Газета Завтра
Газета Завтра N761
Александр Проханов - Владимир Квачков МЫ ВЫРВАЛИСЬ ИЗ ПЛЕНА!
Александр Проханов. Владимир Васильевич! Я, моя газета, читатели "Завтра", огромное количество русских людей от океана до океана радуются вашему освобождению. Это не просто торжество юридических доказательств или формулировок - это духовная победа русского народа, который в последнее время очень часто терпит поражение, находится в унынии, в печали. И то, что вы теперь с нами, на свободе, - это не только ваша заслуга, не только громадная заслуга присяжных, это заслуга всех живых, верящих, молящихся, сопротивляющихся русских людей, которые через вас победили зло. Я вас приветствую в своей редакции и рад вашему триумфу.
Владимир Квачков.Спасибо, Александр Андреевич. Согласен с вами: это общая победа. Вы упомянули присяжных. Те двенадцать человек испытали потрясающий, ни с чем не сравнимый моральный пресс. На них давила вся судебная система, которую присяжные увидели во всём её нынешнем безобразии и произволе. И все-таки они вынесли это решение! Волевое, героическое, честное. Одиннадцать человек из двенадцати сказали: "Не виновны!". Присяжные проявили гражданское мужество, оказав духовное сопротивление людоедской системе. Удивительные сдвиги в сознании людей. Жива Россия, жив русский народ!
Да, большая часть нашего народа - в унынии. Люди придавлены лживой и лицемерной политической системой, отсюда у многих безнадежность. Но вот когда присяжные осознали, что сейчас только им решать, и здесь, в зале суда, кроме их собственной совести и чувства правды, никто над ними больше не властен, в людях пробудилось исконное, в генах заложенное, то, что в них пытались вытравить, перековать, иссушить все эти проклятые, окаянные последние годы: чувство правды и справедливости. На суде мы обратились к ним, глядя им прямо в глаза: судите нас, но только по закону, только по справедливости. И то, что обычные домохозяйки и инженеры, рабочие и врачи, служащие и пенсионеры нашли в себе мужество и отвагу принять такое решение, свидетельствует о главном, коренном в нашем народе - вечном стремлении русского народа к правде. И вот я сейчас имею возможность от имени Роберта Петровича Яшина, Александра Ивановича Найдёнова через вашу газету, Александр Андреевич, низко поклониться присяжным. Спаси вас Бог, честные, мужественные, действительно героические люди! Спасибо не только за наше освобождение, но и за то, что вы укрепили сотни тысяч людей, миллионы граждан России, доказав, что есть Правда на русской земле.
Я хочу по-русски, до матушки-земли, поклониться всем, кто слал телеграммы в прокуратуру и суды, писал нам в тюрьмы, поддерживал нас, как мог. Свыше 750 писем пришло в тюрьму только мне, а сколько ещё Роберту, Саше, Ивану Миронову! Тысячи! А сколько писем не было пропущено как от меня, так и ко мне! Из них прокуратура надёргала цитат и обильно цитировала на суде.
Эта постоянная в течение всех трёх с лишним лет духовная поддержка - и в письмах, и в телеграммах - многого стоила. Я с огромной радостью хочу передать всем авторам писем слова благодарности и обещаю ответить всем, кому ещё не успел.
От нас и наших семей благодарность тем, кто помогал материально. Как это было важно при нынешних громадных тратах на адвокатов! В одной газетёнке прочитал, что при сборе средств в нашу поддержку в пакет для пожертвований "бросали в основном мятые десятирублёвки и прочую мелочь". Хотели унизить, показать ничтожность людей и мизерность их помощи, а вышло наоборот - эта газета высветила главное: нам помогали честные русские люди, помогали из своих кровных, большинство из них, конечно, небогаты. Зато как их было много!
А.П. Вы - боевой офицер. Для вас как для русского офицера чувство человеческого достоинства - одно из важнейших. И вдруг вы оказались поруганы. Вас скрутили, поместили в каземат, приклеили страшные ярлыки, подвергли унижениям, вас поместили в самую унизительную среду - в атмосферу несвободы. Какие основные этапы за эти три года вы переживали: моральные, духовные? Каковы были для вас внутренние переломы? Как бы вы свое трехлетнее пленение определили?
В.К.Вы назвали ключевые для меня слова: достоинство и честь. Я с одиннадцати лет, с Суворовского училища воспитан в понимании: честь нельзя отнять, ее можно только потерять самому. В какие бы условия ни попал человек, как бы ни был он унижен: колпак на голове, руки в наручниках за спиной, томительное сидение в полусогнутом положении в тесном железном "стакане", постоянное лазанье по тебе чужих рук на обысках - все равно восприятие всех этих мерзостей зависит только от самого человека.
Сначала, конечно, сказалось очень резкое изменение психологической обстановки. Сразу где-то далеко любимая семья, интереснейшая и любимая работа, с осознанием, что эта работа нужна не только тебе самому, но и, не побоюсь громких слов, Родине, Армии. На выходе была докторская диссертация. И вдруг всё рушится: семья, дети, работа, Генштаб, все осталось в другой жизни, а я - удивительно быстро пришло это сознание - я попал в плен. Тогда я написал Надежде, что воспринимаю всё происходящее как испытание своей православной веры и чести русского офицера. Ведь можно было бы отказаться от своих убеждений, начать примитивно выживать, позабыв достоинство. Конечно же, меня склоняли к разным вариантам договора со следствием. Они пытались отнять у меня честь, но они не понимали - отнять её нельзя!
Я - верующий, православный христианин… Крестился уже зрелым, в сорок лет. И если сравнивать: был атеистом, советским офицером, теперь офицер русский, православный, то я не дам твёрдого ответа, вынес бы я всё так же, будучи некрещенным, как вынес это сейчас. Православная вера, понимание того, что Бог дает каждому по силам его, - это то, без чего было бы очень тяжело. Я вдруг понял, что если Господь послал меня на эти испытания, значит, он верит в меня. Что у меня есть силы, должны быть силы вынести это. Пришло осознание, что Господь послал меня на фронт, на борьбу. Я ушел с фронта военных специальных операций и пришел на фронт духовной борьбы. Это понимание пришло в течение первых трех суток, хотя на вторые сутки, ночью, получил страшный психологический удар. Только уснул, будят, суют под нос "Московский комсомолец" с заметкой, что арестован Александр, мой старший сын. Тут же доверительный, участливый вопрос: "Саша спрашивает, что ему говорить?". Отвечаю, не раздумывая: "Пусть говорит правду!". Только потом, много позже, выяснилось, что всё это была "липа", деза, что в действительности о сыне никто ничего не знает, пропал. Я - в плену, сын пропал без вести. Война.
Я понял, что мне нужно бороться. А когда нужно бороться, Александр Андреевич, когда решение принято - все, дальше уже проще. Я понял, что я на войне, что это просто другая война, к которой мне нужно готовиться и учиться, и всё встало на свои места. Я - офицер, я - на войне. Так сложилось. А война - это и есть война.
ШКОЛА ПРЕОБРАЖЕНИЯ
Если раньше я себя готовил к защите интересов России посредством военных операций, то на этот раз мне пришлось готовиться к духовной борьбе. Выстоять мне помогли, как это ни громко, быть может, звучит, но это правда - Лев Александрович Тихомиров, Иван Александрович Ильин, Михаил Осипович Меньшиков - идеологи русского национализма. А за праздничным столом, когда мы вернулись, первый тост я поднял за Бориса Сергеевича Миронова - за человека, книги и идеи которого и привели меня в тюрьму. Когда мы с ним познакомились, национализм был для меня ругательным словом. Но в ходе совместной работы в Военно-Державном Союзе я стал понимать, что мои убеждения как раз и есть убеждения русского христианского националиста, пришло чёткое понимание расстановки сил на политическом поле, кто свой, кто чужой - все встало на свои места… Накапливалась, анализировалась информация, очевидным становилось то, что ещё недавно покрывал туман всяких измов. Теперь то же самое происходило в тюрьме. Туман катастрофы ареста рассеялся, стало ясно, чем и как мне заниматься. Чем дальше уходило время от ареста, тем яснее становился смысл нового этапа моей жизни.
А.П. То есть в узилище у вас было ощущение какой-то загадочной избранности? Вас избрали на эту муку, на противостояние… Удивительно прозвучало для меня ваше упоминание о раскладе среди присяжных: одиннадцать против одного - того, кто отверг вас…
В.К.Я очень боялся в себе этого чувства избранности, когда человек начинает ощущать себя мессией, это очень опасно, - дьявольское искушение. И вы знаете, Александр Андреевич, письма простых, не знакомых мне прежде людей помогали понять, что я должен делать. "Я вам завидую, - писали мне. - Вас Господь избрал в качестве человека, на котором будет проверяться, готов ли русский народ стоять за правду", и я ощутил, даже физически ощутил ту меру высочайшей ответственности, что люди возлагают на нас. Или мы сдадимся, ради спасения себя, ради свободы, ради своих близких примем участие в этом грандиозном спектакле Генеральной прокуратуры, согласимся пойти на компромиссы с совестью, или же мы ищем не освобождения, а доказываем до конца свою правоту. Доказываем, что мы - русские офицеры и будем стоять за свои убеждения до конца.
Тот факт, что из 12 присяжных заседателей нашёлся один, кто посчитал меня виноватым, говорит о том, что этот человек пока еще не понял, что происходит со страной и что предстоит сделать нынешнему поколению русских людей.
А.П. Говорят, что тюрьма - это школа преображения. Либо человек, попадая в тюрьму, скатывается на самое дно, его там плющит дикое давление, он превращается в лепешку и никогда уже объемным не становится. Либо для людей, у которых есть это в задатке, тюрьма становится второй школой и даже родиной. Тюрьма-матушка, говорили в России. Как вас преобразила тюрьма?
В.К.Возможно, для штатского человека ваше утверждение справедливо. Я же, придя в тюрьму, четко осознал, что тюрьма - это моя другая война. Возможно, для определенной категории людей тюрьма и является матушкой и родиной: зачастую туда попадают люди, которые совершенно не понимают своего места в жизни, и тюрьма их ставит на место. А для меня, для нас троих, тюрьма стала второй, после армии, школой воспитания. В каком смысле? То, что многих людей угнетает: постоянный распорядок дня, суровый быт, зависимость от внешних обстоятельств, - и этим нас хотят испугать, что ли? У нас на войне бытовые условия подчас были на порядок хуже, чем здесь.
Да, для многих людей тюрьма становится громадным стрессом: они попали в клетку, они задавлены, заглушены, унижены. И всё - лепи из них, что хочешь. И лепят из таких опера, следователи, прокуроры всё что угодно. Люди сдаются, кто через два-три месяца, кто через полгода-год, подписывают, что от них требуют, и уходят на зону, лишь бы кончился ад СИЗО. То же самое рассчитывали сделать с нами. Но, как сказал мне бывалый уголовный авторитет, просидевший в тюрьмах двадцать лет, не меньше, он впервые встретил трех арестантов-подельников, которые за три года так и не дали показаний друг против друга. Вообще, несмотря на отсутствие в законе категории политических заключённых, вся тюрьма - и охранники, и зэки - нас считали именно политическими.
Чему научила тюрьма? Я встретил людей, с которыми никогда прежде по жизни не встречался. Я ведь в Суворовском училище с одиннадцати лет, как говорится, почти полвека в строю, и знал, по сути, одну лишь армию. И давно уже на высших офицерских должностях. И вдруг ты на дне… Тюрьма - действительно дно общества, брак государства. Я понял, насколько же власть виновата перед собственным народом. Сколько там сидит людей, которые именно социальными и нравственными условиями заброшены в тюрьму! Особо чудовищны преступления власти против молодёжи. После нескольких месяцев для себя вывел такое определение для большинства молодых парней - "СМС-маугли". Они не понимают, ни в каком обществе живут, ни зачем они живут. У них в голове только назойливо вколоченные "Муз-ТВ", "Дом-2" и прочая мерзость.
Мальчишка там сидел один. Шел с девушкой, двое азербайджанцев напали. В драке одного в горячке убил, другой, кажется, умер от побоев. Слава Богу, ему не приписали 282-ю, хотя до сих пор пытаются. Начинаю с ним разговаривать, он спрашивает вдруг: "Дядя Вова, а вот если меня выпустят - мне в армию можно будет пойти?". Я говорю: чего ж ты раньше не шел? А он: "Со мной так, как вы, никто в жизни не разговаривал! Ни отец, ни учителя…" Мальчишка не знает ни страны, в которой живет, ни кто он, ни что он. Вот он вырос зверьком, а внутри-то душа православная. Она, как илом, занесена всей это гадостью телевизионной, запеленута в нем, но жива! Недельку-другую почисти его душу, поговори с ним о Боге, о России, о том, зачем человек живет, о том, что значит быть русским, и как он весь засветится!.. Он, конечно, виноват. Но нельзя же душу живую убивать! Знаете, жалко этих несмышлёнышей до слез…
Год отсидел с человеком, на счету которого, по версии прокуратуры, восемь трупов. Евгений, отец троих детей, из деревни. Труженик, на все руки мастер, а куда ни кинь - всюду клин, везде уже новые хозяева жизни. Первый раз убил, потеряв контроль над собой, когда торгаш бросил через губу ему, кичась своими коррупционными связями в милиции: "Ты мэня на колэнях завтра прасыт будэш!" Женя в ответ: "На коленях никогда ни перед кем стоять не буду". Тот презрительно: "Да вы уже сэйчас стоите". Вот так простой деревенский парень взялся за оружие. Сейчас ему грозит пожизненное. Конечно, я не оправдываю его, но буду молиться, чтобы присяжные признали его достойным снисхождения и дали ему возможность выйти из тюрьмы, исправиться. Мы с ним год отсидели рядышком в камере-каморке, я же видел, как человек обратился к Богу, как раскаивается в содеянном. Вот только раскаются ли те, кто создал такую жизнь для Жени, для сотен тысяч других молодых ребят, которыми забиты тюрьмы по Руси…
Я абсолютно убежден, что нынешний разгул преступности вызван утратой у молодых людей нравственных ориентиров. Без религиозного устройства общества мы из этой аморальной трясины не выберемся.
НЕСЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ
А.П. Какие казусы, эпизоды тюрьмы-войны наиболее вам запомнились?
В.К.Жизнь за решеткой проходит в двух ипостасях: как тюремная и судебная. Если говорить о тюремной, то где-то через год, когда я по-тюремному слегка заматерел и узнал, как вести себя, внутри тюрьмы у меня сложились достаточно ровные отношения со всем контингентом. Я - "мужик", "порядочный арестант", поэтому совершенно спокойно заходил на сборку, где тюрьма представлена во всем диапазоне общественного дна. Кроме того, стал человеком, который может посоветовать, подсказать что-то в юридических вопросах, поскольку правовое невежество не позволяло многим отстаивать свои законные права. Наверное, отсюда появилось мое тюремное звание-название "генерал". Тюрьма и война проявляют подлинную сущность человека: бесполезно притворяться, прикидываться, надувать щёки, ты 24 часа в сутки весь наружу. Они, две этих крайности, война и тюрьма, наиболее точно проявляют существо человека, показывают, кем ты являешься на самом деле.
Что тут вспомнить? Повседневный быт - постоянное решение каких-то в обычной жизни мелких, а в тюрьме важных проблем. Скажем, чем порезать хлеб? - Ложиком (алюминевая ложка с одним заточенным краем в качестве ножа). Так ведь её ещё надо исхитриться сделать, а потом беречь как зеницу ока от нескончаемых, беспрерывных шмонов. Вообще зэки, отсидевшие много лет, отличаются поразительной способностью приспосабливать обычные предметы для других целей. Потрясающая выживаемость! Искусству выживать спецназу у тюрьмы учиться и учиться. Люди интересные попадались. Конечно, запоминающимся событием было пересечение с М. Б. Ходорковским, но это уже известная история…
А.П. У меня всегда было ощущение, что вас вместе свели не случайно…
В.К.Конечно, нет.
А.П. А в чем тогда был замысел? Два таких зэка: один - представитель русской радикальной оппозиции, другой - еврейско-олигархический мученик. В чем конспирология вашего соединения?
В.К.Мы с Ходорковским размышляли над этим. Он думал, что меня к нему подсадили для каких-то темных дел. Я думал с точностью наоборот и ждал провокации от него. Понятно, что нас хотели спровоцировать на конфликт. Иначе зачем мне, русскому националисту, подсаживают одну из одиознейших фигур?! Когда, наконец, разобрались между собой и поняли, что нас пытаются завести, задеть, договорились: давай молчать. У него выходы на прессу, у меня тоже есть, но мы ни слова адвокатам. Молчим. Чувствуем некую возню: "Чего это они молчат, не мочат друг друга?". Значит, думаем, правильно себя повели, в точку попали. Они хотели продемонстрировать объективность системы, дескать, "нам все равно, что террорист, что олигарх, ко всем относимся одинаково, у нас диктатура закона". И когда кто-то чересчур назойливо разглядывал нас через глазок, мы дружно пели на два голоса: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!". Ходорковский - собеседник интересный. Рассказывал о встречах с Ротшильдом, другими банковскими мафиози мирового масштаба, рассказывал, что делал Чубайс, как делили общенародную собственность, нефть, газ, лес. Спрашиваю: "Михаил Борисович (всё время были на "вы" и по имени-отчеству), ну, а как же с ГКО, получается, вас тоже кинули?". "После дефолта звоню Толе, - рассказывает Ходорковский, - спрашиваю: чего ж ты нас-то кинул? За что наказал? "За доверие к государству!" - отвечает".
Интересной темой для обсуждения был либерализм, понимание человеческой свободы. Я доказывал ему божественное происхождение человеческой морали и нравственности, отсюда - необходимость религиозного устройства общества. Убеждал, что свобода - есть свобода выбора человеком добра или зла, греха или добродетели и что последующая ответственность перед Богом за свой выбор неизбежна. Он же толковал о свободе человека в правовом государстве. Я говорю: это безнравственная, аморальная система устройства человеческого общества. Люди сами себе могут написать, да и уже написали такие законы, по которым подлецам и мошенникам живется лучше, чем честным людям. По-вашему, либеральному, моя свобода заканчивается там, где начинается ваша свобода. А где заканчивается свобода волка в его отношениях с зайцем? Где заканчивается свобода школьного учителя в его отношениях с олигархом? И вообще, может ли быть написана граница, если её нет в душе?
Впечатление, что Ходорковскому всё это было внове и очень интересно. Он действительно чувствительный к окружающему мнению, к тенденциям, которые прорастают в обществе. Ведь понял же, что нужно поворачивать влево. Как, возможно, и Путин понял, что если не изменить образ воровской ельцинской системы, то она рухнет, а вместе с ней "всё нажитое непосильным трудом". Лучше всего для этого подходила мелодия гимна Советского Союза. Под эту музыку путинский период приватизации прошел как-то полегче. Только Ходорковский предлагал "повернуть влево", а Путин стал строить "вертикаль власти", укреплять государство, за что я двумя руками, кстати. Но сделать-то он мог намного больше. Да, Путин фактически воссоздал государство из кусков. Но если бы он хотел создать русское государство, государство развития, он бы встал и сказал ещё в 2000 году: за мной, русские! И тогда бы мы за восемь лет действительно сделали колоссальный рывок. Но Путин не поднялся до высоты настоящего дела. У него были свои мелкие задачи, которые он для себя, безусловно, решил.
А.П. Ваши беседы с Ходорковским могли сыграть свою загадочную роль. Говорят, что он сейчас уверовал, крестился, читает Писание. Теперь от него якобы идут очень странные для всех либералов токи… Так что после "левого поворота" он может сделать и православный поворот….
В.К.Ходорковский сознаёт: то, что они, ельцинская элита, сделали, аморально, и хотел эту аморальность в какой-то степени компенсировать социальными подачками, переменами, поворотами… Я же пытался ему втолковать, что без духовности никакая экономика не будет справедливой. Искать в финансах или в колбасе основы для формирования общества бессмысленно. Я в этом смысле расхожусь и с коммунистической идеологией, потому что нельзя выводить идеологию из экономики. Идеология диктует политику, а та уже определяет экономику. Да, Ходорковский вполне мог измениться. "Когда я им нужен, я для них еврей, а когда не нужен, они тут же вспоминают, что у меня мать русская". Это его слова.
Другая удивительная встреча у меня была с Кляйном, израильским полковником. Открывается дверь камеры, заходит пожилой человек 65 лет, бритый наголо. Согласно тюремному ритуалу предлагаем чай, а он по-русски ни в зуб ногой, ничегошеньки не понимает. По-русски ни слова, но ведь и по-английски так себе. Чистокровный еврей-израильтянин. Я предлагаю "a cup of tea". И тут его прорывает: девять месяцев не мог ни с кем поговорить. Спрашиваю: ты кто? - Полковник. - Чего? - Израильской армии. Перевожу камере. "Они что, издеваются, Васильич?! - взревел Женька-разбойник. - Хотят, чтобы мы с ним тут же разобрались?" "За что закрыли?" - спрашиваю. Отвечает: готовил в Колумбии полувоенные иррегулярные формирования для борьбы с наркомафией, наступил на хвост ЦРУ, которое полностью контролирует там ситуацию. Американцы его тут же подставили: мол, не лезь не в своё дело. Если верить Кляйну, контрабанда кокаина из Колумбии полностью лежит под американскими спецслужбами. Я говорю: враг ЦРУ - мой друг, иди сюда! И всё, на этой теме мы с ним сошлись.
У нас над столом - полочка с иконами, присланными с воли: Господь, Пресвятая Богородица, преподобные Сергий и Серафим, Государь Николай II с семьей, преподобный Иринарх Борисоглебского монастыря, благословлявший Минина и Пожарского. Перед приемом пищи всегда "Отче наш", осеняю крестом наши миски. Как-то читаю молитву, а он на Христа показывает: "He is jew!". Я ему: он не jew, а Богочеловек и никакой национальности не имеет. Ладно, говорит, проси Иисуса и за меня тоже. Наступила суббота, шабат по-ихнему. Как обычно, делаем генеральную уборку. Гадаем: будет мыть или не будет? Он: "I»m religious man, but not fanatic. I»m not shit", - то есть: "Я верующий человек, но не фанатик в чёрной кипе. Я не дерьмо". Настоящий полковник.
Обсуждаем ситуацию на Ближнем Востоке. После моих слов, что Израиль - еврейское нацистское государство, неделю со мной не разговаривал. "I»m not Nazi!". А кто же ты, интересно? "Я нормальный человек. Я израильтянин!". Пришлось две недели разъяснять ему разницу между гражданством (израильтянин), национальностью (еврей) и верой (иудей), а то никак не мог понять еврейский вопрос.
Образование у него западное, так что всю эту Болонскую систему я три месяца наблюдал в упор. То, что ему положено знать по специальности, знает. Обо всем остальном самое смутное представление. Но в конце-концов договорились до того, что Израиль спасется, если станет христианским православным государством. "I agree!" - согласен.
В мировоззренческих вопросах, кроме своей книжечки Шулхан Арух, которая была с ним, - ноль. Вначале пытался убедить меня, что всплеск антисемитизма в России якобы связан с усилением роли российской исламской общины. Тогда стал показывать ему всех лиц еврейской национальности (кого знаю) на телеэкране. Вначале это ему даже нравилось, наверное, льстило самолюбию. Потом стало доходить, чем может закончиться для простых евреев в России засилье его соплеменников. Мои комментарии, в конце концов, закончились его резонным вопросом, почему русские всё это терпят. Мол, если бы у нас, в Израиле, русские только попытались так себя вести, их сразу же поставили бы на место. Я сослался на то, что русские долго запрягают… После месяцев общения, безусловно, считая палестинцев нашими союзниками в борьбе с международным сионизмом, я вынужден был оценить в израильском полковнике Кляйне мужество солдата, защищавшего свою страну и ощутившего предательство своего правительства.
ПРОТИВ ПРОИЗВОЛА
А.П. А в судебной ипостаси были ли для вас какие-то открытия?
В.К.Я знал, что система наша коррумпирована, знал, что такое административное давление, стыдливо называемое ресурсом, но не думал, что все это окажется настолько явным и наглым. Мой личный опыт позволяет со всей ответственностью утверждать, что существующая российская правоохранительная система - это несовершенная организация, состоящая из зачастую зависимых судей, прокуроров, следователей и оперов, это тесно сплетённый клубок юристоподобных существ.
Сложно даже представить, сколько нарушений было в нашем судебном процессе! И по мелочам, и в принципиальнейших вопросах. Понимаете, когда ты сталкиваешься с системой, ты начинаешь её изучать. Всерьёз штудируешь Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы. Надеешься, что состязательность обвинения и защиты будет идти по правилам, хотя бы свои собственные правила система должна соблюдать, думаешь ты. Ничего подобного! К примеру, есть статья 241-я УПК. Там сказано про судебную гласность. Черным по белому прописано: разбирательство уголовных дел во всех судах открыто, за исключением четырех случаев: разглашение государственной тайны, когда подсудимым нет 16 лет, когда затрагиваются интимные стороны жизни или необходимо обеспечение безопасности участников. И это всё. Конкретный, исчерпывающий список обстоятельств. Начинается наш суд - и первое, что заявляет судья Н.И. Валикова: заседание будет закрытым, прессу пускать не будут. Это стало первым сигналом начинавшегося в суде беззакония. Все убедительные доводы наших адвокатов о крайне необходимом гласном, открытом судебном разбирательстве, потому что дело имеет громадный общественный резонанс, потому что в ходе предварительного расследования вскрылись факты принуждения свидетелей к даче ложных показаний, потому что множество фальсификаций доказательств, - как глас вопиющего в пустыне…