Страница:
– Да, конечно, нелегалы углубленно изучают психологию и все такое, но в спортивных чемпионатах их команды ни разу не выходили в финал. Об этом не думал, нет? Для кое-каких заданий физподготовка важнее психологии… А у тебя, курсант Карпов, какие соображения по этому вопросу? Никаких?
– Так точ…
– Сиди, не вставай, Карпов! Мы тебя выгоним, Карпов. И тебя, Саша, мы отчислим за безобразное поведение. Вы думаете, чего я здесь сидел, писал? – Кондыба взял с края стола листок с чернильными каракулями, потряс бумажкой в воздухе. – Я приказ о вашем отчислении сочинял. Мы вас отчислим, но… ФОРМАЛЬНО! – Генерал положил листок перед собой и, будто ставя печать, накрыл его огромной пятерней. – Для всех вы навсегда и с позором покидаете эти стены. Такова воля командования. Не отреагируй ты, Сашок, на провокацию Чеслава, все равно я бы нашел повод тебя вышибить. Благо возможности предостаточно. А о лоботрясе Карпове и говорить нечего! Оба вы двоечники и разгильдяи, пробы негде ставить. Но… но вам, сынки, предстоит боевое задание, и высшее руководство попросило как следует замотивировать отрыв от учебного процесса двух курсантов. Понятно?
– Так точно! – первым ответил Карпов.
– Кхы! – то ли кашлянул, то ли усмехнулся генерал. – Чего “так точно”? Ни черта тебе, сынок, не понятно, не гоношись. Тебе, Карпов, вообще просто повезло, вот и все! Сашке по легенде нужен напарник, а у вас двоих психологическая совместимость. Да и дружите вы с первых дней в училище. Так что я решил не экспериментировать, пристегнуть тебя, Евграф Игоревич, к Александру Александровичу в пару. Понятно, Карпов?
– Понял, господин генерал. – Граф, расхрабрившись, пихнул Алекса плечом.
– Ну-ка мне! – прикрикнул на храбреца Евграфа генерал Кондыба. – Ну-ка, не борзеть, мальчишка! Ну-ка, обои ухи на макухи и внимательно слушать. Разъясняю проблему… – Генерал замолчал, смял лицо ладонью, задумался. Не иначе, думал, с чего начать. Алекс и Граф, как положено, “ели глазами начальство”. Граф не решался более пошевелиться, боялся, что не выдержит и проявит свое резко изменившееся настроение неподобающим образом. И спугнет удачу. Не зря же генерал упомянул о “границах дозволенного”. Просто так, ради красного словца, Кондыба никогда и ничего не говорил, во всех его речах присутствовал подтекст, и порою весьма зловещий (в чем многократно убеждались курсанты на протяжении всех пяти лет обучения). Ну а Таможин сидел не шелохнувшись, вовсе не из страха и вовсе не из той специфической осторожности, что присуща всем двоечникам при общении с директорами школ, деканами факультетов и начальниками училищ во все века, во всех учебных заведениях. Алекс с трепетом предвкушал, как через минуту, пять, десять, очень-очень скоро узнает наконец собственное предназначение, поймет, отчего ему, молодому, сильному парню, предопределена судьбою (в образе всесильного Командования) роль белой вороны, участь живого экспоната кунсткамеры, изгоя – чистого…
– …Ровно семнадцать лет тому назад я, господа курсанты, лично принимал участие в оперативных мероприятиях, связанных с задержанием гражданина, которого людская молва окрестила Белым Кахуной. Тот гражданин сумел от нас уйти. По слухам, или как сейчас принято формулировать: “в соответствии с новейшей мифологией”, истинно чистый Белый Кахуна скрылся в Диких Землях. Миф это или же реальность, достоверно неизвестно по сию пору, но как раз после бегства Белого Дикие Земли и сделались тем магнитом, что притягивает всякую человеческую дрянь. Стихийные поселения в Д.З. вполне устраивают руководителей Державы, господа курсанты. Как вы знаете, в Д.З. произрастает пресловутый плакун, и колонисты Диких Земель, сами того не ведая, помогают Державе контролировать черный рынок травки. Стихийные поселенцы максимально ограничивают доступ случайных старателей в Д.З., а поток “слезок” за пределами Ближнего Леса мы отслеживаем, регулируем и направляем, Помимо охранной колонисты Ближнего Леса выполняют еще и карательную функцию. Приток новых поселенцев уравновешивает высокий процент их смертности. Нравы Ближнего Леса на редкость суровы, господа курсанты. За истекшую пятилетку мы потеряли с десяток нелегалов, а объективной информации о жизни колонии нарыли с гулькин нос. И все же про Ближний Лес мы кое-что знаем, в отличие от Белого Леса, где, согласно мифам, благоденствуют истинные чистые творцы рун. Белый Лес – белое пятно на информационной карте Державы. Попытки проникновения в святая святых Д.З., как вы понимаете, осуществлялись, но наши агенты исчезали в дебрях Белого Леса с удручающим руководство постоянством. Подготовка каждого профессионала обходится Державе слишком дорого, чтобы впустую разбазаривать кадры. Мы терпели неудачу за неудачей, а тем временем в подмосковном специнтернате подрастал, набирался сил мальчонка, родившийся ровно через восемь месяцев после бегства Белого Кахуны. У руководства созрела идейка отправить мальчишку для дальнейшего обучения сюда, в училище, а по окончании командировать в Д.З. под видом дважды чистого родного сыночка самого Кахуны. Поселенцы Ближнего Леса чрезвычайно суеверны, над чем смеются в цивилизованных землях, то свято в замкнутом мирке колоний. У дважды чистого сына Белого Кахуны есть реальный шанс пробраться в Белый Лес и вернуться. А в позапрошлую пятницу у подконтрольного нам мафиозного босса по кличке Хохлик погибли двое курьеров-мальчишек. Досадная неприятность случилась без всякого нашего вмешательства, и стихийно созрела ситуация, идеальная для внедрения. Хохлик, для справки, единственный, кто сегодня реально снабжает кого нам надо в Москве травкой. Ферштейн? Он мафиозо, но пашет на Державу, и знают об этом считаные сотрудники, которых теперь стало на две головы больше. Вам все ясно, сынки? Две недели, больше нельзя, под видом отсидки в карантине штрафвзвода, вы оба проведете, усиленно готовясь к предстоящему заданию. Через пятнадцать дней вас представят Хохлику, и с его благословения – вперед, на трассу! По возвращении обоим лично вручу погоны, слово офицера! Возвращайтесь живыми, мальчики. Постарайтесь, порадуйте старика.
Глава 2
– Так точ…
– Сиди, не вставай, Карпов! Мы тебя выгоним, Карпов. И тебя, Саша, мы отчислим за безобразное поведение. Вы думаете, чего я здесь сидел, писал? – Кондыба взял с края стола листок с чернильными каракулями, потряс бумажкой в воздухе. – Я приказ о вашем отчислении сочинял. Мы вас отчислим, но… ФОРМАЛЬНО! – Генерал положил листок перед собой и, будто ставя печать, накрыл его огромной пятерней. – Для всех вы навсегда и с позором покидаете эти стены. Такова воля командования. Не отреагируй ты, Сашок, на провокацию Чеслава, все равно я бы нашел повод тебя вышибить. Благо возможности предостаточно. А о лоботрясе Карпове и говорить нечего! Оба вы двоечники и разгильдяи, пробы негде ставить. Но… но вам, сынки, предстоит боевое задание, и высшее руководство попросило как следует замотивировать отрыв от учебного процесса двух курсантов. Понятно?
– Так точно! – первым ответил Карпов.
– Кхы! – то ли кашлянул, то ли усмехнулся генерал. – Чего “так точно”? Ни черта тебе, сынок, не понятно, не гоношись. Тебе, Карпов, вообще просто повезло, вот и все! Сашке по легенде нужен напарник, а у вас двоих психологическая совместимость. Да и дружите вы с первых дней в училище. Так что я решил не экспериментировать, пристегнуть тебя, Евграф Игоревич, к Александру Александровичу в пару. Понятно, Карпов?
– Понял, господин генерал. – Граф, расхрабрившись, пихнул Алекса плечом.
– Ну-ка мне! – прикрикнул на храбреца Евграфа генерал Кондыба. – Ну-ка, не борзеть, мальчишка! Ну-ка, обои ухи на макухи и внимательно слушать. Разъясняю проблему… – Генерал замолчал, смял лицо ладонью, задумался. Не иначе, думал, с чего начать. Алекс и Граф, как положено, “ели глазами начальство”. Граф не решался более пошевелиться, боялся, что не выдержит и проявит свое резко изменившееся настроение неподобающим образом. И спугнет удачу. Не зря же генерал упомянул о “границах дозволенного”. Просто так, ради красного словца, Кондыба никогда и ничего не говорил, во всех его речах присутствовал подтекст, и порою весьма зловещий (в чем многократно убеждались курсанты на протяжении всех пяти лет обучения). Ну а Таможин сидел не шелохнувшись, вовсе не из страха и вовсе не из той специфической осторожности, что присуща всем двоечникам при общении с директорами школ, деканами факультетов и начальниками училищ во все века, во всех учебных заведениях. Алекс с трепетом предвкушал, как через минуту, пять, десять, очень-очень скоро узнает наконец собственное предназначение, поймет, отчего ему, молодому, сильному парню, предопределена судьбою (в образе всесильного Командования) роль белой вороны, участь живого экспоната кунсткамеры, изгоя – чистого…
– …Ровно семнадцать лет тому назад я, господа курсанты, лично принимал участие в оперативных мероприятиях, связанных с задержанием гражданина, которого людская молва окрестила Белым Кахуной. Тот гражданин сумел от нас уйти. По слухам, или как сейчас принято формулировать: “в соответствии с новейшей мифологией”, истинно чистый Белый Кахуна скрылся в Диких Землях. Миф это или же реальность, достоверно неизвестно по сию пору, но как раз после бегства Белого Дикие Земли и сделались тем магнитом, что притягивает всякую человеческую дрянь. Стихийные поселения в Д.З. вполне устраивают руководителей Державы, господа курсанты. Как вы знаете, в Д.З. произрастает пресловутый плакун, и колонисты Диких Земель, сами того не ведая, помогают Державе контролировать черный рынок травки. Стихийные поселенцы максимально ограничивают доступ случайных старателей в Д.З., а поток “слезок” за пределами Ближнего Леса мы отслеживаем, регулируем и направляем, Помимо охранной колонисты Ближнего Леса выполняют еще и карательную функцию. Приток новых поселенцев уравновешивает высокий процент их смертности. Нравы Ближнего Леса на редкость суровы, господа курсанты. За истекшую пятилетку мы потеряли с десяток нелегалов, а объективной информации о жизни колонии нарыли с гулькин нос. И все же про Ближний Лес мы кое-что знаем, в отличие от Белого Леса, где, согласно мифам, благоденствуют истинные чистые творцы рун. Белый Лес – белое пятно на информационной карте Державы. Попытки проникновения в святая святых Д.З., как вы понимаете, осуществлялись, но наши агенты исчезали в дебрях Белого Леса с удручающим руководство постоянством. Подготовка каждого профессионала обходится Державе слишком дорого, чтобы впустую разбазаривать кадры. Мы терпели неудачу за неудачей, а тем временем в подмосковном специнтернате подрастал, набирался сил мальчонка, родившийся ровно через восемь месяцев после бегства Белого Кахуны. У руководства созрела идейка отправить мальчишку для дальнейшего обучения сюда, в училище, а по окончании командировать в Д.З. под видом дважды чистого родного сыночка самого Кахуны. Поселенцы Ближнего Леса чрезвычайно суеверны, над чем смеются в цивилизованных землях, то свято в замкнутом мирке колоний. У дважды чистого сына Белого Кахуны есть реальный шанс пробраться в Белый Лес и вернуться. А в позапрошлую пятницу у подконтрольного нам мафиозного босса по кличке Хохлик погибли двое курьеров-мальчишек. Досадная неприятность случилась без всякого нашего вмешательства, и стихийно созрела ситуация, идеальная для внедрения. Хохлик, для справки, единственный, кто сегодня реально снабжает кого нам надо в Москве травкой. Ферштейн? Он мафиозо, но пашет на Державу, и знают об этом считаные сотрудники, которых теперь стало на две головы больше. Вам все ясно, сынки? Две недели, больше нельзя, под видом отсидки в карантине штрафвзвода, вы оба проведете, усиленно готовясь к предстоящему заданию. Через пятнадцать дней вас представят Хохлику, и с его благословения – вперед, на трассу! По возвращении обоим лично вручу погоны, слово офицера! Возвращайтесь живыми, мальчики. Постарайтесь, порадуйте старика.
Глава 2
БЛИЖНИЙ ЛЕС
Солнце, пробиваясь сквозь редкую листву, слепило глаза. Назойливая мошкара, презрев разрекламированную Компасом мазь “антигнус”, лезла за воротник, цеплялась к рукам, пикировала в лицо. В сапогах хлюпала вода – километр назад все трое промокли по самые “не балуйся”, а времени, чтобы остановиться, снять и выжать насухо штаны, поменять портянки, подсушить сапоги у костра, этого времени у них не было. Погоня наступала на пятки, и радовало лишь то, что преследователям еще хуже, еще тяжелее. В индивидуальной походной аптечке пограничника запас стимулирующих средств крайне скуден, а у Компаса полные карманы таблеток.
Они шли безостановочно уже шестой час. Компас первый, Алекс за ним, Граф последним. Чтобы держать приличный темп, пятидесятилетнему Компасу приходилось каждые пятнадцать минут стимулировать организм химией. Алекс с Графом тоже глотали таблетки, на вид точно такие же, как у Компаса, а на самом деле безобидные витаминчики. Компас, само собой разумеется, пребывал в искреннем заблуждении, что новички до сих пор не упали от изнеможения исключительно благодаря бодрящим лекарствам.
– Твою мать! – выругался поводырь Компас. – Яма впереди. Осторожней!
И правда – впереди по курсу овражек. Склон овражка крут и ухабист. Резко позеленели зонтики папоротника, плотнее сгрудились деревья, повеяло сыростью. Подошвы сапог скользят, а дотянувшаяся до колен трава маскирует неровности почвы. Алекс споткнулся, клюнул носом рюкзак Компаса, взмахнул руками. Сзади Алекса поддержал, помог удержаться на ногах Граф. Впереди сбился с шага, заругался пуще прежнего Компас:
– Едрить твою! Не падать, вашу мать! Держись, мелкота! Прохиляем ложбинку – отдохнем. Дяденьке Компасу надоть осмотреться. Крепитесь, детишки.
“Детишки” старательно засопели, специально для “дяденьки Компаса” имитируя смертельную усталость.
На дне овражка журчал ручеек. Бледная водная немочь текла вдоль илистых берегов, омывая мшистые, наполовину сгнившие коряги. Оставив глубокие ямы следов в мягком прибрежном иле, Компас добрался до воды и поковылял вниз по руслу ручья.
– Малость побрызгаем, на случай собачек-следопытов, – объяснил Компас. – Не дрейфь, совсем малость брызганем и вверх, а тама отдохнете, как я и обещал.
Глупость, конечно. Пять, десять метров по мелкой воде ежели и озадачат собак, то ненадолго. На минуту-две. И, чтоб пройти по мелкоте эти несчастные метры, нужно потратить те же минуты. Однако скауты послушно потопали вслед за Компасом.
– Харэ воду месить. Карабкаемся в горку, – махнул рукой Компас, меняя направление движения.
В горку так в горку. Подниматься всегда легче, чем спускаться, особенно если еще с первого курса привык бегать кроссы по горам, по долам, по оврагам да по сопкам с полной выкладкой и на время.
– Вон к той сосенке хиляем… ох-х-х… – Дыхание Компаса сделалось хриплым и надрывным. Он остановился, схватившись за стволик молодой березки, свободной рукой достал из нагрудного кармана таблетку, слизнул языком серый кружок с ладони, разгрыз желтыми зубами.
– Поднажмем, малыши. Вон к той сосенке…
“Сосенкой” дяденька Компас называл высоченное дерево в два обхвата. Красавица сосна росла на самом краю овражка. Обнаженные, отполированные ветрами десятилетий корни лесной красавицы, словно щупальца гигантского осьминога, торчали из рыхлой земли, цеплялись за откос оврага, пучились, извивались, Компас, сноровисто используя голые корни в качестве перил и ступенек, ловко взобрался на возвышенность, оглянулся.
– Держи клешню, Шурик. – Присев на корточки, Компас протянул руку повисшему на корнях-ступеньках Алексу. – Хватайси… От, молодцом. Перебирай граблями, ходулями, а я подтяну… От, герой! Отдыхай, Шурик. Лови клешню, Карпыч…
Алекс освободил плечи от лямок рюкзака, улегся на сухой мох у подножия сосны-великанши. Прикрыл глаза, заставил себя дышать чаще и глубже. Рядом с Алексом растянулся на сизом ковре мха Граф. Зашуршала одежда дяди Компаса. Алекс приоткрыл один глаз.
Компас тоже скинул рюкзак, расстегнул клапан, развязал тесемки, стягивающие горловину заплечного вещмешка, засунул руку по локоть в рюкзачное нутро и, матерясь, выудил оттуда брезентовый чехол с “кошками”.
– Вы собираетесь забраться на дерево? – спросил Алекс, открывая второй глаз.
– Слажу, гляну кругом. – Компас расчехлил “кошки”, плюхнулся задницей на рюкзак. – А ну, Шурка, коли силушки остались, ползи сюда, подсобишь дяденьке крючки к сапогам прилаживать.
Алекс перевернулся на бок, с видимой натугой уселся в ногах у Компаса и помог “дяденьке” справиться с крепежными ремешками “кошек”.
– Молодцом, пацанчик! – похвалил Компас. – Еле дышишь, а ручонки шаловливые почти и не трясутся… Полез я, Пацаны! Сапог не снимайте, я скоро, и похиляем дальше…
Компас поднялся с рюкзака, повернулся лицом к дереву и, широко расставив ноги, раскинув руки, прижался грудью к шершавой коре, обнял ствол, прилип к дереву. Заскорузлые пальцы без труда нашли глубокие прожилки в пористой поверхности, крючья “кошек” впились в древесину. Компас полез вверх с завидной скоростью. Алекс не без восхищения наблюдал, как пятидесятилетний курьер легко и привычно метр за метром штурмует верхотуру ствола.
– Смотри, Граф! Ну, дает дядька! Ну, силен бродяга…
– Если честно, я за него волнуюсь.
– Напрасно. Смотри, как лезет! Смотри-смотри! Во дает.
– Ты меня неправильно понял. В том, что Компас не сорвется со ствола, я уверен. Я за его сердечко беспокоюсь, уж слишком много дядюшка Компас стимуляторов сожрал. Переборщит, и капут моторчику. Полтинник дядьке…
– Тихо. Он спускается. Опрокинулись и лежим. Мы устали, забыл?
– Помню… Шайзе, кто б знал, как я устал придуриваться уставшим…
– Я знаю. Тихо. Лежим, страдаем…
Спускался Компас немного медленнее, чем поднимался, но с той же ловкостью, каковая появляется лишь благодаря многолетней практике. До земли оставался всего метр, когда Компас крикнул:
– Пацаны! Сюда, шибче! Хватай меня, упаду! Наплевав на конспирацию, оба скаута мгновенно вскочили. И вовремя! Пальцы дядюшки Компаса разжались, спина верхолаза качнулась назад, еще секунда, и он бы не удержал корпус в вертикальном положении. И, как минимум, сломал бы лодыжки, плотно зафиксированные крепежом “кошек”.
Спина Компаса повисла в воздухе – ее поймали четыре сильные руки.
– Один удержишь, Граф?
– Яволь, херр Алекс.
– Держи, я ему ноги освобожу! Держишь?
– Держу.
– Шибче, пацаны! Отчипляйте меня, мать вашу… Ты правую, правую лапу отчипи, левую я сам. Жопу мне держи, перевешивает!.. От так… От, нормалек… Клади меня, сажай. Спиной к сосенке привалите, чтоб кровь от головы… От, аллес-нормалес… Фу-у-й… Херня, пацаны, хреново мне, детки…
Компаса, как он и просил, усадили, привалив сгорбленной спиной к сосне. Большая голова дяденьки подбородком упиралась в обмякшую грудь, с посиневших губ стекала розовая слюна.
– Херово, пацаны… Таблеток перебрал. В башке зашумело, крышу сорвало… Не вижу ни хера, все поплыло… Шурик, в рюкзаке моем, в боковом кармане, найди “баян” красного цвета, ширани мне всю дозу, помираю…
Пинком мокрого сапога Алекс опрокинул набок рюкзак Компаса, опустился на колени рядом с брезентовым пузатым мешком, вскрыл надутый боковой карман, где лежал металлический параллелепипед экстренной аптечки.
Молодой, тренированный скаут последние часы пути только и делал, что представлял, каково слабоподготовленным погранцам продираться сквозь чащу, не имея возможности столь же щедро, как дядя Компас, стимулировать себя лекарствами. Злорадствовал Алекс, воображая бледные морды пограничников, и совершенно не думал о побочных действиях стимуляторов. Даже две с половиной минуты назад, когда Граф высказал беспокойство за “моторчик” Компаса, Алекс пропустил слова приятеля мимо ушей. Когда ты сам здоров, как молодой бычок, и еще ни разу в жизни тебе не довелось судорожно искать по карманам упаковку валидола, и ты еще не знаешь, что такое головная боль после крошки нитроглицерина, и жуешь всеми тридцатью двумя зубами, пока ты юн и крепок, тебе не дано понять, каково это – носить на плечах груз пятидесяти прожитых лет. Вольно или невольно, но ты меряешь “стариков” по себе, и тебе кажется, что старость – это немного смешно, чуточку неудобно и к тебе она, безусловно, не имеет никакого отношения.
– Чего ты там копаешься? – торопил Граф. – Дед глаза закрыл, коньки отбрасывает! Я говорил – у него моторчик накроется! Говорил?!
– А он говорил, что у него крыша потекла, на сердце не жаловался. – Алекс вскрыл железную коробку с инъекторами, выцарапал из поролоновой упаковки шприц, помеченный красным, передумал, взялся за шприц с синей отметиной.
– Рукав ему закатай. Лови “баян”, коли в вену.
– Почему я? – Граф поймал брошенный Алексом шприц. – У меня по практической медицине, сам зна…
– Заткнись. Я пока мины достану. – Алекс на коленях переполз от рюкзака Компаса к своему брошенному рюкзаку. – Компаса придется нести, взрывы остановят погранцов, уйдем…
– Мы себя обнаружим! Ребята из Ближнего Леса нас засекут и… И погранцов жалко, свои парни, а мы… Алекс! Компас просил красный шприц!
– Помню. – Алекс вытряхнул из рюкзака пакет с коробочками мин-“вонючек”. – От красного он или совсем помрет, или козлом поскачет, от синего уснет. Мы его понесем. Коли быстрее и переодевайся. Все лишнее бросим здесь, работаем вариант “ниндзя”.
– Лучше “легионер”, жалко консервы бросать.
– В лесу еды полно, не жадничай. Необходимость притворяться перед Компасом пропала, скауты двигались быстро и энергично. Особенно Таможин, Карпов же слегка замешкался. В набухшую вену на локтевом сгибе Компаса он попал с четвертой попытки, припал ухом к груди “старика”, послушал биение сердца, ни фига не понял, вроде стучит.
Зажав пакет с минами под мышкой, Алекс отбежал на десять шагов вправо от приметной сосны. Первую мину установил внутри трухлявого пня. Активизировал взрыватель, запустил программу. Выставил радиус срабатывания “10”, таймер поставил на полчаса. Через тридцать минут “вонючка” выпустит вибриссы, и только мина “унюхает” человеческий запах ближе чем в десяти метрах, она сработает. Возвращаясь по краю овражка, Алекс прикопал в куче сухой листвы вторую мину. Спустился по склону и третью “вонючку” засунул под переплетение корневища великанши-сосны. Четвертая и пятая (последняя) мины спрятались с левой стороны гигантского дерева. Достаточно, чтобы сработало хотя бы одно взрывное устройство, остальные сдетонируют. Бабахнет любо-дорого! Задеть погранцов не должно, однако исподнее ребята себе запачкают и дальше не сунутся, сто процентов!
Пока Алекс устанавливал мины, Граф сооружал носилки из двух березовых стволиков и своей мокрой одежды. Топорик, что здорово утяжелял рюкзак Компаса, оказался туповатым, и Граф провозился с рубкой и обтесыванием подходящих березок чуть больше времени, чем полагалось по скаутским нормативам. Потерянные секунды курсант Карпов наверстал за счет раздевания и “вязки ложа”. Минер Алекс продрался сквозь кусты бузины к утрамбованному сапогами подножию сосны, когда Граф укладывал “спящего” Компаса на импровизированные носилки.
– Зер гут, херр Карпов! – Алекс поспешил на помощь товарищу. – Я, дурак, и не подумал о способе транспортирования больного… Кантуем его осторожнее, “кошки” с сапог отвяжем, а то цепляться будут за зеленку.
– “Вонючки” все поставил?
– Все пять. На полчаса и на десять метров.
– На десять? Шайзе! Капут моей головушке. Я сдуру решил, что ты взрывать погранцов собрался.
– Пугать, только пугать… Фиксируем Компаса к носилкам, переодеваемся и марш-броском километриков пятнадцать, яволь?
– Да хоть двадцать, делов-то куча…
Компаса привязали к самодельным носилкам, чтоб не елозил при транспортировке. Веревку для фиксации больного позаимствовали из его же рюкзака. В чужой поклаже скауты рылись без всяких церемоний, все равно лишний груз придется оставить.
– С Компасом ажур. – Алекс вскинул руку, посмотрел на жидкокристаллический циферблат хронометра. – У нас осталось пять минут на подготовку и пять на уход из радиуса. Шнель, херр Карпов!
– Яволь, херр Таможин, лови! – Из рюкзака Графа полетели на землю два плотно набитых целлофановых пакета. Один из пакетов Граф по-футбольному пнул ногой Алексу.
– Гут! – Алекс подхватил пакет на лету, разорвал целлофан. На землю выссыпалось оружие и одежда, комплект стандартной экипировки скаутов.
Тяжелые кирзачи, мокрые штаны и остальную надоевшую, неудобную одежку Алекс сорвал с себя меньше чем за минуту, причем с громадным удовольствием. Еще с большим удовольствием Алекс одевался в родное, скаутское.
Алекс спрятал глаза за стеклами защитных очков-“хамелеонов”. Поправил резинку очков на затылке, обмотал шею и голову длинным серым шарфом так, что открытыми остались лишь уши, нос и верхняя губа. Голые ноги Таможина прыгнули в две просторные серые штанины. Скаут затянул шнурок на поясе, завязал тесемки на щиколотках. Обулся в кожаные сапожки (того же серого цвета) с плоской подошвой. Натянул на руки легкие и тонкие, но необычайно прочные кольчужные перчатки. Правое запястье поверх металла перчатки окольцевал ремешок хронометра, левое – браслет с миниатюрным приборчиком “Искра-9”. Торс Таможина прикрыла серая, под цвет всего остального, просторного покроя хламида. Широкие рукава хламиды заканчивались узкими манжетами, одеяние болталось колоколом, пока Алекс не подпоясался многосекционным ремнем. Каждая секция ремня – герметический футляр или футлярчик с необходимыми для жизни и выживания предметами. По бокам к ремню приторочены ножны с двумя короткими кинжалами.
Алекс одевался ровно тридцать две секунды. В училище все то же самое Таможин проделывал за двадцать семь секунд. Однако пятисекундный перебор Алекс себе простил. Переодевшись, Таможин подпрыгнул, присел, крутанулся вправо, влево, дабы проверить, не звенит ли чего, не жмет. Нет, все в норме. Алекс взглянул на Графа. Конечно, Карпов переоделся быстрее, он же разделся, мастеря носилки, у него была фора. Костюм Графа ничем практически не отличался от облачения Алекса. Такое же серое, просторное и нарочито бесформенное одеяние. Обвислости и складки изменяют, насколько это возможно, привычную взгляду конфигурацию человеческой фигуры, создают ложное впечатление неуклюжести. Костюмы идентичны, а вот в экипировке существуют мелкие, допустимые стандартами различия, с учетом индивидуальных навыков скаутов и причуд интендантов на складе спецсредств. Вместо пары кинжалов Граф вооружен тесаком типа “кочевник”. Ножны “кочевника” косо крепятся на животе к пряжке ремня. И на правом запястье у Графа вместо “Искры-9” браслет с “Комаром-7”.
– Ты чего меня рассматриваешь, херр Алекс?
– Вот думаю, как бы не забыть, если тебя убьют, снять твоего “Комара”.
– Ха! Мне проще, мне твоя “Искра” даром не нужна.
– Кому она вообще нужна, эта “Искра”? Обидно, Граф! Выполняем ответственное задание, а жмоты на базе выдают одного на двоих “Комара”, “ушей” не дали вообще, респираторов пару пожалели…
– Нашел время и место плакаться! Берись за носилки сзади и побежали.
– Почему я сзади?
– Я всю дорогу последним перся, надоело тебе в затылок смотреть. Шнель, Алекс.
– Погоди! – Алекс взглянул на хронометр. – У нас полно времени. Восемь минут до включения “вонючек”. За три минуты вполне успеваем костерчик устроить, маячок для погранцов организовать, чтоб они…
Граф вскинул правую руку, растопырив пальцы, что на языке жестов у скаутов означало: “Тихо! Слышу посторонний подозрительный шум”.
Алекс замер. Прислушался. Далеко в лесу, за оврагом, тявкнула собака. Алекс сжал, разжал и снова сжал пальцы левой руки. Граф в ответ помахал растопыренной пятерней. Алекс кивнул, и оба скаута, двигаясь бесшумно и быстро, подбежали к носилкам. Алекс взялся за те концы березовых стволиков, что торчали рожками возле головы дядюшки Компаса, Граф схватил носилки, повернувшись задом к подошвам кирзачей пожилого курьера, спиной в Алексу. Может, и плохая примета нести больного вперед ногами, однако так учили обращаться с увечными в училище. Хоть и плохо осваивали теорию курсанты Карпов и Таможин, однако практические занятия инструктора в училище вообще никак не оценивали. Практику курсант либо сдавал, либо нет. И ежели однажды ты уже сдал зачет по транспортировке раненого, то бегать с носилками умеешь на “отлично”. Граф и Алекс согнули локти, приподняли носилки повыше и побежали. Ветка орешника хлестнула по груди Графа, прошуршала над Компасом, попробовала зацепиться за серую жесткую складку на поясе Алекса. Открытое малое пространство у подножия сосны и далекое собачье тявканье остались позади, лес нехотя поглотил скаутов, ворчливо хрустя сушняком, капризно шелестя листьями. Но лес недолго сопротивлялся вторжению людей в сером, на второй минуте движения скауты приноровились к его преобладающе лиственному характеру. Скауты чувствовали лес, как дикие звери, вырвавшиеся из клетки. Скауты любили лес, доверяли и доверились ему. Они не противопоставляли себя зеленой окружающей среде, они стали ее составной частью, слились с ней воедино. Мелкие птахи спокойно наблюдали, как по-свойски, уверенно петляет меж деревьями серое существо о четырех ногах. Серое спешит своим долгим путем, так чего ж его бояться? Любопытный бельчонок, дурачок маленький, спрыгнул на примятую траву, понюхал плоский след серого существа. Облезлая лисица выглянула из-за березового ствола, проводила желтым взглядом невиданного монстра, учуяла белку и навострила уши. Бельчонок копошился в траве совсем-совсем близко. Рыжая хищница вытянула шею, повернула острую морду…
КХА-А-А!!! Взрыв! Желтые глаза лисицы зажмурились, уши прижались к морде… К-Х-Х!!! Еще один взрыв! Бельчонок лихорадочно метнулся к березовому стволу, острые коготки царапнули кору, и не успело отзвенеть эхо второго взрыва, а бельчонок уже скрылся в зеленой березовой листве… КХА!!! Лесные птахи с писком взмыли в небо над зеленым океаном… К-Х-А-А!!! “Четыре”, – сосчитал Алекс… К-К-Х-Х-X!!! “Пятая, последняя “вонючка” сработала, – отметил Граф. – На тринадцатой минуте примерно после старта. Погранцы были гораздо ближе, чем мы рассчитывали. Ну, да ничего, пока дядюшка Компас болтается на носилках бесчувственной тушей и пока нет надобности притворяться придурками-подростками, уйдем с гарантией, яволь!”
Четыре серые ноги упорно толкают землю. Защищенные “хамелеонами” глаза не боятся солнечных слепящих бликов, грубая ткань просторных одежд не рвется, когда цепляется за сучки и ветки. Лиственный лес постепенно сменяется хвойным. Травы и папоротники уступают место мхам и лишайникам. Мошкара исчезла, ей на смену прилетели жирные комары и мухи. Примерно пять километров от места взрывов. Скауты бегут слаженно, нога в ногу. Как будто эта пересеченная местность им хорошо знакома и они заранее знают, где лучше свернуть влево, а где принять правее.
Мохнатые ели расступаются, становятся выше и стройнее. На шершавом ковре из сухих иголок гвоздиками торчат грибные шляпки. Безветрие. Ни одного насекомого в воздухе. Жарко, солнце греет макушку. Десять километров от взорванной сосны-великанши. Скауты по-прежнему бегут легко, в том же темпе.
Они шли безостановочно уже шестой час. Компас первый, Алекс за ним, Граф последним. Чтобы держать приличный темп, пятидесятилетнему Компасу приходилось каждые пятнадцать минут стимулировать организм химией. Алекс с Графом тоже глотали таблетки, на вид точно такие же, как у Компаса, а на самом деле безобидные витаминчики. Компас, само собой разумеется, пребывал в искреннем заблуждении, что новички до сих пор не упали от изнеможения исключительно благодаря бодрящим лекарствам.
– Твою мать! – выругался поводырь Компас. – Яма впереди. Осторожней!
И правда – впереди по курсу овражек. Склон овражка крут и ухабист. Резко позеленели зонтики папоротника, плотнее сгрудились деревья, повеяло сыростью. Подошвы сапог скользят, а дотянувшаяся до колен трава маскирует неровности почвы. Алекс споткнулся, клюнул носом рюкзак Компаса, взмахнул руками. Сзади Алекса поддержал, помог удержаться на ногах Граф. Впереди сбился с шага, заругался пуще прежнего Компас:
– Едрить твою! Не падать, вашу мать! Держись, мелкота! Прохиляем ложбинку – отдохнем. Дяденьке Компасу надоть осмотреться. Крепитесь, детишки.
“Детишки” старательно засопели, специально для “дяденьки Компаса” имитируя смертельную усталость.
На дне овражка журчал ручеек. Бледная водная немочь текла вдоль илистых берегов, омывая мшистые, наполовину сгнившие коряги. Оставив глубокие ямы следов в мягком прибрежном иле, Компас добрался до воды и поковылял вниз по руслу ручья.
– Малость побрызгаем, на случай собачек-следопытов, – объяснил Компас. – Не дрейфь, совсем малость брызганем и вверх, а тама отдохнете, как я и обещал.
Глупость, конечно. Пять, десять метров по мелкой воде ежели и озадачат собак, то ненадолго. На минуту-две. И, чтоб пройти по мелкоте эти несчастные метры, нужно потратить те же минуты. Однако скауты послушно потопали вслед за Компасом.
– Харэ воду месить. Карабкаемся в горку, – махнул рукой Компас, меняя направление движения.
В горку так в горку. Подниматься всегда легче, чем спускаться, особенно если еще с первого курса привык бегать кроссы по горам, по долам, по оврагам да по сопкам с полной выкладкой и на время.
– Вон к той сосенке хиляем… ох-х-х… – Дыхание Компаса сделалось хриплым и надрывным. Он остановился, схватившись за стволик молодой березки, свободной рукой достал из нагрудного кармана таблетку, слизнул языком серый кружок с ладони, разгрыз желтыми зубами.
– Поднажмем, малыши. Вон к той сосенке…
“Сосенкой” дяденька Компас называл высоченное дерево в два обхвата. Красавица сосна росла на самом краю овражка. Обнаженные, отполированные ветрами десятилетий корни лесной красавицы, словно щупальца гигантского осьминога, торчали из рыхлой земли, цеплялись за откос оврага, пучились, извивались, Компас, сноровисто используя голые корни в качестве перил и ступенек, ловко взобрался на возвышенность, оглянулся.
– Держи клешню, Шурик. – Присев на корточки, Компас протянул руку повисшему на корнях-ступеньках Алексу. – Хватайси… От, молодцом. Перебирай граблями, ходулями, а я подтяну… От, герой! Отдыхай, Шурик. Лови клешню, Карпыч…
Алекс освободил плечи от лямок рюкзака, улегся на сухой мох у подножия сосны-великанши. Прикрыл глаза, заставил себя дышать чаще и глубже. Рядом с Алексом растянулся на сизом ковре мха Граф. Зашуршала одежда дяди Компаса. Алекс приоткрыл один глаз.
Компас тоже скинул рюкзак, расстегнул клапан, развязал тесемки, стягивающие горловину заплечного вещмешка, засунул руку по локоть в рюкзачное нутро и, матерясь, выудил оттуда брезентовый чехол с “кошками”.
– Вы собираетесь забраться на дерево? – спросил Алекс, открывая второй глаз.
– Слажу, гляну кругом. – Компас расчехлил “кошки”, плюхнулся задницей на рюкзак. – А ну, Шурка, коли силушки остались, ползи сюда, подсобишь дяденьке крючки к сапогам прилаживать.
Алекс перевернулся на бок, с видимой натугой уселся в ногах у Компаса и помог “дяденьке” справиться с крепежными ремешками “кошек”.
– Молодцом, пацанчик! – похвалил Компас. – Еле дышишь, а ручонки шаловливые почти и не трясутся… Полез я, Пацаны! Сапог не снимайте, я скоро, и похиляем дальше…
Компас поднялся с рюкзака, повернулся лицом к дереву и, широко расставив ноги, раскинув руки, прижался грудью к шершавой коре, обнял ствол, прилип к дереву. Заскорузлые пальцы без труда нашли глубокие прожилки в пористой поверхности, крючья “кошек” впились в древесину. Компас полез вверх с завидной скоростью. Алекс не без восхищения наблюдал, как пятидесятилетний курьер легко и привычно метр за метром штурмует верхотуру ствола.
– Смотри, Граф! Ну, дает дядька! Ну, силен бродяга…
– Если честно, я за него волнуюсь.
– Напрасно. Смотри, как лезет! Смотри-смотри! Во дает.
– Ты меня неправильно понял. В том, что Компас не сорвется со ствола, я уверен. Я за его сердечко беспокоюсь, уж слишком много дядюшка Компас стимуляторов сожрал. Переборщит, и капут моторчику. Полтинник дядьке…
– Тихо. Он спускается. Опрокинулись и лежим. Мы устали, забыл?
– Помню… Шайзе, кто б знал, как я устал придуриваться уставшим…
– Я знаю. Тихо. Лежим, страдаем…
Спускался Компас немного медленнее, чем поднимался, но с той же ловкостью, каковая появляется лишь благодаря многолетней практике. До земли оставался всего метр, когда Компас крикнул:
– Пацаны! Сюда, шибче! Хватай меня, упаду! Наплевав на конспирацию, оба скаута мгновенно вскочили. И вовремя! Пальцы дядюшки Компаса разжались, спина верхолаза качнулась назад, еще секунда, и он бы не удержал корпус в вертикальном положении. И, как минимум, сломал бы лодыжки, плотно зафиксированные крепежом “кошек”.
Спина Компаса повисла в воздухе – ее поймали четыре сильные руки.
– Один удержишь, Граф?
– Яволь, херр Алекс.
– Держи, я ему ноги освобожу! Держишь?
– Держу.
– Шибче, пацаны! Отчипляйте меня, мать вашу… Ты правую, правую лапу отчипи, левую я сам. Жопу мне держи, перевешивает!.. От так… От, нормалек… Клади меня, сажай. Спиной к сосенке привалите, чтоб кровь от головы… От, аллес-нормалес… Фу-у-й… Херня, пацаны, хреново мне, детки…
Компаса, как он и просил, усадили, привалив сгорбленной спиной к сосне. Большая голова дяденьки подбородком упиралась в обмякшую грудь, с посиневших губ стекала розовая слюна.
– Херово, пацаны… Таблеток перебрал. В башке зашумело, крышу сорвало… Не вижу ни хера, все поплыло… Шурик, в рюкзаке моем, в боковом кармане, найди “баян” красного цвета, ширани мне всю дозу, помираю…
Пинком мокрого сапога Алекс опрокинул набок рюкзак Компаса, опустился на колени рядом с брезентовым пузатым мешком, вскрыл надутый боковой карман, где лежал металлический параллелепипед экстренной аптечки.
Молодой, тренированный скаут последние часы пути только и делал, что представлял, каково слабоподготовленным погранцам продираться сквозь чащу, не имея возможности столь же щедро, как дядя Компас, стимулировать себя лекарствами. Злорадствовал Алекс, воображая бледные морды пограничников, и совершенно не думал о побочных действиях стимуляторов. Даже две с половиной минуты назад, когда Граф высказал беспокойство за “моторчик” Компаса, Алекс пропустил слова приятеля мимо ушей. Когда ты сам здоров, как молодой бычок, и еще ни разу в жизни тебе не довелось судорожно искать по карманам упаковку валидола, и ты еще не знаешь, что такое головная боль после крошки нитроглицерина, и жуешь всеми тридцатью двумя зубами, пока ты юн и крепок, тебе не дано понять, каково это – носить на плечах груз пятидесяти прожитых лет. Вольно или невольно, но ты меряешь “стариков” по себе, и тебе кажется, что старость – это немного смешно, чуточку неудобно и к тебе она, безусловно, не имеет никакого отношения.
– Чего ты там копаешься? – торопил Граф. – Дед глаза закрыл, коньки отбрасывает! Я говорил – у него моторчик накроется! Говорил?!
– А он говорил, что у него крыша потекла, на сердце не жаловался. – Алекс вскрыл железную коробку с инъекторами, выцарапал из поролоновой упаковки шприц, помеченный красным, передумал, взялся за шприц с синей отметиной.
– Рукав ему закатай. Лови “баян”, коли в вену.
– Почему я? – Граф поймал брошенный Алексом шприц. – У меня по практической медицине, сам зна…
– Заткнись. Я пока мины достану. – Алекс на коленях переполз от рюкзака Компаса к своему брошенному рюкзаку. – Компаса придется нести, взрывы остановят погранцов, уйдем…
– Мы себя обнаружим! Ребята из Ближнего Леса нас засекут и… И погранцов жалко, свои парни, а мы… Алекс! Компас просил красный шприц!
– Помню. – Алекс вытряхнул из рюкзака пакет с коробочками мин-“вонючек”. – От красного он или совсем помрет, или козлом поскачет, от синего уснет. Мы его понесем. Коли быстрее и переодевайся. Все лишнее бросим здесь, работаем вариант “ниндзя”.
– Лучше “легионер”, жалко консервы бросать.
– В лесу еды полно, не жадничай. Необходимость притворяться перед Компасом пропала, скауты двигались быстро и энергично. Особенно Таможин, Карпов же слегка замешкался. В набухшую вену на локтевом сгибе Компаса он попал с четвертой попытки, припал ухом к груди “старика”, послушал биение сердца, ни фига не понял, вроде стучит.
Зажав пакет с минами под мышкой, Алекс отбежал на десять шагов вправо от приметной сосны. Первую мину установил внутри трухлявого пня. Активизировал взрыватель, запустил программу. Выставил радиус срабатывания “10”, таймер поставил на полчаса. Через тридцать минут “вонючка” выпустит вибриссы, и только мина “унюхает” человеческий запах ближе чем в десяти метрах, она сработает. Возвращаясь по краю овражка, Алекс прикопал в куче сухой листвы вторую мину. Спустился по склону и третью “вонючку” засунул под переплетение корневища великанши-сосны. Четвертая и пятая (последняя) мины спрятались с левой стороны гигантского дерева. Достаточно, чтобы сработало хотя бы одно взрывное устройство, остальные сдетонируют. Бабахнет любо-дорого! Задеть погранцов не должно, однако исподнее ребята себе запачкают и дальше не сунутся, сто процентов!
Пока Алекс устанавливал мины, Граф сооружал носилки из двух березовых стволиков и своей мокрой одежды. Топорик, что здорово утяжелял рюкзак Компаса, оказался туповатым, и Граф провозился с рубкой и обтесыванием подходящих березок чуть больше времени, чем полагалось по скаутским нормативам. Потерянные секунды курсант Карпов наверстал за счет раздевания и “вязки ложа”. Минер Алекс продрался сквозь кусты бузины к утрамбованному сапогами подножию сосны, когда Граф укладывал “спящего” Компаса на импровизированные носилки.
– Зер гут, херр Карпов! – Алекс поспешил на помощь товарищу. – Я, дурак, и не подумал о способе транспортирования больного… Кантуем его осторожнее, “кошки” с сапог отвяжем, а то цепляться будут за зеленку.
– “Вонючки” все поставил?
– Все пять. На полчаса и на десять метров.
– На десять? Шайзе! Капут моей головушке. Я сдуру решил, что ты взрывать погранцов собрался.
– Пугать, только пугать… Фиксируем Компаса к носилкам, переодеваемся и марш-броском километриков пятнадцать, яволь?
– Да хоть двадцать, делов-то куча…
Компаса привязали к самодельным носилкам, чтоб не елозил при транспортировке. Веревку для фиксации больного позаимствовали из его же рюкзака. В чужой поклаже скауты рылись без всяких церемоний, все равно лишний груз придется оставить.
– С Компасом ажур. – Алекс вскинул руку, посмотрел на жидкокристаллический циферблат хронометра. – У нас осталось пять минут на подготовку и пять на уход из радиуса. Шнель, херр Карпов!
– Яволь, херр Таможин, лови! – Из рюкзака Графа полетели на землю два плотно набитых целлофановых пакета. Один из пакетов Граф по-футбольному пнул ногой Алексу.
– Гут! – Алекс подхватил пакет на лету, разорвал целлофан. На землю выссыпалось оружие и одежда, комплект стандартной экипировки скаутов.
Тяжелые кирзачи, мокрые штаны и остальную надоевшую, неудобную одежку Алекс сорвал с себя меньше чем за минуту, причем с громадным удовольствием. Еще с большим удовольствием Алекс одевался в родное, скаутское.
Алекс спрятал глаза за стеклами защитных очков-“хамелеонов”. Поправил резинку очков на затылке, обмотал шею и голову длинным серым шарфом так, что открытыми остались лишь уши, нос и верхняя губа. Голые ноги Таможина прыгнули в две просторные серые штанины. Скаут затянул шнурок на поясе, завязал тесемки на щиколотках. Обулся в кожаные сапожки (того же серого цвета) с плоской подошвой. Натянул на руки легкие и тонкие, но необычайно прочные кольчужные перчатки. Правое запястье поверх металла перчатки окольцевал ремешок хронометра, левое – браслет с миниатюрным приборчиком “Искра-9”. Торс Таможина прикрыла серая, под цвет всего остального, просторного покроя хламида. Широкие рукава хламиды заканчивались узкими манжетами, одеяние болталось колоколом, пока Алекс не подпоясался многосекционным ремнем. Каждая секция ремня – герметический футляр или футлярчик с необходимыми для жизни и выживания предметами. По бокам к ремню приторочены ножны с двумя короткими кинжалами.
Алекс одевался ровно тридцать две секунды. В училище все то же самое Таможин проделывал за двадцать семь секунд. Однако пятисекундный перебор Алекс себе простил. Переодевшись, Таможин подпрыгнул, присел, крутанулся вправо, влево, дабы проверить, не звенит ли чего, не жмет. Нет, все в норме. Алекс взглянул на Графа. Конечно, Карпов переоделся быстрее, он же разделся, мастеря носилки, у него была фора. Костюм Графа ничем практически не отличался от облачения Алекса. Такое же серое, просторное и нарочито бесформенное одеяние. Обвислости и складки изменяют, насколько это возможно, привычную взгляду конфигурацию человеческой фигуры, создают ложное впечатление неуклюжести. Костюмы идентичны, а вот в экипировке существуют мелкие, допустимые стандартами различия, с учетом индивидуальных навыков скаутов и причуд интендантов на складе спецсредств. Вместо пары кинжалов Граф вооружен тесаком типа “кочевник”. Ножны “кочевника” косо крепятся на животе к пряжке ремня. И на правом запястье у Графа вместо “Искры-9” браслет с “Комаром-7”.
– Ты чего меня рассматриваешь, херр Алекс?
– Вот думаю, как бы не забыть, если тебя убьют, снять твоего “Комара”.
– Ха! Мне проще, мне твоя “Искра” даром не нужна.
– Кому она вообще нужна, эта “Искра”? Обидно, Граф! Выполняем ответственное задание, а жмоты на базе выдают одного на двоих “Комара”, “ушей” не дали вообще, респираторов пару пожалели…
– Нашел время и место плакаться! Берись за носилки сзади и побежали.
– Почему я сзади?
– Я всю дорогу последним перся, надоело тебе в затылок смотреть. Шнель, Алекс.
– Погоди! – Алекс взглянул на хронометр. – У нас полно времени. Восемь минут до включения “вонючек”. За три минуты вполне успеваем костерчик устроить, маячок для погранцов организовать, чтоб они…
Граф вскинул правую руку, растопырив пальцы, что на языке жестов у скаутов означало: “Тихо! Слышу посторонний подозрительный шум”.
Алекс замер. Прислушался. Далеко в лесу, за оврагом, тявкнула собака. Алекс сжал, разжал и снова сжал пальцы левой руки. Граф в ответ помахал растопыренной пятерней. Алекс кивнул, и оба скаута, двигаясь бесшумно и быстро, подбежали к носилкам. Алекс взялся за те концы березовых стволиков, что торчали рожками возле головы дядюшки Компаса, Граф схватил носилки, повернувшись задом к подошвам кирзачей пожилого курьера, спиной в Алексу. Может, и плохая примета нести больного вперед ногами, однако так учили обращаться с увечными в училище. Хоть и плохо осваивали теорию курсанты Карпов и Таможин, однако практические занятия инструктора в училище вообще никак не оценивали. Практику курсант либо сдавал, либо нет. И ежели однажды ты уже сдал зачет по транспортировке раненого, то бегать с носилками умеешь на “отлично”. Граф и Алекс согнули локти, приподняли носилки повыше и побежали. Ветка орешника хлестнула по груди Графа, прошуршала над Компасом, попробовала зацепиться за серую жесткую складку на поясе Алекса. Открытое малое пространство у подножия сосны и далекое собачье тявканье остались позади, лес нехотя поглотил скаутов, ворчливо хрустя сушняком, капризно шелестя листьями. Но лес недолго сопротивлялся вторжению людей в сером, на второй минуте движения скауты приноровились к его преобладающе лиственному характеру. Скауты чувствовали лес, как дикие звери, вырвавшиеся из клетки. Скауты любили лес, доверяли и доверились ему. Они не противопоставляли себя зеленой окружающей среде, они стали ее составной частью, слились с ней воедино. Мелкие птахи спокойно наблюдали, как по-свойски, уверенно петляет меж деревьями серое существо о четырех ногах. Серое спешит своим долгим путем, так чего ж его бояться? Любопытный бельчонок, дурачок маленький, спрыгнул на примятую траву, понюхал плоский след серого существа. Облезлая лисица выглянула из-за березового ствола, проводила желтым взглядом невиданного монстра, учуяла белку и навострила уши. Бельчонок копошился в траве совсем-совсем близко. Рыжая хищница вытянула шею, повернула острую морду…
КХА-А-А!!! Взрыв! Желтые глаза лисицы зажмурились, уши прижались к морде… К-Х-Х!!! Еще один взрыв! Бельчонок лихорадочно метнулся к березовому стволу, острые коготки царапнули кору, и не успело отзвенеть эхо второго взрыва, а бельчонок уже скрылся в зеленой березовой листве… КХА!!! Лесные птахи с писком взмыли в небо над зеленым океаном… К-Х-А-А!!! “Четыре”, – сосчитал Алекс… К-К-Х-Х-X!!! “Пятая, последняя “вонючка” сработала, – отметил Граф. – На тринадцатой минуте примерно после старта. Погранцы были гораздо ближе, чем мы рассчитывали. Ну, да ничего, пока дядюшка Компас болтается на носилках бесчувственной тушей и пока нет надобности притворяться придурками-подростками, уйдем с гарантией, яволь!”
Четыре серые ноги упорно толкают землю. Защищенные “хамелеонами” глаза не боятся солнечных слепящих бликов, грубая ткань просторных одежд не рвется, когда цепляется за сучки и ветки. Лиственный лес постепенно сменяется хвойным. Травы и папоротники уступают место мхам и лишайникам. Мошкара исчезла, ей на смену прилетели жирные комары и мухи. Примерно пять километров от места взрывов. Скауты бегут слаженно, нога в ногу. Как будто эта пересеченная местность им хорошо знакома и они заранее знают, где лучше свернуть влево, а где принять правее.
Мохнатые ели расступаются, становятся выше и стройнее. На шершавом ковре из сухих иголок гвоздиками торчат грибные шляпки. Безветрие. Ни одного насекомого в воздухе. Жарко, солнце греет макушку. Десять километров от взорванной сосны-великанши. Скауты по-прежнему бегут легко, в том же темпе.