Страница:
Эти лекции Павлова сослужили большую службу для развития философских интересов среди талантливой молодежи (о философских кружках 20-ых годов см. следующую главу). В 1828-ом году Павлов начал издавать научно-литературный журнал "Атеней", где поместил несколько статей по философии. ("О взаимном отношении сведений умозрительных и опытных", "О различии между изящными искусствами и науками") (49). Он выпустил несколько книг по своей специальности, из которых следует особенно выделить "Основания физики". Павлов и в гносеологии и особенно в натурфилософии был верным последователем Шеллинга (50), но он не шел дальше общих принципов трансцендентализма в гносеологии и лишь в натурфилософии был более смелым. В диалектике философских течений того времени имела большое значение его статья "О различии между изящными искусствами и науками", в которой Павлов трактовал эстетическую проблему в духе Шеллинга. Но все эти статьи Павлова, свидетельствующие о том, насколько глубоко он был проникнут философией Шеллинга, не имели того значения, какое бесспорно принадлежало его лекциям. К шеллингианцам причисляют (впрочем, всегда с оговорками) проф. ДАВЫДОВА (1794 - 1863), который был учеником упомянутого выше проф. Буле. Его докторская диссертация была посвящена Бекону, из чего - без дальнейших оснований - заключают о его склонности к эмпиризму (51). Когда среди молодежи, увлекавшейся философией (см. в следующей главе о "философских кружках"), стало ярко проявляться поклонение Шеллингу, Давыдов стал отдавать "предпочтение" Шеллингу, давал читать воспитанникам университетского пансиона произведения - --------------------------------------(49) Еще раньше Павлов поместил в журнале кн. Одоевского "Мнемозина" статью "О способах исследования природы". О Павлове, см. у Боброва "Философия в России". Вып. I и II, Шпета Ibid. Стр. 286-299, Koyre. Ор. cit. р. 126-136, Герцен, "Былое и Думы". Т. I, Сакулин, Кн. Одоевский. Т. I Стр. 115-127. (50) Шпет считает Павлова шеллингианцем лишь "приблизительным" (Ibid. Стр. 127). Сакулин (Ор. cit. стр. 127), пишет: "мы можем считать Павлова шеллингианцем или точнее - окенианцем лишь с весьма существенными оговорками". (51) Впервые это мнение высказал М. М. Филиппов ("Судьбы рус. философии" в журнале "Русское Богатство", 1894 г., ? 8). За Филипповым то же мнение высказал П. Н. Милюков ("Главные течения". Стр. 296). Впрочем Милюков причисляет его больше к "оппортунистам". Филиппову следует и Сакулин. Шпет справедливо подчеркивает недостаточность оснований для такого суждения о Давыдове. Шеллинга. Работая рядом с упомянутым выше Павловым, горячим и искренним шеллингианцем, Давыдов, эклектик по существу, уделял много внимания Шеллингу, и в этом смысле ему принадлежит немалая заслуга в развитии шеллингианства в Москве - достаточно, например, вспомнить, с каким увлечением отдавался шеллингианству будущий историк М. Погодин, с которым нам еще придется встретиться позже. Но Милюков прав в своем резком суждении о Давыдове, когда пишет: "в философии Давыдов оказался таким же оппортунистом, каким был он в житейских отношениях, - и уже из одного того, что Давыдов счел нужным приспособлять свои взгляды к философии Шеллинга, мы можем заключить, что шеллингианство входило в моду (52). Когда в правительственных русских кругах стал утверждаться официальный национализм, Давыдов написал статью, в которой решительно высказался против того, чтобы русская философия примыкала к немецкому идеализму... Давыдову нельзя отказать в знании истории философии, ни в известной философской проницательности (53), но все это не дало никаких ценных плодов в смысле творчества. Заслуги Давыдова исчерпываются его влиянием на молодежь - и этим определяется и его место в истории русской философии. 9. Для общей оценки русского шеллингианства недостаточно материала, до сих пор разобранного, - лишь после того, как мы ознакомимся с московскими и петербургскими философскими кружками, с творчеством кн. В. Ф. Одоевского и других мыслителей мы можем дать общую оценку русского шеллингианства. Сейчас же, заканчивая настоящую главу, коснемся лишь тех представителей раннего русского шеллингианства, которые принадлежали первым десятилетиям XIX-го века. Прежде всего надо помянуть К. ЗЕЛЕНЕЦКОГО (1802 - 1858), преподававшего в лицее в Одессе, который издал "Опыт исследования некоторых теоретических вопросов". В ряде статей, входящих в эту книгу, Зеленецкий развивает идеи трансцендентализма - ближе к Шеллингу, чем к Канту. В особой статье, посвященной логике, Зеленецкий полемизирует с Гегелем (54). Там же в Одессе был профессором П. П. Курляндцев (1802 ---------------------------------------- 1838), который успел себя проявить лишь как переводчик Шеллинга ("Введение в умозрительную физику"), известного шеллингианца Шуберта ("главные черты космологии") и Стеффенса (тоже шеллингианца): "О постепенном развитии природы". - --------------------------------------(52) Милюков. Ор. cit. Стр. 296. (53) См. подробный разбор взглядов Давыдова у Шпета и Koyre. (54) О Зеленецком, см. подробности у Шпета. Ibid. Стр. 104-110. Ученик Велланского, Хр. ЭКЕВЛЕД (1808 - 1877) издал (в 1872-ом году) книгу "Опыт обозрения и биолого-психологического исследования способностей человеческого духа". Автор сам признает, что главные мысли его взяты им из лекций Велланского. Ученик Павлова, М. А. МАКСИМОВИЧ (1803 - 1873), сначала ботаник, потом историк литературы, был профессором в Киевском Университете. Он написал, кроме ряда специальных работ (55), несколько этюдов по философии естествознания - в духе Шеллинга. Харьковский профессор ДУДРОВИЧ (1782 - 1830), ученик и преемник Шада, в лекциях своих развивал идеи Шеллинга. То же надо сказать о проф. филологии в Харькове, И. К. Кронеберге (1788 - 1838); он, между прочим, популяризировал Дж. Бруно, а в своих этюдах, посвященных эстетике, был близок к Шеллингу (56). 10. В шеллингианстве следующего за Велланским поколения на первый план выступает эстетическая философия Шеллинга, во всяком случае, она оказывается в фокусе философских размышлений. Конечно, здесь очень сильно сказалось общее влияние немецкой романтики, но не следует забывать о том, что эстетический момент играл уже значительную роль в философских течениях в России в ХVIII-ом веке. Но особое значение надо приписать тому, что можно назвать "эстетическим гуманизмом", который был очень тесно связан с так называемым сентиментализмом. Сентиментализм вовсе не есть явление, присущее только изящной литературе XVIII-го века, - как это часто полагают. Сентиментализм в литературе был только проявлением в искусстве явления более широкого; и по своим корням, и по своему содержанию сентиментализм есть особая эпоха в европейской культуре, как порождение религиозных движений XVII-го и XVIII-го вв. в Европе (57). Для русского сентиментализма как раз чрезвычайно существенным является его эстетизирующий характер. Здесь имели место западные влияния (в особенности Шефтсбери, который впервые в западной философии сближает моральное чувство с эстетической сферой, что нашло свое выражение в - --------------------------------------(55) См. о них у Чижевского. Ор. cit. Стр. 101 (пр. 44). (56) См. о нем у Шпета. Ibid. Стр. 325. (57) Эти очень хорошо показано в работе М. Wieser (Der senitmentale Mensch). (1924). известном учении Шиллера о Schone Seele) (58), ii у русских сентименталистов (я имею в виду Карамзина и Жуковского) (59) эстетический момент органически слит с их гуманизмом. В том и состоит значение обоих названных представителей русского сентиментализма, что у них гуманизм XVIII-го века получит новое обоснование, новый характер. В запутанной диалектике русских духовных движений эстетическому моменту принадлежит настолько большое значение, что нам необходимо несколько остановиться на характеристике эстетического гуманизма, как он впервые проявился в России у Карамзина и Жуковского. Н. М. Карамзин (1766 - 1826) подучил очень тщательное воспитание в Москве под руководством профессора Шадена (60), -- он был основательно знаком с немецкой, французской и английской литературой - не только художественной, но и философской. Главным вдохновителем его был Руссо, но не в его социально-этическом пафосе, а в его пламенной защите прав чувства. Карамзин поклонялся Руссо "энтузиастически", - в порядке эстетическом; он принимал даже республиканизм, которому, кстати сказать, оставался верен до конца жизни - несмотря на резкий идейный перелом, превративший его в апологета русского самодержавия. Говорил же позже Герцен, что для него и его поколения слово "республика" имело "нравственный смысл", т е. было не столько политической идеей, сколько вытекало из требований морального идеала. Так вот и о Карамзине надо сказать, что в его республиканизме нет ни политического, ни морального содержания, - но он поклонялся республиканизму, как он говорит, "по чувству", во имя его эстетической, формальной гармоничности. Он писал И. И. Дмитриеву: "по чувству я остаюсь республиканцем, - но при том верным подданным русского царя" (61). Кн. Вяземскому он однажды писал: "я в душе - республиканец и таким и умру". А Н. И. Тургенев - --------------------------------------(58) О влиянии Шефтсбери на немецкую мысль (в указанном в тексте смысле), см. особенно в интересной книге Obernauer. Die Problematik d. asthetischen Menschen und deutsch. Literatur, 1923, также у Unger. Hamann und die Aufklarung (1te Aufl. 1911, S. 63, passim). См. также превосходную книгу В. А. Кожевникова "Философия чувства и веры в XVIII в.". К сожалению вышел только I том. (59) О принадлежности Жуковского к эпохе сентиментализма см. Александр Веселовский, "Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения", 1904. (60) Карамзин был связан в Москве с немецким поэтом Lenz (представителем Sturm und Drang Periode или т. наз. Geniezeit), который доживал свой век в Москве. О различных влияниях на Карамзина, см. книгу Сиповского, Н. М. Карамзин (1889), а также книгуАлексея Веселовского, "Западное влияние в русской литературе", 4 изд. Стр. 127-133. (61) Сиповский, Карамзин. Стр. 109. свидетельствует, что Карамзин, узнав о смерти Робеспьера, расплакался (62). Конечно, ясно, что республиканизм Карамзина никак не был для него связан с исторической реальностью, - это была просто эстетически окрашенная мечтательность, которая и образует основу эстетического гуманизма (безответственного не по легкомыслию, а по своему ирреализму). Эта мечтательность не была забавой в сентиментализме; если в нем есть "сладостное упоение" своими переживаниями, то все же он обращен и к реальности, которую, впрочем, оценивает лишь эстетически. Оттого, например, в Карамзине "естественным" был его философский эклектизм: это не беспринципность, а безответственность, вытекавшая из примата эстетического момента. В одном месте Карамзин высказывает мысль, которую часто развивали в XVIII-ом веке на Западе (Hemsterhuis, Hamman, Jacobi): "чувствительное сердце есть богатый источник идей" (63). "Все прекрасное меня радует", не раз говорит он, и в этом "панэстетизме" тонет (не у него одного!) моральная и идейная ответственность. У Карамзина во все периоды его жизни - даже когда он целиком отдался писанию "Истории государства Российского", - останется в силе и неизменности лишь этот эстетический момент (64). Карамзина следует считать поэтому представителем эстетического гуманизма у нас (65). Нельзя сомневаться этом, и пристрастные суждения о Карамзине (наприм., Пыпина (66)) напрасно запутывают это. В одной ранней статье Карамзин говорит: "мы любим Руссо за его страстное человеколюбие", - но и в самом Карамзине было это человеколюбие, которое он сам в одном месте характеризует, как "нежную нравственность". Это был тот же идеал, который Шиллер определял словами "schone Seele", - тот эстетический оптимизм, в котором вера в торжестве добра поддерживается эстетическими переживаниями. "Семя добра есть - --------------------------------------(62) См. Н. И. Тургенев. "Россия и русские" (заметка о Карамзине). Рус. пер. 1915, стр. 339-344. (63) Карамзин. Сочинения (изд. 1838 г., т. IX. Стр. 236, статья "Чувствительный и холодный"). (64) Примат эстетического принципа и в историческом исследовании у Карамзина, хорошо подчеркивает Милюков. ("Главные течения..." Стр. 165). (65) Obernauer (Op.cit. Стр.267) справедливо считает самым ярким представителем эстетического гуманизма В. Гумбольдта за свободу его от всяких исторических примесей. В Карамзине этих "примесей" было достаточно. (66) Пыпин говорит с иронией о Карамзине: "В кругу отвлеченных понятий Карамзин - нежнейший друг человечества", ("Общественное движение при Александре I". Изд. 2-е 1885) Стр. 199. в человеческом сердце и не исчезает никогда", повторяет Карамзин за Руссо, - но этот оптимизм определяется у Карамзина мотивами чисто эстетического гуманизма. Его ведь оптимизм не может быть отрываем от его мечтательного ожидания того, что "род человеческий приближается к совершенству", ибо "Божество обитает в сердце человека (67). Устами одного из участников "переписки Мелидора и Филалета" Карамзин возглашает: "небесная красота прельщала взор мой, восполняла сердце мое нежнейшей любовью; в сладком упоении стремился я к ней духом". Это, конечно, сентиментализм, но за ним стоит определенная установка духа, - утверждение эстетической морали. Однажды он написал такие слова: "по словам Руссо, только то прекрасно, чего нет в действительности. - Так что же - если это прекрасное, подобно легкой тени, вечно от нас убегает, овладеем им, хотя бы в воображении". Охранить очарование прекрасным образом становится здесь существенной задачей, перед которой должна отступить суровая правда действительности. У Карамзина, как историка, начинает воскресать идея "священного" характера власти, оживает утопическая идеология XVI в., - но уже, конечно, без церковного пафоса. В охранительном патриотизме Карамзина (68) церковное обоснование учения о власти подменяется заботой о славе России, мощи и величия ее. Это обмирщение былой церковной идеи заменяло церковный пафос эстетическим любованием русской жизнью, русской историей. Тут, конечно, прав Пыпин, когда он обвиняет Карамзина в том, что он укрепил национальное самообольщение, содействовал историософскому сентиментализму и, отодвигая в сторону реальные нужды русской жизни, упивался созерцанием русского величия. Но в том то и заключается историческое место Карамзина в диалектике духовных блужданий его времени, что, строя систему эстетического гуманизма, он вдвигал новый момент в по строения идеологии у интеллигенции, что он делал новый шаг в сторону секулярного понимания жизни. 11. По иному действовал другой представитель эстетического гуманизма поэт В. А. Жуковский (1783-1852). К философии Жуковский имел самое отдаленное отношение, но в диалектике русских духовных исканий у него есть свое место - в нем еще яснее, чем у Карамзина, выступает примат эстетического принципа, а в то же время Жуковский больше других способствовал внедрению в русскую жизнь влияния немецкой романтики. - --------------------------------------(67) Цитаты из статьи "Переписка Мелидора и Филалета". (68) О его примечательной "Записке о древней и новой России", см. книгу Пыпина (гл. IV). Жуковский поклонялся Руссо и Шатобриану (69), Шиллеру (70) ранним немецким романтикам. Жуковскому была собственно чужда эстетическая философия Шиллера (71), но ему было близко сближение эстетической и моральной сферы у Шиллера - идеал Schone Seele. В одной из статей (в 1809 г.) он писал о "нравственной пользе поэзии" во вкусе теории о Schone Seele. Ему особенно были близки те течения немецкой романтики, которые тянулись ко всему запредельному, к "ночной стороне души", к "невыразимому" в природе и человеке. Не случайно и то, что (еще в 1806 г.) он затевал полное издание на русском языке сочинений Руссо, - "культура сердца" была постоянным сосредоточием его размышлений и переживаний. Уже у Жуковского закладываются основы того учения о человеке, которое позже развивал Киреевский (см. гл. IV этой части) (72). Очень любопытно довольно частое у Жуковского усвоение религиозного смысла искусству. Это была черта всей романтики (преимущественно, впрочем, немецкой) - остановка на эстетической стороне в религии, в морали, в общественных отношениях. На вершине этого процесса в европейской культуре (не сказавшего доныне своего последнего слова) стоит несомненно Шиллер с его гениальными прозрениями в этой области. Но обожание искусства, стремление увидеть в нем "откровение", усвоение ему "священного" характера имеют глубочайшую связь с процессом секуляризации. У Жуковского мы находим очень характерную формулу: "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли". (поэма "Камоенс") Несколько иначе та же идея выражена в словах: "поэзия небесной религии сестра земная" - эта формула мягче и расплывчатее, чем первая, в которой поэзия оказывается сама по себе религиозной. Немецкие романтики тоже отожде отождествляли (особенно Новалис, Фр. Шлегель) поэзию и религию; Жуковский не отличен от них в этом усвоении поэзии самобытной религиозной стихии (независимой от Церкви). Так же, как у Карамзина, натуральный исторический порядок имеет сам по - --------------------------------------(69) См. об этом у А. Веселовского (Западное влияние), стр. 141. (70) О влиянии Шиллера, см. у Замотина "Романтизм 20-х годов". (1911), т. I. Стр. 87. (71) Влияние эстетической философии Шиллера на русскую мысль длилось в течение всего XIX в. Влияние это, к сожалению, еще недостаточио изучено. См. книгу Peterson. Schiller in Russland. Munchen, 1934. Отметим, что статьи Шиллера по эстетическим вопросам были не раз переводимы на русский язык, впервые, кажется в 1813 году. Переводы немецких (позднее и французских) эстетик заполняли тогда книжный рывок. (72) Влияние Жуковского на Киреевского отмечал уже Гершензон. См. его "Исторические записки". Стр. 15. себе уже священный характер (73), так и у Жуковского священна поэзия, искусство вообще. Все это было созвучно тому основному процессу в русской культуре, который весь состоял в кристализации новой секулярной идеологии. От эстетического гуманизма Карамзина и Жуковского, - расплывчатого, по существу безответственного, - мы переходим теперь к тем течениям русской мысли, в которых тоже доминирует во всем эстетический момент. Но здесь уже нет ни безответственности, ни расплывчатости. Здесь привходит влияние Шеллинга и более глубоких течений в немецкой романтике. Эта новая "волна" шеллингианства выявляется уже в 20-х годах, - прежде всего, в философских кружках, - одни из них оплодотворяются по преимуществу философией Шеллинга, для других философия Шеллинга имеет лишь переходное значение в движении к Гегелю. - --------------------------------------(73) Карамзин однажды писал: "Революция объяснила идеи - мы увидели, что гражданский порядок священн, даже в самых местных или случайных недостатках своих".
ГЛАВА II. "АРХИВНЫЕ ЮНОШИ". Д. В. ВЕНЕВИТИНОВ, Кн. В. Ф. ОДОЕВСКИЙ, П. Я. ЧААДАЕВ.
1. Война 1812 г., получившая название "Освободительной",. дала огромный толчок развитию идейной и общественной жизни в России. Огромное количество русских людей непосредственно прикоснулись - в движении русской армии на запад - к европейской жизни, и это живое знакомство с Зап. Европой гораздо сильнее повлияло на русскую душу, чем то увлечение Западом, какое проявилось в XVIII в. Ощущение русской политической мощи не только подымало чувство собственного достоинства, но и ставило очень остро вопрос о внесении в русскую жизнь всего, чем политически Запад импонировал русским людям. С 1812-14 г.г. в России начинается процесс все более заметной кристаллизации политических движений, закончившийся восстанием "декабристов" (1825 г.). Вместе с тем с новой силой вспыхивает тема русской "самобытности" - уже не во имя возврата к старой русской жизни, как это часто бывало в ХVIII в., а во имя раскрытия "русской идеи", "русских начал", доныне лежавших скрыто "в глубинах народного духа". Еще в 1803 г. известный нам Карамзин писал: "мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном нашем достоинстве"; понятно, что после войн 1812-1814 г.г., потребность яркого выражения национального самосознания чрезвычайно возросла (1). В этом сходились и либералы и консерваторы того времени, - во всех кругах было общим сознание русской мощи и "зрелости" (2). Еще до войны 1812 г. в русском обществе началась политическая дифференциация - она первоначально заявляла о себе лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных - --------------------------------------(1) См. об этом особенно в трудах Пыпина, "Общественное движение в России при Александре I", "Характеристики литературных мнений". (2) Один из декабристов (А. А. Бестужев), очень удачно выразил это умонастроение: "когда Наполеон вторгся в Россию, русский народ впервые ощутил свою силу. Вот начало свободомыслия в России". споров в первое десятилетие определялся как раз политической дифференциацией. Очень любопытен в этом отношении спор между теми, кто, во главе с Карамзиным, стремились к обогащению русского языка новыми словами, могущими выразить новые понятия, новые отношения, и теми, кто (во главе с Шишковым) хотели удержать развитие русского языка в пределах его старинных форм. В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в русской жизни; после же войн 1812-14 г.г. эта дифференциация пошла очень быстро н получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом процессе надо отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ (3), в том числе и уничтожения крепостного рабства (4), что это чрезвычайно питало и укрепляло рост либерализма в русском обществе. Впрочем, от Александра I исходило чрезвычайное содействие и мистическим течениям, о которых отчасти уже говорилось в предыдущей главе, - в мистичетких же движениях этого времени не раз очень сильно звучали реакционные тона. По существу, вcе ранние течения XIX в. в России непосредственно примыкают к соответственным течениям ХVIII в., приняв, пожалуй, более радикальную форму (5). Но .главное влияние в 20-е годы исходило не от французских, а от немецких мыслителей, как мы это уже видели в предыдущей главе. Немецкий идеализм оказался энергичным возбудителем для мыслящей молодежи, - и начиная с 20-х годов замечается образование философских кружков, имевших большое значение в развитии философской культуры в России. 2. В 1823 г. в Москве одновременно возникает два кружка -первый, чисто литературный, под руководством переводчика поэмы Торквато Тассо С. Е. Раича, и второй - специально философский, принявший название "Общества любомудров" (т.е. философов (6)). И в первом (литературном) кружке - --------------------------------------(3) Напр. в знаменитой речи при открытии польского сейма (в 1818 г.), Александр I провозгласил: "правители народов должны добровольно им данными постановлениями предварять постановления насильственные". Слушатель этой речи, будущий декабрист Лорер плакал от умиления... (С. Мельгунов, Дела и люди Александровского времени. Стр. 267). (4) См. Пыпин. Общественное движение. Стр. 287. (5) О раннем русском радикализме, см. статью Павлова-Сильванского, "Материалисты 20-х годов" (в книге "Очерки по истории XVII и XIX в.). (6) Русское слово "любомудрие", уже встречавшееся нам при изучении XVIII в., есть точный перевод (на русские корни), термина "философия". читались иногда сообщения на философские темы (7), но, конечно, для нас имеет особое значение второй кружок. В него вошли -кн. В. Ф. Одоевский (председатель), Д. В. Веневитинов. (секретарь), И. В. Киреевский (будущий славянофил - см. о нем гл. IV), С. П. Шевырев, М. П. Погодин (оба они стали потом профессорами Московского Университета), А. И. Кошелев и еще несколько лиц. Общество любомудров действовало всего два года (до конца 1825 г., когда известие о восстании "декабристов" побудило членов общества из предосторожности закрыть его). В состав общества входили преимущественно те молодые люди, которые познакомились друг с другом и стали .близкими друзьями на службе в "Архиве Министерства Иностранных Дел в Москве" (отсюда их название "Архивные юноши"). Это были еще очень молодые люди (Одоевскому было 20 лет, Веневитинову 18 лет, И.В. Киреевскому 17 лет); все они получили, дома тщательное образование, почти все были людьми выдающихся дарований. Когда они все подружились между собой, они сразу сошлись на интересе к философии. Из записок А. И. Кошелева узнаем, например, что он вместе с Киреевским (который был одних дет с ним) читал Локка, потом они перешли к чтению немецких философов (8). Как раз в это время вернулся из заграницы известный уже нам шеллингианец Павлов, который с энтузиазмом стал знакомить студентов в Университете и воспитанников Университетского пансиона с философией Шеллинга. То же делал и известный нам тоже проф. Давыдов. По словам Кошелева Общество любомудров собиралось тайно. "Тут господствовала немецкая философия, пишет Кошелев (9), - т.е. Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Геррес и др. Тут мы читали иногда наши философские сочинения, - но всего чаще и по большей части беседовали мы о прочтенных нами творениях немецких философов. Начала, на которых должны быть основаны всякие человеческие знания, составляли преимущественный предмет наших бесед. Христианское учение казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний. Председательствовал кн. Одоевский, а говорил всего более Д. Веневитинов и своими речами часто приводил нас в восторг". Очень хорошо изображает общее настроение всего этого времени кн. Одоевский в своих "Русских ночах" (10): "Моя юность, пишет он, протекала в ту эпоху, когда метафизика была такой - --------------------------------------(7) См. Сакулин. Из истории русского идеализма. Кн. В. Ф. Одоевский. Москва, 1913. Т. 1, ч. 1. Стр. 104. (8) А. И. Кошелев. Записки. 1889. Стр. 7. (9) Ibid. Стр. 12. 10) Кн. Одоевский. Русские ночи. (Изд. 1913 г.). Стр. 8. же общей атмосферой, как ныне политические науки. Мы верили в возможность такой абсолютной теории, посредством которой возможно было бы строить все явления Природы, - точно так, как теперь верят в возможность такой социальной формы, которая удовлетворяла бы вполне всем .потребностям человека... Как бы то ни было, но тогда вся природа, вся жизнь человека казалась нам довольно ясной, и мы немного свысока посматривали на физиков, химиков..., которые рылись в "грубой материи". Остановимся несколько, прежде всего, на Д. В. Веневитинове. 3. По общим отзывам Д.В. Веневитинов был человеком исключительно даровитым. Его личное обаяние, непосредственное ощущение его таланта так глубоко запади в душу его друзей, что после его смерти (он скончался 22 лет), в течение многих дет, они собирались ежегодно в день его смерти, чтобы почтить его память. В обществе любомудров Д. В. Веневитинову принадлежало первое место; он, действительно, увлекался философией страстно и своим энтузиазмом заражал и других. По его собственному выражению, "философия есть истинная поэзия", - в этих словах хорошо выражено и преклонение перед философией и то общее настроение, которое тогда царило среди университетской молодежи. Это было почти религиозное отношение к философии, которая и в самом деле для многих уже вполне замещала религию. Отрывки, оставшиеся от Веневитинова (11) слишком немногочисленны, чтобы мы могли по ним судить о философских замыслах Веневитинова, умершего на 22-м году жизни, - но и эти отрывки свидетельствуют совершенно определенно) о том, что, если бы его жизнь сохранилась, философское дарование его разгорелось бы ярким пламенем. Он много занимался историей философии (12), переводил Окена на русский язык (пере вод не сохранился) (13). Вслед за немецкими романтиками Веневитинов считал, что "истинные поэты были всегда глубоки ми мыслителями, были философами". Пути же философии понимал он в духе трансцендентализма; задача философии, по его взглядам, есть "учение о познании" (14). Вместе с тем Веневитинов настойчиво выдвигал мысль о необходимости построения самостоятельной русской философии. Отрицательно - --------------------------------------(11) См. новое прекрасное издание сочинений Д. В. Веневитинова (Academia, 1934 г.). (12) Об этих занятиях есть упоминания в письмах Веневитинова. Кошелеву, он, напр., писал: "читаю Платона довольно свободно и не могу надивиться ему". (Сочин. Стр. 302). (13) Ibid. Стр. 308 и 491. (14) См. письмо о философии (сочин. Стр. 203). относясь к слепому подражанию Западу, он готов был идти на то, чтобы на время прервать сношения с Западом и "опираясь на твердые начала философии", найти пути русского творчества. "Россия найдет свое основание, свой залог самобытности и своей нравственной свободы в философии" (15). Эстетика (как теоретическая дисциплина) является, по мысли Веневитинова, связующим звеном между искусством и философией - в самом строении мира он видел эстетический принцип (16). Статьи Веневитинова по эстетике (например, статьи "Скульптура, живопись и музыка" и другие статьи) построены так, чтобы из них можно было делать общие философские выводы. К нему самому можно было бы применить его стихи:
ГЛАВА II. "АРХИВНЫЕ ЮНОШИ". Д. В. ВЕНЕВИТИНОВ, Кн. В. Ф. ОДОЕВСКИЙ, П. Я. ЧААДАЕВ.
1. Война 1812 г., получившая название "Освободительной",. дала огромный толчок развитию идейной и общественной жизни в России. Огромное количество русских людей непосредственно прикоснулись - в движении русской армии на запад - к европейской жизни, и это живое знакомство с Зап. Европой гораздо сильнее повлияло на русскую душу, чем то увлечение Западом, какое проявилось в XVIII в. Ощущение русской политической мощи не только подымало чувство собственного достоинства, но и ставило очень остро вопрос о внесении в русскую жизнь всего, чем политически Запад импонировал русским людям. С 1812-14 г.г. в России начинается процесс все более заметной кристаллизации политических движений, закончившийся восстанием "декабристов" (1825 г.). Вместе с тем с новой силой вспыхивает тема русской "самобытности" - уже не во имя возврата к старой русской жизни, как это часто бывало в ХVIII в., а во имя раскрытия "русской идеи", "русских начал", доныне лежавших скрыто "в глубинах народного духа". Еще в 1803 г. известный нам Карамзин писал: "мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном нашем достоинстве"; понятно, что после войн 1812-1814 г.г., потребность яркого выражения национального самосознания чрезвычайно возросла (1). В этом сходились и либералы и консерваторы того времени, - во всех кругах было общим сознание русской мощи и "зрелости" (2). Еще до войны 1812 г. в русском обществе началась политическая дифференциация - она первоначально заявляла о себе лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных - --------------------------------------(1) См. об этом особенно в трудах Пыпина, "Общественное движение в России при Александре I", "Характеристики литературных мнений". (2) Один из декабристов (А. А. Бестужев), очень удачно выразил это умонастроение: "когда Наполеон вторгся в Россию, русский народ впервые ощутил свою силу. Вот начало свободомыслия в России". споров в первое десятилетие определялся как раз политической дифференциацией. Очень любопытен в этом отношении спор между теми, кто, во главе с Карамзиным, стремились к обогащению русского языка новыми словами, могущими выразить новые понятия, новые отношения, и теми, кто (во главе с Шишковым) хотели удержать развитие русского языка в пределах его старинных форм. В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в русской жизни; после же войн 1812-14 г.г. эта дифференциация пошла очень быстро н получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом процессе надо отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ (3), в том числе и уничтожения крепостного рабства (4), что это чрезвычайно питало и укрепляло рост либерализма в русском обществе. Впрочем, от Александра I исходило чрезвычайное содействие и мистическим течениям, о которых отчасти уже говорилось в предыдущей главе, - в мистичетких же движениях этого времени не раз очень сильно звучали реакционные тона. По существу, вcе ранние течения XIX в. в России непосредственно примыкают к соответственным течениям ХVIII в., приняв, пожалуй, более радикальную форму (5). Но .главное влияние в 20-е годы исходило не от французских, а от немецких мыслителей, как мы это уже видели в предыдущей главе. Немецкий идеализм оказался энергичным возбудителем для мыслящей молодежи, - и начиная с 20-х годов замечается образование философских кружков, имевших большое значение в развитии философской культуры в России. 2. В 1823 г. в Москве одновременно возникает два кружка -первый, чисто литературный, под руководством переводчика поэмы Торквато Тассо С. Е. Раича, и второй - специально философский, принявший название "Общества любомудров" (т.е. философов (6)). И в первом (литературном) кружке - --------------------------------------(3) Напр. в знаменитой речи при открытии польского сейма (в 1818 г.), Александр I провозгласил: "правители народов должны добровольно им данными постановлениями предварять постановления насильственные". Слушатель этой речи, будущий декабрист Лорер плакал от умиления... (С. Мельгунов, Дела и люди Александровского времени. Стр. 267). (4) См. Пыпин. Общественное движение. Стр. 287. (5) О раннем русском радикализме, см. статью Павлова-Сильванского, "Материалисты 20-х годов" (в книге "Очерки по истории XVII и XIX в.). (6) Русское слово "любомудрие", уже встречавшееся нам при изучении XVIII в., есть точный перевод (на русские корни), термина "философия". читались иногда сообщения на философские темы (7), но, конечно, для нас имеет особое значение второй кружок. В него вошли -кн. В. Ф. Одоевский (председатель), Д. В. Веневитинов. (секретарь), И. В. Киреевский (будущий славянофил - см. о нем гл. IV), С. П. Шевырев, М. П. Погодин (оба они стали потом профессорами Московского Университета), А. И. Кошелев и еще несколько лиц. Общество любомудров действовало всего два года (до конца 1825 г., когда известие о восстании "декабристов" побудило членов общества из предосторожности закрыть его). В состав общества входили преимущественно те молодые люди, которые познакомились друг с другом и стали .близкими друзьями на службе в "Архиве Министерства Иностранных Дел в Москве" (отсюда их название "Архивные юноши"). Это были еще очень молодые люди (Одоевскому было 20 лет, Веневитинову 18 лет, И.В. Киреевскому 17 лет); все они получили, дома тщательное образование, почти все были людьми выдающихся дарований. Когда они все подружились между собой, они сразу сошлись на интересе к философии. Из записок А. И. Кошелева узнаем, например, что он вместе с Киреевским (который был одних дет с ним) читал Локка, потом они перешли к чтению немецких философов (8). Как раз в это время вернулся из заграницы известный уже нам шеллингианец Павлов, который с энтузиазмом стал знакомить студентов в Университете и воспитанников Университетского пансиона с философией Шеллинга. То же делал и известный нам тоже проф. Давыдов. По словам Кошелева Общество любомудров собиралось тайно. "Тут господствовала немецкая философия, пишет Кошелев (9), - т.е. Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Геррес и др. Тут мы читали иногда наши философские сочинения, - но всего чаще и по большей части беседовали мы о прочтенных нами творениях немецких философов. Начала, на которых должны быть основаны всякие человеческие знания, составляли преимущественный предмет наших бесед. Христианское учение казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний. Председательствовал кн. Одоевский, а говорил всего более Д. Веневитинов и своими речами часто приводил нас в восторг". Очень хорошо изображает общее настроение всего этого времени кн. Одоевский в своих "Русских ночах" (10): "Моя юность, пишет он, протекала в ту эпоху, когда метафизика была такой - --------------------------------------(7) См. Сакулин. Из истории русского идеализма. Кн. В. Ф. Одоевский. Москва, 1913. Т. 1, ч. 1. Стр. 104. (8) А. И. Кошелев. Записки. 1889. Стр. 7. (9) Ibid. Стр. 12. 10) Кн. Одоевский. Русские ночи. (Изд. 1913 г.). Стр. 8. же общей атмосферой, как ныне политические науки. Мы верили в возможность такой абсолютной теории, посредством которой возможно было бы строить все явления Природы, - точно так, как теперь верят в возможность такой социальной формы, которая удовлетворяла бы вполне всем .потребностям человека... Как бы то ни было, но тогда вся природа, вся жизнь человека казалась нам довольно ясной, и мы немного свысока посматривали на физиков, химиков..., которые рылись в "грубой материи". Остановимся несколько, прежде всего, на Д. В. Веневитинове. 3. По общим отзывам Д.В. Веневитинов был человеком исключительно даровитым. Его личное обаяние, непосредственное ощущение его таланта так глубоко запади в душу его друзей, что после его смерти (он скончался 22 лет), в течение многих дет, они собирались ежегодно в день его смерти, чтобы почтить его память. В обществе любомудров Д. В. Веневитинову принадлежало первое место; он, действительно, увлекался философией страстно и своим энтузиазмом заражал и других. По его собственному выражению, "философия есть истинная поэзия", - в этих словах хорошо выражено и преклонение перед философией и то общее настроение, которое тогда царило среди университетской молодежи. Это было почти религиозное отношение к философии, которая и в самом деле для многих уже вполне замещала религию. Отрывки, оставшиеся от Веневитинова (11) слишком немногочисленны, чтобы мы могли по ним судить о философских замыслах Веневитинова, умершего на 22-м году жизни, - но и эти отрывки свидетельствуют совершенно определенно) о том, что, если бы его жизнь сохранилась, философское дарование его разгорелось бы ярким пламенем. Он много занимался историей философии (12), переводил Окена на русский язык (пере вод не сохранился) (13). Вслед за немецкими романтиками Веневитинов считал, что "истинные поэты были всегда глубоки ми мыслителями, были философами". Пути же философии понимал он в духе трансцендентализма; задача философии, по его взглядам, есть "учение о познании" (14). Вместе с тем Веневитинов настойчиво выдвигал мысль о необходимости построения самостоятельной русской философии. Отрицательно - --------------------------------------(11) См. новое прекрасное издание сочинений Д. В. Веневитинова (Academia, 1934 г.). (12) Об этих занятиях есть упоминания в письмах Веневитинова. Кошелеву, он, напр., писал: "читаю Платона довольно свободно и не могу надивиться ему". (Сочин. Стр. 302). (13) Ibid. Стр. 308 и 491. (14) См. письмо о философии (сочин. Стр. 203). относясь к слепому подражанию Западу, он готов был идти на то, чтобы на время прервать сношения с Западом и "опираясь на твердые начала философии", найти пути русского творчества. "Россия найдет свое основание, свой залог самобытности и своей нравственной свободы в философии" (15). Эстетика (как теоретическая дисциплина) является, по мысли Веневитинова, связующим звеном между искусством и философией - в самом строении мира он видел эстетический принцип (16). Статьи Веневитинова по эстетике (например, статьи "Скульптура, живопись и музыка" и другие статьи) построены так, чтобы из них можно было делать общие философские выводы. К нему самому можно было бы применить его стихи: