, Опять народ во всяческой грязи. Зато поводыри - в цвету и в теле, И с барского стола дадут щепоть… О, знать бы только, что на самом деле Нас не оставил все-таки Господь! УТРЕННЕЕ Солнце взошло над равниной, Тихо поплыло себе… Этот порядок старинный - Как равновесье в судьбе. Сердце, прошу, успокойся, Мало ли было обид! Светом чудесным умойся, Слушай, что Бог говорит. Хватит крутых разговоров, Споров, ведущих назад, - Эти известные воры Глушат божественный сад. Коль замолкают поэты - Демоны ждут барыша… Жаждет покоя и света Мятая бурей душа! РУСЬ Ах, хорошо бы - о хорошем! Но темь гуляет даже днем. Да нет, мы вовсе не о прошлом, - Когда потерям счет ведем. Душа побитая стенает, И все не тает в горле ком, - Когда Державина не знают, А Пушкин только чуть знаком. Как можно толковать о чем-то, Когда душа - на вертеле, Когда с ума сошли девчонки, - И от бесстыдства в том числе. Пред Богом преклонить колено Я за других сегодня тщусь, И смотрит Запад вожделенно На павшую святую Русь… НЕБО Вот уже в реке очнулись воды, Тешит ветер, весело кружа, - И под звонким, добрым небосводом Тихо очищается душа. Боже мой, как много слов напрасных, Душу опаляющих страстей! Много ли часов, минут прекрасных - Насчитает сердце в жизни всей? Опьянимся музыкой, стихами, Вешним солнцем душу наградим! Если не расстанемся с грехами, То хотя бы небо разглядим… НА ВЕТРУ В ночь, когда воссияет безбрежность, И заботы уснут у дверей, - Подари мне высокую нежность, Я отвечу любовью своей. Дни и годы, спеша, пролетают, И не наша заря поутру, - Если нежности нам не хватает, Если сердце опять на ветру. Я еще ничего не итожу, Только как же - на игрищах мук - Не хватает улыбки хорошей, Волшебства твоих губ, твоих рук! РАДОСТЬ Еще слепы рассветные минуты, Еще закаты выстрочены ржой, И не на что надеяться как будто, И прислониться не к чему душой… А юный март не знает ничего-то, И ветерком летит через порог, И солнце свою вечную работу С улыбкой совершает, ей же Бог. И щедрый свет на небе прописался, Уже почти что царствует весна, И с радости сегодня нализался Сосед, добыв дешевого вина. Весна чарует, ластится, смеется, И, может, в этой миссии святой До каждого в России доберется, - И повернет свой ключик золотой… НА ПЕРЕЛОМЕ И снова охнешь: жизнь - такая стерва, Что крутит-вертит душу до зари, И снова не выдерживают нервы Всей свистопляски, черт ее дери. Там сволочи шутя дома взрывают, Тут демагоги, улыбаясь, врут, Там ни за что старуху убивают, Здесь капиталы грязные куют. Кругом - и эгоизм, и лицемерье, Толкает жизнь на хамство и обман. И ни к чему ни капельки - доверья, И безнадегой каждый третий пьян. И гибнет люд, пока паны грызутся, И слово обкарнали, как доску, И выживает только проститутство, Все прочее уходит в боль-тоску… НА ИСХОДЕ ЛЕТА Пахнуло прелою листвой, Ущербной осенью пахнуло, И под упавшею травой - Перестоявший гриб понурый. Но солнце греет все еще, Еще просвечивает чащу, И, продолжая добрый счет, Напоминает вдруг о счастье. Не тороплю свою стезю, И каждый день такой - награда. Горит боярышник вовсю, И сыплет ягодную радость… Не долго править красоте, Дожди поводья скоро спустят, - А нынче божий дух везде, И далеко пока до грусти… ИГРА Высвечивают вновь прожектора Очередного князя и мессию, Опять идет великая игра Сердцами и растерянной Россией. И жизнь проходит в этой кутерьме, Порой игривой, а порой кошмарной, И вновь совсем не те, не те в тюрьме, А те опять живут себе шикарно. Россия-мама, милая земля, Где наши души брошены на рынок, Я так боюсь - и разве только я! - Что в плен тебя возьмут и сердце вынут… ДАЙ СИЛЫ, БОЖЕ… Еще отрезок жизни прожит. Остановиться бы. Понять. По гороскопу день хороший, А голова болит опять. Наверно, не при чем светила, Когда сюрпризы шлет судьба, - Что подрывают стены тыла, Из принца делают раба. Когда Россия едет юзом, Когда покоя - ни на грош, - Все беспощадней тяжесть груза, Который все-таки несешь. Дай силы, Боже, продираться Сквозь злобу, мелочность и ложь, И человеком оставаться, И все же верить, Верить все ж!
* * * 4 декабря в Союзе писателей России (Комсомольский пр., 13) состоится юбилейный творческий вечер Валентины Коростелевой с презентацией книг: “Моя Божественная Русь” (лирика, гражданская поэзия, юмор) и “Не случайные встречи” (документальная публицистика о судьбе русской культуры, о встречах с Николаем Рубцовым, Расулом Гамзатовым, Борисом Примеровым, Георгием Куницыным и другими достойнейшими людьми земли русской). В вечере участвуют известные писатели. Ведущий - поэт Валентин Сорокин. Вход свободный. Начало в 18 часов. * * * Газета “Завтра” тепло поздравляет Валентину КОРОСТЕЛЕВУ с юбилеем и желает ей творческих удач, здоровья и добра.
* * * Так что опять преподнесет нам Завтра: Уж кажется, все беды - с нами, тут. Но велики у дьявола затраты, Еще доплатит за надежность пут. Такого бесконечного болота, Наверно, не бывало на Руси. Опять себе решает Дума что-то, Опять народ во всяческой грязи. Зато поводыри - в цвету и в теле, И с барского стола дадут щепоть… О, знать бы только, что на самом деле Нас не оставил все-таки Господь! УТРЕННЕЕ Солнце взошло над равниной, Тихо поплыло себе… Этот порядок старинный - Как равновесье в судьбе. Сердце, прошу, успокойся, Мало ли было обид! Светом чудесным умойся, Слушай, что Бог говорит. Хватит крутых разговоров, Споров, ведущих назад, - Эти известные воры Глушат божественный сад. Коль замолкают поэты - Демоны ждут барыша… Жаждет покоя и света Мятая бурей душа! РУСЬ Ах, хорошо бы - о хорошем! Но темь гуляет даже днем. Да нет, мы вовсе не о прошлом, - Когда потерям счет ведем. Душа побитая стенает, И все не тает в горле ком, - Когда Державина не знают, А Пушкин только чуть знаком. Как можно толковать о чем-то, Когда душа - на вертеле, Когда с ума сошли девчонки, - И от бесстыдства в том числе. Пред Богом преклонить колено Я за других сегодня тщусь, И смотрит Запад вожделенно На павшую святую Русь… НЕБО Вот уже в реке очнулись воды, Тешит ветер, весело кружа, - И под звонким, добрым небосводом Тихо очищается душа. Боже мой, как много слов напрасных, Душу опаляющих страстей! Много ли часов, минут прекрасных - Насчитает сердце в жизни всей? Опьянимся музыкой, стихами, Вешним солнцем душу наградим! Если не расстанемся с грехами, То хотя бы небо разглядим… НА ВЕТРУ В ночь, когда воссияет безбрежность, И заботы уснут у дверей, - Подари мне высокую нежность, Я отвечу любовью своей. Дни и годы, спеша, пролетают, И не наша заря поутру, - Если нежности нам не хватает, Если сердце опять на ветру. Я еще ничего не итожу, Только как же - на игрищах мук - Не хватает улыбки хорошей, Волшебства твоих губ, твоих рук! РАДОСТЬ Еще слепы рассветные минуты, Еще закаты выстрочены ржой, И не на что надеяться как будто, И прислониться не к чему душой… А юный март не знает ничего-то, И ветерком летит через порог, И солнце свою вечную работу С улыбкой совершает, ей же Бог. И щедрый свет на небе прописался, Уже почти что царствует весна, И с радости сегодня нализался Сосед, добыв дешевого вина. Весна чарует, ластится, смеется, И, может, в этой миссии святой До каждого в России доберется, - И повернет свой ключик золотой… НА ПЕРЕЛОМЕ И снова охнешь: жизнь - такая стерва, Что крутит-вертит душу до зари, И снова не выдерживают нервы Всей свистопляски, черт ее дери. Там сволочи шутя дома взрывают, Тут демагоги, улыбаясь, врут, Там ни за что старуху убивают, Здесь капиталы грязные куют. Кругом - и эгоизм, и лицемерье, Толкает жизнь на хамство и обман. И ни к чему ни капельки - доверья, И безнадегой каждый третий пьян. И гибнет люд, пока паны грызутся, И слово обкарнали, как доску, И выживает только проститутство, Все прочее уходит в боль-тоску… НА ИСХОДЕ ЛЕТА Пахнуло прелою листвой, Ущербной осенью пахнуло, И под упавшею травой - Перестоявший гриб понурый. Но солнце греет все еще, Еще просвечивает чащу, И, продолжая добрый счет, Напоминает вдруг о счастье. Не тороплю свою стезю, И каждый день такой - награда. Горит боярышник вовсю, И сыплет ягодную радость… Не долго править красоте, Дожди поводья скоро спустят, - А нынче божий дух везде, И далеко пока до грусти… ИГРА Высвечивают вновь прожектора Очередного князя и мессию, Опять идет великая игра Сердцами и растерянной Россией. И жизнь проходит в этой кутерьме, Порой игривой, а порой кошмарной, И вновь совсем не те, не те в тюрьме, А те опять живут себе шикарно. Россия-мама, милая земля, Где наши души брошены на рынок, Я так боюсь - и разве только я! - Что в плен тебя возьмут и сердце вынут… ДАЙ СИЛЫ, БОЖЕ… Еще отрезок жизни прожит. Остановиться бы. Понять. По гороскопу день хороший, А голова болит опять. Наверно, не при чем светила, Когда сюрпризы шлет судьба, - Что подрывают стены тыла, Из принца делают раба. Когда Россия едет юзом, Когда покоя - ни на грош, - Все беспощадней тяжесть груза, Который все-таки несешь. Дай силы, Боже, продираться Сквозь злобу, мелочность и ложь, И человеком оставаться, И все же верить, Верить все ж!
* * * 4 декабря в Союзе писателей России (Комсомольский пр., 13) состоится юбилейный творческий вечер Валентины Коростелевой с презентацией книг: “Моя Божественная Русь” (лирика, гражданская поэзия, юмор) и “Не случайные встречи” (документальная публицистика о судьбе русской культуры, о встречах с Николаем Рубцовым, Расулом Гамзатовым, Борисом Примеровым, Георгием Куницыным и другими достойнейшими людьми земли русской). В вечере участвуют известные писатели. Ведущий - поэт Валентин Сорокин. Вход свободный. Начало в 18 часов. * * * Газета “Завтра” тепло поздравляет Валентину КОРОСТЕЛЕВУ с юбилеем и желает ей творческих удач, здоровья и добра.
ПСИХ ФИЛИПП И ДРУГИЕ ( РАССКАЗ )
Александр Брежнев ПОСЛЕ ПЯТОГО КУРСА я проходил практику в маленькой районной психбольнице в семи километрах от города и в километре от шоссе, уходящего далеко за горизонт. Одноэтажные больничные корпуса не имели заборов; да что там корпуса, вся территория была “распахнутой”, то есть не имела железобетонной ограды, какие обычно бывают в больницах такого типа. Больные спокойно ходили по двору, по околобольничному саду, спускались даже к маленькому мелкому прудику, но убегать не убегали и, мало того, не буянили. Окружающая природа, а точнее, такая вот свобода, их успокаивала. Я был в подчинении молодого врача Никиты Никитыча. Высокий, худой, сосредоточенный, он почти постоянно курил трубку. Психиатрия ему крепко нравилась. Никита Никитыч заканчивал писать кандидатскую и через год собирался защищаться. В первый же день он доверил мне самому собрать психстатус у вновь поступившего буйного больного, на второй - назначить лечение и, убедившись, что у меня более-менее все получается, на третий день разрешил мне самостоятельно вести несколько больных-хроников, которые не были буйными и лечились в больнице по нескольку лет. Я старался, как мог, я “обсасывал” своих больных, я изучал их души, я мечтал понять их мир. А как я порой сочувствовал их горю! Я плакал, замечая, что некоторые из них были равнодушны ко всем моим стараниям; они могли по нескольку суток кряду сидеть неподвижно, как каменные изваяния, и сотню раз, да какой там сотню - тысячу раз на одной тональности шептать: “Здравствуйте!.. Здравствуйте!..” И тогда всему персоналу казалось, что у этих больных давным-давно нет души. Нет, у них были души. Но точно глухие. Только как, как до них докричаться? Я старался лечить их. Я прописывал им наисовременнейшие лекарства. Я ходил вместе с ними на прогулки. И часто, порой присев рядом с ними у старых больничных порожков, пытался поддерживать их компанию, окаменело шепча: “Здравствуйте!.. Здравствуйте!…” Этим приемом я пытался войти в больного, стать его другом. Мои старания в психиатрии были небезынтересны для администрации. И часто молодая главврачиха, остановив меня на больничном дворе, клала свою тоненькую наманикюренную ручку на мое плечо и серьезно-медленно, без всякой там грубости, которая порой так характерна была для нее, говорила: - Вы мне нравитесь, вы хороший мальчик. Да и больные в вас души не чают… Полуотвернувшись от нее, я растерянно моргал глазами. Она мне нравилась, ибо нежность ее была не фальшивой. А в таких случаях мужчина безоговорочно подчиняется женщине. - Поднимите глаза и посмотрите на меня… - просила она. И, подняв глаза, я гордо смотрел на нее. - Ишь ты!.. - шептала она. Ей дышалось легко. А я задыхался. Ибо, кроме запаха пудры и губной помады, меня оглушал сверхаромат ее французских духов. И, не выдержав, я сказал ей: - Извините, но у меня аллергия на духи… На что она улыбнулась и сказала: - Вы бедный, и вам еще многого не понять… А затем, вдруг став крайне серьезной, она подперла руками бока и грозно топнула ножкой: - Ступайте работать. Через час я приду и проверю все ваши истории. И если что будет не так, то я вас вздерну… Поняли? - Понял… - пробормотал я. ПЕРЕД НОЧНЫМИ дежурствами, прогуливаясь по двору, я часто кланялся ей издали. И она тоже кланялась и, раскланявшись, говорила: - У меня сегодня пустошный день, так что после обеда приходите пить кофе. Я до этого не любил пить кофе. Но она меня научила. И если раньше этот напиток был для меня мучительно горек, то теперь я с необыкновенной радостью мог выпивать его по нескольку чашек кряду, при этом лишь чуть добавляя сахар. И стоило мне как следует вглядеться в ее лицо, как она, покраснев, останавливала у полураскрытых губ дымящуюся чашечку, смотрела в приоткрытое окно так, как будто бы ждала кого-то. - Здоровую душу нельзя полностью понять, а больную тем более… - как-то сказала главврачиха. В эти минуты всю ее красоту как рукой сняло. Ее взгляд, остановившийся на мне, трогал меня - столько врачебной энергии в нем было. Женщина, которую я все время считал ветреной, вдруг переменилась: сила, ум и даже сметливость - все было в ее взгляде. - За мою жизнь не одна сотня больных в этой больнице перебывала. И что вы думаете? Хоть один из них вылечился? Нет.. Больная душа, она как камень. Не подпускает к себе… За окном шумел ветер. Перезревшие яблоки на ветвях деревьев хоть и болтались из стороны в сторону, но на землю не падали. Мимо окна прошел больной, на вид не городской, деревенский. Страшно исхудавший. Он как-то странно поднимал к небу голову, несколько в сторону отводя глаза, словно этим самым прерывал какие-то свои тайные размышления. Он вдруг громко восклицал: - Серафиме, моли Бога о нас!.. - Как холодно мне бывает на свете от таких вот больных… - вздохнула главврач и тут же встрепенулась, - Да вы кофе-то пейте, а то, глядишь, отстынет. На меня не обращайте внимания. - А я и не обращаю… - ответил я ей тихо. - Ба, ругается… - посмотрев в окно, встрепенулась она вновь. - Надо позвонить санитарам, пусть они поскорее отведут его в корпус… - И, взяв трубку, начала набирать номер дежурки. - Не надо, не делайте этого, - остановил я ее. - Ему надо высказаться. Поругается, поругается и перестанет. Она закрыла окно. - Нет, вы просто не представляете, как мне тут жутко работать… - ее лицо было строгим и сосредоточенным. Вот она подошла ко мне и остановилась. Ее руки легли мне на плечи. Я покраснел. - Где же вы раньше были… - в волнении прошептала она. - Как жаль, жаль… - И вздохнула. - Рано или поздно, а я все равно отсюда уеду. Я поцеловал ее. А после она, точно школьница, плакала, и я успокаивал ее. Мне было жаль, что мы не пара. - Успокойтесь… - тихо говорил я ей. - Вы такая славная… Я считаю, что вы нисколечко не разочаровались в своей профессии, наоборот, вы так, так переживаете… - Нет, вы всего не знаете… - и спрятала глаза. - Вам хочется спать? - спросил я ее. - Что-о? - вспыхнула вдруг она, превратившись в какой-то бешеный вихрь. “Да она же сама больная, - подумал я. - Ведь не зря же говорят, что почти все психиатры - немножечко чокнутые…” - Да какой же ты врач? Да какой же ты мужик, если ты душу женщины распознать не можешь? - запричитала она. - Нет, избави Бог такого.. Лучше совсем без мужа, чем такого… Конечно, не очень приятны были мне эти ее слова. Ну а еще я понял, что разонравился ей. И, не глядя больше на нее, я встал и пошел к выходу. Шел и шел, покуда не пришел к дежурке. Здесь я временно живу. В соседней комнате днюет и ночует Никита Никитыч. Он любит дежурить, потому что за дежурство платят. Сорок рэ; стаж работы и плюс у него высшая категория, вот и набегает. Я тихонько пробрался в свою комнату и, не раздеваясь, лег на постель. Где-то в полуспокойном корпусе кричал вновь поступивший больной. Но Никита Никитыч спокойно храпел во всю ивановскую. Постепенно заснул и я. На другой день шел мелкий дождь. И главврачиха, помирившись со мной, шутя говорила: - Я не подпишу тебе практику, покуда ты не образумишься… На ней была шелковая голубая кофточка и дорогие разноцветные бусы. И хотя все эти цвета были нежными, холода в них хоть отбавляй, потому что сама главврачиха, как обычно и все старые девы, была не в меру строга, да в придачу нервная. Она вновь приглашала на кофе. И я обещал прийти. МЫ С НИКИТОЙ НИКИТЫЧЕМ просматривали истории болезни, когда к нам зашел посторонний. Это был мужичок - маленький, толстенький, с добрыми глазками. В руках держал конверт и узелок с вещами. Увидев Никиту Никитыча, восторженно произнес: - Вот, доктор, как вы и велели, справку привез… - и улыбнулся тихо и очень даже как-то выстраданно. - Ладно, давай сюда… - буркнул Никита Никитыч и, раскрыв конверт, достал справку. Однако не справка это была, а направление на ВТЭК. Наша больница обслуживала несколько районов, больной был из самого дальнего района, находившегося примерно в ста километрах от нас. - Ишь ты, еще молодой, а уже группу захотел! - воскликнул Никита Никитыч и хитро-прехитро оглядел больного. Тот сидел перед ним неуклюже, терпеливо уставившись на конверт. Руки его обхватывали кепку - засаленную, старую, но держал он ее так, словно цены ей не было. Дышал шумно, через рот. Подбородок и щеки его были гладко выбриты. - Кем работаешь?.. - спросил Никита Никитыч. - Пастух, - вытирая слюну с губ, произнес мужичок, и тут его понесло: - Доктор, меня снег окаянный замучил. Он и на меня, и на коров день и ночь валит, точно падун какой. Порой от него и не пройти, и не проехать, и иногда по пояс как выпадет, так одно мученье, да какое мученье, сущая каторга по полю идти. Мне за коровами надо бегать, а тут какие могут быть бега, если ты сам словно в яме, а выкарабкаться не можешь… Я начальству своему говорю, мол, как же мне коров пасти, если снег густой идет, а они меня посылают на три буквы, мол, иди, и все… Один председатель умный оказался. Расспросил меня как следует и сразу же к врачу направил. Помните, доктор, я прошлый раз приезжал… - Помню, помню, - буркнул Никита Никитыч. И каким-то непонятным показался мне этот его ответ. Да и раньше таким я его никогда не видел. То ли зол он был, то ли не в настроении, ибо я вдруг понял, что на контакт с больным он не желает идти и не пойдет; а в итоге получается, что ждать больному помощи от него не следует. - Тяжелый снег, ну просто спасу от него нет! - торопливо проговорил больной и, заметив, что Никита Никитыч смотрит на него очень строго, поджал губы. - А чем я тебе помогу?.. - спросил доктор. - Жалкенький, миленький, доктор дорогой, дайте мне группу. - закричал больной. - Говорят, если вы мне группу дадите, то мне враз и полегчает. От этого снега голова у меня день и ночь болит. Я даже соображать разучился, раньше хоть хитрить мог, а теперь вот стал как тряпка. Из-за снега потерялся я весь как-то. Даже маманька на меня злится, говорит, родился нормальным, а вот вырос и дураком стал… Эх, доктор, думаешь, этак-то все просто. Я и запивал, а снег все равно идет и идет, коров облепляет, траву облепляет и все, все вокруг облепляет.