В первый момент Куэнкэй-Ну пришел в ужас от увиденной картины. В ужас и ярость одновременно. Выходит, фиссусамки мантулис все-таки хватило для выведения молодняка. Его, как производителя, подвела собственная неопытность. Он сам лишил себя детенышей, и ничего поделать уже невозможно.
   Куэнкэй-Ну вовремя сумел справиться со своей яростью, и не набросился на Мэлукай-Са. Прежде всего, в поединке с опытным воином, который был крупнее его вдвое, он не смог бы победить. Кроме того, ему удалось оценить ситуацию с новой позиции, сегодня мозг Куэнкэй-Ну работал как никогда, выдавая новые, не свойственные ему варианты поведения. Неужели сама встреча с чужаками как-то изменила его, заставив мыслить иначе?
   По всему выходило, что, несмотря на потерю потомства, получилось как нельзя лучше. Как безголосый, Куэнкэй-Ну обязан был изъясняться с воином на языке жестов, пользоваться истиннымразговором он сейчас не имел права, дабы не вносить своим примитивным сознанием смуту в мысли полноценного. Значит, вождь не будет сливатьсясознанием с ним, чтобы выявить истину. Вождь выслушает сомыслиМэлукай-Са – полноценного охотника. А сам Куэнкэй-Ну должен сейчас лишь рассказать охотнику, как было дело, чтобы тот, в соответствии с обычаем, передал его рассказ вождю.
   Сжав сознание в кулак, чтобы не выдать мстительного торжества, Куэнкэй-Ну затанцевал на месте, часто перебирая лапами и выписывая хвостом в воздухе замысловатые жесты. Он приступил к рассказу, начав с ритуала обвинения.
   Воин рассерженно зашипел в ответ, вздернув хвост, но тут же умолк, стараясь понять смысл танца молодого охотника. И вскоре хвост его поник, Мэлукай-Са почувствовал вину.
   «Мэлукай-Са пришел слишком поздно, – танцевал молодой охотник. – Куэнкэй-Ну – храбрый охотник, хоть и „безголосый“, он в жестокой схватке отбил добычу у охотника мантулис, он заслужил прощение и награду, и кости врагов – прямые свидетели его слов! Не его вина, что яйца самки мантулис уже были отложены в пищу! И все же пищуможно было спасти для племени, если бы Мэлукай-Са со своей самкой прибыл вовремя! Самка куарай сумела бы подавить силой своей фиссуразвитие вражеского молодняка! Он же, Куэнкэй-Ну, как самец, тем более – «безголосый», ничего сделать не мог!»
   Куэнкэй-Ну высоко подпрыгнул и приземлился на все четыре лапы, закончив фазу обвинения. Мэлукай-Са было неприятно. Но он поверил. Трудно не поверить, кости-свидетели лежали прямо перед ним. К тому же его ум был недалек и не обладал той же живостью воображения, как у молодого охотника.
   Выдержав паузу, Куэнкэй-Ну, уже горделиво, продолжил танец:
   «И все же у Куэнкэй-Ну есть хорошие вести! Мэлукай-Са, следуй за мной, и Куэнкэй-Ну покажет тебе великое будущее племени куарай! Тебе будет, что рассказать вождю и заслужить награду для нас обоих!»

Глава 5

   Затаившись в разветвлении семенного дерева, Куэнкэй-Ну уже привычно следил за чужаками. Он сидел неподвижно, вцепившись в толстую ветвь лишь одной лапой, глубоко погруженные в кору когти удерживали надежно. Остальные лапы и хвост молодой охотник растопырил так, что со стороны казался лишь еще одним пучком сухих, не переживших сезон Сна веток, таких на дереве имелось немало. Разве что мертвых родильных мешков, как с естественных веток, с его лап не свисало.
   Один из чужаков, по виду точно такой же, как тот йнвук с толстой лапойиз отделившейся полустаи, наблюдал за лесом как раз в том направлении, где затаился Куэнкэй-Ну. Охранял своих соплеменников, пока они занимались непонятым. Этот панцирник что-то чувствовал, но охотник все же пока оставался незамеченным. Возможно, лучше затаиться на земле, но поблизости от гнезда чужаков не нашлось густых зарослей куарай-кустов. К тому же, когда сознание собрано в кулак, то для наблюдения остается лишь внешнее зрение, а из кустов много не увидишь. Зато сверху…
   Состояние кулакаоставляло мало возможности для глубоких мыслей, и все же Куэнкэй-Ну, ни на миг не прерывая наблюдения, старался думать. Не мог не размышлять, никогда в жизни его мозг не работал еще с такой интенсивностью. Ему даже начало казаться, что от избытка новых впечатлений его череп словно распух. Как учил его один из безголосых наставников, понять врага – значит, уже победить его наполовину. Ведь именно так он справился с охотником мантулис, вот Куэнкэй-Ну и старался изо всех сил…
   Кстати, о безголосых.
   Свежее воспоминание вновь наполнило суть Куэнкэй-Ну чувством торжества и превосходства.
   С Мэлукай-Са он обошелся ловко.
   Он сумел безнаказанно обмануть его дважды, чем не повод для гордости? Первый раз, когда обвинил в промедлении и потере пищи, а второй раз…
   Одна из основных обязанностей наставников племени – обучать молодняк правилам жизни, полноценные воины не имеют права терять время на такие мелочи, они должны искать пищу, ведь сезон Охоты не вечен, но кто-то же должен воспитывать из незрелой поросли полноценных воинов. А молодость Мэлукай-Са осталась позади многих сезонов Охоты, он давно привык к мысленному общению и уже плохо помнил язык жестов. Как только Куэнкэй-Ну привел старшего воина к гнезду чужаков, тот сразу хотел отослать его в племя с вестью. Молодой охотник вовремя сообразил, чем это ему грозит. Он не был готов к прощению и слияниюс вождем, ведь все мятежные сомыслистанут достоянием мудрейшего, и тогда он в наказание до конца жизни останется безголосым.
   Пришлось отбежать поглубже в лес для «разговора», и Мэлукай-Са с пониманием отнесся к его предосторожности: их никто не должен видеть, а язык жестов требует подвижности и выдает «говорящего».
   Куэнкэй-Ну быстро затанцевал – быстрее, чем нужно, но недалекий Мэлукай-Са не заметил уловки, посчитав, что торопливый танец первогодка – лишь от волнения. Все умственные усилия старшего охотника сосредоточились на попытке понять смысл танца безголосого, чье легкое поджарое тело вихрем вертелось у него перед глазами. Получалось у старшего плохо, а Куэнкэй-Ну не собирался облегчать ему задачу. В конце концов после нескольких повторений до Мэлукай-Са дошло – Куэнкэй-Ну объяснил, что у полноценного охотника рассказ получится лучше, чем у безголосого. И Мэлукай-Са, с досадой признав правоту низшего на собственном примере, отправился в гнездо сам, чтобы передать сведения вождю лично, а по пути забрал с собой самку, дожидавшуюся его возвращения в безопасном месте, для охоты она только помеха. Самки понадобятся после…
   Встреча с чужаками действительно меняла ум, пришел к выводу Куэнкэй-Ну после ухода старшего. Устоявшиеся знания о мефа, привитые наставниками, оказались неполными, и нуждались в переоценке. А Мэлукай-Са видел чужаков первый раз, и не был способен воспользоваться плодами измененного мышления.
   Теперь Куэнкэй-Ну сидел в развилке семенного дерева, и без помех наблюдал, наслаждаясь самим процессом постижения истины.
   За то время, пока старший охотник нес весть, в гнездовье чужаков произошло много важного. В предназначении больших и грозных на вид мертвоживущих зверей, широким неподвижным кольцом окруживших гнездо чужаков, молодой охотник уже успел разобраться, его осторожные касанияразума чужаков, легкие скользящие уколы, коготь – кулак, начали прино сить плоды:
 
    – Нук, проверь третьего робота, что-то у него прицел барахлит…
    – Ладно, запущу самодиагностику…
    – Сам проверь – ручками, ручками, не полагайся на дистанционку, вечно тебя тянет посачковать…
    – Боишься нападения? Кого именно? У страха глаза велики, Мэл… все звери разбежались при нашей посадке…
    – Гун что-то чувствует… не все здесь в лесу безопасно… даром что ли мы наняли парочку менталов… братья не зря свой хлеб едят… Вон и Гэн только что сообщил, что ему тревожно, и не мешало бы нам поберечься… так что лучше проверь охранный периметр лично, путь все железяки будут на стреме… ты у нас главный техник, или репей на собачьем хвосте? Займись своей работой, а то вернемся домой и уволю тебя к чертовой матери…
    – Да ладно, кэп, не ругайся, я уже иду
 
   Судя по всему, чужаки ждали от неживущих защиты, странные создания были Стражами, как совсем недавно, в сезон Сна, в родовой пещере был Стражем Куэнкэй-Ну. Именно это состояние ожидания Куэнкэй-Ну сумел уловить в двойственном сознании живых. Отложив в памяти метку, что к большим неживущим следует отнестись с опаской, Куэнкэй-Ну продолжил изучение самих чужаков. И его наблюдения все больше подкрепляли ранее сделанный вывод.
   Все-таки гацу.
   И совсем не безобидные, как показалось вначале.
   Пока Мэлукай-Са бежал в родовую пещеру с вестью, Куэнкэй-Ну успел убедиться, что чужаки умели охотиться. Умели справляться с сильной и свирепой добычей – без видимых потерь для своей стаи. Их неживые звери притащили и разметили за кольцо стражей пойманного пожирателя веток. Причем этот зверь оказался еще более крупным, чем тот, которого охотник отбил у неудачливого мантулис. Зверь был жив, но пребывал в неподвижности, видимо, парализованный ядом так же, как это делают куарай. С таким крупным пожирателем в одиночку мог справиться разве что Мэлукай-Са или даже Бодоруй-Ша, еще более могучий, старый охотник, старейшина, приближавшийся к возрасту вождя. Куэнкэй-Ну остро подосадовал, что не стал свидетелем самой охоты, способ ее ведения многое рассказал бы о самих охотниках.
    Йнвукопять пристально смотрел в его сторону.
   Его внимание беспокоило.
   Интересно, а каково это – иметь такое скудное зрение? Как только йнвукотвернулся, Куэнкэй-Ну не без труда закрыл большую часть глаз тонкокостными лапами, обвив их вокруг головы. Раньше таких манипуляций совершать не приходилось, не было причин. Но ему стало любопытно, и он попытался понять, что сможет увидеть лишь парой глаз, как чужак…
   Мир сузился до мертвой точки. Куэнкэй-Ну показалось, что он ослеп, а его мозг умирает. Жуткое ощущение живо напомнило охотнику состояние безголосого наставника, которого вождь избавил от агонии еще перед сезоном Сна. Стадия бесполезного увядания наставника завершилась, он перестал принимать еду и перестал учить, перестал двигаться, его сознание тлело так же слабо, как у безмозглых древоптиц, он стал совершенно бесполезен для племени. Хвостовая игла могучего Содоруй-Да легко пробила истончившийся от возраста череп наставника, прервав его ванару. А Куэнкэй-Ну оказался свидетелем смертельного удара вождя и, нарушив запрет, прикоснулся к увечному мозгу жертвы…
   С того дня, как Куэнкэй вылупился из яйца, его неуемное любопытство, сильно выделявшее его среди прочего молодн яка, предпочитавшего больше думать о еде, чем учиться думать вообще, доставляло наставнику немало хлопот. Изредка наставник даже шлепал его окостеневшими лапами по спинному гребню, напоминая юнцу о его месте в племени. Какой спрос с неразумного? Никакого. Но в этот раз, заглянув за грань жизни и смерти, неосторожный юнец познал иссушающий разум ужас, едва не увлекший его в темную пучину за агонизирующим наставником.
   Вот и сейчас он испытал нечто подобное. Состояние кулакаи так ужимало мефа– полноту ощущения мира, до пугающей пустоты, а лишившись прямого зрения, Куэнкэй-Ну почувствовал себя почти мертвым. Охотник поспешно прекратил пытку, убрал лапы от глаз, и мир словно заиграл новыми красками.
   Этот чужак – жалкое создание, пришел к выводу Куэнкэй-Ну.
   Нет, с такими глазами чужак не способен его обнаружить. Куэнкэй-Ну – часть семенного дерева, его узловая ветка. Его, молодого охотника, сейчас не существует. И чужак не способен увидеть.
   И все же Куэнкэй-Ну не оставляло неприятное ощущение, что незаметным для чужака он не остался. Ощущение лишало его храбрости, подтачивало его выдержку, и толкало на опрометчивую атаку на чужака. Куэнкэй-Ну не понимал, как чужак может его чувствовать. Каким-то непонятным куарай способом. Или…
   Или видениеего пары глаз лучше, чем у всех глаз куарай?!
   А ведь это вполне возможно. Мысль была ошеломляюще новой, захватывающей. То, что Куэнкэй-Ну почти не чувствует чужака, легко можно объяснить – он, как и куарай, умеет сворачивать сознание в кулак. Значит, он гораздо опаснее остальных… недаром на нем панцирь из непонятной скорлупы…
   Собравшиеся недалеко от входа в гнездо чужаки позвали стража- йнвукзвуковым сигналом, тот нехотя подошел, его внимание к лесу ослабело, для наблюдения ему приходилось поворачивать голову. Ужасно неудобно…
   Куэнкэй-Ну напряженно размышлял.
   Эти существа совершенно незнакомы племени куарай. Да, на вид они медлительны, неуклюжи, их поведение большей частью еще непонятно… но они поймали пожирателя веток, огромного могучего зверя. Эта пища могла достаться племени куарай, или мантулис, а досталась чужакам. Такая поимка уже сама по себе немало говорила о способностях чужаков… И все же их легко можно убить. Куэнкэй-Ну прекрасно помнил, как оглушил сознание одного из чужаков в прошлый раз, еще бы он этого не помнил, наказание за поступок по прежнему висело на нем давящим бременем, не позволяя угаснуть бешенству, загнанному в глубокие норы сознания. Как быть с этим обстоятельством? То ли в тот раз ему попался слабый гацу, то ли он был не готов к ментальной атаке, то ли… А может ему попался безголосый, увечный, лишенный естественной защиты, почему бы в племени чужаков не водиться таким, если они имеются у куарай?
   Или…
   Вот оно что. Гацуохотятся вместе со своими неживыми, большой стаей, так? Значит, в одиночку на охоту они не способны. Следовательно, в одиночку они менее защищены и менее опасны. Поэтому тот чужак и поддался его воле. Интересно, как эти гацусумели подчинить своей воле этих странных созданий? Куарай так не умели. Они подчиняли зверей лишь для того, чтобы использовать их для выведения потомства. Но заставить себе служить иное существо? Заставить охотиться за себя? Впрочем, куарай и не пробовали. А стоило.
   Очень много новых мыслей. Очень много. Грызут череп изнутри, словно молодые куарай, пробивающие себе дорогу к свету сквозь пищу. Череп скоро лопнет.
   Сейчас чужаки сидели в тесном кругу, словно спящие самки куарай во время сезона Сна в родовой пещере, и обменивались звуковыми сигналами. Видимо, это что-то сродни языку жестов у самих куарай, решил Куэнкэй-Ну. А двое из гацупередавали друг другу какой-то предмет. Каждый раз, когда предмет подносился ко рту чужаков, их сознание все сильнее менялось, мутнело, утрачивая двойственность, словно оглушенное. Очень похоже на то, как меняется сознание охотника, жующего чхой… Чхой – травка, помогающая самкам куарай вырабатывать фиссу. Но охотники тоже находят ей применение. У жующего чхой притупляется чутье, но быстро восстанавливаются силы и увеличивается подвижность. Это важно в сражении. Но чужаки не сражались. Тогда зачем они это делали? Неужели готовились к сраж ению? С кем? Они что-то почувствовали?
 
    – …Не перестарайся, Нук, эта водка настояна на травах, хорошо бьет по мозгам. Рецепт моей бабули, да будет земля ей пухом…
    – Угу, кэп, горло и впрямь хорошо дерет…
    – Не следовало бы вам сейчас пить…
    – Да успокойся ты, Гэн, нет же никого, все сканеры молчат, а стражи на стреме… и братишка твой вроде молчит, ребята ставят портал и в ус не дуют, нет никаких проблем, кроме выдуманных… хватит уже тревогу нагнетать на пустом месте… наши стражи кого угодно в решето превратят, их пулеметами целую армию можно остановить, а вы все руки заламываете, как бы чего не вышло…
    – Потише, Нук. Так, ему больше не давать, вон как развезло.
    – Да я в порядке, Мэл, чего ты цепляешься, как маленький. Я сам о себе могу позаботиться
 
   Куэнкэй-Ну немного расслабился, поменял позу среди ветвей. Он мало что понял, но старательно собирал, копил сведения. Пока же он понял главное – нет, чужаки не готовились к схватке. И они совсем перестали следить за лесом. Непростительная беспечность. Все-таки граница охотничьих территорий племен недалеко, как куарай, так и мантулис. А месть за потерянного охотника еще не свершена, мантулис уже должны спохватиться и отправиться на поиски умолкшего полноценного первогодка, умолкшего вместе с самкой – а потеря самки даже важнее потери первогодка. Но откуда гацуоб этом знать? Они могут стать легкой добычей для мантулис раньше, чем прибудут охотники куарай. Это плохо.
   Новизна впечатлений и непривычных мыслей взбудоражила охотника сверх меры. Не найдя в себе силы оставаться на месте, Куэнкэй-Ну ловко соскользнул с дерева на мягкую травяную почву. Затем низкими бесшумными прыжками удалился поглубже в лес. И только после этого помчался во всю силу, не опасаясь, что гацузаметит его. Густые заросли куарай-кустов надежно скрывали малый рост первогодка.
   Куэнкэй-Ну отправился к полустае чужаков, отделившейся от гнезда. Не мешало узнать, чем они заняты сейчас. Он не покидал пост, он лишь менял место наблюдения…

Глава 6

   Бег давался легко, длинные стелящиеся над землей прыжки следовали один за другим без малейшей паузы, лапы Куэнкэй-Ну едва касались почвы, острые когти срезали травяные побеги в момент касания. Дальше, дальше…
   Нетерпение, любопытство, беспокойство, сомнения…
   Бег выжимал все лишнее, оставляя эмоции за гранью скупого грациозного движения…
   Весенний лес вокруг дышал деятельной активностью, заполняя охотника ощущением своей причастности к мефа– только сейчас, отбежав на достаточное расстояние, он позволил себе наконец развернуть сознание и насладиться полнотой жизни, полнотой ощущений. Кроны семенных деревьев были полны суетливых, гомонящих стай древоптиц, вьющихся вокруг ветвей, увешанных родильными мешками: малые создания снабжали дерево необходимой для жизнедеятельности фиссу, как самки куарай – пищу после оплодотворения, для развития потомства, а семенное дерево вынашивало в своих почках детенышей древоптиц. Древний, надежный, замкнутый цикл. Но жизнь гнездилась не только в кронах – из нор, проточенных в толстой коре водяных деревьев, шевеля клешнями, настороженно выглядывали червотоки, провожая охотника свисающими с усиков темными блестящими бусинками глаз. Червотоки – злобные, жесткие, несъедобные для куарай создания, всегда с яростным безрассудством отстаивающие свои водяные владения внутри древесного ствола. В той части леса, где Куэнкэй-Ну сражался с пожирателем ветвей и охотником мантулис, червотоки еще не пробудились, а здесь уже повылазили из своих нор, поэтому следовало перемещаться осмотрительно, не приближаться к водяным деревьям, укусы тварей весьма болезненны.
   Неожиданно Куэнкэй-Ну заметил многолапа. Бег прервался прыжком, когти всех лап вонзились в оказавшийся на пути древесный ствол, охотник замер, превратившись в камень, слившись телом с древесной корой.
   Многолап – воплощение ужаса для охотников.
   Огромное мохнатое тело зверя, исходившее характерным мертвящим зловонием, свисало с толстой серовато-сизой паутины, натянутой среди группы деревьев, совершенно неподвижно, часть его когтистых лап касалась земли. По всему выходило, что многолап заснул внезапно для самого себя, и свалился вниз, наполовину порвав собственные сети и обломав часть ветвей в падении. Наверное, еще не сумел полностью пробудиться после сезона Сна. Крупная злобная тварь, предельно защищенная от жоэстэ, многолап охотился без разбору на все, что шевелилось в округе, умело загоняя крупную дичь в расставленные заранее гигантские сети. Одолеть такое существо могли лишь несколько старших охотников, напав одновременно, но в пищу ядовитая плоть многолапа непригодна, поэтому охота на него лишена смысла и подвержена крайней, неоправданной опасности. С таким врагом лучше не связываться.
   Куэнкэй-Ну медленно выдернул когти из древесного ствола. Почти бесшумно спрыгнул на землю и попятился, чувствуя, что многолап может очнуться в любой момент. Куэнкэй-Ну именно поэтому и пропустилего, опрометчиво вторгся в зону его обитания, потому что Большой Охотник спал. Многолап слеп, но у него великолепное чутье и он умеет бегать на короткие расстояния невероятно быстро, и молодой охотник куарай для него не соперник, а жертва. Жвала многолапа без труда стиснут Куэнкэй-Ну мертвой хваткой, а касание ядовитых лап мгновенно и надежно парализует. И последует смерть.
   Опасное расстояние. Если Большой Охотник очнется, убегать лучше по кронам деревьев, тонкие ветви не выдержат веса огромной коричневой туши, такой способ уже не раз спасал других охотников-одиночек, забредших во владения многолапа…
   Обошлось.
   Вскоре Куэнкэй-Ну мчался с прежней прытью, лавируя среди деревьев, а спящий враг остался далеко позади, и уже не стал бы брос аться в погоню, Большие Охотники не любят бегать долго, как куарай.
   Проносясь мимо семенного дерева, особенно густонаселенного древоптицами, так и мельтешившими в кроне, Куэнкэй-Ну почувствовал голод, и не размышляя, вметнул свое легкое сухое тело вверх по стволу. Напуганные стремительным броском глупые пищевые создания брызнули в разные стороны, но далеко не улетели, сбились в плотную стайку, зависнув сверху в двух прыжках над охотником. Куэнкэй-Ну не обратил внимания на их обеспокоенный гвалт, продолжая стремительно карабкаться к примеченной ветке. Безмозглые создания не способны причинить вреда. Острые концы когтей оставляли в коре глубокие царапины, быстро набухавшие темной полупрозрачной влагой. Наконец Куэнкэй-Ну, выбрав взглядом на одной из веток особенно крупный родильный мешок, обвил ветку задними лапами, зависнув вниз головой, затем одной из передних лап схватил мешок, а когтем указательного пальца второй вспорол кожистую оболочку. Маленькое трепыхающееся существо, скользкое от утробной жидкости, скатилось прямо в широко раскрытую пасть охотника. Плоть еще несозревших детенышей в мешках гораздо вкуснее и питательнее взрослых древоптиц. Куэнкэй-Ну тем же манером опорожнил еще пару мешков, и почувствовал, что сыт. Усвоенной ванару, пожалуй, хватит до следующего утра…
   Могучий зоввождя вторгся в сознание, внутренней дрожью прошелся по поджарому телу охотника. Куэнкэй-Ну спрыгнул с дерева, пружинисто приземлился на все лапы, сузил чутье в коготь, уточняя направление и расстояние. Вождь с группой старших охотников оказался неожиданно близко. Видимо, Куэнкэй-Ну слишком увлекся бегом и созерцанием мефа
   Куэнкэй-Ну засуетился, рыская среди деревьев, сейчас его поведение напоминало поведение безмозглой древоптицы, но у него имелись уважительные причины для волнения. Вот оно! Отыскав кустик чхой, Куэнкэй-Ну откусил крупную почку основного побега и, тщательно пережевав, проглотил. И только потом во всю прыть понесся на зов. Чхой – хорошее отвлекающее средство, туманящее сознание, это поможет ему при разговоре с вождем. Поможет не выдать себя…
   Куэнкэй-Ну замедлил бег, затем и вовсе остановился, предусмотрительно припав к почве в позе униженного подчинения.
   Густые заросли куарай-кустов в нескольких прыжках от него раздвинуло мощное тело вождя. Облик вождя впечатлял, внушая Куэнкэй-Ну невольную оторопь – реакция, положенная для молодняка, гнездившаяся глубоко внутри любого юного потомка. Вождь был крупнее всех в племени, это и неудивительно, он и прожил дольше всех. Его мощному, широкому костяку, обтянутому жесткой морщинистой кожей, можно было лишь позавидовать – сам Куэнкэй-Ну еще не скоро достигнет такой зрелости. Содоруй-Да присел на задние лапы, с тщательно выдержанной небрежностью опустив широко растопыренные пальцы передних вниз, так, чтобы они лишь чуть касались травы. Такая поза позволяла окружающим оценить ошеломляющую длину его когтей. Вождь наклонил крупную голову вперед, чтобы дать пищу всем своим подслеповатым глазам, а длинное костяное жало хвоста выглянуло над плечом в жесте равнодушного внимания.
   Самый могучий из воинов-охотников племени… самый могучий, но уже вступивший в стадию бесполезного увядания. Признаков увядания было много – и высохшая кожа, шелушащаяся, без здорового маслянистого блеска, и светлые мертвенные пятна на плечах и животе, и расслаивающийся на выщербленные пластины костяной гребень, и распухшие после минувшего сезона Сна суставы на задних лапах.
   По бокам Содоруй-Да раздались кусты, пропуская воинов сопровождения.
   По величине и зрелости вождя почти догонял лишь могучий Бодоруй-Ша, опытный, долгоживущий охотник, приближавшийся к возрасту вождя, старейшина, претендент на власть в племени. Могучий Мэлукай-Са тоже был здесь, но рядом с Бодоруй-Ша он выглядел уже не столь внушительно, как тогда, когда был наедине с Куэнкэй-Ну. Остальные охотники, количеством лапаи палец, [18]были из «ра», они жили на палецдольше Куэнкэй-Ну, и их имена еще не имели для племени особого значения, как и имя самого Куэнкэй-Ну, поэтому они почтительно замерли позади старших. По всей видимости, Содоруй-Да прихватил с собой лишь тех, кто оказался на расстоянии зова, остальные оказались далеко и занимались своей охотой.
   С предусмотрительно свернутым в кулаксознанием, мелко дрожа всем телом от волнения и от действия чхой, Куэнкэй-Ну приступил к отчету…
   Хлесткий мысленный приказ прервал едва начавшийся танец Куэнкэй-Ну, заставив его замереть в нелепой оскорбительной позе. Тело вождя рывком распрямилось, и могучий прыжок перенес его над припавшем к земле безголосым.