Страница:
Цель Международного фестиваля современного танца "Рампа Москвы", прошедшего в седьмой раз, формулируется так: знакомство публики с поисками новых форм в области танца. Цель - безусловно, благая. Но, как давно записал в своих "Дневниках" Лев Толстой, в современном искусстве (Толстой подразумевал литературу) "нам с одинаковой притягательностью предлагается всё, что производится. Чем дальше назад, тем меньше предлагаемое: большая часть отсеяна временем…. Предлагаемое имеет вид конуса вершиной книзу…. Очевидно, и среди современных есть такие, которые останутся, но трудно напасть на них, во-первых, потому, что их так много, что нельзя пересмотреть всех, а во-вторых, потому, что, так как толпа всегда глупа и безвкусна, выставляется на вид только самое плохое". Замечу, то, что одобрено временем, не зря называется классикой и в искусстве танца. Хотя сам классический танец, как любое живое творчество, новаторству не чужд. Вспомним хотя бы Юрия Григоровича. Его балеты "Спящая красавица", "Щелкунчик", "Лебединое озеро", "Иван Грозный", "Ромео и Джульетта", "Золотой век" привнесли немало нового в искусство танца, существенно обогатили его.
Памятуя об этом, я и буду рассматривать то, что на сей раз предложила "Рампа Москвы", которая, как и предыдущая, прошла на сцене Театра имени А.С. Пушкина. Свои работы представили балетные труппы Словении, Италии, Венгрии, Австрии, Украины, России. "Балет "Москва" показал сразу три свои новые постановки - "Свадебку", "Иудифь", "Terraclinium". Исходя из весьма представительной географии участников фестиваля, замечу, что лексика Contemporаry Dance к настоящему времени в основном устоялась. Почерк большинства постановок этого направления узнаваем. Приемы привычны. Поиск сведен к тому, как заинтриговать публику, вызвать ее заинтересованный отклик, неважно чем - надрывом, эротикой, голым телом, даже откровенным эпатажем. В этом и состоит главное отличие большинства новейших постановок современного танца от работ мастеров классики, рождающее в чем-то даже пренебрежительное к ним отношение со стороны взыскательной части публики, что само по себе, конечно же, неправомерно.
Оговорюсь, что и в этой, конъюнктурной в немалой степени области, работают люди, которые искренне ищут новые пути в искусстве пластики тела, способные ответить современным вызовам времени. И делают это с любовью к человеку, не опуская его до низменных инстинктов, а, наоборот, облагораживая его, помогая постичь нелегкую премудрость: уважать себя, а, следовательно, и окружающих. В этом ключе была показана работа одного из основателей "Фичо Балета" из Словении Горана Богдановски, который обращал на себя внимание и прежде. Его моноспектакль "Иван" продолжает развивать новое направление синтеза музыки, танца и драмы, которое, по его словам, должно "преображать повседневность в искусство". И вот перед нами - до трусов раздетый молодой человек в тонких очках, который пластикой движений, жестами, мимикой лица, обворожительной улыбкой пытается показать, как зависит самочувствие парня по имени Иван от вызовов внешнего мира. Физическая обнаженность героя - зримый образ обнаженности его чувств. Это и переламывает первоначально скептический настрой зала: в конце получасового выступления лица большинства зрителей освещает добрая улыбка. Каково будущее этого вида искусства пластики тела (танцем назвать это трудно) - покажет время. Но то, что эти поиски не оставляют аудиторию равнодушной - факт несомненный.
Балет "Трилогия", представленный на фестиваль Туринским театром балета, которым с недавних пор руководит молодой хореограф Маттео Леваджи, стремится, по его словам, продолжить линию на усиление драматического компонента танца. Балет построен как инструментальный концерт, исполненный посредством танца и музыки. Его средняя часть - лирическое адажио, па де-де, которое артисты танцуют под музыку Генделя, - близка классике. А первая и третья части, поставленные на музыку Арво Пярта и Майкла Наймана, используют приемы современного балета, которые здесь выглядят почти каноническими. В целом балет, исполненный на весьма высоком для постановок современного танца уровне, оставляет неплохое впечатление. Некая ирония, звучащая в этих словах, отражает существующую на сегодня иерархию классического и современного танцев. Впрочем, па де-де получило свою порцию аплодисментов у стосковавшейся по высокому искусству танца публики. Что же до стремления усилить драматический компонент, то, на мой взгляд, в любой добротной постановке старой классики, не говоря уж о балетах Григоровича, его, как и возвышающей душу романтики, не в пример больше.
Интересным было выступление Будапештского театра танца, которым руководит его основатель, хореограф Бэла Фолди. Стиль театра соединяет в себе основы классики и выразительных средств современного танца, развитых в Европе и Америке, которые выше названы почти каноническими. Именно выступление этого коллектива дало почувствовать, что на сегодня "европейский модерн танец" устоялся. И это - грустно. Бурное развитие завершено, а результатов, хотя бы на йоту приблизивших его авторитет к авторитету классического балета, нет. Тем не менее, вечер, когда был показан спектакль венгерского коллектива "Время", стал, пожалуй, лучшим на фестивале. Начнем с того, что очень хороша идея спектакля. Четыре хореографа, работающие сейчас в разных странах Европы, рассказывают о том, что занимает их сегодня, в начале нового века, не только языком танца (мы видим четыре па де-де, поставленных ими), но с помощью иных средств. На опускающемся после каждого па де-де экране мы видим, как они репетируют, рассматриваем картины, висящие у них, слышим музыку, которую они предпочитают. Это ново привлекает. Да и танцы, совмещенные с личностью хореографа, прокручиваются памятью по-иному. Жаль только, что при всем несходстве личностей хореографов и мыслей, вложенных ими в постановки, не только лексика танцев, но их приемы и сочетания нередко казались до удивления похожими.
В вечер, когда предстоял показ постановки Компании Эдитты Браун, австрийского хореографа, которая, как значилось в программке, "следует своим собственным путем в искусстве", перед началом спектакля царил небывалый ажиотаж. Еще бы! Ведь "в сочетании с доброжелательным упрямством и спокойным пренебрежением к модным поветриям и увлечениям поэтическая сущность ее творений превращается в аргумент против повсеместного разочарования в действительности". Таким слогом даже о лучших своих друзьях не писал ни один из признанных сладкопевцев XX века. Кроме членов австрийского посольства на показ пришли и иные знаменитости Москвы, такие, как Роман Виктюк. Сверх того, видимо, в награду за хорошее поведение, на спектакль привели еще и школьников. И вот "в оболочке компьютерной музыки" Тьери Забойцефф зрители начинают приобщаться к "одному из самых таинственных и, одновременно, трогательных спектаклей о мире в эру генетически модифицированных оргвнизмов" "Luvos vol. 2." Пусть меня простят за столь обильное цитирование программки спектакля, но добавить что-то равноценное я не могу. Разве что в названии "luvos" означает сорт белой глины, которой перед спектаклем обильно умащают свои голые тела артисты, а vol. 2 - говорит о том, что так же, но с цифрой 1, была названа постановка того же хореографа 20 лет тому назад, рассказывавшая "о мире" в те времена. На протяжении почти часа представления при неярком освещении сцены зрители могли видеть в основном лишь спины, зады (правильнее было бы сказать ж… ы), руки и ноги артистов, переплетающихся так и эдак. Головы не выявлялись совсем. Да они и не нужны вовсе для "поэтической сущности" этого действа. Зато зады демонстрировались крупным планом и в различных сочетаниях. Только по окончании "танца", на пресс-конференции, я, как мои коллеги, узнала, что все пять выступавших артистов (танцоров?!) были дамами.
О трех спектаклях, которые показал на фестивале "Балет "Москва", скажу предельно кратко. "Свадебка" на музыку Стравинского, которую с трудом можно было узнать из-за эксцентричной аранжировки, была так переосмыслена и переиначена, что от ее славянских корней не осталось и рожек с ножками. Зато были невнятная кутерьма на сцене, голое тело невесты, пардон, ее души, множество движущихся колясок, куда поочередно прыгали друг на друга девки и парни, а также огромное число штампов современной хореографии. О графике танца и говорить нечего, ее не было и в помине. Зато все это заменяла "колоссальная энергетика" спектакля. Нынче так повелось: когда трудно что-то сказать, а сказать надо, на выручку приходит "энергетика". Хореографическая драма "Иудифь" поставлена по известному библейскому сюжету хореографом Эдвальдом Смирновым на музыку Екатерины Кожевниковой. Заняты в ней артисты обеих трупп "Балета "Москва" - классической и современной. Но ее постановка столь убога по мысли и исполнению, что ее нельзя назвать даже иллюстрацией этого ветхозаветного апокрифа, давшего жизнь стольким мировым шедеврам искусства. Примитивно все: накладные плечи ассирийских воинов во главе с Олоферном (как у современных хоккеистов), страдания женщин осажденного города Ветилуй, пир в стане ассирийцев с танцами продажных женщин. Венцом балета стал момент, когда обезглавленный! Олоферн исполняет свой заключительный танец. Тут добавить, как говорится, нечего. "Terraclinium" Никиты Дмитриевского - диаметрально противоположен "Иудифи". Он задуман как интеллектуальный современный балет. Но, во-первых, он во многом вторичен, а, во-вторых, непонятен ни широкому кругу зрителей, ни большинству балетных "профи". И потому остался как бы "вещью в себе".
Современный танец себя не исчерпал. Поиски продолжаются. И, кто знает, может быть, и будет открыто что-то такое, что останется с человеком на века. А потому и фестивали этого вида искусства нужны и полезны.
Владимир Винников АПОСТРОФ
Геннадий Климов. История Европы. Ось времени. - Тверь: ИД "Тверское княжество", 2008, 240 с., 1000 экз.
Растущий интерес к "альтернативной истории" обусловлен глубинным неприятием настоящего - ведь именно к нему приводит признанная в качестве истинной цепь прошедших событий. А если она оказывается иной, то иным должно стать и настоящее - по крайней мере, в нём должны открыться какие-то иные возможности, которые история "официальная" не просто перекрывает, но и начисто отрицает само их существование.
Скажем, одно дело, если вы родом из чернозёмной борозды, а совсем другое - если из древней, всеми забытой, но всё-таки царской или княжеской династии. Тогда у вас сразу появляются и другие объекты, и другие права наследования, и другие цели деятельности.
Именно этим социально-психологическим механизмом, на мой взгляд, объясняется, например, широчайшая популярность "новой хронологии" Фоменко и Носовского, а также других "альтернативщиков", в том числе Петра Хомякова. А уж "включить" после подобной исторической обработки соответствующую политическую активность - проще простого. Если "история всех предшествующих обществ" была историей борьбы классов - значит, и нужно заниматься классовой борьбой. А если в основе человеческой цивилизации лежит, скажем, Эрос да Танатос - надо просто "делать Любовь, а не Войну". И так далее.
Нынешний "исторический плюрализм", когда российскому общественному сознанию предлагается добрый (и не слишком) десяток концепций отечественного и мирового прошлого, означает прежде всего отсутствие в нём "образа желаемого будущего" - типично постмодернистская ситуация, маркером которой является знаменитое: "Распалась связь времён". Вот её и пытаются восстановить кто как умеет.
Книга Геннадия Климова - как раз из этой "альтернативной" плеяды, на грани собственно науки и "исторического фэнтэзи". Кстати сказать, тиражи в тысячу экземпляров были столичной нормой около четырех-пяти лет назад. Теперь, похоже, они становятся нормой и для местного книгоиздания (хотя типографские мощности в Твери вовсе не регионального уровня). Что весьма отрадно - тем более, с учётом нынешней рыночной системы распространения книг и развития интернета.
Ядром авторской концепции является представление о том, что около 45 тысяч лет назад в междуречье Волги и Дона возникла высокоразвитая цивилизация, основные центры которой располагались в среднем течении Дона у нынешнего села Костенки Воронежской области (город Арата) и в верховьях Волги на границе современных Тверской и Вологодской областей. А знаменитый Аркаим - лишь уменьшенная и поздняя копия этих великих городов древности.
Эта прародина всей человеческой цивилизации была населена вовсе не неандертальцами, но исключительно людьми "кроманьонского" типа, отличалась уникальным "альпийским" климатом, поскольку располагалась "под брюхом" у медленно таявшего Великого Ледника, и память о ней сохранилась у потомков в различных вариантах: Гипербореи, Атлантиды и даже Эдема.
Характерными памятниками той эпохи Геннадий Климов считает разбросанные по всей Евразии дольмены, которые якобы служили своеобразными терминалами для телепати- ческого общения а также, не исключено, телепортации и даже путешествий во времени. "Слово "дольмен" нужно читать как "ДольМен" - Меняющий Долю… Многотонные плиты, из которых складывали дольмен, снаружи почти не обработаны, хотя иногда плиты украшены орнаментом, но с внутренней стороны, образующей стенки камеры, тщательно выровнены, иногда почти отполированы… Дольмены не использовались для захоронений… Несмотря на чрезвычайную распространенность, дольмены встречаются исключительно вблизи береговой линии, их почти нет в глубине материка…"
Подобная реконструкция европейской "палеоистории", при всей её спорности, - пожалуй, самое "проработанное" и интересное место в книге Геннадия Климова, круг общения которого, как следует из текста, простирается от "наноакадемика" Михаила Ковальчука до "одного из членов совета мудрецов мира Михаэлем Лайтманом, хранителем тайной доктрины еврейского народа каббалы", а идейный комплекс включает в себя "нью-эйдж" с центральным тезисом о "великом астральном годе", в котором двухтысячелетняя христианская "эра Рыб" пришла на смену языческой "эре Тельца", а теперь должна уступить место некоей "эре Водолея".
"Всё смешалось в доме Облонских". И это, что ни говори, реальность нынешнего периода отечественной истории. Какой "новый порядок" зарождается сегодня из видимого хаоса, и хаос ли это вообще? Китайцы называют Россию "страна затягиваний и неожиданных перемен (потрясений)". Те мощные глубинные процессы, которые идут в российском общественном сознании и ярким проявлением которых можно считать данную книгу, пока остаются по большей части "в тени", интересуя лишь немногих. Но, может быть, ситуация вскоре изменится…
Анастасия Белокурова ШЛЯПА И КНУТ ПРОТИВ ЗВЁЗД НА ПОГОНАХ
"Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа" (Indiana Jones and the Kingdom of the Crystal Skull, США, режиссер - Стивен Спилберг, продюсер - Джордж Лукас, в ролях - Харрисон Форд, Кейт Бланшетт, Джон Херт, Рэй Уинстон, Шиа ЛаБеф, Карен Ален, Эндрю Дивофф, Игорь Жижикин, Дмитрий Дьяченко, Илья Волох)
1957-й. Америка поголовно увлечена тарелкой-фризби, в то время как Советский Союз запускает в космос "Спутник-2" с собакой Лайкой на борту. Паранойя по поводу "красной угрозы" уже пережила свой пик, инициатор "охоты на ведьм" сенатор Маккарти спился и умер, но общество по инерции вс` еще лихорадит. И есть с чего. К тайной военной базе, укрытой в пустыне Невады приближаются загадочные грузовики; в них сидят хмурые люди со стальным прищуром, внимательно всматривающиеся в горизонт. Пара выстрелов и охрана повержена; на территорию проникает враг. Из багажника на землю выбрасывается человек. Катится в пыли знакомая шляпа, знойный ветер треплет поседевшие волосы, а закат, вторя происходящему, пламенеет тревогой. Человек поднимается с земли, оглядывается вокруг и проницательно констатирует факт: "Коммунисты!" (в оригинале звучит не больше, не меньше, как "Русские"). Это неутомимый профессор Индиана Джонс (Харрисон Форд), стопроцентный американец и приверженец политики Эйзенхауэра, который в разгар Холодной войны, где красные мерещатся американцам за каждым кустом, уверенно продолжает поиски затерянных артефактов. Теперь он в руках советских агентов под предводительством уроженки Восточной Украины, любимицы Сталина Ирины Спалько (Кейт Бланшетт), с неподражаемой интонацией произносящей украинское слово: "Погодьте". Оказывается, русские охотятся за неким Хрустальным черепом, что спрятан в дебрях Перу и представляет собой загадочное мистическое оружие по промывке мозгов. Череп должен привести искателей в Эльдорадо, город из чистого золота, в котором спрятаны знания вселенского масштаба. Спалько шантажирует Джонса (в руках советских агентов его бывшая любовь и старый приятель), и бесстрашный профессор в шляпе под хорошо всем известный бравурный марш Джона Уильямса отправляется на поиски таинственного города. Помогает ему в этом молодой и глупый байкер-бунтарь (Шиа ЛаБеф).
Когда Стивен Спилберг и Джордж Лукас были маленькими, они, как и все типичные американские дети, увлекались приключенческими телесериалами и комиксами. Сильно увлекались. До такой степени, что однажды, в 1977 году, на Гавайях, где молодые кинематографисты проводили отпуск, им пришла в голову грандиозная идея: а ведь здорово создать персонажа, который стал бы собирательным образом тех героев, приключениями которых они зачитывались в детстве. Спилберг, правда, мечтал снять фильм о Джеймсе Бонде, но Лукас убедил приятеля, что у него есть персонаж получше. У Лукаса жила в те годы собака, породы аляскинский маламут, ставшая впоследствии прообразом Чубакки в "Звездных войнах", и звали этого примечательного пса Индиана. Так у героя появилось прозвище, ставшее со временем культовым. Первоначально доктору Генри "Индиане" предназначалась фамилия Смит, однако после долгих обсуждений, друзья сошлись на более благозвучной приставке Джонс.
Главными отличительными чертами отважного археолога стали его шляпа, кнут, с помощью которого, он решает многие, стоящие перед ним проблемы, и патологическое отвращение к змеям. На главную роль вопреки желанию Лукаса, Спилберг утвердил Харрисона Форда, и большое приключение началось. В 1981 году на экраны выходит фильм "Искатели потерянного ковчега", а затем его приквел "Индиана Джонс и Храм судьбы" (1984) и сиквел "Индиана Джонс и Последний крестовый поход" (1989). Грандиозный успех провоцирует появление телесериалов про молодого Индиану, книги, комиксы и видеоигры. Эпопея, наравне с трилогией "Назад в будущее!" Роберта Замекиса, становится визитной карточкой развлекательного кино 80-х.
В начале 90-х Лукас предлагает Спилбергу и Форду сценарий с умопомрачительным названием "Индиана Джонс и пришельцы с Марса", в котором инопланетяне охотятся за статуэткой ацтекского божества. Венчал сюжет ядерный взрыв, во время которого марсиане погибали, а Индиана Джонс спасался от взрыва в холодильнике, ударной волной выброшенным в канаву. Происходило всё в так называемой Зоне 51 - невадской секретной базе, где, по непроверенным данным, американцы хранят останки злополучных пришельцев. Как сказал бы агент Малдер: "Скалли, в 1947 году, в Розвелле, многие очевидцы наблюдали нечто подобное…" Спилберг и Форд покрутили пальцем у виска и предложили киномагнату заняться лучше продолжением "Звездных войн", что он и сделал. Но идею свою не забыл. Теперь, во времена тотального возвращения на экраны героев 80-х, воскрешение Индианы стало неизбежным. Точкой отсчета был выбран период Холодной войны, и в сценарии нашлось место всем фобиям американцев того времени: от "вездесущих коммунистов" до угрозы инопланетного вторжения (подчас эти страхи были тождественны). Пригодилась и сцена с холодильником (олицетворяющим, очевидно, холод между двумя сверхдержавами) - правда, для пущего эффекта, она перенесена в первую часть картины, где действительно смотрится бодрячком.
"Холодная война - это особая эпоха, очень интересное время. Почему, например, в фильме действует советское агентство? Да потому что это самый достойный противник для американцев. За Хрустальный череп не может бороться незнамо кто", - рассуждает Харрисон Форд. Но не слишком ли символичным кажется то, что столь мощный, свойственный скорее старому Голливуду, "наезд" на Россию случился именно в путинско-медведевскую эпоху со всеми вытекающими отсюда последствиями? Ведь если в 80-е, другой недавний возвращенец Джон Рэмбо мутузил советские войска в Афганистане (исключительную по своей содержательности фразу "Куров, возвращайтесь на базу!" помнят все), то старый добрый Индиана противостоял исследовательской организации СС "Аненербе", что вполне устраивало мировую общественность по обе стороны океана. Теперь коммунисты и фашисты уровнялись в своих правах за мировое господство, а спасает цивилизацию всё тот же добропорядочный американец Инди Джонс. Обижаться на подобные выпады странно и недостойно - в конце концов, американский патриотизм всегда страдал излишней патетикой в гипертрофированном изображении своих врагов (обошлись без балалаек с медведями, и, слава богу). Пора бы уже и привыкнуть (что с них возьмешь, с американцев?), но новая работа Спилберга и Лукаса и в наши дни способна довести до исступления поборников исторической правды. Например, вот какие сюжетные варианты по реконструкции блокбастера предлагает Спилбергу одна питерская коммунистическая организация.
"Пусть даже половину фильма Индиана Джонс воюет с коммунисткой Ириной Спалько и её отважными товарищами. Но затем, мы полагаем, они должны вместе объединиться против агрессивных инопланетян и победить их в трудном бою, а хрустальные черепа передать на хранение в Совет Безопасности ООН.
Также в новой версии фильма Индиана Джонс должен выступить против расовой дискриминации в США и призвать Эйзенхауэра (президент США в 1957 г.) к прекращению антикоммунистической истерии. Желательно, конечно, чтобы Спалько по ходу фильма ознакомила Джонса с основными трудами В.И.Ленина, но на этом мы не настаиваем. Необходимо также сделать более женственным образ разведчицы-коммунистки Спалько: украинки все красивые, спокойные и очень пластичные, а она какая-то угловатая и постоянно находится в стрессовом состоянии. Мы считаем, Спалько должна расцвести, как женщина, хотя бы к концу фильма. Поскольку часть действия происходит в Латинской Америке, необходимо ввести в сюжетную линию участников кубинской революции, показать интерес диких племен к социальным преобразованиям и национальной политике в СССР. Один из индейцев пусть в финале отправляется вместе с Ириной в Советский Союз, на учебу".
При всей беззащитной нелепости подобных заявлений, было бы крайне любопытно, если бы Спилберг внял советам питерских коммунистов и переснял "Индиану Джонса", учитывая столь серьезные требования. Тогда всё было бы на месте: и веселые приключения, и сумасшедший драйв, а главное - появился бы тот самый ностальгический детский восторг, без которого подобное кино просто немыслимо. Потому как новые приключения мужественного археолога этого восторга возродить, увы, не способны. Впрочем, на чудо никто и не надеялся. Финал, где Индиана ведет под венец свою давнюю любовь Мэрион (Карен Ален) и вовсе выглядит посмешищем: не для того столько лет мы любили этого персонажа, чтобы он слился с обывательской массой в кругу счастливой семьи. И пусть простят меня питерские товарищи, но образ полковника КГБ, Героя социалистического труда, трижды Героя Советского Союза Ирины Сергеевны Спалько, созданный Кейт Бланшетт и воскрешающий в памяти Грету Гарбо в "Ниночке" (да и сам по себе весьма примечательный), представляет собой единственно ценную и стоящую вещь в этой шкатулке древностей.
Ольга Орлова И ЖИТЬ - ХОЧЕТСЯ!
О Первом Московском международном архитектурном биеннале
Недавно довелось проехать с иностранцами по югу нашей страны. Они таращились в окна автомобиля и постоянно спрашивали: "Война была?" Я не понимала. "Вид у домов такой, что или вчера бомбили или завтра будут", - объяснили мне. Мы ведь в России зачастую и не задумываемся "Как жить?" (тема у "АрхМосквы" и всей биеннале такая). Просто живем. Иногда - выживаем. Обустройство - оно как-то за рамками жизненного горизонта значительной части нашей страны. Кстати, в одной из кубанских станиц иноплеменнику приснился сон. Даже не сон, а какое-то почти телесное ощущение посетило его: зубы есть, а корни у них отсутствуют. "Это про вас", - сказал он мне. И ведь не из какой-нибудь он был топовой державы Евросоюза. Всего лишь - чех.
А Сергей Скуратов, архитектор этого года, знаете, как про свои постройки говорит? "Стремлюсь делать музейные экспонаты - дома, даже просто глядя на которые получаешь какой-то запас энергии. Люблю всё, в чем чувствуется рука человека: пережжённый кирпич с неровными краями, плиты с отколами. Могу смотреть на материалы и представлять, как где-то в Голландии заботливый печник ел свою голландскую колбасу и спокойно выпекал голландский кирпич, или как какой-то немецкий каменотес аккуратно, с миллиметровыми зазорами высекал из юрского известняка плиту, разглядывая застрявших в ней наутилусов. Если всё в доме, вплоть до мелочей, сделано неторопливо, с любовью, дом будет излучать тепло. Всё, что я строю, должно стоять долго". Я не знаю более актуального для нашего неукоренённого сознания ответа на вопрос "как жить?" Другое дело - цена ответа. Благородная медная обшивка одного из самых известных домов автора на Остоженке "Cooper house", отождествленная с зеленью купюр, сыграла с этим - безусловно, выдающимся - произведением современной российской архитектуры злую шутку.