Зевако Мишель. Капитан

   – Сюда! Сюда! На помощь! – завопил Кончини. На улице Турнон появился конный отряд – тридцать-сорок рейтаров примчались из особняка маршала; всадники быстро разогнали зевак с мгновенно притихшей улицы и подскакали к гостинице.
   – На штурм! Вперед! – скомандовал Кончини.
   Капестан, увидев прибывшее подкрепление и сообразив, что ему предстоит сразиться с сотней вооруженных до зубов людей, преисполнился гордости. Забравшись на чердак, он принялся изнутри сооружать баррикаду, подтаскивая к окошку все, что попадалось под руку. Закончив работу, шевалье крикнул:
   – Добро пожаловать, мои ягнятки! Только бере гитесь, вас ведь всего-то сотня!
   Никто не отозвался на его слова, и эта странная тишина встревожила шевалье. Казалось, рейтары прибыли лишь для того, чтобы увезти раненых… Капестан призадумался. «Они, наверняка, совещаются и что-то замышляют, – решил он, – вот только что?» И тут глаза Капестана расширились от ужаса: из темного угла чердака потянуло дымком. Маленькая белая струйка, стлавшаяся по полу, внезапно взвилась вверх и закрутилась; в том углу, откуда она появилась, раздалось потрескивание – и вдруг в воздух взметнулся яркий сноп искр. Гостиница горела!
   – Трусы! Трусы! – закричал Капестан, пытаясь отыскать на чердаке хоть какое-нибудь оружие – ломик: или кусок железа.
   Но юноша ничего не нашел. У него был только обломок шпаги. Вокруг шевалье уже поднималось пламя. Огонь усиливался и вдруг пламя вспыхнуло яркими языками и заревело, поднимаясь все выше и выше, пока не коснулось крыши чердака.
   С улицы доносились проклятия, ругань, крики радости, мешавшиеся с шумом пожара. Во дворе и на дороге все наемники маршала, задрав кверху головы и грозя кулаками, поджидали Капестана. И вот он появился на лестнице и стал спускаться, небрежно помахивая своим обломком.
   Сперва бретеры невольно попятились, потом раздались вопли, а затем наступила гробовая тишина – все, стиснув зубы и затаив дыхание, напряженно ждали, когда можно будет кинуться на шевалье. Как только Капестан поставил ногу на землю, вокруг него замелькали разъяренные лица и сверкающие клинки; Капестан наугад во все стороны наносил удары обломком своего оружия; вокруг хлестала кровь, заливая юношу и мешаясь с его собственной кровью. Шевалье отбивался и уже ничего не чувствовал: его распоротое и исколотое тело перестало ощущать боль; шевалье превращался в залитую кровью, истерзанную беспомощную куклу. И вот наступил момент, когда Капестан рухнул на землю.
   Человек десять бросились связывать его по рукам и ногам. Затем полумертвого шевалье закинули на коня.
   – Везите его в особняк! – распорядился Кончини.
   Когда крепко связанного шевалье в сопровождении тридцати рейтаров отправили во дворец маршала, Кончини оглядел рассеянное среди бушующего пожара воинство – покалеченных, мертвых, раненых, с ног до головы перепачканных кровью бретеров. Казалось, этим людям пришлось сражаться с целой армией, чтобы взять приступом осажденный город.
 
   Вечером, накануне этой битвы, Коголен неотступно следовал за своим хозяином и стал свидетелем невероятного события: Капестану удалось провести через взбунтовавшийся город к Лувру главу мятежников – принца Конде.
   Коголен шагал за ними по пятам, бдительно следя за каждым движением арестованного принца. Убедившись, что шевалье не только сам целым и невредимым добрался до Лувра, но и доставил туда своего пленника, Коголен, которого все это привело в полный восторг, решил отпраздновать блистательную победу хозяина.
   Порывшись в карманах, оруженосец вспомнил, что кошелек остался у шевалье, но все же Коголену удалось наскрести шесть экю. Слуга Капестана решил промотать их все до последнего, надеясь, что с завтрашнего утра он уже будет купаться в роскоши – король ведь наверняка отвалит своему спасителю кучу золота. С этой радостной мыслью Коголен и двинулся к центру Парижа.
   Но оказавшись на углу улицы Шом и Катр-Фис, Коголен замер, пораженный странным зрелищем: по мостовой группками по трое и по четверо двигались люди, – кто на коне, кто пешком; в руках они несли маленькие бумажные фонарики, освещавшие дорогу. Все эти люди исчезали в воротах огромного особняка, который Коголен сразу узнал.
   – Дворец Гиза! – процедил сквозь зубы слуга Капестана. – Неужто господин герцог устраивает балетное представление? Гм! Слишком уж зловещие физиономии у его танцоров, к тому же многие из них вооружены пистолетами!
   – Прочь отсюда! – произнес рядом с ним чей-то голос.
   Коголен увидел какую-то темную фигуру, услышал бряцанье оружия и поспешил отойти на безопасное расстояние от тех, кто охранял особняк. Вскоре оруженосец добрался до одного проулка, пользовавшегося дурной славой и известного под названием улица Обезьян. Вид этого места вполне соответствовал его репутации: справа и слева – десяток домишек, первые этажи которых были заняты кабачками под криво висевшими вывесками, раскачиваемыми при малейшем дуновении ветра.
   Коголен, мучимый и голодом, и жаждой, завернул в одно из таких заведений, уселся за стол и заказал себе две бутылки анжуйского, жареного сала и яичницу с ветчиной. Набросившись на еду, он не забывал осушать бокал за бокалом в честь славной победы и будущего процветания своего хозяина.
   Из кабачка оруженосец вышел мертвецки пьяным. Уже начинало светать, и Коголен нетвердым шагом направился на улицу Вожирар, надеясь хорошенько отоспаться на своем чердаке.
   Коголен уже почти достиг гостиницы, когда мощный удар в нос заставил его во весь рост растянуться на мостовой. Мимо него и по нему с руганью и проклятиями бежали люди. Весь истоптанный и ошарашенный, Коголен отполз на обочину, а когда поднял голову, чуть не вскрикнул от изумления: вся эта свалка происходила перед гостиницей «Генрих Великий»! Здание было в кольце вооруженных рейтаров! Во дворе толпилось множество мужчин с обнаженными шпагами.
   – Ишь ты, – проворчал Коголен. – Что творится перед домом, который я снял?! Ого! А что делает тут эта постная рожа? Уж она-то мне знакома!
   Субъект с постной рожей, в котором Коголен сразу признал шпиона Лаффема, как раз подошел к Кончини и что-то зашептал маршалу на ухо. Потом Коголен увидел, как Лаффема бросился в сарай, притащил оттуда охапку хвороста и поджег ее.
   – Браво, господин Лаффема! – одобрил маршал.
   «Лаффема! – возмущался про себя Коголен. – Негодяй, шпионивший в особняке герцога Ангулемского! Он, кажется, вздумал спалить мою гостиницу! О Боже! Шевалье! Шевалье там! Вон он появился на лестнице!»
   Коголен с трудом поднялся на ноги и стал свидетелем последнего и самого краткого эпизода жестокой битвы: слуга видел, как шевалье упал, видел, как окровавленного юношу взвалили на лошадь и куда-то повезли. Рыдая, Коголен заковылял вслед за ликующими врагами Капестана. На глазах оруженосца вся шайка скрылась в особняке Кончини!
 
   С того рассвета, когда люди маршала д'Анкра подожгли гостиницу «Генрих Великий» и шевалье де Капестан исчез в особняке маршала, прошло около месяца.
   В тот день, о котором мы поведем рассказ, хлестал дождь.
   По улице Сен-Мартен шагал человек, поеживаясь под ледяными струями. На правой ноге мужчины красовался сапог, все еще сохранивший железную шпору, зато на левой болталась всего лишь простая монашеская сандалия. На некое подобие колета лиловато-красного цвета был накинут плащ – зеленый, но с желтыми заплатками. Голову этого человека венчал растрепанный парик. Это был наш друг Коголен!
   Промокший до нитки и забрызганный грязью, он брел по улице с мрачным видом, как вдруг кто-то тронул его за плечо. Коголен обернулся и увидел карету, в глубине которой сидела женщина изумительной красоты, с большим интересом взиравшая на него.
   «Надо же! – удивился Коголен. – Та самая очаровательная дама, что дала мне десять пистолей в гостинице «Три короля». Эта красавица приходила с визитом к моему бедному шевалье, когда мы жили в «Генрихе Великом»!»
   Это действительно была Марион Делорм. Что она хотела? Разумеется не красавица тронула Коголена за плечо, а величественный лакей, спрыгнувший с запяток кареты, обратился к оруженосцу со словами:
   – Если не ошибаюсь, это вы, господин Коголен?
   Коголен тотчас узнал пламеневшее всеми оттенками красного цвета лицо лакея Сан-Мара и его монументальное брюхо.
   – Господин де Лантерн! – воскликнул бывший слуга Капестана, низко кланяясь.
   Лантерн покраснел еще больше, но довольно улыбнулся. Видно было, что если он и не забыл еще преподанный ему урок, известный по басне о лисе и вороне, то тщеславие его по-прежнему жаждало поклонения и лести. Впрочем, лакей не смог удержаться от маленькой мести.
   – Как! – удивился он. – Вы пешком, господин Коголен? Вы так обносились и похудели! В чем причина столь ужасающей нищеты?
   – Увы! – отвечал Коголен, – я лишился своего благодетеля. Я потерял бедного своего хозяина!
   – Как! – вскричал Лантерн. – С господином шевалье что-то случилось?
   – Шевалье де Капестан погиб месяц тому назад, – дрожащим голосом произнес Коголен.
   Лантерн хотел было заохать и запричитать, но в этот момент изящная ручка в шелковой перчатке схватила Коголена за плечо, и Марион Делорм выскочила из экипажа. Ее прекрасное лицо было смертельно бледным. Женщина не скрывала своего волнения.
   – Что вы говорите? – воскликнула она. – Что вы сейчас сказали? Шевалье де Капестан погиб?
   – Как бы лучше выразиться, сударыня… – замялся Коголен. – В общем, я в этом не совсем уверен!
   – Погиб! – в отчаянии повторила Марион. – Да, он мертв, я это вижу по твоему лицу. Ты плачешь! Погиб! Погиб!
   И Марион разразилась рыданиями.
   – Сударыня, – попытался успокоить ее Коголен, – может быть, он все-таки еще жив…
   – Тогда почему же ты плачешь? – сквозь слезы спросила Марион. – Говори! Что случилось? На! Держи вот этот кошелек и расскажи мне все, ничего не скрывая!
   Коголен, не евший со вчерашнего дня, взял кошелек и решительным жестом швырнул его на подушки кареты.
   – Пусть никто не посмеет сказать, сударыня, что я хоть чем-нибудь поживился на несчастье моего бедного шевалье! – гордо заявил преданный слуга.
   – Ах! – воскликнула Марион. – Говорите же и не упускайте ни одной детали. Мне необходимо знать все.
   Коголен коротко, но точно рассказал ей обо всем, что видел: о гостинице, окруженной людьми Кончини, об устроенном Лаффема пожаре, о последней схватке, о том, как отважный юноша, весь истерзанный, был брошен на лошадь и увезен в особняк маршала. Марион Делорм слушала, затаив дыхание. Едва Коголен закончил, как она метнулась в карету и крикнула кучеру:
   – Поворачивай назад! Быстро!
   Карета развернулась и вскоре остановилась перед особняком маркиза де Сен-Мара. Марион вбежала в свою комнату, уселась за стол и лихорадочно чиркнула на бумаге несколько слов:
   «Я честно предупреждало Вас о своих капризах: иногда мне требуется свобода, хотя бы на несколько часов. Я Вас покидаю, дорогой друг, быть может, на день, а быть может, на более долгий срок. Что касается моей верности, клянусь Вам, у Вас не будет поводов упрекать меня. Ее пытайтесь меня найти, но будьте твердо уверены в том, что близко или далеко от Вас, Марион Делорм сдержит свое слово. До свидания, мой дорогой, надеюсь, до скорого, но может быть – прощайте навсегда.»
   Красавица запечатала свое послание, позвала Лантерна и вручила ему письмо со словами:
   – Передашь господину де Сен-Мару, когда он вернется. Но если ты хоть словечком обмолвишься о том, кого мы сегодня встретили на улице Сен-Мартен, я тебя выгоню! Если ты проговоришься, что я плакала, будешь бит. А если попытаешься меня вы следить, умрешь от кинжала. Теперь ступай!
   Лантерн схватил письмо и исчез. Марион набила золотом и драгоценностями свою сумочку и отдала ее служанке.
   – Следуй за мной, Аннетта! – приказала красавица, устремляясь на улицу.
   – Куда мы идем, мадам? – поинтересовалась горничная.
   – Я намерена на несколько дней переселиться в прежние свои апартаменты, в гостиницу «Три короля»… что напротив особняка Кончини! – ответила Марион.
 
   В тот же день, когда происходили эти события на улице Сен-Мартен, часов в восемь вечера, Леонора Галигаи сидела в своей комнате напротив мужа. Супругов разделял маленький деревянный, инкрустированный серебром столик, на котором стоял светильник. В глазах Кончини горела всепожирающая ненависть, в глазах Леоноры сияло беспредельное обожание. Кончини мечтал прикончить Леонору, ей тоже легче было убить мужа, чем лишиться надежд на его любовь.
   Наконец маршал заговорил:
   – Вы хотели со мной побеседовать, Леонора. Я не откликался на ваш призыв три дня. Целый месяц я боялся встречаться с вами, опасаясь, что задушу вас сразу же, как только увижу. Нынче вечером мне показалось, что я владею собой, но на всякий случай я пришел без оружия. Берегитесь, Леонора, если бы я явился сюда с кинжалом, я бы вас наверняка заколол.
   Леонора печально покачала головой.
   – Вы спрашиваете, Леонора, что стало с теми двумя дворянами, которых вы посылали на улицу Барре той ночью, когда я арестовал герцога Ангулемского и… собирался увезти Жизель? – со вздохом продолжил маршал. – Где де Люкс и де Брэн? Спросите у Сены, быть может, она признается, где схоронила их тела.
   Супруги сидели неподвижно. Их лица почти соприкасались. Кончини скрипнул зубами.
   – Так вот, Леонора, ты настояла на этой встрече, – вновь заговорил он. – Чего ты от меня хочешь? Сперва ты отняла у меня Жизель – ту, которую я люблю больше всего на свете. Потом ты похитила у меня Капестана – того, кого я больше всего ненавижу. Ты поступила, как мой смертельный враг. Ты, видимо, забыла, чем является наш брак: союзом для завоевания власти. Мы же условились, что между нами и речи не может быть о любви, ни с моей, ни с твоей стороны. Я не испытывал к тебе ненависти, напротив, я восхищался твоим глубоким умом. Я доверился твоему честолюбию, ибо оно вдохновляло меня. С какой стати вздумалось тебе меня полюбить? Женщина молча слушала, как обожаемый ею человек говорил, что боготворит другую, а ее, Леонору, не полюбит никогда. Никогда. По лицу ее неиссякаемым потоком струились слезы.
   – Что ты сделала с Жизелью? – после краткого молчания спросил Кончини. – Я люблю эту девушку – и я ее разыщу. Я чувствую, что ты ее не убила. Она тебе для чего-то нужна…
   – Ты же обещала, что я встречусь с ней! – продолжал маршал, с ненавистью глядя на свою супругу. – Уж не за этим ли ты меня позвала? Проклятая! Ты видишь, как я страдаю, ты видишь, что я жить без нее не могу, ты видишь, что эта страсть сжигает меня, ты знаешь о моих бессонных ночах, Леонора, ты знаешь все, но тебе неведома жалость! В этом твоя сила! И убить я тебя не могу, раз она в твоей власти…
   Теперь от бессильного отчаяния зарыдал Кончини.
   – Ты увидишь ее, Кончино, – промолвила Леонора.
   – Когда? – встрепенулся маршал.
   – Через три дня, – заявила женщина.
   – Где? – прохрипел Кончини.
   – Здесь, – ответила Леонора. – И здесь же ты увидишь шевалье де Капестана. Через три дня, – вновь повторила она.
   – Целых три дня! – простонал Кончини. – Но я чувствую, что ты не лжешь. На сей раз ты говоришь правду. Три дня? Где я возьму силы прожить их?
   Он задыхался. За последний месяц маршал д'Анкр изменился до неузнаваемости, превратившись в жалкую тень прежнего Кончино Кончини. Исчезновение Жизели и вслед за ней – Капестана было для него страшным ударом. Шевалье в тот же день, как его привезли в особняк, пропал, и Кончини не удалось узнать, что с ним случилось. Леонора объявила маршалу:
   – Я держу у себя Жизель, я должна забрать и Капестана. Придет время, и вы увидите их обоих.
   «Путь расчищен, – думала Галигаи. – Герцог Ангулемский – в Бастилии, принц Конде – в Бастилии. Гиз? Мы поладим с ним, предложив ему шпагу коннетабля.»
   – Не мешай мне действовать, Кончино, – продолжила Леонора, вновь обращаясь к мужу, – это единственное, что от тебя требуется. Я вырвала из твоих рук Жизель и этого жалкого Капестана лишь потому, что звезды запрещают тебе находиться рядом с двумя этими людьми до тех пор, пока ты не поднимешься по ступенькам трона, пока ты не воз несешься над всеми. Кончино, я приказала Лоренцо составить гороскоп Жизели и Капестана!
   Кончини всегда с большим вниманием выслушивал звездные пророчества Леоноры – ее мечты о его грядущем могуществе поддерживались в основном астрологическими предсказаниями, а маршал безоговорочно верил во все, во что верила его супруга.
   И сейчас Леонора Галигаи глухим голосом изрекла:
   – По моему приказу Лоренцо принес мне гороскоп Жизели и Капестана – и я испугалась, Кончино.
   – И что же там такого страшного? – встревожился маршал. – Что тебя ужаснуло в гороскопах Жизели и этого чертова Капитана?
   – Вот, что говорят звезды, – прошептала женщина. – Слушай: «Кто посягнет на жизнь или честь Жизели Ангулемской, умрет через три дня. Кто убьет Адемара де Тремазана, шевалье де Капестана, погибнет через трое суток.»
   Кончини отпрянул от жены, забившись поглубже в кресло.
   – Значит, – вскричал он, – Жизель не станет моей! Что ж, придется мне умереть! Раз она…
   – Молчи! – прервала мужа Леонора. – Лоренцо сказал кое-что еще.
   Галигаи безмерно страдала: Кончини так любил эту девушку, что готов был из-за нее расстаться с жизнью!
   Затаив дыхание, маршал ждал слов жены нисколько не сочувствуя ее мукам.
   – Ну, – упавшим голосом спросил Кончини, – что же еще предсказал Лоренцо?
   – Он открыл мне, – ответила Леонора, – открыл мне вот что: «Только король может, не опасаясь за свою жизнь, поднять руку на этих двоих!»
   – Король! – затрепетав, воскликнул Кончини. Леонора Галигаи поднялась. Странное спокойствие снизошло на нее.
   – Кончино, – промолвила женщина, – теперь ты знаешь все. Ты понял, почему я выкрала у тебя Жизель и Капестана? Только король может подступиться к ним – и уцелеть. Значит, ты должен стать королем!
   Леонора замолчала и погрузилась в раздумья, а Кончини смотрел на нее с суеверным почтением.
   – А теперь иди, мой Кончино, – наконец сказала она. – Не мешай мне возводить тебя на трон. Ступай. Я страшно устала.
   Кончини, ошарашенный, побледневший от страха, радости и новых надежд, встал и приблизился к жене, подыскивая слова благодарности. Но она не позволила ему заговорить, повторив:
   – Ступай!
   Он покорно удалился с почтительным поклоном. Как только маршал вышел, Леонора Галигаи упала в кресло и лишилась чувств.
   Окрыленный Кончини вернулся в свой кабинет, предназначенный для аудиенций, и позвал лакея.
   Велев зажечь свечи, Кончини распорядился:
   – Пришли ко мне господина Жандрона.
   На его зов явился главный интендант маршальского особняка.
   – Господин Жандрон, – обратился к нему Кончини, – я собираюсь устроить праздник, да такой, чтобы всех ошеломить. Вы поняли меня? Этот вечер должен быть ослепительным!
   Глаза интенданта заблестели. Он приосанился и произнес:
   – Монсеньор, мы сумеем изумить всех. Ручаюсь, что парижане недели две не будут говорить ни о чем другом.
   – Отлично, – кивнул маршал. – Этой ночью ты составишь план торжества, а утром мы его обсудим. А теперь скажи, сколько тебе понадобится для этого денег?
   – В прошлый раз, монсеньор, мы истратили шестьдесят тысяч ливров, – доложил интендант. – Я думаю, что сто тысяч…
   – А сколько дней уйдет на то, чтобы все приготовить? – осведомился Кончини.
   – Месяц, монсеньор, не меньше, – ответил господин Жандрон.
   – Праздник должен состояться через три дня, – отрезал Кончини. – Я выдам на него сто пятьдесят тысяч ливров.
   Жандрон вышел из кабинета, на ходу выдумывая будущие чудеса, которые потрясут воображение гостей и парижан – простых зрителей.
   – Моего камердинера! – крикнул Кончини. Явился уже известный читателю Фьорелло.
   – Одеваться! – бросил маршал.
   – Какой костюм прикажете? – спросил слуга.
   – Какой хочешь, но чтобы я выглядел в нем красавцем, – нетерпеливо проговорил Кончини. – Я собираюсь засвидетельствовать свое почтение королеве-матери.

Глава 13

   Когда Леонора Галигаи пришла в себя, она погрузилась в размышления о предсказании небес и о Лоренцо, который составил гороскопы Жизели и Капестана. Карлик поступил довольно странно. Почему его так заинтересовала судьба этих людей? Зачем он сделал их в некотором роде неуязвимыми? Ведь теперь, если они умрут, то станут гораздо опаснее, чем живые.
   Леонора набросила на плечи меховой плащ и отправилась к Лоренцо. Когда она потребовала от него объяснений, карлик усмехнулся.
   – Мадам, я изучаю все судьбы, имеющие отношение к вашей, – заявил он.
   – Но я никак не связана с этими людьми! Или ты знаешь больше, чем я? – пристально взглянула на него женщина.
   – Да, мадам, – медленно кивнул он. – И я могу вам все рассказать. Но учтите: моя тайна ужасна.
   Леонора вздрогнула.
   – Я слушаю. Говори, Лоренцо! – прошептала она.
   – Вы влюблены, и вы – отважная влюбленная. А я, я два года назад был трусом… – с горечью промолвил карлик.
   – Трусом? – изумленно переспросила Леонора.
   – Да, трусом! – повторил Лоренцо. – В январе 1615 года я отправился в окрестности Орлеана, – начал он свой рассказ. – Мне нужно было добыть драгоценный манускрипт: в нем были различные формулы, которые я долго искал раньше… Наконец этот трактат оказался в моих руках. Я изучил его – и мне не терпелось проверить все, что я почерпнул оттуда, на практике, поэтому я снял небольшой домик и принялся за работу. Не знаю, в чем тут дело, но скоро по городу поползли слухи, что в Орлеане поселился колдун. И вот, однажды ночью, когда я работал, в мой дом ворвалась разъяренная толпа. Эти люди вопили: «Смерть ему! Прикончим колдуна!» Я выпрыгнул в окно и побежал. Убийцы бросились следом. Они долго гнались за мной, я задыхался… В конце концов силы меня покинули, и я остановился у какой-то двери. И тут свершилось чудо. Эта дверь отворилась, и на пороге появилась женщина. О, как она была прекрасна! В этот миг я потерял сознание и рухнул к ее ногам.
   – Продолжай! – Леонора не спускала глаз с рассказчика.
   – Когда я пришел в себя, – снова заговорил карлик, – то увидел, что лежу в роскошной постели. Я понял, что нахожусь в одном из самых великолепных особняков Орлеана.
   – Кто была эта женщина? – с живейшим любопытством спросила Леонора.
   – Я называл ее дамой в белом, потому что она всегда была одета в белый бархат, – ответил Лоренцо. – Ее слуги заботились обо мне, а сама она каждый день приходила справиться о моем здоровье. Это была воплощенная доброта. Я всем обязан этой женщине. Наконец, на третий день я смог встать с постели и вышел прогуляться. Но едва я покинул дом, как столкнулся с каким-то человеком, который, казалось, внимательно изучал подступы к особняку. Я тотчас же узнал его: это был знатный сеньор, которому я в свое время оказал кое-какие услуги.
   – Кто был этот сеньор? – взволнованно осведомилась Леонора.
   – Подождите немного, сейчас узнаете, – грустно улыбнулся карлик. – Итак, этот сеньор пригласил меня в гостиницу поужинать. Там он сказал мне, что влюблен в даму в белом, и попросил меня изготовить приворотное зелье, которым я уже снабжал его в Париже. И тогда я совершил ужасную подлость. В любовном напитке не было нужды. Я предложил ему кое-что получше. Когда наступила ночь, я поставил под окном спальни моей благодетельницы лестницу. Сам же я спрятался в опочивальне. Вскоре раздался звон разбитого стекла, и сеньор проник в комнату…
   – То, что ты сделал, отвратительно! – вскричала Леонора.
   – Это еще не все, – вздохнул Лоренцо. – Когда сеньор схватил женщину, я задернул занавески на окнах. Тогда она в ужасе посмотрела на меня и вдруг разразилась смехом, от которого у меня кровь застыла в жилах. Это был нечеловеческий хохот… – содрогнулся карлик. – Прежняя дама в белом перестала существовать. Вместо нее передо мной было жалкое, обезумевшее существо!
   Лоренцо помолчал немного, а потом промолвил:
   – Даму в белом звали Виолетта, герцогиня Ангулемская. Что же касается сеньора – то это был ваш муж!
   Леонора выдержала этот удар. Она казалась по-прежнему спокойной.
   – Таким образом, Кончино сначала любил мать, а потом пленился дочерью! – пробормотала женщина. – Это все, Лоренцо? – взглянула она на карлика.
   – Нет, мадам! – ответил тот. – Однажды вечером Жизель Ангулемскую бросили в Сену. Вам, наверное, это известно?
   – Неважно! – передернула плечами Леонора.
   – Да, важно другое: то, что ее спасли! – заявил Лоренцо. – Жизели совершенно случайно помог человек, который никогда ее прежде не видел. И этот человек перед вами, мадам! – вскричал карлик.
   На этот раз Леоноре не удалось сдержаться. С губ ее сорвалось тихое проклятие. А Лоренцо продолжал:
   – Потом произошло другое важное событие. Как-то вечером на мосту Менял на одного человека напала целая толпа. Сам не знаю почему, но я повторил то, что сделала когда-то дама в белом… Я приоткрыл дверь, и тот человек оказался в безопасности. Только потом я узнал от людей, которые хотели его убить, что мне обязан жизнью шевалье де Капестан! Теперь вы понимаете, почему я решил составить два гороскопа и почему я вас предупредил? – мрачно спросил карлик.
   Этот уродец, который ненавидел весь мир, теперь, казалось, хотел по собственной воле помочь тем, кого по воле судьбы уже спас прежде! Он продолжал: